Помоги проекту - поделись книгой:
В 1806 году Маргарита Реметева вышла замуж за статского советника Алексея Петровича Путятина, также получив в качестве приданого имение в Орловской губернии числом около 700 душ, а кроме того, в шестьдесят тысяч рублей и драгоценности.
После этого Маргарита выехала из Фонтанного дома и переехала к мужу.
Яков Петрович Реметев получил хорошее образование в доме отца в Москве и затем служил в лейб-гвардии Преображенского полка, дослужившись до чина капитана. Выйдя в отставку, он получил место в Коллегии иностранных дел, переехал в Петербург и поселился в Фонтанном доме, где по распоряжению графа Николая Петровича ему предоставили не только покои, но и стол, экипаж, деньги на расходы. Яков Петрович присутствовал на свадьбе своего брата Николая Петровича и Прасковьи Ивановны, а потом и на похоронах.
Когда граф уведомил столичную аристократию о смерти Прасковьи, несмотря на то, что Прасковью в обществе недолюбливали, проститься с ней пришли многие – братья графы Петр Андреевич и Павел Андреевич Шуваловы, действительный тайный советник граф Самойлов с супругой, граф Илья Андреевич Безбородко с супругой, генерал-майор Василий Сергеевич Шереметев, обер-прокурор Синода Яковлев, статский советник Евреинов, камергер князь Мещерский, фрейлина Олсуфьева, князь Андрей Николаевич Щербатов с супругой и двумя дочерьми, архитектор Кваренги, доктор Лахман, надворный советник Машков. По сторонам от погребального кортежа ехали полицейские, которые расчищали дорогу среди толп людей.
Графиня была похоронена в фамильном склепе Шереметевых в Александро-Невской Лавре, и на ее надгробии сделана такая надпись: «Шереметева графиня Прасковья Ивановна, рожденная от фамилии Польских шляхтичей Ковалевских, супруга действительного тайного советника, сенатора, обер-камергера, Святого Андрея Первозванного, Св. Владимира 1-й степени и прочих Российских и иностранных орденов кавалера, графа Николая Петровича Шереметева, родилась 20 июля 1768, в супружество вступила 6 ноября 1801 в Москве, скончалась в С.-Петербурге 23 февраля 1803 в 3 часа по полуночи».
Сам граф на похоронах не присутствовал – смерть жены так потрясла его, что он несколько дней пребывал в беспамятстве, а придя в себя, целые дни проводил в парковой беседке, где любила сиживать Прасковья.
А в Москве Шереметев поручил Джакомо Кваренги достроить Странноприимный дом как памятник Жемчуговой. Граф знал, что все свои личные средства графиня завещала семьям нуждающихся ремесленников. Она хотела, чтобы на ее деньги выкупали должников, достойно хоронили нищих, а кроме того, она, слишком хорошо зная, что такое неравный брак, хотела обеспечить приданым девушек из бедных семей.
Остаток жизни – а граф пережил жену на 6 лет – он, в память о любимой жене, находил утешение только в богоугодных делах и все свободное время отдавал благотворительности. Строил Странноприимный дом, больницы и храмы в Москве, Петербурге, Ростове. Раздавал милостыню, жертвовал деньги на сиротские пособия, на создание библиотек. И даже деньги, которые должны были быть потрачены на достойные похороны, граф завещал раздать бедным. Так что похоронили его в простом деревянном гробу в родовой усыпальнице Шереметевых – там же, где была погребена его супруга.
Внебрачные дети были и у самого графа Шереметева. Старшая из них, Александра, была почти ровесницей его сестры Маргариты. Граф обожал дочь, но та отличалась слабым здоровьем и умерла, не дожив до девятнадцати лет.
Еще одним «воспитанником» графа Николая Петровича был Иван Якимов, который родился в январе 1780 года и умер в возрасте двадцати четырех лет.
Через некоторое время после смерти графини Прасковьи Ивановны в жизни графа Николая Петровича появилась другая женщина – Елена Семеновна Казакова, которая также была одной из артисток Шереметевского крепостного театра и после его закрытия оказалась вместе с семьей графа в Петербурге.
Сначала Алена, как ласково звал ее граф, была няней его сына, но затем граф, которому приглянулась симпатичная и неглупая девушка, сделал ее своей невенчанной женой. Она родила Николаю Петровичу троих сыновей, которые росли вместе с Дмитрием, его законным сыном, который по желанию своего отца стал их крестным.
Старший из них, Николай, родился в 1805 году и умер в возрасте шести лет. Сергей родился год спустя и прожил долгую жизнь. А младший, Александр, родился в 1809 году, уже после смерти своего отца.
Свою новую семью граф включил в завещание. Сначала он распорядился выплатить Алене Казаковой, как няне его сына, десять тысяч рублей.
Однако позже, незадолго до смерти, граф изменил завещание, распорядившись выплатить Елене Семеновне «яко приверженной ко мне отличною преданностию и истинным усердием о предохранении здоровья и спокойствия как моего, так и сына моего», сто тысяч рублей, а ребенку, который должен был у нее родиться, – двести тысяч. Ее старшим сыновьям, Николаю и Сергею, «яко воспитанникам моим, весьма близким сердцу моему, доставить по кончине моей по двести пятьдесят тысяч рублей», причем деньги надлежало выплачивать частями, а тем временем проценты с этой суммы должны были пойти на их содержание, обучение и воспитание.
Граф не делал разницы между своими сыновьями – воспитывались и росли они вместе, Елена Семеновна также жила в доме графа – конечно, не на правах хозяйки дома, но, однако же, располагая собственными комнатами и прислугой.
Но все же до конца жизни граф Шереметев не мог забыть свою жену Прасковью, продолжая тосковать по ней и в память о ней заниматься благотворительностью.
Глава 15
«Жить на Шереметевский счет»
Понимая, что сын, не зная своей матери, может не понять, чего ради его отец совершил такой вопиющий мезальянс, граф оставил особое «Завещательное письмо», в котором рассказал о Прасковье, о своих отношениях с ней, о ее характере и об истории их любви. Рассказывая в записках сыну о покойной матери, граф напоминал ему, что не знатность и не славу, а лишь благие дела можно взять с собой за двери гроба.
Управляющим делами малолетнего графа, к шести годам оставшегося сиротой, был назначен троюродный брат Николая Шереметева – Василий Сергеевич Шереметев, внук генерал-майора Василия Петровича Шереметева. Главные имения этой ветви рода находились в нижегородском крае, поэтому их часто называют «нижегородскими» Шереметевыми.
Рос мальчик в окружении большого числа людей, среди которых, впрочем, не было его родственников – только опекуны и воспитатели. Родственники со стороны отца не желали знать сына «крепостной девки», а родственники со стороны матери попросту не имели возможности с ним видеться, так что единственным близким человеком была для него подруга покойной матери, Татьяна Шлыкова, которая, исполняя данное обещание, не отлучалась от ребенка, стараясь заменить ему и отца, и мать.
О родителях она рассказывала ему совсем мало – отдельные фразы, факты, намеки.
Видишь этот крест? – говорила она маленькому Дмитрию, указывая на киот с образами, центральное место в котором занимало распятие с мощами. – Им тебя матушка благословила перед смертью. Как почувствовала, что скоро ее час настанет, велела подать ей крест и благословила.
С тех пор Дмитрий не расставался с этим крестом, она всегда занимал почетное место среди образов в его комнате.
А батюшка твой, – говорила она в другой раз, – всегда так щедро милостыню раздавал. Как идет куда – так монеты горстями рассыпает.
И Дмитрий, по примеру отца, всегда носил с собой кошелек с мелкими деньгами, которые щедро раздавал нищим возле церквей.
В день своего совершеннолетия – в 3 февраля 1820 года – он вступил во владение всем имуществом и был произведен в камер-пажи. Представляясь по этому случаю императору Александру I, он сказал, что «имеет усердное желание не только охранять во всей неприкосновенности памятник человеколюбия, родителем его воздвигнутый, Странноприимный Дом в Москве, но и усугубить благотворительность заведения сего на пользу общую». И сразу сделал большое пожертвование на имя императрицы Елизаветы Алексеевны на нужды благотворительности.
Через три года пришло время поступать на службу, и он выбрал для себя военное дело, поступив в Кавалергардский полк. Служба его продвигалась вполне успешно, он получал повышения и ордена, хотя император Александр Павлович относился к нему прохладно, хорошо помня историю брака его родителей.
Служба его была достаточно однообразна: внутренний караул, подготовка к парадам, парады, но сам он своим положением был доволен – к нему благоволил командир полка граф Степан Федорович Апраксин, а назначение флигель-адъютантом государя воспринял как большую милость.
Но при этом Дмитрий был человеком довольно застенчивым, молчаливым, избегал шумных сборищ, которые устраивали молодые офицеры, никогда не играл в карты.
«Многие упрекали его в стремлении отдалиться, – писал через много лет его сын. – Он, действительно, избегал знакомств и встреч, особенно – в последние годы. Отчасти это объясняется тем, что ему трудно было просто показаться на улице. В Москве его стерегли на разных перекрестках, следили за его прогулками и набрасывались на него с различными просьбами и вымогательствами. Было время, когда весь Воздвиженский дом наш, со всеми флигелями его, исключительно был занят даровыми квартирами, служащими лицами и пенсионерами. Ни одной квартиры не сдавалось внаем, а вдоль решетки дворца, выходящей на Никольскую улицу, ютились лавки торговцев старыми книгами».
Круг его друзей был весьма небольшим, и одним из людей, с которыми он сошелся достаточно близко, был художник Орест Кипренский. Он пользовался особым расположением графа Шереметева, который чувствовал в нем некую родственную душу: Кипренский был незаконнорожденным сыном дворянина, при этом номинально числясь сыном одного из крепостных, но, обнаружив с раннего возраста недюжинные способности к рисованию, смог получить вольную и окончить академию художеств. Оба они были в обществе на особом положении – в эдаком своего рода социальном вакууме.
В 1824 году в Фонтанном доме Кипренский написал большой парадный портрет графа Шереметева в кавалергардском мундире на фоне анфилады комнат Фонтанного дома. Портрет этот, показанный на выставке в Академии художеств, затем купил у художника за пятнадцать тысяч Василий Сергеевич Шереметев и пожертвовал его для украшения Столовой залы Странноприимного дома, велев повесить картину напротив портрета графа Николая Петровича, его отца и учредителя Странноприимного дома.
Шереметев выплачивал множество пенсий и пособий, содержал Странноприимный дом, платил врачу, который в нем работал, но при этом долги его исчислялись миллионами. Обладая не только застенчивым, но и весьма доверчивым характером, он позволял безбожно обворовывать себя своим управляющим. Многие его родственники жили за его счет, получали от него деньги, останавливались и подолгу жили в его петербургских и московских домах. В то время появилась поговорка «жить на Шереметевский счет», и к концу тридцатых годов на этот счет существовали московские храмы, обители, гимназии, приюты и отчасти Петербургский университет.
Благотворительность сослужила ему хорошую службу – он смог, наконец, заслужить уважение и в обществе, и в императорской семье.
В 1838 году граф был уволен от военной службы «для определения к статским делам», с причислением к Министерству внутренних дел, а из гвардии ротмистров он был переименован в коллежские советники и пожалован званием камергера двора. Уволен он был по собственной просьбе. Шереметеву давно не по душе была та деятельность, которой он вынужден был заниматься.
14 декабря 1825 года он должен был скакать вывести свой полк усмирять восстания на Сенатской площади – ему было велено ударить по мятежникам картечью.
Но, выехав на площадь, граф не смог заставить себя начать стрелять. Крики раненых, люди, падающие под копыта лошадей, свист пуль – все смешалось в его глазах. Увидев, как его приятелю барону Веллио картечью оторвало руку, Шереметев бросился на помощь конногвардейцу, решив вернуться с ним в Фонтанный дворец. Долгое время поправлялся и барон Веллио, и сам Шереметев – вскоре он свалился с горячкой, не пережив нервного потрясения.
По всей вероятности, именно с того дня стал избегать Дмитрий Николаевич явного царского благоволения и царских милостей и начал раздумывать о том, чтобы оставить службу, поджидая хорошего момента.
Кроме того, ему не нравилось общество офицеров, а их развлечений и интересов он не разделял.
Глава 16
Дуэль четверых
О том, какого рода развлечения были популярны среди офицеров того времени, может свидетельствовать следующая история, одним из участников которой стал дальний родственник графа, Василий Васильевич Шереметев.
Как правило, молодые люди часто посещали театры, причем, по установившейся традиции им нельзя было брать места дальше определенного ряда. Граф Дмитрий Николаевич в молодости увлекался балетом и не мог не восхищаться Авдотьей Истоминой.
Истомина была, пожалуй, самой популярной актрисой того времени. Воспитанница театрального училища, ученица Шарля-Луи Дидло, воспетая Пушкиным в «Евгении Онегине», наибольшим успехом девушка пользовалась в балетах «Зефир и Флора», «Африканский лев», «Калиф Багдадский», «Евтимий и Евхариса», «Роланд и Моргана», «Лиза и Колен», «Лелия Нарбонская».
Балетные и драматические артистки часто становились содержанками гвардейских офицеров, отношения офицеров с девушками служили поводами для дуэлей, и именно во время одной из таких дуэлей из-за восемнадцатилетней Истоминой погиб Василий Шереметев.
Эта дуэль состоялась за несколько лет до появления Дмитрия Шереметева в полку – в ноябре 1817 года на Волковом поле. Штабс-ротмистр Кавалергардского полка Василий Шереметев, сын Василия Сергеевича Шереметева и четвероюродный брат графа Дмитрия, стрелялся с чиновником Иностранной коллегии и камер-юнкером Александром Завадовским.
К тому моменту Истомина уже два года была содержанкой кавалергардского штаб-ротмистра Шереметева. Всегда окруженная толпами поклонников, девушка вызывала у Шереметева жгучую ревность. Наконец, во время одной из ссор Истомина съехала к своей подруге. Шереметев же, в расстроенных чувствах уехал из города на несколько дней.
Все приятели Шереметева знали о ссоре, половина из них были сами влюблены в Истомину, и через пару дней начинающий литератор Грибоедов, друживший с Шереметевым, повез балерину «на чай» к другому своему приятелю, камер-юнкеру графу А. П. Завадовскому, с которым делил квартиру в столице. Очарованная обходительностью и прекрасными манерами Завадовского, балерина задержалась там на два дня.
Вернувшись в город, Шереметев узнал об измене своей ветреной возлюбленной и, подстрекаемый еще одним своим приятелем А. И. Якубовичем, вызвал Завадовского на дуэль. Якубович и Грибоедов также обещали драться – они и сами были неравнодушны к хорошенькой балерине, а кроме того, дуэль казалась им обычным развлечением. Условия самые жестокие: стреляться с шести шагов.
Первым стрелял Шереметев. В последний момент его рука дрогнула, и пуля лишь оторвала воротничок сюртука Завадовского. Разъярившийся Завадовский выхватил пистолет, выстрелил в Шереметева и попал ему в живот. Шереметев тут же упал и с криком стал кататься по снегу.
Что, вкусно? – усмехнулся Каверин, еще один свидетель дуэли.
Якубович, специалист по дуэлям, вытащив пулю, протянул ее Грибоедову со словами: «Это – для тебя». Спустя сутки Шереметев умер.
Из-за трагического исхода схватки первой пары вторая дуэль была отложена, хотя по правилам четверной дуэли секунданты должны были стреляться следом.
Вторая дуэль состоялась лишь осенью 1818 года. Якубович был переведен в Тифлис по службе, там же оказался проездом и Грибоедов, направляясь с дипломатической миссией в Персию.
Грибоедов понимал, что дуэли не избежать, и очень переживал, опасаясь, что, невольно став причиной одной смерти, может стать и причиной другой. Он пытался отговорить Якубовича стреляться, но тот был намерен идти до конца.
Секундант Якубовича Муравьев нашел местечко у Татарской могилы за селением Куки, где был овраг. Секундантом Грибоедова был его сослуживец, дипломат Амбургер. Назначили барьеры. Противники продвинулись навстречу друг другу и около минуты выжидали. Первым стрелял Якубович, попав Грибоедову в левую руку. Грибоедов понимал, что тот специально промазал, не желая новых смертей, и тоже в последний момент ответ пистолет, выстрелив противнику в ногу.
Шрам от этого ранения остался у Грибоедова на всю жизнь, и именно по нему удалось впоследствии опознать обезображенный труп Грибоедова, убитого религиозными фанатиками во время разгрома русского посольства в Тегеране.
Эту дуэль еще долго помнили в обществе, и, разумеется, граф Дмитрий Шереметев не мог не знать о том, как погиб его родственник.
Глава 17
«Листок из альбома»
В 1837 году граф Дмитрий Шереметев женился на своей дальней родственнице – Анне Сергеевне Шереметевой, дочери Сергея Васильевича Шереметева, дед которой – Василий Владимирович Шереметев – был четвероюродным братом графа Дмитрия Николаевича. Семья Анны Сергеевны принадлежала к одной из нетитулованных ветвей Шереметевского рода.
Очаровательная и умная девушка была фрейлиной императрицы Александры Федоровны, а кроме того – талантливой певицей и пианисткой.
Фрейлины, которые набирались из самых хорошеньких девушек, обязаны были уметь танцевать, музицировать, петь, ездить верхом, играть в салонные игры, дежурить при императрице во дворце, сопровождать ее в выездах в город, в театр, присутствовать на семейных торжествах, военных парадах, дипломатических приемах. При этом зачастую девушке не позволялось даже самой выбрать себе прическу и платье.
«Уже два вечера я причесываюсь с локонами по желанию Императрицы, – писала Анна своим родным в деревню, – которая предпочитает видеть меня с локонами, нежели с гладкими волосами. Государь также находит, что новая прическа лучше; так что я почти обязана оставить свою удобную прическу».
Именно там, у императрицы во дворце, граф снова встретил свою будущую жену. Первая встреча произошла еще девять лет назад на празднествах по случаю коронации императора Николая I. Уже тогда Дмитрию понравилась эта милая шестнадцатилетняя девушка, но он не решился сделать предложение. Сейчас, вновь встретив ее на балу, он пригласил девушку на попурри и был совершенно очарован ею. Она была не самой хорошенькой при дворе, но, несомненно, одной из самых умных и очаровательных девушек.
Он решил жениться на ней, однако это было не так просто. Фрейлины, не имеющие право даже выбирать, носить ли прическу с локонами или гладко зачесывать волосы, тем более были несвободны в выборе супругов. Требовалось получить высочайшее разрешение на брак, но для графа Шереметева, унаследовавшего сказочное состояние своего отца, не было ничего невозможного.
Венчание происходило неподалеку от Фонтанного дома, в придворной церкви Аничкова дворца, где жила императорская семья.
На свадьбе присутствовала тетка невесты Екатерина Васильевна, которая потом писала родственникам: «С последней свадьбы Царской фамилии еще не было столь великолепной, как наша. От Дворца до его дома толпа народа и кареты. Двор полон был народа, но одних его крестьян впускали. Как тронулась его карета от подъезда ехать к венцу, то все сняли шляпы и стали креститься… Венчание было очень хорошо. Она просила, чтобы позволено было ее духовнику, который также духовник Великих княжон, ее венчать. Все кроме шаферов стояли в отдалении от них и всем хорошо было видно. Граф и Анюта стояли как должно христианам, понимаю всю важность таинства брака. По окончании она подошла к Императору и Императрице, которая очень нежно ее обняла. Государь подошел поздравить сестру (мать невесты), поцеловал у нее руку, потом Государыня всех нас поздравляла и давала руку. Пошли все к ней в комнаты пить чай. Государь после взял новобрачного с собой и отвез в дом его. Анюта осталась еще благодарить Государыню. Простилась с нею, с Великими княжнами, со всеми фрейлинами и поехала с Великим князем и матерью в дом свой (Фонтанный дом), где встретил Государь с хлебом и солью… благословил ее и графа и повел в дальние комнаты. Ходил по всему дому, был очень весел. Пробыл около часу, пил здоровье молодых и с Великим князем оставил их… Вечер свадебный кончился в 11 часов… По всему можно надеяться, что Анюта будет счастлива».
В следующем письме она сообщала родным: «…Слава Богу, наши молодые кажутся очень счастливыми. Он не наглядится на нее. После обеда она отдыхает. Все это время очень уставала. То он сидит подле нее. Если заснет, то граф несколько раз взойдет только посмотреть на нее… Если Анюта не будет чувствовать своего счастия, то верно сама виновата будет… Дай Бог им в своем великолепном дворце жить благополучно и наполнить его любовию, которая должна быть, если будут знать друг друга цену».
Дмитрий был счастлив с Анной. Застенчивый характер молодого человека прежде не позволял ему свободно чувствовать себя на публике, теперь же, в обществе своей прекрасной спутницы, он стал более смелым и раскованным. Анна же, которая буквально купалась в обожании своего супруга, тоже необыкновенно расцвела и похорошела.
15 апреля 1838 года родился их первый сын, которого решено было назвать Николаем в честь деда. Крестным ребенка стал сам государь Николай Павлович, лично прибывший в домовую церковь на крестины, а крестной матерью стала мать Анны, Варвара Петровна Шереметева, бабушка младенца.
После родов, долгое время сидя дома, Анна заскучала. В Фонтанном доме, где жили супруги, была обширная библиотека, но она находилась в таком беспорядке, что пользоваться ею было почти невозможно, поэтому Анна с помощью своего личного библиотекаря привела ее в порядок и дополнила по своему вкусу. Будучи женщиной образованной, она очень увлекалась чтением и следила за всеми литературными новинками.
Как и ее муж, графиня Анна Сергеевна много занималась благотворительностью: с 1838 года стала членом Императорского женского патриотического общества, исполняла обязанности попечительницы школы этого общества в Нарвской части Санкт-Петербурга.
Во многом благодаря Анне дом Шереметевых стал одним из великосветских центров Петербурга. Графиня Анна Сергеевна устраивала в Фонтанном доме вечера, на которых присутствовали, кроме приглашенных гостей из высшего общества, иностранных дипломатов и путешественников, многие русские и зарубежные музыканты. Она была близкой подругой многих людей из творческой среды, а ее постоянными гостями были Рубини, Виардо, пианисты Тальберг, Лист.
Теодор Делер, который сочинял музыку для Шереметевской Капеллы, также часто бывал в их доме, и там он познакомился с младшей сестрой графини – Елизаветой Сергеевной Шереметевой, и впоследствии женился на ней.
Неоднократно бывала в Фонтанном доме Прасковья Арсеньевна Бартенева, фрейлина императрицы, замечательная певица-любительница, ее с графиней Анной Сергеевной связывали общее прошлое при дворе и дружеские отношения после замужества Анны. Бартенева не пропускала ни одного домашнего концерта Шереметевых и сама часто выступала на них.
Бывал на этих вечерах и Борис Сергеевич Шереметев, младший брат хозяйки дома, который также очень любил музыку и получил известность как композитор-любитель. Именно он написал музыку на стихи Пушкина «Я вас любил», на слова Тютчева «Еще томлюсь тоской желаний», графа А. Толстого «Средь шумного бала», которые до сих пор являются очень популярными романсами.
Осенью 1842 года она вместе с маленьким сыном Николаем и сестрой Елизаветой Сергеевной отправилась в Париж – Елизавета Сергеевна мечтала брать уроки игры на фортепьяно у знаменитого Шопена. Сестры познакомились с композитором, обе пели для него, Елизавета взяла несколько уроков. Шопен был так поражен красотой и талантом Анны, что тут же сделал набросок мелодии в ее нотной тетради – мелодии, которая потом стала носить название «Листок из альбома». Листок этот, на котором великий композитор написал посвященную Анне мелодию, долго потом хранился среди бумаг Шереметевых.
Из Парижа сестры отправились в Италию, где посещали оперу и слушали итальянских музыкантов, а затем вернулись в Россию, где их встретил Дмитрий Николаевич.
Но уже в начале 1843 годов в семье Шереметевых случилось несчастье: умер от скарлатины их единственный и горячо любимый сын четырех лет от роду. Анна долго не могла прийти в себя и оправилась от своего горя только с рождением второго ребенка. 1844 года в Фонтанном доме у супругов родился второй сын. В графской семье была традиция – давать детям имена в честь кого-то из предков, и мальчика назвали Сергеем в честь Сергея Васильевича Шереметева, отца графини Анны Сергеевны.
Лето семья обычно проводила в Кусково, которое Анна любила больше всех других Шереметевских усадеб. И именно в Кусково ей суждено было умереть – летом 1849 года она простудилась и угасла буквально за несколько дней. Ей было всего 38 лет.
Тут же поползли слухи, что молодая женщина была отравлена бульоном, который в тот день подавали к столу.
Кто-то из завистников графа отравил его жену, – шептались при дворе. – Подкупил повара или кого-то из слуг, чтобы те подсыпали отраву в бульон. Она только съела ложку – сразу почернела и упала замертво.
Но врагов у графини не было – просто некому было совершить такое преступление.
После смерти жены граф остался жить в Москве. Он заперся в своем доме и не выходил оттуда целыми днями, проводя время перед портретом жены. Через лакея он отдавал указания касательно воспитания сына.
Через некоторое время поползли слухи, будто он состоит в связи с сестрой покойной жены, девицей Варварой Сергеевной Шереметевой. Ее и правда слишком часто видели в его доме, притом пьяной, она отличалась эксцентричными выходками и однажды собственноручно высекла всех учениц школы, которая находилась под ее патронатом. Когда об этом узнал император, он приказал ей немедленно убраться из Шереметевского дома под угрозой заключения в монастырь, а самому Шереметеву велел приехать в Петербург и заниматься воспитанием сына.
В Петербурге Шереметев жил очень замкнуто, при дворе не появлялся, не общался даже с собственным сыном, а все время проводил в обществе своих кучеров и лакеев. Чтобы не обижать императорскую семью и влиятельных знакомых, он подговорил швейцаров во всех дворцах, и те приносили ему на дом книги, в которых обычно расписывались посетители. Таким образом, сидя безвылазно дома, Шереметев создал иллюзию того, что периодически выезжает с визитами.
В 1857 году граф Дмитрий Николаевич вступил во второй брак, обвенчавшись с Александрой Григорьевной Мельниковой, которая была приятельницей его любовницы Варвары. Невеста была моложе жениха на 22 года, однако к моменту заключения брака уже считалась старой девой. Граф хотел, чтобы у его сына была мать, но сделал не лучший выбор.
Свадьба состоялась очень тихо и скромно, и первое время такой же тихой была и жизнь супругов, но затем Александра Григорьевна поняла, что ее мужа, человека доверчивого и непрактичного, попросту обкрадывают, и что некоторых служащих надо срочно удалить. Она посчитала первым своим долгом освободиться от запутавших его управляющих и людей, злоупотреблявших доверием. Кроме того, став графиней Шереметевой, Анна Григорьевна стремилась всячески подчеркнуть свой новый, более высокий социальный статус. Это проявлялось, например, в том, как она занималась благотворительностью. Если граф предпочитал делать добро так, чтобы как можно меньше публики это видело, она, напротив, стремилась к наибольшей публичности.
Графа эти новые порядки в доме и его жизни раздражали, но неуемная жажда деятельности не покинула его жену даже с рождением сына Александра, крестным которого стал сам император.
Однако вскоре случились перемены гораздо более глобальные и болезненные для графа – освобождение крестьян.
Граф был одним из крупнейших землевладельцев, ему принадлежали земли с крепостными крестьянами в разных уездах Владимирской, Воронежской, Курской, Московской, Нижегородской, Орловской, Рязанской, Санкт-Петербургской, Симбирской, Смоленской, Тульской, Харьковской, Ярославской губерниях, конный завод в селе Серебряные пруды Веневского уезда Тульской губернии, четыре каменных дома в Петербурге и два в Москве, дачи на Петергофской дороге и в Павловске под Петербургом и в селах Кусково и Останкино под Москвой, несколько имений в Лифляндии, в Пензенской и Тверской губерниях, а также несколько каменных и деревянных строений в Москве, Петербурге и Кронштадте. В общей сложности ему принадлежало в тринадцати губерниях более ста пяти тысяч душ.
Благосостояние графа Шереметева сильно пошатнулось, но сын его впоследствии писал о том, что в столицу стали съезжаться депутации от крестьянских обществ «для изъявления благодарности и верноподданнических чувств» государю, и крестьяне Шереметева «…явились к отцу с настоятельной просьбой самому вести их к государю – что без него они не желают подносить хлеба-соли и отделять себя от него в такую знаменательную и торжественную минуту. Отца это заявление очень порадовало и утешило… В назначенный день отец отправился во дворец во главе крестьянской депутации… и это появление отца с крестьянами, видимо доставило, удовольствие государю. Он обласкал крестьян и указал на тесную и живую связь их с такими помещиками, каким был мой отец».
Шереметев вынужден был сократить свои личные расходы с тем, чтобы не сокращать расходы на благотворительность. Он по-прежнему помогал различным общественным организациям, но после отмены крепостного права с финансированием расходов Странноприимного дома сложилось катастрофическое положение, и Главной конторе графа Шереметева приходилось изыскивать дополнительные суммы.
Когда граф решил составить завещание, жена едва не убедила его исключить из завещания первого сына и оставить все Александру. Лишь в последний момент Дмитрий Николаевич одумался и оставил старшему сыну в наследство Фонтанный дом.
Остальное наследство было поровну разделено между детьми и женой графа.
Кроме того, в своем завещании граф Дмитрий Николаевич Шереметев возлагал на старшего сына обязанность попечителя Странноприимного дома.
Умер граф 12 сентября 1871 года. На пороге своего кабинета в Кусково он замер, пошатнулся и упал замертво.
«Крестьяне несли его на руках через всю Москву, к пути следования в Александро-Невскую Лавру, где, согласно завещанию, погребен он был рядом с отцом и матерью, графиней Прасковьей Ивановной. Когда он лежал в гробу, черты лица его выпрямились, и меня поразило сходство его с нею!» – писал с горечью его сын Сергей Шереметев.
Глава 18
Музыкант из рода Шереметевых
Поделиться книгой: