Блондин на коротком поводке

Дашка послушно взяла телефон и набрала свой домашний номер. Трубку мгновенно сняли, и даже мне был хорошо слышен рыдающий голос Виктории Федоровны:

— Дашенька, девочка, как же так? Вы поссорились со Стасиком? Свадьбу придется отложить?

— Какая свадьба, мама! — напряженным голосом сказала Дашка. — Какая может быть свадьба?

— Но все приготовлено… но зал… но приглашения… Боже! Какой будет скандал!

— Мама, сейчас не это главное! — остановила ее Дашка.

— Но платье от Фигуриной! — прорыдала Виктория Федоровна, и ее сменил Дашкин отец, должно быть, вырвав трубку у жены.

— Даша, почему ты не отвечаешь по мобильнику? — спросил Леонид Ильич. — Мы с твоей мамой очень волновались!

— Мобильник сломался, — коротко ответила Дашка.

— Что там случилось? Где ты?

— Я у Кати. У Кати Стрижовой.

— Почему ты у Кати, а не дома? — В голосе Гусарова прозвучали недовольство и ревность.

— Мне нужно было… я сейчас приеду.

— Приезжай немедленно!

Дашка повесила трубку и встала.

— Надо ехать, — проговорила она, массируя виски. — Катюша, ты не могла бы поехать со мной? Мне очень неудобно вешать на тебя свои проблемы, но ты мне очень помогла бы…

— Что еще за светские обороты! — возмутилась я. — Конечно, поеду.

Спускаясь по лестнице, я спросила ее:

— Послушай, а как Руденко тебя отпустил?

— То есть? — Дашка остановилась, удивленно взглянув на меня. — Что ты хочешь этим сказать?

— Ну, ведь то, что у него пропало, страшно важно для него, а ты ему это не отдала…

— Естественно, — она пожала плечами, — как я могла отдать то, чего у меня нет? То, чего я и в глаза не видела? Или ты мне не веришь?

— Верю, конечно! Но он, по логике, не должен был тебя отпускать, пока не получит эти свои документы!

— Ну ты даешь! — Дашка снова пожала плечами и двинулась дальше. — Ведь это все-таки Михаил Николаевич Руденко, Великий и Ужасный, а не какой-нибудь уличный бандит!

На мой взгляд, невелика разница, но я предпочла оставить это спорное мнение при себе.

И все равно какое-то сомнение у меня осталось. Не должен был Руденко отпустить Дашку в такой ситуации…

На улице нас поджидала ее двухместная спортивная «Ауди», личная машина обеспеченной девушки, как говорила Дашка в прежние, благополучные времена.

Мы поехали к дому Гусаровых, и я невольно оглянулась.

За нами ехала, стараясь не увеличивать, но и не уменьшать дистанцию, скромная темно-синяя иномарка. Дашка была явно не в лучшей форме, она вела машину очень неровно, то резко тормозила, то чересчур разгонялась, и темно-синяя машина в точности повторяла все ее неврастенические маневры. Конечно, можно не добавлять, что эта иномарка повторила и наш маршрут от моего дома до дома Гусаровых.

«Так вот почему Руденко ее отпустил! — догадалась я. — Он, как говорят в шпионских романах, приделал ей хвост, взял ее под колпак, чтобы проследить, куда она пойдет, с кем встретится… Он решил, что таким способом гораздо скорее доберется до своих документов. Наверняка он будет прослушивать все ее телефонные разговоры…»

Тут же я подумала, что в самую первую очередь подруга встретилась со мной. Так что я теперь тоже под колпаком.

Мы приехали к Дашкиному дому.

Осторожно скосив глаза, я увидела, что темно-синяя машина остановилась неподалеку, на другой стороне улицы.

Дашке я не стала говорить о своих наблюдениях, ей и без того хватало поводов для расстройства.

Мы поднялись в ее квартиру, и все смешалось в доме Гусаровых.

Слава, охранник в суперэлитном доме, среди жильцов которого был даже такой выдающийся человек, как Михаил Николаевич Руденко, сменился с дежурства и вышел на улицу.

Погода была прекрасная, и Слава неторопливо пошел по Малой Конюшенной в сторону Невского проспекта, подставив свое волевое мужественное лицо ласковому майскому солнышку.

Однако не успел он выйти на Невский, как рядом с ним притормозила черная «Мазда», дверь ее приоткрылась, и удивительно знакомый голос негромко произнес:

— Садись, дорогой, подвезу!

Первым Славиным побуждением было броситься наутек, вторым, более разумным, — вытащить из-под мышки «беретту», но, уже потянувшись к кобуре, он разглядел человека в салоне и понял, что все куда серьезнее и что ни бегство, ни пистолет ему не помогут.

В машине сидел высокий лысый мужчина с желтоватым усталым лицом и глубокими тенями под глазами.

— Садись, Славик, садись! — повелительно повторил полковник Захаров. — Есть разговор.

Слава послушно сел на заднее сиденье, и «Мазда» плавно тронулась с места. Водитель был отделен от них с полковником прозрачной звуконепроницаемой перегородкой.

— Вчера вечером ты дежурил? — спросил Захаров, повернувшись к Славе и подняв тяжелые, набрякшие веки.

— Алексей Степанович! — Слава, большой и сильный, вжался в спинку сиденья, глядя на этого худого болезненного человека, как кролик на удава. — Вы же знаете, какие люди там живут! Если до них дойдет, что я кому-то стучу… меня просто сотрут в порошок!

Захаров опустил веки, прикрыв пронзительные темно-серые глаза, и криво усмехнулся:

— А если до них дойдет, чем ты занимался в девяносто втором году? Думаешь, они будут довольны?

На лбу у Славы выступили мелкие капли пота.

В ужасном девяносто втором году, когда город раздирали междоусобные войны криминальных группировок, когда тамбовские, казанские, волховские и прочие спешили оторвать кусок от пирога, когда перед офисами сколько-нибудь заметных фирм что ни день раздавалась автоматная стрельба, а имущественные вопросы решались при помощи ржавой железной трубы и паяльника, когда автомат Калашникова называли калькулятором для окончательных расчетов, — в девяносто втором году Слава Расторгуев тоже решил половить рыбку в мутной воде смутного времени.

Он вместе с несколькими корешами из рядового состава серьезной спецслужбы ввязался в операцию по перевозке наркотиков. Руководил операцией предприимчивый капитан, у которого были надежные связи на афганской границе, откуда поступал товар, и в петербургском аэропорту, через который наркотик должен был уйти в Амстердам.

Операция проходила точно по плану, и Слава уже потирал руки в ожидании скорого раздела барышей, когда капитан отозвал его в тамбур поезда Ташкент — Москва и доходчиво объяснил ему, что в деле участвует слишком много людей и барыши будут невелики, если своевременно не позаботиться о сокращении числа участников. Короче, если Слава хочет дойти до конца и получить свою пайку, да еще и с приварком, он должен в удобный момент ликвидировать своего старого приятеля Гену Медведева.

Слава служил с Медведевым еще в Афгане, сидел с ним в одном окопе и пил спирт из одной фляжки, но большие деньги затмили ему глаза, и он, выйдя с Геной покурить в тот же самый тамбур, ткнул его шилом в сердце и сбросил с поезда на безлюдном степном перегоне.

Сократившаяся в дороге группа благополучно добралась до Петербурга, где нужно было несколько дней дожидаться курьера из Амстердама, но здесь предприимчивый капитан снова отозвал Славу в сторонку и растолковал, что срочно требуется произвести новое сокращение штатов.

Славе на этот раз очень не понравилось выражение лица, с которым тот посмотрел на него. Он вспомнил фразу из одного культового фильма — «это нужно одному» — и заподозрил, что хитрый капитан решил вообще ни с кем не делиться и что сам Слава тоже стоит у него в очереди на сокращение.

В тот день Расторгуева точно так же, как сегодня, неожиданно остановили на улице и вежливо попросили сесть в черную машину. Только тогда марка машины была другой — не «Мазда», а «Волга». В ней сидел Алексей Степанович Захаров, тогда еще не такой желтый и не такой лысый, к тому же не полковник, а только майор. Алексей Степанович поговорил со Славой и подтвердил его догадку о планах жадного капитана.

Слава был тогда очень напуган и легко согласился «сотрудничать» с проницательным майором. Операция закончилась по другому сценарию, капитан бесследно исчез, как подозревал Слава, попав в фундамент одного из строящихся домов, Алексей Степанович Захаров стал подполковником, а Расторгуев остался в живых, что тоже немало.

Слава с ужасом посмотрел на полковника.

В свое время Захаров пообещал ему, что события девяносто второго года будут забыты и никак не скажутся на его будущем. Действительно, уйдя из спецслужбы и устроившись в частную охранную фирму, Расторгуев спокойно прошел кадровую проверку — его послужной список оказался чистым. Но теперь, когда самому Захарову что-то от него понадобилось, он запросто может вытащить на свет ту старую историю, и тогда Славина песенка спета…

— Что вам нужно, Алексей Степанович? — обреченно сказал Слава. — Задавайте вопросы.

— Вот это другое дело, — одобрил полковник, — молодец! Начнем сначала: вчера вечером ты дежурил?

— Да, — подтвердил Слава. — Я заступил в восемнадцать ноль-ноль, на сутки.

— Перечисли, кто приходил к Руденко, кто уходил от него и в какое время.

— В восемнадцать тридцать ушла его прислуга, — начал охранник.

— Панкратова? — уточнил Алексей Степанович.

Слава кивнул, отметив, насколько хорошо полковник осведомлен.

— Она всегда уходит в такое время?

— Нет, обычно она уходит позже, иногда вообще остается ночевать. У нее есть своя комната.

— Ясно. — Захаров сделал пометку в своем блокноте и снова поднял тяжелые веки. — Продолжай.

— В двадцать часов тридцать пять минут приехал сам Руденко с двумя гостями, судя по всему, иностранцами…

Захаров нисколько не удивился той точности, с которой охранник сообщает ему время прихода Руденко: Слава прошел подготовку в специальной школе, где к тренировке внимания и памяти относятся столь же серьезно, как к стрельбе и рукопашному бою.

— В двадцать три пятнадцать приехал сын Руденко со своей невестой и ее подругой…

— Вот с этой? — осведомился полковник, показав Славе фотографию Кати Стрижовой.

— Да, — кивнул тот.

— Разве четвертого человека с ними не было? — на всякий случай уточнил Алексей Степанович.

— Четвертый остался на улице, в зеленой «Тойоте», — отозвался охранник. — Я видел его на экране уличного наблюдения.

— Хорошо, — полковник опустил веки, — продолжай.

— Без пяти двенадцать вышли иностранцы, гости Руденко. В одиннадцать минут первого вышла невеста сына…

Захаров поднял веки и насторожился, как будто что-то в показаниях охранника его не устраивало, однако он не стал перебивать его.

— Через семь минут после нее вышел Стас Руденко, сын Михаила Николаевича, а в двенадцать двадцать пять — подруга невесты… ну, та, которую вы мне показывали на фотографии.

— Как? — удивленно переспросил полковник. — Ты уверен? Подруга вышла позднее, чем невеста и младший Руденко? Ты в этом уверен?

— Обижаете, Алексей Степанович, — Слава пожал плечами. — Я в таких вещах не ошибаюсь. Могу потом проверить по книге, я делал записи, но у меня память хорошая.

Захаров и сам понимал, что охранник не мог перепутать или забыть такие простые и важные вещи. Память у него профессиональная.

— Вот, и больше до утра никто от них не уходил, — закончил Слава, — а потом уже ранним утром начался сумасшедший дом.

— Что началось? — Алексей Степанович не только широко открыл глаза, но еще и поднял брови, что случалось с ним очень редко и означало крайнюю степень удивления.

— Сумасшедший дом, — повторил Слава, — скандал, ругань, чуть до драки не дошло!

— Не может быть. — Захаров тщательно изобразил недоверие. — У Михаила Руденко — скандал? Ты, наверное, перепутал! Откуда ты можешь знать, что у них происходило?

— Не верите? — Слава явно обиделся. — Но я, можно сказать, все видел своими глазами! Сперва появился Стас Руденко, сын Михаила Николаевича. Бежал так, как будто за ним кто-то гонится, но я так думаю, что его отец по телефону как следует накрутил. Пронесся мимо меня по лестнице, даже лифт не стал вызывать…

Захаров снова опустил тяжелые веки, но его лицо выражало сосредоточенное внимание. Он молча слушал охранника, стараясь не пропустить ни слова.

— Потом старший Руденко включил переговорное устройство, по которому он может из своей квартиры передать распоряжение на пост охраны — мне то есть, — и сказал, что сейчас приедет Дарья Гусарова и чтобы я ее пропустил. Ну, я ее отлично знаю, это ведь невеста Стаса, но он не сказал «невеста моего сына», а вот именно так — «сейчас приедет Дарья Гусарова». Ну, мне-то что, их настроения меня не касаются! Только вот сам Руденко, видимо, здорово нервничал, потому что забыл выключить переговорник. Поэтому мне было слышно все, что творилось у них в квартире.

Полковник удивленно поднял брови, блеснув из-под них внимательным взглядом выразительных серых глаз, но ничего не сказал, чтобы не прервать монолог охранника.

Слава продолжил:

— Сначала было слышно, как Руденко мечется по квартире и костерит сына. Типа того: «Это ты ее приволок! Если бы не ты, ничего бы не случилось! Ты не представляешь, насколько важны эти документы!» — и так далее в таком духе. Мне, конечно, не каждое слово было слышно, но довольно много, потому что кричал он очень громко. Потом, через полчаса примерно, появилась эта самая Гусарова. Девушка она красивая, ничего не скажешь, и даже приятная, не как все эти богатенькие. Всегда поздоровается, улыбнется… ну, тут-то она не улыбалась, расстроенная такая была и удивленная, но поздоровалась. Поднялась на лифте, вошла в квартиру.

Слава перевел дыхание, видимо, ему не слишком приятно было рассказывать дальнейшее. Захаров молча смотрел на него, не торопя, понимая, что охранник сейчас сам продолжит повествование.

— Вошла она, значит, в квартиру, а этот ей с порога…

— Который? — уточнил полковник. — Старший?

— Старший, старший! — подтвердил Слава. — Младший-то, он все больше помалкивал. По всему судя, здорово боится папаши, а на этот-то раз тот его вообще здорово накрутил!

— Продолжай, — проговорил Захаров, опуская веки.

— Так он, значит, с порога на нее напустился: «Кто тебя нанял?!» Эта-то девушка, видно, не поняла ничего, растерялась и ничего не ответила. Тогда он ее увел в глубину квартиры, и дальше мне было плохо слышно, но только он все время здорово на нее орал. Все время повторял: «Кто тебя нанял? Признавайся! Если отдашь бумаги, я все замну!» Девушка на это вроде что-то отвечала, но тихо, я не расслышал, а Стас, трус несчастный, помалкивал, ни словом за свою невесту не заступился!

Слава замолчал. Полковник подождал немного и наконец спросил:

— Это все?

— Почти все… потом, по-моему, старший Руденко с кем-то разговаривал по телефону, снова ругался и угрожал. Мне так кажется, это он на отца той девушки, Гусаровой, наезжал. «Если, — говорит, — не вернешь бумаги, сотру тебя в порошок!»