Помоги проекту - поделись книгой:
В пути Петр I много и плодотворно встречался с жителями приграничных земель, призывая всех к союзничеству против османов. Первый, с кем встретился Петр I, был представитель молдавского господаря Дмитрия Константиновича Кантемира. Связь установил Савва Рагузинский. Кантемиру пришлось обратиться к визирю Балтаджи Мехмед-паше с просьбой войти в отношения с русским царем якобы для того, чтобы выведать его дальнейшие планы. Получив от Порты разрешение, посланник господаря выехал в Галицию. 11 апреля 1711 года в Луцке Петр I встретился с молдавским боярином Стефаном Лукой, который подтвердил желание заключить военно-политический союз против Турции. Петр I дал согласие и 13 апреля подписал союзнический договор «Диплом и пункты», основные положения которого еще раньше сформулировал Кантемир. Договор гарантировал самоуправление княжеством. Престол в Яссах становился наследственным и передавался только членам рода Кантемиров.
Были оговорены условия в случае успешного похода:
1. Молдавия получит свои старинные границы. Восточная граница Молдавии устанавливается по Днестру.
2. Гарантировалась территориальная целостность. Все укрепленные города до окончательного устройства княжества будут заняты русскими войсками, но потом переданы под управление молдавского князя. Закреплялось право невмешательства России во внутренние дела княжества.
3. Молдавия не будет никому платить дань.
4. Молдавский господарь может быть сменен, только если изменил России, но на его место избирается один из членов рода Кантемира.
5. Царь не подпишет с турками мира, по которому Молдавия должна опасаться возвращения под турецкое иго.
Кантемир понимал, что его пророссийская позиция найдет широкий отклик у крестьянских и городских масс. Население Молдавского княжества страдало от непосильных налогов. Их насчитывалось около 70 видов. Экономический упадок в стране продолжался уже более 20 лет. С крестьян взыскивался часто не только прибавочный, но и необходимый для жизнеобеспечения продукт. Такая установка вела к разорению хозяйства. Городское население, не справившись с налогами и дороговизной жизни, переезжало из города в деревню. В княжескую казну, из которой деньги поступали в Стамбул, зажиточные крестьяне вносили по 32 золотых, середняки — по 16 и бедные — по 10 золотых в год. Для сравнения можно указать, что вол стоил 6–8 золотых, корова — 3–5, овца — 0,6–0,8 золотых.
Заключение договора на несколько столетий предопределило развитие стратегической линии во внешней российской политике на юго-востоке Европы. Обе стороны заключили тайный договор о помощи семье Кантемира. В случае неудачной политики русских на молдавской территории Кантемиру выделялись два дома в Москве, выплачивалось ежегодное жалованье, соразмерно с занимаемой должностью. Также царь пообещал подарить господарю столько поместий, сколько за Кантемиром числилось в Молдавии.
19 апреля в Галиции при участии царя состоялось подписание брачного контракта о женитьбе царевича Алексея Петровича на принцессе Софье Шарлоте Брауншвейг-Вольфенбюттельской. Пока Петр I и Екатерина Алексеевна находились в походе, царевич проживал в семье невесты в замке Зальцдален около Брауншвейга. Мачехе Алексей писал: «Герцог-отец, дед и мать герцогини, моей невесты, обходятся со мной зело ласково».
Османская дипломатия развернула активную деятельность. Перед Портой стояла задача не допустить единого антитурецкого фронта, как это произошло в 1683–1699 годы. В апреле 1711 года в Вену к Евгению Савойскому прибыл посланник султана Сейфулла-ага, который сообщил о начале войны с Россией. Посол подтвердил статьи Карловицкого мира с Австрией и Речью Посполитой. Молдавскому господарю было дано указание не нарушать отношения с Польшей. Сейфулла-ага с радостью доносил великому визирю, что польский король не хочет войны на юге. Французский посол П. Дезальер, заинтересованный в том, чтобы Турция направила оружие против Августа II, подстрекал султанское окружение. По его словам, польские гетманы и магнаты, «будучи утеснены от войск его царского величества, надеются найти себе всякое вспоможение от Порты», но не могут выступить, пока янычарское войско не подойдет к польским границам. Порта отвечала французу, что Османская империя не планирует объявлять войну республике, а только хочет освободить польскую территорию от русского присутствия, помочь вернуться шведскому королю домой и уменьшить военную силу царя в регионе.
22 апреля Петр в шифрованной записке писал Шереметеву: «Для бога, не медлите в назначенное место, ибо и ныне от всех христиан паки писма получили, которые самим богом просят, чтобы поспешить прежде турок, в чем превеликую пользу являют. А ежели умешкаем, то вдесятеро тяжелее или едва возможно будет свой интрес исполнить, и так все потеряем умедлением».
30 апреля Апраксин получил известие из Белгорода от Семена Неплюева, извещавшего о соединении татар Белгородской орды с гетманом Орликом. Они двигались по направлению к Бендерам. Крымчаки выжигали степь, по которой двигались русские отряды, нападали на них, захватывали фуражиров, отгоняли тягловую силу — волов и коней, отбивали возы с хлебом, дровами и питьевой водой.
На Дунае турки наводили мосты для переправы. От азовского губернатора поступили сведения, что в Азове всего 500 калмыков готовы выступить в поход. В начале мая Апраксин лично выехал в Царицын. По данным А.З. Мышлаевского, калмыцкую знать Апраксин просил выставить 40 тысяч войска для похода в Крым. Российский историк В.А. Артамонов считает, что эти сведения завышены и всего Апраксин просил 3 тысячи калмыков. Переговоры Апраксина прошли успешно. Калмыки, как и казаки, должны были короткими нападениями наносить удары противнику и не давать ему возможности отдыхать на стоянках, а также молниеносными атаками срывать передвижение. Весной калмыки совершили небольшие рейды в глубь вражеского стана. 15 мая две калмыцкие партии напали на Кубань и Крым. Добыча оказалась незначительной. Калмыцкие конники взяли в плен 14 крымских и 9 кубанских (ногайских) татар, не так уж и много. Однако они помогли сдержать натиск татар, и последние не смогли прорвать русскую оборону.
По плану Балтаджи Мехмед-паши, главные силы турецких войск могли сосредоточиться на Нижнем Дунае. Войска, набранные в Египте, Анатолии, Румелии, Боснии, численностью 118 400 человек должны были из Адрианополя двинуться в направлении Молдавии. Важным объектом являлся Каменец-Подольск, занятие которого позволяло подготовить почву для форсирования Днестра и наступления в глубь Польши, а далее — в Померанию, где стоял шведский корпус. Татары обеспечивали отвлечение вплоть до взятия Азова и Таганрога. Флот, состоявший из 27 галер, 20 галеонов, 30 галиотов, линейного корабля и 280 мелких судов с 30-тысячным десантом, направлялся из Синопа к Азову. На Азовском море визирь собирался разбить русский флот, потом высадить десант и окружить Азов и Таганрог. С Кубани ставилась задача прибыть ногайским татарам и казакам-некрасовцам и, «разделясь, идти одним на Дон, а другим на Волгу». Запорожское казачество и крымские татары обязывались разбить русскую флотилию, которая могла спуститься по Днепру и Каменному Затону.
Сбор турецкой армии султан назначил на 28 января 1711 года. Был отдан приказ о мобилизации 30 тысяч янычар, 10 тысяч латников, 7 тысяч артиллеристов. В поход великий визирь решил выступить через два месяца. 8 апреля первые турецкие отряды вышли из Адрианополя, направившись к молдавским границам.
Русские агенты помогли Петру I узнать о плане турок. Но русское командование не знало о численности турецких войск. Данные поступали очень противоречивые. Поэтому, отправляясь в поход, Петр I и Шереметев действовали наугад. 3 мая русским стало известно, что турки выступили из Стамбула, а шведы двинулись к Померании. С самого начала война развивалась по незапланированному сценарию. Паническое настроение охватило турецких солдат, шедших на войну с «неверными». 3 мая 1711 года Петр I писал Меншикову: «Христиане бедные зело ревностно к нам поступают непрестанно и пишут неописанной страх и комфузию в поганых, которую наипаче умножил тот знак: когда пошли из Царяграда, тогда стал чрезвычайный шторм, и Могметово знамя, которое несено было пред енычарами, в лоскуты все изорвало и древко втрое изломало».
Царь рекомендовал Б.П. Шереметеву и В.В. Долгорукову привлечь «…к себе волохов, мультяп, сербов и прочих христиан». 8 мая от имени московского царя по Европейской Турции распространили грамоты, в которых народы европейских провинций (греки, сербы, болгары, албанцы, черногорцы) Османской империи призывались к военным действиям на стороне русской армии и «на неприятеля креста господня воевати за отечество, за честь и привращение древних свобод и вольностей», «за освобождение церкви и веры святыя православный от гонения бусурманского». В одном из своих посланий царь писал местному воеводе о планах: «…по указу от Порты Оттоманской посланы от хана крымского посланцы к вольным князьям, имеющим владения близ гор между Черным морем и Каспийским, дабы оные князья со владениями своими склонить под власть султана и послужить бы хану крымскому, за что могут многие милость получать… надлежит не пропуская времени о том стараться, а когда уже будет поздно и весьма невозможно того чинить… И ежели народ сей будет при Вашей стороне, тогда сила ваша в том краю наилучше будет… надобно годную особу в тот край послать с частию войска, регулярного и нерегулярного…» Уже тогда прослеживается уважительное отношение к обычаям, местным традициям, соблюдение законов, чтимых жителями завоеванных областей. Учитывая национальный фактор, Петр I внес в обращение еще один пункт: «позволим под нашею протекцию избрать себе начальников от народа своего и возвратим и подтвердим их права и привилегии древние, не желая себе от них никакой прибыли, но содержим их яко под протекцию нашею». Жителям Дунайских княжеств и Балкан предлагалось звать к себе своих соплеменников: «И для того б таких людей к себе призывали, и писали, и послали для того в свой край нарочно, под которыми людьми будут они, ежели в военное время случай позовет, иметь команду». В Бухарест с грамотами отправился серб Михайло Милародович, который знал военное дело, но одновременно занимался торговлей скотом между Валахией и Венецией. Были направлены близкие по содержанию письма канцлеру Головкину и Владиславичу.
7 мая Петр I отправил командующего гвардейскими полками князя Василия Владимировича Долгорукова к Шереметеву с инструкцией, В Немиров Долгоруков прибыл 12 мая. Царь Шереметеву в депеше подробно изложил причины, по которым необходимо торопиться: «Изо всех мест получаются известия, господари молдавский и валахский и знатные люди этих стран присылают беспрестанные просьбы, чтоб мы шли как можно скорее, если нельзя со всем корпусом главного нашего войска, то по крайней мере значительную его часть, преимущественно кавалерию, послали бы в Молдавию к Дунаю, где турки велели делать мост. Господари пишут, что как скоро наши войска вступят в их земли, то они сейчас же с ними соединятся и весь свой многочисленный народ побудят к восстанию против турок: на что глядя и сербы (от которых мы такое же прошение и обещание имеем), также болгары и другие христианские народы встанут против турка, и одни присоединятся к нашим войскам, другие поднимут восстание внутри турецких областей; в таких обстоятельствах визирь не посмеет перейти за Дунай, большая часть войска его разбежится, а может быть, и бунт поднимут. А если мы замедлим, то турки, переправясь через Дунай с большим войском, принудят господарей поневоле соединиться с собою, и большая часть христиан не посмеют приступить к нам, разве мы выиграем сражение, а иные малодушные и против нас туркам служить будут. Господарь молдавский уже присягнул нам на подданство; господарь валахский скоро последует его примеру».
Петр I приказал Шереметеву с корпусом кавалерии под командованием генерал-лейтенанта князя Голицина и Ингермонландским и Астраханским пехотными полками выступить в поход. А перейдя через границу, послать «кого пристойно» к господарям Дунайских княжеств с призывом объединиться против турок. В Молдавии находилась большая группа турецких откупщиков продовольствия — балтаджиев. Кантемир опасался, что они узнают о его связах с русским командованием. Во главе с конницей, возглавляемой Шереметевым, царь предполагал захватить все переправы, опередив турок. Если же турки переправятся через Дунай, то «стать за Днестром в удобном месте, и иметь добрую осторожность, и разведывать чрез шпионов и волохов о неприятельской силе, и о походе и обращению, и о всем том к нам писать». Царь, не щадя себя и людей, настроился на молниеносную войну. Но нельзя утверждать, как обычно пишут многие историки, что Петр Алексеевич и русское командование переоценивали силы балканских христиан. В письмах Петра I к А.Д. Меншикову и Ф.М. Апраксину слышалось беспокойство за исход «надлежащего и токмо одному Богу сведомого пути».
Польские магнаты в честь царской четы давали торжественные обеды и балы. «Мы здесь, — писала Екатерина Меншикову, — часто бываем на банкетах и на вечеринках, а именно четвертого дни (9 мая) были у гетмана Синявского, а вчерашнего дни были у князя Радивила и довольно танцевали. И доношу вашей светлости, дабы вы не изволили печалиться и верить бездельным словам, ежели со стороны здешней будут происходить, ибо господин шаутбенахт (Петр — вице-адмирал) по-прежнему в своей милости и любви вас содержит».
В марте Петр I предлагал польскому королю встретиться в Луцке, потом в Яворове, позже в Жешуве. Но тот под разными предлогами уклонялся от встреч. Увиделся Петр I с Августом II и польским Сенатом только в мае в Ярославле. Царь жаловался Апраксину из Польши: «Здесь… еще все дело как брага бродит, и не знаем, что будет. Но ежели несчастья бояться, то и счастия не будет».
ГОРЬКИЕ СНЫ
Турецкие войска вышли позже намеченного срока. 10 мая янычары направились из Адрианополя в сторону Днестра. 11-го за ними последовали латники, 12-го — артиллеристы, 14-го — сам визирь с остальной армией. На весь путь до Бендер визирь отвел 35 дней. Македонские войска пошли другими дорогами. Анатолийские отряды переправились у Галлиполи. Сюда же прибыли 5 кораблей из Египта с 3 тысячами янычар. В пути турки дезертировали массами. Ежедневно от дизентерии умирало по 300–400 человек. Турецкие солдаты не верили в победу.
16 мая корпус Шереметева с полками Долгорукова прибыл в Бреславль. 17-го фельдмаршал устроил смотр драгунским полкам, которые сразу же выступили в поход к Днестру. Шереметев задержался. Он провел ученья с оставшимися полками. 19 мая Петр выразил удовольствие Шереметеву и Долгорукову. Но радость оказалась преждевременной. За 5 дней, с 17-го по 21 мая, войска прошли всего полторы немецких мили (12 км). Драгунские полки шли в пешем строю, прикрывая обозы. От каждого полка была выделена рота, всего 500 драгун, которые возглавили движение корпуса. Обозы везли провиант, фураж, боеприпасы, офицерские багаж. Офицерские жены ехали вместе с мужьями. 22 мая корпус совершил рывок и преодолел 3,5 мили (28 км), но на следующий день опять стоял.
На протяжении всего перехода ни Петр I, ни Шереметев не знали о численности войска противника. План строился с расчетом на тактическое превосходство. Приближаясь к границам Молдавского княжества, русское командование все чаще отправляло на разведку драгун из молдавских полков. Неоднократно разведывательные партии сталкивались с «летучими» отрядами татар, запорожцев, поляков. 23 мая первые 900 человек из обоза подошли к Днестру и начали переправу. Турецкая партия, состоящая из 3000 турок, поляков и шведов, напала на русские роты. В бою русские потеряли 2 человека, турки — больше 20-ти. С правого и левого берегов противники обстреливали друг друга весь день. 24 мая корпус преодолел последние 3 мили (24 км) и подошел к Рашкову на Днестре. Русские офицеры распространяли манифесты с призывом поступать на русскую службу «военно-служилых молдаван, полковников, ротмистров, хорунжих». Обещались патенты, жалованье, дневные рационы. 25 мая к обозу Шереметева прибыли с рекомендательными письмами от канцлера Г.И. Головкина молдавские шляхтичи Лбаза и Мерескул, которым дали чин полковников и по 300 рублей денег для набора людей. 27 мая другому шляхтичу Павлу Ружине тоже был дан полковничий чин и 100 рублей. Деньги на вооружение волонтеров получил комендант крепости Сороки Семен Афендик.
С Молдавией и Валахией Россия заключила конвенцию о свободном перемещении через территорию княжеств русской армии, её временном пребывании, а также о содействии княжеских правительств в удовлетворении её нужд и потребностей. Местное население располагало достаточными материальными ресурсами, чтобы оказывать русскому войску необходимую помощь как на территории своих селений, так и во время самой войны за Дунаем. На подходе к Молдавии Петр I заказал под смертною казнью в войске, «чтоб никто ничего у христиан, ни живности, ни хлеба, без указу и без денег не брали и жителей ничем не озлобляли, но поступали приятельски». Военное интендантство закупало по рыночным ценам большими партиями муку, крупу, мясо, сало, заказывало через местные органы власти земства и волости сухари, а также сено, кормовую солому, дрова. Реквизиция продовольствия и скота не допускались. Кроме военной повинности крестьяне выполняли также квартирную и дорожную.
Совсем иначе смотрел царь на ситуацию с татарами. От его имени разослали универсалы на татарском языке к Белгородской (Аккерманской) и Буджакской ордам для склонения их в русское подданство. В цидуле Петр I писал агентам и офицерам: «…старайтесь склонять их угрозами, раззорением, искоренением, также и обнадеживанием милости; а между тем можно с них безденежно получать провиант и живиость и строить магазин».
Переправившись через Днестр 27–30 мая, Шереметев получил письмо от Кантемира и узнал, что турки уже почти как две недели назад вышли из Адрианополя, откуда до Дуная 25 переходов. Молдавский господарь просил выслать в Яссы 3 тысячи драгун. На военном совете решили отправить бригадира Г. И. Кропотова. 29 мая в Яссы для охраны молдавской княгини, кантемировских владений послали три драгунских полка и две гренадерские роты с бригадиром Кропотовым и валашский полк.
Варница и изменения военного потенциала противника в районе Бендерской крепости зорко наблюдались русским военным командованием. Через разведчиков, дезертиров и перебежчиков выяснили инженерное обеспечение, силы и артиллерийский парк в бендерских окрестностях. Русский генералитет считал, что ни бендерский гарнизон, ни буджакские ногайцы не представляют реальной силы. Учитывая их низкую боеспособность, Петр I говорил, что если Карл XII будет командовать турками, то он и эту армию потеряет, так же как свою под Полтавой.
Для обмана противника «вытрублено было иттить… для атаки под Бендеры». Возможно, что дезинформация удалась: шведы начали копать неглубокие рвы и валы для соединения своего лагеря с укреплениями в предместье Бендер, османы провели воду во рвы. 31 мая драгуны Шереметева показались в 6 милях от Бендер, но ни для осады, ни для блокады крепости русское командование не могло выделить людей.
Петр I времени не терял, укреплял отношения с союзниками. Через полтора месяца после подписания соглашения с Кантемиром 26–27 мая в городе Ярославе при содействии П.П. Шафирова Петр I возобновил союзный договор с польским королем, курфюстром саксонским Августом II о совместных действиях. Обсуждались вопросы, поднятые Воловичем в Москве. Польские сенаторы уже не в первый раз просили выполнить все пункты договоров 1686, 1704, 1710 годов. На встрече поляки снова подняли вопрос о Лифляндии. Поляки предложили восстановить в Прибалтике католицизм и костелы в городах. Русское правительство мотивировало отказ вернуть Лифляндию слабостью польского войска. Был дан ответ и на вопрос о невыплате субсидии. По статьям договоров 1686 и 1704 годов русское командование планировало объединить польско-литовские войска с русской армией против общего врага. Польша же не смогла набрать 48 тысяч человек. Россия не отказывалась выплатить субсидию. Петр I согласился дать 50 тысяч рублей, с условием, что поляки выставят отряд численностью от 8 до 14 тысяч человек. Если польско-литовское войско отправится в Померанию, то польский король получит еще 50 тысяч рублей. В дополнительных статьях договора прописали: «Вследствие опасного для соседних держав усиления шведского корпуса в Померании король Август выставляет 10 000 конницы, также из регулярного польского и литовского войска сколько собрать может полков; царь употребит для той же цели 6000 своих войск, уже находящихся в Польше, и к ним присоединит еще от 8 до 10 000, которые уже получили указ идти в Великую Польшу под начальством генерал-лейтенанта Боура; притом же царь даст королю 100 000 рублей и обязуется не вводить более войск своих в королевство Польское. Датского короля обнадежить и склонить ко вступлению в сей концерт тем, что, когда экспедиция против Померании окончится, дастся ему помощь и для его конкетов. Царское величество себе из конкетов в Померании ничего не претендует и обещает, ежели возможно, сделать диверсию из Финляндии в пользу Дании».
Когда подняли вопрос о возврате западного Заднепровья, русское командование обещало вернуть только некоторые украинские деревеньки. Политика лавирования позволяла России оказывать давление на поляков в участии на своей стороне против Турции. «О разглашенных сумнительствах, будто бы его царское величество имеет намерение на ариентальское (восточное) цесарство и чтоб Речь Посполитую разорить и разлучить, объявлено королю, что его величество ни на одно, ни на другое ни мало рефлексии не сочиняет, и того б ради король в тех местах, где о том подозрение восприято, противное тому наговорил». Петр I пообещал не брать контрибуций, однако от поляков требовалось обеспечение поставок фуража и провианта, без которых русская армия не сможет защищать «польские вольности».
Август II под давлением польских сенаторов несколько раз пытался обсудить вопрос о разделе турецких провинций. Подписание русско-молдавского договора в Луцке и планируемый переход Молдавии в русское подданство, о котором уже знали не только в Дрездене, Вене, но были оповещены и в Варшаве, вызвало беспокойство у польских магнатов. Немцев волновали исключительно геополитические планы России. Балканы не могли попасть в зону русского влияния. Поляки желали править молдавской землей. Головкин и Шафиров на вопрос о территориальных приращениях Польши ответили очень уклончиво. По Луцкому договору вся Молдавия до Карпат вместе с Буджаком переходила в русское подданство. В беседе с Воловичем русские министры заверили его, что если Речь Посполитая будет воевать, то обе стороны поровну разделят занятые земли. Это положение подтверждалось в резолюции от 29 мая. Сенаторов не удовлетворил столь туманный ответ. Спешно отъезжающего на войну Петра I попросили оставить доверенное лицо. Г.Ф. Долгоруков продолжил конференцию. Он тоже долго не мог вести переговоры. Ему нужно было ехать в Померанию. 8 июня Долгоруков дал письменную гарантию С. Потоцкому, мазовецкому воеводе С. Хоментовскому, подольскому воеводе С. Гумецкому, коронному ловчему Я.З. Рыбиньскому, литовскому подкоморию С. Денгофу, которая повторяла пункты петровской резолюции.
Пока Петр I и Долгоруков вели переговоры, армия медленно двигалась по намеченному пути. К Днестру подошли 5 пехотных дивизий. Первой гвардейской дивизией командовал сам Петр I, второй — генерал А.А. Вейде, третьей — князь А.И. Репнин, четвертой — генерал Л.H. Алларт, пятой — генерал Н. Энсберг (Денсберг). В каждой дивизии насчитывалось по 5 тысяч человек. В дороге находились калмыки и казаки. Командование осуществлял Шереметев. Фактически управление по-прежнему находилось в руках царя.
1 июня в палатке Брюса Петр I созвал военный совет. Кантемир передал сообщение о том, что турки находятся в 7 переходах от Дуная. На совете Алларт высказал сомнение в преданности молдавского господаря. Он предложил взять врага измором. Для этого, по мнению Алларта, нужно бы захватить Бендеры и остаться на Днестре, дожидаясь, пока турки подойдут сами. То есть турки и татары, идя через Буджак — юг Бессарабии, большую часть своих солдат оставили бы в безжизненных степях. Идея Алларта не нашла поддержки. Посовещавшись, решили, что лучше двигаться к Дунаю. 10 тысяч поляков под командованием мазовецкого воеводы С. Хоментовского, занявшего к тому времени турецкую крепость Сороки, обязались оказать русской армии помощь на Днестре. Господарь Валахии К. Брынковяну обещал выставить 20-тысячное войско. Молдавский правитель Д. Кантемир помимо поставки отряда в 10 тысяч брал на себя обязательство поставлять русским продовольствие и фураж.
В тот же день бригадир Г.И. Кропотов с 3 тысячами драгун и Апостол-Кигеч с полком молдаван в 500 человек были уже у Прута. Кантемир их встретил в Загаранче. Для разорения турецких магазинов вдоль Днестра выше Бендер командировались 30 тысяч драгун. Кропотов привез Д. Кантемиру 10 тысяч рублей на вооружение молдаван и на закупку провианта. В цидуле он доносил: «О провианте со всякою усердностью оный господин старается, только готового нет и вскоре взять негде». В столице и маленьких городках княжества беднота, узнав о вступлении русской армии, устроила погромы лавок купцов и ростовщиков. Как в таких ситуациях бывает, действия малоимущих слоев населения были направлены, как казалось бы, против турок и греков-фанариотов, но пострадали и природные молдаване — владельцы магазинчиков.
2 июня царь прибыл в лагерь русских войск на левый берег Днестра, переправившись недалеко от молдавского города Сороки. Тогда же переправился и Кантемир. По описанию Моро, Кантемир «…был среднего роста, сложен удивительно стройно, прекрасен собою, важен и с самой счастливой физиономией. Он был учтив и ласков, разговор его был вежлив и свободен. Он очень хорошо изъяснялся на латинском языке». Полки Б.П. Шереметева еще не подошли. Отмечалось массовое дезертирство. Солдаты бежали на правый берег к туркам, хорошо платившим дезертирам. Царь вынужден был организовать выдачу жалованья солдатам, которое задерживали уже несколько месяцев. Кантемир подтвердил, что Карл XII в Бендерах. По его словам, в крепости турецких войск немного. Агенты доложили, что через Дунай уже сделан мост и визирь с корпусом идет к Дунаю.
Молдавский господарь издал манифест, призывая молдавский народ к вооруженной борьбе против турок. Через 15 дней после объявления манифеста молдавским господарем на русскую службу поступили 17 полковников и 170 ротмистров со своими подразделениями, но укомплектованные не полностью. По сообщению австрийского посла в Стамбуле Тальмана, переход молдавского господаря на сторону русских привел турок в смятение. Предательство Кантемира больно ударило по православным народам Оттоманской Порты. Султан, напуганный бунтом молдаван против его власти, направил фирманы во все христианские провинции, в которых пашам приказывалось «всякое оружие обобрать, кроме одного ножа». 3 июня Балтаджи Мехмед-паша подошел к Дунаю. У Исакчи турки разбили лагерь, поджидая киевского воеводу, запорожского гетмана Орлика.
5 июня корпус Шереметева подошел к Пруту — большому левому притоку нижнего Дуная. 6 июня Кантемир встретил Шереметева в Цуцоре и войско Шереметева соединилось с молдавским. Кантемиру фельдмаршал устроил торжественную встречу: «Полки стояли все в параде с распущенными знаменами, и честь была ему с барабанным боем!» Петр I поздравил Шереметева «начатием соединения с Христианы утесненным, которое вскоре желаю видеть». В письмах от 8 и 15 июня Петр I известил Ф.М. Апраксина и датского короля Фредерика IV о встрече молдавских и русских войск. Петр из Браславля писал Апраксину: «Господин фельдмаршал Шереметев уже в Яссах, которого господарь воложской со всем войском встретил и с оным случился, и публично универсалы против турок на посполитое рушение выдал, и поступает зело ревностно, чего и от мултянского (валахского) и от прочих вскоре ожидаем; и тако сею новизною вам поздравляем и просим у бога, дабы сам за свое имя вступился и даровал сему доброму началу благополучный и скорый конец». Это было последнее письмо с радостной вестью.
В шатре фельдмаршала 7 июня состоялся военный совет, после которого все присутствовавшие «пив водку, кушали». Кантемир сообщил, что турки уже перешли Дунай возле Исакчи и двигаются в сторону русских. Предположительно, количество турецкого войска исчислялось 40–60 тысячами и 20-ю тысячами татар, которых, как позже выяснилось, было гораздо больше.
Корпус Шереметева насчитывал 14 873 человека да 5–6 тысяч плохо обученных молдаван. Молдавская конница, которую снарядил господарь, была вооружена только «стрелами и полупиками, подобно казакам». Молдаване привели с собой несколько тысяч овец и быков, которых ранее по приказу визиря собрали для турецкого войска. На совете пришли к общему мнению: дождаться подхода пехоты, затем перейти Прут и направиться к Дунаю, где можно было бы захватить провиант, собранный Брынковяну для великого визиря. Чтобы не столкнуться с турецкими войсками, без прикрытия пехоты Шереметев решил двигаться по течению вниз. Стояла сильная жара. Пожухла трава. Листья на деревьях свернулись в трубочки. Лошади в поисках корма тянулись вверх к веткам, но листья при первом прикосновении рассыпались в прах. Даже в колодцах, встречающихся на пути русских солдат, не всегда была вода. Но и та вода, которая попадалась, оказалась непригодной для питья: «…не толико что людям пить, но и лошадям не мочно, ибо многий скот и собаки, пив, померли тут». Саранча поела траву. Скот и люди гибли по дороге. Ежедневно умирало по 500–600 человек. Сотрудник датского посольства Расмус Эребо вспоминал позже: «В одном месте на протяжении 18 миль нам не попалось в поле ни одной соломинки: не только весь хлеб на корню, но и листва, нередко и кора деревьев были съедены этими насекомыми… Саранча пожирала все в полях и на земле, а когда взлетала, то воздух наполнялся ею, как хлопьями снега в самую сильную метель. Когда саранча садилась, то совершенно скрывала собою почву». Лошади от голода грызли свои гривы.
8 июня Шереметев писал царю: «…зело имею всякую печаль, что хлеба взять весьма невозможно, ибо здешний край конечно разорен». 11 июня Петр Алексеевич получил письмо фельдмаршала. 12 июня, прибыв в русский лагерь на Днестре вместе с супругой, царь гневно ему отвечал: «О замедлении вашем зело дивлюсь, понеже первое хотели из Бреславля итить (как вы писали мне в Яворов) 16, и тако возможно было поспеть в четыре дни, то есть к 2-му числу. А вы перешли 30 числа, и так десять дней потерено, к тому ж на Ясы криво». Царь разорялся: «И ежели б по указу учнили, то б конечно преже турков к Дунаю были, ибо от Днестра только до Дуная 10 или по нужде 13 дней ходу». Петр упрекал Шереметева за медленное продвижение к Днестру: «А ныне в старыя ваши песни в оговорках, на которое дело я болше не знаю, акие указы посылать, понеже обо всем уже давольный указ дан, в чем можете ответ дать. О провианте, отколь и каким образом возможно, делайте, ибо когда солдат приведем, а у вас не будет что им есть, то вас оным в снедь дадим».
Петр I писал Шереметеву, что у Алларта солдаты уже 5 дней не ели ни мяса, ни хлеба. Недовольство вызвал и Долгоруков, отправленный к Дунаю: «Зело удивляюсь, что вы так оплошно делаете, для чего посланы. Ежели б так зделали, как приказано, давно б были у Дуная. Я зело на вас наделся, а ныне вижу, что и к тебе о ж пристала… А что требуете указов новых, то я знаю, что больше писать». Шереметев писал, что положение в его полках обнадеживающее: «Хотя здесь самая нужда в хлебе, но по сие число еще драгуны крайней нужды не видали, также и скотины с 2000 я купил и по полкам роздал; а в степи и того бы не получил. Буджакская орда всю скотину к морю и за озеро отправила. Я в провианте весьма опасен и имею неусыпный труд, и ныне с господарем и с боярами договорились, которые подписались, что скотины 10 000 за деньги — первую 5000 в семь дней поставят, вторую вскоре. Турецкой скотины господарь обещал до 20 000; 30 000 войска чрез месяц возможно прокормить».
Торжественно встретили Петра I, когда он вошел 9 июня в княжество. Молдавский летописец и полководец И. Некулче сообщал: «Бояре и пожилые мещане с митрополитом и всем духовенством вышли ему навстречу… и, благолепно встретив его, приняли его от всего сердца». В свержении османского ига различные слои господствующего класса видели избавление от необходимости делить собранные с крестьян налоги с турками. Поэтому сразу на повестку дня встал вопрос об управлении княжеством при новых покровителях. В конце июня на господарский совет собрались крупные бояре и священники. На совете присутствовали канцлер Г. Головкин и советник царя по восточным делам С. Рагузинский. Дмитрий Кантемир по пунктам решил обсудить русско-молдавский договор. Положение о наследственном праве рода Кантемиров на молдавский престол не сразу приняли. Против выступила группа бояр во главе с Иордакием Руссетом. Вмешательство представителей русской администрации помогло решить вопрос в пользу Кантемиров. Были изменены статьи договора, касавшиеся доходов и привилегий бояр и священников, имевших земли. По Луцкому договору «князь по древнему обыкновению., во всех доходах княжества сего никакой убавки и ущерба да не имел бы». Это означало, что господарь должен и впредь получать все те доходы, которые и прежде поступали от феодально-государственной эксплуатации. Именно эти доходы и служили экономической базой для будущей неограниченной монархии. На совете сделали уступки в пользу помещиков и утвердили новое положение: «доходы самого господаря ограничивались таможнями, солеварнями и городами, а на страну более ни одной повинности не накладывалось, чтобы каждый владел своими селами и имениями со всем доходом — монастыри, бояре и другие жители, подобно тому, как в стране Польской каждый волен был владеть тем, что имеет». Фактически это был переход к господству частных отношений по примеру соседней Речи Посополитой. Кантемир согласился включить этот пункт в договор. Политический маневр позволил ему привлечь на свою сторону не только крупное боярство, но и широкие слои разорявшихся из-за многочисленных налогов мелких землевладельцев.
Русскому командованию не удалось из-за недостатка провианта и фуража осуществить задуманный стратегический план. Сербы не смогли прорваться к русскому войску. Брынковяну же, враждовавший с Кантемиром, не торопился выйти навстречу русской армии. Валашский господарь имел возможность общаться с русскими генералами только через молдавскую администрацию. А Кантемир открыто враждовал против Брынковяну. Предательство спафария Кантакузина, все еще мечтавшего получить валашский престол и перешедшего в лагерь русских, снизило вероятность соединения валашского господаря с армией Шереметева.
Продвигаясь к Яссам, царь так и не решил проблему провианта. 13 июня Петр I из Сорок в надежде спрашивал у Шереметева и Долгорукова: «Когда я сюда с гвардиею пришел, то обрел зело мало провианта, а именно только на пять дней; того ради немедленно просим дать ведать, а именно в три дни, и от сего числа, есть ли у вас на всю пехоту, буде не хлеба, то хотя скота, недель на шесть, а буде хотя теперь нет, однако ж надеетесь конечно получить; и когда сие получим, то тотчас пойдем к вам; буде же не можете на всю пехоту сыскать, то дайте знать, на коликое число можете сыскать, такое число и пошлем к вам пехоты, дабы, ведчи, не поморити. Паки скорого прошу ответа, ибо не можем здесь долее быть, не имеючи ничего», Обмануть надежды молдован, вставших открыто под русские знамена, было равносильно предательству. Царь предложил Шереметеву и Долгорукову направить часть войска в Буджак, где у населения хранился хлеб: «Також слышим мы, что в Буджаках довольно скота и хлеба есть?». Долгоруков отвечал, что в Молдавии «хлеба нет» и Кантемир «…весьма отказал. А что, государь, изволишь писать о Буджаках, можем ли провиант получить, и о том с господарем говорили. И он сказал, что не можно, для того: татара… приближались к самому Дунаю… и турки от них будут 12 миль».
Визирь, получив сообщение о тяжелом положении русской армии, не сразу перешел Дунай. Он ждал, пока подойдут последние отряды азиатской конницы. Не позднее 10 июня в Бендерах великий визирь собирался соединиться с крымским ханом и обсудить ход предстоящей кампании. Девлет-Гирей, «безмерно опасавшийся приходу» русских за Перекоп, получил от разведчиков информацию о голоде и болезнях в русской армии. Он вывел из Крыма 30 тысяч войска, оставленного для прикрытия, и соединился с войском своего сына Батыр-Гирея. К ним присоединились отряды под командованием Ю. Потоцкого (3 тысячи) и запорожцы (6–7 тысяч). Татары вступили в «малую войну» с калмыками и гусарами.
В русском лагере 14 июня состоялся военный совет. На нем присутствовали сам царь, канцлер Головкин, подканцлер Шафиров, советник Рагузинский, генералы Репнин, Вейде, Алларт, Ренне, Энсберг, Остен, Берхгольц. Немецкие офицеры предложили разбить лагерь на Днестре, захватить Бендеры и Могилев и ждать турок. «Русская» партия выступала за сражение с турками на молдавской земле. Царь поддержал последних и решил отправить к Брынковяну драгун с предложением перейти на сторону русских.
Голод мучил людей. 16 июня Шереметев писал царю: «Я в провианте с сокрушением своего сердца имел и имею труд, ибо сие есть дело главное». Тысячу быков, которых достали, не сумели привести, — они попали к татарам. В тот же день Петр I обратился к молдавскому господарю с напоминанием о помощи: «И если потребного хлеба ни из земель неприятельских и ни за денги и надлежащую плату получить невозможно, то при оскудении хлеба войску довольно волами и овцами между тем, покамест отинуды при вступлении в неприятельскую землю промыслить возможем». Обещанная помощь от молдавского господаря Д. Кантемира была оказана, но не полностью. В расположение русской армии перегнали 15 тысяч баранов, которых забили на мясо и 4 тысячи волов, использованных в качестве тягловой силы для артиллерийских повозок. Не удалось Кантемиру организовать и продовольственные магазины в Яссах, так как Молдавию постиг жестокий неурожай. Однако солдаты не падали духом. Поговаривали о том, что за Дунаем хлеба много. Царь приказал генерал-майору Гешову скупать хлеб по русским губерниям и отправлять к армии. За дальностью расстояния быстро организовать сбор и подвоз продуктов не удалось, Канцелярист Шереметева в дневнике сделал запись: «…здесь в оскудении хлеба начали есть мясо; и все за благо разсудили, дабы Его Царскому Величеству изъявить… с пехотою маршировать и силою действовать, и чрез сильное оружие около Дунаю и к Бучачам провианты получать, и ежели намерение Его Величества есть при Дунаю с неприятелем баталию дать, ибо без того обойтися не может, когда с армиею маршировать отсюда к Дунаю начнут». Высокая смертность среди рядового состава заставила царя срочно принять организационные меры. В Сенат Петр I отправил указ, в котором строго-настрого наказывал губернаторам лично производить отбор рекрутов.
Валашский господарь Брынковяну, уличенный турками в сговоре с русскими, прекратил общение с царем. Русское командование решило под чужим именем закупить у буджакских татар скот. Брынковяну, узнав об этом, пригрозил поставщикам. Провиантская команда, добывшая 3 тысячи возов с продовольствием, отправила провизию в Яссы, но сообщение между русскими отрядами прервалось. 19 июня утром 30 тысяч татар подошли к русским фуражирам и атаковали на левом фланге. Солдаты и казаки стойко держались. Однако пробиться не сумели. Возы так и находились в молдавской столице до подписания мирного договора. 17 июня в плен казаки взяли молдаванина, бежавшего от татар. Он рассказал, что в 6 милях от русского лагеря стоят 200 тысяч татар Буджацкой орды во главе с сыном крымского хана. А с ними — 15 тысяч турок. Еще молдавский перебежчик слышал о том, что шведский король ездил к визирю за Дунай.
В июне на Балканах началось восстание. По разным данным, поднялись около 30 тысяч сербских добровольцев. Главнокомандующий М. Милорадович и митрополит Данило возглавили войско. С черногорцами выступили герцеговинцы и жители соседней с Черногорией горной области Брды. Милорадович сообщил российскому консулу в Венеции Д.Ф. Боцису о возникших трудностях. Венецианцы, напутанные турками, отказались продавать южным славянам порох, ядра. Не дали они и кораблей, закрыли путь через море. Но даже в таких условиях восставшие дважды выиграли битвы у турок, отвоевав Герцеговину и часть Македонии. Сербы осадили Никшич, Спуж, Подгорицу, Жебляк. Они ждали, что русские войска в скором времени захватят Стамбул. Русский торговый консул в Венеции Д.Ф. Боцис сообщил 18 августа 1711 года Петру I о готовности христиан к восстанию: «Ежели крепкия ваши войска чрез Дунай пройдут, то учинятся во всей Румелии, Македонии и в Греции бунты и вооружатся христиане на прогнание общаго врага христианов».
М. Милорадович сообщил, что повстанцы «многие деревни сожгли, многие дистрикты пустыми учинили, много турецких голов назад принесли, много пленными учинили». Не имея артиллерии и боеприпасов, южные славяне не смогли взять укрепленные пункты Никшич, Спуж, Требинье, Грахово. Главная цель, не смотря на неудачи, была достигнута. Турецкие войска, потерявшие связь с главными силами великого визиря, оказались закрытыми в горах.
На благородной идее всегда легко нажиться. Боцмана русского флота грека Павла Арколо русское командование направило в Венецию с документами. В Черногории у Милорадовича он, назвав себя государственным тайным секретарем, объяснил горцам, что поиздержался. Имея, якобы царские алмазные пуговицы, попросил под заклад 1000 золотых. Те, продав церковную утварь, отдали вырученные деньги в счет будущего царского жалованья. И это в то время, когда сами черногорцы и сербы не имели средств для покупки оружия.
19 тысяч сербских повстанцев подошли к Дунаю, где они надеялись воссоединиться с русскими войсками. Брынковяну выдал план войны австрийцам. Предупрежденные валашским господарем австрийские власти запретили прохождение волонтеров через границу. Из Австрии к русской армии смогли пробиться только 148 сербов. Как справедливо замечает Н.И. Павленко, развертывание борьбы балканских славян «находилось в прямой зависимости от присутствия русских войск на Дунае, но Шереметев упустил время».
Основные силы русской армии подошли к Днестру в районе Сорок только 18–20 июня вместо назначенного срока — 15 мая. Шереметев в письме к царю оправдывался в своей медлительности тем, что запас провианта был всего на месяц, а длинная дорога по весенней распутице утомила людей. Далее фельдмаршал объяснял, что если бы его корпус пошел прямо от Днестра к Дунаю, то владения Кантемира могли подвергнуться разграблению. В письме Шереметев успокаивал царя, что у драгун есть запасы и хлеба, и скота.
Когда Толстого посадили в тюрьму, связь с балканской агентурой перестала носить постоянный характер. Информация о передвижении турок поступала в штаб русских войск через осведомителей, как правило жителей Украины и княжеств, ориентировавшихся на местности и разговаривавших на местном диалекте. Широко использовали практику получения информации от перебежчиков, которые уясняли ход событий в Польше, Молдавии, Валахии, Крыму, на Украине.
Барка писал русскому командованию, что турецкая армия не имеет опытных военачальников, недисциплинированна: «Войско азийское, почитай, все пришло сюда, токмо осталось там двое пашей. И за великий стыд себе причитают турки видеть такое войско утомленными за тем на войну без сердца идут… Хотя войско турецкое есть многочисленно, однакож торопко, нерегулярно, без голов (начальников) умных, которое войско не имеет боязни ни от везиря, ни от других офицеров». Он сообщил об отрядах из Малой Азии: «…народ плох, ободран, без ружья, и от далекого пути утомлен, и за тем на войну без сердца идут». По словам Барки, чтобы собрать войско, великий визирь дал обещание хорошо платить за пленных и головы убитых христиан. Смотр турецкой армии показал, что она недостаточно вооружена и экипирована. Суттон 14 июня писал: «его уверяют, что турки уже начали дезертировать в значительном количестве… кроме того, солдаты очень недовольны и подозреваются в возможности взбунтоваться».
В письме от 22 июня Барка информировал о вероятности проведения мирных переговоров: «…видя турки такую мешкоту и трудность шведов в Полшу… и за тем готовы суть паки честной мир учинить… Султан послал ферман к визирю, чтоб он маршировал к Бендерю, а как туды прибудет, никучего б не действовал против московитян прежде, покамест от них не будет никого нападения». В возможность мирных переговоров в русском лагере не верили. В «Журнале или поденной записке», составленной позже под редакцией и при участии Петра I, сделана запись о том, что царь отказался от переговоров: «Но тогда тому не поверено, а паче того ради то не принято, дабы не придать неприятелю сердца или куражу».
Петра I беспокоило медленное передвижение армии. Валахию занять к назначенному сроку, как намеривались, не получалось. 20 июня царь попросил Рагузинского написать валашскому господарю, чтобы тот поспешил присоединиться к русскому войску, да не забыл про свое обещание снабдить провиантом. В случае отказа он приказал поступать с Брынковяну как с неприятелем. 21 июня Петр I велел Б.П. Шереметеву дождаться подхода основных сил, а к Брынковяпу направить трехтысячный конный корпус регулярной кавалерии и, «сколко пристойно, нерегулярной». В ночь на 24 июня Петр I подойдя к Пруту, отправил войска в Цуцору на соединение с Шереметевым. Петр I провел осмотр лагеря фельдмаршала и отрядил Шереметева в Яссы, а гвардейские полки оставил на Пруте. 24 июня царь принял Кантемира в российское подданство, подарил свой портрет, осыпанный алмазами. Злые языки поговаривали, что Кантемир потом сможет выручить за портрет хорошие деньги, если продаст подарок. Бригадир Жан Николя Моро де Бразе граф Лионский сделал запись в своем дневнике: «Войско стояло в строю. Им отдали честь по всему фрунту, и сам государь салютовал саблею, стоя перед Преображенским полком, как генерал-поручик своей армии. Для уточнения планов кампании царь собрал Военный совет в Яссах. На совещании присутствовали кроме русских генералов и канцлера Головкина, Д. Кантемир, Рагузикский, великий спафарий (военачальник) Валахии Фома Кантакузин, прибывший тайно от Брынковяну. Также приехал официальный посланник Брынковяну Г. Кастриот. Он сообщил царю, что «везирь турский патриарху иерусалимскому приказывал чрез господаря его проповедать, если склонность с стороны его величества к миру, о чем он от султана трактовать указ имеет».
К 25 июня вся армия подошла к Пруту. На следующий день, 26-го числа, Шереметев и Кантемир прибыли в лагерь к царю. Намечалось празднование Дня Полтавской битвы.
27 июня состоялось торжество, подробно описанное Моро:
«Все генералы с утра явились к его величеству, дабы вслед за ним отправиться в артиллерийскую церковь, где отслушал он обедню, и где придворный священник (Феофан Прокопович) целых полтора часа говорил проповедь, им сочиненную на случай сего счастливого дня.
Полки выстроены были в боевом порядке и составляли три фаса одного каррея; артиллерия занимала четвертый. После обедни стрельба началась с правой стороны артиллерии и продолжалась по всем фасам; полки стреляли по мере приближения к ним огня. После того все генералы следовали за его величеством к его палаткам, где в земле был утвержден стол необыкновенной длины, и за которым насчитал я до ста десяти кувертов с каждой стороны.
Его величество находился в центре стола. По правую руку сидел молдавский господарь, по левую граф Головкин, министры, барон Шафиров и Савва (Рагузинский) на углах стола. Генералы, генерал-поручики, генерал-майоры, бригадиры и полковники, и прочие, каждый по своему чину, поместились за этим же столом. Кроме венгерского вина, ничто мне не понравилось. Оно было отличное, то есть то, которое доходило до меня, ибо полковники, сидевшие ниже, пили другое, а подполковникам подносили особливое, капитанам еще хуже, и так далее (что показалось мне скупостию, недостойной государя). Капитаны Преображенские и Семеновские разносили вина; каждый прислуживал шести перосонам, имея в своем распоряжении трех слуг для перемены стаканов и бутылок…
Императрица с своей стороны угощала армейских дам. Почти все иностранные генералы имели с собою своих жен и детей, по той причине, что в случае разлуки срок свидания неизвестен, и что, по недостатку почты, никто из своих не получает известия.
Мало дам явилось к императрице. Генеральша Алларт и генерал-майорша Гинтер одни представились к ее величеству и были милостливо приняты».
Пировали по-русски, с размахом. «Обед государя продолжался целый день, и никому не позволено было выдти из-за стола прежде одиннадцатого часу вечера. Пили, так уж пили», — удивлялся Моро.
ПРУТСКАЯ БИТВА
28 июня русская армия начала переправу через Прут. Рано утром около 20 тысяч татар переплыли реку, каждый держась за хвост своей лошади, и напали на передовой пикет. Из 600 человек русской конницы 270 были убиты, остальные отрезаны от главных сил и окружены. В тот же день у Головкина состоялся генеральный военный совет. Главный вопрос, который обсуждался, был вопрос о провианте. Генерал К.Э. Ренне предложил отряд числом в 15 тысяч человек отправить к Брынковяну. Он еще не терял надежды, что валашский князь, «будучи одной нации и одного вероисповедания с молдавским господарем, не замедлит покориться, соединит войско свое с войсками его величества и доставит нам жизненные запасы». Его поддержали члены совета. И только один генерал-поручик В. Берхгольц категорически выступил против этого плана, объяснив, что «турки побеждали всякий раз, как против них войска действовали отдельно». Решили со всем войском переправиться за Прут и идти вниз по правой стороне до урочища Фальчи, потому что ниже этого места по причине великих болот неприятелю трудно или и совершенно невозможно было переправиться. От урочища Фальчи войско должно было идти лесами к реке Серету, за которою, как уверяли союзники, у турок собрано много съестных припасов. Они хранятся по деревням около Браилова и никем не обороняются. Чтоб захватить поскорее эти запасы и принудить Брынковяну открыто пристать к русской стороне, решили в Валахию направить генерала К.Э. Ренне и бригадира Л.C. Чирикова с конницею.
Опоздание Шереметева развеяло в прах уверенность Петра I. Были получены известия о том, что Брынковяну перешел на сторону турок. Помощь валашского и молдавского господарей оказалась в значительной мере эфемерной. Оставив армию, царь поехал на встречу с Кантемиром и молдавским митрополитом в Яссы, куда тайно от валашского господаря Брынковяну прибыл его племянник Фома Кантакузин. Кантакузин выехал с трехтысячным отрядом в турецкий лагерь. По пути он, бросив своих солдат, скрылся, а с ним бежали человек 40–50 знати. О действиях Брынковяну, сумевшего просидеть на княжеском троне почти четверть века, Кантакузин сказал русскому царю: «…в подданстве его царскому величеству весьма медлит и некоторые отговорки от того и несклонность являет, понеже зело богат, и не хочет себя в трудности и опасности вдавать». Кантакузин убеждал царя, что как только русские вступят в Валахию, Брынковяну перейдет на сторону России. Фоме Кантакузину Петр I подарил 1 тысячу рублей и свой портрет с алмазами стоимостью в 1 тысячу рублей. Петр I писал Меншикову: «Мултянский гетман Кантакузин сюда прибыл с… обнадеживанием, что они все готовы, только б что-нибудь войска к ним послать… куды, не мешкав, отправлен генерал Рен со оным гетманом». 29 июня в день святого Петра генералы поздравили Петра I с именинами. По такому случаю царь пригласил министров и офицеров на праздничный обед. Гости пили и ели. Но и о деле не забывали.
30 июня последние полки преодолели водный барьер. Ренне и Чириков при подходе к Яссам отсоединился от главных сил русской армии. В отряд Ренне вошли 8 драгунских полков, конный батальон Ингермандландского полка, а также молдавское войско, всего около десяти с половиной тысяч человек. С ними русское командование послали универсалы, побуждавшие валахов к восстанию. «Хотя и опасно было, однако же, дабы христиан, желающих помощи, в отчаяние не привесть на сей опасный весьма путь, для неимения провианта позволено». Ренне и Чирикову было приказано подойти к Браилову и, овладевши запасами, возвратиться к Галацу. Здесь назначалось их соединение с главной армией. Если подтвердится факт открытого перехода Брынковяну на сторону турок, то Ренне и Чириков получили распоряжение низложить господаря и организовать выборы нового. Пройдя через Фокшаны, Ренне остановился в монастыре Максимина на реке Серете.
Главная армия, перейдя Прут, шла в назначенном направлении до 7 июля, несмотря на известие, что хан перешел реку сзади. Шафиров в письме к гетману Скоропадскому писал: «Мы, переправясь реку Прут против Яс 30-го июня, перешли от того места подле сей реки наших 9 миль и паки будем продолжать путь свой к Галаце. О везире имеем ведомость, что оный чрез Дунай на сю сторону с войском турским переправился и приближался к сей реке Пруту к местечку Трояном, до которого отсюду з 20 миль..>. Две армии двигались навстречу друг другу: русские шли по северному берегу Прута, турки и татары — по южному. Как позже писал царь, «сей марш» был «зело учинен для обнадеживания господаря мултянского».
Кантемир организовал в Яссах дружественную встречу корпусу Шереметева. Вместе с молдаванами русское войско насчитывало около 43 тысяч человек. А.И. Репнину Петр I приказал запасаться водой для дальнейшего похода, а к генералу Гешову с Прута царь отписал, чтобы тот закупил 170 тысяч аршин полотна на солдатские палатки у мануфактурщиков.
В письме от 3 июля 1711 года Л. Барка информировал Г.И. Головкина, что «султан… ни в чем не доверяет шведам… турки зело удивляются, что швецкое войско умедлило вступить в Польшу до сей поры, ибо обещано было к июню». В своих записках Алларт объяснил причину задержки поляков: «Станиславу (Лещинскому) с шведскими войсками из Померании в Польшу выход был возбранен, о чем они (турки) на короля шведского немалую досаду возымели». Петр I информировал Меншикова: «Про турок сказывают, что будто не зело охочи на сию войну». Об этом же позже вспоминал и Алларт: «Видно было, аки бы турки болшой охоты к войне не имели и веема под злым страхом и сумнением находились».
6 июля Петр I с учетом настроения противника отдал приказ начальнику русского авангарда генералу Янусу и подчинявшемуся ему бригадиру Моро де Борзе «идти по реке Пруту восемь миль до того места, где турки по донесениям… шпионов должны были наводить свои мосты». Так как ни Янус, ни Моро по-русски не понимали, приказ объяснили на французском и немецком языках, вручив сам текст на русском и перевод, выполненный на латинском. Моро вспоминал о поставленных задачах: «Если бы генерал их нашел, то должен он был на них ударить и уничтожить их работу, коли только мосты не могли нам пригодиться и остаться в наших руках… В случае же, если турков не встретим, то идти к Дунаю и там остановиться». В 5 утра 7-го числа отряд Януса выступил из лагеря. Во избежание нечаянного нападения на довольно большое расстояние снарядили двух конных гренадеров с обнаженными палашами, за ними двигались шестеро других во главе с унтер-офицером, а замыкали передовой отряд двести рейтаров, готовых взять первый удар на себя. В 11 часов, когда дорога стала значительно уже, потому что река протекала близко к горе, Янус и Моро, остановив людей на отдых, отправились осматривать местность в районе местечка Фальчи. Турецкая разведка узнала о приближении отряда Януса раньше, чем русские заметили янычар. Они знали, что Янус с конниками опередил армию на два часа, но не знали планов русского командования. Поэтому для прикрытия, наведя мосты, соорудили укрепление и переправили 1 тысячу янычар с 20-ю небольшими пушками. «Мы подъехали, — вспоминал Моро, — как можно ближе к неприятелю и наконец усмотрели два только что построенных предмостных укрепления, в форме полумесяца, обнесенных частоколом, защищаемые множеством пехоты, которую признали мы впоследствии, по ее колпакам, за янычаров. За ними увидели мы два готовые моста, чрез которые рысью переправлялась конница и соединилась с тою, которая находилась уже в долине».
Уклониться от столкновения с противником не удалось. 6 тысяч драгун генерала Януса неожиданно увидели на другом берегу Прута авангард многотысячной османской армии, которая в этот день соединилась у Фальчи с татарами, запорожцами и поляками. Драгуны спустились к воде как раз напротив палатки Балтаджи Мехмед-паши. Турки ожидали атаки. Янус отправил письмо царю, из которого стало известно, что неподалеку от лагеря Шереметева великий визирь Балтаджи объединил подчиняющееся ему войско с конницей крымских татар во главе с ханом Девлет-Гиреем, сосредоточившим свои силы на левом берегу Прута. В Журнале Шереметева сохранилась запись: «визирь с турецкими силами пришел к урочищу Фальцам… и татары и хан крымский с ними соединились» и «начали янычары чрез реку перебираться».
Важнейшие элементы тактики — поход, бой, охрану, отдых — Петр I планировал применить по отношению к подавляющей массе турецко-татарской конницы. Возможно, если бы Янус приказал начать обстрел, то замешательство в первых рядах иррегулярных частей противника, не обученного стоять под огнем, вызвало бы временный отход. Но Янус, который не так давно находился па российской службе, посчитал царский приказ противоречащим военному искусству. Моро писал: «Генерал (Янус) и я не без смеха видели, что употреблены были драгуны и кавалерия на атаку укрепленных мостов». Янус и Моро дали команду артиллеристам не стрелять без приказания, а остальным составить фронте четырех сторон. Построив каре, как писал Моро, «…мы двинулись, дабы возвратиться туда, отколе мы пришли». Вдруг «…увидели мы две толпы в чалмах, скачущие треугольником во все горло, как бешеные, думая нас уничтожить». Янус решил отступить, не получив еще официального приказа. Поэтому и отправил неверную информацию. Турки навели ложные мосты. Переправа, которую наблюдали Янус и Моро 7 июля, была задумана с целью дезинформации русского командования. В Поденной записке царь написал, что была принята «нечаянная ведомость от генерала Януса… что неприятель уже Прут реку перебрался» и что «сей рапорт после явился лжив». Об ошибке стало известно позже, уже после поражения. А пока…
К регулярной коннице Януса, насчитывавшей 4 тысячи человек, подступили 10 тысяч конных турок и татар. Иностранным генералам показалось, что против них выступила вся турецкая армия: «Было два часа пополудни на наших часах, как турки к нам приближались и с нами поздоровались». Турки не давали покоя целый день. Особенно отличились албанские и боснийские конники. «С той поры до десяти часов вечера более пятидесяти тысяч их сидели у нас на шее, не смея ни ударить на нас, ни расстроить нас. Единственный их успех состоял в замедлении нашего марша. Они так часто нас останавливали, что от двух часов до десяти прошли мы не более, как четверть мили», — вспоминал Моро. При наступлении ночи турки и татары отступили.
Янус с его адъютантом подполковником Фейтом послал второе уже по счету за день донесение царю. В нем он уведомлял, что войско великого визиря находится в четверти мили от него, в урочищах Гура Страмби и Серезон, и что через Прут наведены два моста, через которые переправились около 3000 янычар и несколько пушек. Царь, получив письмо вечером, созвал военный совет, на котором решили, что Янусу необходимо вернуться обратно. Кроме Фейта к Янусу с приказом отправили еще трех посыльных, чтобы хотя бы один экземпляр приказа был доставлен. Фейта убили татары в стычке. Приказ Янусу привез казак-молдаванин. Ночью Янус начал отступление. Саксонский представитель при русском дворе И.А. Лоос в донесении Августу II о действиях Януса высказал царскую точку зрения: «Янус мог бы их (турок) задержать, если бы поступил как человек чести».
Визирь планировал дать бой 10 июля. Карлу XII Балтаджи Мехмед-паша предложил принять участие в качестве наблюдателя, что очень оскорбило достоинство короля. Русскую армию турки атаковали на марше на два дня раньше запланированного. Предшествовало атаке нападение на отряд Януса: «Турки догнали нас на рассвете в большей силе, нежели накануне; но все без пехоты и без артиллерии». Рано утром 8 июля великий визирь послал на рекогносцировку 3700 конницы под командованием Салих-паши. В 5 часов утра 8 июля к Янусу и Моро для поддержки подоспела дивизия Н. Энсберга.
С левого фланга к полкам Януса и Энсберга на расстоянии полумили от главных сил русских подошла турецко-татарская конница. Шереметев приказал дать три пушечных выстрела. Это был сигнал всей линии выстроиться в боевом порядке. Русское войско заняло оборонительную позицию с применением линейной тактики. Артиллерию поставили в первую линию. Так как боеприпасов для ведения дальнего боя не хватало, решили использовать огонь на близком расстоянии, расстреливая турок в упор. Одного турка, очень близко подошедшего к левому флангу, русские взяли в плен. Из допроса стало известно, что турецкая армия состоит из 100 000 конницы и 50 000 пехоты. Визирь намеревался занять сильную позицию, по словам, «слабость войска из-за болезней и голода вынудила его остановиться лагерем». К вечеру вся конница, как показал пленный, должна была соединиться. Пехотные полки, а вместе с ними и 160 артиллерийских орудий еще в лагерь не прибыли.
8 июля к туркам перебежали два шведских офицера, перешедших на русскую службу после Полтавской битвы. Вести, которые они принесли, очень обрадовали Балтаджи Мехмед-пашу. Шведы показали, что армии приказывает сам царь, численность всего войска не превышает 70 тысяч, из них 10 тысяч под командованием Рейне отправлены к Дунаю, осталось 40 тысяч пехоты и 20 тысяч конницы. Как и турки, русские утомлены долгой дорогой. Но в отличие от турок и татар, русские испытывают недостаток в провианте и фураже, ежедневно теряют по сотне лошадей. После обеда визирь дал приказ переправиться еще 6 тысячам конницы и пехоты вместе с несколькими орудиями под командованием Али-паши и Мехмед-паши. К концу дня переправилась почти вся турецкая конница. Турецкие и татарские конники, отправленные к полкам Януса и Энсберга, просили визиря дать в подкрепление пехоту и артиллерию. Но визирь продолжал колебаться. По данным Понятовского, он был уверен, что «погибнет, если враги его атакуют». Только когда Балтаджи Мехмед-паша убедился в отходе всей русской армии, он разрешил перейти на другой берег артиллерии, а за ней пехоте. 9 июля к 9 часам утра турецкая армия закончила переправу. Однако дух турецкой армии был ослаблен. В этот же день визирь решил поднять ставки в войне: за каждого пленного русского обещалось вознаграждение, равное 30 немецким талерам, за голову убитого врага и за полученную в бою рану — 20 талеров.
Русские солдаты поймали татарина. После его допроса в 17 часов царь созвал военный совет. Русская армия стояла в боевом порядке. Лошади были изнурены. Турецкие же пришли свежими. На совете стали готовиться к «бесславному» отступлению. Решили, что армии нужно вернуться на прежнее место, построиться в каре, оградиться рогатками, артиллерию, конницу и экипажи поставить в центре. Генералам и офицерам, независимо от рангов, было приказано уменьшить свои экипажи, сжечь все бросаемое ими. Ближе к ночи началась перестановка. Царь с супругой, министры переехали с правой на левую сторону. Полки перестраивались в соответствии с поступившим приказом. На душе у всех было неспокойно. Турки тоже не спали в эту ночь. Они «то подвигались вперед, то шли назад», поэтому русские могли только догадываться о планах визиря. Несмотря на покров ночи, туркам, напротив, хорошо были видны перемещения в русском войске. Они стояли на горе, «в огнях, разложенных». Русский лагерь, ярко освещаемый сжигаемыми фурами и телегами, находился у врага как на ладони. Разгрузившись, в эту ночь русские прошли меньше четверти мили. На рассвете все увидели, «что зашли в пустые места», где нет ни довольствия, ни провианта, «а паче всего кавалерия наша, — писал канцлер Г.И. Головкин сыну, — от бескормицы лишилась лошадей, ибо траву поела саранча, а достальную неприятелю пожгли». Понимая, что заблудились в бескрайних южных степях, задумали продолжить отступление, а не вступать в бой.
Отход начали в 11 часов вечера. Турки не сразу заметили, что русское войско оставило лагерь, потому что еще горели костры. Сжигали повозки и имущество. Репнин, который командовал правым флангом каре, совершил еще одну непоправимую ошибку после Януса. При большом скоплении народа и передвижении нельзя образовывать разрыв между полками. Репнин прошел усиленным маршем, а гвардия отстала, замедлив движение из-за нескольких опрокинувшихся повозок. В образовавшуюся щель в районе урочища Хуши ворвались татарская конница и янычары. Петр I писал позже: «В 9 день поутру турки на нашу ариргаду частью наступили, в которой был только один Преображенский полк». В арсенале гвардейцев находились пушки. Чудо-солдаты продержались в бою более 6 часов, сдерживая натиск врага. Позже сочиненная песня-марш лейб-гвардии Преображенского полка будет начинаться словами:
Если бы Янус, как приказывал Петр I, атаковал турок на марше, то, вероятно, визирь не рискнул бы переправляться через реку. Но шансы русских оказались упущенными. Около 5 часов вечера каре подошло к Пруту. Русский лагерь имел форму треугольника, основание которого упиралось в берег. С левой стороны, там, где стояла турецкая армия, русские возвели вал из земли и песка, высотой в половину человеческого роста. На ретраншементе установили рогатки. С левого фланга по часовой стрелке, ближе к береговой линии, стояли гвардейские полки: Астраханский, Ингерманландский, Преображенский, Семеновский; полки под командованием Алларта: Пермский, Нижегородский, Псковский, Сибирский, Гренадерский (Кропотова), Московский, Вятский, Казанский. Далее шли дивизии Репнина, Вейде, Энсберга. Параллельно реки выстроились Бутырский и второй Гренадерский полки. Теперь граница лагеря поворачивала направо и шла к реке. На этом рубеже позиции заняли Новгородский, Белозерский, еще один Казанский, еще один Гренадерский, Азовский, Санкт-Петербургский, Ренцелев, Копорский, Ростовский, Нарвский, Рязанский, Великолуцкий, Лефортов, Тобольский, Белгородский, Тверской, Шлиссельбургский полки. Последним стоял Киевский, чей правый фланг упирался в Прут. Артиллерия располагалась в центре треугольника. Ближе к татарам стоял обоз, а личная охрана царя — ближе к туркам. Внутри острия за Бутырским полком выстроились Ивангородский и Черниговский полки. На горе другого берега реки спустя небольшое время после остановки русского войска расположились подошедшие из Бендер шведы, поляки воеводы Потоцкого, волонтеры — сторонники Лещинского, казаки и татары Буджацкой (Буджакской) орды. Всего около 10 тысяч человек. Со стороны болота, где русских запирали татары, возвести защиту быстро не удалось. Мешали многочисленные трупы лошадей. К тому же на этом рубеже рогатки уже стояли. Царь созвал совет. На холме в это время установили пушки, из которых начался обстрел русского лагеря. Прервав обсуждение, каждый из генералов отправился на свой пост. Дивизия генерала Алларта, драгуны выдвинулись вперед и образовали фланг, который стали обстреливать враги. Визирь надеялся дождаться подхода всей пехоты и артиллерии. Вечером в его шатер ворвались янычары. Балтаджи Мехмед-паша в это время совещался со своим помощником — кегаем. Один из янычар стал кричать: «Будем ли мы лежать здесь, пока не умрем от болезней и невзгод? Пусть все истинные мусульмане идут за мной сражаться с неверными!» Он схватил одно из знамен, стоявших у шатра, и двинулся вперед, туда, где стояли русские. Воодушевленные, за ним устремились и другие янычары. Испуская дикие вопли, взывая, по своему обычаю, к богу многократными криками «алла, алла!», они бросились на русских солдат и казаков с саблями в руках. Османы хотели взять противника атакой, или «тучой», когда идущее многочисленное турецкое войско надвигается массой и, встретившись с врагом, вступает в рукопашную схватку. Визирь, наблюдая за беспорядочно орущей толпой янычар, послал к ним кегаю, чтобы последний возглавил их.
Турки приблизились к рогаткам, а потом отступили на 100 шагов, спрятавшись за одним из холмов. Подоспевший Шереметев приказал одному капитану с 80 гренадерами выбить неприятеля. С помощью ручных гранат гренадеры отодвинули янычар на 30 шагов. Когда гренадеры возвращались на прежнюю позицию, турки преследовали их до самых рогаток. Петр I описывал бой так: «Сей клин их (турок) трафился на Алартову дивизию, а конница образом саранчи везде кругом была разсыпана, и напускали от всюду. Но из той конницы некоторые в малом числе блиско приезжали, а протчие только издали криком атаковали. Вышеописанная пехота турецкая, хотя и нестройная, однакож зело жестоко билась. И ежели б по своему людству фронтом везде атаковали, то б небезопасно было… Но понеже в одном только месте то чинили, то с нашей стороны свежими людьми тут же его подкрепляли».
Сильный огонь, который открыли артиллеристы, привел янычар в замешательство и принудил их к поспешному отступлению. Петр I вспоминал: «Также 8-фунтовых пушек туды привезли и несколько полковых прибавили и скорою стрельбою двойными выстрелы, то-есть, ядры и картечи, во оный клин стреляли, где их зело много побили… потом сами сказывали турки, что их тут около семи тысяч пропало». Несмотря на то, что кегая и начальник янычар рубили отступающих саблями, вторая атака оказалась слабее первой.
Кегая сказал Понятовскому: «Мой друг, мы рискуем быть разбитыми, и это неизбежно случится». Янычары проявили чудеса храбрости, но их начальникам изменили военные знания. Понятовский предложил кегаю атаковать и поддержать боевой порядок. Кегая возразил ему. Он объяснил, что в случае поражения несчастье падет на них и им обоим отрубят головы: ему, кегае, — за то, что действовал, а Понятовскому — за то, что советовал ему.
После третьей атаки турки пришли в еще большее замешательство. Как только атаки прекратились, царь собрал военный совет. Генералы решили атаковать лагерь турок силами в несколько тысяч человек и прогнать их с занятых позиций. А если «представится возможность, то на рассвете атаковать неприятеля всей армией и, с Божьей помощью, добиться победы». Однако царь не поддержал «спешное решение» атаковать и «отменил его по причинам, ему одному известным». Обладая удивительным чувством самосохранения, царь объяснял, почему он отменил атаку: «При таком многолюдстве турецком, а малолюдстве своих войск, особливо ж при слабости своей кавалерии баталию газардовать (рисковать), и тако не токмо лутчее войско российское, а паче в пристутствии самих их высочеств, дрожайших высоких особ, но и благополучие всей империи Российской в отвагу отдать было небезопасно».
Вечером последовали одна за другой новые атаки со стороны янычар. Русские оказали сопротивление. Турки отступили с большими потерями. Сами турки, получив отпор 9 июля, ожидали поражения. Начальник янычар позже объяснил султану, что «когда был у них бой с пехотою при реке Пруте, то уже турки задние почал было утекать и ежели бы москвили из лагеру выступили, то бы и пушки и амуницию турки покинули». Этот разговор пересказал в своем донесении в Москву Лука Барка в декабре месяце. Суттон рассказывал: «Мой приятель, находящийся сейчас в армии, пишет мне, что здравомыслящие люди, очевидцы этого сражения, говорили, что если бы русские знали о том ужасе и оцепенении, которое охватило турок, и смогли бы воспользоваться своим преимуществом, продолжая артиллерийский обстрел и сделав вылазку, турки, конечно, были бы разбиты». Русское командование не использовало временное замешательство и не рискнуло контратаковать. Османы беспрепятственно окружили русский лагерь земляными укреплениями и установили на окружающих высотах батареи.
Петр I рассуждал в своих записках: «И ежели б мы за ними хотя мало следовали, то б полная виктория нам досталась. Но сие не могли учинить для того, что обоза окопать не было время, а ежели б не окопав итить на них, то б конница их ворватца могла, и все б могли потерять пропитание, которого и так мала было». Конные полки, ушедшие с генералом Ренне, были сейчас так нужны. Но они были далеко. Если бы не массовый падеж лошадей или бы своевременная покупка свежих лошадей — русские могли бы рассчитывать на победу.
Трудности продвижения по незнакомой местности, необеспеченность фуражом и продовольствием в условиях сухого климата поставили русскую армию в критическое положение. Растерявшись, Петр I с болью произнес: «Я оказался в таком же тяжелом положении, как мой брат Карл под Полтавой». От воды, непригодной для питья, умирали и люди, и животные. Уцелевшие лошади уже несколько дней питались листьями и корой деревьев. Сам Петр кашлял от степного ветра.
Багряный закат разливался на черном вечернем небе. Женщины — прислужницы офицерских жен поговаривали: «Это к беде». Стрекотали кузнечики в выжженной траве: «Быть беде». И только солдаты рассуждали: «Неужели не выдюжим? Или мы не русские мужики?!» Дисциплина в армии не пошатнулась. Молдавский военный предводитель Некулче вспоминал, что русские солдаты подбадривали молдавских волонтеров и держались с достоинством, «говоря, что при Полтаве сражались против более сильного врага и победителя». Героизм офицеров через 12 лет в своих записках отмечал Алларт: «на сей акции во всех случаях российский генералитет великую храбрость и мужество показали».
Каждый человек имеет слабости, и каждому присущи сомнения. Всего несколько мгновений могут изменить всю жизнь человека. Царь запаниковал. Сначала он задумал бежать с драгунским отрядом через окружение и спастись, бросив армию на произвол судьбы. Попасть в плен ему, победившему непобедимого шведа, да еще с беременной женой, — эта мысль грызла Петра I. С ним произошел нервный срыв. Боль разрасталась. Багряный шар заполнял все пространство, всю душу. Мелкие иголочки взрывались искрами и разбегались по телу. Датский посланник в России Юст Юль после беседы с офицерами-иностранцами, состоявшими на русской службе, записал, что Петр I «… бегал взад и вперед по лагерю, бил себя в грудь и не мог выговорить ни слова. Большинство думало, что с ним удар». Дальнейшие события Франц Вильбуа описывал так: «В течение трех дней у его (Петра) солдат не было ни куска хлеба, ни других продуктов. Усталость солдат была такова, что, лежа на своих ружьях, они не могли пошевелиться. Сам царь, видя, что оказался без всяких источников снабжения и не надеясь получить их откуда-либо, в отчаяньи удалился в свою палатку, где, подавленный горем и упавший духом, растянулся на кровати и предавался своему унынию, не желая никого видеть и ни с кем разговаривать». Никто не смел войти к нему. И только Екатерина, одна-единственная, в такие часы имела доступ к мужу. Припадок длился пару часов. Екатерина, как это свойственно женщинам, успокаивала царя. Словно маленького ребенка, обиженного и испуганного, она гладила царя по голове. Боль медленно уходила. Черная пелена отступала. Страх был ведом, но уже неопасен. Вверх взял разум. Нужно было спасать людей, нужно было решать судьбы тех, кого царь приручил, кого царь заставил, кому царь пообещал, кто присягал ему и Отечеству.
В ночь с 9 на 10 июля к туркам подошли последние полки пехоты и артиллерия. По сведениям участника похода писца начальника турецкой казны Ахмеда ибн Махмуда, янычары рвались в бой. Против русских турки вместе с крымскими татарами выставили 190 тысяч человек. Положение русского войска становилось явно безнадежным. Совет шведских инструкторов использовать огонь артиллерии оказался удачным. Моро оставил нам описание турецкого войска: «Изо всех армий, которые удалось мне только видеть, никогда не видывал я ни одной прекраснее, величественнее и великолепнее армии турецкой. Эти разноцветные одежды, ярко освещенные солнцем, блеск оружия, сверкающего наподобие бесчисленных алмазов, величавое однообразие головного убора, эти легкие, но завидные кони — все это на гладкой степи, окружая нас полумесяцем, составляло картину невыразимую, о которой, не смотря на все мое желание, я могу вам дать только слабое понятие».
Летние ночи коротки. Петр I собрал тайный совет, на котором были только русские генералы и министры. Не поставив в известность иностранцев, царь готовился вступить с турками в переговоры. Делегировать собирался Шафирова, для которого составили коллективную инструкцию: «В трактовании с турками дана полная мочь господину Шафирову, ради некоторой главной причины… — спасения армии». Утром решение объявили и иностранным офицерам.
10 июля верховный визирь дал приказ о новой атаке, но янычары не хотели подставлять себя «под мясо». С турецкой стороны вновь последовала атака, но уже артиллерийская. Против русских было выставлено 200 пушек. Русские артиллеристы под командованием Я.В. Брюса сумели отбиться. Обстрелом и блокадой турки могли полностью уничтожить русский лагерь. Землянки, накрытые палатками, не могли послужить надежным убежищем для царя и генералов. Царя угнетала невозможность активной борьбы. Правда, огромная площадь лагеря не вся простреливалась, ответный огонь русских пушек не был подавлен и пехота стойко держалась за рогатками лагеря. Зная о том, что турки по обыкновению бьют с одного фланга, русские военачальники успели применить маневрирование, передвигая полки, батальоны, орудия. Турецкие артиллеристы, по воспоминаниям очевидцев, создавали «больше шума, чем результатов». Русские же артиллеристы, напротив, били метким огнем. Визирь был вынужден перейти в другой шатер из-за мощного обстрела. Всего русские отбили четыре атаки противника. В бою отличился и фельдмаршал. Б.П. Шереметев лично спас жизнь солдату, выскочив из-за рогаток. Янычары ни разу не смогли прорваться за слабые ограждения. Всего в ночь с 9-го на 10-е и днем 10 июля русские потеряли, включая павших за 8–9 июля, против 8 тысяч турок 2856 человек.
Поделиться книгой: