На изломе

Они остались одни. Повисла неловкая пауза. Минин понимал, что его миссия выполнена и пора уходить, но мялся, пытаясь найти повод остаться. Дарья же вернулась за стол и что-то писала в толстой канцелярской книге. Так прошло несколько минут. Вновь появился дневальный по медсанчасти и доложил, что новенького он уложил спать, а его форму отнёс в каптёрку. Дарья, не поднимая головы, кивнула одобрительно. Дневальный вернулся на свой пост около двери. Постояв ещё немного, Андрей вздохнул и, кляня себя за вдруг неожиданную робость, произнёс:

– Ну ладно. Пошёл в батальон, я же вроде как на дежурстве тоже, – и не дождавшись ответа от Дарьи, которая продолжала сосредоточенно писать, вздохнул ещё раз, поворачиваясь к двери.

– Андрюша, чаю будешь? – раздалось за его спиной.

Он резко повернулся. Даша закончила писать и с ласковой нежностью смотрела на него.

– Ты извини меня за молчание, пожалуйста, просто нужно было всё записать правильно о поступившем больном. А то, что не так сделаешь или ошибёшься, потом начмед голову «намылит».

– Конечно, понимаю, – радостно отвечал Андрей, – а чаю я буду с удовольствием!

Дарья улыбнулась и, вставая из-за стола, произнесла лукаво:

– А ты всегда такой нерешительный с девушками? А мне тут про тебя порассказали всякого… Врут, наверное?

– Даша, не знаю, что про меня тебе говорили, – смущённо начал Андрей, – но ты первая, с которой я не знаю, как себя вести, – добавил он неожиданно, краснея.

Дарья хотела ещё что-то добавить, но глядя на зардевшегося Минина, перевела разговор на другую тему.

– Ты какой чай любишь? Чёрный или зелёный?

– Да по-разному. В жару зелёный, вечером чёрный. А лучше всего пополам, чёрный с зелёным.

– А у меня только зелёный, – слегка расстроенным голосом ответила Дарья, – но зато есть вкусные конфеты, «Каракумы».

– Обожаю «Каракумы».

– Тогда давай к столу присаживайся. Но не к этому, а вон за ширму, – добавила она, видя, как Андрей направился в её сторону. – Чай мы пьём там. Ты располагайся, а я пока воду вскипячу.

Он заглянул за ширму. Там прятался небольшой журнальный столик и два стула. На столике стояла сахарница, пара чайных чашек, блюдечко с конфетами. Андрей не стал присаживаться за столик, так как он терял тогда из виду Дарью, а ему этого очень не хотелось. Он вновь вернулся на кушетку и стал внимательно смотреть на хлопотавшую около электрического чайника Дашу. Она налила воды в чайник из бака, стоявшего возле двери, затем установила чайник на перевязочном столике, вставила шнур в розетку. Всё это время она бросала лукаво-смешливые взгляды в его сторону. Наконец закончив свои манипуляции, она повернулась к нему. Засунула руки в карманы, потом, стараясь выглядеть строже, свела брови к переносице и рассерженным голосом спросила:

– Андрей, ты всегда так пристально смотришь на девушек? Это же, в конце концов, неприлично и не всегда приятно, – но веселые чёртики, плясавшие в её глазах, говорили об обратном.

– Нет, конечно, – отвечал Андрей, – только на тебя. Потому что ты мне очень нравишься, – добавил он после секундной паузы. – Так сильно, что я думаю, что влюбился в тебя с первого взгляда.

Щёки Дарьи вспыхнули алыми маками. Смешавшись, она махнула рукой.

– Да ну тебя. Скажешь тоже мне. Видишь меня второй раз в жизни и сразу «люблю». Все вы, ребята, одинаковые. Увидел девушку посимпатичней и сразу «люблю». А мне вот, чтобы быть рядом с любимым, столько пришлось пройти, что… – и, поняв, что сболтнула лишнего, осеклась на полуслове. Чтобы скрыть своё покрасневшее лицо, она повернулась спиной и начала трогать рукой чайник, определяя степень его нагрева. Вновь возникла пауза.

Наконец чайник закипел, и из его носика вырвалась тоненькая струйка пара. Даша выключила чайник, но продолжала стоять к нему спиной. Андрей, поражённый неожиданно вырвавшимся откровением, молчал. Его терзали смутные догадки по поводу её любимого, и он почему-то решил, что Дарья хочет поговорить с ним о каком-то его знакомом офицере. Такой вывод его расстроил и огорчил, портя отличное расположение духа, в котором он пребывал. Он помолчал ещё с полминуты, прежде чем решился заговорить.

– Даша, кто этот, о ком ты хотела… – начал было он, но Дарья, быстро повернувшись к нему, прервала его.

– Давай не будем об этом, – резко сказала она и добавила мягче: – Покажи лучше мне свою повязку, все ли там в порядке.

– Да ладно. Чего там смотреть. Повязка как повязка, – начал было возражать Андрей, но Дарья была непреклонна.

– Снимите китель, товарищ гвардии старший лейтенант! Это приказ!

– А вы не имеете права отдавать мне приказы, товарищ гвардии ефрейтор. Я старше вас по званию, – улыбаясь, отвечал он.

– Это вы там, за стенами санчасти старше по званию. А тут я старшая, так как выполняю обязанности начмеда части в ночное время, и вы обязаны мне подчиняться, – грозно сдвинув брови над смеющимися глазами, наступала на него Даша.

– Ну всё, всё, сдаюсь, – засмеялся в ответ Андрей. – Ваша взяла, товарищ ночной начмед. И начал расстегивать китель.

– То-то же, – полушутя полусерьёзно парировала Дарья. Она пошла к умывальнику мыть руки.

Тем временем Андрей снял камуфлированный китель, тельняшку с уже засохшим коричневым кровяным пятнышком. Сложил это всё аккуратно на стул и встал около стола. Его успокоившееся было сердце в предвкушении чего-то приятного радостно обмерло и вновь застучало быстрее обычного. Он, прикрыв глаза, представил, как сейчас подойдёт Даша, как он вновь ощутит аромат, идущий от неё…

«Вот, примерно такой, как сейчас… И откуда он возник…» – подумалось ему, и, всё поняв, быстро открыл глаза.

Дарья стояла в трёх десятках сантиметров от него, нежно улыбаясь. В её взгляде читалась любовь, нежность, восхищение и тревога одновременно. Это был один из тех взглядов, который говорил так много, что, если кто-то решился бы его перевести на бумагу, то, исписав десяток листов, бросил бы это занятие, не поняв главной сути.

Андрей смотрел на неё, ощущая и радость, и смятение одновременно, понимая, что сейчас происходит что-то очень важное между ними. Что налаживается та духовная, высшая связь между двумя противоположностями, которая, связавшись в невидимый узелок, станет крепче любого стального каната в мире. И что её невозможно будет разорвать ничем, даже смертью.

Сморгнув глазами, Даша опустила свой взгляд на грудь Андрею, осматривая повязку.

– Повернись, – попросила она слегка севшим голосом.

Он повернулся.

– Нигде не давит? – спросила она.

– Нет.

– Повернись. А на груди плотно сидит, не съезжает?

– Да нет. Всё хорошо. Я же сказал.

Даша легонько провела рукою по повязке, как бы проверяя её плотность. Бинты кончились, и её рука скользнула по его коже. Андрей вздрогнул.

– Что, опять больно сделала или руки холодные? – переходя на трепетный полушёпот, спросила Дарья, поднимая взгляд.

– Нет. Это от радости, – таким же полушёпотом отвечал Андрей, глядя в её близкие и любимые глаза, уже подёрнутые пеленой неги и страсти.

– От радости? – переспросила она, продолжая гладить его по груди. – Ты уверен? А так тебе ещё будет радостней? – добавила она и потянулась губами к левой стороне груди, что была свободна от бинтов. Её горячее дыхание на миг опалило нежную кожу соска, и тут же губы сомкнулись над ним в тёплом и нежном поцелуе, пропуская через его тело электрический импульс, заряженный страстью и любовью.

Андрей вздрогнул всем телом на мгновение, каменея всеми мышцами тела. Разряд, что послала ему Даша, за доли секунд пронизал его от головы до пят, вспыхивая осветительной ракетой в глазах. Повинуясь своим чувствам, что ураганом неслись в его душе, он крепко обнял Дашу, обеими руками прижимая к себе. Прервав свой поцелуй, она вновь подняла глаза.

– Лёшенька… Любимый, к которому я стремилась попасть и увидеть целых полгода, это ты.

– Дарьюшка, солнышко, – только и смог произнести ничего не понимающий Андрей срывающимся полушёпотом, уже сам прижимаясь губами к её губам.

Поцелуй длился и длился. Влюблённые были похожи на двух жаждущих путников, что припали к источнику и никак не могут напиться. Наконец запас воздуха закончился, и они слегка отпрянули друг от друга, переводя дух. Их частое дыхание переплеталось обжигающими струями, Андрей не в силах сдерживать себя, начал торопливо и несдержанно целовать её губы, щёки, ямочку за правой скулой, спускаясь всё ниже поцелуйной лесенкой по нежной шее к плечу. Дарья, слегка запрокинув голову назад, прильнула к нему всем телом и, обеими руками обхватив его затылок, прижимала его голову к себе, как бы говоря: «Милый, только не смей останавливаться». Жаркие волны соблазна сотрясали их тела упоительной дрожью. Невообразимо сладко сосало под ложечкой, наполняя тело Андрей ранее неизвестной лёгкостью, освобождая мысли и плоть от всего ненужного в данный момент, пробуждая внутри новое ещё, неведомое ощущение гармонии и лёгкости.

Продолжая целовать её безостановочно, он спускался всё ниже и ниже. Осыпая поцелуями через ткань плечо, грудь через пройму халатика, обнажённую шею. Наконец, сгорая от нетерпения, выпустил Дарью из объятий и стал обеими руками быстро расстёгивать пуговицы её белоснежного одеяния на груди.

Первая пуговица, вторая, третья… последняя. Правая рука, бесстыже проникая под ворот, нежно и властно обнажает плечо, перечеркнутое белой бретелькой бюстгальтера. Даша, отдаваясь во власть жгучего натиска Андрея, отпустила его затылок, опуская руки. Теперь и левая рука Андрея, ложась на другое плечо, скользящим движением обнажает и его, отправляя халатик в свободное падение, который, не встречая сопротивления на своём пути, невесомо скользнул по её опущенным вниз рукам на пол. Она, зябко поведя плечами, прижалась правой щекой к его груди, обнимая его за талию. И столько в этом движении было доверия, непосредственности и естественности, что Андрей в который раз за этот долгий день ощутил всеми клеточками своего большого тела, что к нему прижимается очень родной и близкий человек.

Он погладил Дашу рукой по волосам и вздрогнул от неожиданной колющей боли в ладони. Даша вздрогнула вслед за ним.

– Ты чего, – прошептала она, тревожно глядя ему в глаза.

– У тебя железная бабочка в волосах, и я укололся, – ответил он так же шёпотом, нащупывая и раскрепляя заколку, освобождая из её плена волосы, которые светло-каштановым водопадом заструились по плечам. Андрей зарылся лицом в Дарьиных волосах, замирая на несколько мгновений, осторожно вдыхая их запах. И вновь склоняясь к её плечам, нежно, поочередно касаясь их губами, спустил бретельки бюстгальтера. Затем, скользнув правой рукой по спине, нащупал застёжку. Лёгкое движение пальцами, и предпоследняя деталь Дарьиной одежды уже готова покинуть свою хозяйку. Даша, замерев на секундочку, слегка отпрянула от Андрея, повела руками, освобождая их от бретелек, и отпустила свой кружевной бюстик в короткий полёт вслед за халатиком. Его взору представились упругие, нежные, молочно-кофейного оттенка девичьи груди с вызывающе торчащими в разные стороны коричневыми сосками, похожие на маленькие лисьи носики. Не в силах бороться с искушением, он прильнул губами к этим изящным холмикам плодородия, покрывая их мелкими, но частыми поцелуями, переходя в трепетном порыве от одной к другой. И уже окончательно теряя остатки воли, подхватил Дарью на руки, унося её в полумрак угла, где призывно белела простынею кушетка. Осторожно положив её на ложе, Андрей опустился на колени рядом. Он вновь прильнул к её губам, соединяясь с ней в длинном поцелуе, жадно лаская руками её тело. Вот рука наткнулась на полоску материи, что ещё оставалась на её бедрах. Подцепив пальцами резинку, он властно потянул её вниз, Даша чуть выгнулась дугой, помогая ему освободить себя от остатков одежды.

Андрей выпрямился и замер, глядя на лежащую перед ним обнажённую Дарью.

Свет настольной лампы, горевшей на столе, не мог осветить всей комнаты, и поэтому в том углу, где находились влюблённые, царил полумрак. Рассеянный свет далёкой лампы лишь слегка освещал их обнажённые тела. Но и этого слабого света хватало, чтобы он мог насладиться видом безупречно красивого девичьего тела. Точёные стройные ножки, крутые изгибы бёдер, элегантно тонкая талия и изысканно нежные груди, слегка прикрытые изящной рукой, вторая рука целомудренно лежала на животе, прикрывая тёмный треугольник между ног, глаза её были полуприкрытые, а на губах сияла томная улыбка.

«Эта картина достойна кисти Рубенса», – почему-то подумалось Андрею, хотя Рубенс рисовал женщин излишне полных.

Он с неописуемым восторгом и желанием стал целовать это прекрасное тело, начиная от ступней медленно поднимаясь вверх. Стараясь доставить больше наслаждения себе и Даше, он двигался не спеша, стараясь не пропустить ни одного квадратного сантиметра её кожи. Андрей касался её только губами, так как руки его тем временем быстро развязывали шнурки на ботинках, расстёгивали поясной ремень и стягивали брюки вместе с плавками, носками, ботинками одним большим комом. Поэтому когда нахально-страстные губы приблизились к Дашиным губам, он уже возлежал боком на кушетке рядом с ней в костюме нашего прародителя Адама.

Именно теперь, когда все эти призрачные препятствия между ними были устранены, они не стали больше сдерживать своих чувств и эмоций, отдаваясь полностью на волю бога Эроса, всеобъемлющего и всепоглощающего силой притяжения, не имевшего ничего общего с обычным пониманием любви. Эта сила притяжения была столь велика, что, когда, овладевая Дарьей, вошел в неё первый раз нежно и властно, они испытали свой первый, одновременный и обоюдоострый восхитительный оргазм, который не остановил их, а только подхлестнул, усиливая желание обладания друг другом.

Для них перестали существовать запреты и мнимые приличия, они ласкали друг друга везде, где только могли сами себе позволить, погружаясь полностью в хмельной водоворот страсти. Комната заполнилась до отказа звуками любви, протяжными стонами, горячим шёпотом признаний, сочными и звонкими поцелуями, восхитительными криками оргазмирующих любовников, перемежающихся с жарким, тяжёлым дыханием и тихим скрипом разболтанной кушетки. Наконец мир этих звуков заполнил сестринскую комнатку под завязку, и он струйками пара из кипевшего котла вырвался в коридор, заполняя его пустоты, поднимаясь на второй этаж по лестнице, достигая слуха сладко спящих в своих койках солдат. Дневальный, мирно спящий на табурете, тревожно было вскинулся во сне, как бы пытаясь проснуться, но затем поёрзал пятой точкой по сидению, угомонился, сонно причмокнув губами.

Андрею казалось, что Дарья обладала космическими функциями мощной, пронизывающей весь мир любви. Что в неё вселилась Афродита, богиня любви, с её воодушевляющим и вечно юным началом жизни. Она была ненасытна и жадна до любви, своей страстностью распаляя желание обладать ею до исступления. Андрею, уже испытавшему неприличное количество финалов, казалось, что у него нет больше сил. Но снова и снова, попадая под власть девичьих чар, приходя в неистовство от её самозабвенных оргазмов, с полуистерическими всхлипами и мелкой вибрацией тела восходил на пик наслаждения вновь и вновь, стремительно срываясь вниз ярким, до эпилептического припадка, удовлетворением.

После очередного такого взрыва Андрей впервые в жизни «сдался». В полу бредовом состоянии он прошептал:

– Дашенька, солнышко! Если мы не остановимся, то я умру от любви к тебе.

– Нет, милый, от этого не умирают. Но я так хочу, чтобы ты это сделал ещё раз.

– Я бы рад, но ты меня исчерпала сегодня до самого дна.

– Ты ещё не знаешь, где твоё настоящее дно, – прошептала Дарья, целуя его в грудь и не прекращая целовать его тело, спускалась всё ниже и ниже. Поняв её намерения, Андрей замер в трепетном ожидании, и, когда его плоть оказалась в её власти, смог только произнести, погружаясь в упоительный вихрь блаженства:

– Ты чародейка!!!

Не испытывая ранее подобных ласк, Андрей добрался до вершины упоения быстро, вновь удивляясь открывшимся возможностям своего организма. И вот когда он, конвульсивно выгибая тело, начал извергать из себя всё, что ещё осталось от его любовного сока, в его голове как будто щёлкнул невидимый выключатель.

Вспыхнул пронзительно-яркий свет, который постепенно терял яркость, и Андрею казалось, что он видит себя лежащем на плоту, в бескрайнем синем море, его слепит яркое солнце, и этот плот легко качается на волнах, убаюкивая его, а из его груди вырывается на одной ноте протяжный, нескончаемый блаженный стон. Стон прекратился, и послышался шум. Этот шум шёл из ниоткуда, рассыпаясь дробным перестуком капель по жестяной крыше.

«Наверное, дождь где-то идёт», – подумал он, щурясь от яркого солнца.

– Дождь. Летний дождь, – послышался эхом голос Даши.

Андрей встрепенулся и пришёл в себя. Открыв глаза, он огляделся. Они лежали на узенькой кушетке на совершенно мокрой от их пота простыне. Даша прильнула к его груди, обнимая левой рукой, как бы прислушиваясь к биению его сердца. Прикрыв глаза, она улыбалась улыбкой счастливейшей женщины на земле.

За окном, где предрассветно начинал сереть небосклон, шёл дождь, скоротечный по-летнему и сильный. Налетающий неожиданными порывами ветер швырял его свежие, прохладные струи с размаху в окно. И тогда по стеклу начинала стучаться ветка растущего рядом с домом абрикоса. Когда же ветер, меняя направление, отбрасывал дождь от стен, то тогда ему вслед жалобно хлопала открытая форточка.

Так же внезапно, как начался, закончился дождь. Через пару мгновений Дарья сладко потянулась, открыла глаза и, опираясь на локоть, приподнялась над лежащим на спине Андреем. Затем, нежно поцеловав, попросила:

– Андрюша, открой окно. Так хочется дождём подышать.

– Хорошо. Сейчас, – ответил он и начал вставать, освобождаясь от её объятий. Но не тут-то было. Дарья, крепко схватив за плечо, повалила его опять на кушетку. Затем, взобравшись сверху, прошептала, глядя в упор своими счастливыми глазами:

– Нет, не уходи, – и стала нежно его целовать.

Они целовались так минуты три. Потом Даша соскользнула с него и, толкая властно ладошками в бок, смеясь, приговаривала:

– Чего разлёгся, иди, иди. Я тебя полчаса назад попросила окно открыть. А он развалился тут и ухом своим не шевелит, – и нечаянно сильнее обычного толкнула его. Неожиданно для неё Андрей быстро и легко соскользнул на пол. Раздался небольшой грохот. Даша в ужасе подскочила на кушетке. Она увидела распластавшегося на полу Андрей, который беззвучно смеялся, хитро поглядывая на неё.

– Вот вы, девушка, даете, – смеясь, произнёс он, – сначала лечите, а потом калечите.

– А, ты специально это подстроил, – взвилась коршуном Дарья.

– Ну я тебе покажу сейчас «лечишь – калечишь», – и, свесившись с кушетки, еле охватывая его мощную шею пальцами обеих рук, принялась шутливо душить, шипя при этом рассерженной змеёй.

– Я тебя лечила, я тебя и «убью».

Шутливая борьба продолжалась с минуту, потом он легко отнял от себя её руки и, нежно поцеловав каждую, уложил Дашу на кушетку. И вставая на ноги, добавил:

– Я сейчас, милая. Только окно открою.

Он подошёл к окну и распахнул его настежь. В комнату, вытесняя спертость и затхлость задохнувшегося помещения, ворвалась широкая волна свежего воздуха. Запахло озоном, дождевой влагой и свежевымытыми листьями. Убегающий вдаль ветер качнул на прощание абрикос. Внезапно та самая ветка, что стучалась во время дождя в окошко, нагнулась к нему и со всего размаху мазнула его по разгорячённой щеке прохладным ожогом мокрых листьев. От неожиданности Андрей резко отпрянул от окна и, замерев на секунду, рассмеялся.

– Ты чего смеёшься, Андрюшенька? – донеслось с кушетки.

– Не поверишь. Меня ветка абрикоса поцеловала.

– Вот и оставляй тебя одного, не успел отойти, а он уже с деревьями целуется, – шутливо-ворчливо шутливым голосом ответила Дарья.

Андрей перегнувшись через подоконник, схватил шаловливую ветку, подтягивая к себе.

– Даша, иди сюда. Чего покажу тебе. Иди скорей, не пожалеешь.

Скрипнула кушетка, и через некоторое время завернутая в простыню Дарья очутилась возле Андрея. Она, сцепив руки в замок, оперлась на его плечо, прижалась к нему щекой.

– И что ты хотел мне показать? – произнесла она.

– Смотри, – и он, ещё ближе подтянув ветку, приподнял её над собой.

Снизу на ветке висели два больших багряно-желтых спелых абрикоса с застывшими на них блестящими капельками дождя.

– Ой, Андрюша, как красиво, – только и смогла выдохнуть Даша.

– Не зря он в окно стучался. Мы ему понравились. Вот он и дарит нам свой подарок.