Арсен Люпен – джентльмен-грабитель (сборник)

– Вы сошли с ума! Арсен Люпен поднялся на борт под фамилией, начинающейся на букву Р.

– Это еще одна из ваших проделок, ложный след, по которому вы нас пустили. Да, это вам под силу, мой дорогой. Но на этот раз удача отвернулась от вас. Ну же, Люпен, покажите, что вы хороший игрок.

Я колебался лишь мгновение. И тут он резко ударил по моей правой руке. Я закричал от боли. Ганимар попал по еще не зажившей ране, о которой говорилось в телеграмме.

Оставалось смириться. Я повернулся к мисс Нелли. Она слушала наш разговор, мертвенно-бледная, едва держась на ногах.

Ее взгляд встретился с моим, потом перешел на «кодак», который я ей отдал. Мисс Нелли вздрогнула, и у меня сложилось впечатление, нет, я проникся уверенностью, что она все поняла. Да, между узкими стенками, обитыми черной шагреневой кожей, внутри этого небольшого предмета, который я так предусмотрительно отдал ей, лежали двадцать тысяч франков Розена, жемчуг и бриллианты леди Джерланд.

Ах! Готов поклясться, что в этот торжественный момент, когда Ганимар и его приспешники окружили меня, я вдруг стал равнодушен и к своему аресту, и к враждебности окружающих – ко всему, кроме одного: я хотел знать, какое решение примет мисс Нелли относительно того, что я ей доверил.

То, что это столь убедительное доказательство обернется против меня, не вызывало никаких сомнений. Но отважится ли мисс Нелли предоставить им его?

Предаст ли она меня? Погубит ли? Поступит ли как беспощадный враг или как женщина, которая помнит о моей симпатии, и способно ли это чувство смягчить ее, сделать чуть более снисходительной?

Мисс Нелли прошла мимо, и я беззвучно попрощался с ней. Смешавшись с другими пассажирами, она направилась к сходням с моим «кодаком» в руке.

Разумеется, думал я, она не решится сделать это при людях. Она отдаст фотоаппарат через час, через мгновение…

Но, дойдя до середины сходень, мисс Нелли вдруг, сделав неловкое движение, уронила его в воду, между парапетом набережной и бортом корабля.

Я смотрел, как она удалялась.

Ее милый силуэт то терялся в толпе, то вновь показывался и снова исчезал. Все было кончено. Кончено навсегда.

Минуту я стоял неподвижно. Мне было грустно, и в то же время я чувствовал невыразимую нежность. Потом, к великому удивлению Ганимара, я улыбнулся:

– Все же плохо не быть честным человеком…

Вот так однажды зимним вечером Арсен Люпен поведал мне историю своего ареста. Случайная череда происшествий, о которых я когда-нибудь напишу, помогла нам наладить отношения… Дружеские, могу ли я так сказать? Да, я склонен думать, что Арсен Люпен удостаивает меня дружбы и что именно во имя этой дружбы он порой неожиданно заходит ко мне, привнося в тишину моего кабинета юношескую веселость, сияние своей бурной жизни, здоровый юмор человека, которого судьба осыпает милостями и которому улыбается.

Его портрет? Но как я могу его описать? Двадцать раз я видел Арсена Люпена, и двадцать раз передо мной представал другой человек… Вернее, тот же самый, но отражавшийся в двадцати зеркалах, которые являли моему взору искаженные образы. И каждый раз у него были другие глаза, другой овал лица, другие жесты, другой силуэт и даже характер.

– Я сам, – однажды сказал он мне, – не знаю, кто я такой. Я больше не узнаю́ себя в зеркале.

Разумеется, это было остроумной шуткой, парадоксом, но сущей правдой для тех, кто встречал Арсена Люпена, ничего не зная о его бесконечных возможностях, терпении, искусстве гримироваться, удивительной легкости, с которой он изменял даже лицо, нарушая пропорции своих черт.

– Почему, – продолжал он, – я должен иметь неизменную внешность? Почему бы мне не избежать опасности быть всегда одним и тем же? Мои поступки и так выдают меня. – И он с гордостью уточнил: – Тем лучше, если никто никогда не сможет с уверенностью сказать: «Это Арсен Люпен». Главное, чтобы все, не боясь ошибиться, говорили: «Это дело рук Арсена Люпена».

Я попытаюсь восстановить некоторые его поступки и приключения, основываясь на откровениях, которыми Арсен Люпен удостоил меня зимними вечерами в тишине кабинета.

Арсен Люпен в тюрьме

Турист не достоин так называться, если не знает берегов Сены, если он, бредя от руин Жюмьера к руинам Сен-Вандриля, не заметил причудливый небольшой феодальный замок Малаки, так горделиво возвышающийся на скале посредине реки. Арочный мост связывает его с дорогой. Основания его темных башен сливаются с гранитом, на котором они стоят, с этой огромной глыбой, отколовшейся от неведомо какой горы и брошенной туда благодаря какому-то неимоверному толчку. Вокруг спокойные воды большой реки плещутся среди камышей, а трясогузки прыгают по влажным камням.

История Малаки так же сурова, как само название, такая же стойкая, как его силуэт. Она состоит из сражений, осад, приступов, грабежей и убийств. По вечерам на посиделках жители края Ко с содроганием вспоминают о преступлениях, совершенных здесь, и рассказывают множество таинственных историй. Люди судачат о знаменитом подземном ходе, который в былые времена вел в аббатство Жюмьер и в мануарий Агнессы Сорель, прекрасной подружки Карла VII.

В этом древнем логовище героев и разбойников жил барон Натан Каорн, барон Сатана, как некогда звали его на бирже, играя на которой он внезапно разбогател. Разорившиеся сеньоры Малаки были вынуждены продать ему за краюшку хлеба обитель своих предков. Там он разместил свои восхитительные коллекции мебели и картин, фаянса и резного дерева. Он жил один с тремя старыми слугами. Никто никогда не входил в его замок. Никто никогда не любовался в этих древних залах тремя полотнами Рубенса, двумя картинами Ватто, креслом с высокой спинкой работы Жана Гужона и многими другими чудесами, вырванными с помощью банковских билетов из рук самых богатых завсегдатаев публичных торгов.

Натан Каорн боялся. Не столько за себя, сколько за сокровища, накопленные с удивительно стойкой страстью и с такой прозорливостью любителя, что, говоря о бароне, даже хитрые торговцы не могли похвастаться, будто ввели его в заблуждение. Барон Сатана любил свои безделицы. Он любил их жадно, как скупец, ревностно, как влюбленный.

Каждый день перед заходом солнца четыре окованные железом двери, расположенные по краям моста и при входе во внутренний дворик, запирались на множество запоров и засовов. При малейшем шуме тишину разрывали электрические звонки. Со стороны Сены опасаться было нечего: там возвышалась остроконечная скала.

И вот однажды в пятницу сентября на мосту, как всегда, появился почтальон. И по заведенному правилу тяжелую дверь приоткрыл сам барон.

Он внимательно оглядел почтальона с ног до головы, словно прежде никогда не видел добродушное лицо и насмешливые глаза крестьянина. Тот, смеясь, сказал:

– Это я, господин барон. И никто другой не мог взять мою куртку и фуражку.

– Кто знает… – пробормотал Каорн.

Почтальон вручил барону стопку газет. Потом добавил:

– А теперь, господин барон, у меня есть новость.

– Новость?

– Письмо… к тому же заказное.

Живущий уединенно, не имевший друзей или знакомых, которые могли бы проявить к нему интерес, барон никогда не получал писем. Ему это письмо сразу же показалось дурным предзнаменованием, и он встревожился. Кто был таинственный корреспондент, который побеспокоил его?

– Надо расписаться, господин барон.

Пробурчав что-то невнятное, барон расписался. Затем взял письмо, подождал, пока почтальон исчезнет за поворотом дороги, и, сделав несколько шагов, облокотился о парапет моста. Разорвав конверт, он вытащил квадратный лист бумаги, вверху которого было от руки написано: «Тюрьма Санте, Париж». Барон посмотрел на подпись: «Арсен Люпен». Ошеломленный Натан Каорн прочитал:

«Господин барон!

В галерее, соединяющей две гостиные, висит картина кисти Филиппа из Шампани, которая мне очень понравилась. Картины Рубенса тоже пришлись мне по вкусу, а также картины Ватто. В правой гостиной я хочу отметить сервант в стиле Людовика XIII, гобелены Бове, круглый столик в стиле ампир с подписью «Жакоб» и сундук в стиле Ренессанса. В левой гостиной стоит стеклянный шкаф с драгоценностями и миниатюрами.

На этот раз я довольствуюсь этими предметами, которые, по моему мнению, легко сбыть. Прошу вас упаковать их надлежащим образом и отослать на мое имя (оплаченным платежом) на вокзал Батиньоль не позднее чем через неделю… В противном случае мне придется самому заняться их перевозкой в ночь со среды 27 на четверг 28 сентября. И, желая вознаградить себя за труды, я не ограничусь указанными предметами.

Прошу простить за беспокойство, которые я вам причинил, и принять мои уверения в глубочайшем почтении.

Арсен Люпен

P.S. Главное, не присылайте мне самую большую картину Ватто. Хотя вы заплатили за нее тридцать тысяч франков на публичных торгах, это всего лишь копия. Оригинал сжег Баррас во время одной из оргий, при Директории. Посмотрите неизданные «Мемуары» Гара.

Тем более я не претендую на шейную цепь в стиле Людовика XV. Ее подлинность представляется мне сомнительной».

Письмо потрясло барона Каорна. Если бы под ним стояла другая подпись, барон и то встревожился бы. Но там стояла подпись Арсена Люпена!

Прилежный читатель газет, барон знал обо всем, что творится в мире воров и преступников, и, разумеется, о так называемых подвигах адского грабителя. Естественно, барон знал, что Люпен, арестованный в Америке его врагом Ганимаром, сейчас находится в тюрьме и вскоре должен состояться суд над ним.

Но барон знал также, что от Арсена Люпена можно было ждать чего угодно. Впрочем, точное знание замка, расположения картин и мебели уже само по себе было грозным признаком. Кто мог рассказать Люпену о вещах, которые тот никогда не видел?

Барон поднял глаза, любуясь суровым силуэтом Малаки, его крутым подножием, глубокой водой. Потом пожал плечами. Нет, решительно никакой опасности нет. Никто в мире не в состоянии проникнуть в неприкосновенное святилище, где хранились его коллекции. Никто, да. Но Арсен Люпен… Разве для Арсена Люпена существуют двери, подъемные мосты, стены? К чему самые невероятные препятствия и тщательно разработанные меры предосторожности, если Арсен Люпен решил достичь своей цели?

В тот же вечер барон написал в Руан, прокурору Республики. Он вложил в конверт письмо, полное угроз, и просил о помощи и защите.

Ответ не заставил себя ждать. Названный Арсен Люпен находится в настоящее время в Санте под строжайшим наблюдением. У него нет никакой возможности написать письмо, которое, скорее всего, было мистификацией. Об этом свидетельствовало все: логика, здравый смысл и реальность фактов. Тем не менее, желая перестраховаться, прокурор Республики назначил экспертизу почерка. И эксперт заявил, что, несмотря на несколько аналогий, почерк не принадлежал заключенному.

«Несмотря на несколько аналогий…» Барон запомнил только эти пугающие слова, в которых усмотрел признание в сомнениях. По его мнению, одного этого было достаточно, чтобы правосудие вмешалось. Его страхи усилились. Он то и дело перечитывал письмо: «В противном случае мне придется самому заняться их перевозкой». И эта точная дата: в ночь со среды 27 на четверг 28 сентября!..

Недоверчивый, скрытный барон не решался довериться даже своим слугам, преданность которых казалась ему вне всяких подозрений. Тем не менее впервые за многие годы он почувствовал необходимость поговорить с кем-нибудь, попросить совета. Брошенный на произвол судьбы правосудием своего края, он не надеялся защитить себя собственными средствами и собирался поехать в Париж, чтобы попросить помощи у какого-нибудь отставного полицейского.

Прошло два дня. На третий день, читая газеты, барон вздрогнул от радости. «Ревей де Кодебек» опубликовал короткую заметку:

«Скоро исполнится три недели, как мы имеем удовольствие принимать у себя главного инспектора Ганимара, одного из ветеранов служб Сюрте. Господин Ганимар, которому его последний подвиг, а именно арест Арсена Люпена, помог завоевать европейскую известность, отдыхает после трудов праведных, ловя пескарей и уклеек».

Ганимар! Вот в чьей помощи нуждается барон Каорн! Кто лучше, чем изворотливый и терпеливый Ганимар, сумеет расстроить планы Люпена?

Барон ни секунды не колебался. Его замок от небольшого городка Кодебека отделяли шесть километров. И он преодолел их, как человек, преисполненный надежды на спасение.

После нескольких безуспешных попыток узнать, где остановился главный инспектор, барон направился в редакцию газеты «Ревей», расположенную посредине набережной. Там он встретился с редактором заметки, который, подойдя к окну, воскликнул:

– Ганимар? Да вы наверняка встретите его на набережной с удочкой в руках! Именно там мы и познакомились. Я случайно прочитал его фамилию, вырезанную на удочке. Смотрите, это он, старичок под деревьями променада.

– В рединготе и соломенной шляпе?

– Совершенно верно! Ах! Странный тип, неразговорчивый, ворчливый.

Через пять минут барон подошел к знаменитому Ганимару, представился и попытался завязать разговор. Потерпев полное фиаско, он решил прямо изложить проблему.

Ганимар слушал неподвижно, не теряя из виду поплавок. Потом, повернувшись к барону, смерил его взглядом с головы до пят и с жалостью в голосе произнес:

– Сударь, воры не предупреждают людей, которых собираются ограбить. В частности, Арсен Люпен никогда не совершает подобных просчетов.

– Тем не менее…

– Сударь, если бы у меня были хоть малейшие сомнения, поверьте, удовольствие, с каким я бы засадил этого милейшего Люпена, одержало бы верх над всеми прочими моими чувствами. К сожалению, этот молодой человек уже за решеткой.

– А если он сбежит?

– Из Санте нельзя сбежать.

– Но ему…

– Ни ему, ни кому-либо другому.

– Однако…

– Ну что же. Если он сбежит, тем лучше. Я его сцапаю. А пока спите спокойно и не пугайте уклеек.

Разговор был окончен. Барон вернулся в замок, немного успокоенный уверенностью Ганимара. Он проверил запоры и принялся исподтишка следить за слугами. Прошло еще два дня, в течение которых барону почти удалось убедить себя, что его страхи были сильно преувеличены. Нет, право же, как сказал Ганимар, людей, которых хотят ограбить, не предупреждают.

Назначенная дата приближалась. Во вторник утром, накануне 27 числа, ничего особенного не происходило. Но в три часа позвонил какой-то мальчишка. Он принес телеграмму:

«Никакой посылки на вокзале Батиньоль. Приготовьте все к завтрашнему вечеру. Арсен Люпен»

И вновь барон обезумел до такой степени, что начал спрашивать себя, не уступить ли требованиям Арсена Люпена.

Барон помчался в Кодебек. Ганимар, сидя на складном стуле, удил рыбу на том же месте. Не говоря ни слова, барон протянул ему телеграмму.

– И что? – спросил инспектор.

– Как что? Но ведь завтра…

– Что?

– Произойдет кража. У меня украдут мою коллекцию!

Ганимар отложил удочку, повернулся к барону и, скрестив руки на груди, нетерпеливо воскликнул:

– А-а, значит, вы думаете, что я буду заниматься этой глупой историей?

– Какое вознаграждение вы хотите получить за то, что проведете в моем замке ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое сентября?

– Ни су. Оставьте меня в покое.

– Назовите свою цену. Я богат, очень богат!

Грубое предложение оскорбило Ганимара, и он, стараясь не терять хладнокровия, продолжил:

– Я здесь в отпуске и не имею права вмешиваться…

– Никто ничего не узнает. Что бы ни случилось, я буду хранить молчание.

– О! Ничего не случится!

– Ладно. Допустим, три тысячи франков. Этого достаточно?

Инспектор понюхал щепотку табака, подумал и сказал:

– Будь по-вашему. Только должен вас предупредить, что эти деньги будут выброшены на ветер.

– Мне все равно.

– В таком случае… Впрочем, никогда не знаешь, что ждать от этого чертова Люпена! Вероятно, он возглавляет целую шайку… Вы уверены в своих слугах?

– Бог ты мой…

– Значит, не стоит рассчитывать на них. Я пошлю телеграмму двум своим приятелям, эдаким крепким парням. Так будет надежнее… А теперь уходите, не надо, чтобы нас видели вместе. До завтра. Я приеду около девяти часов.

На следующий день при приближении часа, назначенного Арсеном Люпеном, барон Каорн взял со щита ружье, начистил его до блеска и принялся прогуливаться в окрестностях Малаки. Ничего подозрительного он не заметил. Вечером, в половине девятого, барон отпустил слуг. Они жили в крыле, фасад которого выходил на дорогу, но в самом конце замка. Оставшись один, он осторожно открыл все четыре двери и немного погодя услышал шаги.

Ганимар представил барону своих помощников, двух дюжих парней с бычьей шеей и мощными руками, а после обратился к нему с несколькими вопросами. Узнав о расположении замка, он тщательно закрыл и забаррикадировал все выходы, через которые можно было попасть в залы, которым грозила опасность быть обокраденными. Он постучал по всем стенам, приподнял гобелены и ковры, а затем оставил своих помощников в центральной галерее.

– Никаких глупостей, поняли? Вы здесь не для того, чтобы спать. При малейшей тревоге открывайте окна, выходящие во двор, и зовите меня. Обращайте внимание и на ту сторону, что выходит к воде. Таких дьяволов не остановят десять метров отвесной скалы.

Он запер их, взял ключи с собой и сказал барону: