– Ну и старушка, даже спасибо не сказала, – пробурчал Мишка. – А я у неё водички хотел попросить.
– Ага, с вареньем. И бутерброд, – подхватила Соня.
– И тортик… с розочками, – добавила я.
– И вертолёт. Раз – и были бы дома.
– Ещё повезло, что она не заставила нас обои клеить, – задумчиво сказал Мишка.
– И пылесосить. Ковры… с розочками.
На пятом этаже открылась форточка. Кто-то поправил занавески.
Я СРАЗУ поняла, что это её окно.
Вы знаете, как я догадалась, правда?
Мы решили не возвращаться назад, а пройти наискосок, через дворы. Мишка сказал, что так будет короче. Трамвай позвякивал вдалеке, как монетки глубоко в кармане.
– Ты уже придумала Жуткий Костюм? – спросила Соня.
Я сделала вид, что не услышала.
Все просто с ума сошли с этим праздником.
Аня всё время рассказывала, какие замечательные Кошмарные Костюмы придумали её одноклассники. Смирнова решила стать зомби. Коровин – утонувшим пиратом. А Львовский выбрал вампира. Лица у вампиров должны быть совсем белые, поэтому он купил в аптеке цинковый крем. Папа сказал, что таким кремом лечат попы младенцам. Ну это же не значит, что вампиры не могут им пользоваться?!
Анька тоже придумала себе костюм. Она решила быть Доктором Смерть. Размотала целую кучу бинтов и покрасила их красной гуашью, как будто они в крови.
Эти бинты сушились по всему дому. Утром папа вляпался в краску, испачкал новую рубашку и сказал немедленно убрать эту гадость. Анька тогда жутко обиделась. На всех.
Даже на меня, хотя я вообще ничего ей не говорила…
– Эй! – Соня подергала меня за рукав. – Ты меня вообще слушаешь?
– Нет, – честно ответила я.
Соня бросила верёвку, достала из кармана мелок и присела на санки рядом с тыквой.
– Тогда смотри.
Соня умеет говорить ужасно быстро.
Но рисует она ещё быстрее.
– Представь, что это я, – тараторила Соня. – Я буду АФЕЛИЯ. Я видела в книжке, у неё волосы длинные, как у меня. АФЕЛИЯ – это такая девушка несчастная, она утопилась. Отчего – не помню, неважно. У неё такое платье белое, тоже длинное… Я бабушкину ночнушку возьму… А в руке у меня будет лилия пластмассовая и ноты.
– А ноты зачем? – удивился Мишка.
– Ну, должна же она из-за чего-то утопиться!!! Пускай из-за музыки. И рубашка у меня будет такая… с кружевами… Правда красиво?!
Афелия на Сониной картинке была очень, очень печальная.
Она стояла у моря. Кудрявые волны были похожи на макароны «Роллтон».
На щеке у Афелии висела большущая слеза.
Мне кажется, ей совсем не хотелось нырять в холодную воду.
Все спрашивают: «Кем ты будешь? Привидением? Чёрной кошкой? Вампиром?»
Я отвечаю: «Ещё не придумала».
Или просто молчу.
Я даже не понимаю, нравится мне этот праздник или нет.
Папа говорит – ему противно смотреть, как все рисуют на себе кровь, этого и в больнице хватает.
Мама говорит – здорово, когда можно посмеяться над тем, что кажется страшным.
А я не знаю, что говорить…
Все люди чего-то боятся.
Я боюсь, когда в унитазе что-то бурчит. Кажется, что тебя сейчас раз – и цапнут за попу.
Боюсь засыпать в закрытой комнате.
Боюсь, что я сделаю что-то не так и все будут смеяться.
И вообще, мне надоело, что на меня всё время оглядываются.
И Анька, и Львовский, и Соня – все придумывают костюмы, чтобы на них смотрели и удивлялись.
А мне нужен костюм САМОЙ ОБЫЧНОЙ, НЕУДИВИТЕЛЬНОЙ ДЕВОЧКИ.
Такой, на которую не обращают внимания.
Но никто не знает, как его сделать. Даже папа.
Красный трамвай так легко поднимался в горку! Обогнал нас, повернул за пятиэтажку, исчез.
Десять домов – Соня.
Десять домов – Мишка.
Десять домов – я.
Мишкины и Сонины дома кончались быстро. А вот мои десять домов растягивались, как жвачка. Нет, как десять апельсиновых жвачек, соединённых в одну!
Я тащила санки с Мишкиной тыквой, смотрела под ноги.
Даже в города играть не хотелось.
И тут я увидела:
Я шла прямо по буквам, написанным зелёной краской на асфальте.
Ещё два шага:
А потом оранжевые:
И даже:
У подъезда пятиэтажки стоял… выросший Буратино. Точно, как я себе представляла: тощий, носатый, в шапке с разноцветными полосками, похожей на колпак.
Он вырывал из тетрадки листы, делал из них самолётики и складывал на скамейку.
– А почему написано: «Люблю тебя одну»? – спросила Соня. – Она что, думала, вы любите НЕ ТОЛЬКО её?
Буратино положил самолётик и внимательно посмотрел на Соню.
– Ну ты и язва, – с уважением сказал он.
Кажется, это какое-то медицинское слово. Надо спросить у папы, что оно значит.
– Какая разница! – вступился Мишка. – Главное, тут написано: «Ты лучше всех».
– А ты чего скажешь? – Буратино повернулся ко мне.
Я пожала плечами.
Всё равно я в любви ничего не понимаю.
– Я весь асфальт исписал! А она – ноль внимания. Обиделась. Ты, говорит, неперспективный. И всё.
– А самолётики зачем? – спросила Соня.
– Так она мобильник вырубила. А тут – сердце. Со стрелой… Вон форточка открыта, на первый этаж точно долетят. Я ж знаю, она дома… Даже в институт не ходит.
– А можно попробовать? – подпрыгнул Мишка. – Я только разочек…
– Да легко! – Кажется, Буратино даже обрадовался. – Самолётики доделаем, а потом будем кидать по очереди. Или вон ей дадим. – Он ткнул пальцем в меня. – Она точно докинет.
Самой меткой оказалась не я. У меня только пять самолётиков попали в цель. Мишка тоже всё время промахивался и говорил, что это ветер дует не с той стороны.