– А разве острова могут скитаться?
– Нет ничего в этом мире, что не подвластно воле всевышних. Великой бурей оторвало Делос от дна морского и носило, как сорванный с дерева лист. И трава на нем не росла. И птицы гнезд не лепили. Но однажды остров выпустил корни и стал неподвижен, чтобы стать местом рождения самому Аполлону. С этих пор его почитают священным. В храм Аполлона поспешил твой отец со всеми мужами, чтобы вопросить о месте, где кончатся наши скитания. Да вот я слышу их голоса…
Поднявшись на борт, Эней приласкал выбежавшего навстречу Аскания и двинулся к связке канатов, где, держась за мачту, его ожидал отец.
– Я слушаю тебя, сын, – сказал Анхиз почтительно склонившемуся Энею.
– Едва мы сошли на берег, – начал Эней, – как из толпы встречающих вышел Аний…[17]
– Аний! – воскликнул Анхиз. – Сын самого Аполлона. Нет, он не ошибся, предсказав нам, что война продлится десятилетье. Как я рад, что он жив.
– Слышал бы ты, с какой теплотой он о тебе вспоминал, – продолжал Эней. – Как он хотел тебя видеть! Но мы не стали возвращаться, ведь это – дурная примета. Он, увенчав мою голову лавром, повел меня в дом свой при храме. Я узрел его дочерей[18]. Они нам разносили вино. Право, его аромат ни с чем не сравним, ибо лозы возросли на священной земле. Потом Аний повел меня в святилище. Едва я возложил на алтарь жертвы, под ногами заколебалась земля. Без прикосновения рук дверь храма открылась, и мы услышали голос: «Отыщите древнюю матерь. Будет там править Эней, а за ним его дети и те, кто от этих детей народится».
– Древнюю матерь… – в раздумье повторил Анхиз. – Вот оно что! Не иначе нашим убежищем должен стать Крит, раскинувшийся среди виноцветного моря. Ведь там, в низине, под вершинами его Иды, где некогда высилось сто городов, – корни нашего племени. Оттуда наш родоначальник, прославленный Тевкр. В поисках места для царства он прибыл к Ретийским пашням и к нам перенес обычаи Крита. От него идет почитание Великой матери всего живого Кибелы, владычицы гор и лесов со всеми таинствами, доступными ее жрецам корибантам: и запряженные в золотую колесницу львы, и содрогание меди, сотрясающее леса, и пляски с обнаженным оружием.
– Итак, мы плывем на Крит, – произнес Эней, дождавшись, когда отец смолкнет. – Далеко ли от Делоса до Крита, Палинур?
– Переход невелик, – ответил кормчий, – дали бы боги погоду. Если удастся склонить к себе ветры жертвами, какие этим упрямцам по нраву, встретим берег Крита на третьем рассвете.
– За жертвами не постоим! – бодро воскликнул Эней.
И тотчас за борт, окрашивая волны кровью, полетели два белоснежных быка, один Нептуну[19], другой – Аполлону. Бурям достались черные овцы, попутным ветрам – белые.
И вот уже корабли понеслись, словно на крыльях, мимо круч скалистого Наксоса, зеленой Донусы и покрытого мелколесьем Пароса. Состязаясь в силе и ловкости, гребцы на нижней палубе подняли крик. Поощряя их рвение, троянцы подавали кубки с золотым вином, обещая награды. Скорее! Скорее на родину предков!
Борей внял призыву и налетел с кормы. Расправились морщины на парусах. Помолодев, распустились они, как милые сердцу Цереры лепестки лилий, которыми украшают после прилета первых ласточек ее алтари. Впервые за месяцы, переполненные горем и страхом, души троянцев, раскрывшись, потянулись к надежде.
На первых порах казалось, будто боги сделали все, чтобы новая Троя возникла на родине Тевкра. Высадившись и подняв корабли на критский берег, троянцы узрели дома, зиявшие распахнутыми дверями, словно бы подготовленными радушными хозяевами для гостей. От пастухов, пасших стада на склонах священной Иды, вскоре стало известно, что в опустевших домах обитал Идоменей со своими безбожными вояками, тот самый Идоменей, который среди прочих домогался в Спарте руки Елены и, потерпев неудачу, движимый ревностью и злобой, отправился на восьмидесяти кораблях под Трою с ополчением из шести городов. По пути на родину Идоменей был застигнут бурей и за свое спасение опрометчиво обещал Нептуну в жертву первого, кого встретит на Крите. Случилось так, что первым встретился ему несчастный мальчик. Жертва оказалась неугодной богам, и они это показали, поразив остров моровой язвой. Тогда-то критяне и изгнали Идоменея как нечестивца и виновника бедствий.
Так достались жилища бездомным троянцам. Оставалось лишь поднять над землей стены новой Трои и позаботиться о пропитании. Быстро распахали низину и разделили ее на участки по родам и семьям. В борозды бросили добрые зерна, дар от добрых соседей. Вскинулись, радуя сердца, молодые побеги. Набухли колосья овса и проса. Но внезапно, откуда ни возьмись, на пашню налетел пагубный ветер. Колосья скорчились и почернели. Сгорела трава. На склонах Иды загорелись леса, и удушливый дым заполнил жилища. Один за другим заболевали и уходили в аид мужчины, женщины, дети.
Встревоженный бедами, вызвал Анхиз Энея и сказал ему:
– Снаряди, сын мой, один из кораблей. Возвратись на священный остров, может быть, указание оракула мною не понято и Трою должно построить в ином месте.
Повелев подготовить корабль, Эней опустился на ложе и погрузился в глубокий сон. В сновиденье предстали перед ним пенаты, унесенные им из пылающей Трои.
– По воле пославшего нас Аполлона мы к тебе, Эней, с вестью явились, – вещали пенаты человеческими голосами. – Дома, оставленные Идоменеем, поскорее покиньте. Землю ищите иную. Имя ей – Гесперия[20]. Там, в стране Заката, родился Дардан, сын Юпитера и Электры. От него произошел Ил, основатель Илиона. Там жить и тебе!
Проснувшись, Эней разбудил отца и взволнованно пересказал ему свой сон.
– Ошибся я, – молвил Анхиз, разводя руками. – А ведь, помнится, имя Гесперии звучало не раз в речах вещей девы Кассандры[21]. Казались они нам, глупцам, бессвязным набором слов. Именно этот край пророчица сулила нашему роду. Но не дал я словам ее веры. Ныне же твой сон их подтвердил.
И снова смоленые кили раздвигали упругие волны. Снова над кораблями с криком проносились белокрылые чайки. И вот уже гористый берег скрылся в тумане, а вместе с ним испарилась надежда, что вскоре удастся ступить на твердую землю. Кто знает, долго ли плыть до Гесперии и как она встретит пришельцев?
Небо стало понемногу темнеть. Синие тучи, приняв обличье кентавров и иных страшилищ, какими пугают детей, разразились холодным ливнем. Ветры, вырвавшись из-за укрытий как ретивые кони, взметнули в полете белую пену морскую. Рассыпался строй кораблей. Разбрелись они по волнам, как цыплята, когда похищает коршун наседку. Так и день лучезарный был ночью похищен. Напрасно на небе пытался звезду отыскать Палинур.
– Без путеводной звезды, – объяснял он Асканию, – кормчему хуже, чем слепцу – у того хоть посох и под ногами твердая почва.
И все же рассеялись тучи. Это случилось, как уверял Палинур, после трехдневных блужданий. На горизонте возникли зазубрины гор. Дан был приказ спускать паруса. Мужи уселись за весла. Женам и детям велено было подготовить мехи для свежей воды и выбросить в море осколки разбитых бурей сосудов.
Когда приблизился берег, Палинур, помрачнев, воскликнул:
– Строфады!
Да, это были Строфады, гроза мореходов. Сколько в этих местах осталось душ непогребенных! В ветрах, со свистом влетающих в дома, что потеряли кормильцев, можно услышать зловещее имя «Строфады!» Сколько бродят по весям и городам нищих с обломками весел, взывающих о подаянье: «Строфады!». Сколько разбилось надежд об эти голые скалы!
Выйдя на пустынный берег, окаймленный скалами, узрели троянцы стадо тучных коров и коз длиннорогих. Было оно без охраны. Ее отыскать не пытаясь, пустили скитальцы в ход топоры. Костры разожгли. И дым от них потянулся. На жердях закрутились румяные туши, испуская дразнящий запах. Но едва вонзились в мясо ножи, как над головами послышалось хлопанье крыльев и резкие крики.
– Гарпии![22] – завопили троянцы, ища спасения в бегстве. Да, это были чудовища с лицами дев и кривыми когтями коршунов. Это они на берегах далекого Понта досаждали Финею[23], едва из-за них не погиб он голодной смертью. Удалось Бореадам[24] их отогнать. Но надо же было им обосноваться на островах, и так имеющих славу дурную!
Оправившись от испуга, схватили троянцы мечи и стали разить огромных пернатых. Но железо не пробивало мощных перьев. Взвившись в воздух, спрятались гарпии в скалах. Одна же из них, Келайно, возвратившись, пропела:
– Отец! Слышишь, что она каркает! – воззвал Эней к Анхизу.
– Слышу, сын мой. Я думаю, что мы зря не устояли, без спроса убив чужую скотину. За это нам ниспослана кара, страшнее какой не бывает. Только подумай – в столы вгрызаться зубами[26].
– Но зато стало известно, куда нам плыть, – вмешался в разговор Палинур. – Италия – это не остров, а край, и не отдаленный, как я слышал, но обширный, богатый скотом.
– Что ж, – молвил Эней, – повинуясь знамению, будем искать к Италии этой дорогу.
Остались позади Строфады. И снова кили рассекают вспененные волны. Через пару дней вынырнула чернеющая лесами земля.
– Это остров Закинф! – объявил Эней. – Он обитаем людьми и славится своим виноградом. Почему бы нам здесь не набрать хотя бы воды?
Кормчий резко повернулся.
– О чем ты говоришь? Ведь рядом Итака!
Взгляды обратились в указанном Палинуром направлении. Вот где родились и, подобно гарпиям, налетели на Трою беды. Это остров погубителя Трои. Это он убедил утомленных данайцев продолжать войну, выставив на посмешище приверженцев мира. Это он вместе с Диомедом захватил разведчика Трои Долона и выведал у него расположение отрядов троянцев, благодаря чему убил фракийского царя Реса и увел его волшебных коней. Он же похитил палладий, конечно, не без помощи самой Афины. И где он теперь? Не наблюдает ли он сейчас за кораблями?
– К северу отсюда, – прервал молчание Палинур, – как мне известно, находятся владения народа хаонов. Там мы наполним водою мехи и переждем время бурь. Да вот уже видны колонны храма Аполлона.
Спустив паруса, мужи пересели на весла. Жены снова приготовили мехи. В волны полетели якорные камни. И встали суда у берега, развернувшись к нему кормой. Сойдя на сушу, троянцы принесли жертвы Юпитеру, зажгли огонь на алтаре, совершили обряд очищения и начали дружно сооружать лагерь.
– Мы здесь будем строить Трою? – спросил Асканий деда.
– О нет! – ответил Анхиз. – Это время, внучек, непригодно для плаваний. Мы здесь перезимуем, а по весне двинемся в путь. Пока же подождем Энея.
– Не знаю, что и думать, отец, – взволнованно проговорил внезапно появившийся Эней. – Но один из местных жителей уверяет, что точно такое же оружие, как у нас, у соседнего правителя. Зовут же его, как это ни странно, Геленом.
– Геленом… – повторил Анхиз. – Да это же сын Приама[27].
– Я думаю, отец, мне следует отправиться в тот город. Я узнал, что он недалеко.
– Пусть тебе помогут боги! Я же распоряжусь, чтобы вытащили на берег суда и занялись их починкой.
Пройдя совсем немного, Эней и его спутники увидели курган и на нем женщину в черном одеянии, возжигавшую жертвенный костер. Узнав Андромаху[29], Эней радостно кинулся ей навстречу. Она же замерла, отстранясь от него, как от страшного видения.
– Удались, тень Энея! – лепетала она. – Не тебя я жду, а другого вождя, павшего в битве с Ахиллом.
– Нет! Я не тень! – заверил Эней супругу Гектора. – Не пленник я Аида, отпущенный им принести тебе весть от мужа. Пощупай меня, я живой!
Андромаха прикоснулась к руке Энея, и в глазах ее вспыхнула радость:
– Значит, тебе удалось спастись, не разделив судьбы Приама и всего его рода?! Но почему ты один? Где твой отец, где мальчик Асканий, племянник моего Гектора?
– Они живы по милости той, чье имя известно и тебе, и каждому, охваченному даруемым ею чувством. Они остались у кораблей. Мы плывем в поисках места для новой Трои вместо той, что сожжена врагами. Я верю, что новая Троя возвысит до звезд имя Гектора.
– Ты надеешься основать новую Трою?! – воскликнула Андромаха. – Разве это возможно?!
– Я в это верю, – проговорил Эней после долгого раздумья, – ибо не сам я пришел к этой мысли, мне подал ее благородный дух того, кому ты приносишь жертвы.
Андромаха побледнела. На ее высоком лбу выступил пот.
– Он тебе явился! Тебе, а не мне?
– Это было не здесь, а в Трое, в ночь ее гибели, – произнес Эней. – После того, как погиб Лаокоон[30], мною, напуганным чудом, овладел сон. И во сне появился Гектор. Он был таким, каким видели его мы все, когда Ахилл нанес ему последний удар: волосы слиплись от крови, грудь в ранах, грязь в бороде. Я спросил его, почему он ко мне явился в таком виде[31]. Но он вместо ответа посоветовал немедленно покинуть город, пока враг не овладел Троей, и, взяв пенаты, отправиться на кораблях, чтобы на чужбине воздвигнуть великий город[32]. Вот что сказал мне Гектор в ту ночь перед тем, как мы покинули Трою.
Внимая речи Энея, страдалица орошала слезами траву.
– Как же ты оказалась здесь? – наконец решился спросить Эней. – Каковы судьбы других троянцев?
– Счастливее всех, – начала Андромаха, – была дочь Приама Поликсена. Ее враги заклали в жертву богам на кургане у самой стены. Она одна не попала в плен и не разделила в печальной неволе ложа врагов. Я же досталась юному Неоптолему, сыну Ахилла. Пришлось терпеть его спесь и рожать ему сыновей. Потом он решил отправиться в Спарту, чтобы вступить в брак с Гермионой, внучкою Леды. Уезжая, меня он отдал рабу своему Гелену. Вскоре Пирр был убит в Дельфах Орестом. Так земли, что перед тобою, достались Гелену. В память об Илионе он воздвиг на высотах город и дал ему имя Пергам.
Между тем долгое отсутствие супруги встревожило Гелена. И вот он появился в окружении вооруженных людей. Узнав Энея, он бросился к нему в объятия и, ликуя, повел в свой Пергам. Троянцы перешли жалкий ручей, который Гелен назвал Ксанфом[33], и вошли в Скейские ворота[34]. В только что отстроенных чертогах, еще пахнущих смолою сосен, Энею и остальным троянцам, за которыми было послано, Гелен дал пир. И длился он много дней. В чашах ходило по кругу вино. За возлиянием Вакху, за воспоминаниями текло незаметно время. Лишь появление первой ласточки дало знак, что пора отправляться в дорогу. Тогда-то и обратился Эней к Гелену с мольбою.
– Ты, мой друг, – глашатай богов. Воля Аполлона раскрывается тебе в движении небесных светил, в звоне треножников, в шелесте листьев благородного лавра. Тебе ведом темный смертным язык птиц и иные приметы. Боги мне определили Италию, но, вещая от имени Аполлона, мерзкая гарпия, у которой мы отняли пищу, сулила нам небывалый голод и то, что нам придется столы поедать. Как избежать опасностей и превозмочь беды?
– Пойдем, Эней, – проговорил Гелен. Лицо его стало серьезным. – Не за пиршественным столом, а в храме Аполлона дано мне открывать будущее.
И вот их обнял мрак святилища. Принесены в жертву угодные Аполлону белые телки, и в тишине под сводами храма прозвучал голос сына Приама:
– Знай, сын богини, что опасен ваш путь, хотя Италия рядом.
Боги избрали для вас кружную дорогу. Придется вам много весел переломать, преодолеть немало преград. В узком проливе в подводных пещерах гнездятся Сцилла с Харибдой, несущие смерть мореходам. Об этом не забывай. Помни также о силе Юноны. Я не устану тебе это повторять! Приноси ей обеты и жертвы. Когда к месту прибудешь, какое назначено вам, город ты возведешь. Что до столов, какими пугала тебя вещая птица, тайны мне этой открыть не дано. Но пусть столы тебя не пугают.
Эней вышел из храма с просветленным лицом. Будущее уже не казалось ему мрачным. Желая облегчить путь землякам, Гелен дал им все, что может пригодиться в дороге, а также подарки для чужеземных владык: чеканное серебро, резную слоновую кость, котлы из меди восточной работы с ручками в виде фигурок. Эней получил доспехи Пирра, тройную золотую кольчугу, островерхий шлем, украшенный косматой гривой. Его спутникам достались мечи прекрасной работы. На радость Палинуру прислал Гелен крепких гребцов. Обнимая Аскания, Андромаха вручила ему златотканый плащ.
– Это тебе, – сказала она со слезами. – Ткала я плащ в зимние ночи, вспоминая родину нашу. Прими, мальчик, дар от той, что была женою Гектора и родила Астинакса. Если бы его пощадили боги, был бы он товарищем в играх твоих и будущих битвах. В тебе, Асканий, сына милого образ я вижу.
– Прощайте! – проговорил Эней, обнимая Гелена и Андромаху. – Будьте счастливы. Нас ждут испытания, но отныне они не пугают меня. Знаю я, что у меня друзья и мысленно с нами они.
И вот корабли спущены в море. Гребцы взялись за весла. Палинур на корме, подобно гончему псу, крутит головой и ловит ветер ноздрями. Распущены паруса. Из тумана выплыл берег Италии. Но, памятуя наставления Гелена, кормчий ведет корабли в открытое море.
После долгих странствий и приключений глазам скитальцев открылась вершина снежной горы. На верхней палубе все перешли на правый борт, чтобы ею любоваться. Что это за гора и на какой она земле, знал один Палинур. На миг выпустив кормовое весло, он протянул руки к громаде и выкрикнул:
– Этна! Мы у берегов Тринакрии!