Помоги проекту - поделись книгой:
«Джо» — это был Джозеф Джонстон, командующий Виргинской армией Конфедерации.
— Только к Джо президент мало прислушивается. Ему нравятся колыбельные, которые поёт «Бабулька Ли».
Генерал Роберт Ли, начавший войну в ореоле народного героя, за неудачную кампанию в западной Виргинии удостоился малоприятной клички «Бабулька Ли».
— А Ли продвигать твоего отца не намерен?
— Так мне рассказывали. Его больше устроит, если отца отошлют уполномоченным в Англию. — Адам ухмыльнулся, — Надо ли упоминать, какое из двух возможных назначений вызывает больший отклик в сердце матушки? Думаю, перспектива файф-о-клока у королевы мигом гонит всю матушкину невралгию.
— А твой отец жаждет командовать бригадой?
Адам кивает:
— И, конечно, хочет обратно свой Легион. — последнее он добавил специально для Ната; нетрудно было догадаться, что того волнует, — А если он вернёт себе бразды правления Легионом, то потребует твоей отставки. Он всё ещё убеждён, что ты застрелил Итена.
Итеном звали жениха Анны, дочери Фальконера.
— Его убило прямым попаданием картечи.
— Ты это знаешь, я это знаю, а отец верит, что Итена убил ты, и он тебя в покое не оставит.
— Тогда лучше уж пусть едет в Англию и порадует твою матушку чаепитием с королевой.
— Тебе что, так мил Легион? — удивился Адам.
— Легион мне подходит. И я Легиону подхожу. — уклончиво ответил Старбак.
Некоторое время оба молчали под аккомпанемент далёкой стрельбы. Потом Адам разомкнул уста:
— Твой брат… — поколебавшись (очень уж деликатную тему затронул), повторил, — Твой брат. Он надеется, что ты вернёшься на Север.
— Мой брат? — изумился Старбак.
Его старший брат Джеймс угодил под Манассасом в плен. Держали его в Ричмонде, и Натаниэль регулярно посылал брату книги, но сам не ездил ни разу. Обратись Натаниэль с просьбой об отпуске для свидания с братом, начальство бы ему не отказало. Но он не обращался. Ни разу. Разрыв с роднёй не дался ему легко, и бередить эту рану встречей с братом Старбак не имел ни малейшей охоты.
— Ты виделся с ним?
Адам кивнул:
— По службе.
Фальконер-младший объяснил другу, что в его обязанности входит составление списков пленных офицеров-янки для последующего обмена их на взятых в полон северянами южан.
— Мне приходится часто бывать в Ричмондском узилище, и на прошлой неделе я встречался с Джеймсом.
— Как он?
— Худой, бледный, однако полон надежд выйти по обмену на свободу.
— Эх, Джеймс, Джеймс…
Натаниэль до сих пор не мог поверить, что его старший брат, скрупулёзный и педантичный, надел военную форму. Джеймсу, чувствующему себя в дебрях законов и судебных прецедентов, как рыба в воде, присущий солдатчине дух авантюризма был чужд и ненавистен.
— Он волнуется о тебе… — сообщил Адам.
— Я о нём тоже. — соврал Натаниэль, соображая, как бы перевести разговор на другую тему.
— Его бы порадовала весть о том, что ты посещаешь молитвенные собрания. Он беспокоится, не поколебался ли ты в вере. В церковь каждую неделю ходишь?
— Там, где удаётся. А ты? Сам-то как?
Адам расплылся в улыбке, покраснел, открыл рот, но вместо ответа засмеялся. В нём явно боролись стеснение и желание поделиться с другом новостью личного свойства.
— Я… Отлично я. — наконец, выдавил он из себя.
Новость была написана у Адама на счастливой физиономии, и Натаниэлю осталось лишь поставить диагноз вслух:
— А ты влюблён.
— Да. Ну, то есть, наверное… В общем, да.
Смущение друга позабавило Старбака:
— Скоро свадьба?
— Нет… То есть, скоро, если война… Видишь ли, мы, пока война идёт… Мы с ней… Одним словом, мы договорились после войны всё. — Адам, красный, как рак, но довольный собой, расстегнул карман мундира, в котором, очевидно, хранил фотопортрет невесты, — Ты даже не спросишь, как её зовут?
— Спрошу. Как её зовут? — улыбаясь, покорился Старбак.
Ружейный огонь стал оглушительным и Натаниэль повернулся посмотреть. Над деревьями поднимался пороховой дым, который превратился в густой туман, если в бой вступит артиллерия.
— Её имя… — начал Адам.
Его прервал топот копыт и истошный крик:
— Сэр! Мистер Старбак, сэр!
К друзьям на жеребце Адама во весь опор мчался Роберт Деккер.
— Сэр! — замахал он рукой, — Приказ, сэр! Мы получили приказ, сэр! Сражаемся, сэр!
— Слава Богу. — выдохнул Старбак и, метнув в сторону Адама извиняющийся взгляд, порысил к своей роте.
— …Джулия. — тихо закончил в спину ему Адам, — Её зовут Джулия.
— Э-э, сэр? — переспросил Роберт Деккер, соскользнув с седла и протягивая поводья жеребцу Адаму.
— Ничего, Роберт. Ничего. Возвращайтесь к товарищам.
Адам, наблюдая, как сыплет приказами Нат, как оживляются в предвкушении смертоубийства лица парней его роты, застегнул карман, в котором покоился кожаный футляр с фотографией наречённой. Затем взлетел в седло и послал жеребца вперёд, спеша присоединиться к Легиону отца, идущему в свой второй бой.
На тихих берегах Потомака.
Оба крыла переправившихся войск северян разделяло расстояние в восемь километров, и перед генералом Натаном Эвансом стоял нелёгкий выбор: надо было решить, которое из двух представляет для его бригады наибольшую опасность. Восточная группировка перекрыла тракт, отрезав южан Эванса от штаб-квартиры в Сентервилле, но подкреплений эти не получали, не в пример тому отряду, что переправился у острова Гаррисона. К последним непрерывным потоком прибывали бойцы, взбирались по пологому склону, накапливаясь на вершине Боллз-Блеф. По зрелому размышлению сюда и надумал направить Эванс своих миссисипцев и оба виргинских полка. Восьмому виргинскому выпало занять ближние подступы к Боллз-Блеф. По зрелому размышлению сюда и надумал направить Эванс своих миссисипцев и оба виргинских полка. Восьмому виргинскому выпало занять ближние подступы к Боллз-Блеф, а Бёрду Эванс приказал прикрыть дальний западный фланг.
— Жарьте прямо через город, — инструктировал Птичку-Дятла Эванс, — Выйдете слева от миссисипских головорезов и тогда уж всыпьте янки так, чтобы им небо с овчинку показалось.
— С удовольствием, сэр. — оскалился Бёрд.
Легионеры оставили ранцы и пожитки под небольшой охраной, и каждый боец двигался на запад лишь с шестью десятками патронов, ружьём и другим оружием по личному выбору. Летом, когда они шли в свой первый бой, людей гнули к земле сухарные сумки и ранцы, фляги и подсумки, одеяла и подстилки, охотничьи ножи и револьверы, штыки и винтовки, да сверх того — куча барахла, которым снабдили своих отцов, мужей и сыновей южанки, заботясь, чтобы дорогой им человек был сыт, обут, обогрет и в безопасности: от металлических нагрудников (якобы защищающих от пуль) до накидок из буйволиной шкуры. Теперь же редко кто таскал на себе что-то помимо ружья со штыком, фляги, сухарного мешка и одеяла в скатке, надетого через плечо. Прочее являлось обузой. Многие сменили свои жёсткие шако на мягкие широкополые шляпы, прикрывавшие шеи от солнца. Два ряда бронзовых пуговиц исчезли с сюртуков, уйдя в оплату за стаканы парного молока или яблочного сока на фермах округа Лаудон, а длинные полы самих сюртуков укоротились, обрезанные для починки прорех на локтях и коленях. В июне, когда Легион тренировался в лагере под Фальконер-Куртхаусом, бойцы выглядели, как новёхонький набор ярких оловянных солдатиков, теперь же, после одного сражения и трёх месяцев бивуачного житья-бытья лак с краской облупились, знаменуя появление на свет настоящих, не игрушечных, солдат. Они стали поджарыми, загорелыми, опасными…
— …И всё ещё в плену заблуждения. — сообщил племяннику Таддеус Бёрд.
Адам сопровождал дядю верхом на чалом. Бёрд двигался пешком, как всегда.
— Заблуждения?
— Да, свойственной юности иллюзии непобедимости. И я, старый циник, каюсь, не разубеждаю их, а, наоборот, пользуюсь их наивностью в своих корыстных целях. — он повысил голос, так, чтобы его услышала ближайшая рота, — Эй, обломы, вы живы, пока помните одну вещь! Какую?
Ему ответил нестройный хор:
— Цельсь ниже!
— Громче!
— Цельсь ниже! — на сей раз рота гаркнула слаженно, в один голос.
Бёрд одобрительно кивал, как учитель, гордящийся успехами учеников.
Легион шагал по пыльной главной улице Лисбурга, где у зданий окружной управы и трактира толпились ополченцы.
— Дайте нам оружие! — потребовал кто-то из них при виде Легиона.
Вероятно, те из них, у кого были ружья или старые мушкеты, уже выдвинулись в сторону, откуда слышались отдалённые звуки боя, а из оставшихся безоружных несколько человек увязались за Легионом, надеясь подобрать винтовку на поле боя.
— Что происходит, полковник? — обратился один из них к Адаму, очевидно, приняв его из-за богатой отделки мундира и золотых звёзд на вороте за командира подразделения.
— Да пустяки, несколько заплутавших северян. — сказал Адам.
— Что-то расшумелись они, да? — крикнула им женщина.
Янки и вправду расшумелись, ибо благодаря неукротимой энергии бывшего сенатора Бейкера три пушки быстро очутились на виргинской стороне реки, были втащены на вершину обрывистого берега, откуда вскоре артиллеристы прогрели стволы залпом шрапнели, срезавшей ветки и листья с парочки деревьев.
Бейкер, принявший на себя командование боем, нашёл подчинённые ему части возмутительно разбросанными. Массачусетцы из 20-го засели в лесу на круче, а 15-й растянулся до самого Лисбурга. Бейкер отозвал 15-й назад, заставив занять позиции слева от 20-го.
— Здесь формируем линию. — объявил полковник, — Пока нью-йоркцы с калифорнийцами не присоединятся к нам.
От избытка энергии Бейкер извлёк из ножен саблю и рубил жёсткие стебли попадавшейся по пути крапивы. Над макушкой свистели пули мятежников. Сбитые свинцом листья кружились в воздухе. Сенатора, прошедшего добровольцем мексиканскую войну, опасность не пугала. Наоборот, им владело возбуждение. Бейкер знал, что судьба даёт ему шанс на величие. Это будет его день! Полковника тамманийского полка Милтона Когсвелла, взобравшегося на вершину с сипением и свистом паровозного гудка, Бейкер встретил иронической цитатой:
— «…Твой горн, чей голос звучный ценней был ста бойцов»
Обливающийся потом Когсвелл насмешки не заметил:
— Я бы предпочёл бойцов сотне дудок, клянусь Богом, сэр. — прохрипел он, втягивая голову в плечи от пролетевшей слишком близко пули, — Каковы наши намерения?
— Наши намерения, Милтон, — победа, слава, мир, прощение врагов, примирение, великодушие, процветание, счастье и, в итоге, блаженство в раю.
— Тогда, может, начнём с того, сэр, — попытался тамманиец вернуть того с небес на грешную землю, — что займём вон ту рощицу?
Он указал на встававший за лугом лесок. Бейкер, отведя оттуда передовые посты 20-го Массачусетского, тем самым просто отдал рощу южанам, и серые мундиры уже маячили среди древесных стволов.
— Эти отбросы нам не помеха. — отмахнулся Бейкер, — Наши бравые артиллеристы выкурят их в момент. Мы ведь здесь не задержимся надолго, соберём силы в кулак, и — вперёд, к славе!
Прожужжала очередная свинцовая муха, и Когсвелл грязно выругался. Не потому, что пуля прошла совсем близко, а потому что стреляли с бугра, находящегося чуть восточнее. Высотка господствовала над местностью, где укрылись войска Бейкера.
— На высотке, что, не наши? — с ужасом спросил Когсвелл.
— Нет необходимости! Совершенно никакой! Мы вот-вот выдвинемся в наступление! К победе!
Бейкер пошагал прочь, неуязвимый для доводов разума в панцире своей самоуверенности. Сняв шляпу, достал из-за кожаной ленты по внутреннему ободу (куда он привык прятать записи с намётками по очередному делу перед судебным слушанием) приказы, полученные от генерала Стоуна.
«Полковник, — перечитал он набросанный торопливым почерком документ, — в зависимости от сопротивления противника Вы можете усилить части полковников Ли и Дивенса перед островом Гаррисона полком калифорнийцев, либо эвакуировать войска с виргинского берега реки. На Ваше усмотрение по принятии командования бригадой». Сопротивление-усиление, думал он, всё чепуха. Главным в приказе было иное. «По принятии командования». И он принял командование, а день был солнечным, до врага — рукой подать, и Бейкер, как ему мнилось, уже сцапал за хвост жар-птицу военной славы.
— Твой горн, чей голос звучный ценней был ста бойцов… — громко продекламировал конгрессмен строки, принадлежащие перу сэра Вальтера Скотта, проходя по рядам ожидающих распоряжений под сенью леса подчиненных, — Ответный огонь, парни! Поддайте проходимцам жару! Палите от души! Пусть знают, что против них бьются не южные слабаки, а северяне!
Лейтенант Венделл Холмс скинул шинель, бережно свернул и положил под дерево. Вооружившись револьвером, он проверил, на все ли шпеньки барабана надеты колпачки капсюлей, и открыл огонь по мятежникам. Хорошо поставленный голос конгрессмена эхом отдавался под кронами, перемежаемый выстрелами пистолета Холмса.
— «Виват вождю… — шептал под нос себе лейтенант строки из цитируемой сенатором поэмы «Дева озера», — …что в яростном порыве…»
Бейкер вытащил дорогие часы, поднесённые ему коллегами по калифорнийской коллегии адвокатов в день, когда он стал сенатором США. Время бежало незаметно, и, если Бейкер хотел захватить Лисбург до сумерек, следовало поспешить.
— Вперёд, герои! — конгрессмен спрятал часы обратно вы кармашек, — Единым броском, парни! Вперёд, на Ричмонд! Всё на алтарь Союза! Всё на алтарь славы!
Знамёна развевались. «Звёзды и полосы» полоскались на ветру рядом с белыми полотнищами, нёсшими на себе герб Массачусетса на одной стороне и девиз: «Верностью и постоянством», вышитый на другой. Шёлк струился, солдаты бежали в атаку.
Навстречу смерти.
Поделиться книгой: