Помоги проекту - поделись книгой:
Напоследок я хотел бы привести поучительное изречение физиолога академика И. П. Павлова:
Гумилев в своей пассионарной модели грубо подтасовывал одни факты и легкомысленно пренебрегал другими. Более того, он показал себя вопиюще несведущим в вопросах биологии, физики, химии, социологии, политики, экономики и даже географии. Конечно, он заблуждался (и пытался вводить в заблуждение других) искренне, в силу своей эмоциональности и увлеченности.
Что касается трудов Гумилева по истории и этнографии конкретных народов, то там вроде была нормальная наука; но пусть её анализируют историки и этнографы.
Выстрел «Авроры»
Шесть лет назад, читая книгу Ю. М. Чернова «Судьба высокая „Авроры“», натыкаюсь на такую фразу: «Тринадцать авроровцев подали заявление с просьбой направить их на фронт: Огнев Евдоким, Никифоров Филипп, Новиков Кузьма, Липатов Тимофей, Герасимов Феофилакт,
Тут я мысленно споткнулся и подумал, а не мой ли дед вдруг тут упомянут? По рассказам бабушки (в середине 80-х годов, когда она была жива; а дед умер давно – после Великой Отечественной войны) я запомнил, что он воевал в Гражданскую войну, партизанил против Колчака. Причем, дома он обычно ходил по избе в матросской тельняшке. И, когда бывал в мрачном настроении, любил напевать «Плещут холодные волны». Но про крейсер «Аврору» я от бабушки ничего не слышал.
Я стал искать в интернете и библиотеках, но не обнаружил ничего.
Спустя какое-то время я был по делам в северной столице и заглянул заодно на «Аврору». Стал спрашивать работников музея. Они ответили, что у них сведений о Векшине нет. Я задал вопрос, а не сохранился ли судовой журнал. Они вытащили журнал с какой-то полки. Гляжу – есть Векшин! Но – Иван Иванович, а не Иван Евгеньевич, как мой дед. А, значит, просто однофамилец. Или дальний родственник. Хотя вряд ли родственник, т. к. в журнале указано, что матрос был призван с Тверской области. А мой дед и вся его родня жили на Урале, в районе деревень Гари и Коптяки…
Но странно, что больше никаких данных об этом матросе в журнале не было. Про всех других – много сведений, по полстраницы на каждого, а про этого – всего две строки: ФИО и откуда призван.
Ладно, не имеет значения, всё равно это не мой дед, решил я. Но напоследок захотелось просто так пройтись по музею, поглазеть. Документы. Приказы.
Пожелтевшие фотографии… Офицеры… Матросы… Среди матросов фотографии никакого Векшина не было.
И вдруг вижу групповую фотку, датированную 1927 годом, с подписью: «Авроровцы, участники событий 1917 года, 10 лет спустя». А на фотке – мой дед! (я видел деда на нескольких фотках у бабушки). Вот же он! В кепке и косоворотке; опёрся спиной на лафет пушки.
Я спросил сотрудников музея, кто это – первый слева во втором ряду. Они развели руками. Всех других авроровцев поимённо знают, а этого – нет.
Тогда я вернулся к судовому журналу, надеясь найти еще какие-нибудь записи. Не нашел. Но… Ха! Это не подлинный журнал, это фальшивка! Ведь в нём все записи до 17 года без буквы «ять»! Текст журнала был перепечатан на машинке и подменён в сталинские годы.
Кстати, Иван Ивановичами обычно в документах называли тех, кого должны были расстрелять (чтобы – концы в воду). А ведь в 1937 году Ивана Евгеньевича повезли в Свердловск на расстрел, как врага народа. Но не расстреляли. Одним из начальников НКВД оказался некто Горский, вместе с которым мой дед в 1919 году бежал из-под расстрела от колчаковцев. Горский закрыл дело. И дед остался жив.
Вот его фотка спустя почти 20 лет. То же лицо. Большие глаза, густые темные брови, толстые губы, большие уши, слегка курносый нос. И то же самое выражение лица. Даже вроде бы тот же пиджак. И снова – в косоворотке.
Новогоднее обращение резидента (фельетон)
Дорогие сограждане и согражданки! В эти торжественные финальные минуты эпохального завершения очередного кризисного года позвольте мне от себя лично, а также от моих могучих газпромовских спонсоров поздравить всех выживших – с праздником Деда Мороза и Снегурочки! Хочется подвести некоторые судьбоносные итоги, которые как бы олицетворяют собой грандиозное движение нашей Сирийской Деферации по пути как бы цивилизации и прогресса. А сделано как бы немало – мало не покажется. Как только вы меня всенародно избрали своим вождём, я сразу приступил к самому насущному. Первым делом издал Указ о снижении налогов на нефтегазовую отрасль, в результате чего заслужил от спонсоров одобрение своей резидентской деятельности. А затем, совместно с бывшим Резидентом, вбухал бабки в частные банки, которые свято пообещали кредитовать население. И хотя некоторые ренегаты стали кричать о том, что бюджет страны недополучил миллиарды рублей и даже долларов, но весь цивилизованный мир воочию убедился в нашей готовности снабжать его промышленность топливом и сырьем, поскольку свою промышленность мы еще пока только поднимаем из руин, возникших в результате бурной деятельности предыдущих резидентов. Наша цель – инновационное наукоёмкое производство. И к этой цели мы бодро шагаем твердой поступью уже второй год, если не считать предыдущих лет. Посмотрите сколько позакрывалось старых, отживших свой век, заводов и совхозов! Ощутите гордость за то, что на просторах нашей державы нет места ничему тому, что тормозит её неуклонное поступательное ускорение к вехам величия и социальной справедливости. Инновации, инновации и еще раз инновации! Вот наша стратегия. Вот наша тактика. Вот наш будущий успех. Когда я говорю об инновации инновационных инноваций, то подразумеваю в первую очередь умные нано-технологии, которым принадлежит светлое будущее. Не случайно все деньги, предназначенные на науку, мы вложили именно туда – в нано-науку. За эти годы с помощью байсучьего нанизма удалось освоить уже 10 % этих средств! И хотя половина из них ушла на содержание самого байсучьего аппарата, но это – жизненно-необходимый момент, без которого дальнейшие этапы были бы невозможны. Скоро полетят нано-самолеты и поплывут нано-корабли! И тогда все ученые, поразъехавшиеся за рубеж и разбежавшиеся по фирмам и огородам, вернутся в лоно Институтских Учреждений нашей передовой процветающей науки, которую мы постоянно реформировали, реформируем и будем реформировать, не щадя живота. Не ослабевает также наша поддержка ветеранов. В грядущем году каждый ветеран войны, согласно изданному мной Указу, получит от государства отдельную землянку. Для того, чтоб её заиметь, он обязан встать в очередь. А чтобы встать в очередь, он должен входить в категорию малоимущих. А для этого его доход не должен превышать 4-х тысяч рублей. Но поскольку большинство наших ветеранов имеет от государства огромную пенсию (свыше 4 тысяч), то в очередь становиться практически некому. Но у нас есть еще одна нуждающаяся категория – молодые семьи, многодетные и беременные. Им мы тоже даём право встать в очередь, где они и проведут свои лучшие годы. Другим направлением нашей деятельности является молодежь. Мы организовали для неё молодежную партию «Ежиная Мисс и я». Сколько собраний и митингов в поддержку нашей медвежьей «Ежиной Мессии» они уже провели! Сколько средств освоили! И сколько еще предстоит! И хотя враги и недоброжелатели постоянно талдычат о каких-то миллионах – о миллионах безработных, бомжей, наркоманов, проституток и беспризорников, о бандитизме, коррупции, инфляции, стагнации и вымирании нации, мы умеем держать удар и твердо знаем: это не соответствует действительности. Ведь информацию об окружающей действительности я ежедневно черпаю из новостей Интернета и от своих неутомимых помощников, которые неизменно сообщают: «Всё хорошо, прекрасная маркиза!». Так и есть: всё просто отлично – и у меня, и у моего премьера, и у моей семьи, и у моих друзей, и у моих спонсоров, и у моей страны. А будет еще лучше, как всегда. Так загадывайте же, друзья, свои новогодние желания и будьте ими счастливы!
О пользе литературного мата
Как-то редактировал я электронную рукопись одной книги. Очень даже недурственный материал. Но дюже обильно усеян был непечатными выражениями. И предложил я автору частично ликвидировать чрезмерные грубости, кое-где смягчить, а местами – воспользоваться многоточием. Автор, кряхтя и сопя от недовольства, соглашался мучительно долго. Героически торговался за каждое словцо, любую точку и даже за форму кавычек. Через месяц, в ходе многодневных читок и споров, консенсус был-таки, со скрипом, достигнут. Потом месяц ушел на верстку, на размещение графических иллюстраций и т. д.
Когда автор посмотрел верстку, то выразил недовольство: тут шрифт некрасивый, а там рисунок крупноват, а этот текст надо бы переставить в другое место, а тот абзац – перенести бы в конец, а еще лучше – добавить сюда вот такую фразочку… И т. п. Пришлось почти всё перекраивать заново. Конечно, автор, с моей точки зрения, малость зарвался, но ведь талантлив чертяка! Как же не пойти навстречу гиганту разухабистых словес?! Потратил я еще месяц. И вроде автор, наконец, всем в корректуре более-менее удовлетворился.
Работаю дальше. Готов макет. Приглашаю автора посмотреть. Он пришел не один. Привел на подмогу сына (начинающего писателя, причем, вроде тоже талантливого, судя по богемным замашкам) и сноху – сыновью молодую жену, черноглазую красавицу (зачем её, не знаю; наверно боится одну оставлять). Стали отец с сыном заново текст прочитывать, обсуждать и выражать недовольство. Особенно сынуля был в запале. Глаза буравчиками, ручонки веером, язык пропеллером, ибо подвешен добротно. Интеллектуал, однако. А жена – восточная принцесса. Скромная и гордая в одном лице. Ресницами длинными карие очи прикрывает, взмахивает ими словно опахалом. Муженёк перед ней старается во всём блеске проявиться, выёживается аки фендибобер с кренделями. Даром что сам на внешность сморчок. Вот сморчковость свою понтами компенсирует. И давай он чехвостить макет весь подряд: и тут не так, и там не то, и здесь отстой, а главное – где ж все оригинальные папины выражения? Вытащил он из сумки какую-то современную книжонку и давай мне в нос тыкать. Глядите, господин издатель, тут мат на мате, а никаких многоточий нет. Вот как надо книги издавать! Чтоб слово писательское непечатное, в сердцах сказанное, печаталось и – до нутра читателя, как штопор, доходило.
И такой напор от этого сынули шел, и так восторженно ему младая жена в рот глядела, что папаша, гордясь своим отпрыском, по всем пунктам к нему тут же присоединился и заявил, что всё-всё надо заново переделать. И главное – вернуть обратно взад все матюгальники.
Попытался я им объяснить, что грубость не жанр, ссылаясь на Вольтера. Но что им Вольтер! Стал я говорить, что ведь у каждого издательства есть своя «планка», ниже которой опускаться стыдно. Смеются. Стал я пояснять, что есть категория читателей, взращенных на русской классике, людей «старой закваски», которым многочисленные грубости наверняка не понравятся. Сын тут же обозвал их недобитыми коммуняками, а папа с дрожью в голосе вспомнил, как он весело танцевал лезгинку на танке перед Белым Домом, когда страну пучило. Тогда выдвинул я такой аргумент. Вот возьмет в руки книжку застенчивая девушка, прочитает кой-какие пассажи и покраснеет. Ну и пускай краснеет, ежели она дура! – возразили мне дуэтом папа с сыном. Я им говорю: не все, кому бывает стыдно, идиоты. Просто есть тонкие натуры. И нужно их по возможности своими текстами щадить. Тут сынуля заявил, что ежели такая у издателя в голове неправильная старорежимная позиция, то рукопись папину можно, вообще-то, забрать назад и найти прогрессивное издательство, где папу кастрировать не будут. Я ему возражаю с обидой: так ведь гигантская работа проделана! Негоже её на самом последнем этапе оборвать. А папа с сыном хором отвечают: либо делай, господин издатель, что сказано, либо гуд-бай. Короче, натуральный наезд.
Привожу я еще один резон – финансовый: книга-то ведь издается на 90 % за мой счет. Ну и что, отвечает сынуля, я для папы другого спонсора найду. И глядит нахально. Шантаж с ухмылкой. И тут терпение моё лопнуло. Каюсь. Не сдержался я. Вдруг, сам от себя не ожидая, выдал на гора примерно такую тираду (привожу лишь малый фрагмент, заполняя непечатное привычным многоточием; нежным дамам советую последующие три строчки пропустить или хотя бы не вчитываться):
Прошу прощения у женского пола и прочих деликатных натур, но по-другому эту трибунную речь никак не передать. Тут у папы с сыном гляделки округлились, словно блюдца, а физиономии вытянулись, как в комиксах. Папа позеленел. Сынуля побледнел. А жена сынули пунцовая сделалась и заерзала на стуле, как чесоточная. И воцарилось на минуту обоюдостороннее молчание. Посмотрели они на меня пристально с удивлением, но уважительно и – единогласно согласились со всей сделанной правкой. И книжка была издана. Вот что значат для литературы нужные слова в нужном месте!
Сила искусства
Как-то пришел я в гости к приятелю-художнику. А в прихожей, вижу, висит картина (метр на полтора, в золоченой раме): роскошная нагая баба с кустодиевско-рубенсовскими формами, вальяжно возлежащая на красном кресле в откровенной позе… (как бы поточней, но поделикатней выразиться?..) в раздвинутой позе «я готова». Палитра красок яркая, сочная. Картинка смачная, весёлая, «а-ля русский лубок». Женщина шикарная, хотя гротескная. Юмора в картине всё же чуть больше, чем эротики. А вообще-то – глаз не оторвать.
Но ведь Юрий человек скромный, семейный, даже постоянно женатый, рисует обычно кувшины и закаты. Красиво рисует, изящно, душевно. А тут – такое… На моё изумленно-восторженное восклицание «ух-ты!» Юра, смущенно опустив глаза, ответствовал так: «Да э-э-э… это… не я. Это Серёга намалевал. И мне недавно подарил. На 1-е апреля. Чтоб праздник был».
Ну, этого Сёрёгу, тоже весьма талантливого художника, приятеля Юркиного, я знаю. Огромный бородатый бугай. Силушка прёт через край. А жены перманентно нет. И вместо жены тоже вроде никого. Вот он и ваяет здоровенных голых тёток: то маслом на холсте, то углем на листе, то из глины бабу знойную слепит, а то вырубит свою мечту из здоровенного елового ствола. На все руки мастер. Даром, что обнимать этими руками некого. Вся квартира у него мощными красотками забита. Продавать не хочет; говорит: «Искусство бесценно!» Приятелям дарит. Куда ж ещё этих баб девать?
Через пару недель зашел я к Юре снова. Смотрю: что-то с той картиной не то… А! Трусы! На женщине теперь – обширные трусы, причем, в зелёный горошек. На мой недоуменный взгляд Юра, скромно потупившись, сообщил: «Понимаешь, пришлось её приодеть. А то неудобно как-то. Да и жена зверски ревнует. И гости все хихикают, спрашивают, где я такую шикарную любовницу подцепил.
«А что на это сказал Сергей?», – полюбопытствовал я. «Послал меня матом в то самое место, которое я трусиками прикрыл». – «А ты?». «Я ему ответил, что сила искусства не в натурализме, а в скрытом и тайном». – «А он?» – «Он меня тайным ренегатом обозвал и заявил, что я ему больше не друг. Теперь не приходит. Даже на улице здороваться перестал», – грустно констатировал Юра.
Видя, как тяжело он переживает утрату товарища, я посоветовал: «А ты замажь эти трусы; верни всё обратно, как было. Тогда, может, помиритесь».
Прошла еще пара недель. Прихожу я к Юрию. На кухне за столом у него Серёга сидит, пьяный в дупель. И Юра тоже не совсем трезвый, мягко говоря. Усаживают они меня с собой, наливают по стопке. Ну, ухнули, закусили. Тут меня ненароком и дёрнуло спросить: «Юр, а где та картина, которая в прихожей висела?». Юра закуской аж подавился, проглотил кое-как и скорбным голосом пожаловался: «Жена её порвала и сожгла! Потом собрала шмотки и уехала жить к маме. А меня обозвала извращенцем». «Почему?!» – «Сказала, что когда в доме чужая голая женщина появилась, это было неприятно, но хоть как-то понятно. Сказала, что когда я трусы пририсовал, это было глупо, но всё же приятно. А вот когда я их убрал, она решила, что я маньяк. И ушла безвозвратно».
Глубоко вздохнув, Юра налил еще по стопке и смахнул скупую мужскую слезу.
А Сергей, бодро выпив и хрустко зажевав огурцом, патетически изрек, пьяно заикаясь: «Т-ты, Юрчик, н-не г-горюй. М-мы т-тебе в-з-замен ж-жены т-такую б-бабу н-найдем!.. А н-не н-найдем, я т-тебе н-новую н-нарисую!»
Поэт и рынок
Раньше как было, в век Пушкина или в эпоху Маяковского? Поэты стихи писали, читатели читали. А в наше время стихи сочиняют все, кому не лень, даже малограмотные. Читать некому. И некогда. Вот поэзия и стала не востребованной. Процветает только меж самими поэтами, на
Прибегает как-то ко мне в издательство один немолодой мужичок: щуплый, мелкий, шустрый, взъерошенный. Светло-голубые глаза сияют. И радостно заявляет с порога: «Книжку стихотворений хочу издать!» – «Вообще-то стихи нынче не в моде. Скорее всего, не раскупят Вашу книжку», – выразил я сомнение. «Еще как раскупят!», – отвечает он бодро и уверенно. И добавляет гордо: «Я ведь стихи уже пять месяцев пишу!». Я внутренне усмехнулся, с трудом сдержав улыбку.
Он тот час подумал, что я в восторге от его предложения. И с пафосом начал читать вслух свои шедевры – с чувством, с выражением, словно на пионерском утреннике. Он восклицал, подвывал, шумел и гремел. Остановить его было столь же невозможно, как внезапный понос или вечный Ниагарский водопад. Между прочим, говоря откровенно, очень даже неплохо он декламировал, не хуже шекспировских персонажей из областного театра. Но тексты, как правило, явно отставали от исполнения. Вот, например, отдельные строчки:
Ну, и т. д. и т. п. В общем – типичные рифмованные выкидыши. Хотя – ничуть не хуже современной эстрадной попсово-бомондной бредятины. Впрочем, когда стихи попадались не о любви (увы, немногочисленные), а о природе, политике или смысле жизни, то среди них встречались весьма оригинальные, даже недурственные, хотя и неумелые. Отдельные удачные весёлые строчки свидетельствовали о наличии у Олега (то бишь автора) признаков интеллекта и чувства юмора. Но как только стишок был про любовь, так сразу интеллект и юмор куда-то пропадали, заменяясь восторженными глупизмами.
Оказалось, что стимулом для неожиданного вторжения Олега (кстати, инженера по образованию) в лоно поэзии послужила молоденькая смазливая дамочка из местного банка. Увидев её в окошке обмена валюты, он по уши влюбился в светлый образ с завитушками над ушками. Но поскольку Олег не смог её поразить собой, то решил завоевать её сердце любовными стихами, которые и начал сочинять тут же, не отходя от кассы, чем изрядно напугал возлюбленную, но зато обратил на себя её внимание. Три месяца он планомерно вёл стихотворную осаду. Крепость не сдавалась. Олег насочинял свыше сотни восторженных посланий. Каждый новый вскрик души он пытался зачитывать вслух у заветного окошка. Очередь возмущалась, что кассирша ежедневно занимается шашнями, вместо того, чтобы внимательно обслуживать клиентов. Кассирша вся покрывалась красными пятнами стыдливого волнения. Руки у неё дрожали. Купюры падали на пол. Очередь комментировала. Потом Олег стал распечатывать стишки на принтере и молча по-хулигански просовывать их в окошко. Крепость испарилась – уволилась с работы. А, может быть, её уволили. Кто знает! А весь женский банковский состав до сих пор сожалеет, что поэт не переключился на кого-нибудь из них.
Олег не сдался. Он боролся за любовь. Но уже на другой территории. На рынке, где он торговал сушеными грибами (инженеры нынче в стране столь же бесхозны, как поэты), имелась симпатичная продавщица из мясного отдела. И он стал зачитывать стихи ей. Продавщица была в восторге. Но тоже крепко держала оборону. Олег насочинял ей полсотни стихов. Там попадались примерно такие строчки:
И прочее, и прочее в том же духе. Слух о новоявленном влюбленном поэте облетел весь рынок. Пиар случился колоссальный. Многие товарки, ревнуя продавщицу мясного отдела, заявили, что ничего уж в ней такого особенного нет. И стали делать поэту намеки. Он тут же почти каждой посвятил по стиху. Женщины были польщены. Мужики на рынке сначала на это просто матерились, но, увидев, что стихи имеют у женщин успех, стали втихаря делать Олегу заказы. И он усердно стал сочинять для них. А они зачитывали эти вирши от себя своим зазнобам и дивились, сколь податливы женщины на рифмованные признания. Сначала мужики платили Олегу пивом, затем наличными, причем, такса за стих постепенно возросла от 100 руб. до 500. Когда же сам директор рынка заказал Олегу поэму на день рождения своей дочери, то даже самые ярые критики заткнулись. А такса подскочила до 1 тыс. руб.
Олег вступил в члены городского клуба поэтов. Как ему это удалось? Загадка. Ведь в клуб принимают обычно поэтов маститых, давно кропающих стишки и много лет кучкующихся среди себе подобных местных гениев. Некоторые члены клуба сначала брезгливо морщились, когда речь заходила об Олеге или когда он на заседаниях начинал зачитывать свои нескладушки-скороспелки. Но постепенно все привыкли и перестали называть его выскочкой и чудилом. И даже стали выпускать на сцену. Читал он на сцене с несомненным театральным талантом, вызывая бурные аплодисменты.
Олег неустанно сочинял и сочинял. Причем, с каждым месяцем его рифмы становились всё более разнообразными, умелыми и образными. Даже орфографических ошибок стало меньше. Стишки, распечатанные на принтере, стали ходить по рукам, как запретный самиздат в советские времена. Вскоре Олег завоевал в городке славу нового Николая Рубцова – истинно народного поэта, гиганта мысли, мастера неподражаемого художественного слова.
И вот, наконец, Олег издал книжечку-брошюрку. Не у меня, в другом издательстве (я ему деликатно отказал, круто заломив цену). И что вы думаете? Тоненькую книжонку раскупают со свистом по 200 рублей! Особенно активными оказались тётеньки на городском рынке. Купив и прочитав, они с апломбом демонстрируют её клиентам: вот, смотрите, тут – стихотворение обо мне!
Местные поэты, мучительно завидуя, приобретают книжечку у Олега через подставных лиц. Читают, изучают, не могут понять: в чем секрет? И я не пойму. А вы как думаете?
Происхождение человека
Однажды задумался я (вот случилась такая оказия!): почему человек ходит на задних лапах? Ой, то есть не на лапах, конечно, а на ногах.
Религиозное библейское объяснение можно сразу отмести. Ведь в раю обниматься нельзя. И трудиться не нужно. Поэтому руки там ни к чему. Абсолютно не было никакой необходимости Богу создавать прямоходящее существо, имеющее руки. Так что, с точки зрения логики, сотворение Адамы и Евы – дурацкий миф.
В школе давалось такое (строго научное!) объяснение – по Дарвину и Энгельсу. Человек, произойдя от обезьяны, распрямился и стал трудиться. А раз начал работать, то передние конечности превратились в руки.
В институте на биофаке делалось важное уточнение: передние конечности совершенствовались не упражнениями как таковыми (так в конце 18-го века считал Ламарк), а естественным отбором – повышенным выживанием обладателей самых ловких рук, появившихся из-за удачной генной мутации (так думают генетики, начиная с 30-х годов 20-го века).
Вроде всё логично. Но это только на первый взгляд. Фокус в том, что уж слишком много должно было за короткое время случиться у первобытной обезьяны (или, если угодно, у предка человекообразной обезьяны) чрезвычайно полезных мутаций: вертикальный позвоночник, руки вместо лап, увеличенный мозг и др. Причем, ни с того ни сего. И даже такая странная мутация произошла, как отпадение хвоста. С чего бы это? Хвост в жизни животных весьма полезная вещь.
Впрочем, я отвлёкся. Давайте вернёмся к искомому предмету – рукам. Спору нет, они для труда нужны. Но нужен ли человеку труд, точнее – физический труд? Это большой вопрос. К примеру, если у современного человека есть выбор: попотеть или побездельничать, то чаще всего он выбирает второе. Трудиться человек начинает обычно тогда, когда уж деваться некуда. И вот представьте: с чего бы это несознательная первобытная первообезьяна устремилась к трудовой деятельности? С какого бодуна? Ну, взяла она в передние лапы камень, расколола орех и что – лапы стали руками? Полная чушь. Вот ежели в носу захотелось поковырять, тогда да. Лапой делать эту процедуру не с руки. Тут без пальцев – никак.
И что еще важней – секс. Самкам первобытных обезьян заниматься сексом требовалось редко, далеко не каждый день, а вот самцам – почти каждый. Что делать? Кроме того, самый сильный самец – вожак – покрывал всех самок, не подпускал конкурентов. Куда ж остальным самцам деваться: выть волком и на скалу лезть, как на стенку? Вот тут-то руки им и пригодились…
Под созвездием козерога
9 января 2010 года попал я в гости в случайную компанию. Там собралось 9 человек: Журналист, Поэт, Врач, Режиссер, Художник, Микробиолог, Инженер, Философ и Криминальный авторитет. Десятым стал я – Биофизик. Большинство присутствующих были мне малознакомы, а некоторые вообще не знакомы. Да и они все, как я понял, оказались в той же ситуации. Обычно, когда за праздничным Новогодним столом встречаются чужие люди, неизбежна некоторая напряженность общения, по крайней мере, пока все не наклюкаются. А тут с самого начала у меня возникло ощущение, как будто попал к товарищам. Да и они, как мне показалось, чувствовали себя совершенно комфортно. Странно. С чего бы это? Когда все усевшиеся за стол перезнакомились и дружно приняли по рюмке водки, хозяйка (Журналист) сказала: «Кстати, сегодня у нас, как мне сообщили, есть именинник». И указала на Врача. Мы радостно пожали ему руку и приняли еще по одной. «А у меня День рождения будет завтра», – обронил Художник, закусывая салатом оливье. Мы его тут же и поздравили. Выпили. «Между прочим, я родился 5 января, то есть тоже Козерог», – заметил Инженер. И получил свою порцию пожатий, похлопываний и пожеланий. Ну, налили еще по бокалу… «Друзья, Вы не поверите, но и я Козерог!», – воскликнул Поэт. «И я», – скромно вставил Микробиолог. «И я тоже», – удивленным тоном сказал Криминальный авторитет. «Послушайте, это какая-то мистика. Я ведь тоже Козерог…», – задумчиво произнес Философ. «Господа! Позвольте сказать. Это удивительно! Я вижу, нас тут собралось целое стадо», – сказал Режиссер. «Братцы! Я знаю, что таких совпадений не бывает. Но факт остается фактом: я такой же рогатый и хвостатый, как все вы», – подвел я невероятный гостевой итог. Тут мы все разом повернулись к хозяйке, с немым вопросом. Она засмущалась: «Извините, но я не Козерог, я по гороскопу Рак». А потом подумала и добавила: «А вообще-то… Надо бы мне у мамы кое-что уточнить…».
Хозяин трубы
После летнего отпуска, в первых числах сентября, глянул я нечаянно в телевизионные новости (вообще-то я их нынче стараюсь не смотреть: осточертели одни и те же рожи, особенно – респектабельная мразь) и вижу: опять на весь экран – та же выпученная физиономия: Нефтегазов Медведь Путинович. И снова талдычит про мораль. Глаза праведным гневом сверкают, рот глубокую мудрость извергает, голос металлической сталью звенит: «Какое безобразие! На своём садовом участке хозяин, землю раскопав, трубу нагло вырезал и на металлолом сдал! Продал за деньги! Не свою трубу! Газпромовскую! Почти государственную! Ведь эта труба еще в советское время была проложена; в ней – народный труд!»
Журналист сладенько улыбается и заискивающе спрашивает: «Глубокочтимолюбимый господин Резидент, что же тут можно сделать?»
«Что сделать? Да руки оторвать! Вот что!», – шипя и булькая как закипающий чайник, восклицает Резидент.
Журналист одобряюще кивает, нечленораздельно поддакивает и благодарит за ценное интервью.
А вот ежели бы он осмелился и напомнил г-ну Резиденту, как и кем была в своё время прихватизирована вся нефтегазовая отрасль!.. И кто теперь – хозяин всех труб страны… И кто нынче этим хозяевам прислуживает, как верный пёс…
О! Тогда всем стало бы вполне понятно, какие органы и конкретно каким персонам следовало бы оторвать!
Медвежья перепись
Как-то раз хозяин леса Медведь, проснувшись спозаранку и не зная, чем бы от безделья заняться, подумал (вот такое вдруг с ним приключилось).
А подумал он вот о чём. Много ли в лесу живет разных зверей? К примеру, сколько Рябчиков и сколько Ёжиков? А Жучков и Червячков вообще наверное тьма. И где зверюшки конкретно обитают? Чем занимаются? И что едят? Не сожрали ли весь пчелиный мёд? Интересно, может, Воробышки норки роют, а Кроты на деревья залезли?
И решил Медведь, что пора устроить перепись. Вызвал он к себе лучшего друга – мудромордого Енота – и поручил ему исполнить. Чтобы всем зверям от этого лучше жилось. Тот призвал к себе хитрохвостого Лиса и спросил, каковы будут затраты на мероприятие.
Поскольку переписчиков – Зайцев – 600 тысяч и каждый должен получить по 5 тысяч, в условных единицах заячьей «капусты», то расходы таковы: 3 миллиарда. Да еще плюс столько же надо самому Лису – на нано-статистическую обработку и составление победного рапорта.
Какие-то жалкие 6 миллиардов! Почему бы не потратить? Всё равно «капусты» на нефтегрядках уродилось столько, что девать некуда! – подумали Енот с Медведем. И профинансировали. Правда, не из личного кармана. Ведь карманы-то свои у них – в собственной шкуре.
И началась торжественная вселесная перепись. Десять дней бегали Зайчишки по лесу. Аж с ног сбились. Прибегут, к примеру, к Волку а его нет на месте: ушел на партсобрание. Прискачут к Бобру, а тот – нырк в подводную лодку, и жди его полдня. А то, наконец, застанут они дома Козла, а тот блеет: «Н-е-е-е-е, я не Козёл. Я – Конь!». А Осёл – тот вообще изрёк, что он Человек. Не понятно, кем же кого записывать; ведь даже Ослов регистрировать надо со слов; паспортов-то у зверей нет.
Кто чем кормится, тоже не всегда ясно. К примеру, опальный Лев заявил, что с недавних пор живет на одно лишь пособие по безработице. Что касается Львицы, то она его к себе почти год как близко не подпускает и ничем не делится. Бедный-бедный сиротинушка Лев…
А уж кто на ком женат! Тут полный зоопарк получился. Тигр заверил, что вступает в законный брак с Косулей: «Вон, видите, в угол забилась, прихорашивается перед церемонией!» А Кабан прохрюкал, что вообще женат на Дубе. Поди разберись!
Но, худо бедно, всех зверушек всё же переписали и подробненько все сведения зафиксировали. И сдали сто тонн заполненных опросных осенних листов Лису. А тот, взяв себе львиную комиссию, представил через полгода Еноту нано-научный хвалебный отчет, с которым тот и отправился к Медведю.
Медведь почесал репу и молвил умное слово: «Вот теперь-то я знаю, кто живет в моём лесу!» И с чувством глубокого инвестиционного удовлетворения впал в весенне-зимнюю спячку.
Миниатюры
О дарвинизме
Поделиться книгой: