Великий врачеватель

Дорога до Гурганджа была длинна. Через селения и рабаты, через степь и пески к Амударье, к рабату Джигербент. Там была переправа с правого берега на левый

по мутной желтой воде, по широкой реке, глубины которой неизвестны. В низинах реки росли рощи, зрели фрукты в садах, а стоило отойти на несколько переходов — фарсагов, начинались пески, голодные и сухие. Джигербент — это уже Хорезм. Здесь свои обычаи и привычки, и даже язык иной — хорезмийский, слегка отличающийся от таджикского.

Хусайн спал в рабатах, ел вместе с купцами, с погонщиками верблюдов и воинами, охранявшими товар от случайных людей.

Наконец они подъехали к воротам Гурганджа. Заплатили въездную плату. На минуту стало страшно. Незнакомые улицы, незнакомые дома, неизвестные люди.

— Пока остановишься у меня, — предложил купец. — Я буду счастлив дать кров ученейшему человеку.

На центральной площади продавали баранов. Эта площадь походила на Регистан в Бухаре. С двух сторон площади стояли дворцы. Первый построил хорезмшах Мамун. Хусайн долго рассматривал ворота этого дворца. Торговцы, бродяги в грязном тряпье крутились около ворот, закидывали головы, разглядывали росписи. Напротив, перед дворцом отца построил свой дворец нынешний хорезмшах Али, сын Мамуна.

Совсем недавно Гургандж не был столицей Хорезма. Столицей был Кят. Кят стоял километров на двести выше по течению на правом берегу Амударьи, у самой воды.

— Наш город великолепен. В нем много знатоков изящной литературы, строители домов отличаются искусством, в нашем городе у чтецов корана самые красивые голоса, и нет им равных по благородству и познаниям. В нашем городе много богачей, много красивых

вещей и хороших товаров! — так говорили жители Кята. — В нашем городе — дворец хорезмшаха.

И это было справедливо.

Ваш город — вонючая лужа. Его в любое время года заливает вода. Нечистоты проникают во все места. Не один приезжий утонул в ваших ямах грязи с наступлением темноты. — Так говорили жители Гурганджа жителям Кята.

И это тоже было справедливо.

Но главным городом был Кят.

В 995 году эмир Гурганджа Мамун осадил Кят. Жители долго сопротивлялись. Многие погибли. Мамун, получив Кят, получил и титул хорезмшаха, что значит — царь Хорезма. Город был жестоко разгромлен. Многие жители покинули дома, переселились в другие места. До последних сил вместе со всеми сопротивлялся, а потом ушел из города и молодой Бируни.

Сын Мамуна хорезмшах Али был образованным человеком. При его дворе собирались математики и философы, врачи и законоведы — факихи. Это собрание позже стали называть «Академией Мамуна».

Может быть, пойти прямо к хорезмшаху, дождаться его выхода из ворот? — советовался Хусайн с купцом.

Лучше сделай иначе: пойди на прием к везиру ас-Сухайли и скажи, что ты знаток законов. Он известный законовед — факих — и потому любит факихов, принимает их ласково.

Для похода к везиру Хусайн оделся особо. Конечно, он надел лучший халат. Но главное было надеть, как нужно, чалму, не забыть тайласан. Чалму полагалось повязать так, чтобы оставался длинный конец. Этот конец проходил под подбородком, перекидывался через правое плечо за спину. На другом плече лежал длинный

кусок ткани — тайласан. Тайласан можно было превратить и в накидку. Так одевались факихи в те дни. По одной только одежде становилось ясно: этот человек ученый, факих.

Идя на прием, Хусайн обдумывал, как начать разговор. Надо было сразу убедить везира, что перед ним не случайно заброшенный судьбой юноша, а человек, глубоко знающий законодательство, образованный в других науках и не имеющий никаких дурных намерений, наоборот — желающий приносить только пользу везиру и хорезмшаху Али ибн-Мамуну.

От первых фраз зависело многое. Например, если Хусайна возьмут на службу, то ведь положат и жалованье. А если на службу не возьмут, то, естественно, жалованья ждать неоткуда. А деньги кончались...

Говорить придуманные по пути фразы Хусайну не пришлось. Везир ас-Сухайли, узнав имя молодого факиха, заулыбался, сам стал перечислять его достоинства:

Удивительное лечение эмира Нуха ибн-Мансура. Ну как же, это только незнающие люди считают Хорезм окраиной мусульманского мира. Мы узнаем новости часто раньше других. Двадцать томов разъяснений к фикху для ал-Барки. Говорят, благодаря им ал-Барки стал лучшим законоведом в Бухаре. Только жаль, что читает он их в одиночку и никого к этим книгам не допускает. А так полезно было бы размножить их...

Вероятно, везир переписывался с ал-Барки или с его знакомыми.

Везир пригласил Хусайна на собрание ученых.

Это собрание удостаивает посещением сам хорезмшах, и ему будет интересно послушать рассуждение образованнейшего, человека.

А главное — везир назначил Хусайну жалованье.

Он сказал, что не станет обременять Хусайна долж

ностью. Пусть Хусайн занимается науками. И везир надеется, что своими открытиями Хусайн прославит и Хорезм, и двор хорезмшаха.

Жалованье было даже больше, чем ожидал Хусайн. Хусайн с трудом удержал радостную улыбку, когда везир ас-Сухайли назвал сумму. Но, видимо, все-таки лицо Хусайна выдало многое, потому что везир тут же, как бы между прочим, позвал писца, продиктовал ему и протянул бумагу Хусайну.

Деньги можно получить сегодня.

Хусайн почти бежал по улице, так ему было радостно. Он тут же решил снять дом для семьи и написать письмо брату Махмуду, чтобы тот распродал имущество, собрал мать, слуг и отправлялся сюда, в Гургандж.

На ученое собрание сошлись люди разных возрастов. О некоторых Хусайн слышал раньше. Пришел Абу-ал Хайр Хуммар — известный врач. Пришел главный судья — кади. Судья поздоровался со всеми уважительно, но ни разу не улыбнулся. Он хмуро сел на свое место и сидел молча. Среди всех выделялся красивый юноша в очень дорогой одежде из египетского шелка. Везир ас-Сухайли шепнул Хусайну, что это Абу Наср Аррак, племянник хорезмшаха, талантливый математик.

Везир подвел Хусайна к Арраку и проговорил:

Разреши, Абу Наср, представить тебе этого молодого человека, Абу Али ибн-Сину, о чьих способностях в деле врачевания давно уже ходит слава.

Аррак удивился:

Оказывается, ты врач, — сказал он Хусайну. — А я подумал, что наш везир привел еще одного факиха.

Абу Али образован в фикхе не менее, чем в медицине, — сказал везир.

А в математике? — спросил Аррак. И начал говорить Хусайну о математической работе Бируни.

А когда Хусайн сказал, что он тоже знает об этой работе, Аррак обрадовался, и они наперебой стали рассказывать о книге Бируни «Хронология древних народов». Главный кади сидел около и недовольно морщился. Потом Аррак стал рассказывать о новом астрономическом приборе, который Бируни изобрел вместе с математиком ас-Сахри. Судья повернулся к ним и вдруг пробубнил:

Изучать то, что не написано в коране, лишне и преступно.

Но в это время вошел сам хорезмшах Али ибн-Мамун, не старый, крепкий мужчина. Все замолчали. Хорезмшах сел и предложил сесть собравшимся.

В тот день главное выступление делал везир. Он рассказывал об истории права наследования. Как наследовали имущество в Древней Греции, в Византии, как наследуют у мусульман.

Иногда везир ошибался.

Потом, когда его выступление стали обсуждать, Хусайн заметил уважительно:

Вероятно, наш ученейший и образованнейший везир еще не успел прочитать книгу Бируни, иначе бы он не допустил некоторых неточностей.

И тут в зале внезапно наступила жуткая тишина. Потом везир как-то странно кашлянул, а Аррак дернул Хусайна за рукав.

Но Хусайн докончил:

Бируни по ряду вопросов придерживается другого мнения.

Молчание продолжалось. На Хусайна никто не смотрел. Все смотрели на хорезмшаха. Хорезмшах тоже молчал. Потом он улыбнулся.

Кто этот юноша? Вероятно, он впервые на нашем

собрании, иначе он не назвал бы так невпопад имя пособника наших врагов.

Теперь могло произойти все, что угодно.

Хусайн знал многих ученых, жизнь которых оборвалась в момент, когда они обратили на себя гнев тирана.

Но хорезмшах продолжал улыбаться.

Подойди же, назови нам свое имя.

Хусайн пошел. Ноги его почему-то плохо двигались...

Это молодой Абу Али Хусайн... — начал везир.

Мы думаем, если у него хватило смелости произнести в нашем дворце это имя, то хватит смелости назвать и себя.

Хусайн подошел ближе, поклонился и назвал свое имя.

А теперь расскажи нам, о чем же говорит тот человек в своей книге.

Слушающие задвигались.

Хусайн коротко пересказал главы Бируни о религиях и законах греков, римлян, персов. Заодно он исправил несколько неточностей в выступлении везира.

Никто его не перебивал. Все внимательно слушали.

Однако знания твои глубоки в этих вопросах, — сказал хорезмшах. — Мы довольны твоим первым выступлением на нашем собрании. И вот что... ты имеешь книгу того человека? — Хорезмшах никак не хотел произносить имя Бируни, потому что когда-то сам запретил называть это имя.

У меня есть эта книга, — сказал вдруг громко Абу Наср Аррак, племянник хорезмшаха.

Все посмотрели теперь на Аррака.

Ты первый человек, который произнес имя Бируни вслух при хорезмшахе, — сказал Аррак, когда они выходили из дворца. — Могло бы все кончиться печально. Восемь лет назад, когда войска моего деда ворва

лись в город, Бируни ушел оттуда последним. Потом он придумал о деде несколько оскорбительных шуток. Появись он здесь раньше, не выйти бы ему из тюрьмы.

На собрании у хорезмшаха все обращались друг к другу почтительно. У кого не было титула, того звали по кунье — почетному прозванию по имени сына. Можно было звать человека и по нисбе. Хусайн мог себе взять нисбу Бухари. Из Бухары, значит. Но до него уже был историк с нисбой ал-Бухари.

У Хусайна была кунья — Абу Али.

— Уважаемому человеку необходим титул — лакаб, или кунья, или нисба, — говорил везир. — Представьте, вхожу я в помещение, где сидят десять Хусайнов, и зову: «Хусайн!» Все десять вскакивают, крича: «Я! Я! Я!» Так благородные люди себя не ведут. Лучше я войду и скажу: «Абу Али». И тот Хусайн, к которому я обращаюсь, сразу откликнется. Остальные станут молчать.

На собрании всех звали почетно: отец Исмаила, отец Касима, отец Али.

Хусайн не был отцом. У него не было сына и не было жены. Но скоро он привык к этому почтенному обращению. Его никто уже не называл по имени. Только Абу Али.

Абу Али любил бродить по городу. Он вставал рано утром, задолго до первого призыва к молитве — намазу. Он по-прежнему много занимался, изучал химию, астрономию, физику. Он задумал несколько книг, делал к ним наброски.

Жил Абу Али пока в доме того же купца, с которым приехал из Бухары. Купец отказывался брать с него деньги. Поэтому Абу Али решил заниматься с младшим сыном купца, с десятилетним мальчиком. Купец снарядил новый караван и отправился в неизвестные ему

места ка реку Волгу, в государство Булгар. Оттуда, с севера, от Булгар, привозили в город удивительные товары. Раз в неделю по четвергам открывался пушной рынок. Всевозможные меха продавали в этот день торговцы: соболей, горностаев, хорьков, лисиц, бобров, зайцев. Поблизости был другой базар, там тоже продавались невиданные славянские товары: березовая кора, рыбий клей, огромные острые гладкие кости, которые назывались рыбьими зубами, а на самом деле были моржовым клыком. О моржах Абу Али никогда не слышал и не читал. И не мог представить себе рыб, имеющих такие длинные зубы.

Иногда он с радостью узнавал товары родного города. До Хорезма довозили даже знаменитые на весь мир бухарские дыни. Их везли в свинцовых ящиках со льдом. Конечно, в Хорезме было много своих арбузов и дынь, но даже хорезмшах предпочитал бухарские.

Скоро у Абу Али появились ученики. Это были люди взрослые. Он объяснял им непонятные места в философии, или в фикхе, или в фигурах Эвклида. И конечно, очень часто к Абу Али обращались больные.

Однажды на базаре он заметил, что за ним все время идет какой-то бедно одетый человек. Абу-Али оглянулся, но человек спрятался за верблюда. «Уж не человек ли это султана Махмуда?» — подумал Абу Али. Он прошел шагов сто, несколько раз сворачивая в разные стороны. И повсюду, прячась, человек шел за ним. Тогда Абу Али зашел в тесное помещение к цирюльнику. Подождав несколько минут, он вышел на улицу. И тут же столкнулся с тем неизвестным человеком.

Человек вздрогнул и отступил назад. А потом вдруг заговорил:

— Прости меня, Абу Али, что я нарушаю твой покой. Я знаю, ты приехал недавно из Бухары. Я тоже

приехал из Бухары, и я не всегда был так бедно одет. Обстоятельства и страсть к познанию довели меня до этой жизни. Прошу тебя, пойдем к моему дому, и по дороге я все тебе объясню.

«А если это ловушка и меня поймают в сеть, как глупую птицу?» — подумал Абу Али, идя следом за ним.

Этот человек оказался алхимиком. Он читал древние книги магии и заклинаний. С помощью заклинаний он хотел добиться чудесного превращения дешевых металлов в золото. Когда-то в библиотеке эмира Абу Али тоже просматривал эти книги и сразу понял, как невежественны их авторы.

Осталось совсем немного, — говорил человек по дороге к своему дому, — вставить два-три верных слова в формулу заклинаний, и я превращу в золото сплав олова и меди.

Абу Али вошел в дом этого человека. Дом был пуст. Не было ковров, не пахло пищей. В углах выросла мохнатая паутина. Всюду валялся мусор, обрывки бумаги.

Зато соседняя комната была забита всевозможными ретортами, горелками, химическими принадлежностями.

В саду, в яме горел огонь. Над огнем висел котел, и в нем густой сероватой жидкостью колыхалось расплавленное олово.

Я увидел тебя, когда ты шел по моей улице, — сказал человек, — все бросил и побежал следом. Но так и не решился бы обратиться...

Абу Али вынул кошелек и протянул ему все деньги, какие были там.