Призраки кургана

Кармическая аура трактирщика могла ослабить врата. Если это действительно произошло, значит, Горкан оказался в плену, сжатый в захлопнувшемся портале.

И стоит ему дернуться, как часть его останется там, в гудящем ничто, размазанная на сотнях верст, отделяющих Ледяную пустыню от Камышовой реки.

Но если гоблин только что ударил Горкана в спину — следующий взмах кинжала будет последним.

Проклятье.

Горкан рванулся, и тяжело рухнул на серебряный песок. Боль раскатилась по спине, нырнула внутрь тела и разорвалась, словно бутыль, наполненная греческим огнем. Он понял, что был зажат во вратах пространства.

Несколько минут он лежал ничком, не двигаясь и пытаясь успокоить боль. Обмануть ее не удавалось. Песок забивался в рот, в нос, но Горкан даже не поворачивал головы. Ему не нужно было дышать, он мог обходиться без воздуха, как и без еды и пищи.

Но не без куска плоти, который вырвали из него врата.

Наконец он решился пошевелиться. Рука потянулась к спине, сложилась в шести суставах, которые тут же возникли между костями, — чтобы потом вновь исчезнуть.

Он мог перестраивать свое тело так, как ему было нужно, — научился этому за долгие годы, пока был в рабстве у курганника.

Его ладонь ползла вдоль порванной мантии, словно гигантский паук, перебирая изогнутыми лапами пальцев. Наконец он коснулся раны, и снова вскрикнул от боли. Портал вырвал из него большой кусок кожи, клок мяса и несколько позвонков.

Не страшно…

Сейчас он полежит здесь, не двигаясь, и все зарастет. Главное не думать о боли, не думать ни о чем, кроме выздоровления. На это уйдет не больше пары часов. А пока можно лежать здесь, ни о чем не волноваться, и вспоминать…

Сын могущественного коменданта грозного Кеграмского форта мчался по пустому в это время дня плацу, ведя за собой преданное войско. Враг трусливо прятался в засаде за солдатскими казармами, и его следовало безжалостно уничтожить, приписав новую страницу в летопись боевых подвигов.

Чистое детское лицо раскраснелось, светлые волосы, завязанные боевым хвостом на макушке, воинственно развевались над головой. Он выглядел обычным человеческим ребенком, если бы не густая шерсть, покрывающая грудь и руки, кроме ладоней.

За ним преданно следовали дети орков, размахивая настоящим, только меньшего размера, оружием, широко разевая в боевом кличе рты, белеющие четырьмя рядами зубов, сверкая желтоватыми, еле видными из-под нависающего черепа глазами.

Горкан желал особенно отличиться в этом бою, видя, что за его войском наблюдает отец.

Из-за строений выскочил затаившийся отряд, зазвенели мечи, пущенные в ход тяжелые цепи и дубинки. Орки считали, что пара-тройка царапин, да и ран посерьезнее, не повредят детям, а лишь научат правильному поведению в сражении. Это была настоящая тренировка, а не та детская игра деревянными мечами, которой забавляются сыновья людей.

Отряд Горкана победил, и мальчик оглянулся, отыскивая глазами отца, надеясь увидеть его одобрительную усмешку.

Но тот уже скрылся в доме, даже не узнав о победе сына, тогда как другие воины или скупо хвалили, или резко выговаривали своим детям в зависимости от того, на чьей стороне те сражались — победителей или побежденных.

Сперва он удивлялся, обижался, старался достичь еще больших успехов в ратном деле, думая, что отец недоволен им, и лишь со временем понял, что тот просто стыдится собственного сына, такого непохожего на остальных детей.

Горкан был полуорком, ребенком насилия, совершенного его отцом над женщиной людей. Он ничего не знал о своей матери, лишь однажды подслушал разговор волшебников крепости. Те вспоминали, что она пыталась вышвырнуть младенца в реку через стену крепости, поскольку ненавидела порождение твари — так она называла орка.

После этого женщина исчезла, возможно, сбежала, но скорее всего, ее убил прискучивший ее красотой комендант. Понизив голос, старый маг прошептал — впоследствии тот не раз пожалел о том, что ей помешали совершить задуманное.

Дети от подобных союзов бывали умнее, сильнее и талантливее обычных людей и орков, однако всегда сохраняли внешность последних, за исключением немногих, почти незаметных черт.

Но на сей раз вышло иначе — Горкан выглядел почти как человек, если не считать шерсти, которой была покрыта его грудь и руки, кроме ладоней.

Маг почти шипел на ухо другому, но слова его четко слышались в осеннем воздухе ночи:

— Хунчард видеть не может собственного сына. Как-то признался, что лишь только заметит мальчишку среди воинов, рука сама хватается за меч — кажется ему, что шпион пробрался в крепость. Думаю, он бы с радостью прикончил парня, да не может — орк, убивший собственного ребенка, умирает в непереносимых мучениях. А по мне, так он все одно орк, кровь-то наша есть, а уж лучшего ученика невозможно представить. Иногда кажется, что не я его, а он меня учит магическому ремеслу.

Эту ночь Горкан редко вызывал в памяти. Она положила конец прежней жизни, детским надеждам, сделав его другим. Вытравила из сердца всю ту слабость, что досталась от людей, называемая любовью, преданностью и другими красивыми, но пустыми, бессмысленными словами.

2

Горкан увидел их издали.

Два человека шли по лесной тропе — те, кто убил курганника.

Боль все еще терзала его спину, словно полчища муравьев, забравшиеся под кожу. Горкан мог ослабить ее, даже заглушить совсем — это было несложно после того, как выросли новые позвонки, и свежая кожа закрыла рваную рану. Он даже усмехался про себя, думая о том, что его тело оказалось восстановить проще, чем порванную волшебную мантию.

Однако Горкан не хотел бежать от боли — шаман любил ее. Она напоминала ему о том, что он все еще жив.

Девушка шла впереди, мужчина сзади. Они знали, где находится череп Всеслава. Горкан в этом не сомневался. Теперь оставалось заставить их рассказать.

Несколько минут шаман оценивал — кого из двоих лучше будет убить. Он опасался, что лишит жизни того, кто знает нужный ему ответ, а потом окажется, что второму ничего не известно.

Горкан пришел к выводу, что надо захватить в плен обоих. Конечно, это гораздо сложней и рискованней. Зато можно будет нажать на одного из них, пригрозив смертью второму.

Боль снова пробежала по позвоночнику. Это было все равно, как прикосновение старого, испытанного друга, который говорит тебе — все в порядке. Я с тобой.

Горкан зашагал вперед. Люди, за которыми он следил, не подозревали о его существовании. Умение оставаться невидимым было одним из навыков, которое он особенно высоко ценил, и никогда не прекращал совершенствовать.

Он коснулся кольца на указательном пальце, и попытался повернуть его камнем к ладони. Это получилось не сразу, шаману пришлось применить силу, и часть кожи сошла вместе с перстнем. Горкан даже не заметил.

Снизу вверх он поглядел на четверых существ, которых вызвал из недр Геенны.

— Вы знаете, что делать, — произнес он.

— Люблю реку, — сказала Снежана.

— Может быть, ты комар? — уныло поинтересовался я.

Было скверно, что приходилось так долго идти пешком. Длинные марш-броски — не совсем то, к чему ты готовишься, когда становишься чародеем. Однако я не рискнул открывать портал слишком близко от Кеграмской цитадели.

Орки, охранявшие крепость, могли решить, что из врат на них посыплются неприятельские орды, — и это было бы не лучшим началом для переговоров. По той же причине я решил обойтись без верховых животных, — пеший вызывает гораздо меньше опаски у караульных, чем конный.

На самом деле, не так уж важно, что под тобой — породистый дракон или всего лишь подошвы твоих сандалий. Главное твой опыт, навыки и намерения, но здесь вступал в силу психологический фактор.

Я хотел, чтобы, приближаясь к Кеграмской цитадели, мы выглядели как можно менее опасными. Поэтому приходилось обильно кормить насекомых.

— Помню, как мы с подружками впервые пошли купаться на Дон, — сказала Снежана. — Я не знала, что почти все они лесбиянки.

Продолжение этой истории обещало быть столь же интересным, сколь и порочным; однако мне не удалось ее дослушать. Прямо перед нами, на тропе стояли четыре эттина — и я мог поклясться, что еще мгновение назад там не было даже зайца.

Каждый из великанов в полтора раза превосходит ростом обычного человека; но если учесть ширину плеч, грудь колесом и руки, закованные в мускулы, — можно сказать, что эттины вдвое больше людей.

У этих тварей две головы, но до совершеннолетия доживает только одна. Когда вторая отмирает, ее не отрезают, и она продолжает слегка покачиваться на окоченевшей шее.

Так делают потому, что в мертвом мозгу поселяются кольчатые черви, — они необходимы взрослому эттину для пищеварения. Время от времени, великан запускает руку в рот дохлой головы, выгребает оттуда горсть паразитов и пожирает их.

Никто достоверно не знает, от чего зависит, какая из двух голов останется жива. Долгое время считалось, что это обязательно должна быть правая, однако данная теория была опровергнута после того, как Трогард Остронож обнаружил целое поселение великанов в ущелье Морфеуса, причем почти все из них были левоглавыми.

Эттины бывают только мужчинами. Поэтому они похищают и насилуют женщин из других народов — гигантов, циклопов, орков. Существует много рассказов о том, как великаны похищали девиц из людей или сильфов, однако следует признать, что подобные истории — вымысел. Эттины не позарятся на ту, кто настолько меньше их ростом.

Впрочем, подобное не мешает им охотиться на других существ ради пропитания. Обычно они поедают только мозг жертвы, но в голодные годы могут пожрать и внутренности. Мясо и кости они не трогают — вообще, эттины едят мало.

Ричард Аладорн, император сильфов, призывал другие народы объединиться, чтобы уничтожить двухголовых людоедов. Остальные правители поддерживали эту идею, однако никто так и не решился перейти от слов к делу — слишком велик был риск, что вслед за этим начнется чистка гномов или хобгоблинов, а там очередь дойдет до всех остальных рас.

Так и случилось, что эттины продолжают процветать, несмотря на то, что ненавидят всех и не стесняются это показывать, пожирая каждого, кто достаточно медлителен, чтобы не убежать от них вовремя.

Я знал, что эттины не водятся возле Кеграмского форта. Орки слишком осторожны, чтобы мириться с такими соседями. Они даже разрыли и выжгли огнем гнездо шестикрылых вирмов, которое нашли в нескольких верстах выше по течению Камышовой реки, — хотя известно, что вирмы нечасто нападают на людей. Однако когда речь заходит об их укреплениях, для орков недостаточно слова «редко» — им нужно твердое «никогда».

Эттины появились словно из ниоткуда, а это значило, какое-то время их скрывал магический занавес. Я не сомневался, что кто-то вызвал великанов с помощью магического кольца.

На такое способен только очень умелый маг, и я спросил себя, отчего он не пригласил себе на помощь двух черных драконов или гидру, — подобное лишь немногим сложнее, но дало бы нашему неизвестному врагу значительное преимущество.

Ответ мог быть только один — неизвестный волшебник хотел захватить нас живыми. Это открывало целую колоду вариантов, ни один из которых мне не нравился.

Возможно, он хотел допросить нас, а это означало пытки. Или искал рабов для невольничьих рынков Диррахия, — а может, кто-то из тех, кому мы в свое время перешли дорогу, решил расквитаться с нами, и объявил награду за нашу голову.

Нет ничего более скверного, чем встретить в бою отряд воинов, и знать, что где-то из леса за тобой следит их маг. У тебя нет времени не только для того, чтобы найти его, но и даже просто следить за тем, что происходит вокруг.

Явара — небольшая палочка, умещающаяся в ладони, — уже лежала в моей руке. Она раздвинулась в обе стороны, превращаясь в боевой топор на длинной рукояти. Деревянное ратовище[5] венчало острое лезвие пики.

Эттины необычайно сильны в бою, но их главное преимущество состоит в ином. Двухголовые великаны полностью иммунны к магии. Отсюда возникла пословица — «Воину не идти против Левиафана, а колдуну — против эттина».

— Ты знаешь, что эттины особо ненавидят амазонок? — спросила девушка, вынимая багряный меч.

— За что? — спросил я.

— За это, — ответила она.

Снежана одинаково хорошо владеет обеими руками, — это позволяет ей перебрасывать клинок из одной в другую, сбивая противника с толка. Я не раз видел, как этот трюк спасал девушке жизнь, отнимая ее у врага. Взяв бастард в левую, амазонка сняла с пояса шамаханскую плеть. Эттины приближались к нам не спеша — каждый их шаг равен полутора человеческим, поэтому они могут позволить себе не торопиться.

Девушка взмахнула хлыстом, и его кожаное щупальце выстрелило вверх, обматываясь вокруг шеи первого эттина. Амазонка резко дернула за рукоять, дерево скрипнуло, и великан стал заваливаться на дорогу, словно подрубленный дуб.

Снежана резко ударила его мечом в живот. Эттины не носят доспехов, но их мускулы заменяют любую броню.

Как-то я рассказал одному гному, что о брюшной пресс двухголового великана можно сломать палицу. Тот не поверил, и долго еще посмеивался — до тех пор, пока мы не встретили двух эттинов, и обломки его дубины не посыпались ему на голову.

Багряный меч способен отрубить голову дракона, но в тело гиганта он вошел только на пару пальцев. Такая рана не могла убить великана — даже раздразнить была не в силах.

Но Снежана вонзила клинок в его брюхо так, что лезвие там застряло. Затем она отпрыгнула в сторону, и, падая, монстр сам пронзил себя насквозь.

Лезвие прошло сквозь его живот, рассекая сердце — которое, как известно, у эттинов расположено в центре желудка. Если бы меч натолкнулся на кость, он бы остановился — разрубить скелет великана невозможно. Однако удар девушки был нацелен с безжалостной точностью.

Клинок разрезал внутренности гиганта, и замер только тогда, когда уперся в хребет. Тело эттина дернулось, но вес его был слишком огромен — меч вышел из спины чудовища, вырывая тугую цепь позвоночника сквозь кожу и мускулы.

Великан распростерся на дороге, практически выпотрошенный. Этот прием — особое искусство амазонок, которым не владеют другие воины.

Рассказывают, что некоторые рыцарские ордены специально посылали своих лазутчиков на Дон, чтобы разведать секрет этого искусства, однако те всякий раз возвращались ни с чем. Или не возвращались.

Я ударил второго великана боевым топором. У эттина есть только одно место, в которое стоит целиться, если вы собираетесь убить его, а не умереть сами, — это шея.

Она находится так высоко, что достать до нее можно только секирой или пикой. При этом надо быть очень осторожным, — эттины медленно ходят, но быстро поворачиваются. Если ваше лезвие застрянет во втором, мертвом горле чудовища, — исход битвы уже решен, и не в вашу пользу.

Полумесяц топора прошел четко от плеча до подбородка гиганта, отсекая ему голову. Чудовище сделало еще четыре шага после того, как лишилось мозга. Он уже не видел, куда идет, и все же вполне мог раздавить меня, если бы я не отскочил в сторону.

Потом он натолкнулся на дерево, обхватил его руками, словно собирался вырвать, освобождая себе дорогу. Огромное тело ослабло, но он так и не упал, запутавшись руками в тугих зеленых ветвях.

Третий эттин нагнулся, чтобы схватить Снежану. Его заскорузлая ладонь просвистела в воздухе, в нескольких вздохах от амазонки. Девушка перекатилась по земле, уходя от удара, но тут же другой великан сделал шаг в сторону, и накрыл ее ударом двух сцепленных кулаков.

У гигантов тоже есть свои приемы.

Амазонка дернулась, но второй пинок заставил ее распластаться по земле. Мне хотелось броситься на помощь девушке, однако я понимал, что это бессмысленно. Между нами стоял третий эттин, и я не мог добраться до Снежаны, не пройдя мимо него.

У меня оставался только один путь — убить его прежде, чем его товарищ успеет расправиться с амазонкой, или унесет ее прочь.

Я стоял так, что не мог ударить великана секирой. Он стоял, повернувшись ко мне мертвой головой, и она надежно защищала его шею. При других обстоятельствах, я постарался бы отступить и занять более выгодную позицию.

Но сейчас у меня не было времени на маневры. Я слегка сжал ратовище топора. Его широкое лезвие набрякло, словно капля, собирающаяся на краю стола, и превратилась в утреннюю звезду — тяжелую шипастую булаву, на длинной цепи.

Я с размаха ударил ей эттина. Великан отшатнулся, но именно этого я и ждал. Наконечник моргенштерна просвистел мимо его виска, полетел дальше, но цепь заставила его вернуться, наворачиваясь вокруг обоих шей гиганта.

Он захрипел, пытаясь освободиться, и я увидел, как от напряжения у него лопнули оба глаза. Выпустив из рук ратовище, я бросился мимо него, к Снежане.

Оставшийся великан нагибался, намереваясь поднять девушку. Я догадывался, что ему приказано привести нас живыми, — однако по оскаленной морде зверя, по черной пене, что хлестала из его рта и волосатого носа, я понял, — эттин взбесился и больше не подчиняется чародею.

Он намерен убить Снежану, даже если потом будет жестоко наказан своим хозяином.

Я создал под ним ледяную дорожку. Да, эти существа не боятся магии, но обычные законы природы действуют на них так же, как и на всех остальных. Он поскользнулся и грянулся спиной о древесный ствол.

Девушка встала, из ее рта густо сочилась кровь. Другой эттин шагнул к нам. Его грубые пальцы пытались размотать цепь, сдавливавшую его горло. Он не мог нас видеть, но это мало что значило. Великаны обычно находят свои жертвы по запаху.

Рукоять моргенштерна покачивалась под ним, словно часовой маятник. Я ухватился за нее и резко дернул, ломая ему шею. Я знал, что этот прием срабатывает очень редко — но другого у меня не было.

Где-то над моей головой раздался густой хруст, и я с замиранием сердца спросил себя, какая из двух шей эттина сломалась — живая или мертвая. Когда он упал на дорогу, неестественно вывернув лицо набок, я понял ответ.

Мне не пришлось разматывать цепь утренней звезды. Я просто вновь превратил лезвие в боевой топор. Оставшийся эттин, тот, что пытался убить Снежану, уперся рукой о землю, чтобы подняться.

Его голова лежала на плоском камне. Я подошел к нему и отсек ее. На мгновение я ощутил себя палачом, который казнит приговоренного к смерти. Странно, но никаких угрызений совести у меня не было. Вторая, мертвая голова эттина свесилась набок, и комок кольчатых червей вывалился из раскрытого рта.

3