Помоги проекту - поделись книгой:
– Ну, хватит. – Бабушка достает чистый платочек, кладет его на траву. Он тут же пропитывается росой. – Иди сюда. – Она берет платок и начинает обтирать меня.
– Ба, холодно.
– Ничего, ничего, – успокаивает она, – это святая вода, в нее каждая травинка свою кровь вложила. Видишь, роса уже подсвечена солнышком. Вот теперь можно и мяту собирать.
Обжигающие прикосновения холодной ткани к разогретой коже прекратились, по всему телу пробегают электрические токи, а легкость такая, что кажется, сейчас полетишь. Я протягиваю к бабушке руку, из пальцев ударяет голубая искра.
– Ну, зарядился, – смеется она.
– Что такое «зарядился», ба?
– Потом расскажу, сейчас некогда, солнышко упустим. – Бабушка снимает обувь, встает на колени, обмывает росой лицо и руки.
Я оглядываюсь по сторонам, первые лучи восходящего солнца коснулись травы, и капельки росы начали переливаться всеми цветами радуги.
– Ой, как красиво, – я невольно перехожу на шепот.
Бабушка поднимается и идет к зарослям мяты. Она присаживается на корточки, берет стебель растения, некоторое время держится за него, потом очень аккуратно, стараясь сохранить росу, срывает и кладет в деревянное корытце. Сорвав несколько веточек, она оборачивает корытце льняным полотенцем, и мы идем домой.
– Что такое «зарядился»? – вспоминаю я свой вопрос.
– Ночью, когда травка спит, она наполняет оседающие на листьях капельки воды газом жизни – углекислотой. Что это такое, ты узнаешь, когда пойдешь в школу, – предупреждает она мой вопрос. – А утром, когда первый солнечный луч пронизывает капельку, он превращает углекислоту в эфирную силу. Вот эта сила и вошла через кожу в твое тело – зарядила его. Если подождать, пока роса высохнет или хотя бы начнет испаряться, то эфирную силу выпьет травка.
Дома бабушка посадила меня в тени, дала корытце, деревянный пестик и велела как следует растереть мяту в кашицу. Эту кашицу она протерла через сито и тщательно перемяла с хлебным мякишем, потом завернула в смоченную подсолнечным маслом льняную салфетку и убрала в холодок.
Все необходимое для работы бабушка делала сама. К примеру, сито: на его изготовление пошли волосы из хвоста белого жеребенка, бабушка ездила за ними в какую-то деревню. Помню, проснувшись однажды утром, я не застал бабушку дома. Она вернулась только к вечеру и принесла с собой липовую чурочку.
– Зачем тебе полешко, ба? – спросил я.
– Корытце делать буду, старое уже не годится, – ответила она. – Каждый инструмент своего хозяина знать должен, – учила бабушка, вырезая корытце. – Вот пока мастерю, я с ним и подружусь. Корытце и пестик должны тянуться друг к другу, поэтому вырезать их мы будем из одного деревца: корытце из комелька, а пестик из верхушечки.
Позднее мне довелось наблюдать, как бабушка подготавливала деревце к работе. Ранней весной она срезала две-три веточки, укореняла их и сажала недалеко от выбранного дерева, потом долго холила и поливала их. Если веточки приживались и шли в рост, то ближе к осени она спиливала деревце и изготавливала из него инструмент.
– К осени дерево засыпает, боли не чувствует, – говорила она. – А душу свою в саженцах сохраняет.
Чудодейственная кашица
На следующее утро бабушка достала подготовленный мякиш, смешала его со столовой ложкой меда, развела росяной водой до состояния жидкой кашицы и обмазала ею руки больного. Через полтора-два часа, когда смесь высохла, бабушка начала обдирать засохшую корку. Я отвернулся. Утром, когда я видел эти руки, мне стало страшно – обе кисти были покрыты коростой, местами в ней виднелись трещины, сквозь которые проступала розовая сукровица. Мужчина не мог соединить или согнуть пальцы, они неестественно торчали, как прутья.
– Пятый год маюсь, – пожаловался он бабушке.
Когда я повернул голову, то не поверил своим глазам: толстый слой коросты сошел вместе с засохшим мякишем, а на ее месте была тонкая розовая кожа, на которой местами имелись небольшие, слегка кровоточащие ранки. Мужчина пошевелил пальцами, глаза у него округлились.
– Невероятно! – удивился он. – Такого не может быть.
Бабушка улыбнулась.
– Не спеши, не все еще, – сказала она, – надо ранки очистить да заживить.
Тем временем бабушка разминала новую порцию мякиша. Теперь, добавив в него чайную ложку сока из корня чистотела, она тщательно готовила лекарство. Повторно обмазав руки больного этой кашицей, она продолжила рассказ о хлебе.
– Хлебный мякиш с любыми веществами смешивается, ни с кем не ссорится. Вот, к примеру, сначала возьмем мякиш из целой буханки, добавим к нему пару ложек цветочной пыльцы да ложечку медку липового, разотрем семена подорожника и добавим в настой лаврового листа. Затем замесим все это, накрутим шариков с горошину, высушим их на горячей глине и будем принимать по два шарика пять раз в день, – такое лекарство с язвой желудка и двенадцатиперстной кишки справится, да и при диабете поможет.
Загадка «черной» магии
– До чего же вас слушать хорошо, Анна Георгиевна, – произнес больной. – Все у вас просто да понятно, опять же руки мои… Рассказал бы кто другой, я бы не поверил. И почему это вас, народных мудрецов, наука да медицина не любят?
Бабушка задумывается, потом начинает говорить:
– Жили на свете пять сестер: Знахарка да Алхимия, Астрология да Метафизика и с ними сестра Оккультика. Может, сотни, а может, и тысячи лет жили они в этом мире, постигая его во всем многообразии до самых глубин. Все мировые законы познали сестры, и не было у них ссор да распрей. Собрались как-то они все вместе и сотворили из знаний своих девочку, назвав ее Магией, и такая она получилась красавица, такая умница, всеми силами земли владела. Увидел дьявол, что на земле мир да покой, и, зная, что нет у него власти над сестрами, решил, лукавый, на хитрость пойти: принял образ могучего бога и предстал перед ними. Как увидели они его, так и влюбились. Сумел лукавый глаза отвести. Только Магия хмурит брови, чувствует, что бедой все кончится, да ничего поделать не может, не верят ей сестры. Стал нечистый жить с ними, и родились у сестер от него дочери: Медицина да Химия, Астрономия да Физика, а у Оккультики и вовсе странный ребенок – тело одно, а головы две, вот и назвали девочку Религия-Политика.
Как появились на свет девочки, так и исчез нечистый. Стали сестры дочерей растить. Только странные какие-то детки растут: мудрых матерей не слушают, суть вещей не видят, все по поверхности шарят, друг дружку не понимают, ссорятся да дерутся – нет в них любви. Выросли девочки и захотели править миром. Обманули они своих матерей и заключили их в каменные темницы, замкнули железными дверями и наложили на те двери заклятие неверия и невежества. Только Магия улетела в мир иной, пообещав вернуться и освободить сестер. Заметались люди на земле, перестали понимать друг друга, стали воевать да ссориться – каждый править хотел. Прошли века, стерлись в памяти людской имена сестер, забылись их мудрые знания, а чтобы помешать вернуться Магии, обвинили ее во зле да обозвали «черной»…
Хлебный мякиш от угрей
– Ну, хватит сказки рассказывать, – остановилась бабушка. – Пора и «слезинке» поработать.
Она сняла с рук больного хлебный мякиш. Ранки уже не кровоточили, они были чистыми и едва заметными.
– Пускай кожа подышит, – сказала бабушка, заминая в очередную порцию мякиша ромашковое масло.
– У меня и до болезни таких рук не было, кожа, как у девушки, – восхитился больной, сжимая пальцы в кулак. – Чудеса, да и только! Поневоле начнешь вашим сказкам верить, Анна Георгиевна.
– В сказки люди свою память и надежду вкладывают, потому-то их дети и любят. Не умеют дети себе лгать, душа у них чистая, безгрешная. Не то что у взрослых. Ну, давай сюда свои девичьи руки. – Она с улыбкой стала снова намазывать приготовленную кашицу. – Посидим-ка еще часик.
– Анна Георгиевна, расскажите еще что-ни-будь, – попросил больной.
– Чего же рассказать-то, разве про хлебушек еще. Ты сиди, сиди, не размахивай руками, а то лекарство смажешь, – одернула его бабушка. – Вот женщины, к примеру, все морщины да угри на лице вывести пытаются. Всякие мази и кремы покупают, а того не разумеют, что и здесь хлебушек поможет. Если кожа жирная, то смешиваем мякиш с ночной росой или берем кожуру от антоновки и заливаем стаканом кипятка. Как остынет, с мякишем смешиваем, намазываем на лицо и держим, пока пять раз «Отче наш» не прочитаем, потом отваром ромашки смываем. Ни тебе угрей, ни прыщей. А коль сухая кожа, то здесь нам мякиш с утренней росой мешать надо или с яичным желтком. Ну а роской утренней лицо мыть будешь, так и морщинки разгладятся. Только яичко от настоящей курочки брать надо, от деревенской.
– Ба, а верхняя корочка тоже что-нибудь может? – спросил я.
– Да, миленький, верхняя корочка силу огня в печи взяла, ее и отдает. К примеру, если у кормящей женщины молока нет, надо сделать отвар из свеклы сушеной, положить туда сухарики из верхней корочки, сахарку добавить да и настоять квас. Если тот квасок попивать, молока будет вдоволь, и ребенок станет крепким расти. Или камни у человека в почках – опять квасок, только теперь с листом лимонника да можжевеловыми ягодами. А если корочки на поясницу как компресс класть, любые камни вытопит.
Рассказывает бабушка, а сама без дела не сидит. То травки разбирает да по мешочкам раскладывает, то растирает что-то в каменной ступочке.
– Анна Георгиевна, – говорит больной, – сколько сейчас лекарств всяких изобрели, не-ужели простой хлеб да роса лучше?
– Не лучше, – отвечает бабушка, – а человеку ближе. Лекарство-то еще найти надо, по аптекам побегать, а хлеб да роса всегда под рукой. Ну, давай руки посмотрим.
Бабушка сняла засохшую корочку, обмыла кисти настоем ромашки и смазала ранки облепиховым маслом. Кожа была чистая и гладкая, ранки почти закрылись. Забинтовав руки, бабушка дала мужчине пузырек с маслом.
– Каждый день смазывай, – сказала она, – а недельки через две ко мне придешь.
Еще два или три раза этот больной появлялся у нас на даче. Бабушка осматривала его руки, ощупывала их, зачем-то заглядывала ему в глаза и наконец отпустила со словами:
– Ну все, теперь болезнь больше не вернется.
Больной уехал, но с тех пор каждый праздник присылал открытки с поздравлениями… Открыток тех было множество, и наш почтальон, молодая девушка Валя, смеялась:
– Анна Георгиевна, сколько же у вас знакомых, на весь район меньше почты ношу, чем к вам, пора прибавку к жалованью просить.
– Ничего, ничего, попрыгунья, работа у тебя такая, видишь, как раскраснелась на воздухе. – Бабушка улыбалась, угощала Валю пирожками, и та убегала со своей сумкой, разносить почту по другим квартирам. Всю корреспонденцию бабушка внимательно читала и аккуратными стопочками складывала в ящик комода.
– Память моя, – говорила она. На некоторые письма бабушка отвечала, и тогда через некоторое время у нее появлялся новый больной…
Сила солнышка и тайна девочки магии
– Бабушка, а девочка Магия вернулась? – спросил я, когда мы остались одни.
– Нет, миленький, не вернулась. Живет она в других мирах в другом времени, правда, иногда разговаривает с людьми, которые ее помнят.
– Как по телефону? – интересуюсь я.
– Да, как по телефону, миленький. Ну, пойдем на вечернее солнышко посмотрим, устала я что-то, там и расскажу.
Бабушка складывает в платочек зеленый лук, пирожки, вареные яйца и бутылку простокваши.
– Поужинаем на воздухе, – говорит она, и мы выходим из дома.
Недалеко от леса, на поляне, стоит большой клен. Это любимое место бабушки. Почти каждый вечер она приходит сюда, садится под дерево и, прислонившись к нему спиной, долго смотрит на заходящее солнце, а иногда закрывает глаза и как будто засыпает.
Вот и сегодня мы пришли на поляну, устроились на прогретой за день земле, и бабушка развязала платочек с ужином.
– Смотри на вечернее солнышко, – сказала она. – Кто на вечернее солнышко смотрит, здоровым да сильным растет и глазки зоркие имеет.
– А Магия, бабушка, почему она не возвращается и со всеми людьми не разговаривает?
– Не может она со всеми разговаривать, потому что глупые люди бывают, неразумные. Всякое знание да изобретение пытаются себе на пользу повернуть, а своя польза часто чужим горем оборачивается. Вот наша мясорубка, к примеру. Сделал ее в давние времена беззубый монах, который мясо любил, а жевать не мог. Но попала она в руки инквизиции, и стала инквизиция с ее помощью людей мучить да пытать.
– Что такое инквизиция, бабушка?
– Ну это как бы милиция при церкви такая была, теперь ее уж нет, – ответила она.
– Ба, так нашу мясорубку беззубый монах сделал? – спросил я.
– Нет, конечно, не нашу, а ее прапрабабушку, нашу мы в магазине купили. Ты покушай, непоседа, да на солнышко посмотри. – Бабушка протягивает мне пирожок и кружку простокваши. – Так вот, если услышат Магию глупые люди, то и почернеет она. Повернут ее силу себе на пользу, а другим на горе. Всякое добро может злом обернуться, смотря в чьих руках окажется. Вот и живет Магия в другом мире, ждет, пока люди поумнеют, – тогда и вернется.
Щетинка вместо порчи
– Бабушка, а почему хлеб такую силу имеет? – любопытствую я.
– Хлебушек, миленький, для любого народа свят. По-разному его везде называют: каравай и чурек, лаваш и хом, – а все одно, много сил и души в него вкладывают. Зерно посеять надо, урожай собрать, муку смолоть, тесто замесить да испечь. Видишь, через сколько рук хлебушек проходит, и каждые руки его с любовью берут и свою силу вкладывают. Поэтому и исцеляет он боли людские, а уходит человек в дорогу, и не мяса кусок, а хлеба краюшку с собой берет. Она его и накормит, и согреет, и силы вернет. Люди говорят: «Хлеб на столе – счастье в доме». Пойдем домой, миленький, поздно уже, спать пора.
Однажды к нам на дачу приехала молодая женщина с маленьким ребенком. Ребенок был очень беспокойным, все время плакал, вертелся на руках у матери и никак не хотел успокаиваться.
– Совсем замучилась с ним, Анна Георгиевна, – рассказывала женщина. – Врачи ничего не находят, а малыш не спит, плачет ночи напролет, ест плохо, видите, как исхудал. Уж сколько бабок объехали, все говорят – порча. Что только ни делали: молитвы читали, воск лили, водой святой обмывали, – ничего не помогает. На вас последняя надежда.
Бабушка распеленала ребенка, внимательно осмотрела, ощупала животик и головку, заглянула в глаза. В ее руках мальчик постепенно успокоился, затих, закрыл глазки и начал посапывать…
Теперь я знаю, что в процессе осмотра бабушкины пальцы нажали на несколько, как их теперь называют, биоактивных точек, работу с которыми издавна применяли русские знахари. Но об этой методике я расскажу немного позже, чтобы не нарушать последовательность повествования.
Закончив осмотр, бабушка укрыла ребенка одеялом.
– Пусть поспит, – сказала она. – А ты садись пока, чайку попей, устала, небось, в дороге.
Бабушка разожгла самовар, достала варенье и домашние пирожки. Они уселись за стол.
– Щетинка у твоего ребенка, девонька, – сказала бабушка, – выгонять надо.
– Какая щетинка, Анна Георгиевна, – перепугалась женщина, – порча ведь у нас.
– Не говори, чего не понимаешь, – рассердилась бабушка. – Ишь, порча у нее, видите ли! Какая порча, что ты об этом знаешь?
– Так ведь бабки сказали. – Женщина нервно заерзала на стуле.
– Дурак сказал, – отрезала бабушка, – ему все, что не понять, то и порча. А ты, коль с безгрешного младенца порчу снимать собралась, так в другое место езжай.
Редко мне случалось видеть бабушку в таком раздражении. Голос ее, обычно мягкий и спокойный, стал вдруг резким, брови нахмурились, между ними пролегла складка. Впоследствии она говорила мне: «Сколько живу, не могу понять глупость людскую, что им ни скажут пострашнее да поглупее, в то и верят, совсем думать разучились. Непонятных слов наслушаются, начитаются, вот и вставляют их ни к селу ни к городу, а что стоит за теми словами, и знать не знают. Найдут какого-нибудь дурня старого, который знахарем или колдуном себя называет, так чем грязнее и неряшливее он выглядит да больше слов страшных и непонятных говорит – тем и лучше. Сколько уж людей такие колдуны угробили, и не счесть, а все мало. Нет, видно, не дано мне понять глупость людскую».
– Что вы, что вы, Анна Георгиевна, – расплакалась женщина, – простите, ради бога, если что не так. Куда же я пойду, ведь где только не была. Если вы не поможете, не знаю, что и делать.
– Ладно, что плакать-то, ребенка лечить надо. – Бабушка погладила женщину по голове. – На-ка, девонька, чашку, пойди в другую комнату да молока грудного сцеди.
Женщина вышла. Бабушка налила кипятку из самовара и запарила березовый веник в тазике и траву череды в глиняном горшочке. Когда женщина вернулась, бабушка убрала со стола, постелила чистое полотенце и перевернула малыша на животик. Она достала из тазика веник, подождала, пока он немного остынет, положила ребенку на спинку и накрыла одеяльцем.
– Подержи-ка, девонька, чтобы веник не сползал, – сказала она, а сама достала буханку круглого хлеба и вынула мякиш. Трижды бабушка обдавала веник кипятком и накладывала ребенку на спину. – Это чтобы кожа распарилась да поры открылись, – говорила она.
Потом окунула мякиш в горячую воду, в которой замачивала веник, добавила грудного молока, размяла и скрутила из него колбаску. Протерев распаренную кожу ребенка грудным молоком, бабушка принялась катать по ней хлебный валик, периодически смазывая спинку молоком. Минут через пятнадцать она подала валик женщине.
– Ну вот и щетинка, – сказала бабушка, – она-то и не дает малышу покоя.
Хлебная колбаска была утыкана жесткими черными волосками, торчавшими, как иглы ежа, во все стороны. Женщина с недоумением посмотрела на валик, потрогала волоски пальцем.
– Ой, колючие какие, да откуда же взялись-то они?
– Неважно откуда, были, а теперь нет, – ответила бабушка. – Ты, девонька, сходи-ка на почту, домой позвони или телеграмму пошли, чтобы не беспокоились. Денька три у меня поживете.
Бабушка вынула из горшочка траву череды и обтерла ею все тело ребенка, после чего обмыла его настоем. Она положила малыша на кровать, где он тут же уснул. Женщина ушла на почту, а я пристал к бабушке:
– Ба, а откуда у малыша такие колючки взялись?
– Понимаешь, миленький, дети ведь волосатенькие рождаются. Потом волоски у них пропадают. А у некоторых под кожей остаются, отвердевают и превращаются в такую щетинку. Они-то и колют малыша, раздражают, спать не дают, вот он и плачет. А мы спинку ему березовым веничком распарили, молочком размягчили да и вытянули на хлебушек те волоски. Атавизмом это в науке называется. Человек-то, он от обезьяны произошел. У тебя маленького тоже щетинка была.
Не буду приводить мои возмущенные детские высказывания по поводу моего родства с обезьяной, лучше продолжу начатый рассказ. Мать ребенка, тетя Женя, была веселая и разговорчивая. Они прожили у нас три дня, и за это время бабушка еще раз провела вышеописанную процедуру.
– На всякий случай, – сказала она. Ребенок хорошо спал и ел.
– Не знаю, как вас и благодарить, Анна Георгиевна, ведь чего только я ни делала, у кого ни была, извелась совсем – все ночи без сна, – рассказывала тетя Женя за завтраком.
Поделиться книгой: