Л. В. Савин
От шерифа до террориста. Очерки о геополитике США
ВВЕДЕНИЕ
В книге «Шериф. Защита Америкой нового мирового порядка» видный британско-американский геополитик и стратег Колин Грей размышляет о роли США в современном мире. Он использует метафору шерифа для обозначения той роли, которую США взяли на себя после терактов в Нью-Йорке, оправдывая или критикуя те или иные действия администрации Белого дома. Шерифом называлась административно-судебная должность в Великобритании и эта модель в определенное время была перенесена и в Соединенные Штаты. Тем не менее, в современной системе США существует четкое разделение властей, которые имеют свои функции. Но термин «шериф» продолжает использоваться, зачастую в негативном контексте, указывая на то, что в США вопросы демократии и прав человека являются не более чем демагогией, а реальность такова, что созданная государственная система представляет собой репрессивный аппарат контроля и принуждения, причем не только во внутренней, но и во внешней политике.
Колин Грей по этому поводу считает, что США в качестве агента отстаивания своих национальных интересов имеет особую идею мирового порядка, и приводит ряд аргументов, среди которых: і) США является единственной силой, которая может защитить нынешний мировой порядок; 2) После 11 сентября США начали постепенно брать на себя роль шерифа; 3) Стратегия может быть различной. Военная эффективность не нуждается в средствах стратегической эффективности, тогда как стратегическая эффективность может не использоваться как политическое преимущество; 4) История является лучшим проводником в будущее[1].
Но история, похоже, ничему не научила руководство США в деле продвижения и отстаивания своих интересов. Меняются технологии и методы, но суть остается той же.
Более того, после сентября 2001 г. наступила угроза утверждения однополярного момента, когда Вашингтон начал претендовать на право беспрецедентного вмешательства в дела других стран.
Тогда впервые после 1945 г. США четко обозначили свою миссию — борьбу с терроризмом, пишет К. Грей. При этом утвердив свою уникальную роль в качестве шерифа текущего мирового порядка[2]. Однако, слишком прямолинейный подход с очевидным подтекстом вызвал возмущение не только бывших и текущих союзников США по блоку НАТО, но и критику внутри политических групп США, и даже среди военных, которые думали иначе, но, подчиняясь приказам сверху, выполняли свою работу.
В ноябре 2001 г., встречаясь с одним из высокопоставленных офицеров в Пентагоне, генерал Уэсли Кларк узнал от него, что планируемая война против Ирака является лишь частью кампании. За Ираком следовали Сирия, Ливан, Иран, Сомали и Судан. Так как генерал Кларк уже находился в отставке и был военным экспертом CNN, он не располагал детальной секретной информацией, и прокомментировал в своей книге подобные планы эпитетом «операция по осушению болота». Размышляя над ролью различных военизированных организаций типа «Хизбалла» и «Хамас», Кларк не увидел возможность их причастности к взрывам в Нью-Йорке 11 сентября 2011 г. Кроме того, отставной генерал задается вопросом — «как же быть со странами, которые дали более всего террористов, — такими союзниками США в регионе, как Египет, Саудовская Аравия и Пакистан? Разве не репрессивная политика одних и коррупция и бедность других способствовали появлению массы молодых людей, ставших террористами? А что делать с радикальной идеологией и прямой финансовой поддержкой, исходящими из Саудовской Аравии? Уместен вопрос о наших союзниках по блоку НАТО, чьи города использовались террористами в качестве баз и штаб-квартир для планирования операций»[3].
Он отмечает, что большая часть террористов, участвовавших в атаках на ВТЦ и сентября 2001 г. были рекрутированы в Саудовской Аравии, которая всегда вела двойную игру — использовала США в целях собственной безопасности и финансовой помощи, в то же время поддерживая и финансируя ваххабитский ислам с его последовательным антиамериканизмом. И в целом оценивает стратегию в так называемой глобальной войне США против терроризма как неправильную и несбалансированную[4].
«Война использовалась не как последнее средство, а как наиболее предпочтительный инструмент», — говорит генерал вполне очевидные вещи[5].
Однако по прошествии более десяти лет Вашингтон так и не смог дать миру отчет о проделанной работе. Сменились приоритеты в национальной стратегии и безопасности США. В администрации Обамы помимо ближневосточного вектора четко обозначился и тихоокеанский в связи с растущим могуществом Китая. Абстрактный терроризм сменился «АльКаидой». Вместе с этим результаты вторжения в Афганистан и Ирак в контексте борьбы с терроризмом, по мнению многих экспертов и аналитиков, далеко превосходят первоначально заявленные планы США (в негативном смысле). Огромное количество убитых мирных граждан, раскрытие истинных целей вторжения, имеющих экономический и стратегический характер, нарушение норм международного права, а также дальнейшая экспансия США выставляют эту страну не в лучшем свете. Ужас, которые пережили жители Нью-Йорка 11 сентября 2001 г. совершенно не сравним с тем ужасом, который пережили, например, иракский, афганский и пакистанский народы. Вместе с этим, в постоянном страхе живут и жители других стран, которые оказались в очень неудобной ситуации, в связи с соседством какой-нибудь американской военной базы или инициативы при поддержке американского правительства (например, постоянные нарушения сотрудников частных военных компаний в зонах своих действий — от Колумбии до Ирака).
Все, кто занимается вопросами терроризма, знает, что существует феномен, получивший название «Стокгольмский синдром», когда жертва террористов по ряду субъективных и объективных причин начинает им симпатизировать и переходит на их сторону. Однако пока не определен другой феномен, — когда те, кто ведут борьбу с терроризмом, сами становятся террористами. Может быть, для такого случая будет адекватно название синдром Вашингтона или синдром Буша?
При этом вспоминаются и старые прегрешения Белого дома: создание эскадронов смерти в Латинской Америке, поддержка моджахедов в странах Средней Азии, послужившая источником для создания «Аль-Каиды», сомнительные медицинские эксперименты на гражданах других стран (Гватемала — наиболее показательный случай), поддержка авторитарных режимов в государствах, представляющих стратегические интересы для Вашингтона, в том числе, в деле борьбы с идеологией коммунизма.
Тем не менее, по замыслу К. Грея американский шериф должен быть готов бороться и побеждать угрозы, откуда бы они не исходили, не смотря ни на что.
Следовательно, мировая американская шериф-супердержава должна быть в состоянии:
• защищать и получать выгоду из контроля на морским, воздушным, космическим и кибер пространствами;
• защищать свою страну от любых видов угроз;
• быть в состоянии иметь географический доступ силовым путем для обеспечения своих интересов, чтобы:
• быстро проектировать военную силу в различных формах (таких как огневая мощь и развертывание на суше);
• обеспечивать логистическую поддержку для своей глобальной стратегии;
• обеспечивать секретность ядерных сил в соответствии с требованиями нового века, а не стандартами прошлого;
• иметь вооруженные силы на суше для победы в мирное и военное время[6].
Кажется, этим и продолжает заниматься руководство США, продолжая жестокие репрессии и необоснованно применяя военную силу, одновременно прикрываясь демократической риторикой, которая со времен Б. Клинтона (тезис о гуманитарных интервенциях и бомбардировках) претерпевает очередные изменения, обогащаясь лозунгами о киберсвободе и либерализме в виртуальном пространстве.
Как говорится, дьявол кроется в деталях, поэтому выявление таких «мелочей» и необходимо для понимания полной картины и истинного лика «нашего заокеанского партнера».
В данную книгу вошли материалы, связанные с различными вопросами внешней политики и экспансионизма США, — от тайных операций и подрывных акций до демократических реформ и манипулированием Интернет в интересах неоимпериалистической повестки дня Вашингтона. Не обойдены вниманием и последние события на Ближнем Востоке и в странах Северной Африки, получившие название «Арабская весна», а также иранский вопрос. Хотя они имеют и субъективную позицию, все они основаны на различных документах и событиях, подлинность которых не вызывает никаких сомнений. Более того, практически все источники являются американскими. Во время встреч и дискуссий с защитниками внешней политики и государственности США
Тем более, что мировой шериф-террорист по ряду объективных причин заметно одряхлел и его старческое безумие может погубить множество стран и народов. Иными словами, падение последней мировой супердержавы может похоронить не только ее саму, но также оппонентов, союзников и нейтральные силы. Ведь никто не будет отрицать ту угрозу, которую может многим странам принести вышедшая из-под политического контроля военная машина США (что уже заметно по феномену частных военных компаний) или очередная провокация, направленная на дестабилизацию финансовых активов.
Более того, в новом полицентричном мироустройстве, основанном на гармонии и справедливости, уже не будет места для такого шерифа-террориста. В нем всегда найдется особая роль для Соединенных Штатов Америки, но уже в другом качестве. Вопрос в том, сможет ли Вашингтон смириться со своей новой, менее амбициозной ролью? Джимми Картер называл смирение в качестве одной из характеристик супердержавы. Хотя США уже такой не являются, эта характеристика была бы весьма кстати для переоценки руководством этой страны своих функций, планов и намерений по отношению к другим странам и своему народу.
ОРИЕНТАЛИЗМ, ОКСИДЕНТАЛИЗМ И ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ ТЕРРОРИЗМ
Как отмечают основатели критической геополитики[8], на ее становление повлияли несколько ключевых текстов: это исследования французского философа-постструктуралиста Мишеля Фуко в отношении пространства и власти, а также книга американского культуролога арабского происхождения Эдварда Саида «Ориентализм»[9], вышедшая в США в 1978 г. Саид в своей работе, послужившей фундаментом для ряда исследований в области политологии, культуры и религиоведения, обращает внимание на то, что в английском языке существует два определения слова «Восток» — East для географического местоположения и Orient в качестве концепции культурного феномена. По Саиду, Orient — исключительно западный концепт, навязанный азиатским (и вообще незападным) странам как единственно реальный и адекватный. Саид, ссылаясь на работы своих коллег, довольно адекватно отметил связь между «философскими» доктринами классических англосаксонских авторов, а также расовой теорией и оправданием колониальной эксплуатации[10]. Эта доктрина превосходства уходит вглубь истории, когда восточную культуру пытались истолковать простым западным языком, из-за чего так называемые правдивые тексты (история, филологический анализ, политические договоры), вместе с художественными текстами о Востоке носят не естественный, а репрезентационный характер.
Как показательный случай Саид приводит выступление лорда Бальфура в Палате общин в 1910 г., посвященное обоснованию продолжения присутствия Великобритании в Египте. В нем с явным морализаторским оттенком Бальфур отметил большой вклад египетской нации в историю, но при том, что в восточных странах всегда была деспотическая форма правления, а англичане знают египетскую цивилизацию лучше какой либо-другой, и так как западные нации имели с самого начала зачатки к самоуправлению и обладали собственным достоинством, необходимо и далее продолжать «неблагодарную работу по осуществлению неотложных дел»[11]. Э. Саид, указывая на другие подобные факты, отмечает, что в западном политическом сознании сложилось мнение о том, что существуют народы, которые не могут представлять себя сами и их должны представлять другие. Таким образом, несмотря на самые разные достижения в различных сферах, этим народам навязывается неравный дискурс. Саид называет это «распространением геополитического сознания на эстетические, гуманитарные, экономические, социальные, исторические и философские тексты». Также по Саиду существует два пространства. Одно реальное, географическое, а второе образное. Вначале работа идет именно с образным пространством, в котором и возникает концепт «Востока». Создается некий интеллектуальный проект, который потом проецируется на реальность. Опираясь на теорию марксиста Антонио Грамши о гегемонии (которая представляет собой доминацию одних культурных форм над другими в отличие от явной силовой политики)[12], Э. Саид рассматривает культурную концепцию «Востока» как инструмент политической манипуляции, своего рода интеллектуального террора.
Постулируя «ориентализм» как западную концепцию в отношении азиатских и африканских народов, Саид отрицает наличие симметрической концепции — «окцидентализм», формулируемой незападными народами по отношению к Западу. Однако, по нашему мнению, феномен окцидентализма существует, и в различных культурах выражается по разному, что даже проявляется в массовой сознании (неприятие ценностей западной культуры, специальная терминология, например, «янки» или «гринго» в отношении американцев). Кроме того, подобный феномен был очевиден и в отечественной истории. Он был связан с экзогенной модернизацией[13], начавшейся в конце XVII в. — когда элиты подражали западным странам, вместе с технологиями, перенимая их нравы и культуру, а народные массы не воспринимали эти нововведения. В данном случае уже русский народ попадал под действие модели ориентализма, так как элиты всячески пытались его перевоспитать, уничижая традиционную русскую культуру.
Необходимо также отметить, что сами основные геополитические концепции также можно рассматривать в качестве дискурса, который Запад навязывает остальному миру. Большинство терминологического аппарата (Хартленд, Римланд и т.п.) был придуман англосаксами и определенным образом интеллектуально экспортирован в Россию и другие страны, хотя в конце XIX — начале XX века у нас было множество ученых и военных географов, в теории и на практике занимавшихся геополитическими исследованиями[14]. Тот же термин «геополитика» Петр Савицкий[15] использовал после того, когда познакомился с идеями британского геополитика Хэлфорда Макиндера после встречи с ним в Крыму во время гражданской войны в России.
Поэтому в постмодернистской геополитике вполне возможен, а в некоторых случаях даже необходим определенный ревизионизм, который поможет совершить освобождение от якобы универсальных, а на деле западных и во многом ложных концептов.
Возвращаясь к политической манипуляции, которой занимается Запад по отношению к другим странам, в контексте критической и даже популярной геополитики она ведется самыми различными способами. Народная дипломатия, представленная легионом НПО от «Корпуса мира», «Международного красного креста» и «Репортеров без границ», всевозможные программы развития и поддержки, не отражающие своим названием ничего, но, тем не менее, имеющих четкий механизм выхолащивания идеологии и традиционных ценностей в тех странах, где они проводятся. И даже поп-культура, включая музыку и киноиндустрию, — голливудская пропаганда обязательно несет послание о единственно правильной «мировой культуре» made in USA и нередко прямо или косвенно критикует различные политические режимы и народные традиции, а титулованные актеры часто лоббируют политические проекты под видом «посладоброй воли» или «благотворителя».
Что можно противопоставить агрессивному «ориентализму» в качестве ограничителя на интеллектуальную экспансию из-за океана в самых разных формах ее проявления? Оксидентализм как контраргумент вряд ли способен полностью справиться с этим вызовом. А вот широкая международная кампания, причем синхронизированная ее акторами, могла бы произвести весьма серьезный эффект в мировом пространстве. Это нужно не только для защиты когнитивного пространства и шире, — ноосферы суверенных государств, но и для того, чтобы процессы формирования полицентричности нового мира не зашли в тупик и смогли реализоваться как можно быстрее.
НЕОАТЛАНТИЗМ В ЕС
Последние события в политической жизни ЕС дают основания полагать, что ряд сил как в самой Европе, связанных с политическим истэблишментом, так и в США планомерно пытаются реализовать на западной окраине Евразии проект атлантизма, связанного с геополитическими устремлениями Вашингтона.
Провал проекта мультикультурализма, о чем в октябре 2010 г. заявила канцлер ФРГ Ангела Меркель,[16] ранее лелеемого в ЕС на протяжении последнего десятилетия, без сомнения, будет использован лобби группами в США для продолжения навязывания своей политической воли странам Западной и Центральной Европы, а действия отечественных либералов и проводников интересов Запада, обосновываемые необходимостью модернизации в России, угрожают подорвать основы национальной безопасности и суверенитета.
Проект атлантизма не является чем-то новым. В отличии от сторонников мондиализации, т. е. установления единой мировой политической системы, управляемой клубом олигархов и финансистов, эта политическая идеология настаивает на доминировании США в вопросах международного порядка. В Европе ее версии известны под названием евроатлантизма и трансатлантизма.
Евроатлантизм является геополитической философией, которая построена на идее сближения государств Северной Америки и Западной Европы на основе общих ценностей — демократии либерального типа, свободы индивидуума и верховенства права. Британский политик Джон Уильямс расширяет этот термин, называя его атлантистской теологией[17]. Он говорит, что, как и любая теология, атлантистская базируется на мифе в то, что в конечном итоге геополитические и геостратегические интересы Европы и США неразделимы. Отношения эпохи Холодной войны между США, Европой и Россией Уильямс относит к очередному мифу, который в результате выразился в кризисе самоидентичности.
Действительно, в этом политическом проекте есть определенная доля мифотворчества. На практике евроатлантизм начал реализовываться после Второй мировой войны, когда США использовали миф о советской угрозе для установления своего контроля над Западной Европой и создания военно-политического блока НАТО. Именно через НАТО проводилась основная политика трансатлантического сотрудничества в Европе. Но политические векторы в разных странах отличались. Во Франции было три направления — голлизм, еврокоммунизм и евроатлантизм. В Западной Германии руководство следовало в основном Остполитик — своего рода «Драг нах Остен», но теперь уже в отношении своих бывших территорий. Италия в евроатлантиз-ме поддерживала только оборонную составляющую и еще до распада СССР ее интерес к атлантизму начал постепенно снижаться, что проявилось в отказе этой страны участвовать в бомбардировках Югославии в 1999 г. Ряд исследователей (Петро Пирани)[18] связывает это со стратегической культурой Италии, которая основана на прагматизме и пацифизме. Италия связана также с появлением самого неологизма «неоатлантизм», который в 1957 г. использовал Джузеппо Пелла[19] для определения новых отношений между членами атлантического сообщества. Его придумали Президент Республики Джованни Грончи, лидер христианско-демократической партии Аминторе Фанфани и президент ENI Энрико Маттэи для итальянской стратегии в Средиземноморском регионе, где итальянские интересы могли бы играть значительную роль. Соответственно, усилия Италии были направлены на развитие автономии в пределах Средиземноморья и активной роли на международной арене тогда, когда это было выгодно[20].
Активизация евроатлантизма началась с падением Берлинской стены. Во-первых, Атлантический совет, международная неправительственная организация, созданная в 1961 г. в странах НАТО, стала открывать свои филиалы в странах Восточной Европы[21]. Вместе с этим подобные процессы происходили в политико-экономической сфере. В 1990 г. была подписана «Трансатлантическая декларация», которая устанавливала режим консультаций между председателем Европейского союза, главой Еврокомиссии и президентом США один раз в два года. Другая организация — «Трансатлантическая сеть полиции», создана в 1992 г. и включает в себя членов парламентов Европы и США и деловые круги. Непосредственно эти деловые круги заинтересованы в сдерживании экономической экспансии России в Европу и надеются для этого в качестве инструмента использовать трансатлантическую сеть полиции. В 1998 г. в Лондоне было учреждено «Трансатлантическое экономическое партнерство»[22].
В Центральной Европе экспансия атлантизма также проходила при участии весьма влиятельных фигур. В Праге в 1996 г. по инициативе Института предпринимательства США (один из «мозговых центров» неоконсов) и при участии Вацлава Гавела, Маргарет Тетчер, Гельмута Коля, Генри Киссинджера и Збигнева Бжезинского была запущена «Новая атлантическая инициатива».
Определенное затишье последовало с 1999 г., когда обнажился Косовский кризис и евроатлантизм рассматривался только с позиций безопасности и миротворчества.
События после сентября 2001 г. вскрыли противоречия между США и Европой, в основном по вопросам региональной безопасности. На какое-то время Европа вышла из-под влияния США и реализация атлантистского проекта в Европе была еще более заторможена. Иво Даалдер, сотрудник Института Брукингс, один из подписантов PNAC (Project for New American Century — одна из лобби групп американских неоконсерваторов, куда входят высшие политические деятели США) в работе «Конец атлантизма»[23], вышедшей в 2003 г., отмечал, что Европа будет и далее отдаляться от США. Автор также упоминает идеи британского геополитика Хэлфорда Макиндера, инициатора создания санитарного кордона между Советской Россией и Германией в 20-х гг. прошлого века, насчет Хартленда и постоянные усилия американцев по контролю над евразийскими сухопутными территориями. Но, несмотря на видимость антиамериканских настроений в ЕС и ряд объективных причин, на уровне влиятельных политических групп американцам удалось найти точки соприкосновения с европейцами по ряду критических вопросов.
Активизация евроатлантизма началась с февраля 2005 г., когда была подписана «Конвенция между США и Европой».
О ней в International Herald Tribune написали Филипп Гордон (помощник Госсекретаря по вопросам Европы и Азии с 2009 г., один из ведущих экспертов Института Брукингс, имеющий опыт работы в Совете национальной безопасности США по проблемам глобального терроризма и Ближнему Востоку) и Чарльзом Грантом (директор лондонского Центра Европейских реформ)[24]. Оба они входят в число пятидесяти пяти специалистов из ЕС и США, которые приложили руку к написанию конвенции. Ряд имен достойны особого упоминания, среди них — Иоахим Биттерлих — советник Гельмута Коля; Роберт Каган — участник PNAC, автор книги «О рае и силе»; Эндрю Моравчик — президент программы по исследованиям ЕС в Принсентонском университете, соредактор «Ньюсвик» и автор ряда либеральных теорий по международным отношениям; баронесса Паулин Невиль-Джонс — бывшая управляющая БиБиСи и председатель Объединенного комитета по разведке Великобритании, с мая 2010 г. она занимает пост министра государственной безопасности; Джозеф Най младший — бывший помощник министра обороны США, профессор Гарвардского университета, один из авторов концепций мягкой и умной силы; Феликс Рогатин — посол США во Франции в 1997 -2000 гг., возглавлял французский иностранный легион, ученик Андре Мейера, который передал ему управление банком Lazard Freres & Со (в 2006 г. обвинялся в разрушении автомобильной промышленности США), является членом таких политико-олигархических клубов, как Синархистский интернационал и Совет по международным отношениям; Карло Сконамилио — итальянский экономист, министр обороны с 1998 ПО 1999 гг., президент Либеральной партии; Симон Серфати — директор европейских программ в Институте стратегических и международных исследований США; Нарцис Сэрра — бывший мэр Барселоны и министр обороны Испании; Джереми Шапиро — спецсоветник и помощник Госсекретаря США по вопросам Европы и Евразии с 2009 г.; Стефано Сильвестри — президент Института международных отношений Италии, помощник Министра обороны (по приглашению СВОП был в России в 2003 г.);, Анна-Мария Слаугтер — директор политического планирования в Госдепе США (кроме того, супруга упомянутого Эндрю Моравчика); Строб Тэлботт — президент Института Брукингс; Фарид Захария — редактор «Ньюсвик».
В 2005 г. также появилось исследование республиканца Генри Никеля «Пересмотреть атлантизм»[25], который предложил выработать новую стратегию Республиканской партии США для Европы. В первую очередь он настаивал на необходимости борьбы с антиамериканизмом в Европе, особо делая акцент на работу с европейской молодежью, а также ратовал за создание нового атлантистского движения, за которым стояли бы республиканцы и помогали в этом вопросе своим европейс-ким партнерам. Сами же европейцы разделяют внутренний европейский атлантизм на консервативный, традиционный и финансируемый со стороны США.
Как мы видим, активно концепцию евроатлантизма в США поддерживают как со стороны консервативных кругов, так и со стороны мондиалистских организаций. Некоторые из них — это Совет по международным отношениям, Европейско-американский бизнес совет, Институт Аспена, Институт Брукингса, фонд Германа Маршалла, Фонд Бертельсманна, а также транснациональные корпорации, такие как Boeing, IBM, Microsoft, Ford, Siemens, Deutche Bank, Michelin, BASF (к сведению, подразделение последнего концерна — Wintershall, владеет 20% в проекте «Северный поток»).
В этом же 2005 г. была принята «Новая трансатлантическая повестка дня», которую подписали председатель Еврокомиссии Жак Сантер — политический деятель, экс-министр финансов и экс-премьер-министр Люксембурга, член Бильдербергского клуба; председатель Совета Европы Фелипе Гонсалес, бывший премьер-министр Испании, с 2007 г. — глава «группы размышления» (Grupo de Reflexion) в ЕС; и президент США Билл Клинтон. Она устанавливала в качестве цели «создание открытой мировой системы торговли и инвестиций»[26].
В марте 2006 г. в Вашингтоне состоялась конференция «Towards a Transatlantic Marketplace — The U.S. — German Perspective for a new Framework», организованная по инициативе Торговой палаты США, Германского института стандартизации, фонда Дрегера и Федерального союза германской индустрии[27]. В конференции приняли участие 120 высокопоставленных представителей политических и экономических кругов США и Германии. На мероприятии присутствовала депутат Эрика Манн, которая лоббировала создание транснационального союза в Германии. В результате Европейский парламент в июне 2006 г. проголосовал за резолюцию об улучшении отношений между ЕС и США в рамках соглашения о «трансатлантическом партнерстве». Резолюция о трансатлантических отношениях от 30 апреля 2007 г. (подписанная президентом США Джорджем Бушем, германским канцлером Ангелой Меркель и председателем Еврокомиссии Жозе Мануэлем Баррозо) учредила «Трансатлантический экономический совет», который провел свою первую рабочую встречу в ноябре 2007 года[28].
Эти тенденции продолжали развиваться. Последняя резолюция Европейского парламента, поддержанная подавляющим большинством (501 голос «за» со стороны правых, социалистов и зеленых и 53 голоса «против» со стороны левых) предполагает замену нынешних трансатлантических отношений новым соглашением о стратегическом партнерстве, которое предстоит согласовать к 2012 г., а к 2015 г. создать трансатлантический рынок. Этот документ также предполагает создание «Трансатлантического политического совета», который будет наделен соответствующими полномочиями в вопросах международной политики и безопасности[29]. Необходимо отметить, что это решение было принято депутатами Европарламента без консультации с гражданами ЕС, но при весьма активной поддержке мондиалистского лобби. В результате попытки США по созданию гомогенного пространства в Европе — в экономическом, юридическом и военно-политическом отношениях, будут легализованы самой Европой.
Следует также рассмотреть, как атлантизм в конкретных странах влияет на внешнюю политику, особенно в отношении России. Во Франции с приходом к власти Николя Саркози евроатлантизм стал официальной доктриной внешней политики этой страны. Во-первых, советником Саркози стал французский философ Анри Глюксман. Его основная идея состоит в необходимости опровержения идеологии как источника тоталитаризма. Сам Глюксман использует методологию структуралистов и постструктурализм для критики идей Гегеля, Ницше, Фихте и др. По Глюксману история — это реализация текстов таких мыслителей в качестве дискурса господина для получения власти. Естественно, что Глюксман постоянно критикует внешнюю политику Кремля «за тоталитаризм».
Также необходимо упомянуть, что государственным секретарем при Саркози стал Пьер Лелуш, который до этого был спецпосланником Франции в Пакистане и Афганистане. Он также является ярким представителем евроатлантизма. Лелуш проявил себя как активный противник внешней политики России по отношению к странам СНГ и сторонник внешней и внутренней политики Израиля. В последнее время русофобские выпады Франции несколько ослабли, что вынудило Глюксмана даже начать критику своего патрона.
По отношению к странам Восточной Европы появился такой термин как рефлексивный евроатлантизм, — когда внешняя политика этих государств зависит от ряда факторов — влияния США на политическую элиту страны, отношения с соседями, Россией, текущими проблемами и возможными угрозами. Мы видим на примере Польши и Украины, что при смене руководства страны может меняться и характер внешней политики по отношению к Российской Федерации. Однако нет никаких гарантий, что эти государства опять не вернутся в орбиту евроатлантизма, и не будут проводить даже более жесткую атлантистс-кую линию, чем страны Центральной и Западной Европы.
Втягивание России в НАТО также является частью политики евроатлантизма и активным субъектом в этом вопросе выступает Германия. 8 марта 2010 г. в издании Der Spiegel появилась публикация — открытое письмо, подписанное четырьмя высокопоставленными чиновниками Бундесвера, которые впервые выдвинули предложение об интеграции России в НАТО[30].
Это Фолькер Рухе, бывший Министр обороны (1992 — 1998 гг.); генерал в отставке и бывший председатель Военного комитета НАТО Клаус Науманн; вице-адмирал и бывший начальник отдела планирования в Министерстве обороны Германии Ульрих Вайссер и Франк Эльбе — бывший посол Германии в Польше. Важно отметить, что в своем письме они отразили определенные тенденции, происходящие в ЕС в среде правых консерваторов, которых ранее США использовали для антисоветской деятельности, в том числе для создания проекта Stay Behind — тайных армий НАТО в странах Западной Европы, которые были созданы в обход всех необходимых правовых процедур. В частности, в этой статье говорилось о единых корнях европейской христианской цивилизации и жестко критиковалась исламская культура, хотя Турция — член НАТО является номинально мусульманским государством. В самом НАТО запущен проект STRATCON 2010 (стратегическая концепция)[31], которым руководят профессор военных искусств и наук Королевской военной академии Нидерландов Джулиан Линдли-Френч и директор Центра исследования стратегии Ив Бойер (Франция). Результаты этого проекта были представлены на очередном саммите НАТО в Лиссабоне в ноябре 2010 г., и один из постулатов новой стратегической концепции НАТО состоит в том, что альянс является «не только оборонным блоком, но и краеугольным камнем стабильности, и не только для евроатлантического сообщества, но и для всего остального мира».
К этому нужно добавить, что 26 марта 2010 г. в Брюсселе прозвучала известная речь главы Еврокомиссии Жозе Мануэля Баррозу «Новый атлантизм для XXI столетия»[32]. Он отметил, что ЕС удовлетворены развитием сотрудничества с США, но «в мире новых угроз и новых изменений с более сбалансированным распределением глобальной власти, нам необходимо более динамичное партнерство по обе стороны атлантики»[33].
Более того, в своей речи Баррозу указал на необходимость борьбы с концепцией многополярности. Так, Баррозу приводит аргумент, что из-за появления в мире новых сил трансатлантические отношения теряют свою актуальность и должны рассматриваться как такие же нормальные отношения, как и остальные. Он отбрасывает этот аргумент, так как считает, что такая точка зрения игнорирует общие ценности. И приводит известное высказывание американских неоконов, но несколько перефразированное — «Values do matter» (ценности имеют значение). На их основе он и предлагает строить внешнюю политику ЕС. Он называет такое трансатлантическое партнерство естественным по своей природе, при этом отмечая, что Европа и США являются двигателями глобализации, и они должны действовать глобально и трансатлантически. Баррозу предлагает шесть пунктов совместных действий для США и ЕС: і) приободрить евро-американские экономические и политические отношения; 2) сделать их более ориентированными на внешний мир, сознательное работать с третьими лицами, в том числе такими новыми силами как Китай, Индия и Бразилия; з) объединить усилия по реформированию архитектуры международного сотрудничества; 4) сотрудничать по проблеме изменения климата и достижения лучших результатов в сфере энергетической безопасности; 5) достичь Целей развития тысячелетия ООН, и 6) создать трансатлантическое общее пространство безопасности.
Заметим, что Баррозу является бывшим троцкистом, так же как и экс-Генсек НАТО Хавьер Солана, так что тезис неоконов о том, что «идеи имеют значение» находят свое подтверждение в действиях современных сторонников перманентной революции Льва Троцкого, которые истолковывают ее уже со своих евроглобалистских позиций.
С точки зрения политических наук тезисы об общих ценностях не выдерживают никакой критики. Например, американский политолог и признанный специалист в области сравнительной политологии Габриэль Алмонд выделяет три основные группы: і) англо-американская система с однотипностью и высоким уровнем стабильности, 2) европейско-континентальная система, фрагментированная, и с меньшим уровнем политической стабильности, з) смешанный тип, к которому относятся страны Скандинавии, Бельгия и Нидерланды[34]. В концепции Алмонда страны разделены по признакам соотношения политической культуры и социальной структуры, а также уровням политической стабильности. Алмонд рассматривал типы западной демократии, поэтому в его систему не входят страны Азии, Латинской Америки, Россия и др. государства, но его модель интересна тем, что показывает неоднородность западных демократий, в отличие от политической риторики лоббистов глобализма об общей исторической судьбе и политических традициях Запада.
Поэтому заявления отечественных либералов и лоббистов западных интересов в России вполне последовательны. Известное одиозное выступление директора Института современного развития Игоря Юргенса, где он говорил об общей иудо-христианской цивилизации и о том, что 80% молодежи в России за НАТО, явно является скоординированным действием с усилиями западных эпигонов трансатлантизма[35].
Определенно, с укреплением позиций трансатлантизма в Европе связаны и результаты работы представителя ЕС по внешней политике Кэтрин Эштон, которая в сентябре 2010 г. утвердила новое внешнее ведомство ЕС[36].
Исходя из сказанного видно, что в последнее время политика евроатлантизма проводится в основном через официальные политические организации ЕС при значительной поддержке со стороны США. Это еще раз подтверждает, что разговоры о перезагрузке и интересе в партнерстве с Россией, — не более чем риторическая уловка, и в дальнейшем подобные ухищрения Вашингтона при недостаточной бдительности руководства России могут обернуться для нас стратегической ловушкой.
СКОРОСТЬ И ПОЛИТИКА
Один из авторов концепции мир-системы Иммануил Валлерстайн в своих работах и попытках определить направление глобализации и ее влияние на различные страны, уходит от ответа на текущие вызовы и будущую перспективу. «Мы вступили в кризис этой системы... само направление системы не ясно. Фаза рецессии и застоя все более отражается в социальном волнении... происходит процесс бесконечного накопления капитала, что приводит к структурно хаотической ситуации», — пишет он.
По мнению Валлерстайна либерализм обязательно ожидает коллапс, так как «истинное значение краха коммунизма — это финальный коллапс либерализма как главенствующей идеологии»[37]. Мы можем поапплодировать этому замечанию, однако при рассмотрении исторической перспективы зарождения мир-систем у Валлерстайна нет ясного объяснения почему именно так происходило разделение труда, формирование способа производства в определенном регионе и отношения производителей и торговцев региона к мировой экономике. Обратная связь — как положение государства влияет на его устройство, также достаточно не освещалось.
Например, исторический социолог Чарльз Тилли в связи с этим отмечает, что такое «легкое» государство, как Нидерланды, находясь по соседству с тяжеловесными державами, было вполне конкурентным на определенном этапе истории[38].
Очевидно, что с XVI в., который, по мнению ряда авторов (Валлерстайн — в их числе) являлся началом процесса глобализации, в Европе ряд преимуществ был на стороне тех сил, которые имели более высокую скорость. Реформа французской армии, которую провел Наполеон Бонапарт, была связана с переходом на более быстрый маршевый шаг солдат, что позволяло физически опережать армии противника и проводить более интенсивные маневрирования. Аналогично, экономические преимущества также были связаны с мобильностью. Как указывал Карл Шмитт, после изобретения в 1595 г. в Голландии нового типа парусника, корабли этой страны были наиболее мобильными и быстроходными, а Испания даже фрахтовала эти суда для перевозок[39]. Скорость информации стала приобретать все большее значение и была связана с политической и экономической манипуляцией (особенно, после появления биржи).
У Валлерстайна вопрос скорости политических изменений был связан с тремя основными идеологиями. Первой был консерватизм, который отвергал новые идеи и считал их морально вредными. Второй — либерализм, который стремился к минимуму социальных потрясений и максимально возможной управляемости. При этом, по мнению Валлерстайна, либералы утверждали, что освобождение для специалистов — хорошо, но для простых людей — опасно (подобно разделению на аристократию и охлос в Древней Греции). Третьей идеологией являлся социализм, поборники которого отмечали неизбежность и желательность прогресса. Если либералы были сторонниками реформ сверху вниз, то социалисты настаивали на обратном — реформах снизу. Нужно отметить, что Валлерстайн обозначил либерализм как «средний путь», согласно которому реформы должны были происходить не так быстро как у социалистов, но и не медленно как у консерваторов, однако с правильной скоростью[40].
Вопрос скорости мало поднимался в политическом и социальном дискурсе, хотя очевидно, что этот феномен имеет огромное значение, как в отношении Realpolitik, так и в отношении широких социальных, общественных и реформационных процессов. После известной апории Зенона об Ахиллесе и черепахе (которая возникла на основе «Илиады» Гомера, где описывается погоня Ахиллеса за Гектором), эта тема мало осмыслялась критиками современности, которые предпочитали говорить об отчуждении и технической культуре (Ги Дебор, Хайдеггер, Юнгер и др.).
Вопросу взаимосвязи скорости и политики посвятил одну из своих работ современный французский философ Поль Вирильо[41]. Согласно Вирильо, политическая жизнь детерминирована пространственной мобильностью масс. Он указывает, что городская концентрированная экономика являлась наиболее эффективным средством обеспечения обороны и снабжения военных, как следствие — включение в буржуазное общество военных и инженеров как класса. При этом с развитием технологий возрастает и значение скорости. Как известно из конфликтов, важным становится контроль над пространством и системами коммуникаций, особенно морских путей, по которым осуществляется наибольшее количество мировых грузоперевозок. Происходит социальное разделение на тех, кто имеет доступ к скорости и тех, кто в этом ограничен. Дромократия (термин, введенный Вирильо — от древнегреческого слова «дромос» — быстрый, бег) становится политикой государств и формулирует закон, согласно которому статика равнозначна смерти. В эпоху модерна это вынудило государства с различными идеологиями занять позицию гиперреализма.
Что такое гиперреализм? Как известно, в теории международных отношений есть несколько основных типов — это либерализм, реализм, марксизм и конструктивизм. Гиперреалисты, представляющие собой более радикальную версию реалистов, усматривают в межгосударственных взаимоотношениях бесконечный цикл повторений. Для них конфликты и конкуренция между государствами не могут быть преобразованы в мир и дружбу (кроме как временного союза против общего противника), поэтому лучшими инструментами международной политики для них являются угрозы и применение насилия, из-за чего они считают, что самый верный способ достичь мира и стабильности — это накопление военной силы и готовность к ее применению. Кроме того, гиперреалисты отклоняют возражения своих оппонентов по поводу безудержных расходов на вооружения, а также высказывают сомнение относительно роли институций, законов и соглашений. Для гиперреалистов в международных отношениях в счет берется только власть и сила; все остальное — иллюзия.
При этом война обязательно наступает тогда, когда конкурирующие государства приходят к пониманию, что другая сторона стала либо слишком сильной, либо слабой[42]. Следовательно, агрессия в отношении своих соседей, если вопрос касается территориальных споров или каких-либо других противоречий, гиперреалисты считают не только допустимой, но и необходимой.
В свете известных политических теорий видно, что фашизм (национал-социализм) был наиболее склонен к развитию максимальных скоростей (массовое развитие автотранспорта, доктрина молниеносной войны при режиме НСДАП), марксизм реагировал на динамику капиталистического общества, а последнее, в свою очередь, учитывая первоначальное накопление, стремилось к переходу на новый уровень скорости. Не случайно Вирильо отмечал, что «война перешла со стадии действия на стадию концепции» — понимание врагом ситуации, когда для применения в действие современного оружия нужны считанные минуты, вылилось в политику взаимного сдерживания, блокирования и устрашения. И в последнее время в либерально-капиталистическом обществе формируется культура потребления безопасности, — ее уровень связан с правами и свободами граждан, а искусственная нужда в защите позволяет власти проводить соответствующие манипуляции.
Вирильо говорит и о ряде рисков, связанных с новой скоростью. Во-первых, глобальная взаимосвязь информационных систем в мире создает дромосферу. Далее, вместо глубинного времени, обнаруженного несколько столетий назад приходит реальность-эффект. Время-материя уступает место время-свету виртуальной реальности, вязкой и изменяющей сущность длительности, вызывающей искажение времени и ускорение всех реальностей: от живых существ до вещей и социокультурных явлений. Все это приводит к угрозе попадания людей в социокибернетику, когда управление жизнями будет отдано машинам. Об этом также говорил Мартин Хайдеггер, указывая на опасность зависимости от техники. В политической сфере уже заметны подобные тенденции, — в частности в избирательной системе западных стран применяется так называемая виртуальная демократия, при которой значение имеет скорость оглашения результатов. Вирильо в этом контексте перефразирует Маршалла Маклюэна: «сообщенеие — это не средство, а всего лишь его скорость».
Далее, согласно Вирильо с потерей интервалов времени, постоянным feedback, пониманием глобального как внутреннего, а локального как внешнего и периферии происходит глобальная делокализация, которая оказывает значительное влияние на социальную идентичность. Вирильо говорит о появлении метрополитики, которая имеет глобалитарный характер и подавляет подлинную геополитику населения, которая ранее была гармонично связана с территорией. При этом, резкое снижение темпов, что могло бы изменить мировую ситуацию, вряд ли возможно, так как информационная бомба (что ничего уже не изменить) по мнению Вирильо уже заложена в сознании[43].
В контексте трех миросистем Валлерстайна — ядро, полупериферия, периферия мы можем наблюдать, как идет наращивание скоростей глобальным гегемоном — США.
Можно подумать, что только сверхскорость другой силы сможет остановить Штаты от этой гонки, подталкивающей весь мир в бездну самоуничтожения.
Но, как показывает опыт, связанным с разрешением конфликтов, когда объективные причины указывают на невозможность решить проблему, необходима человеческая изобретательность, с помощью которой будет окончательно упокоен либерализм и выработана новая и адекватная модель мироустройства.
ШАКАЛЫ
В середине 2009 г. во внимание мировой общественности попали тайные планы ЦРУ по подготовке специальных ко-манд-убийц, предназначенных для устранения предполагаемых агентов террористической организации «Аль-Каида». Начавшись с редких замечаний в американской прессе, новый скандал с «шакалами» (так называют граждане США тех сотрудников ЦРУ, которые выполняют всякую грязную работу, т. е. убийства) словно снежный ком оброс лавиной публикаций в международной прессе и комментариями экспертов и высокопоставленных чиновников.
Конгресс США в начале июля 2009 г. даже начал слушания по этому темному делу.
Секретный документ, направленный на создание специальных команд, был подписан еще Джорджем Бушем младшим после террористических атак на Нью-Йорк 9 сентября 2001 г. и попал во внимание директора ЦРУ Леона Панетты в июне 2009 г[44]. План уже был на заключительной стадии реализации, т. е. до внедрения специальных агентов-убийц в другие страны с особой миссией оставалось совсем не много времени.
Данная практика не является чем-то новым, т. к. ЦРУ и раньше было замешано в подобных историях. В 1960-х гг. существовал План «Феникс» направленный на выявление агентов вьетнамской (точнее вьетконговской) инфраструктуры и их нейтрализацию[45]. А наибольшую огласку получили неудачные попытки покушения на Фиделя Кастро из-за чего в 1970-х гг.
ЦРУ подверглось тщательной проверке, включая слушания в Конгрессе. В 1976 г. президент США Генри Форд издал указ, в котором ЦРУ запрещалось заниматься планированием и осуществлением убийств.
Рональд Рэйган формализовал эту политику, выпустив Президентский Указ 12333, который до сегодняшнего момента со всеми поправками и разъяснениями остается в силе.
В нем также значится:
2.11. Убийства запрещены. Никто, нанятый или действующий от имени Правительства Соединенных Штатов, не должен участвовать или тайно замышлять участие в убийстве.
2.12. Косвенное участие. Никакие элементы разведывательного ведомства не должны участвовать или просить кого-либо предпринимать действия, запрещенные этим Указом[46].
Но на этот раз в центре нынешнего скандала оказался бывший вице-президент Дик Чейни, так как, по словам Панетты, именно он отдавал приказ ЦРУ не передавать какую-либо информацию о секретной программе в Конгресс. Как отмечает британское издание The Guardian, ЦРУ допустило две больших ошибки, — первая заключалась в том, что они посчитали, что данная программа останется в секрете (и практически все считают, что этого уже достаточно, чтобы свалить всю вину на Дика Чейни), а вторая, более серьезная— в том, что эта программа ни к чему не привела[47]. Хотя программа давала спецподразделению ЦРУ право использовать более широкие возможности, чем запуск управляемых ракет с беспилотных самолетов в Афганистане и Пакистане (ЦРУ использовало беспилотники MQ-i Predator и MQ-i Reaper в этом регионе с 2002 г.), и была направлена на лидеров террористической сети «Аль-Каида», за восемь лет ее существования не было достигнуто никаких результатов, что позволяет усомниться в эффективности заявленных планов о борьбе с терроризмом[48]. Может быть, все таки, правы оппоненты Буша, считающие «Аль-Каиду» мифом, придуманным для того, чтобы оправдать вторжение США в богатый нефтью Ирак? Причем, показательно, что весь этот скандал произошел спустя всего несколько недель после того, как министр внутренней безопасности Джанет Наполитано подтвердила, что администрация Обамы отказалась от термина «глобальная война с террором»[49].
Если следовать одному из заявленных императивов либеральной демократии — главенству Закона, следует ожидать, что Дику Чейни придется несладко. Вопрос даже не в том, будет ли исключен из большой политики. Его распоряжение уже тянет на серьезное преступление. Мало того, что были обмануты американские граждане, свято верившие в свои права и священную войну с терроризмом, тайная нереализованная программа затрагивает интересы других государств.
В защиту бывшего вице-премьера, который сам на заявления американской прессы лишь огрызнулся, что «это было дело не только его одного», выступили специалисты по терроризму Скот Стюарт и Фред Бёртон из исследовательского разведцентра Stratfor, отметив, что одно дело, если спецоперации проводятся в Афганистане или Сомали, где ведутся действия против инсургентов, но другое дело Йемен или европейские страны, где тоже существуют ячейки «Аль-Каиды», и куда просто так не запустишь беспилотник с управляемой ракетой. Кроме того, есть определенные части мира, включая некоторые страны, являющиеся союзниками США, где для Вашингтона вообще очень трудно проводить контртеррористические операции. «Раньше это проявлялось в том, что правительства отказывались по запросу США задерживать подозреваемых в терроризме или сообщали подозреваемым о том, что ими интересуются спецслужбы США, ставя под угрозу усилия по их розыску и позволяя подозреваемым сбежать... Но даже в Италии сотрудники ЦРУ, выполняя экстраординарное задание, находились под угрозой ареста и допроса», — пишут эксперты. Они оправдывают секретность данного проекта тем, что «из-за физического риска офицеров, задействованных в таких операциях, и политической отдачи, которую могут вызвать такие операции, не удивительно, что детали такой программы в ЦРУ были строго разделены. Даже весьма сомнительно, что детали такой программы могли быть известны в контртеррористическом центре ЦРУ— хотя почти наверняка некоторые из его сотрудников подозревали, что такая тайная программа существовала. Ее детали тщательно охраняли в рамках секретного отдела, и отчитывались перед директором операций, который докладывает лично директору ЦРУ»[50].
Означает ли это, что предшественник Панетты тоже попадет в одну упряжку с Чейни (еще одним явным кандидатом должен быть и бывший президент США Дж. Буш) или очередной директор ЦРУ от фракции демократов решил подставить своих коллег и затеять в разведсообществе США преобразования? И как будет вести себя военный генерал Петрэус, заменивший в июле 2011 г. Леона Панетту?
Однозначно, у всей этой истории может быть только два вывода. Первый — это то, что до завершения эпохи лицемерия, что стало нарративом американской внутренней и внешней политики, еще очень далеко. Второй — глобальный спектакль, разыгрываемый перед мировым сообществом и американскими гражданами может скрывать уже воплощающиеся или готовящиеся к реализации проекты — будь то увеличение военного контингента в Средней Азии, очередной переворот в какой-нибудь из стран Латинской Америки или иные спецоперации в любой точке любого континента. А странам ЕС стоит вспомнить скандал с системой «Эшелон», благодаря которой разведсообщества США и Великобритании поставляло американским корпорациям данные промышленного шпионажа[51]. Жертвами тогда стали многие компании стран союзниц по НАТО и других евроатлантических инициатив. Подобные инциденты должны подтолкнуть ЕС на размышление — кто же все-таки друг, а кто враг в этой Большой геополитической игре?
КОНЦЕПЦИИ ВОИНЫ, СТРАТЕГИИ И ВЛАСТИ
Поскольку США являются инициаторами и провокаторами многих войн, то природу и свойства конфликтов там изучают достаточно давно и глубоко — от философских умозрительных конструкций до математического моделирования. Например, нигде нет так много терминов в отношении войны, как в США. С 1945 г. после завершения Второй мировой войны стратеги, ученые, социологи и военные принялись разрабатывать новые концепции и доктрины. Приведем некоторые из них (за небольшим исключением их авторы — англосаксонского происхождения).
Атомная, Ядерная, Термоядерная война (1945); Холодная война (1950); Война технологии (1970); Милитаризм США (1970); Война без конца (1972); Постоянная война (1974); Хладнокровная война (1981); Сражение Воздух-Суша (1982); Звездные войны (середина 1980-х); Строгая или простая война (1983); Войны разума (1984); Постмодернистская война (1984); Высокотехнологичная, технологичная война (1986); Техновойна, Совершенная война (1986); Конфликт низкой интенсивности (1986); Воображаемая война (1987); Война времени (1987); Кибервойна (1987); Компьютерная война (1989); Световая война (1990); Высокосовременная война (1991); Война космической эры (1991); Гиперсовременная война (1991); Война эпохи умных машин (1991); Война третьей волны (1993); Сетевая война (1993); Симуляционная война (1993); Новая или Вторая Холодная Война (1993); Инфовойна (1990-1); Война четвертой эпохи. (1994); Война командования и контроля (1995); Новокорковая война (1995); Война шестого поколения (1995); Гиперреальная война (1998); Инфраструктурная война. (1998); Война на основе информации (1998) ; Сетецентричная война (1999); Подражательная война (1999) ; Миниатюрная мировая война, Война в заливе I. (1999); Кибернетическая война (1999); Неограниченная война (1999); Новая война (1999); Асимметричная война (2000); Когнитивная война, Инерционная война (2000); Прибрежная война (2000); Не(пост)героическая война (2000); Зрелищная война, Виртуозная война, Война позднего модерна (2001); Фрактальная война (2001); Ресурсная война (2001); Интернет война (2001); Постчеловеческая война (2003).
Так как этот перечень был предложен в специализированном американском издании за 2005 г.[52], можно предположить, что за последующие пять лет он значительно обогатился.