Помоги проекту - поделись книгой:
ПЕСКОВ Василий Михайлович
"Комсомольская правда"
Рубрика: "ОКНО В ПРИРОДУ"
очерки за 2002 год
Об авторе
Василий Михайлович Песков (родился 14 марта 1930 года в селе Орлово, Центрально-Чернозёмной (ныне — Воронежской) области, СССР - ушел из жизни 12 августа 2013 года) — советский писатель, журналист, путешественник и ведущий телевизионной программы «В мире животных» с 1975 по 1990 годы.
Отец — машинист, мать — крестьянка. Окончив среднюю школу, работал пионервожатым, шофером, киномехаником, фотографом, сотрудником воронежской областной газеты «Молодой коммунар», в которой и начал свой творческий путь журналиста.
С 1956 года В. Песков — фотокорреспондент и очеркист «Комсомольской правды». Очерки Пескова проникнуты большой любовью к советским людям и русской природе.
Библиография:
«Шаги по росе» (1963)
«Записки фоторепортёра» (1960)
«Ждите нас, звезды» (1963)
«Белые сны» (1965)
«Край света» (1967)
«Речка моего детства» (1978)
«Просёлки» (1988)
«Таёжный тупик» (1990)
«Странствия» (1991)
05.01.2002 — У волков на хвосте
Под Новый год по делам я собрался в Мордовию. Друзья в Саранске обрадовались: «О, как раз и волков пощекочем!»
И вот мы в местах, прилегающих к пойме Суры. Места волками любимые: по полям — островки леса, много заросших оврагов, болотные крепи…
Не топленная с начала зимы изба в деревне Бузаево постепенно наполняется дровяным запахом и теплом. За порогом мороз — за двадцать. Заиндевелые ружья в избе отпотевают. И мы после пути из города в тепле приходим в себя — кипятим чай, валим на стол еду.
Появляются гости: мужик, хозяин избы — с расчетом выпить стаканчик, и старуха из крайнего дома с просьбой приструнить зайчиков — яблони гложут. «Зайцев пропасть! — поддержал бабку хозяин избы, — все кругом поистоптали». Славная весть для охотников. Но на первом месте у нашей компании — волки. Мои друзья два матерых волчатника — Валерий Яковлевич Соснин и Анатолий Яковлевич Митронькин, убившие на пару больше двух сотен волков, мысленно уже на охоте. Нетерпеливый Анатолий Яковлевич, напившись чаю, седлает «Буран» и в снежном вихре уносится проверять: верно ли, что в соседнем лесном массиве «дневалят» восемь волков. Через пару часов охотник приезжает заиндевевшим — еле снимаем с него камуфляжную куртку. Отогревшись, докладывает: «Волчьих следов не увидел. Скорее всего, подались в крепи к Суре. По данным из деревень, в другом массиве держится стая поменьше…»
Вечером проверяется снаряженье. Один из охотников, расстелив на полу карту, изучает ее, как Жуков в московском сражении. Ну и, конечно, рассказы, рассказы о всем, что было интересного в прежних охотах.
ВОЛКОВ в Мордовии в последние несколько лет поубавилось. После пика численности (250 голов) стало их вдвое меньше. Причина простая — «нечего кушать»! Как и везде, почти полностью выбиты браконьерами лоси. В деревнях почти не стало скота — колхозные коровники стоят без крыш, с пустыми глазницами окон. В них ничто не блеет и не мычит. Нет обильных ранее скотомогильников. Волки кормятся зайцами, ловят деревенских собак, в лесу, не страшась ружей, ловят собак охотничьих. И кое-что достается им в небольших стадах кабанов. Взрослого зверя волку не взять, отбивают от стада кабанов молодых, и, поскольку свинина для серых — желанное лакомство, они не теряют «кормильцев» из виду, куда кабаны — туда и волки.
Где могут быть волки завтра? Изучив карту, один из Яковлевичей обводит на ней кружок: «Будем искать вот тут…»
УТРОМ чуть свет грузим в «газон» катушки с флажками и провожаемые сороками ныряем в лес.
Мороз смягчился. Тепло одетые, можем то и дело выскакивать из машины — проверить следы. Поохотившись ночью, днем волки должны в лесу где-нибудь отсыпаться. «Найдем свежий след — волки наши!» — говорит с оптимизмом младший из волкодавов. Другой матерый волчатник сдержан: «Посмотрим…»
Смотрим по обе стороны петляющей в разнолесье дороги. Проезжаем заброшенный старый кордон со следами зайцев около самой двери. Останавливаемся на лесосеке, где железная рука погрузчика кладет в кузов грузовика пахучие стволы сосен. С лесорубами разговор о волках. Они их видели. Но несколько дней назад. «Вот тут гнались за зайцем, и тот бросился к трактору…»
Следы волков попадаются то и дело. Местами по снегу змеится почти что тропа — бежала след в след вся стая. Бежала долго дорогой, заглянула в ржавого цвета болотные заросли, покрутилась у тростников и снова цепочкой — по следам кабанов. Следы уже мягко присыпаны снегом и мало нам интересны. Нужен след свежий, оставленный прошлой ночью. А его нет. Кружим, кружим по лесу, далеко выбравшись за границы кружка на карте.
Поиски наши приятны. Зима в этом году настоящая. Снега — в достатке. Тонкие ветки берез, рябин и черемух серебрятся от инея, елки и сосны опустили ветки под тяжестью белого покрывала. Снег шапкой лежит на квартальном столбе, лесные пеньки стоят похожие на грибы с белыми шляпками.
Жилой кордон. Лесник, облаченный в немыслимо рваную телогрейку, очень желал бы чем-нибудь нам помочь. У него волки на прошлой неделе чуть ли не из сеней утащили собаку, и теперь он боится за телку. «Я думаю, подались они в пойму, вслед кабанам». Мы и сами начинаем понимать, что в «обрезанном» нами пространстве зверей сейчас нет. Купив у лесника банку меда, решаем расширить круг поисков и оказываемся от поймы Суры в километре.
А день короток. Сумерки потихоньку заползают под кроны берез и сосен. Последняя надежда — болотная крепь с рыжими тростниками и лозняком. Много недавних кабаньих следов. Обойти болото непросто, да и светлого времени недостанет. Решаем «обрезать» часть зарослей в надежде кого-нибудь «выжать». Катушка с флажками крутится на боку у бегущего — на кустах бечева оставляет красные лоскутки. Схоронившись у магической линии, слышим движенье загонщиков с другого края болота.
Трудно сказать, кто таился в рыжих болотных крепях. Но один довольно крупный кабан шума загонщиков испугался и кинулся прямо к флажкам. Бежал скрытно и лишь мелькнул за кустами. Но если б и вышел он на стрелков, ничего бы ему не грозило — лицензии на охоту за кабанами дают нынче редко. Нам осталось полюбоваться только глубокой бороздой в снеге, оставленной зверем.
Самое время перекусить, глотнуть горячего чаю из термоса. Нашу трапезу наблюдает черный, с алой шапочкой дятел желна. У него тоже ужин — не опасаясь людей, крушит клювом кору старой сосны…
Вернувшись в деревню и разомлев от еды и питья, за столом обсуждаем итоги дня. Сознаем: шансов прищучить волков у нас не было — два дня назад с приходом крепких морозов подались они в пойму. «Но мы до них доберемся!» Гостю предлагают остаться еще дня на два. Но это для меня роскошь, к Новому году надо вернуться в Москву, да и в Саранске дела поджидают.
ОХОТУ с флажками начинают обычно с того, что выкладывают приваду — павшую лошадь, корову, свинью, либо пристально наблюдают за скотомогильником. И если егерь заметил: волки ходят кормиться — дает сигнал бригаде охотников. Они немедленно приезжают. И почти всегда находят волков вблизи от привады. Возможно, быстрее это место «зафлачивают» — обтягивают бечевкой с красного цвета тряпицами. Егерь приблизительно знает, какими путями будут выходить волки, и грамотно расставляет стрелков. «Тронуть» волков в «оклад» посылают загонщиков — добровольцев из местных жителей. Их дело, зайдя в «офлаченный» круг, двигаться в нужную сторону, не очень громко перекликаясь. Этот шум волков подымает, и они стремятся из опасного места уйти. Но вот пробегающий волк увидел цепочку красных флажков. Он ищет выход в магическом круге и непременно натыкается на стрелка.
Такова охота с флажками. Человек, не знающий волка, пожмет плечами: глупо бояться каких-то тряпок. Действительно, глупо. Но волк умен и становится, как ни странно, жертвой ума. Волки, тысячелетья живущие рядом с людьми, постоянно им досаждают: то жеребенка зарежут, то десяток овец, теленка. Человек за это зверя всегда преследовал, и потому волки страшатся всего, что связано с человеком. Охота с флажками — это хорошее знанье повадок зверя. Лось равнодушно флажки перешагнет. И кабан тоже. А лисы и волки — нет. Флажки, хорошо заметные на снегу, пахнут кумачом, деревенской избой, табачным куревом, сгоревшим порохом. Все это страшно для волка.
На Аляске часа четыре без переводчика мы «беседовали» с индейцем племени атапасков. Многое в нашей беседе для обоих осталось не очень ясным. Но когда дошли до охоты с флажками, я увидел, как у индейца загорелись глаза. Атапаски — лучшие охотники в мире — волка чтут, хорошо знают его повадки. Все, что я нарисовал на бумаге, индейцу было понятно без слов. Он, как ребенок, заерзал от радости, что все это так и должно быть, что именно так повели бы себя волки и на Аляске.
ОХОТА с флажками захватывающе интересна. Я в ней всегда участвовал без ружья — с фотокамерой. Взяв с меня обязательство — «ни движенья, ни звука», — мне всегда отводили у флажков место, где волки вряд ли покажутся. Я безропотно соглашался, надеясь, что и мне когда-нибудь повезет. И однажды во время охоты в тамбовских лесах у станции Тригуляй мне действительно повезло. Стоял с фотокамерой наготове, ловил ухом еле слышные звуки загона и ждал: вот сейчас, сейчас кто-то выстрелит. И тут прямо на меня, стоявшего в белом халате за укутанной снегом елкой, не выскочил, а тихо, неторопливо вышел огромный волчище. Я вскинул камеру, и это сорвало зверя с места, как стрелу, пущенную из лука. Он пролетел от меня в сторону метрах в восьми — десяти. Я успел только раз щелкнуть.
Вот он на снимке, тот волк. Нам обоим в тот раз повезло. Повезло еще двум волкам, по которым стреляли, но промахнулись. А двум не повезло — вышли на хороших стрелков.
ВСЕ ЖИВОЕ, обреченное умереть, жалко. Но волк — особый объект охоты. Это древний конкурент человека на охотах и смелый, кровожадный грабитель в хлеву, во дворе, на летнем пастбище. С человеком волки конфликтуют на равных. Сейчас, когда возле людей поживиться можно чаще всего лишь собакой и когда в лесах копытных животных почти не осталось, волки двинулись в заповедники. Животных тут охраняют от браконьеров. Теперь же им угрожают «браконьеры», не только способные взять свое, но и не знающие наших порядков, — оленей, косуль, кабанов и лосей волки считают своей законной добычей. И если мер не принять, заповедники волки опустошат. Что делать? Стрелять в охраняемых территориях не с руки — в наше время можно оказаться в союзниках у волков. Но бороться с волком необходимо. Предпочтительна охота на него тихая — разорение волчьего логова летом. Зимой же можно волков преследовать за границами заповедника. Способов прищучить серых немало: облавы с флажками, засады, преследованье на «Буранах». «Надо сесть волку на хвост», — сказал, обсуждая эту проблему, один из зоологов.
Волки — животные интересные. Лес без них — как пруд без щуки, не дающей дремать карасям. Но в большом числе зверь в людных местах и в заповедниках нетерпим. Не за то волка бьют, что сер, а за то — что овцу съел.
11.01.2002 — Дракон
Хорошо помню давнюю фотосъемку. В зоопарке города Сиднея я буквально прилип к ограде, за которой жили два легендарных животных — гигантские ящеры с индонезийского острова Комодо. Это был дар австралийцам президента Сукарно. Я был не единственный зачарованный странными существами, величиной и обликом походившими на крокодилов — огромными ящерицами-варанами (внушительней звучит «ящеры», названные драконами). Два темно-бурых чудовища длиною почти в три метра в неволе чувствовали себя превосходно. Они лежали на солнцепеке и слегка шевелили чешуйчатыми хвостами. Варанам кинули мясо, и они набросились на него, отрывая и поспешно глотая большие куски. Раздвоенный оранжево-красный язык одного из драконов беспрестанно пульсировал, исследуя землю около корма.
Перед нами были живые реликвии очень далеких времен. По всем законам им полагалось бы стать ископаемыми свидетелями жизни, кипевшей на нашей планете шестьдесят миллионов лет назад. Но они не вымерли, уцелели каким-то чудом на затерянных в океане маленьких островах. Обнаружили их в 1911 году в полном здравии, к вымиранью совсем не склонными.
ЗЕМЛЯ человеком обшарена основательно. Все живое на ней замечено, описано, зарисовано, сфотографировано, поймано для зоопарков. Казалось, ничего нового обнаружить уже невозможно, не считая разве что насекомых — их каждый год продолжают открывать сотнями. Однако время от времени мир зоологов потрясают сенсации. В Африке с вышки для ночных наблюдений за животными, приходящими полизать соль, я видел лесного черного кабана. Этот огромный родственник всех кабанов и домашней свиньи не был известен науке до 1904 года. Ошеломляющую новость ученый мир пережил и в 1938 году: у берегов Южной Африки была обнаружена необычная кистеперая рыба. Считалось, подобные рыбы (плавники у них были продолженьем конечностей) вымерли шестьдесят миллионов лет назад. Их отпечатки находили в затвердевших земных породах, и это было зримое доказательство: разные формы жизни, обретая средства передвиженья на суше, начали покидать воду. И вдруг известие: кистеперая рыба жива!
Древнюю рыбу поймали африканские рыбаки. Для них это была просто необычная рыба, но английский ученый Дж. Смитт, прослышавший о неожиданном трофее, поверил в существованье ископаемой рыбы. Началась долгая многолетняя охота с разочарованьями и надеждами, пока не наступил момент, когда ученый получил прямо в руки экземпляр фантастической рыбы. Сейчас поймано около сотни подобных рыб. Чучела латимерий (так названа рыба) есть в нескольких музеях мира.
Пять лет назад, путешествуя по Южной Африке, мы сделали немаленький крюк, чтобы попасть в прибрежный городок Ист-Лондон. Тут в местном музее хранятся первые экземпляры пойманных рыб. Латимерия и все, что связано с ее поимкой, является главной частью всей экспозиции немаленького музея. В синеватом освещении мы увидели чучело рыбы метровой величины, похожей на сазана, но с ногами, напоминавшими малярные кисти. Рыба осталась такой, какой была двести — сто пятьдесят миллионов лет назад.
Совсем недавно были и другие находки-сенсации. В Мексике обнаружили неизвестную ранее дикую кошку, во вьетнамских джунглях объявилось неизвестное ученым копытное существо — нечто среднее между козой и коровой. Теперь только океан, недра которого еще как следует не изведаны, сулит нам сюрпризы.
МАЛЕНЬКИЙ Комодо расположен на границе двух океанов — Тихого и Индийского, в стороне от морских магистралей. В 1911 году в этот район бурей забросило маленький самолет голландского авиатора. Пилот приводнился вблизи островка и спасся, хотя утопил самолет. Когда он с острова выбрался, то стал рассказывать о чуде, которое видел на Комодо, — де там живут «сухопутные крокодилы», как две капли воды похожие на древних ящеров. Летчику мало кто верил — бедняга, мол, столько всего пережил, что, видно, с головой у него не в порядке. Летчик, однако, настаивал на увиденном, и нашелся биолог, который пилоту поверил. Он поручил моряку, ходившему иногда к Комодо, все как следует разузнать. Вернувшись, моряк подтвердил: да, на острове обитают «огромной величины ящерицы».
Новость о находке «чудовища» дошла до газет и, как пожар, распространилась по миру в 1915 году. На маленький островок непрестанно снаряжаются экспедиции научные и «газетные». Чтобы приманить ящеров к фото- и кинокамерам, устраиваются привады из убитых буйволов, оленей и кабанов. Драконы принимают угощенья как должное и, не страшась людей, «пожирают мясо огромными порциями, глотая также копыта и кости». За короткое время ящеры так привыкли к подачкам, что стали собираться на выстрел, демонстрируя, таким образом, некоторые способности к обученью.
Азарт любопытствующих на несколько лет отодвинул серьезные изученья феномена живой природы. Рассказы газетчиков довели размеры дракона до десяти метров. Немедленно зашевелилась коммерция, прикидывая, сколько дамских сумочек можно сделать из кожи чудовища, а восточные лекари заговорили о целительном жире дракона. К счастью, кожа древнежителей острова, густо покрытая костяными чешуйками, оказалась не пригодной для обработки, а власть Индонезии вовремя поняла, какая редкость обитает на маленьком острове, и запретили охоту на ящеров и бесконтрольную ловлю животных для зоопарков.
Постепенно выяснилось: гигантские вараны обитают не только на Комодо, но и на нескольких других островах. Когда газетный ажиотаж интереса к находке утих, на острова стали прибывать серьезные научные экспедиции (в 1962 году на «зачарованных островах» побывали зоологи нашей страны). И прояснилось многое в жизни драконов. Установлено было: лишь изредка размеры их превышают три метра (что тоже фантастически много для ящерицы!), ходят драконы «на негнущихся ногах, вооруженных когтями, похожими на орлиные». Обратили внимание на походку драконов — «передвигаются они толчками и похожи на заводные механические игрушки». Их главные, хорошо развитые чувства: зрение, обоняние, осязание, а оружие — зубы, когти и мощный хвост, способный сбить с ног оленя. Обнаружив добычу, ящеры резво к ней семенили, проходя, впрочем, немного — три километра в час. Двигались ящеры по тропинкам, проложенным в травах, все время ощупывая дорогу длинным, раздвоенным на конце языком. У каждого из варанов своя сеть тропинок, своя законная территория, появиться на которой другому опасно. Явление иерархии (подчинение слабого более сильному), как видно, давнее изобретение природы — у драконов она явственно проступала: когда на пир к фотографам и ученым собирались сразу несколько ящеров, слабый всегда уступал место сильному, а равные по силам начинали жестокие драки.
Чем кормятся ящеры при отсутствии неожиданно ставших регулярными угощений? «Пожирают все, что встречается на пути, — падаль, птичьи яйца, птенцов, крыс, мышей». Нападают вараны и на крупных копытных животных. «Загрызть» буйвола ящер не в силах, но он может его укусить. Этого и довольно. Гнилое мясо на зубах хищника вызывает гангрену. Олень или буйвол через несколько дней погибает. И возле падали начинается пир. «На людей ящеры не охотятся, но могут отхватить руку или ногу у того, кто оказался на их тропе, — зубы дракона подобны пиле».
Врагов у ящеров нет. Но отдыхать они все же приходят в убежища — норы, вырытые в склонах холмов. Безбоязненно приближаясь к людям, опасность все-таки чувствуют. Попытки ловить их живыми поначалу не удавались — драконы избегали ловушек либо, плененные, с неожиданной силой их разрушали.
Дороги в другие миры вараны переносили неважно и часто в пути погибали. Все же в нескольких зоопарках мира драконы «обжились». «Туповатая эта древность способна узнавать человека, дающего корм, разрешает себя погладить».
Образ жизни варанов — гордое одиночество. Но в пору любовных страстей появляются пары. Самки драконов откладывают около трех десятков яиц величиною с яйцо гусыни. Покрытые мягким «пергаментом» яйца зарываются в землю, и на этом забота о потомстве у драконов кончается. Появившись на свет, двадцатисантиметровые варанчики уже знают, что в жизни главное дело — поесть. Первая их добыча — крупные насекомые.
В неволе потомство ящеры дали всего один раз в обстоятельствах необычных. Удалив из загона самца и самку драконов, служители зоопарка в укромном месте обнаружили кладку яиц, из которых вскоре появились варанчики. Полагают, что кладка была не первой, ранее папа и мама, всегда готовые что-нибудь проглотить, кладки яиц сжирали.
Живут вараны, по сообщениям жителей островов, пятьдесят — шестьдесят лет. «Некоторых ящеров люди на Комодо знают в лицо. Одного называли тут Дедушкой».
ГИГАНТСКИЕ ящеры здравствуют поныне. Их немного, примерно полторы тысячи на четырех островах. Эта численность из ограниченности пространства и пищевой базы, считают, была стабильной тысячи лет. Сокращенье числа драконов, однако, возможно. Браконьеры и торговцы животными этот процесс давно бы начали, но строгая охрана и затерянность островов в океане пока что надежно ящеров сберегают.
СЕГОДНЯ преобладает охота на животных без пролития крови — с фото- и кинокамерами. На Земле есть несколько мест, исключительно привлекательных для фотографов. Это Антарктида, с ее пингвинами, Аляска, где на порогах реки Макнейл собираются летом до шести десятков медведей половить рыбу, а зимой на другую речку слетаются сотни орлов-рыболовов. Комодо и соседние с ним острова — еще одна Мекка для охотников с фотокамерами. Но далеко в океане спрятаны острова, опасно и дорого к ним добираться. Это и помогло сохраниться жизни, характерной для Земли, десятки миллионов лет назад. Комодские драконы — подарок нам из фантастически далеких времен, когда на Земле еще не было не только людей, но и многих из ныне живущих птиц и зверей.
18.01.2002 — О мельницах
Лет тридцать назад написал я нечто вроде трактата о поэтической сущности некоторых окружающих нас вещей и построек. Перечислю по памяти: бинокль, компас, карта, лодка, парусник, лыжи, барометр, флюгер и много другого, связывающего человека с природой.
Особо было рассказано о ветряных и водяных мельницах, повсюду бывших непременной частью пейзажа и народного быта. И почти всюду они исчезли с приходом пара, а потом электричества. У нас в России ветряные мельницы, можно сказать, смела гражданская война. По кинохронике знаем: в них весело стреляли из пушек — хорошая мишень и «прошлое», с которым спешили расстаться. Один выстрел — и похожее на сказочную птицу деревянное сооружение разлеталось щепками. Повсеместно брошены, разрушены были и мельницы водяные. У нас на воронежской речке Усманке, по рассказам, было семь мельниц. Я ни одной не увидел.
Вспоминая рассказы отца о мельницах, о поэтическом мире около них, я этот мир хорошо себе представлял и в поездках по деревенским местам искал мельницы. Ветряные редко, но в шестидесятые годы еще сохранились — с десяток я успел сфотографировать. А водяные, сколько ни спрашивал, не сохранились нигде. «Живого мамонта ищешь», — сказал мой приятель.
И вдруг при случайной беседе в Брянске на вопрос: «Не сохранилась ли в ваших дебрях где-нибудь мельница?» — мне ответили: «Сохранилась. Работает!» В тот же час я поехал к Трубчевску, вблизи которого обретался еще живой «мамонт», и увидел то, что слышал ранее от отца, — шумела вода, крутились два мельничных колеса, плавали на воде гуси, ребятишки сидели у мельницы с удочками, а обсыпанный мукой мельник говорил с мужиками возле телег, груженных пшеницей. Это был счастливый день в моей жизни. Я отказался ехать в Трубчевск в гостиницу и попросился заночевать на мельнице. Соорудили постель на сене, но спать не пришлось. Всю короткую летнюю ночь под шум воды с мельником мы говорили.
Очерк «Ночлег на мельнице», опубликованный в «Комсомолке», с тех пор перепечатали не менее двадцати различных изданий — так велик интерес у людей к мукомольным постройкам, служившим людям многие сотни лет. От читателей я получил много писем и понял: я не единственный, в ком пробудили хорошие чувства рассказы отцов и дедов.
Одно письмо пришло с Псковщины из Михайловского от Семена Степановича Гейченко. Много всего повидавший хранитель пушкинских мест, оказывается, помнил неприхотливый «трактат» о поэтической сущности вещей и построек, меня хвалил и сообщал, что решил немедленно восстановить ветряк возле Михайловского. «Это сразу придаст пейзажу особенное звучанье». Далее Семен Степанович писал, что к маю ветряк построят и он об этом меня известит. И телеграмма пришла. Я немедля поехал в Михайловское и чуть не заплакал от радости, увидев с горки от дома Пушкина долину Сороти и ветрячок, в самом деле преобразивший пейзаж, как бы вернувший холмы над речкой во времена Пушкина. Кто был в Михайловском, подтвердит мои впечатления.
А потом пришел конверт из Республики Марий Эл. Администратор Сернурского района Анатолий Алексеевич Максимов писал: «Я так же, как вы, человек деревенский и «тронут» мельницами… Начнем строительство в деревне Марисала. Заранее приглашаем к мельнику на блины».
И построили мельницу! И поехал я на блины.
Все было, как в отцовских рассказах. Деревенька в двадцать дворов глядела в задумчивый пруд. По воде важно плавали гуси. Течение тянуло к плотине осенние листья. Речка с названьем Она, у которой приютилась деревня Марисала, худосочна — по ней лишь бумажный кораблик проплыл бы. Но плотина все преобразила — дикие утки прилетают сюда кормиться, летом увидел бы тут рыболовов, шумных купальщиков. Весь мир с водяным зеркалом, обрамленный березняком, ракитами, осокой и рогозом, оборудован, организован был мельницей.
— С приездом! Ждали. Рады все показать. Все в исправности, на ходу, — мельник аппетитно чихнул. — Везде мука: в носу, в ушах, пиджак вот, как у Деда Мороза, — с небрежной гордостью давал понять человек, что дело свое он любит, что знает цену ему. — Это вот, как теперь говорят, «офис», — улыбнулся мельник, подойдя к избушке, похожей на деревенскую баньку. — Тут оформляю помол. Тут все, кто приедет, могут посидеть, подождать, спрятаться от дождя, само собой, языком помолоть. А хочешь в карты или там в домино — пожалуйста. Не разрешаю только являться с бутылкой, мельница — дело серьезное.
Восстановление мельницы замышлялось вначале как создание памятника народного быта и как объекта, облагораживающего деревню. Но вышло так, что в первую очередь она стала экономически важной постройкой для целой округи. Не требует мельница ни солярки, ни пара, ни электричества. Мелет зимой и летом, ночью и днем…
Тут я коротко изложил то, что написано было в нашей газете семь лет назад. Звоню недавно марийцам: «Как мельница?» Ответ радостный: «Работает! Вовсю работает! И мельник жив-здоров, приспособляет к делу своего сына».
После рассказа о марийской водяной мельнице позвонил мне из усадьбы-музея «Поленово» внук знаменитого художника Федор Дмитриевич Поленов: «Василий Михайлович, мы тут возле Оки воодушевились восстановить мельницу. Она была когда-то в усадьбе».
С Федором Дмитриевичем съездили мы на Брянщину — поглядели, как работает мельница. Все обмерили, подсчитали, поговорили с плотниками… И пошло дело. Но тут Федор Дмитриевич попал в политику — сделался депутатом. Постройка мельницы затормозилась. А год назад хранитель дедовского наследства неожиданно скончался. Жена его Наталья Николаевна, как хороший музейщик и человек энергичный, вполне понимающий, какой замечательный экспонат появился бы в «Поленове», сказала: «Что Федя начал, обязательно доведем до конца. Мельница будет».
В памятном очерке о Дмитрии Федоровиче об этом я написал. И неожиданно получил письмо из Ясной Поляны. «В нашей усадьбе тоже была водяная мельница. Очень хотим восстановить. Посоветуйте, с чего начать…»
Яснополянцы начали действовать энергично: съездили на Брянщину, а недавно под Новый год позвонили мне мастера-реставраторы из Саранска: «Подряжаемся работать в Ясной Поляне. В наших мастерских построили мельницу в одну пятую проектной величины. Проверяем действие всех узлов. Ждем в гости».
За неделю до Нового года побывал я у реставраторов Саранска. Руководитель предприятия Анатолий Яковлевич Митронькин показал, чем заняты мастера. «Восстанавливаем церкви, церковные иконостасы, старинную мебель, постройки прошлых веков, кареты, печи, старинную утварь и много всего другого, вплоть до дуэльных пистолетов. За мельницу взялись с особой охотой. Вот посмотрите…» В похожей на ангар мастерской стоял почти игрушечный сруб с водяным колесом. Все в нем двигается, работает. Это модель для Ясной Поляны и для всякого другого места, где хотели бы завести мельницу. Будет построена также модель ветряной мельницы. На ветряк уже поступил заказ из лермонтовского музея-усадьбы в Тарханах.
А только что, под самое Рождество, в Ясной Поляне состоялась встреча мастеров и заказчика. И меня пригласили. Принимал нас Владимир Ильич Толстой — праправнук Льва Николаевича, человек молодой, энергичный, полный планов и замыслов. Мельницей он всерьез «заболел».
Помечтав, поговорив в тепле, садимся в сани и едем по лесной дороге к речке Воронке. Тут, утопая в снегу, мастера и потомок графа Толстого находят место, где когда-то стояла мельница и где, несмотря на большую в этом году снежную заметь, просматривается каналец, отводивший воду из речки к мельничному колесу…
Греемся и обедаем в «кучерской», похваливаем местные разносолы. «Все выращено и заготовлено на зиму тут, в Ясной. И мельница станет постройкой рабочей — будем молоть зерно, собранное на землях усадьбы. И если в деревнях кому-то что-то надо будет смолоть — милости просим».
Как везде, сейчас дело с новой постройкой упирается в средства. «Если б все их сразу найти, мельница заработает уже летом. Будем искать, обратимся к спонсорам».
Интерес к мельницам велик повсюду. Голландия сохранила во множестве эти постройки и называется страной мельниц. Путешествуя в позапрошлом году по сельской Франции, мы без большого труда обнаружили мельницы ветряные и водяные. На одной из них задержались на целый день.
Встретил нас мельник явно веселого нрава. «Из России ко мне, на мельницу?.. Заходите! Мельница, знаете, когда построена? В 1400 году! От нее мне достались, правда, лишь стены…»
Мельник Ален Добис оказался местным часовщиком, ремеслом кормится, а мельницы — большая («огромная!») страсть человека. «Все было в руинах, все заросло тут кустами, где ютились дикие кабаны. Восстанавливал все своими руками, на свои деньги — выправил стены, постелил пол, починил крышу, подвел по давно заброшенному руслу воду из нашей маленькой речки, вымостил камнем дорогу, по которой все сюда едут, ну и самое главное — восстановил мельницу».
Не терпелось увидеть, как мельница действует. Из жилой части, где тикает сотня разных часов, Ален ведет нас наружу, поднимает затворы плотины. От воды, побежавшей по желобу, мельничное колесо дрогнуло, белая грива воды потекла по ребристой его округлости, а за каменной стенкой что-то с ускорением завертелось и заскрипело. Часовщик-мельник поглядел на нас торжествующе: «Работает, как часы! Если бы вы привезли машину пшеницы, мы бы сегодня ее смололи…»
Двоюродного брата мельника посетила счастливая мысль: под крышей дома-мельницы сложить старинную печь. «Посетители не только увидят, как работает мельница, но и увезут с собой подовый хлебец из свежей муки».
Мельницы, водяные и ветряные, всегда были связующим звеном между человеком и хлебным полем. И от этого поныне сохранилась любовь к этим потребителям силы воды и ветра. Не перевелись и донкихоты, которые с мельницами не воюют, а хотели бы память о мельницах сохранить.
25.01.2002 — Короткий век зайца
Недавно Мордовии к нам, приехавшим на охоту, в деревне Бузаево пожаловала старушка с неожиданной просьбой приструнить зайцев: «Яблони гложут». Действительно, молодые деревца в саду, куда бабка меня привела, яблони были обглоданы и снег кругом истоптан, посыпан «орешками» заячьего помета.
Нечто подобное наблюдал я в детстве во время войны. Зайцев в 44-м году было так много, что в лунную ночь всегда их можно было увидеть в саду. Собака в конуре гавкала, снег под валенками скрипел, а зайцы ничуть не боялись. Было видно, как лениво они прыгают, синеватые в лунном свете, как шевелят ушами. А днем в саду я однажды увидел диковинную птицу — белую в крапинах с огромными желтыми глазами. Это была северная сова. Обитателей очень далекой тундры обилие зайцев привлекло аж в наши воронежские места.
А через год зайцы почему-то исчезли. «Как отрубило», — говорил дед Галактион (Лактион) Хорпяков, которого все кругом называли Лактюхой. Дед объяснял, помню, что с зайцами всегда так: их много, а потом вдруг исчезнут. Почему так бывает, дед Лактион объяснить нам не мог. Между тем явление это вполне объяснимо.
Другой старик, англичанин по фамилии Дарвин, разгадавший закон эволюции жизни, писал о том, что все живые организмы рождаются в количестве, намного превышающем их будущее число в ткани жизни. Остаются бегать, плавать, летать и ползать только самые жизнеспособные. Остальных естественный отбор выбраковывает. Если бы этого механизма не было, почти любой вид животных заполнил бы Землю.
Механизмов выбраковки много. В первую очередь — природные условия, второе — хищники: на каждого «карася» есть своя «щука». На мелкоте, не очень для нас заметной, на мышах, например, «пасется» множество разных животных: орлы, совы, лисы, песцы, соболя, горностаи, хорьки, ласки — можно долго перечислять. Племя маленьких грызунов (обычно называют их мышевидные), перемалывая на жерновах своей жизни растительный корм, поставляет мясо для хищников. Потребление мяса так велико, что грызуны плодятся неимоверно быстро (мыши приносят несколько пометов в год, и, бывает, родятся даже зимой под снегом). При особо благоприятных условиях прирост мелкоты так велик, что регулирующие «клыки» не успевают поглотить избыточный урожай. Тогда вступает в дело иной механизм, особо хорошо видный, например, на жизни полярных мышей-пеструшек (леммингов). Численность их растет год от года и на четвертый достигает пика, когда леммингам становится в тундре «тесно» и биохимические процессы в маленьких их организмах побуждают искать новые территории. Мышами овладевает беспокойство, они сбиваются в миллионные живые массы и бегут в никуда (в других широтах для жизни места им нет). В Норвегии, с ее изрезанной береговой линией, мышиные полчища поглощаются океаном.
Вся жизнь, крепко привязанная к леммингам, тоже редеет. Без надежной пищевой базы плодовитость всех животных резко снижается, но только на время. Число леммингов начинает расти, и все выходит на прежний круг, до нового губительного сверхурожая.
Нечто подобное иногда происходит и с белками. Чрезмерная численность и недостаток пищи побуждают зверьков совершать поражающие людей миграции. Известны годы в Сибири, когда белки, сбиваясь в огромные стаи, пытались переплыть Енисей. В живых оставались немногие. Так природа выпускает пар из перегретого биологического котла.
Наши полевые мыши тоже подвержены циклам «перенаселения», менее заметным, правда, чем у тундровых леммингов. К осени 1942 года, в силу, как видно, особо благоприятных условий, мышей уродилось так много, что, помню, рыли канавы — преградить путь мышам к домам и амбарам. Маршал Рокоссовский в своих мемуарах отметил: фантастическое число мышей сильно озаботило наше командование в Сталинграде — мыши забирались в самолеты и грызли изоляцию электрических проводов, а летчики заболевали туляремией (мышиным тифом).
Поделиться книгой: