Возрождение

– У твоего отца не было выбора. Если ты не ребенок, то должна понимать и пожалеть его хоть немного. Это разрывает Дику сердце.

– Что ж, ступай, – сказала Клэр. – Посмотришь, смогут ли несколько кусочков индейки и сладкий картофель компенсировать то, как с ним обращаются. Бьюсь об заклад, он даже к ним не притронется.

– Клэр… медвежонок…

– Не называй меня так! – крикнула сестра, и я услышал, как она бросилась к лестнице. Немного подуется и поплачет у себя в спальне, а потом успокоится, как уже было пару лет назад, когда мама сказала, что в пятнадцать лет девушка еще слишком молода, чтобы ехать с Донни Кантуэллом в кинотеатр под открытым небом.

Я решил ретироваться на задний двор и дождаться ухода мамы. Качался на покрышке, не особо скрываясь, но и не привлекая к себе внимания. Через десять минут я услышал, как хлопнула входная дверь. Выглянул из-за угла дома и увидел на дороге маму с закрытым фольгой подносом. Фольга сверкала на солнце. Потом я вошел в дом, поднялся по лестнице и постучал в дверь комнаты сестры, украшенную большим постером с Бобом Диланом.

– Клэр?

– Уходи! – крикнула она. – Я не хочу с тобой разговаривать! – Поставила пластинку «Yardbirds» и включила проигрыватель на полную громкость.

Мама вернулась примерно через час – довольно долгий визит для простой передачи угощения, – и хотя мы с Терри уже были в гостиной и смотрели телевизор, воюя за лучшее место на стареньком диване (в самой середине, где пружины не впивались в зад), она, казалось, нас не замечала. Кон наверху играл на гитаре, которую ему подарили на день рождения. И пел.

* * *

Провести службу в воскресенье после Дня благодарения прислали Дэвида Томаса из Гейтс-Фоллз. Церковь снова заполнилась до отказа, возможно, потому, что людям было интересно, не появится ли преподобный Джейкобс, чтобы сказать еще пару-другую ужасных вещей. Но он не появился. Не сомневаюсь, что, если бы он это сделал, его бы немедленно заставили замолчать, а то и вытолкали из церкви. Янки относятся к религии серьезно.

На следующий день, в понедельник, я вернулся домой из школы не шагом, как обычно, а пробежал всю четверть мили бегом. У меня возник план, и я хотел оказаться дома до появления школьного автобуса. Увидев Кона, я схватил его и затащил на задний двор.

– Какая муха тебя укусила? – спросил он.

– Ты должен пойти со мной в дом священника, – ответил я. – Преподобный Джейкобс скоро уезжает, может, даже завтра, и нам надо с ним увидеться до отъезда. Мы должны ему сказать, что по-прежнему любим его.

Кон отстранился от меня и даже отряхнул спереди свою футболку в стиле «Лиги плюща», словно боялся, что я оставил на ней заразу.

– Ты спятил? Я не пойду. Он сказал, что никакого Бога нет.

– Но он вылечил тебя электричеством и вернул тебе голос.

Кон неуверенно пожал плечами:

– Он бы все равно вернулся. Так сказал доктор Рено.

– Он сказал, что через неделю или две. И это было в феврале. А в апреле ты по-прежнему не мог говорить. Два месяца спустя.

– И что? Просто немного затянулось, вот и все.

Я не верил своим ушам.

– Ты что, сдрейфил?

– Еще раз так скажешь, и я тебе врежу!

– Неужели так трудно хотя бы поблагодарить?

Он залился краской и уставился на меня, поджав губы.

– Мы не должны с ним встречаться. Так сказали родители. Он сумасшедший, а может, и пьяница, как его жена.

Я лишился дара речи. К глазам подступили слезы, но не от горя, а от ярости.

– И потом, – добавил Кон, – мне надо натаскать дров, иначе попадет. Так что заткнись, Джейми.

С этими словами он ушел. Мой брат, ставший одним из самых известных астрономов мира – в 2011 году он открыл четвертого двойника Земли, планету, на которой может быть жизнь, – ушел, оставив меня одного. И больше никогда не упоминал о Чарлзе Джейкобсе.

На следующий день, во вторник, я снова побежал к шоссе, как только нас отпустили из школы. Но бежал я не домой.

Возле дома священника стоял новый автомобиль. Вообще-то не совсем новый – «форд-фэйрлейн» 1958 года, с ржавыми порожками и треснутым боковым стеклом. Крышка багажника была поднята, и, заглянув туда, я увидел два чемодана и громоздкое устройство, которое преподобный Джейкобс показывал нам на одном из вечерних четверговых заседаний БММ, – осциллограф. Сам Джейкобс находился в сарае-мастерской. Оттуда доносился шум.

Я стоял возле его нового старого автомобиля, вспоминая о «бельведере», который теперь превратился в груду обгоревшего металла, и почти решился рвануть домой. Интересно, что в моей жизни сложилось бы иначе, если бы я так и сделал? Писал бы я сейчас эти строки? Но знать это никому не дано. Апостол Павел был прав, когда говорил о тусклом стекле. Мы смотрим сквозь него всю свою жизнь и не видим ничего, кроме собственного отражения.

Вместо того чтобы убежать, я собрался с духом и направился в сарай. Преподобный укладывал электрооборудование в деревянный ящик от апельсинов, заполняя пустоты большими листами мятой коричневой бумаги, и сначала меня не заметил. Он был одет в джинсы и простую белую рубашку. Пасторский воротничок исчез. Как правило, дети редко замечают изменения во внешности взрослых, но даже мне, девятилетнему мальчику, бросилось в глаза, как сильно похудел Джейкобс. Он стоял в колонне солнечного света и, услышав, как я вошел, поднял глаза. На его лице появились новые морщины, но при виде меня он улыбнулся, и морщины исчезли. Улыбка была такой печальной, что у меня защемило сердце.

Не размышляя, я бросился к нему. Он открыл объятия, подхватил меня, поднял и поцеловал в щеку.

– Джейми! – воскликнул он. – Ты – Альфа и Омега!

– Чего?

– Откровение святого Иоанна Богослова, глава первая, стих восьмой. «Я есмь Альфа и Омега, начало и конец». Ты был первым ребенком, которого я встретил, когда приехал в Харлоу, и ты – последний. Как же я рад тебя видеть!

Я расплакался. Я не хотел, но ничего не мог с собой поделать.

– Мне так жаль, преподобный Джейкобс. Так жаль. Вы были правы в церкви: это несправедливо.

Он поцеловал меня в другую щеку и опустил на землю.

– Не думаю, что выразился столь однозначно, но суть ты уловил верно. Однако не надо принимать все, что я тогда сказал, всерьез. Я был не в себе. И твоя мама это знала. Она сказала мне об этом, когда принесла чудесное угощение на День благодарения. И пожелала мне всего самого доброго.

От этих слов мне стало легче.

– И она дала мне хороший совет: уехать подальше от Харлоу, штат Мэн, и начать все сначала. Она сказала, что я могу снова обрести веру на новом месте. В этом я сильно сомневаюсь, но в отношении отъезда она точно права.

– Я больше никогда вас не увижу.

– Не говори так, Джейми. В нашем мире пути постоянно пересекаются, иногда в самых неожиданных местах. – Он вынул из заднего кармана носовой платок и вытер слезы с моего лица. – В любом случае я буду помнить тебя. Надеюсь, что и ты будешь вспоминать обо мне время от времени.

– Обязательно, – пообещал я и добавил: – Тут и к гадалке не ходи.

Джейкобс вернулся к верстаку – печально опустевшему – и закончил паковать последние устройства – пару больших квадратных батарей, которые он называл «сухими элементами». Закрыв крышку ящика, он принялся перевязывать его двумя прочными веревками.

– Конни хотел прийти со мной, чтобы сказать спасибо, но у него сегодня… хм… кажется, футбольная тренировка. Что-то вроде этого.

– Все в порядке. Не думаю, что я чем-то ему помог.

Я был потрясен.

– Да вы же вернули ему голос! С помощью своего прибора!

– Ах да. Мой прибор. – Преподобный завязал узел на второй веревке и затянул. Его рукава были закатаны, и я увидел, как под кожей играют накачанные мышцы. Я никогда не замечал их раньше. – Электрический стимулятор нервов.

– Вам надо продать его, преподобный Джейкобс! И заработать кучу денег!

Он облокотился на ящик, подпер рукой подбородок и посмотрел на меня.

– Ты так считаешь?

– Да!

– Я сильно в этом сомневаюсь. Как и в том, что мой прибор излечил твоего брата. Видишь ли, я собрал его в тот самый день. – Он засмеялся. – И снабдил очень маленьким японским моторчиком, который позаимствовал у игрушечного робота Морри.

– Правда?

– Правда. Сама идея наверняка стоящая, я в этом не сомневаюсь. Но приборы, построенные в спешке, без проведения проверочных экспериментов на разных этапах, крайне редко бывают успешными. И все же я верил, что у нас есть шанс, потому что никогда сомневался в первоначальном диагнозе доктора Рено. Это было простое растяжение нерва, не более того.

– Но…

Джейкобс поднял ящик. Мышцы на руках напряглись, а вены вздулись.

– Пойдем, малыш. Проводи меня.

Я последовал за ним к машине. Он поставил ящик возле заднего крыла, осмотрел багажник и сказал, что чемоданы надо переложить на заднее сиденье.

– Можешь захватить маленький, Джейми? Он не тяжелый. Дальнее путешествие лучше совершать налегке.

– А куда вы едете?

– Понятия не имею, но я думаю, что пойму: вот то самое место – когда окажусь там. Если, конечно, машина не сломается раньше. Она пьет столько масла, что может выпить весь Техас.

Мы пристроили чемоданы на заднем сиденье «форда». Преподобный Джейкобс с кряхтением водрузил большой ящик в багажник. Захлопнув крышку, оперся на нее и внимательно на меня посмотрел.

– У тебя замечательная семья, Джейми, и замечательные родители, которым вы по-настоящему дороги. Если бы я попросил их описать вас, они бы наверняка сказали, что Клэр заботливая, Энди любит командовать…

– В самую точку!

Он усмехнулся.

– В каждой семье есть такой. Они бы сказали, что Терри любит технику, а ты – фантазер. А что бы они сказали о Коне?

– Ученый. Или, может, певец, с тех пор как у него появилась гитара.

– Возможно, но я уверен, что родители вряд ли подумают об этом в первую очередь. Ты видел ногти Кона?

Я засмеялся.

– Он грызет их как псих. Однажды папа обещал ему доллар, если он не будет грызть их неделю, но он не смог!

– Кон очень нервный, Джейми, вот что скажут твои родители, если будут до конца честными. Такие, как он, к сорока годам зарабатывают язву. Получив удар палкой по шее и потеряв голос, он начал переживать, что это навсегда. И когда голос долго не восстанавливался, он внушил себе, что уже никогда не заговорит.

– Но доктор Рено сказал…

– Доктор Рено – хороший врач. Добросовестный. Он приезжал сюда по первому зову, когда Морри заболел корью, и потом, когда у Пэтси… в общем, были женские проблемы. Лечил их обоих, как настоящий профи. Но у него нет той ауры уверенности, какой обладают лучшие врачи. Которым достаточно сказать, что все это чепуха и быстро пройдет.

– Но он действительно это говорил!

– Да, но Конрад не поверил, потому что Рено не умеет убеждать. Он умеет лечить тело, но не голову. А именно в голове происходит половина исцеления. Если не больше. Кон думал: «Он сейчас лжет, чтобы я привык к жизни без голоса. А потом скажет правду». Вот как устроен твой брат, Джейми. Именно так. Он живет на нервных окончаниях, а против таких людей может обернуться их собственный разум.

– Он отказался идти сегодня со мной, – признался я. – Я солгал насчет него.

– Правда? – Джейкобс не выглядел удивленным.

– Да. Я предлагал ему, но он испугался.

– Не сердись на него за это, – сказал Джейкобс. – Испуганные люди живут в своем собственном аду. Можно сказать, они создают его сами – как Кон со своей немотой, – но не могут ничего с этим поделать. Так уж они устроены и заслуживают за это сочувствия и сострадания.

Он бросил взгляд на дом, который уже выглядел заброшенным, и вздохнул. Затем повернулся ко мне:

– Не исключено, что ЭСН действительно что-то сделал – у меня есть все основания полагать, что сама идея верна, – но я правда в этом сомневаюсь. Джейми, я думаю, что обманул твоего брата. Развел его, если хочешь. Этим приемам обучают в семинарии, только там их называют укреплением веры. У меня всегда это здорово получалось, вызывая одновременно и стыд, и восторг. Я сказал твоему брату ждать чуда, а потом пустил ток и привел в действие свой хваленый чудо-прибор. Как только я увидел, что у него задергались губы, он заморгал, я понял, что это сработает.

– Потрясающе! – изумился я.

– Да уж! И довольно мерзко.

– Что?

– Не важно. Главное, ты никогда не должен ему об этом рассказывать. Скорее всего это не лишит его голоса, но такая вероятность существует. – Джейкобс взглянул на часы. – Ну вот! Похоже, время нашей беседы подошло к концу, иначе я не успею добраться до Портсмута к вечеру. А тебе лучше вернуться домой. И пусть твой сегодняшний приход ко мне останется нашим маленьким секретом. Договорились?

– Договорились.

– Ты же не проходил мимо дома Сплетницы, верно?

Я закатил глаза, будто удивляясь глупости вопроса, и Джейкобс снова рассмеялся. Мне нравилось, что я мог заставить его смеяться, несмотря ни на что. – Я срезал путь через поле Марстеллара.

– Молодец!

Я не хотел уходить сам и не хотел, чтобы уезжал он.

– А можно задать еще один вопрос?

– Давай, только быстро.

– Когда вы читали… хм… – Я запнулся, поскольку произносить слово «проповедь» почему-то казалось мне опасным. – Когда вы выступали в церкви, то сказали, что у молнии пятьдесят тысяч градусов. Это правда?

Его лицо оживилось, как бывало всякий раз, когда речь заходила об электричестве. Его коньке, как сказала бы Клэр. И навязчивой идее, по мнению папы.