Помоги проекту - поделись книгой:
Таким образом, культы и мифы далекого прошлого человечества с их агнцами, змеями, рыбами и золотыми тельцами восходят своими корнями к лунной религии. Но она породила еще одно, третье, направление, имеющее большое значение. Мы имеем в виду не священного кабана с рогами в виде лунных серпов: он был вытеснен из областей Ближнего Востока (в Ветхом завете он значится среда нечистых животных, но на южных островах Тихого океана сохранил свою роль до наших дней); мы имеем в виду превращение золотого быка в священного коня. Хотя лошади лишены лунных рогов, доказательства того, что они прямые потомки лунных быков, обнаруживаются в устной традиции и в изобразительном искусстве индогерманцев от Европы до Индии настолько ясно и убедительно, что даже нет нужды их приводить. Это превращение лунного животного из быка или вола в лошадь (солнечного коня) не имело бы прямого отношения к теме этой книги, если бы лошадь не превратилась в священного осла. Под влиянием Европы и Индии семитские и африканские народы, узнавшие лошадь благодаря индогерманцам, перенесли уже готовые культовые формы на местное животное — осла. Это священное животное уже в III тысячелетии до н. э. противопоставлялось на египетских надгробных памятниках фараона Сахкура изображению священных быков. Осел особо почитается в Ветхом завете. Подобно всем первенцам мужского пола, его надлежало не приносить в жертву, а «выкупáть». Осел, как следует из текстов Библии, относящихся ко времени Моисея[11] (около XIII века до н. э.), был священным животным. Он был священным животным и греческого бога Диониса. Культовая связь осла с лунным кораблем ясно видна, например, на ладье Диониса с рострой[12] в форме ослиной головы. На этом священном животном, как говорится в Новом завете, христианский спаситель въехал в Иерусалим, где потом был распят. Фигура Иисуса Христа с ослиной головой — древнейшее из известных нам изображений Христа. Это — «карикатура на Христа» из римского Ватикана. Иисус с ослиной головой висит на кресте[13]. Надпись гласит: «Алексамен молится своему богу». Ясно, что подобное изображение христианского спасителя не означает насмешку над Иисусом. Лишь наши неверные представления о древнем мире, сложившиеся в процессе длительного развития, могут склонить нас к подобному предположению.
В ожесточенной борьбе, на протяжении тысячелетий сопровождавшей развитие культов, ведущее место среди лунных животных заняли бык (или золотой телец), баран (агнец) с золотым руном, священная рыба, змея и осел.
Хотя завеса, скрывающая древние культовые и религиозные формы, становится все плотнее, можно утверждать, что в конце древней истории этих форм рыба, змея, осел и агнец божий появились в символике первых христиан. Иисуса Христа сопоставляли со всеми этими древними символами лунного культа и изображали вместе с ними. Это доказывает не только внутреннюю связь христианских верований с прошлым, но и силу влияния духовного прообраза первобытной религии, действовавшего тысячелетиями. Культ луны, пройдя через многочисленные фильтры истории, воплотился в образе человека по имени Иисус Христос.
Остальные культовые животные лунной религии, например конь и бык, были забыты, подобно тому как уже во времена Моисея пришел в упадок культ золотого тельца. А со временем средневековый человек стал почитать рыбу и агнца, змею постепенно забыл, отвратительного же ему дьявола наделил копытами и бычьей головой.
Только позднее в религиозных и мифологических традициях под влиянием развивающихся астрономических знаний все чаще и чаще стало фигурировать солнце.
Оно не играло сколько-нибудь важной роли у египтян, шумеров или семитов. Поэтому почти нет мифов о солнце, а те, что есть, представляют собой преимущественно видоизмененные лунные мифы. В применении к солнцу они мало понятны и даже представляются абстрактными. Они выглядят как плод своеобразной ученой компиляции, как попытка придать древним народным верованиям иное направление. Религия, которая одновременно была своего рода естествознанием, в частности астрономией, конечно, должна была сообразовываться с новыми познаниями. В этом заключалась главная причина изменения представлений, происходившего на протяжении тысячелетий. Кроме того, любая религия в силу своей сущности тесно связана с традиционными представлениями и формами культа. Дважды в Египте свергали царей, пытавшихся сделать солнце главным божеством, — один раз в III тысячелетии до н. э., в эпоху пятой династии, когда фараон построил на Ниле святилище солнца, а лунному серпу отвел роль солнечной ладьи; второй раз — в XIV веке до н. э. во времена правления фараона Эхнатона, который был наказан за свое кощунство тем, что после преждевременной смерти был объявлен вне закона. В период Нового царства (главным образом, в последнем тысячелетии до нашей эры) египтяне стали праздновать во время летнего солнцестояния (следовательно, в период наибольшей жары) рождение солнца, но совершенно очевидно, что этот праздник рождества первоначально не имел к солнцу никакого отношения.
В индийском культе солнечное божество Сурья играло еще меньшую роль, чем Гелиос у древних греков.
Разумеется, не всякая небесная религия была чисто лунным культом. Задолго до того как было осознано истинное значение солнца, люди почитали, видимо, определенные неподвижные звезды и движущиеся планеты, не в последнюю очередь планету Венеру (как утреннюю и вечернюю звезду). Она выступала то как мать, то как супруга, то как возлюбленная лунного серпа.
Но этим не исчерпывается древняя астрономия: древний человек уже на пороге истории имел ясное представление о годе, которое возникло у него отнюдь не под влиянием наблюдений движения солнца. Это представление сложилось у него даже до того, как он подметил, что изменение времени года сопровождается появлением на небе определенных звезд.
И самым поразительным было то, что древний человек знал: новый год наступает, когда луна умирает в определенном месте неба, а затем, на третий день, воскресает вновь. Он знал также, что место на небе, где умирает луна, представляет собой тот смертный столб, на котором был повешен его страдающий бог, на котором он умирал мучительной смертью, правда, твердо веруя в свое воскресение. Об этом и рассказано в этой книге.
Все отчетливее выявляется тесная связь элементов христианской религии с самыми древними понятиями и представлениями доисторического периода. Христианская символика настолько глубоко уходит своими корнями в религиозное учение о луне, существовавшее десятками тысячелетий раньше, что правомерно задать вопрос: не использовали ли христианские авторы сознательно древнейший лунный миф?
Значит ли это, что Иисус Христос выступил в качестве лунного божества, самой луны? Этот вопрос слишком серьезен, чтобы ответить на него сразу «да» или «нет». Он требует систематического рассказа о происхождении и развитии самой лунной религии. Только тогда можно установить, какие элементы христианских евангелий безусловно произошли от лунной религии, а какие — нет.
Вряд ли нужно объяснять, что между научным и теологическим мышлением лежит глубокая пропасть. То, что для исследователя древности представляется само собой разумеющимся, для человека верующего может означать святотатство. Эти два вида мышления несовместимы.
Впрочем, речь здесь пойдет не о теологии. Скорее нас интересует все мировоззрение древнего мира и создание христианского вероучения людьми — людьми, а не Иисусом Христом, ибо сам он не написал ни единого слова.
Вот почему эта книга опирается на сообщения евангелистов. При этом недостаточно указать, что то или иное положение евангелия почерпнуто из дохристианских источников — греческих или египетских. Это еще ни о чем не говорит. Разумеется, без такого указания обойтись невозможно, но важнее, может быть, ответить на вопрос, как и почему существовали эти положения в дохристианских религиях. Найти этому объяснение не всегда просто, так как начиная с III тысячелетия до н. э. почти каждое мировоззрение древности представляло собой переплетение древнейших, древних и более близких к нашему времени понятий и образов, где старое и новое сосуществовало рядом.
Вот несколько примеров, взятых наугад: небо — это океан. В этом небесном море живет золотой телец, а посередине моря стоит дерево, большое, прекрасное дерево с золотыми плодами. Дерево растет вокруг гроба, плывущего по волнам. Собственно, это и есть ковчег, Ноев ковчег. В нем живые существа, да и дерево в море совсем не дерево, а камень, вернее, скала с пещерой. Там живет мертвая луна. Она воскреснет в виде рыбы, но прежде она будет обезглавлена. Голова ее висит на дереве, а дерево падает: его повалили или сожгли, но оно снова возродилось. На нем висит золотое руно барана. Но дерево это также и священное копье, которым пронзают богов; жезл, вокруг которого обвивается змея. Здесь происходит колдовство: змея превращается в жезл, а жезл в змею: это знак того, что господь пришел. Это и есть жезл, который был у брата Моисея — Аарона.
Ни единого слова нельзя понять, не так ли?
Многочисленные формы переплетений такого рода легко прослеживаются в представлениях древности. Понять их можно, только выяснив происхождение и развитие каждого элемента в отдельности. Мировоззрение древнего человека в целом полно противоречий и непонятно. Разобраться в нем можно лишь путем расчленения комплекса символов на составные части. Только тогда наука о древности от простого описания бессмысленных на первый взгляд форм и выражения мировоззрения людей перейдет к выполнению своей непосредственной задачи: к пониманию форм человеческой культуры во всех проявлениях их изменений и переплетений, борьбы и компромиссов, в конечном счете — к пониманию природы самого человека.
Далее, необходимо понять самый дух древности, который часто проявляется в загадочных понятиях, в игре слов, в сочетании представлений, как будто близких друг другу, но имеющих в основе своей различные символы. Этот дух древности объясняется на своеобразном языке, иной раз глубоко религиозном, иной раз саркастически насмехающемся над самим собой, но непременно таинственном: вы как будто видите и все же не видите, слышите, но ничего не понимаете.
Ее нужно читать как роман, ибо это и есть роман: роман об истории человеческой культуры и духовной жизни. Разумеется, иной раз приходится идти длинными окольными путями, чтобы обнаружить зерно истины в каком-нибудь понятии или давно затуманенном представлении. Иначе нельзя действовать, если хочешь понять ход истории, а также силы, влияние которых сказывается и в наше время. Конечно, тот, кому не интересно, почему живому человеку втыкают в горло рыболовный крючок, чтобы потом повесить этого человека на дереве, кому безразлично, какую роль играл во всем мире священный столб, — тот может спокойно пропустить одну или несколько страниц. Но и этого человека в последующих главах может что-либо заинтересовать, и тогда он будет вынужден возвратиться назад и просмотреть пропущенное. Может быть, некоторые сочтут, что автор слишком часто проводит аналогии с представлениями древних о лунном затмении, игравшими такую большую роль в их мировоззрении. Пусть они тогда вспомнят, что смерть Иисуса сопровождалась затмением луны и что именно оно породило непоколебимую веру в пришествие спасителя.
Людям нетерпеливым я все же советую, прежде чем отложить книгу, перелистать ее или посмотреть середину. Ведь ее нельзя прочитать залпом, но это и не учебник по истории религии или археологии. Автор вообще никого не собирается поучать. Он лишь сделал попытку дать возможно полное обобщение труднейшей, но благодарнейшей работы сотен ученых, то есть сообщить некоторые сведения о достигнутых ими результатах.
Итак: одним будет достаточно пары часов для ознакомления с книгой, других затронутые в ней проблемы заинтересуют на всю жизнь. Я же, когда писал, думал и о тех и о других.
I. Сын божий
Повествователи
Не так давно один весьма известный ученый высказал мнение, что только индиец или японец может совершенно объективно и строго научно судить об исторической личности Иисуса из Назарета. Нужно быть человеком со стороны, не причастным к христианской вере, чтобы попытаться понять значение этой фигуры и достигнуть убедительных результатов. При этом следует руководствоваться не верой и уж, конечно, не ненавистью к ней, а объективностью научного подхода, свободного от чьих-либо влияний и совершенно независимого.
Если приступить к задаче с подобными намерениями, то прежде всего придется установить, что после Иисуса Христа не осталось ни единого слова, написанного им самим. Переписка его с Абгаром, царем сирийского города Эдессы (4 год до н. э. — 50 год н. э.), была сфабрикована в III веке н. э. неким христианином из Эдессы. Заболев проказой, царь Абгар якобы написал письмо Иисусу с просьбой приехать. Иисус отклонил приглашение, но обещал прислать Абгару одного из своих учеников. Уже в конце V века н. э. было установлено, что оба письма — фальсификация.
Во времена, когда письменность еще не получила широкого распространения, люди слепо верили, что все написанное — правда. Несмотря на это, Иисус не подумал о том, чтобы изложить свое учение в письменной форме. Всем, что нам известно об учении и жизни Иисуса, мы обязаны четырем евангелистам, рассказы которых составляют основу Нового завета. Это — Марк, Лука, Матфей и Иоанн.
Относительно трех первых евангелистов следует сделать важную оговорку: они писали не независимо друг от друга. Их тексты во многом схожи и даже совпадают буквально. Но кто же из них был первым?
По мнению христианского епископа Папия, жившего сто лет спустя после смерти Иисуса во фригийском (малоазийском) городе Гиерополе, евангелист Марк был герменевтом (истолкователем) апостола Петра. Марк записывал из его речей «все, что он [еще] мог вспомнить. Марк, — пишет Папий, — не слушал господа [Иисуса Христа] и не был его учеником, но позднее… [слушал] Петра».
Следовательно, Марк мог написать свое Евангелие — «все, что он [Петр] мог [еще] вспомнить», — только после смерти Петра, то есть спустя одно поколение после распятия Иисуса. Это подтвердил во II веке н. э. отец церкви Ириней: «После смерти [Петра и Павла] Марк, ученик и переводчик Петра, изложил в письменной форме учение Петра».
Марк, «беспалый», писал свое Евангелие не в Палестинской земле, не в Иерусалиме, а в Риме, как это засвидетельствовано рядом раннехристианских церковных авторов. И написал он, по-видимому, не второе Евангелие, как это до сих пор считает церковная традиция, а первое.
По поводу времени написания Евангелия от Марка мнения христианских теологов и историков религии расходятся. По католической традиции, апостол Петр был казнен в Риме в 67 году н. э. (в тот же день, что и Павел), следовательно, Марк мог написать свое Евангелие не раньше этого. Преобладающее большинство протестантских теологов придерживается мнения, что Евангелие Марка возникло в конце 60-х годов н. э. Очевидно, оно было дополнено и закончено позднее.
Таким образом, самое раннее евангелие возникло во время последнего крупного восстания иудеев против Рима (67–70-е годы н. э.), в те дни, когда от Иерусалима после штурма римлян не осталось камня на камне и в пламени погиб Иерусалимский храм. «Все это будет разрушено, так что не останется здесь камня на камне», — так звучат пророческие слова о гибели Иерусалима, вложенные, видимо, в уста Иисуса позднее[14].
Оба других евангелиста — Лука и Матфей — знали Евангелие Марка и пользовались им. Это значит, что их евангелия могли быть написаны только после 70 года н. э. Луку принято считать греческим врачом. Он, как и Марк, не был очевидцем жизни Иисуса. Все, что написано Лукой, частично заимствовано из Евангелия Марка, частично из (высказываний апостола Павла, который также не был очевидцем земного существования Иисуса и никогда его не видел и не слышал.
Остается последнее из трех так называемых синоптических (стоящих в одном ряду с другими) евангелий — Евангелие от Матфея.
Католическая церковь считает Матфея учеником и свидетелем деятельности Иисуса. Эта точка зрения основывается главным образом на сообщениях древних церковных авторов, согласно которым Матфей написал Евангелие на еврейском языке. От еврейского (арамейского) текста не осталось, однако, никаких следов ни в древних рукописях, ни в каких-либо цитатах. Поэтому историки религии, не являющиеся католиками, единодушны в том, что Евангелие от Матфея представляло собой текст на греческом языке и никогда не было написано на арамейском. Этот текст также не мог исходить от непосредственного свидетеля жизни и смерти Иисуса.
Итак, приходится признать, что из трех первых евангелистов ни один не мог лично знать или слышать Иисуса из Назарета. Его не знали ни Марк, ни Лука — это совершенно бесспорно, что же касается Матфея, то по меньшей мере сомнительно, был ли он учеником Иисуса Христа. Если на этом месте обрывается тонкая нить, которая непосредственно связывает нас с Иисусом из Назарета как с исторической личностью — по некатолической традиции, она безусловно порвана, — то остается только автор последнего из четырех канонических[15] евангелий, составляющих Новый завет.
Согласно древней церковной традиции, никем не оспариваемой, Евангелие от Иоанна — самое позднее из четырех канонических евангелий Нового завета. Очевидно, оно возникло в малоазийском городе Эфесе, следовательно, опять не в той стране, где жил и умер Иисус. По католической традиции, Евангелие от Иоанна появилось в конце I века н. э., теологи других направлений датируют его 120–130 годами н. э. или десятью годами раньше.
Традиция утверждает, что автором этого Евангелия был «любимый ученик Господа», о котором говорится в самом Евангелии от Иоанна. Безоговорочно принять эту точку зрения трудно, ибо в тексте Евангелия о любимом ученике Господа говорится так, как если бы он и автор Евангелия — не одно и то же лицо. Во всяком случае не принято рассказывать о себе в подобной форме. Мнение о том, будто Иоанн и любимый ученик Иисуса — одно и то же лицо, окончательно опровергнуто сделанным недавно открытием, что по крайней мере те места Евангелия от Иоанна, где «любимый ученик» связывается с распятием Иисуса, заимствованы из распространенного в греческой литературе рассказа о смерти сына бога — Геракла[16].
К тому же Иоанн должен был написать Евангелие в весьма преклонном возрасте — по меньшей мере восьмидесяти-девяноста лет, а если следовать некатолической традиции — ста-ста десяти лет. Это выглядит маловероятным. Возникает вопрос, почему Иоанн, если он действительно был учеником Иисуса, выждал шестьдесят лет и даже больше, прежде чем начал писать свое Евангелие. Во всяком случае нельзя целиком полагаться на память и точность изложения такого старого человека. Непонятно также, каким образом Иоанн мог так долго удерживать в памяти необычайно длинные речи Иисуса, да еще в их буквальном звучании. Ни один современный судья не придал бы большой цены запоздалым свидетельствам столь старого человека.
Но был ли вообще евангелист Иоанн свидетелем жизни Иисуса? Вероятнее всего, что нет. В таком случае у нас нет ни одного ученика Христа, который мог бы описать жизнь и смерть своего учителя на основании личных впечатлений, так как первые его ученики были простыми рыбаками и ремесленниками из Галилеи, конечно не умевшими писать и читать.
И Иоанн и Петр были неучеными людьми, как об этом сообщается в Деяниях апостолов.
Из огромного и беспрестанно увеличивающегося количества работ, в которых разбираются евангелия, следует, что все четыре евангелия в том виде, в каком они дошли до нас, не представляют собой оригинала. Со временем, очевидно, кое-что было добавлено к ним, а кое-что выпущено. Это подтверждается не только открытой несколько десятилетий назад сирийской рукописью из Синайского монастыря, но и многими другими источниками.
Например, в древнейших греческих списках Евангелия от Иоанна и многих ранних переводах отсутствует рассказ о блуднице. Большинство ученых склонно считать, что предсказание о гибели Иерусалима и конце света, содержащееся в главе 13 (ст. 9–27) Евангелия от Марка, не могло возникнуть до разрушения Иерусалима в 70-х годах н. э. Далее, рассказ о явлении воскресшего Иисуса, помещенный в конце Евангелия от Марка (16, 9), приписывается известному Аристиону, который жил в Малой Азии в начале II века н. э. Древнейшее Евангелие Нового завета заканчивается рассказом о том, как три женщины обнаружили пустую гробницу Иисуса. О явлении и вознесении воскресшего Иисуса там нет ни слова. Да и по стилю добавленная позже часть отличается от основного текста Евангелия. Павел же, напротив, не упоминает ни об открытой гробнице, ни тем более о вознесении Иисуса.
Слова «Ты — Петр (Петр — буквально камень. —
При таких обстоятельствах, естественно, возрастает интерес к объективным исследованиям, выясняющим на основании других источников историю жизни и смерти Иисуса из Назарета.
Все, что нам известно, можно выразить одной фразой: историки и государственные деятели первых двух столетий нашей эры интересовались не личностью Иисуса из Назарета как историческим лицом, а движением христианских общин. «Из-за какого-то уже умершего Иисуса, который, как утверждает Павел, жив…». Это было все, что мог сказать об Иисусе, пожимая плечами, римский наместник Фест, когда он приблизительно через тридцать лет после распятия Христа выносил официальный приговор не совсем нормальному, с его точки зрения, Павлу.
Даже такой информированный критик, как Иосиф Флавий[17], который очень подробно изложил историю своего народа до 65 года н. э. и досконально охарактеризовал религиозные направления и движения своего времени, — а он жил с 37 по 95 год н. э. — ни словом не упомянул ни о выступлении, ни о распятии Иисуса. После сообщения о волнениях жителей Иерусалима, вызванных планом Понтия Пилата[18] выстроить новый водопровод, у Иосифа Флавия написано:
«Около этого времени жил Иисус, человек мудрый, если его вообще можно назвать человеком. Он совершал чудеса и стал наставником тех людей, которые охотно воспринимали истину. Он привлек к себе многих иудеев и эллинов. То был Христос. По настоянию наших влиятельных лиц Пилат приговорил его к кресту. Но те, кто раньше любили его, не прекращали этого и теперь. На третий день он вновь явился им живой, как возвестили о нем и о многих других его чудесах боговдохновенные пророки. Поныне еще существуют так называемые христиане, именующие себя таким образом по его имени»[19].
То, что Иосиф Флавий не мог так написать, уже признано в научной литературе. Стиль, понятия и дух неизвестного автора текста противоречат обычной манере изложения ученого фарисея Иосифа. Иосиф не мог, например, написать: «То был Христос» хотя бы потому, что, как дважды совершенно определенно указал ученейший из всех церковных писателей Ориген (III век н. э.), Иосиф не верил в предназначение Иисуса. Многие ученые вообще утверждают, что весь этот кусок был позднее вставлен христианами, а некоторые считают его фальсификацией лишь отчасти. В первой половине III века н. э. Ориген вообще не упоминает этого текста. Однако вполне можно допустить, что в этом месте Иосиф написал об Иисусе из Назарета нечто такое, что впоследствии могло вызвать недовольство переписчиков из стран христианского Запада и что они поэтому внесли изменения в текст.
На основании древнерусской копии текста Иосифа Флавия, сделанной, по-видимому, с подлинника, хотя и с последующими дополнениями христиан, была предпринята попытка восстановить первоначальный текст. Из него, очевидно, следует, что Иосиф считал Иисуса из Назарета смутьяном, колдуном и подстрекателем, который был вполне справедливо казнен за попытку поднять политическое восстание.
Единственное, вероятно, подлинное место, где Иосиф Флавий упоминает христианство, гласит:
«Будучи таким человеком, Анан полагал, что вследствие смерти Феста и неприбытия пока еще Альбина наступил удобный момент [для удовлетворения своей суровости]. Поэтому он собрал синедрион и представил ему Иакова, брата Иисуса, именуемого Христом, равно как несколько других лиц, обвинил их в нарушении законов и приговорил к побитию камнями. Однако все усерднейшие и лучшие законоведы, бывшие [тогда] в городе, отнеслись к этому постановлению неприязненно»[20].
Это, повторяю, вероятно, единственное подлинное место у Иосифа, где к имени Иисуса не добавлено: «так называемый Христос». Далее Иосиф Флавий свидетельствует о том, какую терпимость проявили в этом случае многие образованные иудеи. Они отправились навстречу новому прокуратору Альбину, который как раз перед этим прибыл из Рима в Александрию, и самым энергичным образом жаловались ему на самоуправство первосвященника Анана и требовали его низложения. Когда Иосиф описывал это событие, у него не было желания хотя бы упомянуть очень еще незначительную христианскую общину.
Второй историк, который упоминает о христианстве, — римлянин Тацит (55–120-е годы н. э.). Некоторое время он в качестве проконсула управлял азиатскими областями Римской империи и благодаря этому вступил в соприкосновение со многими первыми христианами. Тацит вначале считал их шайкой преступников, которые, прикрываясь религией, творят бесчинства. Но, допрашивая их, он пришел к выводу, что «они — приверженцы суеверий, разрушительных и выходящих за пределы всего разумного». Далее Тацит замечает: «Христа… казнил при Тиберии[21] прокуратор Понтий Пилат». Это известие исходит, очевидно, от самих христиан. Оно не содержит ничего, что могло бы служить доказательством исторического существования Иисуса, исходящим от язычников. Современник Тацита Плутарх датирует мифическую смерть сирийского воскресающего бога растительности Пана-Аттиса также временем правления Тиберия. Между тем этот сирийский сын бога не существовал как реальный человек, так же как и египетско-греческий Тот-Гермес — врач и спаситель и многие другие воскресающие божества. Это были божественные образы, создания религиозных писаний, которые, как и многие другие боги и сыновья богов в греческих мифах, действовали на земле, в то время как их родиной было небо.
В Илиаде Гомера упоминается Гермес, податель благ, имеющий облик царского сына, прекрасный юноша, которого божественный отец Зевс отправил на землю и который творил там чудеса, оживляя умерших с помощью жезла. Им он закрывал людям глаза (тем, кому пожелает) и снова пробуждал ото сна. Гермес — подлинно звездное божество, которого сегодня никто более не считает действительно существовавшим на земле сыном божьим.
Почему же столь многие считали таковым Иисуса из Назарета?
Не потому ли, что в Евангелии содержатся сведения о месте его рождения и месте смерти? Но ведь имеются также сведения, пусть вымышленные, о месте рождения и смерти мифических богов и героев языческой древности. В древности показывали не только священные гроты, в которых родились Зевс, Дионис или другие боги, но даже детские игрушки Диониса. Таким образом удовлетворялась потребность верующих видеть конкретные доказательства своей веры.
И все же Иисуса как историческую личность упоминает помимо Тацита в 120 году н. э. римский историк Светоний. Он также не современник Иисуса, но сообщает о мессианстве[22] в период правления императора Клавдия (41–54-е годы н. э.), то есть еще до императора Нерона: «Иудеев, постоянно волнуемых Хрестом, он [Клавдий] изгнал из Рима»[23]. Вопрос о том, был ли этот Хрест Иисусом Христом или другим вождем мессианского движения, остается открытым. Если под ним подразумевается Иисус, то мы имеем исторически достоверное сообщение о Христе (мессии), о том, что через каких-нибудь двадцать лет после распятия Христа среди евреев, живших в Риме, существовало христианское движение.
Ученый спор о том, жил ли действительно Иисус из Назарета, тянется уже почти два столетия. За последнее время, по-видимому, все больше и больше утверждается взгляд, что в клубке мифов и легенд, которые впоследствии были сочинены вокруг личности Христа или заимствованы из других источников, должно содержаться зерно исторической истины. Но как оно выглядит с точки зрения объективного исследования?
Поделиться книгой: