Ворон

Однако, теперь он не был королем — он не отдавал приказы, он не слушал своих советников. Нет — он просто был Хаэроном — тридцати лет от роду, и он был счастлив от того, что рядом его любимая.

Милым своим голосочком спрашивала она:

— Так, значит, завтрашнее единение, все-таки, состоится?

— Проходили следопыты Тумбара; доложили, что армии не обнаружено…

— А что с хранителем ключей?

— И тут многое разъяснилось. Осмотрели его коморку, и на полу нашли золотую монету. Поддельную правда; сначала подумали было, что пыталась его подкупить. Однако ж, осмотревши еще получше, обнаружили девочку — она забилась в дальний угол и горько плакала. Мы расспросили ее и выяснили, что Маэглин ночью был сильно пьян, и просто убежал за ворота. Неведомо только — откуда он только столько фальшивых золотых раздобыл — ведь, девочке он целый кошель подарил. Впрочем — все это дело ничтожное. А завтра, как отпразднуем, так и вовсе об этом не вспомним. Давай поговорим о малышах. Вот интересно, какая им судьба уготована?

— Странно, что ты этот вопрос задал. — встревожено молвила Марвен.

— Отчего ж?

— Да мне сегодня самой тревожно за них стало. От них не отхожу, а тут новость — прибыла какая-то гадательница, только один день у нас в городе, а потом на запад отправляется. Вот я и решила, пусть она про маленьких погадает: успокоит меня. Пришла эта старуха: волосы белые, зрачки белые (слепая, стало быть). Подошла она к люльке, и каждого младенца брала за ладонь — они до это расплакались, а она только до них дотронулась — сразу и успокоились. Вот помрачнело лицо старухи. Я и спрашиваю: «В чем дело?». Она же мне в ответ: «Вот что — обещали вы мне десять золотых — не надо мне вообще никакого вознагражденья, только избавьте от муки, говорить вам предначертанье» Мне и самой тут страшно стало, но я, все-таки, настояла на своем. И взглянула она тут прямо белесыми своими зрачками — так, словно зрела меня и поведала такое, от чего у меня до сих пор дрожь. «У иных есть линия жизненного пламени — у всех разная, но конец один — смерть. Души твоих обделены этим даром. Впереди увидела я бушующий океан темный; ох — и не ведаю, что это. Жуть какая!.. Выпустите меня!.. Ох, жуть какая!..» И тут как зарыдает, да и бросится прочь. Денег она не приняла, и тут же из нашего города уехала.

Хаэрон, в то время, как рассказывала Марвен и на лице ее ужас пережитого отразился — и сам встревожился.

Но вот минуло мгновенье, и уж не видно ничего грозного — три малыша, так мягко убаюканные в отсветах темно-златистого вечернего сияния, тихо, мирно спят, и видят свои ясные детские сны…

Он нежно провел рукою в живом озере волос Марвен и молвил:

— А что слушать этих старых предсказательниц? Быть может, ей показалось что, померещилось — мало ли что бывает…

Марвен вздохнула, ничего не ответила, и видно было, что слова Хаэрона совсем ее не успокоили. Он посидел еще некоторое время, поцеловал ее в щеку и, подойдя к окну, молвил:

— А на небе уже первая звезда выступила. Очень тихий, красивый закат; посмотри, какое бирюзовое облако плывет — точно река небесная, точно сны…

В это время раздался отдаленный раскат грома — где-то на пределе слышимости, он не умолкал ни на мгновенье, перекатывался с одной стороны неба в другую; и слышалось в нем бессчетное множество грубых, хохочущих голосов…

Было нечто неестественное в тихой беспечности этого вечера; в этой бирюзовой, плавно текущей, предвещающей счастливый день, облачной реке, и в этом беспрерывном, перекатистом, громовом хохоте.

Глава 3

Праздник в Нуменоре

Тот орел, которого ранним утром видели Фалко и Эллиор в Холмищах, а в более поздний час, с вершины мэллорна, Барахир и Эллинэль — летел Нуменор.

Под его белыми крыльями (каждое из которых в размахе было тридцати метров) — еще простиралось Среднеземье. Так Холмищи он видел собранием маленьких, зеленых скульптур; но с севера к этим изваяниям неумолимо подползала черная змея — вражья армия. Над Серыми горами он взмыл выше, и Среднеземье раскрылось пред его очами от холодных северных хребтов за которыми лежали бескрайние ледяные поля, и до тех краев, где Андуин впадал в море. Серые горы протянулись чрез Среднеземье могучим поясом, и сколько же было там вершин увенчанных вечными снегами, грозных и величественных склонов; тайных тропок, бездонных пропастей!

Видел он и те черные, облачные горы, которые густились на севере; чувствовал, что могучая воля сдерживает их, но вот, куда они должны были нанести удар — даже и он не видал. Вот проплыл под его крылами мэллорн…

Дальше-дальше стремился орел Манвэ. Темнились черные просторы лесов, путь сквозь которые для пешего занял бы многие дни, а то и недели. Там, среди лесов этих, темнели человеческие крепости — редкие, одинокие; наполненные суеверным страхом пред окружающим миром.

А вот и Синие горы, последняя стена огораживающая Среднеземье остались позади, и распахнулось синее, увитое барашками волн да белыми стягами парусов, веющее раздольным ветром Море.

Еще несколько минут стремительного полета и вот показался высокий каменный берег, о который хлестали с беспрерывным грохотом, вздымали серебристую кисею брызг, волны. В одном месте скалы расступились и там, в бухте, похожей на Луну, красовалась небольшая, жемчужного цвета крепость.

Это был восточный берег Нуменора, земли дарованной людям Валарами, но и здесь не остановился орел Манвэ, ибо цель его была дальше. Под крыльями появились дышащие волнами, густые, высокие поля — золотые лепестки элленора мириадами Солнц тянулись к покрытому величественными облаками лазурному небу; были на тех полях и цветы белые, словно облака, и лазурные, словно колодцы в протекающее под Нуменором небо.

Отражая красу небес, зеркальной гладью двигались реки, кой-где плавно изгибались на уступах; то тут, тот там, поднимались древесные рощи. Плавно вытягивались алмазного цвета дороги, вставали на их протяжности небольшие, уютные, словно дремлющие селения. Ну а впереди белела, показавшаяся бы сначала еще одним облаком, вершина Менельтармы — Столпа Небес. Широкие каменные склоны распахивались на многие версты, и служили ложем шелковистым облакам — размеры горы поражали, и на свете была только одна гора большая — Белая гора в Валиноре, где установил свой трон Манвэ.

Эти склоны хранили под западными своими стопами град Арменелос, к которому и стремился орел.

Древний центр Арменелоса еще лежал в синеватой дымке отбрасываемой склонами, но молодые предместья уже освещенные Солнцем сияли могучей сферой радужных красок, хотя были там цвета в основном — синий, белый, солнечного злата, да еще того цвета, которыми ласкает наши очи лес в апреле, когда пробуждаются листья.

Ах, Арменелос! Город столь же прекрасный, как и окружавшие его, созданные Валарами земли. Теперь уже не строят таких городов…

Орел летел к центральной части города, где, окруженный течением вырывающейся из недр Менельтармы реки, цвел древний парк, а в центре его — увитый десятками, а то и сотнями красочных башенок, и лесенками, и переходами, как чудесное древо, рос к небесам дворец Нуменорских королей, который, хоть и перевалило ему уже за тысячу лет, выглядел столь младым, будто он только что расцвел. Среди башенок, на которых трепетали Нуменорские знамена (белый парус устремленный к яркой серебристой звезде), плавно перелетел он в центральный, внутренний двор.

Белокрылый посланец Манвэ уселся возле фонтана, созданного из единого алмаза, и изображавшего владыку вод Ульмо; который, сидя в своей колеснице, правил дельфинами. Странным казалось, что они застыли, что они, изваянные как живые, не двигаются. Из приоткрытых ртов дельфинов били родниковые струи, и с прохладным звоном падали в бассейн, по краям которого сидели, устремлялись в небо, или выгибали шеи мраморные лебеди.

Орел Манвэ прильнул к одной из струй, как требовал то древний обычай (каждый гость дворца должен был испить из фонтана, который заложил первый из Нуменорских королей Тар-Миниатар).

Из под колонн, где в прохладных тенях тянулись таящие какие-то дивные красоты галереи, к орлу уже шли люди, а впереди всех человек, который, даже не будь на нем легкой златистой короны — и был бы он во рванье — все равно выглядел бы властелином Нуменора — в каждом движении этого, почти двухметрового человека, такая была сила душевная, что, казалось, выпусти из этого тела дух, и он обхватит могучим сиянием всю эту землю.

Тар-Минастир — двенадцатый правитель Нуменора, или, как его звали «Корабел» — гордый и мудрый правитель, протянул в знак приветствия навстречу орлу могучие руки, и громогласно молвил:

— Приветствую тебя, слуга Манвэ!

* * *

Еще до того, как могучий голос Тар-Минастира пронесся по внутреннему двору — один юный нуменорец был разбужен мягким шелестом крыл пропевших в воздухе. Он проснулся сразу: широко распахнул темные свои глаза, устремил их навстречу картине, которая растянулась по высокому потолку — лебединая стая летящая среди златистых облаков. У юноши было длинное лицо, высокий орлиный нос, густые черные брови, и тоже густые, темно-каштановые волосы. Когда он спал, лицо его было предельно напряженным, подрагивающим — как только распахнул глаза, так и залилось оно сильным страстным светом.

Юношу звали Альфонсо, и был он сыном адмирала Нуменорского флота — доблестного Рэроса.

Он положил узкую, с очень длинными пальцами ладонь себе на лоб, немного поморщился, раздумчивым глуховатым голосом произнес:

— Что за дурной сон сегодня привиделся, право, даже и не знаю…

Ему редко снились дурные сны (как и всякому нуменорцу) — ну, а если уж и снились — он старался побыстрее про них забыть; да и зачем, право, их вспоминать. Но этот сон он не хотел выпускать — было там, среди непонятного и мрачного, что-то очень важное. Сон еще витал где-то рядом, за него можно было ухватится. Альфонсо показалось, что златистые облака, средь которых летели лебеди, как-то потемнели, заклубились — да, да — вот оно!

Виденье из сна: черные облака, с кровавыми жилами, и нет ни земли, ни неба — только серый туман, между этими исполинами. А еще трещал гром, не вольно, а как пленник в клети.

Все ближе, ближе они — вот взметнулся огненный буран, от которого заболели у Альфонсо глаза. С мукой летел он все дальше, и где-то на грани сознания ужасался: «Да что ж это за сон то такой? Да разве ж бывают такие?..»

Вот огромный, должно быть с целый мир, ревущий, выбрасывающий огнистые, многометровые гейзеры водоворот; он помнил, как его стремительно затягивало туда, как он отчаянно пытался вырваться, но его усилия были ничтожны. Потом — черный провал, какая-то бездна, не ведавшая от сотворения мира ни лучинки света, ни ясного слова.

Вот увидел он длинные и прямые, златистые волосы, подул ветер несущий запахи трав, запели птицы; зазвенел ручей, а вот и голос девичий — она с великой страстью вещала ему что-то и дрожь пробивала Альфонсо от этого гласа (хотя слов он и не понимал)…

Слова, слова — юноше почти удалось понять их — и что-то гораздо более страшное, чем огненный водоворот, и темная бездна было в них, но… тут раздался глас Тир-Минастира: «-Приветствую тебя, слуга Манвэ!» — и видение, распалось в туманные стяги.

Несколько мгновений он еще испытывал раздраженье от того, однако, немного погодя, это прошло — ведь, сон то уже и не казался ему столь значимым….

Вот он потянулся, быстро вскочил, стремительно одел темные брюки, темную шелковую рубаху, коричневый жакет — Альфонсо предпочитал всем иным цветам темный — ведь, по его мнению, темный был самый сосредоточенным, творческим светом.

Альфонсо был худ, жилист; и плавные его, ловкие и стремительные движенья говорили о немалой силе. Даже среди нуменорцев он был очень высок, и разве что Тар-Минастир превосходил его в росте.

Вот он подлетел к окну, выглянул во двор, где король беседовал орлом, рядом стоял писчий, и заносил на длинный лист каждое произнесенное и орлом слово.

Альфонсо негромко присвистнул:

— Вот так гости! Сегодня у нас намечался тройной праздник — похоже, что решили устроить его четверным… Ладно послушаем, что говорят…

Не трудно было разобрать и объемистые слова орла, и звучные, гордые ответы Нуменорского короля:

— Владыка Ветров велел мне облететь Среднеземье; и рассказать тебе, О Владыка Дарованной Земли.

— Что же видел ты, Слуга Манвэ?

— А видел я те земли, которые, вскоре после падения Ангбарда, погрузились во тьму. Те земли в которых точно родники с Живою водою, еще остались хранители древней мудрости — эльфы, мэллорны… Я видел земли, которые медленно, год из года, поднимались из этого мрака… Но вот тьма распахнулась, задвигалась; темные токи движутся над Среднеземьем, армии орков, драконы, Барлоги, задвигались и тоже готовы ринуться… Куда? — то известно одному Врагу. Но знай — волны эти темные, заденут и вас.

— Что же. — молвил Тар-Минастир. — Я благодарен тебе за предупреждение. Мы укрепим гарнизоны наших крепостей.

— По видимому, близится война. — печально молвил орел. — Конечно, хорошо если вы сохраните свои крепости, однако, владыка Манвэ не только этого хотел. У Нуменора сильнейшая армия — нет в Среднеземье равной ей. Так вот — пролетая над Среднеземьем, видел я многие и многие малые народы — точно нежные цветы, поднялись они средь бескрайних полей, а к нам со всех сторон тянется тьма — они будут сожжены, вырваны с корнем и вновь сгустится над Среднеземьем тьма. Орочьи стаи будут топтать то, что видел я еще сегодня цветущим… И вот предостережение Манвэ: «Вместе с дружинами Гил-Гэлада, отгони орочьи орды в их северные пределы — иначе вытопчут они Жизнь!»

Тар-Минастир «корабел» спрашивал:

— Что же — это повеление, твоего хозяина Манвэ?

— Нет — не повеление, ибо он не может указывать вам, как жить. Вы, люди, вы свободны, и никто, кроме врага не посмеет ущемлять вашей свободы. Владыка Манвэ только несет вам свои знания.

Тар-Минастир некоторое помолчал, затем молвил спокойно::

— Тревожные вести принес ты. Конечно, я не могу решить вопрос столь важный сразу же. Будет созван совет и на нем все решено. Угодно ли тебе, Слуга Манвэ, погостить у нас до окончания торжеств?

Орел склонил свою голову и молвил:

— Действительно, такое решение надо обдумать, но не теряй времени — ведь, даже нам, к сожалению, слишком поздно удалось разгадать готовящуюся войну. Саурон держал свои замыслы под прикрытием темного облака, до последнего часа. Даже если ты прямо сейчас направишь армии на восток — многое уже не спасти. Благословенна ваша земля, но гостить я у вас не стану — меня ждут и иные дела. Прощайте!

Орел еще раз склонил голову. Склонил голову и Тар-Минастир.

Теперь птица, взмахнула крыльями, стремительно, среди колышущихся на легком ветру флагов, взмыла в небо. Поднимаясь все выше, полетела на запад, там, где плыло в него огромное и величавое, поднимающееся даже выше Менельтармы облако.

Король проводил орла взглядом, затем резко развернулся; сделал несколько стремительных шагов. Тут к нему обратился один из советников:

— Так прикажите ли проводить восхождение?

— Сегодня великий праздник, разве же случилось что-то, ради чего это торжество может быть отменено? — вопрошал Тар-Минастир, и, помолчав немного, продолжал. — Сегодня, как и всегда в этот день, в десять часов процессия начнет подъем на вершину Менельтармы…

Альфонсо быстро прошел через покои, застучал в дубовую дверь.

— Эй, Тьеро, лежебока! Ведь, спишь еще, наверное?! — теперь голос Альфонсо звучал громко и раскатисто.

Не дожидаясь ответа, он распахнул дверь и обнаружил, что друг его Тьеро, уже не спит, а ополаскивает лицо, из журчавшего здесь же фонтанчика.

Тьеро был еще моложе Альфонсо, у него лицо было крупное, с ясными большими глазами лицо. Должно быть, для того, чтобы выглядеть старше своего возраста, он отрастил светло-русую бородку, как раз под цвет его густых волнистых волос.

Тьеро как раз протирал уши, и не расслышав Альфонсо, говорил:

— Спрашиваешь, какой сон мне сегодня привиделся? Так красивый такой сон — будто иду я по дивному саду, который — раз! — и переходит сразу в облака. Ну, а среди облаков — одна особа — ты ее знаешь! Ха-ха! Ну, а тебе что приснилось — у тебя такой вид, будто это не сон был, а целое сокровище…

— Что?.. Сон… Да какой там сон! — усмехнулся Альфонсо, и ему, и впрямь, теперь совсем незначительным казалось ночное виденье.

С восторгом говорил Альфонсо:

— Пока ты тут уши прочищаешь, я такое слышал!.. Представляешь — в Среднеземье зашевелился Саурон, и у нашего короля был посланник Манвэ — призывал на войну с тюремщиком Моргота. Король ответил, что, после праздника созовет совет. Ты понимаешь, что это значит?!

Тут лицо Тьеро просияло, украсилось улыбкой:

— Выходит… выходит… — тут он ударил по фонтанчику руками, так, что брызги метнулись по комнате и попали на лицо Альфонсо. — Выходит, что и нас, может, возьмут?

— Не «может», а точно, непременно возьмут! — твердо и счастливо выкрикнул Альфонсо. — Я то сегодняшнего дня как ждал — но ты знаешь — по совсем иной причине: сегодня какой праздник! И день Всходов, и год исполняется братьям моим — этим тройняшкам! Ха-ха! И, наконец, с верфей сегодня должен сойти десятитысячный корабль. Говорят даже, что, ежели выстроить все наши корабли в ряд, то от западного нашего берега получится мост до Валинора… Но мы пойдем с армией! О — мы увидим все о чем мечтали!

— Значит, и побег не понадобится?

— Ха-ха! Да какой там побег! Теперь мы увидим те земли, на которых проснулись когда-то эльфы…. Сколько чудес нам предстоит увидеть — о всем, разве ж, упомянешь! Но самое прекрасное!.. — тут Альфонсо подбежал к Теро и порывисто схватил его за руки. — Самое прекрасное, что мы будем идти по этим великим землям, во главе армий свет! Друг мой, пред нами будут разбегаться полчища орков, а освобожденные народы станут нас славить! О столь прекрасном, я раньше и помыслить не мог!

— Хорошо… — улыбнулся более сдержанный Тьеро. — Но так, ведь, ничего еще не решено.

— Все уже решено! Я уверен, что мы не оставим Среднеземье. Я знаю, что мой отец на совете будет настаивать на походе, а все потому, что он любит Среднеземье. Ведь, моя мать оттуда родом.

— Ну, хорошо, хорошо — только не будем торопить события. Поживем, посмотрим….

— Все уже решено, друг мой!.. О, как будут бежать орки! Сегодня великий праздник!

* * *

В последний день июля, в Нуменоре издавна был заведен праздник Всходов. Считалось, что до этого земля отдавала силу, взращивала все плоды свои, ну а после — сами плоды к земле устремлялись…. Иначе, и яснее этот праздник называли Праздником начала сбора урожая.

Каждый раз, в этот день, король Нуменора, его супруга; их свита, все придворные, горожане, и, так же, пришедшие со всех окраин этой земли крестьяне, восходили на вершину Менельтармы, где высился единственный во всем Нуменоре храм — храм Иллуватора. Говорили, что в строительстве его древним зодчим помогали сами Валары — хотя точный подтверждений тому не был. Как бы то ни было, но те, кто его видели, утверждали, что нет нигде на свете ничего более прекрасного ни из созданного человеком, ни самою природой.

Как бы то ни было — в девять часов утра процессия начинала восхождение по западному склону. Даже для выносливых нуменорцев по дороге требовалось хотя бы две остановки — они и были предусмотрены на укрытых площадках, где можно было перекусить, посидеть, полюбоваться… Остановки, каждая занимала не более получаса — все остальное время, шли по мраморным ступеням — процессия достигала вершины в одиннадцать часов вечера, а в полночь — король приносил дары Нуменорской земли в Свет (об этом еще будет сказано дальше).

Затем, процессия, во главе с правителем, начинала спуск по восточному склону — возвращалась в город уже на следующий день, ближе к вечеру. Устраивали трехдневный пир для всех.

* * *

Просторный парк, который густо-зелеными волнами подбирался ко дворцу Нуменорских королей, гудел как растревоженный улей.

На главной аллее выстраивалась торжественная процессия в которой к ясным ликам придворных вельмож и дам примыкали наряды столь роскошные, что каждый из них достоин описания на нескольких страницах — но, так как вельмож и дам было там несколько сотен, да подходили все новые и новые — достаточно будет сказать, что такого многообразия ясных цветов, можно было встретить разве что на Нуменорских лугах, да в весеннюю пору, когда сотни разных цветов пытаются перещеголять друг друга перед Солнцем, каждый украшает свои лепестки, как может и от этого они восхитительно прекрасны — только вот Солнцу нет до того дела — оно дарит свою силу всем без различия…

Ну, а на маленьких аллеях было не столь оживленно — разве что пробежит, шурша платьем, какая-нибудь дама, пройдет вельможа, да с таким-то гордым, напыщенным, воинственным видом, будто он никто иной, как воитель Тулкас, пред которым разбегались когда-то самые опасные из тварей Моргота.

По одной из таких пустынных аллей стремительно, с пылающими страстью очами, шел Альфонсо — взгляд юноши впивался в проходящих дам, он то ждал встречи с одной — ведь, именно на этой аллее назначена была их встреча.

И вот он услышал милый ее голос — он летел со стороны, оттуда, где среди кустов виднелась полянка. Альфонсо бросился было туда, хотел уж и имя выкрикнуть, как и замер, с ужасом вслушиваясь в слова, которыми потчевала она кого-то:

— Милый, милый мой! Какой же ты красивый и статный. Нет, нет — никогда я не встречала создание более прекрасное, нежели ты. Кажется, Иллуватор влил свою благость в каждую твою черточку. Ах ты, милый мой…