Краткая история Турции

Часть вторая

Мировая империя

Мехмету Завоевателю был всего двадцать один год, когда на белом боевом коне он въехал в захваченный Константинополь. Он обладал теми же качествами, что и молодой Наполеон – способностью к мгновенной концентрации, прекрасным пониманием подчиненных и умением вдохновлять их. Он был, конечно, великим полководцем, но, как и Наполеон, он также умел применить себя к оттачиванию действий по построению государства, включая создание системы законов.

Одним из первых действий Завоевателя стал снос гигантской статуи императора Юстиниана, которая возвышалась над площадью перед Святой Софией, но в действительности он был настроен на воссоздание Восточной Римской империи, которую Юстиниан сделал великой в VI веке. Деньги на все предприятие приходили, в основном, от подушных налогов, налагаемых на христиан, которые взамен освобождались от военной службы. Мехмет II очень тщательно следил, чтобы не оттолкнуть их – в конце концов, империя в основном состояла из христиан, и в какой-то степени это просто была Византия, возвращенная к жизни.

Православная церковь сотрудничала с новой властью. Перед осадой в храме Святой Софии стала официально проводиться экуменическая служба, совместная с латинскими христианами. Но православное население отнеслось к этому резко отрицательно; известно, что великий логофет (канцлер) заявил, что предпочел бы султанский тюрбан шапке кардинала. Великий храм держали закрытым на протяжении всей осады, опасаясь, что православные и католики дойдут до рукопашной схватки, и его двери были открыты только в самый последний момент.

Мехмет призвал к себе выдающегося православного диссидента, ученого монаха Геннадия. Они говорили по-гречески, и по итогам встречи был составлен документ, дававший Геннадию титул патриарха, ранг и знаки отличия османского паши, а также признававший за ним право на земельную собственность, что делало его самым крупным землевладельцем в империи. К нему следовало обращаться так, как было принято обращаться к византийским правителям – megas authentes, «великий государь». В это время турки, подобно своим отдаленным (очень отдаленным) кузенам, японцам, испытывали огромные трудности в произношении определенных букв или их комбинаций. Главный город в Каппадокии, Прокопи, был превращен в Ургуп, Сандрака стал Зонгулдаком, а Палеокастрон стал Баликезиром. Титул authentes в турецком произношении стал звучать как эфенди – почтительное обращение по всему Среднему Востоку до настоящего дня. Сотрудничество между новым правителем и христианами было таково, что если султан желал послушать музыку, он щелкал пальцами и посылал за православным хором. В действительности Айя София была переделана в мечеть, но православные сохранили почти все другие свои церкви.

Большинство византийцев осталось в новой империи и процветало: племянники Константина сделали карьеру, один из них стал наместником султана в Румелии, как османы называли свои владения на южных Балканах. Византийские аристократы, обратившиеся в ислам, строили мечети – Хас-Мурад-Паша в Ак-Сарае на западной стороне города, возле городской стены, и Рум-Мехмет-Паша в Ускюдаре, в старом Скутари, на азиатской стороне Босфора. Оба сооружения узнаваемо византийские по конструкции, они выстроены из тонких, плоских кирпичей, искусно уложенных так, чтобы противостоять землетрясениям. В начале XVI века Кантакузен (хотя сам он именовал себя Спандагнино), происходивший из византийского аристократического рода, написал книгу, описывающую близкие и даже кровные взаимоотношения, все еще существовавшие между венецианцами и видными турками.

Константиние, как османы называли свою новую столицу (более позднее «Истанбул» было турецким искажением), нуждался в перестройке, и Мехмет Завоеватель, полностью сознавая, что он является преемником Рима, занялся этим сам. Современный Великий Базар тогда был расположен в старом центре, вместе с соответствующими hans – хорошо оборудованными с гигиенической точки зрения местами, где купцы могли держать своих вьючных животных и безопасно хранить товары. Население Константинополя быстро росло, и к 1580 году в городе проживало 750 000 человек. Он стал гораздо крупнее любого другого европейского города, картины и гравюры западноевропейских мастеров с видами тогдашнего Константинополя и его окрестностей ныне выказывают искреннее восхищение.

Вызывая ворчание некоторых мусульман, Мехмет позволил вернуться в город грекам. Он поселил здесь также евреев и армян – ни один из этих народов не приветствовался в Византии[14]. В генуэзском квартале Галаты, над Золотым Рогом, иностранцы («франки» – отсюда пошло турецкое название сифилиса, frengi) также были допущены жить тут без ограничений. По мере того, как с возвращением стабильности росла торговля, важное значение обрели венецианцы. Гильдии ремесленников, сами находящиеся под жестким контролем властей, следили за ценами и держали очень высокие стандарты качества.

Мехмет проигнорировал дворцы византийских императоров и возвел собственные дворцовые комплексы. У главного церемониального въезда в город, возле Золотых Ворот, он построил громадный замок – Семь Башен; в то же время быстро продвигалась работа по возведению нового дворца на месте, где теперь находится Стамбульский университет. Но этот дворец был построен в слишком византийском стиле, и Мехмет вскоре разочаровался в нем. Он также построил на месте снесенной церкви, где хоронили первых византийских императоров, собственную мечеть (Фарих) со всеми обычными добавлениями к такого рода сооружениям в виде больниц и школ.

Затем началась работа по возведению дворца, который должен был стать мозговым центром всей империи и известен сейчас как дворец Топкапи, что означает «Пушечные Ворота» – из-за его расположения у старой стены. Это, наверное, самое прекрасное расположение из всех дворцов мира – на маленьком полуострове в устье бухты Золотой Рог, у места встречи Босфора и Мраморного моря. Дворец был построен так, чтобы предоставлять максимальные удобства для его обитателей, с огромными садами, тянущимися вниз, к кромке воды.

Тут, за толстыми и высокими стенами, Мехмет II создал из себя тайну, укрывшись от взглядов публики янычарской гвардией, полностью чужеродной для местного населения, с ее новой необычной униформой и странной грохочущей музыкой. Его предшественники обычно были более доступными. Теперь же огромный императорский двор стал государством в государстве, со временем его численность достигла 30 000 человек. К примеру, шестьдесят человек только пекли кексы, а несколько дюжин других предназначались для личного обслуживания султана, как хранители белья или держатели стремени (rikabdar). Существовали отдельные службы для испробования пищи, подаваемой главному дегустатору (casnigirbasi), имелись специальные пажи, которые стояли рядом с султаном, когда он спал ночью – отчасти из-за опасности убийства.

Все чиновники целиком зависели от султана, так как не могли жить вне дворца: они были христианскими мальчиками, забранными из домов в рамках системы девширме. Их обращали в ислам и отправляли на воспитание в турецкие семьи, а затем переводили в жесткие условия придворной пажеской школы. Лучших отбирали на придворную службу, и они могли подняться до самых вершин османского общества в качестве великих визирей или наместников провинций. Позднее эту систему стало принято осуждать, но она лишь в ничтожной степени влияла на состав балканского населения и в любом случае была менее жестокой, чем, к примеру, у английского короля Генриха VI, который создал Итон в качестве закрытой школы, воспитывающей образованных юношей для королевской службы. В действительности бывало, что мусульманские семьи платили своим христианским соседям, чтобы выдать своего сына за христианского мальчика.

По сравнению с последующими турецкими правителями Мехмет II был очень скромным человеком, но власть над мировой империей изменила и его. По странному совпадению, даже умереть в 1481 году он умудрился точно на том же месте, что и Константин – теперь оно называется Гебзе и расположено примерно в тридцати милях восточнее Стамбула на Азиатской стороне Мраморного моря. По легенде, когда-то там же покончил самоубийством и Ганнибал. Теперь это промышленный район, и вид его вызывает печаль у проезжающих мимо.

Когда Мехмет умер, римский папа устроил трехдневную церемонию благодарственных молебнов, с звоном колоколов и шествием процессии кардиналов. То были нелегкие времена для христианства, так как победы султана стали только началом: в течение жизни двух поколений империя утвердилась повсюду, достигнув Атлантического побережья Марокко, ворот Вены, сердца Персии и даже далекой Индонезии.

Но Мехмет II не мог предвидеть этого. В конце XV века и он, и его сын все еще стояли перед грозными проблемами. На севере находилась Венгрия, вполне способная вторгнуться на южные Балканы, а на западе была могущественная, эффективно управляемая Венеция. Она все еще владела большей частью Греции и островами в Эгейском море, с которых венецианские галеры угрожали турецкому судоходству. На восточном побережье Адриатики, в Далмации, находилась цепь портовых городов, построенных на венецианских границах. В горах Албании шла долгая война между турками и местным героем Скандербегом. Эти войны, хотя и религиозные как по смыслу, так и по толкованию, на деле велись за природные ресурсы и торговлю.

На границе Боснии с Сербией находились серебряные рудники – имя Сребреницы, города, который стал свидетелем бойни в югославских войнах 1990-х годов, происходит от славянского слова «серебро». Мехмет же отчаянно нуждался в драгоценном металле для поддержки денежного обращения, которое иначе скатилось бы к медному лому: победы оплачивали себя.

Войны с Венецией распространились на Черное море, потому что это была широкая дорога для торговли мехами и, коли уж на то пошло, рабами с севера: теперешнее турецкое слово «проститутка», orospu – это средневековое персидское слово, и центральная часть его означает «Рус». Генуэзские базы в самом Крыму и вокруг него были ценной добычей; таким же был и глубоководный порт Требизонд (современный Трабзон) на южном берегу Черного моря – все еще «империя» в руках византийской династии Комнинов.

На юго-западной стороне Черного моря торговые пути и довольно важные природные ресурсы находились в землях, исторически именуемых Дунайскими княжествами, и их правители, иногда в союзе с венграми, доставляли туркам множество хлопот. Знаменитый Влад Пронзатель (1431–1476), ставший прототипом Дракулы[15], был известен своей фантастической жестокостью. Он широко практиковал казнь путем сажания на кол: жертву водружали на острый, тонкий штырь, так, чтобы он проник через прямую кишку, а затем медленно проходил вверх, разрывая жизненно важные органы, и в итоге достигая шеи жертвы. Если прокол шел неверно, так что жертва быстро умирала, палача сажали на кол самого. Правитель Валахии мог совершить по тысяче таких казней за один раз.

Турки победили, но это потребовало времени, и Мехмету II с сыном Баязидом II (правил в 1481–1512 годах) пришлось приложить массу усилий. Их армии вынуждены были тянуть свою артиллерию через болота или (в случае Трапезунда) по горным тропам Понта, и на все это требовалось время. Однако к тому моменту, когда Мехмет умер, эти районы были захвачены: Сербия в 1459 году, Афины и Морея к 1460 году (хотя король Испании все еще имел титул «герцог Афинский»), Босния в 1463 году, Валахия и южная часть Дунайских княжеств в 1476 году, Албания в 1478 году, Герцеговина в 1482 году. На Черном море для овладения итальянскими торговыми портами в Крыму и Азовским морем лучшему полководцу Мехмета, Гедику Ахмед-паше, пришлось осуществлять десантные действия совместно с малонадежным союзником – крымскими татарами. Но когда Баязид их взял, Черное море стало османским озером, более или менее закрытым для европейского судоходства. Торговля на нем помогала наполнять казну, которая при тяжести военных расходов нуждалась в постоянном пополнении.

Расширение империи продолжилось, причем в огромных масштабах, но когда Мехмет II умер, наступило временное затишье, которое выявило одну, вероятно, главную слабость возникшей имперской системы. Если старый султан умер, кто должен наследовать ему? Ранние османы следовали римскому порядку – старший сын наследовал отцу, а перед этим сыновьям обычно устраивали некий род обучения в правительственных структурах. Однако при этом ничто не могло остановить амбициозного младшего брата от того, чтобы найти недовольных и бросить вызов порядку наследования. Междуцарствие, которое последовало за смертью Баязида I в первые годы XVI века, стало предостережением, потому что в итоге турецкое государство чуть не распалось.

Кроме того, традициями Центральной Азии признавалась законной более практичная форма наследования: отдавать власть самому опытному мужчине правящего дома – часто брату, иногда даже двоюродному. Именно так получилось у Чингис-хана, так как ни одно племя не желало вручать верховное управление неопытному мальчишке с тем или иным непредсказуемым регентом, который мог бы их кровью возделывать собственный сад.

Мехмет много размышлял над этой проблемой и в итоге его кодекс законов санкционировал практику братоубийства: тот, кто унаследовали трон, имел право убить своих братьев. В одном случае Мехмет сделал это сам, и теперь Баязид стоял перед той же проблемой.

Для посвященных в политику людей это означало необходимость как можно дольше скрывать факт смерти старого султана – так, чтобы наследник, которого они предпочли, мог начать действовать первым. Баязид был предпочтительным кандидатом двора, и он взял бразды правления в Константинополе, заплатив янычарам, чтобы они встали на его сторону. Его брат Джем, имевший опору в Анатолии и союзников среди недовольных элементов, поднял знамя мятежа, пошел на Константинополь – и проиграл. Баязид вторгся в Анатолию, но Джем смог спастись и провел почти двадцать лет привилегированным пленником то в мусульманском Египте, то в христианской Европе, представляя собой интерес – из-за возможности стать знаменем – для любого правителя, обеспокоенного расширением Османской империи.

Эта печальная история хорошо иллюстрирует сложившуюся обстановку. Джем укрылся у рыцарей-иоаннитов на острове Родос, как раз напротив анатолийского побережья. Орден святого Иоанна – он все еще существует и занимается медицинской благотворительностью – в то время был воинствующим монашеским орденом, который прославился в ходе великих Крестовых походов. После их окончания иоанниты стали строить замки с чрезвычайно толстыми стенами (теперешний Бодрум[16] был построен на руинах одного из Семи чудес света – мавзолея Галикарнас).

Основной базой иоаннитов был Родос – достаточно большой, чтобы на нем мог укрыться значительный галерный флот. Эти галеры пиратствовали в Эгейском море, обеспечивая доход ордену. В 1480 году Мехмет II попытался выбить иоаннитов с Родоса, но тогда ему это не удалось. Иоанниты подняли большую суету вокруг Джема, следя при этом, чтобы он не ушел далеко из их рук.

В 1482 году Баязид был уже обеспокоен настолько, что предложил иоаннитам крупную ежегодную сумму для брата, чтобы его содержали в хороших условиях; переговоры (переведенные на греческий одним из турецких посредников, который был представителем старой византийской знати) велись в сдержанном и дружеском тоне, но все равно они были прикрытием вымогательства. Джем с братом даже обменялись поэмами и подарками. После этого иоанниты увезли его во Францию (путешествие с Родоса до Ниццы занимало сорок пять дней даже при спокойном море), а затем таскали туда-сюда, пока папа не выкупил его.

В конце концов Джем умер от болезни (а может быть, от отчаяния) в ссылке, в Неаполе; там Баязид выкупил его тело, положил для сохранности в свинцовый гроб и с пышными церемониями похоронил в громадном мавзолейном комплексе османской династии Мурадия в Бурсе – первой реальной столице империи. Затем он убил всех выживших потомков Джема. Лишь один из них бежал с иоаннтами, когда Родос наконец-то пал перед османами в 1522 году. Он обратился в христианство, приобрел у папы титул, и ныне его потомки проживают в Австралии.

Папа Иннокентий VIII, избранный в 1484 году, хотел с оружием в руках организовать новый крестовый поход, прежде чем османы захватят еще кусок христианской Европы. Из Рима прозвучало старое обращение образовать новую Священную Лигу, чтобы поддержать Венгрию и Венецию. На этот раз папа сам являлся неким военным активом, так как его земли в Италии имели шахты квасцов – в то время очень ценного материала, некоего рода соли, применявшегося в медицине, а также при производстве закрепителя, необходимого при окрашивании шерсти. Деньги от их добычи, а также от известной продажи индульгенций, за которые жертвователям в папские сундуки предлагалось снижение их срока пребывания в чистилище, пошли на снаряжение небольшого военного флота и покупку швейцарских наемников.

Однако встали и другие проблемы. Папа Иннокентий не был идеальной фигурой для организации священной войны, так как он имел двух незаконных сыновей и участвовал в долгой интриге, чтобы женить одного из них на дочери флорентийского герцога Лоренцо де Медичи, который в обмен требовал, чтобы его тринадцатилетний сын был произведен в кардиналы.

В итоге призыв к священной войне разделил христианскую Европу. Венецианцы, заботясь о своей торговле в восточной части Средиземного моря, на словах призывали к ней, но тайно сообщили Баязиду о происходящем. Никто не верил венграм, которые тратили свои богатства на внешний блеск – их посольство во Франции состояло из двух десятков человек, одетых в одинаковые одежды и раздававших продуманные подарки. Фанатичные испанцы пылали энтузиазмом, но были целиком заняты в Северной Африке. Каждый правитель, как и в дни Холодной войны, стоял за свою собственную версию священной войны, либо же, как в случае Франции, оставался к ней равнодушен.

В 1490 году папа собрал в Риме огромную конференцию – и снова, как в дни Холодной войны, она привлекла в основном различных скучающих авантюристов и хвастунов: несчастного Джема, нескольких византийских претендентов, пару фальшивых грузинских царей, авторов нескольких скучных трактатов, португальских болтунов, наконец, венгров, готовых бесконечно говорить о своих несчастьях, и англичан, пытающихся быть разумными. В конце концов Священная Лига все-таки была образована – но в 1508 году, возглавленная папой, она напала на Венецию. Впрочем, папа очень быстро развернулся, заключил союз с Венецией и атаковал остальных. Идея намечавшегося крестового похода была погребена.

В сложившейся обстановке положение европейцев спасло то, что у турок вновь проявились другие крупные проблемы. Одной из них была та, которая в конце концов разрушила их империю – Восток. Если священная война имела для христиан свои проблемы, то со стороны мусульман они тоже были, и еще более тяжелые. В 1500 году самым крупным городом Восточного Средиземноморья все еще оставался Каир, и Египет при мамелюкских правителях являлся огромной морской силой. Он был очень богат, так как много товаров (специи, сахар, кофе) проходило с Индийского океана через Красное море, а паломники платили значительные суммы денег за защиту на пути в Мекку и Медину.

Уже после завершения крестовых походов кто-то сказал, что Палестину можно контролировать только из Египта, и правители Египта действительно правили ею – не только Сирией, но и юго-восточной Анатолией. Во времена Баязида II они все еще присутствовали в центральной Анатолии. Султан вынужден был вести тяжелые и безуспешные войны с ними. Вдобавок мамелюки приняли сторону Джема как претендента на османский трон, а иоанниты играли на обе стороны.

Но у турок существовали и другие проблемы. Войны с Египтом, по крайней мере, не касались природы самого их государства и их религии. Зато эта проблема проявилось во взаимоотношениях Османского государства и Персии, где поднималась снова и снова. Это беспокоило султанов так же сильно, как и Центральная Европа – по крайней мере до конца XVIII века, когда сравнительная слабость и османов, и персов vis-a-vis с Россией отодвинула их историческое соперничество на второй план, сделав живописным и архаичным.

Персидская цивилизация была, конечно, великой, раз смогла бросить вызов самой Римской империи. Однако затем она свернула на неверный путь, пала перед арабами, приняла их ислам, потом оправилась, а затем снова была захвачена Великими Сельджуками – могущественными кузенами тех сельджуков, которые постепенно захватывали Анатолию. Затем и те, и другие оказались поглощены монголами, а потом около 1400 года Персия была разбита Тамерланом, огромной мощью его разрушительной энергии. Правители Анатолии умудрились уцелеть, оказавшись несколько дальше и будучи несколько беднее, и это стало одной из причин подъема самих османов. Правда, они тоже были разгромлены Тамерланом, но вскоре он просто ушел, занявшись другими делами, и продвижение османов возобновилось – в данном случае, на восток, и скоро дошло до земель Персии, которые в этот период включали Азербайджан и Багдад.

Во времена Мехмета Завоевателя это означало войну, в конце концов оказавшуюся успешной. Османы овладели землями, принадлежавшими племенной федерации Черной Овцы и расположенными на юго-востоке Анатолии. Эта группа племен в свое время захватила большую территорию соперничающей федерации Белой Овцы на севере и северо-востоке, а затем уже распространилась по всей Персии, ослабленной под Тамерланом, образовав громадную, но шаткую империю, простиравшуюся до самого Афганистана.

Однако под всем этим уже возникала новая Персия. Когда федерация Белой Овцы рухнула, остатки ее продолжали существовать в удаленных горных районах к востоку от теперешней северо-восточной границы Турции. Тут в конце XV века родилась династия Сефевидов, которая со временем окрепла и в течение следующих двух веков представляла собой нерушимый барьер османской экспансии на восток.

Сефевиды вышли на политическую арену около 1500 года и начали с религиозного вызова: их основатель, шах Исмаил, создал что-то вроде антиосманской религиозной идеологии. Детали ее были связаны с правом наследовать Пророку и мало что значили для постороннего. Названа она была шиизмом – от арабского слова, означающего «последователь» (Али, провозглашенный шиитами наследником Мухаммеда, был похоронен в Ираке). Это была ревизионистская форма ислама, противостоящая его суннитской версии – деспотичной и крайней привязанной к правилам, которую разделял османский султан, его паши, беи и муфтии, управлявшие Османской империей. Но османы были не только суннитами. Они были также западниками и даже в какой-то мере европейцами; их солдаты являлись христианами, пусть даже когда-то обращенными в ислам, и теперь они захватывали земли истинных мусульман.

Сефевиды имели успех на территории Азербайджана, но шиизм распространился и по Восточной Анатолии, где по руинам эмиратов, разоренных Мехметом II, бродили кочевые племена. Более того, в центральной и западной Анатолии всегда существовали элементы, недовольные усиливающейся властью Османской империи, и в итоге они подняли открытый мятеж. В середине XIV века, когда Орхан I и Мурад I распространяли свою власть на восток, они жестоко обращались с союзами ремесленников, братством Ахи, особенно сильным в районе Анкары. Во время междуцарствия в западной Анатолии произошел крупный мятеж, с большим трудом подавленный шейхами, чьи последователи были сосланы на восток. Именно к ним теперь и обращался шиизм.

Однако не существовало единого кодекса шиизма, и многое в нем зависело от местных традиций – а в Турции некоторые из них были явно христианскими. Но в любом случае в конце XV века оппозиционное движение на востоке Анатолии росло, его адепты были известны как «красноголовые» – кызылбаши, потому что они носили высокие красные тюрбаны с двенадцатью складками, указывающими на число праведных халифов, чей авторитет признавался шиитами. Для них мессия (махди, по-турецки mehdi), был постоянным и близким.

Шииты демонстрировали неуважение к османам и были изгнаны из Константинополя в 1502 году. Однако их покровитель и вдохновитель, шах Исмаил, становился все сильнее: он объявил себя неким мессией, а своих последователей – неуязвимыми в бою; в 1508 году он захватил Багдад и отправил гонца в Венецию, сообщая, что готов заключить альянс против турок.

В 1510 году шах Исмаил атаковал Требизонд, которым управлял сын Баязида Селим, но отец дал тому указание не сопротивляться – старый правитель устал, был разочарован и хотел только мира. В 1509 году в Константинополе произошло сильное землетрясение, и Баязид перенес свою резиденцию в старую столицу Эдирне.

Однако Селим, который женился на дочери Гирея из крымской династии, был человеком совсем другого склада. Он нашел убежище у собственного сына Сулеймана, который правил в Крыму – не просто опять у другого человека, но у того, кому предстояло стать величайшим из всех турецких султанов.

Затем в 1511 году началось восстание в юго-западной Анатолии. В Ашур, день великой скорби по календарю шиитов, хранящих память об убийстве Хусейна, законного наследника Пророка, восстали кызылбаши. Их вел Шахкулу[17] – некий Хасанкалиф, харизматичный оратор, объявивший себя мессией и именовавшийся Карабиклиоглу («сыном Черных усов»). Это оказался не просто крестьянский мятеж. К нему присоединились бывшие солдаты, которые потеряли свои ранее полученные в награду земли в пользу христиан, сражавшихся за султана, и кочевые племена, которые сопротивлялись росту власти государства со всеми его грандиозными строительными проектами.

Брат Селима, местный правитель, отступил в замок Анталия на южном побережье, а армия Шахкулу бродила вокруг, буйствуя и сжигая мечети. Повстанцы захватили в плен другого наместника, который был посажен на кол, а затем зажарен на медленном огне. После этого мятежники двинулись на восток, заявив о лояльности шаху Исмаилу. Это движение остановилось лишь тогда, когда Хасан был убит в яростном сражении возле Сиваса, в котором также погиб командующий османским войском.

Было очевидно, что Баязид II потерял контроль над событиями, и его сын начал борьбу за наследование. Теперь именно янычары, могущественные элитные войска, обеспечили его власть. В 1512 году они избрали командиром Селима, и тот приказал отцу отправляться в ссылку, где старик умер – а, возможно, был убит. Затем Селим избавился от доброй дюжины братьев и племянников, которые могли представлять для него угрозу.

Селим получил прозвище «Жестокий» – Явуз (Yavuz). Это слово лучше было бы переводить как «Несгибаемый» – но в России уже существует параллель в виде титула «Ужасный» для Ивана IV, почти современника султана, он имеет схожее искажение – Грозный, то есть «угрожающий». Иван IV, убивший в пьяной ярости собственного сына, был создателем могущественной царской автократии в России, лишив влияния старую знать и церковь, он совершил это с ужасающей жестокостью, обычно используя в качестве помощников татар. Селим действовал очень похожим образом. Именно он сдвинул империю с ее пути и за несколько лет (султан умер в 1520 году) сделал ее совсем другой, огромной и вселяющей ужас в христианский мир. Как заметил Маколей, Селим был истинным отцом Фридриха Великого, гибридом Молоха и Злого духа. Он имел склонность казнить визирей, один из которых даже однажды спросил, нельзя ли ему будет получить предварительное уведомление о казни, чтобы привести свои дела в порядок. На это Селим ответил: да, но если он подождет, пока ему будет найдена замена. И опять, как предтеча Фридриха Великого, он почти фанатично верил, что казну нужно пополнять любой ценой, даже подлостью и вымогательством. И вот в 1514 году эта страшная фигура собрала армию в 80 000 человек и приготовилась разобраться с Персией.

Османское общество было, как это говорили о Пруссии XVIII века, «вылупившимся из пушечного ядра». На деле это литературное определение практически верно, потому что военные успехи турок в большой степени обеспечивались мощью их артиллерии. Через век после смерти Мехмета II в 1481 году Османская империя казалась непобедимой, а начиная с завоевания Константинополя она все расширялась и расширялась. Появились большие и лучшие пушки; турецкая кавалерия также превосходила любую конницу мира; наконец, султаны имели регулярную армию, в то время как остальные страны пользовались наемниками и музейными образцами оружия.

Турки подбирали таланты везде, где находили их, и когда в начале XVI века иудеи были изгнаны из Испании, они нашли прибежище в Османской империи, особенно в крупных портах Салоники и Смирна (современный Измир). Миллионы не-мусульман, платя особый налог, который также освобождал их от военной службы, оплачивали огромную часть государственной структуры.

Это была военная империя, очень четко и эффективно регулируемая, ее бюрократическая машина жужжала, регистрируя торговлю и земельную собственность, собирая и обучая войска – гораздо более боеспособные, чем могли собрать противники империи. Это требовало решительного выбора направления развития, и при Селиме государство получило его.

Кызылбаши теперь собрались на севере центральной Анатолии, где их обманом окружили и вырезали. Сорок тысяч мятежников погибло, остальные рассеялись в горах, некоторые оказались в заброшенном и труднодоступном регионе Дерсим на территории современного Курдистана. Со временем эти кызылбаши стали теми, кто известен в современной Турции как Алеви, но к этому предмету мы вернемся много позже.

Затем сквозь суровые земли и ужасную жару османская армия отправилась на восток, чтобы разобраться с шахом Исмаилом. К тому времени государство Сефевидов набрало мощь, но столкнулось с огромными проблемами, особенно на собственном востоке, где ему угрожали узбеки. В любом случае его армия не могла сравниться с войском янычар и османской артиллерией. В августе 1514 года у Чалдирана возле озера Ван турецкие конные лучники обеспечили победу войску султана, и Селим приобрел плацдарм на землях современного Ирака.

Следующим, еще более судьбоносным шагом стал Египет. Мамелюки доставляли Константинополю бесконечные неприятности, вдобавок со своими сказочными богатствами от торговли они представляли собой очевидную цель для Селима. Следующим шагом он бросил свою артиллерию и янычар против Египта. В действительности мамелюки все еще оставались единственными, кто возлагал надежды на кавалерию, однако Селим без особых проблем взял Алеппо, Дамаск, а затем сам Каир в 1517 году. Это сделало его хозяином арабского мира; власть османов распространилась по нему вплоть до Северной Африки, до Магриба – это название происходит от арабского слова garb, означающего «запад». Империя также достигла святых городов Мекки и Медины, и в конце концов дотянулась до Йемена, контролировавшего вход в Красное море, и даже до Эфиопии, которая целый век оставалась турецкой.

Мамелюки восстановили в Каире халифат, центром которого когда-то являлся Багдад, и их правитель объявил себя наследником Пророка – этот титул обладал огромным значением для всех мусульман. Теперь же Селим захватил халифат вместе со всеми его реликвиями и символами – волоски из бороды Пророка, его (или, что более вероятно, принадлежавший Али) меч Зульфикар, отпечаток стопы и прочие символы, теперь представленные в специальном киоске музея Топкапи.

Титул «халифа всех правоверных» был величайшим в мусульманском мире, но очень долгое время он почти ничего не значил на практике. Однако обретение Египта вкупе со взятием Багдада на деле перенесло центр тяжести империи с христианских Балкан в арабский мир и тем самым изменило ее характер. К концу своей жизни Селим превратился в грандиозный образ, приняв титулы Malik ul-Barreyn, wa Khakan ul-Bahrayn, wa Kasir ul-Jayshayn, wa Khadim ul-Haramayn – что означало «Король Двух Континентов, Правитель Двух Океанов, Победитель Двух Армий [то есть европейской и персидской], Слуга Двух Священных Гробниц (в Мекке и Медине)». Его сын добавил сюда титулы «Владыка горизонта», «Опора, которая соединяет континенты» и «Тень Бога на земле». В итоге его сателлит, правитель Крыма, свои обращения к царю начинал так: «Бессмертное повеление Хана, который беспокоится о тебе, таково…» Мегаломания всегда завораживает – но на некоторое время реальность оказалась недалеко от плодов самого буйного воображения.

Часть третья

Зенит

Сын Селима, Сулейман I, вступил на престол гладко, ему не пришлось вести братоубийственных войн. Он правил почти пятьдесят лет (1520–1566), и его правление стало зенитом Османской империи. Ее артиллерийские специалисты были в Индонезии, ее флот зимовал в Тулоне, ее армии сражались в Венгрии, на Волге и в низовьях Тигра. Константинополь был необыкновенно богатым городом с населением около 750 000 человек, он стал в три раза больше, чем Париж. Это был великолепный период, как в юриспруденции, так и в поэзии, и о нем напоминают самые грандиозные городские мечети, в первую очередь Сулеймания, собственная мечеть султана.

Сулейман унаследовал от своего прадеда важный талант – умение мгновенно концентрироваться на каждой из стоящего перед ним ряда различных проблем, как в некой стратегической трехмерной шахматной игре. Для турок он остался известен под титулом Кануни – «Составитель законов». Для немцев он является der grosse Tuerke – Великим Турком, и Тициан выказал ему уважение, написав прекрасный портрет, находящийся теперь в Вене.

Как и Наполеон, Сулейман провел дюжину великих кампаний, в которых участвовали армии численностью в 200 000 человек с сотнями пушек, развертывавшихся с необычайной эффективностью и быстротой. Посол Габсбургов заявил, что «из трех континентов, которые составляют наше полушарие, каждый вносит свою долю в наше разрушение. Он бьет, как удар молнии, разбивая и круша все, что встречается на его пути».

Год 1520 – знаковая дата. Реформация, развитие печати, распространение знаний, изготовление карт и появление новой астрономии – при желании это можно назвать «ранней буржуазной революцией». За этим настало время строительства европейской империи, и при Сулеймане тут должно было произойти радикальное столкновение интересов, так как мегаломания оказалась в моде.

Династия Габсбургов также начала с очень скромного старта в XIII веке и за несколько поколений проложила себе путь наверх – сначала к овладению Германской империей, а затем и троном Испании. Она тоже адресовалась к народу, подтверждая единение с небесами перечнем титулов – пятьдесят один в случае Австрии, включая мистические вкрапления, такие как Pont-a-Mousson и gefurstete Grafschaft Gorz. В случае Испании как минимум косвенно их было гораздо больше, учитывая, что Мадрид правил огромными и разнообразными землями в Латинской

Америке, а вдобавок награждался разными титулами от папы.

В 1492 году королева Изабелла Кастильская и ее консорт, король Фердинанд Арагонский, прогнали последнего мусульманского правителя из Гранады и в тот же год отправили Колумба в путешествие к Америке. Затем Испания перенесла войну с мусульманами в Северную Африку, и османы тоже оказались вовлечены в нее – на другом конце Средиземного моря. Это было противостояние христианства и мусульманства, его вели Карл V Испанский и его сын Филипп II с одной стороны, и Сулейман I и его сын Селим II – с другой. Можно сказать, что к 1600 году они довели друг друга войной до разорительного тупика. Строительство флота из 300 галер потребовало громадного количество дерева, и это стало гибельным для лесов. Огромные расходы на ведение военных действий и строительство укреплений ослабляли структуру государства в других областях.

Интересно сравнение Испании и Турции. Испания имела семь веков исламских правителей, и в период своего расцвета халифат в Кордове мог соперничать с великим Каиром. Эль Сид, легендарный герой XI века, имел на деле арабское имя: Сид – это вариант имени «Саид», означающего «господин». В XVII веке Турция и Испания уже явно отставали от Запада, что видно по их военной машине. Каждая из этих стран имела сложные и неоднозначные отношения с Европой. Каталонское меньшинство в Испании вынуждено было адаптироваться; то же происходило с греками и армянами в Турции. Другие меньшинства, баски и курды, отказывались приспосабливаться – зачастую очень агрессивно (в наше время ЭTA и КРП активно сотрудничают[18]).

В XIX веке и там, и там армия активно и драматически вмешивалась в политику, и роль религии в обеих странах тоже не очень трудно сравнить. Мадрид и Анкара – искусственные столицы, без экономической связи между канцелярской работой и принуждением к действию: а вот Барселону можно сравнивать со Стамбулом. И Мадрид, и Анкара расположены на безлесных плато с резко континентальным климатом, леса здесь практически исчезли – может быть, из-за изменения климата, случившегося в районе 1650 года, но более вероятно, из-за сельскохозяйственного коллапса, когда крестьянским овцам и козам позволили уничтожить кору и корни.

Позднее из-за этого возникла странная параллель: железные дороги. В XIX веке испанцы попытались преодолеть свое отставание в их строительстве, так же, как и турки немного позднее. Однако на Иберийском полуострове с его почвами и климатом прокладка железных дорог оказалась трудным делом: металл расширялся летом и сжимался зимой, отчего рельсы изгибались. Поезда шли медленно, с частыми авариями, приводящими к жертвам. Испанские железные дороги оказались так глубоко в долгах, что у них не оставалось денег на модернизацию, и государству пришлось организовать производство устаревших запасных частей. Даже в 1960-х годах требовалось двенадцать часов, чтобы попасть из Мадрида в Барселону, преодолев путь примерно в 300 миль. Турецкий вариант был не таким мрачным – но даже теперь ночное путешествие из Анкары в Стамбул, сравнимое по расстоянию, занимает более девяти часов, хотя скоро такая ситуация должна измениться (что печально – ведь это последний старомодный спальный поезд в Европе).

Испания решила свою проблему только. когда технологии строительства автострад позволила создать современные автодорожные коммуникации, а появившиеся деньги через какое-то время сделали возможной модернизацию железных дорог. В 1980-е годы Турция применила схожий опыт и, с некоторой вероятностью, испанские инженеры и технологии ныне вовлечены в создание современных железных дорог в Анатолии. Путешествие из Анкары в Стамбул вскоре займет три-четыре часа, как и путь из Мадрида в Барселону.

Когда наступил XVI век, Испанская и Османская империи постепенно вступили в конфликт. Важным элементом этого противостояния являлся османский контроль над Египтом. Годовой доход с него покрывал две трети бюджета империи, потому что Каир был узлом коммуникаций, его связность простиралась до самой Индонезии и по всей Северной Африке.

И еще существовал халифат. Мамелюки не очень понимали, что с ним делать, они были даже смущены союзниками, которых он принес – но при благоприятных обстоятельствах османский султан, получив титул Наследника Пророка, мог рассчитывать на влияние в Северной Африке. Это и произошло. Один за другим вожди земель, протянувшихся вдоль длинной береговой полосы до самого Алжира на западе, приняли к себе янычарские гарнизоны и поклялись султану в верности, а иногда и придерживались ее.

Правители Марокко повели себя по-другому, потому что у них была большая и богатая страна с выходом к Атлантическому побережью. Их династия смотрела на турок сверху вниз; это находило выражение в конфликтах по религиозным вопросам, что в свою очередь усиливало взаимное раздражение – однако на протяжении двух десятилетий Марокко все-таки признавало сюзеренитет османов.

Через Египет османская рука простерлась над большей частью Аравии, дотянулась до Йемена, а также до Эфиопии на другой стороне Красного моря. Но даже тут иберийский выход в океан оставался открытым, хотя в то время это касалось скорее Португалии, чем Испании. В середине XV века прозвучали первые сообщения о начале серьезных контактов с турками, когда португальские корабли начали исследовать Атлантику, добрались до Азор, а затем прошли вдоль Западно-Африканского побережья, оставляя за собой торговые фактории. Движение с помощью попутных течений привело их к мысу Доброй Надежды, а затем вывело в Индийский океан.

В 1498 году Васко да Гама достиг Индии, где столкнулся с встревоженными арабскими купцами – они до некоторой степени осознали, что означает его появление. Европе нужны были пряности с Востока, и до этого момента арабы и Венеция держали монополию на их поставку – или по морю до Суэца, или верблюдами до Алеппо. Теперь португальцы могли резко сбить цены, используя свой морской путь, и вскоре они уже обосновались в Индонезии, главном источнике пряностей.

Контролировавшие Египет османы оказались перед угрозой поражения в экономической войне. Торговые пути через Красное море или Персидский залив начали страдать; появились даже страхи, что Португалия сможет поставить под свой контроль пути пилигримов в Мекку. Португальский вице-король Индии, Альбукерк, казался всемогущим: у него были корабли лучшего качества и с более мощным пушечным вооружением, хотя он никогда не имел под своим началом более 5000 соотечественников. Португальцы даже вторглись в Бахрейн, чтобы блокировать торговлю через Басру, которую контролировали османы. По этой причине османы захватили Йемен и Эфиопию, позволявшие контролировать вход в Красное море. Итогом стало сражение с португальцами у Занзибара (это слово. произносимое как Zenci bahr, на старо-турецком означает «Море черных людей»). Султан Сулейман отправил пушки правителю Индонезии, который пожаловался, что ему угрожают европейцы; турецкие советники отправились в Индию.

Еще в 1513 году османский картограф, бывший пират по имени Пири Рейс, составил карту мира, включая Южную Африку, причем удивительно точную. Однако, хотя иногда историки представляют борьбу в Индийском океане как первую стадию мирового империализма, все эти события были пустяками по сравнению с битвой за Средиземное море.

При Мехмете II турецкие экспедиции разрушили даже Отранто на юге Италии, а одновременно турки появились в Магрибе, используя в своих целях пиратов «Варварийского побережья», как оно тогда называлось. Турецкие экспедиции добирались даже до Рима, заставив папу бежать. Они смогли это сделать отчасти потому, что тогдашнее христианство не было монолитно. Реформация, разразившаяся в Германии и распространившаяся на Нидерланды, привела к длительным религиозным войнам, и при осаде Лейдена в 1574 году его защитники-протестанты заявляли «lief turk den paus», что значит «лучше турки, чем паписты».

Но французы превзошли даже их. Франциск I, хотя сам был католиком, очень желал союза с турками, чтобы сокрушить своего главного противника – Габсбургов, представитель которых Карл V правил тогда Испанией и Нидерландами. Ну а Карл был главным соперником Сулеймана. Поэтому турецким кораблям было позволено базироваться в Тулоне, отчего, соответственно, страдало положение христиан на Средиземном море. Рыцари святого Иоанна после очень долгой осады были изгнаны с Родоса в 1522 году. Кипр, контролировавшийся тогда Венецией, также был взят турками в 1571 году – это было то самое сражение, где участвовал Отелло. Поначалу завоевание шло легко, потому что православное греческое население предпочитало турок католикам-венецианцам, которые несли феодализм, крепостное право и до определенной степени религиозную нетерпимость, хотя, когда дело дошло до полномасштабной осады, штурм Фамгусты превратился в еще одно сражение по типу Родосского.

В середине XVI века состоялись великие морские битвы османов с португальцами за Марокко, с испанцами в Алжире и Тунисе, и везде в них участвовали корабли, которые уже устарели. Галеры были маневренными судами, их тактика боя включала абордаж или таран, в зависимости от состояния моря, а Средиземное море было не только непредсказуемым, но очень различным в разных регионах. Галерные рабы – их число доходило до сотни на корабль – были подвержены эпидемиям, а зимой их нужно было содержать в отдельных жилищах. Галеры могли ходить лишь в видимости берега и не могли обходиться без береговых баз для ремонта и снабжения. Это привело к организации десантных экспедиций против Триполи и Туниса, но такие экспедиции сами зависели от погоды и внезапных штормов – один такой шторм погубил не только португальский флот, но в итоге и само королевство, поглощенное теперь Испанией.

Эта череда морских битв закончилась около 1600 года, когда в Нидерландах появились мореходные высокобортные парусные корабли, оснащенные мощной артиллерией и способные беспрепятственно действовать в открытом океане. Но в конце XVI века казалось, что ислам и христианство будут сражаться беспрестанно.

Кульминационная точка была достигнута в 1565 году. Остров Мальта, на который перебрались рыцари-иоанниты, имел выгодное стратегическое положение между Тунисом и Сицилией, на нем была длинная и глубокая гавань, удобная для стоянки кораблей и их ремонта. Сулейман направил своего верховного адмирала, чтобы захватить этот остров в итоге состоялась героическая битва. Центром событий стал форт Святого Эльма, господствовавший над главной гаванью, он находился в осаде с суши в течении нескольких месяцев, и Мальта выстояла лишь чудом. Это наконец заставило испанцев на деле объединиться с иоаннитами, и угроза усиления христианского флота, а также отсутствие питьевой воды заставили турок отступить – первое реальное поражение Сулеймана.

Но в остальном победа следовала за победой. Турки захватили юг Балкан, румынские князья стали их вассалами, выплачивая регулярную дань. На севере лежала Венгрия, которая сражалась с османами еще в первой половине XV века, иногда выигрывая битвы. Белград, известный под венгерским названием Нандорфехервар, был мощной крепостью, защищенной слиянием рек Савы и Дуная, которая была построена очень прочно и в 1456 году выстояла даже против Мехмета II. Однако к 1520 году Венгрия находилась в упадке, так как должность короля стала выборной и потеряла свой авторитет для могущественного класса знати, беспрепятственно угнетавшей своих крестьян. В 1526 году Сулейман вторгся в страну. В битве при Мохаче в августе того же года повторилось катастрофическое поражение христианского войска 1444 года при Варне, когда кавалерия в лоб атаковала янычар и пушки; очень скоро половина Венгрии была в руках турок, а ее сердце, княжество Трансильвания, стало османским вассалом.

Это обернулось немалой пользой для обеих сторон. Турки приобрели (как это было с Урбаном, который изобрел артиллерийскую осаду в 1453 году) опытных союзников, потому что уровень образования в Венгрии был очень хорошим, и даже в 1600 году там существовал замечательно высокий уровень грамотности. Например, среди унитарианцев[19] он вообще достигал почти 100 процентов – без сомнения, потому, что в этой странной глуши существовали давно прижившиеся немецкие мигранты, целенаправленно переселенные сюда венгерскими королями три века тому назад как опытные ремесленники.

Со своей стороны трансильванцы, многие из которых являлись протестантами, были спасены турками от суровостей контрреформации. В целом Трансильвания стала очень полезным османским вассалом. Центральная Венгрия попала под османское правление, но на западе и севере была совершенно другая Венгрия – в этой части страны, которая оставалась под сюзеренитетом Габсбургов, правила старая венгерская династия. Сулейман устроил новую венгерскую столицу в Буде, где обосновался турецкий наместник, но граница оставалась спорной, и борьба все еще продолжалась. В 1529 году Сулейман ненадолго пересек границу и осадил саму Вену, но приближалась зима, и султан, будучи реалистом, не стал проявлять настойчивость и снял осаду.

Долгие войны на габсбургской границе стали тяжелым бременем для Османской империи – содержание армии в Венгрии означало огромные усилия тыла и снабжения, тяжелые переходы через бесконечные болота, огромные колонны верблюдов, тащивших на себе припасы и даже пушечные ядра. Армия, делая привал, растекалась по палаткам; шатры, принадлежавшие султану и его свите, устилались прекрасными коврами (второсортный их вариант все еще можно встретить в Центральной Азии). При наличии постоянных проблем не просто на других фронтах, но даже на других континентах, османам стало трудно концентрировать главные силы в одном месте. В Венгрии наступали долгие периоды перемирий, потому что у Габсбургов тоже имелись другие фронты. Однако сложности в Центральной Европе продолжались и продолжались, сопровождаемые тайными переговорами Вены с Трансильванией и правителями румынских княжеств.

Сулейман старел, становился все менее и менее подвижным, а также более религиозным. Он стал менее терпим к христианам и все более серьезно принимал свою роль защитника ислама. К своим последним годам Сулейман стал самой важной деталью в сложнейшем часовом механизме, которые сам и запустил; после смерти Роксоланы (известной также как Хюрррем-Султан), на которой он был счастливо женат, он превратился в аскетически сурового человека: его двор ел теперь из глиняной посуды, в то время как раньше здесь обедали на лучшем китайском фарфоре (часть такой посуды имела очень тонкий серебряный рисунок, менявший цвет на желтый при контакте с мышьяком). Это напоминает историю Людовика ХIV, который тоже со временем стал частью версальского интерьера: когда его каждый вечер посещала любовница, мадам Ментенон, она по пять часов беседовала с королем о религии, а затем велела ему идти спать с мрачной, глупой королевой – вместе с которой король совершил величайшую ошибку во французской истории, изгнав протестантов.

Отношения Сулеймана со своими сыновьями (и за это Роксолана как злая мачеха несет свою долю ответственности) не были теплыми. Он даже убил одного из них за бунтарский нрав; это привело к депрессии, а затем к смерти его брата Сихангира, который был любимцем Сулеймана. Остальные представляли собой безликую массу – как это часто случается, дух отца передался дочери Михримах[20], чья великолепная мечеть до сих пор возвышается в Ускюдаре; у нее есть еще одна, у стены возле ворот Эдирне в Стамбуле. Единственное, что умел старик – вести военные компании. В 1566 году он собрал огромную армию и двинулся на север, мимо Белграда, в Венгрию, где начал осаду крепости Cигетвар. Там, в возрасте семидесяти двух лет, он умер.

Часть четвертая

Тени

Новость о смерти Сулеймана хранилась в секрете целых сорок восемь дней. Как всегда, наследование могло происходить гладко только для кандидата, которого поддерживала правящая верхушка. Но долго пребывавший на посту великий визирь боялся, что если янычары узнают о появлении нового султана, они потребуют традиционный «подарок», который составлял значительную сумму. Поэтому на трон был посажен искусный двойник: он читал Коран, вокруг него суетились слуги и пажи – а тело султана тем временем тайно переправили в Константинополь.

Теперь невероятной сложности часы шли сами по себе, а гениальный визирь, Соколлу Мехмет-паша тем временем организовал возведение на престол кандидатуры, показавшейся ему наиболее удачной – Селима II (правил в 1566–1574 годх). Он вошел в историю как Селим Пьяница – но, каковы бы ни оказались его привычки, они имели мало значения, потому что Сулейман был проницательным в выборе своих великих визирей. Грек Ибрагим-паша служил ему до 1536 года, после чего был казнен за то, что обрел слишком большую власть, а необычайно высокий босниец Соколлу Мехмет-паша, служивший трем султанам, умер в своей постели – хотя ходили слухи, что интриганка Сафия Султан (жена Мурада III) отравила его, потому что этот человек знал слишком много тайных рычагов власти. Увы, в их число не входили матери императоров, тоже участвовавшие в политических интригах, такие, как Сафия Султан.

Именно в правление Селима II в 1571 году был взят Кипр. Но в том же году произошло поражение в битве при Лепанто, где испанские и венецианские корабли, тяжелые галеоны (именовавшиеся галеасами), достаточно большие, чтобы нести тяжелые дальнобойные пушки, уничтожили османский флот. Считается, что это стало поворотной точкой в конфликте цивилизаций, и поставил ее Дон Хуан Австрийский. Но представление о непримиримости противников было обманчивым: Испания и Турция имели больше общего, чем, к примеру, Испания с Англией или Турция с Персией.

Так или иначе, османы довольно быстро (в течение года) построили новый галерный флот и продолжили действовать, как прежде. Вплоть до 1600 года не ощущалось реального заката империи, а именно этот закат повлиял на обе стороны.

Что-то пошло совсем не так повсюду в Средиземноморье. Раньше оно было центром цивилизации, а теперь этот центр переместился в Атлантику. Одним из двигателей перемен оказалось восстание Нидерландов против Испании – приведшее к войне длиной в восемьдесят лет, которая закончилась лишь в 1648 году, когда из-за общего истощения представители обеих сторон согласились на заключение Вестфальского мира. Но даже тогда они настолько ненавидели друг друга, что остановились в разных городах, Мюнхене и Оснабрюке, и сносились только через третьи руки.

Голландия создала институты, которые легли в основу современного мира: национальный банк, разумно организованная военная тактика, разумно сконструированные корабли, морская страховка, товарный бартер, телескопы и, наконец, прогрессивное сельское хозяйство, которое позволило преодолеть периодический голод. Но Голландия была слишком мала, слишком раздроблена и слишком часто вынуждена противостоять внешнему врагу; ее первостепенные достижения оказались пересажены в Англию выходцами из Нидерландов, которые в 1688 году даже получили английский трон.

Усилившееся значение Атлантики также увеличило важность дикой и далекой Шотландии, так как случайно Глазго оказался наилучшим портом для завоза американского табака, обеспечившего этому месту новый источник доходов.