Помоги проекту - поделись книгой:
– Когда читаю его самодовольные эссе, меня порой тянет расцарапать ему лицо.
– Но он тоже наш сын, – сказал Джон Пол. – Такой же продукт смешения наших генов, как Эндер или Вэл. И не кто иной, как мы, втянул мальчика в это.
Тереза знала, что муж прав. Однако легче от этого не становилось.
– Но ему совсем не обязательно делать то, что он делает, с таким наслаждением, ведь так?
2
Кому: hgraff%educadmin@ifcom.gov
От: demosthenes@LastBestHopeOfEarth.pol
Тема: Вы знаете правду
Вам известно, кто решает, что писать. Не сомневаюсь, у вас даже найдутся предположения о причинах. Но в защиту своих эссе или того, как они используются другими, я не скажу ни слова.
В свое время вы использовали сестру Эндрю Виггина для того, чтобы убедить его вернуться в космос и одержать победу в войнушке, которую вы вели. Девочка неплохо справилась с заданием, да? Такая послушная, делает все, что ей скажут.
Что же, у меня есть для нее задание. Однажды вы отправили к ней брата, чтобы ему стало полегче и не так одиноко. Она снова ему потребуется – и намного больше! – но только на этот раз он не сможет к ней прилететь. На сей раз никакого домика у озера.
Впрочем, не существует причины, по которой она не смогла бы полететь к нему. Зачислите ее в Межзвездный флот, назначьте ей зарплату консультанта – что угодно. Но она и ее брат – они нужны друг другу! Нужны много больше, чем жизнь на Земле.
Не стоит докапываться до ее скрытых мотивов. Помните: она умнее вас, и своего младшего брата она любит куда сильнее вас. Кроме того, не забывайте: вы порядочный человек. Вы разбираетесь в том, что правильно и хорошо. Ведь вы же всегда старались проложить путь тому, что правильно и хорошо, – или я ошибаюсь?
Прошу оказать нам обоим услугу: возьмите это письмо и сожгите его, а пепел засуньте туда, где не светит солнце.
Ваш преданный и скромный служитель – преданный и скромный служитель всех и каждого – скромный и преданный служитель правды и благородного шовинизма,
А как проводит время тринадцатилетний адмирал?
Никаким кораблем он командовать не будет – это было прямо заявлено Эндеру в день присвоения звания. «Звание отражает ваши достижения, – сказал ему адмирал Чамраджнагар, – но ваши обязанности будут соответствовать уровню обучения».
А чему он обучался? Играть на симуляторе в виртуальную войнушку. Теперь не осталось никого, с кем воевать, – стало быть, он… не обучился ничему!
Ах да, еще одно: он умеет вести детей в бой, до последней капли выдавливать из них усилия, сосредотачивать их таланты и умения на боевой задаче. Но пребывание детей здесь утратило цель, и они один за другим улетали домой.
Каждый из них приходил к Эндеру попрощаться.
– Скоро ты вернешься домой, – сказал ему Хань-Цзы по прозвищу Хана-Цып. – Они должны подготовиться, чтобы как следует поприветствовать героя.
Он направлялся в Тактическую школу, чтобы овладеть той малостью наук, которая оставалась ему для получения школьного аттестата.
– Так что я смогу прямиком поступить в колледж, – объяснил он.
– У пятнадцатилетних в колледже всегда все тип-топ, – ответил ему Эндер.
– Мне нужно будет постараться с учебой, – сказал Хана-Цып. – Окончить колледж, выяснить, чем заняться в жизни, а потом найти себе жену и завести семью.
– Продолжить свой жизненный цикл? – спросил Эндер.
– Мужчина без жены и детей – угроза цивилизации. Один холостяк – досадная оплошность. Десять тысяч холостяков – открытая война.
– Обожаю, когда ты демонстрируешь мне перлы из кладези китайской мудрости.
– Я китаец, поэтому мне приходится высасывать мудрость из пальца, – с ухмылкой ответил Хань-Цзы. – Эндер, приезжай ко мне! Китай – прекрасная страна. В Китае разнообразия больше, чем во всем остальном мире.
– Если смогу, приеду, – ответил Эндер.
Он не стал указывать своему бывшему взводному на тот факт, что в Китае полно людей и что смесь хорошего и плохого, сильного и слабого, храброго и трусливого обречена присутствовать примерно в той же пропорции, в какой существует в любой стране, культуре, цивилизации… и даже в отдельной деревне, в доме, в сердце каждого человека.
– О, еще как сможешь! – заявил Хань-Цзы. – Ты привел человечество к победе, это знают все. Ты можешь делать все, что захочешь!
«Но только не лететь домой», – подумал Эндер. А вслух ответил:
– Я не знаю своих родителей.
Ему хотелось произнести эти слова шутливо, в том же тоне, с которым говорил Хана-Цып, но в эти дни все шло наперекосяк. Может, поселившаяся в душе угрюмость соответственно окрашивала все его слова – хотя сам он этого не слышал? Или дело в Хань-Цзы, который не сумел понять шутку Эндера. Может, он и остальные дети еще слишком хорошо помнят, что происходило с Эндером ближе к концу войны, когда они всерьез опасались за его рассудок. Эндер знал, что рассудок его в норме, и в определенном смысле он его как раз осваивал. Глубоко понимающий, обладающий цельной душой, безжалостно сострадательный мужчина, способный полюбить
– Родители! – безрадостно сказал Хань-Цзы. – Знаешь, а мой старик сидит в тюряге. Или, может, уже вышел. Он заставил меня смухлевать на экзамене, чтобы я точно сюда попал.
– Тебе вовсе не нужно было мухлевать, – ответил Эндер. – Ты настоящий боец.
– Но моему отцу нужно было, чтобы я его послушался. Если бы я поступил сам, от этого не было бы никакой пользы. Именно так он ощущает свою значимость. Теперь я это понимаю. И планирую стать отцом получше, чем он. Я – хороший родитель!
Эндер рассмеялся и обнял его, а затем они попрощались. Но разговор ему запомнился, он понял, что Хана-Цып воспользуется полученными навыками и станет отличным отцом. И многое из того, что он усвоил в Боевой школе и здесь, в Командной школе, очевидно, послужит ему на пользу. Терпение, абсолютный самоконтроль, изучение возможностей подчиненных, что позволяет компенсировать недостатки обучения.
«А я – чему обучен я? Я – глава племени, – подумал Эндер. – Вождь. И мне всецело доверяют действовать в общих интересах. Но это доверие означает, что именно мне решать, кому жить, а кому умирать. Судья, палач, генерал, бог. Вот чему я обучен. И обучен хорошо – я себя показал. А сейчас я просматриваю в Сети список вакансий и не могу найти ни одной подходящей мне, ни единой, которой бы я подходил. Никому не требуются племенные вожди, ни в одной деревне нет вакансии короля, ни одна из религий не ищет воина-пророка».
Официально предполагалось, что Эндеру ничего не известно о ходе слушаний по делу бывшего полковника Хайрама Граффа в военном трибунале. Считалось, что Эндер слишком юн и чересчур вовлечен в это дело лично, и потому после нескольких утомительных тестов психологи заявили: душевное состояние Эндера слишком хрупко, чтобы предъявлять ему последствия, которые повлекли за собой его действия.
Ну да,
Но ведь именно в этом и состоит суть разбирательств, ведь так? Действовали ли Графф и другие официальные лица – но преимущественно персонально Графф – должным образом, когда использовали детей, отданных на их попечение? Все было очень серьезно, и по тому, как взрослые офицеры умолкали или отворачивались, когда Эндер входил в помещение, он совершенно резонно заключил, что какие-то из его прошлых действий повлекли скверные последствия.
Перед самым началом слушаний он пришел к Мэйзеру и выложил ему свои предположения о происходящем.
– Думаю, полковника Граффа вызвали в суд, потому что его считают ответственным за то, что я натворил. Правда, сомневаюсь, что дело в уничтожении планеты жукеров и убийстве целой разумной расы: это было сделано с всеобщего одобрения.
Мэйзер понимающе кивнул, но ничего не сказал – обычное дело, насколько Эндер его знал.
– Значит, дело в чем-то другом, – сказал Эндер. – На ум приходят только два моих поступка, за допущение которых человека можно отдать под суд. Первый – драка в Боевой школе. Парень – постарше и крупнее – зажал меня в углу душевой. Угрожал избить так, чтобы я перестал быть таким умным. С ним была его шайка. Я высмеял его трусость, чтобы вынудить драться один на один, а затем одним ударом сбил его с ног.
– Даже так, – сказал Мэйзер.
– Бонзо Мадрид. Bonito de Madrid. Думаю, он умер.
– Вот как?
– На следующий день меня выперли из Боевой школы. И никогда о нем не говорили. Я понял так, что серьезно его изувечил. Теперь думаю, что он умер. Такого рода дела разбирают в военном трибунале, разве нет? Им нужно объяснить родителям Бонзо, почему погиб их сын.
– Интересные размышления, – сказал Мэйзер. Все эти обтекаемые фразы он ронял и когда собеседник был прав, и когда он ошибался, так что Эндер и не пытался их интерпретировать. – Это все?
– Есть правительства и политики, которым хотелось бы меня дискредитировать. Есть целое движение за то, чтобы я не возвращался на Землю. Я читаю сетевые новости. Знаю, что обо мне говорят. Я буду лишь мячиком в политическом футболе – целью для киллеров или ценным активом, которым моя страна воспользуется для завоевания всей планеты. И тому подобная чепуха. Так что я думаю – есть и те, кто намерен использовать военный трибунал над Граффом как способ опубликовать такую информацию обо мне, которая в иных обстоятельствах была бы закрыта. Информацию, которая выставит меня монстром.
– Сама мысль, что разбирательство с Граффом связано с тобой, слишком смахивает на паранойю.
– И это делает еще более удобным то, что я застрял в этом долбаном бункере, – заметил Эндер.
– Ты же понимаешь, я не могу ничего тебе рассказать, – произнес Мэйзер.
– Вам и не нужно мне ничего рассказывать, – сказал Эндер. – Я думаю, что есть еще один мальчик. Много лет назад, я тогда был совсем маленький. А он – вряд ли намного старше меня. Но с ним была его банда. Его я тоже уговорил сражаться без них – лично, один на один. Так же как и Бонзо. Тогда я не умел драться, не знал, как надо. Все, что мог, – разозлиться на него изо всех сил. Причинить такую боль, чтобы он никогда не посмел снова ко мне цепляться. Чтобы его банда тоже оставила меня в покое. Мне пришлось взбеситься, чтобы они испугались моего бешенства. Так что думаю, тот случай тоже будет частью разбирательств.
– Ты настолько погружен в себя, что это даже забавно, – ты совершенно искренне видишь себя центром вселенной.
– Я вижу себя среди интересов военного трибунала, – поправил Эндер. – Это точно касается меня, иначе никто не стал бы так целенаправленно скрывать от меня информацию. Отсутствие информации – само по себе информация.
– Вы, детишки, такие вумные, – сказал Мэйзер.
В голосе старика было столько сарказма, что Эндер улыбнулся.
– Стилсон тоже мертв, правда?
На самом деле это даже не прозвучало как вопрос.
– Эндер, не все из тех, с кем ты дерешься, умирают.
Но после этих слов наступило молчание, в котором Эндеру почудилось колебание. И тогда он узнал это наверняка. Каждый, с кем он дрался –
– Знаешь, я все время о них думаю, – негромко произнес Эндер. – Думаю о том, что у них никогда не будет детей. Ведь жизнь – она в этом и заключается, так? Способность размножаться. Даже бездетные люди – их тела продолжают производить новые клетки. Продолжают размножаться. Но для Бонзо и Стилсона все кончено. Они прожили слишком недолго, чтобы размножиться. Их линия обрезана. Я стал для них природой, хищником с окровавленной пастью. Я вынес вердикт о том, что они не нужны, не приспособлены.
Даже произнося эти слова, Эндер знал, что ведет нечестную игру. Мэйзеру было приказано не обсуждать с ним эти вопросы и, даже если Эндер все верно угадает, не
– Вам не обязательно отвечать, – сказал Эндер. – Честно, я совсем не в такой депрессии, как кажется. Знаете, я же себя не виню.
Мэйзер моргнул.
– Нет, я не психопат, – пояснил Эндер. – Я сожалею об их смерти. Я знаю, что в ответе за то, что убил Стилсона, и Бонзо, и всех жукеров во Вселенной. Но винить нужно не меня. Я не цеплялся ни к Стилсону, ни к Бонзо. Они сами пришли ко мне с угрозами. Угрожали мне так, что я поверил. Расскажите это там, в трибунале. Или проиграйте запись этого разговора – не сомневаюсь, вы его записываете. Мои намерения заключались не в том, чтобы их убить, а в том, чтобы раз и навсегда положить конец попыткам избить меня. И единственным выходом было действовать жестоко. Сожалею, что они умерли от побоев. Если бы я мог, я бы это исправил. Но у меня не было навыков бить достаточно сильно, чтобы они больше не лезли, и в то же время так, чтобы они не умерли. Или не стали инвалидами, если дело в этом. Если у них отшибло ум или они изувечены – я сделаю для них все, что только можно… Если только их семьи не предпочтут, чтобы я держался подальше. Не хочу причинять им еще больший вред.
Но вот какая штука, Мэйзер Рэкхем: я знал, что делаю. И просто нелепо судить за это Хайрама Граффа. Что касается Стилсона, Графф понятия не имел о том, что я думал. Он не мог знать, что я сделаю. Знал один только я. И я намеренно причинил Стилсону боль – намеренно избил его как только мог. Тут нет вины Граффа. Вина лежит на Стилсоне. Если бы он оставил меня в покое… а я давал ему все шансы на то, чтобы он от меня отстал! Я умолял его оставить меня в покое. Послушай он меня, он был бы сейчас жив. Он сделал выбор. И то, что он думал, что я слабее и не смогу себя защитить… это не снимает с него вины. Он выбрал драку именно потому, что думал – обойдется без последствий. Вот только последствия наступили.
Мэйзер кашлянул. И сказал:
– По-моему, сказано уже достаточно.
– Но что касается Бонзо, Графф пошел на ужасный риск. А что, если бы Бонзо и его дружки меня покалечили? Что, если бы я умер? Или у меня отшибло мозги? Или я просто стал бы пугливым и нерешительным? Он потерял бы оружие, которое готовил. Боб победил бы в войне и без меня, но Графф не мог этого знать. И риск был огромен. Потому что еще Графф знал: если я выйду из столкновения с Бонзо живым – победителем, – тогда я поверю в себя. В свою способность победить в любых обстоятельствах. Игра не давала мне такой веры, ведь это всего лишь игра. Бонзо показал мне: я могу одерживать победы в реальной жизни. Если пойму противника. Мэйзер, вы же это понимаете.
– Даже если все, что ты здесь наговорил, – правда…
– Возьмите видео, пусть оно будет доказательством. Или, если каким-то чудом никто наш разговор не записывает, выступите от моего имени. Пусть они – судьи трибунала – знают, что Графф действовал правильно. Я злился на него за то, что он так со мной поступил. Думаю, я до сих пор на него зол. Но, будь я на его месте, я бы действовал так же. Все это делалось для победы в войне. Люди на войне гибнут. Ты ведешь солдат в бой, зная, что некоторым вернуться не суждено. Но Графф – он не посылал Бонзо! Бонзо добровольно вызвался на задание, которое сам себе придумал, – напасть на меня, чтобы мы все узнали: я никогда не позволю себе потерпеть поражение, никогда. Бонзо был добровольцем. Точно так же жукеры добровольно прилетели к нам, чтобы истребить человечество. Если бы они оставили нас в покое, нам не пришлось бы делать им больно. Трибунал должен это понять. Боевая школа была создана, чтобы создать меня. Именно меня весь мир
– Ну, ты закончил? – спросил Мэйзер.
– А что, у вас пленка на исходе?
Мэйзер поднялся и вышел из комнаты.
Вернувшись, он ни слова ни проронил об этом разговоре. Но теперь Эндеру было позволено разгуливать где угодно. От него больше ничего не пытались скрыть. Теперь у него был доступ к тексту обвинения против Граффа.
Эндер был прав по всем пунктам.
Также Эндер понял, что Граффа не станут преследовать – тюрьма ему не грозила. Трибунал был созван лишь для того, чтобы навредить Эндеру, сделать невозможным для Америки привлечение его в качестве военачальника. Да, Эндер был героем, но теперь он официально становился довольно-таки пугающим ребенком. Военный суд навсегда закрепит этот образ в глазах публики. Люди могли бы сплотиться вокруг спасителя человечества. Но – ребенок-монстр, убивший других детей? Даже если это была самозащита, все это слишком ужасно. Политическое будущее Эндера на Земле было сведено к нулю.
Эндер отслеживал, как комментатор с псевдонимом Демосфен реагировал на новости, приходящие из зала суда. Месяц за месяцем – с того момента, как стало ясно, что Эндера не собираются немедленно отправлять на Землю, – знаменитый американский шовинист будоражил Сеть призывами «вернуть героя домой». Даже теперь, когда смерти, причиненные Эндером, свидетельствовали против Граффа в суде, Демосфен продолжал твердить, что Эндер – «оружие, принадлежащее американскому народу».
Это практически гарантировало: ни один человек из любого другого государства не станет мириться с тем, что такое оружие попадет в руки американцев.
Поначалу Эндер решил, что Демосфен – круглый идиот, действующий топорно и необдуманно. Затем до него дошло, что высказывания Демосфена могут быть целенаправленным тормошением оппозиции, поскольку последнее, что хотелось бы Демосфену, – соперничество на американском политическом олимпе.
Нет, правда – действительно ли этот человек столь хитер? Эндер внимательно изучил его статьи – а чем еще заняться? – и разглядел в них неприкрытый намек на свое поражение. Демосфен изъяснялся красноречиво, но всегда подталкивал читателя чуть-чуть сильнее, чем нужно. Достаточно, чтобы зажечь сопротивление – и внутри Америки, и снаружи. Подспудно дискредитируя каждый свой аргумент.
Намеренно ли?
Возможно, что нет. Эндер знал историю руководителей – в особенности историю настоящего Демосфена. Красноречие отнюдь не означает разумность или глубину анализа. Ревностные приверженцы той или иной стороны зачастую вели себя словно обреченные на провал, поскольку ожидали, что остальные узреют их правоту, если они достаточно ясно выскажутся. В результате они каждый раз раскрывали свои карты и не могли понять, почему все объединяются против них.
Эндер наблюдал, как в Сети разворачиваются споры, смотрел, как организуются команды и как «умеренные» под предводительством Локка раз за разом извлекают пользу из подстрекательств Демосфена.
И сейчас, продолжая баламутить общество в поддержку Эндера, именно Демосфен фактически наносил Эндеру наибольший вред. В глазах всех тех, кто опасался влияния Демосфена, – то есть для всего мира за границами Америки – Эндер был не героем, а монстром. Вернуть его домой, чтобы он возглавил ястребов Америки в неоимпериалистическом угаре? Позволить ему стать американским Александром Македонским, Чингисханом, Адольфом Гитлером, завоевывающим мир или заставляющим весь мир объединиться против него в жестокой войне?
По счастью, Эндер отнюдь не жаждал становиться завоевателем. А потому потеря шанса на попытку им стать нисколько его не задевала.
Тем не менее ему хотелось бы получить шанс объяснить Демосфену кое-что.
Хотя… Вряд ли этот человек согласился бы остаться в комнате с героем-убийцей один на один.
Мэйзер никогда не обсуждал с Эндером сам процесс, но о Граффе они говорили.
– Хайрам Графф – законченный бюрократ, – однажды сказал Мэйзер. – Он всегда продумывает на десять ходов дальше остальных. Притом не важно, какую должность он занимает. В своих целях, чтобы обеспечить интересы – как он их понимает – человечества, он способен использовать кого угодно. И не важно, выше они его, или ниже, или вообще незнакомцы, с которыми он никогда не встречался.
– Рад, что Графф использует свои способности во благо.
– Не знаю, во благо ли, – заметил Мэйзер. – Он использует их в целях, которые считает благими. Но не уверен, насколько он хорош в том, чтобы знать – что есть благо.
– На занятиях по философии мы, по-моему, все же сошлись на том, что благо, «хорошо» – бесконечно рекурсивный термин: все определения в конечном счете сводятся к нему же. «Хорошо» хорошо потому, что оно лучше плохого… хотя, в сущности, причина, по которой лучше быть хорошим, чем плохим, зависит от того, как определить это самое «хорошо»… Ну и так далее.
– Надо же, чему современный флот учит своих адмиралов.
– Вы тоже адмирал, и посмотрите – кем стали вы.
– Наставником дерзкого пацаненка, спасшего человечество, но ничего не делающего руками.
– Иногда мне хочется быть дерзким, – признался Эндер. – Я об этом мечтаю – о том, чтобы восстать против власти. Но даже когда я настроен на это совсем решительно, я все равно не могу избавиться от ответственности. Люди на меня полагаются, вот что меня контролирует и удерживает.
– Значит, у тебя нет никаких амбиций, только долг? – спросил Мэйзер.
– У меня и долга-то сейчас нет. Поэтому я завидую полковнику… мистеру Граффу. Всем этим планам. Целям. Задаюсь вопросом: что он планирует для меня?
– Ты так уверен, что он что-то планирует? Планирует для тебя, я имею в виду?
– Может, и нет, – ответил Эндер. – Он потратил уйму усилий на то, чтобы заточить этот инструмент. Но теперь, когда инструмент никогда больше не потребуется, мистер Графф, пожалуй, может отложить меня в сторону и никогда обо мне не вспоминать. Пусть ржавеет.
– Может, и так, – сказал Мэйзер. – Такую возможность не следует отбрасывать. Графф, он… он совсем не сахар.
Поделиться книгой: