Помоги проекту - поделись книгой:
И снова как ни в чём не бывало вертится, гудит на все лады Зарядье.
Данилка на бабу загляделся и не заметил, как подошёл кто-то, знакомым голосом проговорил:
- А, парень, сколь не виделись!
Перевёл глаза Данилка - перед ним рыжебородый артельный староста стоит, худой, нос от солнцепёка облупился. Смотрит на Данилку весело и с усмешкой спрашивает:
- Чево не ходишь до нашего котла?
Обрадовался Данилка встрече, ничего не успел ответить, как староста уже новый вопрос задал:
- Как живёшь, парень? - И тут же ответил: - Вижу, вижу, ишь как раздобрел да в плечах раздался. К нам в артель в том разе пришёл - одни кости и кожа, а ныне… А вот у нас, парень, беда. - Лицо старосты помрачнело. - На той неделе двоих камнями задавило… Народ ропщет. Нынче над нами, каменных дел мастеровыми, кто церковь строит, боярин митрополичий доглядает. Лют, вконец всех работой изморил. Хуже басурманина. А харч даёт никудышный, животы подводит… Приходи, парень, по свободе, поглядишь наше житье.
Староста ушёл так же неожиданно, как и появился, оставив Данилку в раздумье. И вспомнил он тот день, когда с пустой сумой впервые вступил в Кремль. Хотелось есть, а от котла, вокруг которого расселись артельные мужики, пахло варевом. И тогда рыжебородый артельный староста позвал его, Данилку: «Ходи до нашего котла!» С теми мужиками Данилка разделил своё горе, они приняли его в артель, и теперь к ним пришла беда…
Тут только Данилка опомнился, что так и не узнал имена тех двух.
«По свободе непременно надобно сходить, проведать обо всём», - решил он.
В полдень обезлюдело Зарядье. Закрыл Данилка лавку, домой собрался.
Баба сбитенщица окликнула:
- Эй, молодец, иди испей за так, деньги не возьму, - и налила Данилке полную корчагу.
От Зарядья до посада за Яузой ходьбы не так много. Данилка шагает, не торопится. Улицы пустынные. В боярских теремах окна прикрыты от солнцепёка ставнями. От жары собаки и те попрятались. Брехнёт одна, ей лениво откликнется другая - и снова тишина. Изредка встретится прохожий. Вон навстречу Данилке приближается девчонка-подросток в белом льняном сарафане, босиком, русая коса через плечо переброшена. Девчонка не идёт, а плывёт, голову несёт высоко, гордо. Увидел её Данилка, и на память пришла Василиска. Поди, забыла его.
При мысли о Василиске на сердце почему-то стало тепло. Данилка подумал, что хорошо было бы побывать хоть ненадолго в деревне, увидеть и Василиску и деда. Поди, не узнал бы его, Данилку…
Данилка размечтался о том времени, когда станет он бронником не хуже Олексы, и заявится в Гаврилину деревню, да не как-нибудь, а верхом на коне, и скажет деду: «Здравствуй, дед, вот и я возвернулся!» А может, это не к деду слова будут, а к Василиске?
На низкорослой лошадёнке с гиканьем проскакал ордынец. И в памяти Данилки возникло то утро, когда орда налетела на село… Отец в луже крови… Пожарище… Полонённые смерды и среди них мать…
- Мать, мать, - прошептал Данилка, - где ты?
Не заметил Данилка, как к усадьбе подошёл. В передней горнице за столом Олекса и приезжий кричник сидят. Перед ними корчаги с хмельным мёдом. Кричник молодой, худощавый, с загорелым лицом, на вошедшего Данилку внимания не обратил, лишь покосился. Положив жилистые руки на стол, он внимательно слушал Олексу. Данилка поспешил выйти, услышав только, как мастер говорил:
- Князь в Орду уехал. То неспроста. Народ сказывает: «Калита поехал просить хана, чтоб не разорял Москву».
Кричник спросил:
- А ежели пойдёт Орда на Москву?
- Пойдёт на Москву - нам наготове надобно быть. Тебе поболе железа добывать, а мне брони…
Уж в сени к Данилке донеслось:
- Данило!
Данилка бегом в горницу. Олекса повернулся к нему:
- Сколь брони продал нынче?
- Ни одной.
- Что так? - нахмурился мастер.
- Гость иноземный торговался, да я не уступил.
- Верно, Данило, иноземцам не уступай. Им продай, а они к нам ещё и с мечом придут. А вот завтра мы всю броню воеводе Фёдору Акинфичу свезём. Да только ли мы? Всех бронников поднимем на то!
Фёдор Акинфич один задумчиво сидит в гридне. День кончается, а дел, что на сегодня наметил, не переделал. С утра погнал обоз за брёвнами, надобно стены укрепить, смолы позапасти; камня-валуна велел привезти… Всё должно быть под рукой. И дозоры в степь ускакали. Кто знает, уехал Иван Данилович, а вернётся ли? И ежели, избави Бог, Орда на Русь пойдёт, Москвы не минует, разорит. Так лучше смерть в бою принята, чем полонёну быти. А княгиню с княжичами при нужде за Белоозеро отправить придётся.
Всё то на худой конец. А на лучший, глядишь, будет удача князю Ивану Даниловичу, и минует беда Москву. Чай, Даниловича Бог умом не обидел, авось удастся хана улещить.
Вошёл отрок, от порога сказал:
- Там бронники дожидаются.
- Что им надобно?
- Сказывают, воеводу хотят видеть.
Фёдор Акинфич встал, одёрнул рубашку и вслед за отроком вышел на крыльцо. Внизу небольшой толпой стояли бронники. Позади них гружёная телега, крытая холстом. Воевода отыскал глазами знакомого бронника, кто не раз делал ему кольчуги, спросил:
- Что надобно, Олекса, чего кликали?
Олекса, выступив вперёд, поклонился:
- Князя нет на Москве нынче, так прими ты, Фёдор Акинфич, от нас, бронников, броню на дружину. Не корысти ради даём мы, а от сердца.
Промолвив это, мастер повернулся к молодому парню:
- Скинь, Данило, холст да разгрузи телегу.
Данилка мигом откинул холст и принялся складывать к крыльцу кольчуги, щиты, шеломы, бармицы. Дрогнуло сердце воеводы. Отвесив поясной поклон, он только и проговорил:
- Спасибо вам, народ мастеровой.
- Для Москвы стараемся, - ответил за всех Олекса. - Будет она стоять, будем и мы вокруг неё. Одевай воинов, Фёдор Акинфич, да при нужде борони Москву. А буде надо, мы ещё постараемся.
- Дадим, дадим, - хором загудели мастеровые. - А коли потребно будет, и сами за мечи возьмёмся.
- Спасибо, - снова поклонился воевода.
В мастерской душно. Во дворе тоже душно. Ни ветерка, всё замерло. Небо затянули грозовые тучи. Ночную темень раз за разом разрезает молния, и тишину нарушает гром. Данилка лежит на верстаке, подложив под голову охапку травы. Не спится. Мысли уносятся куда- то далеко-далеко. Тогда он, Данилка, был ещё мальчишкой. Отец на лугу косил траву, а он деревянными вилами-двузубцами переворачивал её, привяленную, поблеклую. Неожиданно надвинулись тучи, стало темно, полил холодный дождь. Отец закричал ему: «Бежим к стогу!» Пока добежали, промокли насквозь. А в стоге было тепло и сухо. Сено пахло мятой и чабрецом. Данилка согрелся, а отец, в который раз, принялся рассказывать ему о трёх богатырях, защищавших Русскую землю от ворогов…
Сейчас в его, Данилкином, представлении Илья Муромец был похож на воеводу Фёдора Акинфича.
Мысли снова вернулись к вчерашнему вечеру, когда он вместе с мастеровыми отвозил броню для княжеской дружины. Припомнились слова Олексы: «Одевай воинов, Фёдор Акинфич, борони Москву».
«Некому было тогда защищать село, - подумал Данилка, - вот и зарубили ордынцы батю, а мать в полон угнали. Был бы там Фёдор Акинфич с дружиной, они бы, как те богатыри, ордынцев посекли…»
Данилка поднялся, вышел во двор. Разобрался ветер, прогнал духоту. Гроза ушла, и небо над Москвой очистилось; засветило звёздами. Данилка прислонился к берёзе плечом, погладил гладкий ствол. Над головой о чём-то лопотали листья. Может быть, они предсказывали Данилке его судьбу? Кто знает…
Часть вторая
Глава 1
В конце XII века в глубине Азии сложилось феодальное монголо-татарское государство. Вождь одной из дружин храбрый Темучин на курултае видных кочевых феодалов был провозглашён великим ханом нового государства под именем Чингисхан.
В короткий срок из враждующих кочевых отрядов выросла грозная сила.
Расчленённая искусной рукой военачальника Чингиса на десятки, сотни, тысячи, десятки тысяч, двинулась она от голубых вод Онона в Северный Китай.
Как саранча прошла Орда, разорила, разграбила и, отягощённая добычей, ненадолго вернулась в родные степи.
А вскоре обрушились грозные кочевники на плодородные степи Средней Азии, растеклись быстрыми отрядами, разрушая древние города, неся жителям смерть и рабство.
Преследуя шаха Хорезма Мухаммеда, два темника, Джебе и Субэдэ, прошли огнём и мечом Северный Иран, вышли на Кавказ и, разбив военные силы Грузии, Ширванским ущельем прошли на Северный Кавказ. По пятам половцев монголо-татарские отряды дошли до Крыма, разграбили город Судак и устремились в половецкие степи. Навстречу неизвестному врагу вышли русские дружины. Жестокой была битва на Калке в 1223 году. И если бы не действовали русские и половцы порознь, не одержали бы ханы победу.
Перед лицом серьёзного врага - русских дружин - Джебе и Субэдэ увели свои отряды в Среднюю Азию.
Минуло двенадцать лет. Забылась горечь поражения на Калке. До удельной Руси отголосками доходили вести о страшных ордынцах, но то всё были вести, и никто серьёзно не думал, что придёт беда на Русь…
А она пришла. Пришла с походом Батыя, внука Чингисхана.
Разорил Бату-хан Рязань и Владимир, Москву и Суздаль, разграбил мать городов русских - Киев…
Там, где прошла монгольская конница, где двигалась со своими многочисленными стадами кочующая орда, на выбитой земле долго не росла трава…
Разграбив, разрушив многие земли, Бату-хан не увёл орду в Азию, а на привольных половецких степях, где круглый год были выпасы для скота, основал своё государство - Золотую Орду. Разбросалась она от Крыма до Хорезма и от Булгар до Северного Кавказа.
В низовьях Итиля, на перекрёстке торговых путей, руками согнанных со всего света ремесленников-рабов вырос город Сарай.
Пролегал через столицу Золотой Орды торговый путь из камских Булгар, русских княжеств и Крыма на Хорезм, а оттуда в Среднюю Азию, Монголию и Китай.
Брат Батыя, Берке-хан, выше по Итилю, на его рукаве Ахтубе, положил начало новому Сараю. С тех пор первый стал именоваться Сарай-Бату, второй Сарай- Берке. Оба города выросли в крупные ремесленно-торговые и культурные центры. Ремесло и торговля были источниками больших доходов ханской казны.
При хане Узбеке Золотая Орда достигла наивысшего расцвета. Её столицей стал Сарай-Берке.
Ханский дворец у самого берега Ахтубы. Восточные каменотёсы соорудили его лёгким, резным. Многочисленные башенки и переходы кажутся повисшими в воздухе. Дворец утопает в зелени сада.
И дворец и парк огорожены высокой глинобитной стеной. Там, за стеной, ещё стена и стража. Зорок ханский караул. Жизнь хана священна.
В ханском парке под навесом укрыты от дождя и солнца клетки с соколами, в стороне - загон с гепардами для ханской охоты.
От калитки до второй половины дворца, где живут девять ханских жён, ряды китайских роз. Они разных цветов - тёмно-бордовые и жёлтые, белые и чайные, красивые, как ханские жены.
Хан Узбек любит розы так же, как и жён. Но о нём нельзя сказать словами восточной мудрости: «Человек, любящий розы, мягок как воск».
Хан Узбек подобен кремню. То могли бы подтвердить сто двадцать зарезанных им родственников, вставших на его пути.
Хан Узбек лишён жалости, но розы и жены - его страсть…
За розами ухаживает русский раб, дед Петро. Когда- то, ещё при хане Тохте, угнали его татары в Орду, и стал он помогать китайцу-садовнику. Китаец умер, а дед Петро, перенявший его умение выращивать розы, остался при ханском дворце садовником.
Был он молчалив, имел жену-татарку и пользовался у хана Узбека большим расположением.
Каждое утро дед Петро вносил букет роз в ханскую спальню. Он мог непрошеным явиться на военный совет, где собирались самые важные ордынские начальники, поставить букет перед ханом и, не обратив на себя никакого внимания, выйти.
С утра до ночи сгорбленную фигуру деда Петра видели в саду. То он подрезал усохшие ветки, то по дощатым желобам пускал под деревья воду, то возился у роз.
Иногда, надев чистую рубаху и порты, дед, медленно переставляя босые узловатые ноги, брёл через весь Сарай в русский квартал помолиться в православной церкви.
Поделиться книгой: