Пусть смерть меня полюбит

– Не знаю. Думаю, это забавно. Я подожду до половины четвертого и позвоню еще раз.

Папа сказал: мол, помяните его слово, телефон сломан, вышел из строя, ему пришел капут, и такого не случилось бы, если бы власть была у военных, и было бы здорово, если бы воскрес Уинстон Черчилль, и фельдмаршал Монтгомери ему в помощь, добрый старый Монти, конечно, под властью королевы, под властью Ее Величества. А может быть, это просто из-за дождя, который льет как из ведра, льет, как будто наверху трубы прорвало. Пэм не ответила ему. Она размышляла, будет ли цветной рисунок на плитке перманентным или смоется со временем. Она хотела бы попробовать сделать так в своей ванной комнате, но только не в том случае, если рисунок частично смоется, нет, спасибо, это будет выглядеть куда хуже, чем просто белая плитка.

Кто-то позвонил в дверь.

– Надеюсь, это не Линда Китсон, – сказала Пэм. – Я не хочу прекращать глажку и болтать с нею целый час.

Она открыла дверь, и двое полицейских – мужчина и женщина – сообщили ей, что банк ограблен и что, похоже, грабители похитили также ее мужа и Джойс Калвер.

– О боже, о боже, о боже! – воскликнула Пэм и продолжала твердить и иногда выкрикивать это, пока полицейский-мужчина вызванивал Венди Хейшем, а женщина-полицейский делала чай. Пэм залпом выпила чашку чая, вынула из серванта «Бристоль-крим» из дьюти-фри, налила целый стакан и так же залпом осушила его.

Она позвонила также Кристоферу в агентство по недвижимости, и когда он приехал, Пэм уже была в подпитии; она колотила себя кулаками по коленям и выкрикивала: «О боже, о боже!» Ни женщина-полицейский, ни Венди Хейшем не могли ее утихомирить. Кристофер дал ей еще стакан хереса, надеясь, что это ее утихомирит. Уилфред Саммит расхаживал туда-сюда, провозглашая, что повешение слишком хорошо для этих негодяев и отрубание головы тоже слишком хорошо для них. После электрического стула топор палача был его любимым инструментом умерщвления. Он отрубил бы этим мерзавцам головы без суда и следствия, помяните его слово!

Пэм выпила второй стакан хереса и отключилась.

Алан был умнее, чем те, благодаря кому он получил возможность сбежать, и избегал узких дорог. Он встретил несколько легковушек, обогнал трактор и автобус. Дождь лил слишком сильно, чтобы Алан мог разглядеть лица людей в других машинах, поэтому предположил, что и они не рассмотрели его. В баке оставалось не так много бензина, хватит доехать лишь до северного Эссекса и, конечно, придется останавливаться на заправочной станции.

Его тело по-прежнему действовало само по себе, на том уровне сознания, где приходилось решать только практические сиюминутные вопросы. Алан не мог думать о том, что сделал, это было слишком невероятным, и он не желал об этом размышлять. Он сосредоточился на дороге и непрекращающемся ливне. На перекрестке в Хагли Алан свернул на трассу А12 и направился в Колчестер. Счетчик топлива показывал, что бензина осталось угрожающе мало, но через десять минут он уже был на Колчестерской объездной дороге. На развязке свернул налево и поехал через Норт-Хилл. Здесь, по левой стороне, на задворках улицы Сент-Рануолд, была автостоянка – правда, неохраняемая. Алан поставил машину на парковке, вытащил сэндвичи, запер машину и бросил сэндвичи в мусорный бак. Что теперь? Когда его машину найдут, полиция спросит на вокзале и кассир наверняка вспомнит, что он брал билет и был один. Поэтому Алан направился не на вокзал, а на автостанцию и сел на автобус до Маркс-Тей. Там он пересел на проходящий поезд до Лондона. Его плащ, который был когда-то непромокаемым, от старости стал пропускать воду, и костюм Алана уже намок, как и лежащие в карманах деньги. Как только он доберется туда, куда едет, надо будет разложить купюры и высушить их.

В длинном вагоне было совсем немного народу: женщина с двумя маленькими мальчиками и молодой человек. Парень выглядел так же, как любой темноволосый мужчина лет двадцати, носящий бороду, но как только Алан увидел его, то вспомнил, где слышал прежде этот уродливый кокни-саффолкский акцент. Сходство было так велико, что Алан заставил себя посмотреть на руки парня, лениво сложенные на коленях. Но, конечно, руки были обычными, правый указательный палец не был изуродован, а ноготь – искривлен.

Впервые он слышал этот голос, когда тот попросил его разменять фунтовую банкноту на двадцать монет по пять пенсов. Алан придвинул было монеты через стойку, глядя на молодое лицо клиента, обросшее бородой, и подумал: «Неужели я буду вести себя невежливо только из-за того, что он так молод?» Поэтому сложил монеты в пакетик и на короткий миг – достаточный, однако, чтобы отметить и запомнить, – увидел, как изуродованный указательный палец, вместе с прочими, прихватывает пакетик со стойки и прижимает к ладони.

Предположим, он вспомнил бы об этом раньше. Это улика, которая может помочь полиции. Остановило бы это его? Алан решил, что нет. А теперь? Теперь он был втянут в это так же, как молодой человек с бородой, странным акцентом и кривым и бугристым, как ядро грецкого ореха, ногтем.

В общественном здании деревни Чепел-Сент-Пол шло какое-то собрание, и среди прочих машин, стоящих в лужах на деревенском лугу, были два «Форда Эскорт», желтый и серебристо-синий. Пятый ключ из тех, которые перепробовал Марти, открыл желтую машину, но когда парень включил зажигание, то увидел, что в баке всего около галлона[25] бензина. Он бросил эту машину и попытал счастья с серебристо-синей. Десятый ключ подошел. Счетчик топлива показывал, что бак почти полон. Бак «Форда Эскорт» вмещает шесть галлонов, так что все должно быть в порядке. Марти быстро повел машину прочь, совершенно верно предполагая – разве сам он не был из деревени? – что собрание началось в два и будет продолжаться до четырех.

Минивэн был припаркован пятьюдесятью ярдами дальше по дороге. Они под дулом пистолета заставили Джойс вылезти и сесть в «Форд», Марти отвел минивэн чуть дальше от деревни и бросил под какими-то деревцами на опушке леса. В дождливый мартовский день в Чепел-Сент-Пол они имели не больше шансов быть замеченными, чем если бы находились на луне. Марти был вполне доволен собой, его беспокойство на некоторое время улеглось.

– Мы не можем оставить ее связанной, пока едем по А12, – сказал он. – В задней части этой машины есть окна, верно?

– Сам вижу, – огрызнулся Найджел, перелез через сиденье, развязал Джойс руки и глаза и вынул кляп у нее изо рта. Лицо ее онемело, а там, где нейлоновые чулки врезались в плоть, остались красные полосы, однако девушка обругала Найджела и плюнула в него, чего никогда в своей жизни не делала – в отношении кого бы то ни было. Он упер дуло пистолета ей в ребра и вытер плевок со своей щеки.

– Ты не станешь стрелять в меня, – хмыкнула Джойс. – Не посмеешь.

– Слыхала поговорку, что все равно, за что тебя повесят – за овцу или за ягненка? Если нас поймают, то все равно запрут на всю оставшуюся жизнь за то, что мы убили Грумбриджа. Убийство есть убийство.

– Поняла, да? – поддержал его Марти. – Они не могут сделать с нами ничего больше, даже если мы убьем сотню человек, так что мы не станем тебя щадить, ясно?

Джойс не ответила ничего.

– Как тебя зовут? – спросил Найджел.

Джойс продолжала молчать.

– Ну ладно, мисс Дж. М. Калвер, Джейн, Дженни или как там тебя. Я не могу представиться сам и представить своего приятеля, – Найджел произнес это громко, чтобы донести до Марти смысл. – Причина тебе, думаю, понятна.

– У мистера Грумбриджа остались жена и двое детей, – промолвила Джойс.

– Как грустно, – отозвался Найджел. – Если бы мы знали, то выбрали бы холостяка. Если харкнешь в меня еще раз, то так получишь по физиономии, что до конца жизни не забудешь.

Они свернули на трассу А12 в двадцать пять минут третьего, следуя по тому же маршруту, по которому двадцатью минутами раньше проезжал Алан Грумбридж. Движение было редким, дождь лил потоками, и Марти ехал осмотрительно, не слишком быстро и не слишком медленно, выезжая на скоростную полосу только для обгона. К тому времени, как полиция установила пост проверки на Колчестерской объездной дороге, останавливая все легковушки и более тяжелые машины, «Форд Эскорт» уже миновал Уитхэм и направлялся к Челмсфорду.

Джойс сказала:

– Если вы высадите меня в Челмсфорде, обещаю, я никому не скажу ни слова. Я поболтаюсь по Челмсфорду, куплю что-нибудь поесть, вы можете дать мне пять фунтов из того, что взяли в банке, и я не пойду в полицию до самого вечера. Я скажу им, что потеряла память.

– На тебе только одна туфля, – напомнил Марти.

– Можете высадить меня возле обувного магазина. Я скажу полиции, что на вас были маски, а потом вы завязали мне глаза. Я скажу им… – Это была самая большая маскировка, какую могла придумать Джойс. – …скажу, что вы были старыми!

– Забудь об этом, – оборвал ее Найджел. – Это только твои обещания. На деле будет по-другому. Они вытрясут из тебя всё. Запомни крепко-накрепко – ты едешь с нами.

Первая волна часа пик вылилась из Лондона как раз тогда, когда они въезжали в город. На этот раз Марти свернул на Северную окружную дорогу в Вудфорде, и они почти без задержек добрались до Финчли. Но оттуда всю дорогу пришлось ехать черепашьими темпами, и Марти, который хоть и выдерживал эту пытку лучше, чем Найджел, теперь тоже стал чувствовать, что нервы сдают. Часть беспокойства заключалась в том, что в зеркало заднего вида ему приходилось присматривать как за этими двумя на заднем сиденье, так и за дорожным движением позади машины. Конечно, то, что Найджел убил банковского менеджера, – это полное вранье; он не смог бы этого сделать и не стал бы ничего делать с девушкой, даже если бы она попыталась привлечь внимание других водителей. Вопрос был в том, знала ли это сама девушка. Похоже, что не знала. По большей части она сидела, сжавшись в уголке позади водительского кресла, низко опустив голову. Возможно, она думала, что другие люди останутся равнодушными, что бы ни происходило, перейдут на другую сторону улицы, и все такое прочее, о чем талдычат в воскресной школе. Но Марти знал, что это не так: в свое время какая-то женщина поймала его на попытке залезть в сумочку, и он едва успел удрать от охранника магазина.

Он начал вести себя глупо, вклиниваясь между другими машинами, их водители нервничали и нажимали на клаксоны, а однажды передний бампер «Форда Эскорт» даже толкнулся в задний бампер едущей впереди машины. К счастью для них, у той машины бамперы были сделаны из каучукового композита, а водитель был беспечен, он просто высунулся из окошка и крикнул, что все в порядке и машина не пострадала. Но это все равно напугало Марти, и к тому времени, как они добрались до Брент-Кросса, его руки на руле тряслись и машина дважды останавливалась, потому что Марти был не в состоянии как следует выжать сцепление.

Тем не менее они почти добрались до дома. На Стэплс-корнер Марти свернул на Эджвер-роуд, и без десяти пять они подъехали к дому в Криклвуде, припарковав «Эскорт» среди сотни или около того машин, выстроившихся по обеим сторонам улицы.

Найджел не ощущал сочувствия к Марти, но видел, что приятель выжат как лимон. Поэтому взял пистолет, ткнул его в бок Джойс и заставил ее идти впереди. Марти шагал рядом с девушкой, обвив ее плечи рукой, словно прогуливаясь с любовницей. На лестнице они встретили Брайди, ирландку, жившую на одной лестничной площадке с Марти. Она направлялась на работу в бар «Роза Килларни», где разливала пиво и коктейли за стойкой, и почти не обратила внимания на идущих ей навстречу – разве что равнодушно бросила «привет». Она и раньше часто видела здесь Найджела и привыкла к тому, что Марти водит к себе девушек. Если бы он нес на руках труп девушки, Брайди, возможно, поразмыслила бы об этом несколько минут, но ничего не предприняла бы и уж точно не пошла бы в полицию. Двое ее братьев были отдаленно связаны с ИРА[26], и она помогала им громить машины во время шествия с телом умершего от голодовки мученика от «Короны» до «Святого Сердца». Она и все ее родные избегали полиции.

Дверь жилища Марти запиралась на автоматический «американский» замок и еще на один, более старой системы, с большим железным ключом. Парни втолкнули Джойс в комнату, и Найджел повернул ключ в замке. Марти осел на матрас, свесив голову, но Джойс так и осталась стоять, окидывая взглядом грязь и беспорядок вокруг и сложив руки на груди.

– Теперь нужно избавиться от машины, – напомнил Найджел.

Марти не сказал ни слова. Найджел пнул матрас и зажег фитилек керосинового обогревателя – в комнате было очень холодно, – а затем повторил:

– Нам нужно избавиться от машины.

Марти застонал.

– Да кто ее здесь найдет?

– Полисмены. Ты должен собраться, отвести ее куда-нибудь и бросить там. Понятно?

– Я вымотался. – Марти тяжело поднялся и сбросил кучу грязной одежды на пол. – Мне надо выпить.

– Да, конечно, но потом, когда мы уберем машину с глаз долой.

– Боже, – вздохнул Марти, – у нас в пакете четыре штуки, а я не могу даже купить долбаную выпивку.

Найджел скрипнул зубами. Он не мог понять, почему в банке было не семь тысяч, как говорил этот тип Перфорд. Но чтобы не терять лицо перед Джейн или Дженни, он заставил себя произнести с прононсом радиодиктора:

– Я уведу машину. Ты останешься здесь с нею. Мы снова свяжем ее и спрячем на кухне. Знаю я тебя; ты уснешь, а если она закричит, то старый пень по соседству может услышать.

– Нет, – сказала Джойс.

– Разве я тебя спрашивал? Делай, что тебе велено, Джейни.

Они схватили Джойс, снова заткнули ей рот, связали руки за спиной и стянули ноги в щиколотках. Марти снял с нее вторую туфлю, чтобы помешать ей производить шум, и закрыл девушку на кухне. Она все же попыталась шуметь, хотя и недолго.

Дождь прекратился, и по свинцово-серому небу протянулись длинные оранжевые полосы. Найджел и Марти отошли как можно дальше от кухонной двери и разговаривали яростным шепотом. Когда на улицах станет посвободнее, Найджел собирался избавиться от угнанной машины. Оба с тоской поглядывали на радиоприемник, стоявший в комнате, но не осмеливались его включить.

7

В течение пары часов полиция подозревала Алана Грумбриджа. Никто не видел, как грабители входили в банк. Тем не менее полицейские перекрыли все дороги и уведомили ближайших родственников Грумбриджа и Калвер. Однако подозрения все же были. Грумбридж, по словам его сына и тестя, никогда не ходил на обед, а хозяин «Герба Чилдона» сказал, что банковский менеджер никогда не заходил сюда. Сначала полиция обдумывала возможность того, что служащий и кассирша оба были замешаны в преступлении и скрылись вместе на его машине. Но тот факт, что одна туфля Джойс осталась в помещении, делал подобную возможность маловероятной. Кроме того, эта теория подразумевала связь между этими двоими, что вызвало усмешку у отца Джойс и сына Грумбриджа. Грумбридж никогда не выходил по вечерам без жены, а Джойс проводила свободное время со Стивеном Холлэмом.

Девушка, столь преданная своему семейству, как Джойс, ни за что не выбрала бы именно этот день – день серебряной свадьбы своих родителей – для подобного предприятия. Но что, если Грумбридж забрал деньги, опустошил кассы, оставил сейф открытым и похитил кассиршу силой? Таковы были идеи, которые спешно выдвигали следователь и сержант, опрашивая обитателей Чилдона. Вскоре им пришлось отказаться от этих догадок ради куда более горестной правды.

К пяти часам они вернулись к тому, с чего начали, – к мысли об ограблении и двойном похищении. В пять часов случилось многое. Питер Джонс, водитель красного «Воксхолла», услышал о случившемся по радио и явился в полицию, чтобы описать белый минивэн, с которым его машина едва не столкнулась на дороге. Ни он, ни его мать не смогли сообщить приметы водителя или его напарника, но миссис Джонс было что сказать помимо этого. Когда фургон протискивался мимо «Воксхолла», ей послышался звук из задней части большой машины – как будто кто-то барабанил каблуком по полу. Одиночное «цок-цок-цок» – по словам миссис Джонс, как будто стучали одной туфлей, а не двумя.

Следующим, кто сообщил полиции сведения, был водитель трактора, запомнивший встречу с «Моррисом 1100». Тракторист, у которого было живое воображение, заявил, что водитель выглядел напуганным и что рядом с ним кто-то определенно сидел, нет сомнений, и машина ехала слишком быстро и дергано. Полиция пришла к выводу, что грабителей банка было трое: двое вели минивэн, спрятав в нем Джойс, а третий сидел в машине Алана Грумбриджа, заставляя того управлять автомобилем. Об угоне серебристо-синего «Форда Эскорт» сообщила его владелица, миссис Бич.

К тому времени Найджел Таксби, Марти Фостер и Джойс Калвер уже были в Криклвуде, а Алан Грумбридж остановился в гостинице «Махараджа» на Шепердс-Буш-роуд.

Из книг он знал, что вблизи Паддингтонского вокзала расположены разного рода дешевые гостиницы, забегаловки, сомнительной репутации ночлежки, и потому первым делом отправился туда по линии Метрополитен от станции «Ливерпуль-стрит». Но времена изменились, отели стали респектабельными и дорогими, к тому же почти все были заняты иностранными туристами. Дежурный администратор в одном из них порекомендовал Алану гостиницу мистера Аззиза (двоюродного брата упомянутого дежурного, как выяснилось из короткого разговора), и Алану понравилась эта фамилия. Она напоминала о «Путешествии в Индию»[27], звучала красиво и казалась добрым знаком.

В его предыдущей жизни не было особого опыта проживания в отелях. Пять лет назад, когда умерла миссис Саммит, Пэм унаследовала от нее двести фунтов, и они потратили эти деньги на то, чтобы провести отпуск как надо. Тогда они останавливались в гостинице в Торки. У всех, особенно у Пэм и Джиллиан, было невероятное количество багажа, и Алан задумался о том, что сейчас у него нет с собой даже чемодана. Он читал, что портье в отелях особенно хорошо подмечают подобные вещи.

Гостиница «Махараджа» оказалась высоким зданием конца девятнадцатого века, выстроенным из бурого кирпича. Название высвечивалось голубым неоном, но буква Г в слове «Гостиница» и буква «ж» в слове «Махараджа» не горели. Да, у мистера Аззиза есть одноместный номер для джентльмена. Мистер Фостер, верно? Четыре с половиной фунта за ночь, и уплатите вперед, будьте так добры. Алану не нужно было беспокоиться об отсутствии багажа, потому что мистер Аззиз смотрел только на деньги в руках постояльцев, а уж что у тех было или не было, что они делали или не делали, его не волновало, – лишь бы только платили вперед и ничего не ломали в гостинице.

Алану отвели грязную маленькую комнату на третьем этаже, где не было ни ковров, ни центрального отопления, ни ванны, зато была раковина с холодной водой, газовая плита, чайник, две чашки и два блюдца, а также газовый камин, который включался на определенное время, когда в щель бросали монету. Алан заперся в номере и опустошил свои набитые карманы. При виде денег у него закружилась голова. Он закрыл глаза и уперся лбом в колени, боясь, что упадет в обморок. Когда он открыл глаза, деньги никуда не исчезли. Они были настоящими. Он разложил их по одной купюре, чтобы высушить, и повесил плащ на спинку стула, потом сбросил промокшие ботинки и снова посмотрел на деньги. Ближе всего к нему лежал портрет Флоренс Найтингейл, который он разорвал пополам и склеил скотчем.

Небо за окном напоминало апельсиновый сок в грязном стакане. Шум стоял ужасный: рев, гудки, скрип и скрежет – дорожное движение в час пик по Шепердс-Буш-Грин в Чизвик, в Харлесден, потом в Актон и дальше до Хаммерсмита. Здание содрогалось от фундамента до крыши. Алан лег на кровать, трясшуюся, словно дерево во время урагана. Ему ни за что не уснуть, он, наверное, никогда уже не сможет спать. Ему нужно подумать о том, что он сделал и почему и что ему делать дальше. Безумие отступало, оставляя его парализованным – от страха и ощущения того, что он не способен больше ни на что. Он должен думать, должен действовать, должен решать. Измученный до полного отсутствия мыслей, он снова закрыл глаза и немедленно провалился в глубокий сон.

Найджел выждал до половины седьмого, когда поток машин на улицах слегка поредел. Насколько он помнил, когда ведешь машину, правая нога жмет на акселератор и на тормоза, а левая вообще бездельничает. Он сел в «Эскорт», включил зажигание, машина рванула вперед и замерла, едва не ударив стоящий впереди «Рейнджровер»; Марти оставил автомобиль на первой передаче. Найджел попытался снова и сделал все более или менее правильно, хотя коробка передач издавала жуткий шум. Он вывел «Форд» на полосу движения, ощущая подкатывающую к горлу тошноту. Однако для этого не было времени – он все время был занят, то поднимая, то опуская левую ногу и постоянно работая левой рукой. Он не знал, куда направляется, а если бы и знал, это мало помогло бы ему. Он почти не был знаком с лондонскими улицами: знал, как ехать от Ноттинг-хилл до Оксфорд-стрит и от Ноттинг-хилл до Криклвуда на автобусе, – и это практически всё.

Дорожное движение ошеломило Найджела. Он представлял, как попадает в аварию, тогда он будет вынужден бросить машину и бежать. Поэтому он свернул в тупик в Уиллесдене и просидел в машине несколько часов – как ему казалось, – глядя на главную дорогу. Наконец число автомобилей и автобусов на ней уменьшилось. Однако прошли вовсе не часы, только что миновала четверть восьмого. Найджел получил некоторое представление о том, где находится, когда обнаружил, что неуверенно катит по Лэдброк-гроув, после чего начали появляться указатели «Южный берег реки». Ему надо пересечь реку по одному из мостов и бросить машину в южном Лондоне.

Найджел был испуган до оцепенения. Хотел бы он хоть как-то узнать, что происходит и что успела узнать полиция. Они могли это узнать, послушав радио в комнате Марти, но тогда новости могла услышать девчонка и узнать, что Грумбридж жив. К счастью, Найджел успел шепнуть Марти, чтобы тот не включал радио. Этот парень так туп, никогда не знаешь, что он сделает в следующий момент.

Постепенно Найджел освоился с ручным переключением передач. Он попытался дышать поглубже, чтобы успокоиться, и до некоторой степени у него получилось. Что ему действительно нужно сделать – так это спрятать машину там, где ее никто не найдет несколько недель. Он знал, что является слишком приметной персоной – шести футов ростом, с бросающимися в глаза светлыми волосами и правильными чертами лица, совсем не такой низкорослый, темноволосый и обычный, как Марти. Никто не запомнил бы Марти, но Найджела запомнят обязательно.

С Лэдброк-гроув он свернул направо и ехал теперь по Холланд-Парк-авеню к Шепердс-Буш, вдоль Шепердс-Буш-роуд, по пути миновав гостиницу «Махараджа» и создавая частицу того шума, который мучительно отдавался в голове спящего Алана Грумбриджа. Теперь на Хаммерсмит и через мост Путни. В баке оставалось еще около двух галлонов бензина. В Уэндсворте Найджел свернул в переулок, обнесенный с обеих сторон заводскими стенами, и здесь никто не мог его увидеть. Было облегчением вылезти из машины, хотя он не мог бросить ее прямо здесь. Найджел прихватил из пакета горсть банкнот. В таких обстоятельствах Марти пожелал бы выпить, но Найджела от стресса мучил свирепый голод. Чуть дальше по улице находилось греческое кафе. Парень вошел туда и заказал на ужин кебаб и тарамасалату[28].

Точно так же он мог бы выбрать рыбную закусочную или «Гонконгского Дракона», но он зашел в греческое кафе, и это подало ему идею. Принявшись за кебаб, Найджел посмотрел на плакат, висящий на стене, – цветную фотографию Ираклиона. Это напомнило ему, что когда он в прошлый раз заезжал к матери одолжить денег, то краем уха слышал, как она треплется о своих подругах. Помимо прочего, там проскользнуло упоминание о том, что Болтоны на месяц уезжают в Ираклион. «Где бы это могло быть? – подумал Найджел. – Где-то в Греции, наверное». Доктор Болтон, уже ушедший на пенсию, и его жена, гречанка по происхождению, которых Найджелу следовало называть (по крайне мере, в детские годы) «дядя Боб» и «тетя Елена», жили в доме близ Эппинг-форест. Он бывал там однажды, лет семь назад, и запомнил, что доктор Болтон держал свою машину в гараже – а точнее, в сарае, – в нижней части сада. Это очень уединенное место. Машина Болтонов, должно быть, сейчас стоит на парковке аэропорта, потому что мать сказала, что они должны были улететь в минувшую субботу. Заперт ли гараж? Найджел попытался вспомнить, был ли на двери замок, и решил, что не было, однако в точности он не был уверен – ведь прошло так много времени. Если гараж заперт и воспользоваться им нельзя, он просто столкнет машину в один из лесных прудов. При мысли о доме Болтонов Найджелу снова вспомнился тот давний визит к ним, и как он, тогда четырнадцатилетний, с жадностью слушал рассказ доктора Болтона об украденной машине, сброшенной в пруд, и о том, что ее не могли найти много недель.

Он вышел из кафе в девять и осторожно вернулся в переулок. «Форд Эскорт» все еще стоял там, других машин не было. Найджел проворно влез в автомобиль и поехал прочь, на этот раз он пересек реку по мосту Уэндсворт.

Ему понадобилось около часа, чтобы доехать до Вудфорда, и он пережил несколько ужасных секунд, когда после светофора на Блэкхорс-роуд ему показалась, что едущая следом полицейская машина гонится за ним. Однако она свернула в другую сторону, а Найджел наконец добрался до дома Болтонов по узкой аллее, отходящей от Новой Эппингской дороги. Именно таким отдаленным и уединенным он и запомнил это место, однако возле самого гаража, на жалком узеньком тротуаре, тянувшемся всего на несколько ярдов, четыре человека копали яму. Они работали при свете фонаря, к которому был подведен ток от генератора, гудящего в припаркованном рядом фургоне газовой службы. Найджел решил, что лучше будет сдать назад и притвориться, что заехал в аллею только для того, чтобы развернуться. Он всего второй раз должен был включить заднюю передачу, но промахнулся, вместо этого врубив первую и едва не врезавшись в машину газовщиков. Он попробовал снова и сумел совершить неуклюжий разворот, с торжеством отметив, что на двери гаража не было замка – ни встроенного, ни висячего. Однако он не мог припарковаться на Новой Эппингской дороге, которая, как решил Найджел, была излюбленным местом засад для службы дорожного контроля.

Он проехал чуть дальше, спрятал машину под какими-то кустами поодаль от Лутонской дороги, а потом пошел искать телефонную будку, чтобы позвонить Марти.

К телефону Марти подозвала бледная рыжеволосая девушка, выглядевшая так, словно постоянно сидела в темноте. Она без единого слова сунула ему трубку. Марти сказал Найджелу только «да», «нет», «ладно» и «пока», потом повесил трубку и вернулся в свою комнату, где, как ему и было сказано, развязал Джойс.

Она замерзла, у нее онемело все тело, и впервые дух ее дрогнул. Она жалобно произнесла:

– Я хочу в туалет.

– Ну ладно, если тебе надо, – отозвался Марти, даже не задумавшись о том, чего ей стоило лежать вот так несколько часов, всеми силами контролируя свой мочевой пузырь и надеясь умереть прежде, чем она опозорится подобным образом.

Он вышел первым, чтобы убедиться, что на лестнице никого нет, и угрожающе махнул пистолетом. Он стоял на площадке все то время, пока Джойс провела в туалете. Брайди была на работе, из-под двери мистера Грина не пробивался свет. Старик всегда ложился спать в половине девятого, поскольку был глух, как пень. Марти отвел Джойс обратно в комнату и снова запер дверь на большой железный ключ, который положил в карман. Джойс уселась на матрас и стала растирать запястья и щиколотки. Марти хотел выпить чашку кофе, он уже несколько часов хотел кофе, но что-то мешало ему сделать кофе для себя в кухне, где лежит связанная девушка с кляпом во рту. У него не было такой возможности и сейчас – ему все время приходилось держать Джойс на прицеле. Поэтому он просто достал полупустую бутылку молока и разлил жидкость в две чашки.

– Не нужно мне твое вонючее молоко, – фыркнула Джойс.

– Как хочешь. – Марти выпил свою порцию и потянулся за второй чашкой.

– Ну уж нет! – возразила девушка и одним большим глотком опустошила свою кружку. – Когда вы меня отпустите?

– Завтра, – ответил Марти.

Она поразмыслила об этом, потом огляделась по сторонам.

– А где мне лечь спать?

– Может быть, здесь, со мной?

Эта реплика и обстоятельства немедленно напомнили бы Алану Грумбриджу «Святилище» Фолкнера или даже «Нет орхидей для мисс Блэндиш» Чейза, однако на самом деле Марти произнес эти слова из бравады. Будучи здоровым парнем двадцати одного года от роду, он, естественно, посматривал с интересом на любую симпатичную девчонку и в другой ситуации наверняка проявил бы интерес к длинноногой и пышногрудой Джойс. Но за свои взрослые годы он никогда не ощущал себя менее склонным к сексуальным утехам, чем сейчас, и почти дошел до того состояния, когда готов был завопить от ужаса при одном ее прикосновении. Каждый звук в доме, даже скрип ступеней или щелчок двери пугал Марти – ему казалось, что это полиция пришла за ним. Вид молчащего радио терзал его. Однако Джойс была полна решимости дорого продать свою честь. Она собрала последние остатки высокомерия и сказала, что Марти, должно быть, пошутил: она помолвлена с парнем вдвое крупнее его, который способен уложить Марти одним пальцем, – и что она будет спать на диване, спасибо большое. Марти позволил ей взять с матраса две из четырех подушек и самое толстое из одеял и наблюдал, как она обнюхивает их, брезгливо морщась.

Она улеглась полностью одетая, накрылась и отвернулась к высокой засаленной спинке дивана. Под одеялом она сняла юбку и джемпер, но осталась в блузке и комбинации. Марти сидел на матрасе, держа пистолет и жалея, что в доме нет вина.

– Выключи свет, – сказала Джойс.

– Ты кто такая, чтобы командовать? Смотри, опять рот заткну.

Он был доволен, когда услышал, как Джойс заплакала. Ей было очень стыдно, но она не могла удержаться. Она думала о несчастном мистере Грумбридже, и о своих родителях, которые сегодня лишились праздника, и о Стивене. К чести Джойс, о себе она почти не думала. Но вот остальные – бедные мама и папа, а Стивен сегодня на вечеринке в «Толл-Хаусе» хотел объявить об их помолвке, и несчастная жена мистера Грумбриджа, такая заботливая, каждый день звонила ему в банк… Джойс громко всхлипнула, предаваясь самой благородной из скорбей – скорби за других. Сначала Марти был доволен, что показал свою власть над ней, но затем ему стало неуютно. Это расстраивало его, он не выносил девчачьих слез.

– С тобой все будет в порядке, – выговорил он. – Возьми себя в руки и успокойся, ладно? Мы тебе ничего плохого не сделаем, если будешь нас слушаться. Честно. Ну, утихни ты уже, чего ты?

Джойс не могла утихнуть. Марти выключил свет, но в комнате не стало темно – из-за желтого сияния фонарей за окном здесь никогда не наступала темнота. Он улегся на матрас, сунул пистолет под подушку и заткнул уши пальцами. Ему казалось, что он сам сейчас расплачется. Где бродит этот чертов Найджел? Разве он уже не должен был вернуться? Плач Джойс эхом отдавался в комнате. Это было хуже, чем шум моторов и гудки проезжающих мимо дома грузовиков и автобусов. Затем плач стал тише, смолк, и наступила тишина. Джойс выплакалась и уснула. Марти решил, что тишина еще хуже шума. Он был зверски голоден, он жаждал выпивки, и он с пятнадцати лет не ложился спать так рано.

В момент, когда он уже готов был сдаться, выскочить прочь и убежать куда глаза глядят, бросив и Джойс, и деньги, в дверь постучали. Марти подскочил, сердце его едва не остановилось. Стук раздался вновь, а за ним – сердитый шепот. Это был всего лишь Найджел – наконец-то он вернулся.

Джойс не пошевельнулась, но парни старались говорить едва слышно.

– Пришлось ждать, пока проклятые газовщики уберутся. Машина в гараже. Я дошел до Чингфорда и сел на автобус. Боже!

Найджел бросил связку фордовских ключей в пакет с деньгами. На кухне он нашел шнурок, продел его в большой железный ключ от двери и повесил к себе на шею. Парни выключили керосиновый обогреватель, оставили пистолет под подушкой и завалились спать. Только что миновала полночь – финальный рубеж самого длинного дня в их жизни.