Толкование на Евангелие от Иоанна

3. Итак, сказал я, если бы иудеи в одно время и услышали беседу и увидели Самого (Христа), то, может быть, посмеялись бы свидетельству Иоанна. Но как они уже много слышали о Христе, прежде Его явления, и тем, что было говорено о Нем, было возбуждено их внимание, то с ними случилось противное: они уже не отвергли учение, судя по виду Того, о Ком свидетельствовал Иоанн, но, веря уже сказанному, признали Его славным еще более Иоанна. Выражение: Грядый по мне значит: имеющий проповедать после меня, а не имеющий быть после меня. Это обозначается и у Матфея словами: по мне грядет муж (см.: Мф. 3, 11), относящимися не к рождению Его от Марии, но к пришествию на проповедь. Если бы говорено было о рождении, то сказано было бы не: грядет, а: пришел, – потому что Христос уже родился в то время, как Иоанн говорил это. А что значит: предо мною бысть? Что он славнее, досточтимее меня. «Не думайте, что я больше Его, потому только что я прежде Его пришел проповедовать; я гораздо меньше Его и так меньше, что не достоин быть в числе рабов Его». Таким образом слова: предо мною бысть означают то же, что выражает иначе Марк, говоря: недостоин разрешити ремень сапогу его. А что слова: предо мною бысть сказаны не о происхождении Его, очевидно из прибавления. Если бы Иоанн хотел сказать о происхождении, то прибавление: яко первее мене бе – было бы излишним. Да и кто столько глуп и бессмыслен, что не поймет, что прежде его бывший есть первее его? Если же в этом изречении разумеется предвечное бытие, то оно значит не другое что-либо, как и слова: по мне Грядый, предо мною бысть. Но в таком случае это было бы сказано нерассудительно и напрасно была бы приложена такая причина. Если бы он это хотел показать, то ему надлежало бы сказать: по мне Грядый первее мене бе, яко предо мною бысть. Кто произошел прежде, о том, по этой причине, справедливо можно сказать, что он первее другого; а если один только первее другого, это еще не причина, что тот произошел прежде этого. А что мы теперь говорим, то имеет свое твердое основание. Вы все, конечно, знаете, что мысли неясные имеют всегда нужду в доказательствах, а не мысли ясные. Если бы речь была о существовании, то не было бы непонятно, что прежде происшедший и должен быть первым; но так как Иоанн говорит о достоинстве, то справедливо и занимается решением представляющегося недоумения. И вероятно, многие недоумевали, отчего и на каком основании пришедший после стал напереди, то есть оказался более досточтимым? На такой вопрос он немедленно представляет причину; а причина та, что Христос по бытию первее его (Иоанна). «Не по какому-либо преуспеянию, – говорит он, – Христос меня, прежде Его пришедшего, оставил позади Себя и Сам стал напреди: Он первее меня, хотя и после меня приходит». Но, скажешь ты, если это говорено было о явлении (Христа) людям и о последующем прославлении Его между ними, то каким образом о том, что еще не пришло к концу, он говорит как уже о бывшем? Он не сказал: будет, но: бысть[18]. Но это удревних пророков было в обычае, чтобы то есть о будущих событиях говорить так, как бы уже о совершившихся. Так Исайя, говоря об умерщвлении Его, не сказал, что Он как овча на заколение веден будет, – в будущем времени, – но: яко овча на заколение ведеся (Ис. 53, 7). Он в то время еще не воплотился; а Пророк говорит о будущем событии, как уже сбывшемся. И Давид, назнаменуя Крест, не сказал: «ископают руце мои и нози мои», но: ископаша руце Мои и нозе Мои. И: разделиша ризы Моя, и о одежди Моейметаша жребий (см.: Пс. 21, 17, 19). Говоря и о предателе, который еще не родился, он так выражается: ядый хлебы Моя, возвеличи на Мя запинание (Пс. 40, 10). Подобным образом он говорит и о том, что произошло на кресте: дата в снедь Мою желчь, и в жажду Мою напоиша Мя оцта (Пс. 68, 22).

4. Хотите ли, чтобы мы продолжали дальше, или довольно и этого? Я так думаю. Правда, мы этого участка не разработали по всей ширине его, зато проникли в глубину его, а в этом труда не меньше; притом же мы и опасаемся, чтобы, задержав вас свыше меры, не ослабить в вас ревности. Итак, окончим слово надлежащим образом. А каким надлежащим образом? Славословием, подобающим Богу. Но Богу подобает славословие не на словах только, а гораздо более на самих делах. Тако да просветится, сказано, свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела и прославят Отца вашего, Иже на небесех (Мф. 5, 16). И подлинно, возлюбленный, нет ничего светоноснее доброго образа жизни. Выражая это, и говорит один из мудрых: путие праведных подобие свету светятся (Притч. 4, 18). Они не только светят самим тем, которые возжигают свет в делах своих, но и руководят на правый путь ближних их. Возлием же елей в эти светильники, чтобы огонь поднялся выше и чтобы свет явился в изобилии. Елей этот имеет не только ныне много силы, но, когда еще жертвы были в употреблении, он много превосходил силу их. Милости (έλεον), сказано, хощу, а не жертвы (Ос. 6, 6; Мф. 9, 13)[19]; и совершенно справедливо. Тот жертвенник – бездушный; а этот – одушевленный[20]. Там все, положенное на жертвеннике, делается добычею огня, обращается в пепел, разрешается в золу и пыль, и дым рассеивается в воздухе; здесь нет ничего такого, и плоды здесь другие. Это показывает и Павел. Говоря о богатстве любви к бедным у коринфян, он писал: яко работа сего служения не токмо есть исполняющая лишения святых, но и избыточествующая многими благодаренми Богови. И потом: славяще Бога о покорении исповедания вашего в благовествовании Христове, и о простоте сообщения к ним и ко всем, и о тех молитве о вас, возжелающих вас (2 Кор. 9, 12–14).

Видишь ли, какая любовь к бедным разрешается в благодарение и хвалу Богу, в усердные молитвы и в пламеннейшую любовь получивших благодеяние? Будем же, возлюбленные, приносить жертвы, будем приносить на этих жертвенниках каждый день. Жертвы эти важнее и молитв, и постов, и многих других дел, только бы были (приносимы) от прибытка праведного и таких же трудов, и чисты от всякого любостяжания, хищения и насилия. Такие-то приношения приемлет Бог, а другие – противоположные – отвергает и ненавидит. Он не хочет, чтобы мы Его чтили жертвами чужих несчастий. Такие жертвы нечисты и непотребны и скорее прогневали бы, чем умилостивили Бога. Поэтому должно прилагать все старание к тому, чтобы под видом служения не оскорбить Того, Кого мы хотим почтить. Если Каин, принесши (Богу) худшее, что у него было, и в этом не оказав неправды никому другому, подвергся крайнему наказанию, то не понесем ли мы наказания еще более тяжкого, когда принесем что-либо от хищения и любостяжания? Поэтому Бог и явил нам этот вид заповеди[21], чтобы мы миловали, а не истязали сорабов. А кто берет принадлежащее другим и передает еще другому, тот не милует, а обижает и оказывает крайнюю несправедливость. Как камень не производит из себя елея, так и жестокосердие – человеколюбия. Милостыня, имеющая такой корень, еще не есть милосердие. Поэтому я убеждаю вас – обращать внимание не на то только, чтобы подавать нуждающимся, а и на то, чтобы это подаяние не было хищением у других, так как единому молящуся, а другому проклинающу, коего глас услышит Владыка? (Сир. 34, 24). Если мы так тщательно будем вести себя, то, по благодати Божией, сможем сподобиться и от Бога великого человеколюбия, помилования и прощения во всем, в чем согрешили в продолжение этого долгого времени, – и избежать реки огненной, от которой да будем исхищены все мы и достигнем Царства Небесного, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым Отцу со Святым Духом слава во веки веков. Аминь.

Беседа XIV

И от исполнения Его мы вси прияхом и благодать воз благодать (1, 16)

Изъяснение 1, 16. О том, что мы получили от полноты Иисуса Христа. – Различие между ветхим и новым законом. – Значение слов: «благодать возблагодать». – Бог всегда предваряет нас своими благодеяниями. – Прообразы ветхого завета получили свое исполнение в новом. – Объяснение некоторых из этих прообразов. – В публичных состязаниях поощряют к состязанию не тех, которые потерпели поражение, а только мужественных бойцов. – Напротив, в подвигах духовных поощряют и одушевляют одинаково и тех и других, потому что те, кто потерпели поражение, могут оправиться и еще одержать победу. – Горечь лекарств никого не должна приводить в уныние: польза их обнаружится впоследствии. – Как грешники, так и праведники – все нуждаются в лекарствах, исправлениях и добрых назиданиях.

1. Недавно мы говорили, что Иоанн, – разрешая недоумение тех, которые стали бы сами с собою рассуждать, почему Христос, пришедши на проповедь после Иоанна, стал первее и славнее его, – присовокупляет: яко первее мене бе. Это – одна причина. Но евангелист представляет и другую, которая ныне высказана (в Евангелии). Какую же? От исполнения Его, говорит он, мы еси прияхом и благодать воз благодать. Затем приводит еще иную причину. Какую? Яко закон Моисеом дан бысть, благодать же и истина Иисус Христом бысть (ст. 17). Но что же значат, скажешь ты, слова: и от исполнения Его мы еси прияхом? К этому и надобно теперь обратить слово. У Него, говорит евангелист, не заимствованный дар; но Он есть самый источник, самый корень всех благ, – самосущая жизнь, самобытный свет, самосовершенная истина. Он не удерживает обилия благ в Себе Самом, но изливает его на всех других и, изливая, с лихвой Сам пребывает всегда полным; ущедряя других, Сам ни в чем не умаляется; всегда источая и всем сообщая эти блага, остается в том же совершенстве. А что имею я в себе (говорит Иоанн), это заимствованное, так как я получил от другого, – это нечто малое из всего и как бы скудная капля пред невыразимой пучиной и безбрежным морем. Лучше же сказать – и это подобие не может изобразить того, что мы усиливаемся высказать. Отдели от моря каплю, – и море тем самым уменьшится, хотя уменьшение и не заметно. Но о том источнике нельзя этого сказать: сколько бы ни исчерпывали его, он нисколько не уменьшается. Итак, нужно перейти к некоторому другому подобию; и оно, конечно, будет слабо и не может изъяснить нам того, чего мы доискиваемся, но, по крайней мере, ближе первого приведет нас к предположенной мысли. Представим себе источник огня, – и вот от него возжигается тысяча, две, три и больше светильников. Не остается ли огонь в одной и той же полноте и после того, как сообщит свою силу столь многим светильникам? Это известно каждому. Если же в телах делимых и чрез отнятие (частиц) уменьшаемых находится нечто такое, что и после сообщения своих сил другим телам нисколько не уменьшается, то гораздо в высшей степени это должно быть в силе бестелесной и бессмертной. Если воспринимаемое здесь[22] есть и сущность и тело, и делится и не делится, то, когда речь идет о силе, и притом силе, исходящей от бестелесной сущности, гораздо более несомненно то, что она не подвержена ничему такому. Потому-то и говорит Иоанн: и от исполнения Его мы еси прияхом, – и свое свидетельство соединяет со свидетельством Крестителя. Слова: и от исполнения Его мы еси прияхом принадлежат не Предтече, а ученику (Христову). Слова же эти значат вот что: не думайте, что мы, как люди, много времени обращавшиеся с Ним и разделявшие с Ним трапезу, свидетельствуем только из благодарности. Вот и Иоанн, человек, даже не видевший Его прежде и не обращавшийся с Ним, а видевший его вместе с другими только в то время, когда крестил, – и он воззвал: первее мене бе, сказав этим всё. Между тем все мы – двенадцать, триста, пятьсот, три, пять тысяч и десятки тысяч иудеев, все вообще множество верующих и тогдашнего, и настоящего, и будущего времени, от исполнения Его получили. Что же получили? Благодать воз благодать. Какую же благодать вместо какой благодати?[23] Новую вместо древней. Подобно тому, как была правда и правда (по правде законней, сказано, быв непорочен – Флп. 3, 6), – вера и вера (от веры в веру – Рим. 1, 17), – усыновление и усыновление (ихже всыновление, сказано, – Рим. 9, 4), – слава и слава (аще бо престающее, славою много паче пребывающее в славе – 2 Кор. 3, 11), – закон и закон (закон, сказано, духа жизни свободил мя- см.: Рим. 8, 2), – служение и служение (ихже служение, сказано, – см.: 2 Кор. 3, 7, 8, и в другом месте: духом Богу служим – Флп. 3, 3), – завет и завет (и завещаю им завет нов, не по завету, егоже завещах отцем их – см.: Иер. 31, 31, 32), – освящение и освящение, крещение и крещение, жертва и жертва, храм и храм, обрезание и обрезание, – так есть благодать и благодать. Но здесь одно – образы, а другое – истина; и то и другое есть только нечто соименное, а не однозначущее. И на снимках и на изображениях называется человеком написанный и черными красками и белыми, точно так же, как и имеющий свой естественный цвет. И статуи, будет ли статуя золотая или глиняная, равно называются статуями. Но иное – образ, а иное – истина.

2. Итак, по сходству имен не заключай о тождестве вещей, так же как и о разности их. Если был образ, то он не был чужд истины; только если он заключал в себе тень, то был ниже истины. Какое же различие между всеми указанными понятиями? Хотите ли, мы займемся истолкованием одного или двух высказанных понятий? Таким образом будут понятны для вас и прочие, и все мы увидим, что одни из них были уроками для детей, а другие – для людей возмужавших и крепких; что одни были законоположены только для людей, другие – как бы для Ангелов. С чего же нам начать? Хотите ли, с самого усыновления? Итак, какое различие между усыновлением ветхозаветным и новозаветным? То было честию на словах, а это на самом деле. О том сказано: аз рех, бози есте, и сынове Вышняго еси (Пс. 81, 6); об этом: от Бога родишася (Ин. 1, 13). Как и каким образом? Банею пакибытия и обновления Духа Святаго (Тит. 3, 5). Те, и с именем сынов, имели в себе духа работы, – почтены были этим названием, оставаясь рабами; мы, соделавшись свободными, получили эту почесть не по имени только, а на самом деле. На это указывая, Павел говорил: не приясте бо духа работы паки в боязнь, но приясте Духа сыноположения, о Немже вопием: Авва, Отче (Рим. 8, 15). Как рожденные свыше и, так сказать, воссозданные, мы потому и названы сынами. А если бы кто хотел дознать образ освящения ветхозаветный и новозаветный, то опять и здесь увидит много разности. Древние назывались этим именем (святых), когда не служили идолам, не творили блуда, не прелюбодействовали; а мы делаемся святыми не только чрез воздержание от тех (пороков), но и чрез приобретение высших совершенств. И сначала мы получаем этот дар от самого наития Святого Духа; а потом и чрез собственную жизнь, которая гораздо выше иудейской. А что эти слова – не самохвальство, послушай, что сказано тем: не волхвуйте, не очищайте чад своих, так как вы народ святой (см.: Втор. 18, 10, 13). Таким образом, у них святость состояла в удалении от обычаев языческих; а у нас не так, но да будет свята, сказано, и телом и духом (1 Кор. 7, 34). Мир имейте и святыню со всеми, ихже кроме никтоже узрит Господа (Евр. 12, 14). И: творяще святыню в страсе Божии (2 Кор. 7, 1). Слово: святой не о всех, к кому прилагается, выражает одну и ту же мысль. Называется святым и Бог, но не так, как мы. Смотри, что говорит Пророк, услышав глас, исходящий от Серафимов: о, окаянный аз, яко человек сый и нечистыя устне имый, посреде людей нечистыя устне имущих аз живу (см.: Ис. 6, 5), – а Пророк был свят и чист. Но если судить о святости нашей по образцу Горней, то мы оказываемся нечистыми. Святы и Ангелы и Архангелы, святы также Серафимы и Херувимы; но есть опять разность в святости между нами и Высшими Силами. Я мог бы проследить и все прочие понятия, но вижу, что слово становится слишком продолжительным. Поэтому, оставив дальнейшее исследование, мы предоставляем вам самим рассудить об остальных предметах: вы можете дома, сличив их, понять различие между ними и подобным образом проследить все прочее. Даждь, сказано, премудрому вину, и премудрейший будет (Притч. 9, 9). Таким образом, начатое нами окончите вы. А нам нужно возвратиться к прежнему порядку слова.

Сказав: от исполнения Его мы еси прияхом, евангелист присовокупляет: благодать возблагодать, – и тем показывает, что и иудеи спасаются благодатию. «Не ради умножения вашего, – говорит (Бог), – но ради отцев ваших Я избрал вас». А если они избраны Богом не за свои заслуги, то явно, что получили эту почесть по благодати. Да и мы все спасены благодатию, – только не так, как они, не в той же, а гораздо важнейшей и возвышеннейшей степени. Таким образом, и благодать у нас не такова. Нам даровано не только оставление грехов (это у нас обще с ними: еси бо согрешиша – Рим. 3, 23), но и оправдание, и освящение, и усыновление, и благодать Духа, несравненно более светоносная и изобильная. Чрез эту благодать мы соделались любезными Богу уже не как рабы, но как сыны и друга. Потому и сказано: благодать возблагодать. И подзаконное Домостроительство было делом благодати, да и самое происхождение наше из небытия; не за какие-либо предшествующие заслуги мы получили это воздаяние, – как это могло быть, когда нас совсем и не было? – но так было потому, что Бог во всяком случае предваряет нас Своими благодеяниями. И не только наше происхождение из небытия, но и немедленное, после происхождения, научение тому, что должно делать и чего не делать, вложение закона этого в самую природу нашу, внедрение в нас неподкупного судилища совести – все это есть дело величайшей благодати и неизреченного человеколюбия. Дело благодати также – после повреждения этого закона возобновление его чрез закон писаный. Преступившим заповедь, однажды данную, следовало бы подвергнуться наказаниям и мучениям. Но этого не сделано; а (последовало) снова исправление и даровано прощение не по праву, но по милости и благодати. А что – по милости и благодати, об этом послушай, как говорит Давид: творяй милостыни Господь и судьбу всем обидимым. Сказа пути своя Моисеови, сыном Израилевым хотения Своя (Пс. 102, 6–7). И в другом месте: благ и прав Господь, сего ради законоположит согрешающим на пути (Пс. 24, 8).

3. Итак, получение закона есть дело милости, сострадания и благодати. Поэтому евангелист, сказав: благодать возблагодать, еще сильнее доказывает величие даров, когда присовокупляет следующие слова: яко закон Моисеом дан бысть, благодать же и истина Иисус Христом бысть. Видите ли, как Иоанн Креститель и ученик (Христов) мало-помалу и незаметно возводят слушателей к самому возвышенному разумению, приготовив их к тому сначала более простыми мыслями. Креститель, сравнив с собою Того, Кто без сравнения превосходит всех, таким образом показывает Его превосходство, и для того говорит: иже предо мною бысть, и потом присовокупляет: яко первее мене бе. А евангелист выражает гораздо больше того (Крестителя), впрочем, все еще ниже достоинства Сына Единородного; евангелист делает сравнение не с Иоанном, но с тем, кто был в большем уважении у иудеев, разумею Моисея. Яко закон, говорит, Моисеом дан бысть, благодать же и истина Иисус Христом бысть. Но заметь благоразумие. Он сличает не лица, а дела. А как скоро показано превосходство дел одного пред другим, то и неблагодарные по необходимости должны были принять такое учение и внушение о Христе. Когда свидетельствуют самые дела – такие, в которых нимало нельзя подозревать ни пристрастия, ни вражды к кому бы то ни было, то представляется доказательство неопровержимое и для людей неблагомыслящих. Дела эти оказываются такими, как расположили их сами виновники. Поэтому-то свидетельство таких дел есть самое несомненное. Посмотри также, какое, доступное даже для людей слабых, евангелист делает сравнение. Он не изображает на словах превосходства (благодати пред законом), а только в самых наименованиях показывает различие их, противопоставляя закону – благодать и истину, и словам: дан бысть – слово: бысть. Аразличие большое между тем и другим. Дан бысть – это выражение относится к служителю, принявшему закон от другого и предавшему тем, кому поведено было дать; а: бысть благодать и истина – это изображает Царя, властию Своею отпускающего все согрешения и раздающего Свои дары. Поэтому (Господь) говорил: отпущаются тебе греси. Также: но даувесте, яко власть имать Сын Человеческий на земли отпущати грехи, глагола разслабленному: востани, и возми одр твой, и иди в дом твой (Мк. 2, 9, 10–11).

Видишь ли, как благодать чрез Него происходит? Заметь тоже и касательно истины. На благодать указывает и то обстоятельство, и событие с разбойником, и дар крещения, и благодать Духа, чрез Него подаваемая, и многое другое. А истину мы уразумеем яснее, если изучим образы. Домостроительство, имевшее совершиться в Новом Завете, предварительно предначертали образы, как преобразования; а Христос, с пришествием Своим, совершил его. Итак, рассмотрим вкратце некоторые образы, – проследить все образы в настоящее время и невозможно. Вы же, изучив некоторые, которые я представлю, по ним уразумеете и прочие. Итак, хотите ли, начнем с самых страданий? Что говорит преобразование? «Возьмите овча по домам и принесите в жертву, как повелел и законоположил Господь» (см.: Исх. гл. 12). Но Христос не так сделал; Он не повелевает этого, а Сам становится как овча, принося Отцу Себя Самого в жертву и приношение.

4. Посмотри еще, как образ дан был чрез Моисея, а истина совершилась чрез Иисуса Христа. Во время нападения амаликитян на евреев на горе Синайской были распростерты руки Моисея и поддерживаемы Аароном и Ором, которые стояли по ту и по другую сторону; а Христос Сам Собою держал Свои руки, распростертые на Кресте. Видишь ли, как дан был образ и как совершилась истина? Также закон говорил: проклят всяк, иже не пребудет во всем, написанном в книге сей (см.: Втор. 27, 26). А что говорит благодать? Приидите ко Мне еси труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы (Мф. 11, 28). И Павел: Христос ны искупил есть от клятвы законныя, быв по нас клятва (Тал. 3, 13). Итак, получив столь великую благодать и истину, не сделаемся, вследствие самой великости дара, беспечны. Чем большей мы удостоены почести, тем более должны быть и добродетельны. Кто, будучи немного облагодетельствован, немного оказывает и ревности в себе, тот не столь великого заслуживает и осуждения; но кто, будучи возведен на самую высшую степень почести, обнаруживает в себе свойства низкие и дела унизительные, тот заслужит гораздо большее наказание. Но не дай Бог – когда-либо предполагать это в вас. Мы уповаем о Господе, что вы воспарили душами вашими к Небесам, отрешились от земли и, будучи в мире, не преданы страстям мира. Однако ж и при такой уверенности мы не перестаем почасту внушать вам одно и то же. В телесной борьбе все зрители также убеждают (бойцов) не падать, не лежать простертыми ниц, но быть бодрыми и держаться на ногах; но тех, которые, несмотря на увещания, не могут встать, однажды навсегда лишают победы и, как неспособных к подвигам, с презрением оставляют в таком положении. Но здесь можно ожидать чего-нибудь хорошего не только от вас, бодрствующих, но и от падших, если только они захотят исправиться. Для того-то мы и делаем все, и умоляем, и докучаем, и укоряем, и хвалим, чтобы устроить ваше спасение. И вы потому не досадуйте на наши частые увещания к жизни добропорядочной. Мы говорим не как осуждающие ваше нерадение, но как имеющие самые добрые о вас надежды. Притом, что доселе было сказано и впредь будет сказано, то касается не вас только, а и нас, говорящих. И мы сами имеем нужду в таком же назидании, и хотя сами говорим, но ничто не препятствует обратить те же речи и к нам. Слово, встретив виновного в грехах, исправляет его; не причастного греху и свободного от него отводит от него еще далее. Ведь и мы не чисты от согрешений. Итак, врачевание одно для всех, и пособия врачебные предлагаются всем. Но излечение не одно у всех, а соразмеряется с произволением пользующихся им. Потому, кто пользуется врачевством как должно, тот получает облегчение от врачевания; а кто врачевства не прилагает к ране, тот усиливает в себе зло и обращает его к самым несчастным последствиям. Итак, не будем досадовать, когда нас врачуют, но лучше будем радоваться, хотя бы способ учения причинял нам горькие скорби, – потому что впоследствии он принесет самый сладкий плод. Все будем делать так, чтобы, чистыми от ран и язв, нанесенных душе уязвлением греха, перейти нам в век будущий, чтобы сподобиться лицезрения Христа и быть преданными не жестоким и мстительным силам, а тем, которые могут ввести нас в наследие небесное, уготованное любящим Его, – что и да получим все мы, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

Беседа XV

Бога никтоже виде нигдеже: Единородный Сын, сый в лоне Отчи, Той исповеда (1, 18)

Изъяснение 1, 18. Бога никто никогда не видел в Его сущности. – Иисус Христос вполне знает Отца, потому что пребывает в Его лоне. – Опровержение ариан и других еретиков, отвергавших Божество Иисуса Христа. – Иисус Христос открыл нам больше, чем пророки и Моисей. – Все христиане составляют одно тело. – Что служит величайшею связью их взаимной любви.

1. Бог хочет, чтобы мы не просто слушали имена и слова, находящиеся в Писании, но – с разумением. Поэтому блаженный Давид многие из своих псалмов надписал так: в разум, и говорил: открый очи мои, и уразумею чудеса от закона Твоего (Пс. 118, 18). После него сын его, заступивший его место, учит, что мудрости должно искать, как серебра, приобретать ее больше, чем золота. А Господь внушал иудеям испытывать Писания, и тем нас еще более побуждает к исследованию. Он не в том смысле говорил это, чтобы, только прочитав, можно было с первого раза понять Писание. Никто, конечно, не станет испытывать того, что находится вблизи и под рукою, а испытывают то, что остается в тени и может открыться только после долгого изыскания. Для того-то Писание называется и сокровищем сокровенным, чтобы побудить нас к испытанию его. А это внушается нам для того, чтобы приступали к словам Писания не просто как случилось, но с большою осмотрительностию, потому что кто станет слушать, что читается в нем, без рассуждения и все принимать буквально так, как сказано, тот может предполагать много нелепого о Боге. Он, пожалуй, допустит, что Бог есть и человек и что Он состоит из меди, что Он и гневлив и яростен и много других, еще более худых мыслей. Если же кто будет вникать в глубину смысла, то избежит всякой такой нелепости. Вот и в чтении, ныне нам предложенном, говорится, что Бог имеет лоно, а это свойственно телам; но никто не будет столько глуп, чтобы бестелесного почитать телом. Чтобы все это понять в смысле духовном, как должно, исследуем это место подробнее. Бога никтоже виде нигдеже. Каким путем евангелист пришел к этому? Показав великое преимущество даров Христовых – такое, что неизмеримое расстояние находится между этими дарами и сообщенными чрез Моисея, он хочет потом высказать и достаточную причину такой между ними разности. Моисей, как раб, был служителем дел низших; а Христос, как Владыка и Царь и Сын Царя, принес нам несравненно высшие дары, сосуществуя всегда со Отцом и видя Его непрестанно. Потому-то евангелист и присовокупил: Бога никтоже виде нигдеже. Что же мы скажем на слова велегласнейшего Исаии: видех Господа седяща на престоле высоце и превознесение (Ис. 6, 1)? Что скажем на свидетельство самого Иоанна о том, что Исайя сказал это тогда, когда видел славу Его (см.: Ин. 12, 41)? Что скажем на слова Иезекииля? И он ведь видел Бога, седящего на Херувимах. Что – на слова Даниила? И он говорит: и Ветхий денми cede (Дан. 7, 9). Что также – на слова Моисея: яви ми славу Твою, да разумно вижду Тя (см.: Исх. 33, 13)? А Иаков и прозвание получил от этого, то есть был назван Израилем, а Израиль значит: видящий Бога. Видели Его и другие. Итак, почему же Иоанн сказал: Бога никтоже виде нигдеже? Он показывает, что все то было делом снисхождения, а не видением самого существа Божественного. Если бы они видели самое существо, то видели бы его не различным образом. Оно просто, необразно, несложно, неописанно; не сидит, не стоит, не ходит. Все это свойственно только телам. Но как Бог существует, это знает Он один, и это возвестил Сам Бог Отец чрез одного Пророка: Аз, говорит, видения умножил, и в руках пророческих уподобился (Ос. 12, 10), то есть Я снизошел, явился, но не тем, что Я есмь. А как Сын Его имел явиться нам в действительной плоти, то Он изначала приготовлял людей к созерцанию существа Божия, сколько им возможно было видеть. Но что Бог есть Сам в Себе, того не видели не только пророки, но и Ангелы и Архангелы; и если бы ты спросил их об этом, то в ответ не слышал бы ничего о существе, а только пение: слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение (Лк. 2, 14). Если бы ты пожелал узнать о том что-либо от Херувимов или Серафимов, то услышал бы таинственную Трисвятую песнь и что исполнь небо и земля славы Его (см.: Ис. 6, 3). А если бы ты обратился с вопросом к силам еще высшим, то ничего не узнал бы, кроме того, что у них одно дело – хвалить Бога. Хвалите Его, сказано, вся силы Его (Пс. 148, 2). Итак, Самого (Бога Отца) видит только Сын и Дух Святой. Да и как созданное существо, каково бы оно ни было, может видеть Несозданного! Если мы не можем ясно видеть какую бы то ни было бестелесную силу, даже сотворенную, – а этому много оказалось примеров по отношению к Ангелам, – то тем более мы не можем видеть существа бестелесного и не созданного. Поэтому и Павел говорит: Егоже никтоже видел есть от человек, ниже видети может (1 Тим. 6, 16). Но не принадлежит ли это преимущество только одному Отцу, а не Сыну? Нет – и Сыну также. А что принадлежит это и Сыну, послушай Павла, который показывает это и говорит: иже есть образ Бога невидимого (Кол. 1, 15). А как образ невидимого, Он и Сам невидим; иначе не был бы и образом. Если же (Павел) в другом месте говорит: Бог явися во плоти (1 Тим. 3, 16), – ты не удивляйся: это явление совершилось во плоти, а не по существу. Но что и Он невидим, не только для людей, а и для высших сил, показывает также Павел. Сказав: явися во плоти, он присовокупляет: показася Ангелом.

2. Таким образом, Он показался Ангелам тогда, когда облекся плотию; а прежде того они также не видели Его, потому что и для них существо было не видимо. Какже, скажете, Сам Христос сказал: да не презрите единаго от малых сих: глаголю бо вам, яко Ангели их на небесех выну видят лице Отца Моего Небеснаго (Мф. 18, 10)? Что же? Неужели Бог и лице имеет, и Небесами ограничивается? Но никто не будет до такой степени лишен ума, чтоб утверждать это. В каком же смысле это сказано? В том же, в каком сказано: блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят (Мф. 5, 8). Говорится здесь о видении, нам возможном, – о видении умом и мыслию о Боге. Таким образом, и об Ангелах можно сказать, что они по своему чистому и бодрственному естеству всегда не что другое созерцают, а только Бога. Потому-то и Сам (Господь) также говорит: ни Отца кто знает, токмо Сын (Мф. 11, 27). Что же? Неужели все мы находимся в неведении о Нем? Нет; только никто не знает (Отца) так, как Сын. А как и прежде многие видели Его, в доступной для них мере видения, существа же Божеского не видел никто, так и ныне все мы знаем Бога, но каков Он в существе Своем, того не знает никто, – только один Рожденный от Него. Знанием Он здесь называет точное созерцание и постижение, и притом такое, какое имеет Отец о Сыне. Якоже знает Мя Отец, говорит Он, и Аз знаю Отца (Ин. 10, 15). Смотри же, с какою полнотою выражает это евангелист. Сказав: Бога никтоже виде нигдеже, он не говорит потом, что Сын, видящий Его, исповеда, но представляет нечто другое, что еще полнее видения, именно: сый в лоне Отчи, – так как пребывание в лоне гораздо более означает, нежели видение. Кто просто – видит, тот имеет еще не совсем точное познание о видимом предмете; а кто пребывает в лоне, тот имеет полное видение. Итак, если Отца никто не знает, кроме Сына, то ты, слыша это, не подумай, что, хотя Сын знает Отца совершеннее, чем все другие, но не знает, каков Он есть в Себе; и вот для этого-то евангелист и говорит, что Сын пребывает в лоне Отца; а Сам Христос вещает, что знает Отца столько же, сколько Отец Сына. Итак, кто стал бы противоречить, того спроси: знает ли Отец Сына? И он, если только не сошел с ума, конечно ответит: да. Затем опять мы спросим: имеет ли Отец ведение о Сыне полное и видит ли ясно, что есть Сын? Конечно противник согласится и на это. А отсюда ты выведи и полное знание Сына об Отце. Сам (Сын) сказал: якоже знает Мя Отец, и Аз знаю Отца (Ин. 10, 15); и в другом месте: не яко Отца видел есть кто, токмо Сый от Бога (6, 46). Поэтому, как я сказал, евангелист и упомянул о лоне, одним этим словом изъясняя нам все: сродство и единство существа, нераздельное ведение и равенство власти. А иначе и Отец не мог бы иметь в лоне Своем какое-либо иное существо, да и Сын, если бы был рабом и одним из многих, не дерзнул бы пребывать в лоне Владыки; это свойственно только истинному Сыну, обладающему великим дерзновением пред Родителем и имеющему в Себе нисколько не меньше (Его). Хочешь ли дознать вечность Сына? Послушай, что говорит Моисей об Отце. Спросив о том, что сказать в ответ египтянам, если они спросят, кто послал его, он получил повеление сказать: Сый посла мя (Исх. 3, 14). Слово: Сый означает бытие постоянное, бытие безначальное, бытие в истинном и собственном смысле. То же означает и выражение: в начале бе, изображая бытие постоянное. И это выражение употребляет здесь Иоанн именно для того, чтобы показать, что Сын существует в лоне Отца безначально и вечно. А чтобы ты, по общности наименования, не заключил, что Он один из тех, которые соделались сынами по благодати, для того здесь приложен член (о), который и отличает Его от сынов по благодати. Если же для тебя этого недостаточно и ты все еще склоняешься долу, то выслушай наименование, более свойственное Сыну: Единородный. А если ты и после этого смотришь книзу, то я не откажусь употребить о Боге и человеческое выражение, – разумею лоно, только бы ты не представлял себе ничего уничиженного. Видишь ли человеколюбие и промышление Владыки? Бог допускает о Себе слова недостойные, чтобы, по крайней мере, таким образом ты открыл глаза и помыслил что-либо великое и высокое, – и ты все еще остаешься долу? В самом деле, скажи мне, для чего здесь упоминается лоно, понятие грубое и плотское? Для того ли, чтоб мы представляли себе Бога телом? Нет, вовсе нет, говоришь ты. Для чего же? Если оно не изображает ни истинности Сына, ни того, что Бог не есть тело, то, конечно, изречение это брошено напрасно и без всякой нужды. Так для чего же? Я не перестану спрашивать тебя об этом. Не явно ли – для того, чтобы посредством его мы поняли именно то, что Он есть истинно Сын Единородный и совечен Отцу? Той исповеда, сказано. Что Он исповедал? Что Бога никтоже виде нигдеже? Что Бог един? Но это (говорили) и пророки, часто взывал и Моисей: Господь Бог наш, Господь един есть (см.: Втор. 6, 4); и Исайя: прежде Мене не бысть ин Бог, и по Мне не будет (Ис. 43, 10).

3. А что же еще мы узнаем от Сына, как сущего в недрах Отчих? Что узнаем от Единородного? Во-первых, что это самое составляет Его действенную силу. Потом, мы получили более ясное учение и познание о том, что Бог есть Дух и что поклоняющиеся Ему должны поклоняться духом и истиною; еще же и то, что Бога видеть невозможно, что Его не знает никто, кроме Сына, и что Он есть Отец истинного Единородного; также и все прочее, что о Нем повествуется. Самое же слово: исповеда выражает учение яснейшее и очевиднейшее, которое Он передал не одним иудеям, а и всей вселенной и которое Сам исполнил. Пророкам внимали не все даже иудеи, а Единородному Сыну Божию покорилась и уверовала вся вселенная. Итак, исповедание означает здесь особенную ясность учения. Потому-то называется и Словом и Ангелом Великого Совета. Если же мы удостоены высшего и совершеннейшего учения, после того как Бог в последние дни возглаголал нам уже не только чрез пророков, но и чрез Единородного Сына, то и мы должны показать жизнь, более возвышенную и достойную такой почести. Как Он снизошел к нам до того, что восхотел беседовать с нами не чрез рабов, а Сам непосредственно, то несообразно было бы с нашей стороны не показать в себе ничего лучше прежних времен. Иудеи имели учителем Моисея, а мы – Самого Владыку Моисея. Итак, покажем любомудрие, достойное этой почести, и не будем иметь ничего общего с землею. Он для того и принес нам учение свыше, с Небес, чтобы вознести туда нашу мысль, чтобы мы сделались, по мере сил своих, подражателями своего Учителя. А как нам, скажешь, сделаться подражателями Христу? Делая все для общего блага и не ища своего. И Христос, сказано, не Себе угоди, но якоже есть писано: поношения поносящих Тебе нападоша на Мя (Рим. 15, 3). Никто пусть не ищет своего. Апусть, ища своего, всякий имеет в виду ближних; что – наше, то – и их. Мы одно тело, и члены, и части друг друга (см.: Рим. 12, 5). Не будем же в отношении друг к другу, как разделенные. Пусть никто не говорит: такой-то мне не друг, не родственник, не сосед; у меня нет ничего общего с ним: как мне приступить к нему? как начать разговор? Если он и не родственник, не друг тебе, – все же он человек, одного с тобою естества, имеет одного Владыку, сораб, сожитель, так как живет в одном с тобою мире. А если еще содержит одну веру, то вот он и член твой. Какая дружбаможет произвести такое единение, как сродство веры? Мы должны показывать не такую близость, не такое иметь общение между собою, как друзья с друзьями, а как члены с членами. Другого высшего дружества и общения, чем это, не найдет никто никогда. Ты так же не можешь говорить: откуда у меня близость и связь с таким-то, как не можешь сказать этого о своем брате, потому что это было бы смешно. Вси во едино тело крестихомся, сказано (1 Кор. 12, 13). Для чего во едино тело? Для того, чтобы не разделяться, но взаимным согласием и дружеством сохранять связь всего тела. Итак, не будем презирать друг друга, чтобы не пренебречь самих себя, потому что сказано: никтоже бо когда свою плоть возненавиде, но питает и греет ю (Еф. 5, 29). Для этого Бог дал нам один дом – мир этот; разделил все поровну: одно для всех возжег солнце, распростер один кров – небо; устроил одну трапезу – землю; дал и другую трапезу, которая гораздо важнее этой, но также одну: соучастники Таинств знают, что я говорю; даровал всем один духовный образ рождения; у всех нас одно Отечество на Небесах; все пием из одной и той же Чаши. Ни богатому Он не дал ничего больше и драгоценнее, ни бедному ничего меньше и малоценнее, но всех равно призвал, и как плотские, так и духовные (блага) равно сообщил. Отчего же такое неравенство в жизни? От любостяжания и высокомерия богатых. Но, братия, да не будет впредь этого. Так как у нас есть нечто общее и необходимейшее, что соединяет нас воедино, то не будем разделяться из-за дел земных и ничтожных, – разумею богатство, бедность, плотское родство, вражду, дружество. Все это тень, еще ничтожнее и тени для тех, которые соединяются узами высшей любви. Будем же сохранять эти узы неразрывными, – и никакой злой дух не сможет проникнуть в нас, чтобы разрушить такое единение. Итак, да будет оно во всех нас, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым Отцу со Святым Духом слава ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

Беседа XVI

И сие есть свидетельство Иоанново, егда послаша Жидове от Иерусалима иереев и левитов, да вопросят его: ты кто еси? (1, 19)

Изъяснение 1, 19. Как злоба иудеев проявляется в вопросах, с которыми они обращались к святому Иоанну Крестителю. – Как этот верный Предтеча отдает Иисусу Христу славу, которую даже иудеи хотели воздавать ему самому. – Высокое мнение, которое иудеи имели о святом Иоанне Крестителе. – Их неверие в Иисуса Христа неизвинительно и не заслуживало прощения. – Смирение святого Иоанна Крестителя. – Против аномеев. – Гордость ниспровергает всякую добродетель души и извращает все добрые дела. – Она есть мать диавола, начало, источник и причина всех грехов. – О милостыне. – Бедные переносят на небо блага мира сего. – Непрочность земных владений и потому нужно заблаговременно переносить их в высший град.

1. Опасная страсть, возлюбленный, – зависть; опасная и гибельная для самих завидующих, а не для тех, которым завидуют. Она прежде всего им самим причиняет вред и гибель, как какая-нибудь смертоносная отрава, внедрившаяся в души их. А если она когда-либо вредит и тем, которым завидуют, то это вред малый и незначительный, и еще доставляет им пользу, гораздо более важную, чем потеря. И так бывает не с завистью только, а и со всеми другими страстями: не тот, кто терпит зло, а тот, кто делает зло, получает вред. Иначе, если бы это было не так, Павел не внушал бы своим ученикам – лучше терпеть несправедливость, чем делать ее, говоря: почто не паче обидими есте? Почто не паче лишены бываете? (1 Кор. 6, 7). Он хорошо знал, что гибель всюду следует не за тем, кто терпит зло, а за тем, кто делает зло. Все это говорю я по поводу зависти иудеев. Люди, стекавшиеся из городов к Иоанну и, в покаянии о своих грехах, получившие крещение, – те самые, после крещения, как бы передумав снова, посылают спросить его: ты кто еси? Подлинно порождения ехидн, змеи, если еще не хуже их. Род лукавый, прелюбодейный и развращенный, ты уже после крещения изведываешь и любопытствуешь узнать о Крестителе? Может ли быть что-нибудь глупее этой глупости? Как же вы приходили к нему? Как исповедовали свои грехи? Как спешили креститься от него? Как вопрошали его о том, что должно делать? Итак, все это делалось у вас безрассудно, без сознания причины и основания на то? Впрочем, ничего такого не сказал блаженный Иоанн, не возопил, не стал их укорять; но отвечал со всею снисходительностию. А для чего он так поступил, – стоит узнать, чтобы всем было явно и очевидно злодейство иудеев. Иоанн часто свидетельствовал пред иудеями о Христе и, когда крестил, нередко напоминал о Нем приходящим и говорил: аз убо крещаю вы водою: Грядый же по мне креплий мене есть: Той вы крестит Духом Святым и огнем (Мф. 3, 11). Но они в отношении к Иоанну показали человеческую слабость: имея в виду славу мирскую и взирая на внешность, они думали, что недостойно Иоанна подчинять себя Христу. Иоанна возвышало многое в их глазах: во-первых, именитое и знатное происхождение, потому что он был сын первосвященника; во-вторых, строгость жизни и презрение всего человеческого, потому что он, пренебрегая и одеждою, и домом, и самою пищею, проводил пред тем все время в пустыне. Во Христе все было напротив, происхождение уничиженное, что иудеи часто и выставляли на вид, говоря: не Сей ли есть тектонов сын? Не Мати ли Его нарицается Мариам, и братия Его Иаков и Иосий? (Мф. 13, 55). А мнимое Его отечество было в таком бесславии, что и Нафанаил говорил: от Назаретаможет ли что добро быти? (Ин. 1, 46). Образ жизни был у Него обыкновенный, одежды, ничем не отличавшиеся от других; кожаного пояса Он не носил, власяницы не имел, меда и акридов не ел; он жил, как и все, присутствовал в собраниях людей порочных и мытарей, только чтобы привлечь их. Иудеи, не понимая этого, поносили Его, как и Сам Он говорит: прииде Сын Человеческийядый и пияй, и глаголют: се, человек ядца и винопийца, мытарем друг и грешником (Мф. 11, 19). И вот как Иоанн часто отсылал их от себя к Тому, Кто, по их мнению, был ниже его, то они, стыдясь и досадуя на это и желая лучше иметь учителем Иоанна, открыто не осмеливались этого высказать, а отправляют к нему посольство, надеясь лестию расположить его к тому, чтобы он объявил себя Христом. И не каких-либо презренных людей они посылают к нему, как ко Христу, когда, желая схватить Его, послали слуг, потом иродиан и им подобных людей; но священников и левитов, да и священников именно из Иерусалима, то есть почетнейших (евангелист не без причины заметил это). Посылают же затем, чтобы спросить Иоанна: ты кто еси? А между тем и рождение его было известно всем, так что все говорили: что убо отроча сие будет? (Лк. 1, 66), – и молва о нем пронеслась по всей нагорной стране. Опять, когда он пришел на Иордан, жители всех городов спешили к нему, и из Иерусалима и со всей Иудеи шли креститься у него. Итак, эти-то люди теперь спрашивают, – не потому, чтобы не знали его (как могли они не знать человека, сделавшегося столько известным?), но они хотели привести его к тому, что я высказал.

2. Послушай же, как этот блаженный муж отвечает именно на ту мысль их, с которою они спрашивали его, а не на самый вопрос. Когда они спросили: ты кто еси? – он не вдруг сказал то, что следовало сказать: аз глас вопиющаго в пустыни (Мк. 1, 3). А что? Он уничтожает их предположение, – на вопрос: ты кто еси? – он исповеда и не отвержеся, и исповеда, яко несмь аз Христос (Ин. 1, 20). Заметь мудрость евангелиста. Три раза он говорит одно и то же, чтобы показать и добродетель Крестителя, и все лукавство и бессмыслие иудеев. Также и Лука говорит, что, когда народ предполагал, не он ли Христос, – он уничтожил это предположение. Таково свойство благомыслящего служителя – не только не похищать чести, принадлежащей господину, но и отвергать ее даже в таком случае, когда бы предлагали ее другие. Впрочем, простой народ пришел к такому предположению по простоте и неведению; а те спрашивали его, как я сказал, с злым умыслом, надеясь лестию увлечь его к тому, чего хотели. А если бы они не это именно имели в виду, то не перешли бы тотчас к другому вопросу, а стали бы досадовать на то, что он говорит совсем другое и отвечает не на вопрос; они бы сказали ему: разве мы это предполагаем? Разве об этом пришли спрашивать? Но, как бы будучи пойманы и уличены, они переходят к другому предмету и говорят: что убо? Илиа ли еси ты? И глагола: несмь (ст. 21). Они ожидали, что и Илия придет, как и Христос сказал. На вопрос учеников: что убо книжницы глаголют, яко Илии подобает приити прежде? – Он сказал: Илиа убо приидет прежде и устроит вся (Мф. 17, 10, 11). Потом спросили: пророк ли еси? И он отвечал: ни. Однако ж он был пророк. Почему же он отрекся? Опять потому, что смотрел на цель спрашивавших. Они ожидали, что придет некоторый избранный пророк, так как Моисей говорил: пророка от братии твоея, якоже мене, возставит тебе Господь Бог твой, Того послушайте (Втор. 18, 15). А это был Христос. Поэтому они не вообще говорят: пророк ли еси? – разумея одного из многих пророков, но с присовокуплением члена[24]: «не тот ли ты пророк, о котором предвозвестил Моисей?» Поэтому-то он и отрекся – не от того, что он – пророк, а от того, что он – именно тот (предвозвещенный) пророк. Реша же ему: кто еси? Да ответ дамы пославшим ны: что глаголеши о тебе самом (ст. 22).

Видишь ли, как они еще сильнее приступают и настаивают, повторяют вопросы и не отстают? Но Иоанн с кротостию сперва отвергает их ложные предположения, и потом дает действительное понятие о себе: аз, говорит, глас вопиющаго в пустыни: исправите путь Господень, якоже рече Исаиа пророк (ст. 23). Так как он уже высказал о Христе нечто великое и высокое, то, как бы в ответ на их мысль, тотчас спешит обратиться к Пророку и таким образом подтверждает свои слова. И посланнии беху от фарисей: и вопросиша его и реша ему: что убо крещаеши, аще ты неси Христос, ни Илиа, ни пророк? (ст. 24–25). Видишь ли, как не напрасно я говорю, что они именно до этого хотели довести его? А сначала этого они не говорили, чтобы не подвергнуться общей от всех укоризне. Потом, когда он сказал: несмь Христос, они, желая скрыть то, что затевали в душе, переходят к Илии и к (обещанному) пророку Когда же Иоанн сказал, что он ни тот, ни другой, они наконец, приведенные в недоумение, сбросив с себя личину, уже открыто выставляют свой лукавый замысел и говорят: что убо крещаеши, аще неси Христос? Потом, опять желая прикрыться, присоединяют и других лиц, Илию и пророка. Так как не могли поколебать его честию, то думают обвинением вынудить у него признание в том, чего не было. Но и этого не могли сделать. О, безумие! О, надменность и безвременная суетливость! Вы посланы узнать от него, кто и откуда он: не хотите ли предписывать ему и законов? И этого именно хотели они, принуждая его объявить себя самого Христом. Однако ж он и теперь не негодует и не высказывает ничего такого, хотя и справедливо было бы, как, например: «вы ли хотите мне приказывать и давать законы?» Но опять показывает большую кротость. Аз, говорит, крещаю водою: посреде же вас стоит, Егоже вы не весте. Той есть Грядый по мне, Иже предо мною бысть, емуже несмь аз достоин, да отрешу ремень сапогу Его (ст. 26–27).

3. Что на это могли бы сказать иудеи? Здесь обвинение на них неопровержимое, осуждение нещадное; они сами на себя произнесли суд. Каким образом? Они почитали Иоанна достойным всякой веры и столько правдивым, что верили ему не только тогда, когда он свидетельствовал о других, но и когда говорил о себе самом. Если бы они не были такого мнения о нем, то не послали бы узнать от него о нем же самом. Известно, что мы верим только тем людям, когда они говорят о самих себе, которых признаем людьми самыми правдивыми. Но не это только заграждает их уста, а и самое расположение духа, с которым они приступили к нему; они пришли к нему с особенным усердием, хотя потом и переменились. Указывая на то и на другое, Христос говорил: он бе светильник горя и светя: вы же восхотесте возрадоватися в час светения его (Ин. 5, 35). А самый ответ Иоанна еще более показал в нем человека, достойного веры. Кто не ищет славы своей, сказано, тот истинен есть, и несть неправды в нем (Ин. 7, 18). И он не искал; но отослал их к другому. Между тем посланные были из людей доверенных, почетных, так что им не оставалось никакого убежища или оправдания в своем неверии Христу. Почему вы не приняли того, что говорил о Нем Иоанн? Вы послали своих старшин, чрез них вы спрашивали его, вы слышали, что отвечал Креститель; они, с своей стороны, показали всю ревность, все любопытство, указывали на всех лиц, которых вы предполагали в нем. И, однако ж, он с полною свободою исповедал, что он – ни Христос, ни Илия, ни пророк. Не ограничиваясь этим, он сказал и то, кто он сам, беседовал о сущности своего крещения, именно, что оно маловажно и несовершенно и не имеет в себе ничего, кроме воды, – показывая тем превосходство крещения, дарованного Христом. Присовокупил и свидетельство Исаии пророка за долгое до того время, и одного наименовал Господом, а другого – Его служителем и рабом. Что же после этого оставалось делать? Не уверовать ли в Того, о Ком (Иоанн) свидетельствовал, – поклониться Ему и исповедать Его Богом? А что свидетельство это было делом не лести, а истины, это показывал нрав и любомудрие свидетеля. Понятно это и потому, что никто не предпочитает себе ближнего и, когда можно получить самому честь, никто не захотел бы уступить ее другому, особенно когда честь так велика. Таким образом, и Иоанн не представил бы такого свидетельства о Христе, если бы Он не был Богом. Если бы и от себя отклонил эту честь, как такую, которая выше его природы, то, конечно, не приписал бы ее и другому, низшему существу. Посреде же вас стоит, Егоже вы не весте. Это он сказал потому, что (Христос) обыкновенно вмешивался в толпу народа, как человек простой, и учил всегда противу гордости и тщеславия. Ведением же здесь Иоанн называет знание точное, именно о том, кто Он таков и откуда. А выражение: помне Грядый Иоанн часто употребляет, говоря как бы так: «не думайте, что все заключается в моем крещении. Если бы оно было совершенно, то не пришел бы после меня другой с установлением другого крещения. А мое крещение только приготовление и указание пути к тому крещению. Наше дело – тень и образ. Должно прийти другому лицу, которое покажет истину». Таким образом слова: по мне Грядый наиболее указывают на Его достоинство. Если бы (крещение Иоанново) было совершенно, то не было бы нужды искать второго. Предо мною бысть, то есть Он досточтимее, славнее меня. А чтобы не подумали, что это превосходство есть только сравнительное, то, желая показать Его несравненное достоинство, Иоанн присовокупляет: Емуже несмь аз достоин, да отрешу ремень, то есть Он не просто предо мною бысть, но так, что я недостоин быть в числе даже последних служителей Его: развязывать обувь и есть дело самого низкого служения. Если же Иоанн недостоин разрешить ремень, – Иоанн, которого больше небыло в рожденных женами (см.: Лк. 7, 28), то где же нам поместить себя? Если достойный целого мира или, лучше, больший его (так как сказано: ихже не бе достоин весь мир), если он признает себя недостойным быть в числе Его последних служителей, то что же скажем мы, обремененные тысячами пороков, – мы, настолько отстоящие от добродетели Иоанна, насколько отстоит земля от неба?

4. Итак, Иоанн говорит о себе, что недостоин отрешить ремень сапогу; а враги истины доходят до такого безумия, что считают себя достойными знать Его так же, как Он знает Себя Самого. Что может быть хуже такого безумия? Что сумасброднее такого самохвальства? Хорошо сказал некто мудрый: начало гордыни незнание Господа (см.: Сир. 10, 14). Диавол, не бывший прежде диаволом, не был бы низвержен и не стал бы диаволом, если бы не заболел этою самою болезнию. Она лишила его прежнего достоинства, она низвела его в геенну, она послужила для него причиною всех зол. Порок этот может сам по себе повредить всякую добродетель души – милостыню ли, молитву ли, пост, или что-либо другое. Сказано, что высокое у людей не чисто пред Господом. Не блуд только и не прелюбодеяние оскверняет тех, которые предаются ему, но и гордость, и даже гораздо больше. Почему? Потому, что хотя блуд и непростительное зло, но, по крайней мере, иной человек может сослаться на пожелание; а высокомерие не имеет никакой причины, никакого предлога, под которым заслуживало бы хотя тень извинения; оно есть не что иное, как развращение души и самая тяжкая болезнь, происходящая не от чего другого, как только от безрассудства. Подлинно, нет человека безрассуднее высокомерного, хотя бы он обладал большим богатством, хотя бы получил обширное внешнее образование, хотя бы поставлен был на высшей степени власти, хотя бы имел у себя все, что для людей кажется завидным. Если гордящийся действительными преимуществами жалок и несчастен и теряет награду за все свои совершенства, то не смешнее ли всех надмевающийся ничтожными благами, тенью и цветом травы (такова слава этого века), так как он поступает подобно тому, как если бы бедняк, нищий, постоянно удручаемый голодом, случайно в одну ночь увидел приятный сон и тем стал бы тщеславиться? Жалкий и несчастный! Душу твою снедает жесточайшая болезнь, и ты, убогий крайним убожеством, мечтаешь, что у тебя столько и столько-то талантов золота и множество прислуги? Да это – не твое. А если не веришь моим словам, то убедись опытами бывших прежде богачей. Если же ты так упоен, что не вразумляешься приключениями других, то подожди немного, и ты дознаешь собственным опытом, что нет для тебя никакой пользы от этих благ, когда, при последнем издыхании, не будучи властен ни в одном часе, ни в одной минуте, ты невольно оставишь их окружающим тебя людям и, что нередко случается, таким людям, которым ты и не хотел бы оставить. Многие даже не имели возможности распорядиться о них, а отходили нечаянно, еще желая наслаждаться ими, но им уже не было это позволено, и, будучи увлекаемы, отходя из мира невольно, по необходимости, оставляли свои блага тем, кому бы и не хотели. Чтобы и с нами того не случилось, мы, пока живы и здоровы, отошлем их в свой (грядущий) град. Только таким образом мы будем иметь возможность насладиться ими, а не иначе; таким только образом мы положим их в надежном и безопасном месте. Ничто, ничто не может их оттуда исхитить: ни смерть, ни доверительные свидетельства, ни наследники, ни клеветы и наветы; но кто сколько принес с собою, отходя отсюда, тем всем и будет наслаждаться непрерывно. А кто так несчастен, что не захотел бы вечно утешаться своим стяжанием? Перенесем же свое богатство и положим его там. Для этого перенесения нам не нужно ни ослов, ни верблюдов, ни колесниц, ни кораблей, – и от этих хлопот избавил нас Бог, – нужны нам будут только бедные, хромые, слепые, недужные. Им-то поручен этот перевоз, они-то пересылают богатство на Небо, они-то вводят владетелей богатства в наследие вечных благ, которого да достигнем и все мы, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым Отцу со Святым Духом слава ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

Беседа XVII

Сия в Вифании быша обонпол Иордана, идеже бе Иоанн крестя. Во утрий же виде Иоанн Иисуса, грядуща к себе, и глагола: се, Агнец Божий, вземляй грехи мира (1, 28–29)

Изъяснение 1, 28–29. Слова святого Иоанна Крестителя как свидетельство его величайшего благоговения к Иисусу Христу. – Иисус Христос не имел нужды в крещении. – Ложность предположения, что Иисус Христос творил в детстве чудеса. – Почему иудеи не веровали в Иисуса Христа, хотя слышали проповедь святого Иоанна Крестителя и видели столько знамений и чудес. – Достоверность евангелистов. – Против язычников. – Встречаются защитники зрелищ, но не обретаются истины и веры. – Сочинения философов того времени против христиан.

1. Великая добродетель – дерзновенное, открытое исповедание Христа и предпочтение этого исповедания всему другому – так велика и дивна, что Сын Божий Единородный исповедует такого человека пред Отцом Своим, хотя это воздаяние и несоразмерно. Ты исповедуешь на земле, а Он исповесть на Небесах; ты – пред людьми, Он – пред Отцом и всеми Ангелами. Таков был Иоанн. Он не смотрел ни на народ, ни на славу, ни на что человеческое, но, презрев все это, с должною свободою проповедовал всем о Христе. Поэтому евангелист означает и самое место (его проповеди), чтобы показать дерзновение велегласного проповедника. Не в доме, не за углом, не в пустыне, но на Иордане, среди множества народа, в присутствии всех, крестившихся от него (а Иоанну крещающему предстояли иудеи), он возгласил это дивное исповедание о Христе, исполненное великих, возвышенных и неизреченных догматов, а о себе говорил, что недостоин был развязать ремень сапог Его. Как же это выражает евангелист? Присовокупляя слова: сия в Вифании быша. А в исправнейших списках сказано: в Вифаваре. Вифания была не по ту сторону Иордана и не в пустыне, а близ Иерусалима. Но эти места означает (евангелист) и по другой причине. Он хотел рассказать события не древние, а случившиеся в незадолгое пред тем время, и потому призывает в свидетели своих слов людей, которые находились в тех местах и были очевидцами, и таким образом от самых мест представляет доказательства. Уверенный, что в своем повествовании он ничего не прибавляет от себя, а говорит все просто, как было, он заимствует свидетельство от самых мест, которое, как я сказал, может быть немаловажным доказательством истины. Во утрий же виде Иоанн Иисуса, грядуща к себе, и глагола: се, Агнец Божий, вземляй грехи мира. Евангелисты как бы разделили между собою времена. Матфей, вкратце обозрев время до заключения в темницу Иоанна Крестителя, поспешает к обстоятельствам последующим; а евангелист Иоанн не только не вкратце представляет то время, но на нем-то в особенности и останавливается. Матфей, после пришествия Иисуса из пустыни, умолчав о промежуточных обстоятельствах, как, например, о том, что проповедовал Иоанн, что говорили посланные (к нему) иудеи, и сократив все прочее, немедленно переходит к темнице. Слышав Иисус, говорит он, яко Иоанн предан бысть, отъиде оттуда (Мф. 4, 12). Но Иоанн сделал не так; а, умолчав об отшествии в пустыню, о котором сказал Матфей, он повествует об обстоятельствах после сошествия Иисуса с горы и, рассказав о многом, затем присовокупляет: неубо бе всажден в темницу Иоанн (3, 24). Но для чего, скажешь, Иисус теперь приходит к Иоанну, делает это не однажды, а и в другой раз? Матфей говорит, что Ему нужно было прийти для крещения. Указывая на это, и Сам Иисус присовокупляет: тако бо подобает нам исполнити всяку правду (Мф. 3, 15). АИоанн показывает, что Он и в другой раз приходил, уже после крещения, и это замечает словами Крестителя: видех Духа сходяща, яко голубя, и пребысть на Нем (см.: 1, 32). Итак, для чего Он приходит к Иоанну? Ведь Он не просто пришел туда, а приходил именно к нему. Виде Иоанн, сказано, Иисуса, грядуща к себе. Так как Иоанн крестил Его вместе с другими многими, и многие могли предполагать, что Он приходил к Иоанну по той же причине, как и другие, то есть затем, чтобы исповедать согрешения и омыться в реке с покаянием, то Иисус и приходит снова, чтобы и самому Иоанну дать возможность исправить такое предположение. И действительно, Иоанн, сказав: се, Агнец Божий, вземляй грехи мира, совершенно уничтожил такое подозрение. Если Он так чист, что может даже разрешать чужие грехи, то ясно, что Он приходит не затем, чтобы исповедать Свои согрешения, а чтобы чудесному проповеднику дать случай – повторением прежде сказанного еще точнее внушить слушателям прежде о Нем сказанное и присовокупить к тому еще нечто другое. Частица: се употреблена потому, что многие уже давно, вследствие слов Иоанна, хотели видеть Его. Поэтому Иоанн и указывает Его, когда Он явился, и говорит: се, выражая этим, что Он есть Тот, Кого издавна ожидали. Се, Агнец. Агнцем называет Его, припоминая иудеям пророчество Исаии и преобразование из времен Моисея, чтобы чрез прообраз ближе привести их к истине. Но агнец ветхозаветный не принимал на себя никогда ничьих грехов, а этот принял грехи всего мира, избавил его от гнева Божия, когда ему угрожала погибель. Сей есть, о Немже аз рех: по мне грядет Муж, Иже предо мною бысть (ст. 30).

2. Видишь ли, как и здесь изъясняет евангелист выражение: предо мною? Называя Его Агнцем и сказав, что Он вземлет грехи мира, затем говорит: предо мною бысть, и таким образом показывает, что предо мною – означает принятие грехов мира, крещение Духом Святым. «Мое пришествие ничего более не имело целию, кроме проповедания общего вселенной Благодетеля и кроме сообщения крещения водою; а Его пришествие имеет целию – очищение всех людей и дарование благодатных сил Утешителя». Предо мною бысть, то есть явился славнее меня, яко первее мене бе. Да постыдятся же последователи безумия Павла Самосатского, противящиеся столь очевидной истине. И аз не ведех Его (ст. 31). Смотри, как он отклоняет всякое подозрение от своего свидетельства, показывая, что оно дано им не по пристрастию человеческому, а по откровению Божию. Аз не ведех Его, говорит Иоанн. Как же ты можешь быть достоверным свидетелем? Как ты станешь учить других, если сам не знаешь? Но он не сказал: не вем Его, а: не ведех Его, так что чрез это наиболее делается достоверным. Как он мог быть пристрастным к тому, которого не знал? Но да явится Израилеви, сего ради приидох аз водою крестя (ст. 31). Итак, Он Сам не имел нужды в крещении, и омовение то не другую какую-либо имело цель, а именно проложение другим пути к вере во Христа. Иоанн не сказал: я пришел крестить, чтобы очистить крещаемых или чтобы отпускать согрешения, но – да явится Израилеви. Что же, скажи мне, неужели без крещения нельзя было проповедовать и привлекать народ? Это было не так удобно. Если бы проповедь была без крещения, то не стали бы все так стекаться; не узнали бы превосходства одного крещения пред другим без сравнения их. Народ выходил к Иоанну не слушать только то, что он говорил, а для чего? Креститься с исповеданием своих грехов. Между тем, приходя креститься, узнавали и о Христе, и о различии крещения. А хотя крещение Иоанна было и важнее иудейского и потому все спешили к нему, однако ж и оно было не совершенно. Но как ты узнал Его? Чрез сошествие Духа, говорит Иоанн. А чтобы не подумал кто, будто Христос, как мы, имел нужду в Духе, послушай, как Иоанн уничтожает и это подозрение, показывая, что сошествие Духа произошло единственно для возвещения о Христе. Сказав: и аз не ведех Его, Иоанн присовокупляет: но Пославый мя крестити водою, Той мнерече: над Негоже узриши Дут сходяща и пребывающа на Нем, Той есть крестяй Духом Святым (ст. 33). Видишь ли, что целию сошествия Святого Духа было только указать Христа? Конечно, свидетельство Иоанна было несомненно, но, желая сделать его еще более достоверным, он возводит его к Богу и Духу Святому. Как Иоанн свидетельствовал о предмете столь великом и дивном, который мог привести в изумление всех слушателей, – то есть что (Иисус) один вземлет на Себя грехи всего мира и что величие дара (Его) служит достаточным для того искуплением, – то и приготовляет к такой мысли. А приготовлением и служит учение, что Он – Сын Божий, что Он не имеет нужды в крещении и что Дух сошел для того только, чтобы указать Его. Сам же Иоанн не имел сил сообщать Духа. Это показывают сами крещенные им, когда говорят: ниже аще Дух Святый есть, слышахом (Деян. 19, 2). Христос не нуждался в крещении, ни в этом, ни в каком-либо другом, а, лучше сказать, крещение имело нужду в силе Христовой. Ведь главнейшим из всех благ оставалось то, чтобы крещаемый удостаивался Духа. Потому Христос, когда пришел, приложил это дарование Духа. И свидетельствова Иоанн, глаголя, яко видех Духа сходяща, яко голубя, и пребывающа на Нем. И аз не ведех Его: но Пославый мя крестити водою, Той мне рече: над Негоже узриши Духа сходяща и пребывающа на Нем, Той есть крестяй Духом Святым. И аз видех и свидетельствовах, яко Сей есть Сын Божий (см.: ст. 32–34). Иоанн часто употребляет слова: не ведех Его, – не без причины и не без цели, а потому, что был сродником Его по плоти. Се, Елисавет, сказано, южика твоя, и та зачат сына (Лк. 1, 36). Итак, чтобы не подать мысли, будто он имеет пристрастие ради родства, он часто говорит: не ведех Его. Да и в самом деле так было. Все время он жил в пустыне, вне отеческого дома. Но как же он удерживал Христа от крещения, говоря: аз требую Тобою креститися (Мф. 3, 14), если не знал Его до сошествия Духа и узнал тогда только в первый раз? Это было свидетельством, что он хорошо знал Его. Однако ж справедливо, что он узнал не прежде или незадолго до того времени. Чудеса, совершившиеся в детстве Иисуса, как то: происшествия с волхвами и прочие, случились гораздо прежде, когда и сам Иоанн был еще в младенчестве. А в продолжение столь долгого времени, конечно, Иисус не всем был известен. А если бы Он был известен, то Иоанн не сказал бы: да явится Израилеви, сего ради приидох крестя.

3. Отсюда явно для нас и то, что знамения, которые, как говорят, были совершены Христом в детстве, ложны и вымышлены какими-либо лживыми людьми. Если бы Он начал совершать чудеса от первого возраста, то Иоанн не мог бы не знать Его, да и народ не имел бы нужды в учителе, который указал бы Его. Между тем Иоанн сам о себе говорит, что пришел для того, да явится Израилеви, и также в другой раз говорил: аз требую Тобою креститися; впоследствии же, узнав Его ближе, он проповедовал о Нем народу, говоря: Сей есть, о Немже аз рех: по мне грядет Муж, Иже предо мною бысть; и: Пославый мя крестити водою, послал для того, да явится Израилеви, – таким образом Пославший открыл Иоанну Христа еще до сошествия Духа. Поэтому еще прежде пришествия Его Иоанн говорил: по мне грядет, Иже предо мною бысть. Итак, Иоанн не знал (Иисуса) прежде пришествия на Иордан и крещения всех, но узнал Его тогда, как Он восхотел креститься, и притом узнал по откровению при Крещении, по указанию Отца и Духа иудеям, для которых и было сошествие Духа. Чтобы не было пренебрежено свидетельство Иоанна, когда он говорил, что первее мене бе, что Он крестит Духом и что будет судить вселенную, для этого Отец подал глас, возвестив о Сыне, и Дух сошел, низводя этот глас на главу Христа. Так как один крестил, другой принимал Крещение, то, чтобы кто-либо из присутствующих не подумал, что слова Отца изречены об Иоанне, для этого нисходит Дух, устраняя такое предположение. Итак, когда Иоанн говорит: не ведех Его, то говорит о времени прошедшем, не близком к Крещению. Иначе как же он удерживал Иисуса, говоря: аз требую Тобою креститися? Как он говорил о Нем такие слова? Почему же иудеи не уверовали, скажешь ты, когда не один Иоанн видел Духа в виде голубя? Если они и видели, то для таких предметов потребны не одни телесные очи, но преимущественно очи ума, чтобы действительного предмета не признать за пустой призрак. Они видели и то, как Христос совершал чудеса и как, касаясь Своими руками больных и умерших, возвращал им жизнь и здравие, однако ж до того были упоены ненавистию, что представляли себе противное тому, что видели. Как же могли они оставить свое неверие только по одному сошествию Духа? Некоторые же говорят, что и не все видели Его, а только Иоанн и другие некоторые, более благомыслящие. Хотя и чувственными очами можно было видеть Духа, нисходившего в виде голубя, – при всем том не было никакой необходимости, чтобы это явление было для всех очевидно. И Захария видел многое в чувственном образе, и Даниил и Иезекииль; но участником в видении они не имели никого. Видел многое и Моисей, чего никто другой не видел. Не все также ученики Христовы были удостоены видеть Преображение Его на горе, не все участвовали и в видении Воскресения, что ясно показывает Лука, когда говорит, что Воскресший явил себя свидетелем, преднареченным от Бога (Деян. 10, 41). И аз видех и свидетельствовах, яко Сей есть Сын Божий. Когда же он свидетельствовал, что есть Сын Божий? Он называл Его Агнцем, говорил и то, что Он будет крестить Духом, а что Он – Сын Божий, этого не говорил. Прочие евангелисты не пишут, что после Крещения Он говорил что-либо, а, умолчав о событиях этого времени, они говорят о чудесах Христовых, бывших уже после заключения Иоанна. Из этого можно догадываться, что и это, и еще многое другое они прошли молчанием, что и показал этот самый евангелист в конце своего Писания. Они столько были далеки от намерения – выдумать что-либо великое о Нем, что все единогласно, со всею точностию изложили обстоятельства по видимому неблагоприятные для Него, – и ты не найдешь, чтобы кто-либо из них умолчал о чем-нибудь подобном. Что же касается до чудес, то иные чудеса один из них предоставлял другому описывать, а о некоторых умолчали все. Это говорю я не без цели, но имея в виду бесстыдство язычников; это служит достаточным доказательством правдивости евангелистов и того, что они ничего не говорили по пристрастию. Этим доказательством, вместе с другими, вы можете ратовать против язычников. Но послушайте, – нелепо будет, если врач со всем усердием ратовать будет за свое искусство, также и сапожник, и ткач, и все другие ремесленники за свое ремесло, а тот, кто исповедует себя христианином, не в состоянии будет слова сказать в защиту своей веры. Небрежение о тех искусствах приносит ущерб в имуществах, а нерадение о вере губит у нас самую душу. И мы находимся в таком жалком состоянии, что на те дела употребляем все свое старание, а самое необходимое, то, от чего зависит наше спасение, пренебрегаем, как ничего не стоящее.

4. Это не располагает и язычников к осуждению своих собственных заблуждений. Если они, упорные во лжи, все делают так, чтобы прикрывать срам своих лжеучений, а мы, служители истины, не можем ради ее и уст раскрыть, то как же им не осуждать нас в слабости нашего исповедания, как не подозревать в нас обмана и заблуждения, как не хулить Христа, будто лицемера и обманщика, который для обмана воспользовался неразумием простых людей? А в такой хуле виновны мы, как скоро не хотим потрудиться в изучении своей веры, но, считая это дело лишним, заботимся только о земном. Какой-нибудь любитель плясуна, или бегуна, или бойца со зверьми всячески старается о том, чтобы не уступить, состязаясь о них, расточает им похвалы, защищает против порицателей их и тысячью ругательств поражает противников. Но, когда предстоит речь в защиту христианства, все потупляют глаза в землю, почесываются, зевают и, осмеянные, отступают. Какого негодования заслуживает это, когда у вас Христос представляется ниже плясуна, когда вы собираете тысячи доводов в защиту того, что делают для плясуна, несмотря на то что они люди самые презренные, а в защиту Христовых чудес, привлекших всю вселенную, не хотите даже ничего подумать или сколько-нибудь позаботиться? Мы веруем в Отца и Сына и Святого Духа, в воскресение тел, в жизнь вечную. Теперь, если кто-нибудь из язычников спросит: кто этот Отец, кто Сын, кто Дух Святой? или: как-де вы сами, признавая трех богов, обвиняете нас в многобожии? – что вы скажете, что будете отвечать? Как отразите такое возражение? А что если вы будете молчать, а вам предложат другой вопрос: какое это воскресение? в этом ли теле мы снова восстанем или в другом? Если в этом, то зачем же оно должно разрушиться? Что вы на это скажете? А если еще спросят: для чего Христос пришел ныне, а не прежде? Или Он ныне только восхотел промышлять о людях, а во все прочее время не имел попечения о нас? Если станут допытываться, кроме этого, и еще о многом другом? Но нам нет нужды предлагать дальнейшие вопросы и оставлять их не решенными, чтобы не повредить чрез то более простым людям. А сказанного нами достаточно, чтобы отогнать от вас сон. В самом деле, что если вас станут испытывать в этих предметах, а вы не в состоянии будете даже выслушивать таких речей? Малому ли, скажи мне, наказанию мы подвергнемся, делаясь причиною таких заблуждений для людей, сидящих во тьме? Я хотел бы, если у вас довольно досуга, показать всем вам написанную против нас одним безбожным языческим философом книгу, и еще другим, старее его, чтобы возбудить вас и отвлечь от такой недеятельности. Если они так неусыпны в своих нареканиях на нас, то можем ли мы заслуживать какое-нибудь прощение, когда не будем уметь отражать их нападения? Для чего же мы и приведены (в Церковь)? Не слышишь ли, что говорит Апостол: готовы будете присно ко ответу всякому вопрошающему вы словесе о вашем уповании (1 Пет 3, 15)? И Павел тоже внушает, говоря: слово Христово да вселяется в вас богатно (Кол. 3, 16). Что скажут на это люди, которые бессмысленнее трутней? «Благословенна всякая душа простая»; также: иже ходит просто, ходит надеяся (Притч. 10, 9). Но все зло – оттого, что многие не умеют даже кстати приводить свидетельств Писания. Премудрый в этом месте говорит не о глупом человеке, не о том, который ничего не знает, но о человеке незлобивом, нелукавом, благоразумном. А если бы было иначе, то напрасно было бы сказано: будите мудри яко змия, и цели яко голубие (Мф. 10, 16). Но для чего нам распространяться об этом, когда это слово ни к чему не ведет? Кроме того, что теперь сказано, мы не делаем и ничего другого, что относится кжизни и деятельности, но во всех отношениях мы – люди жалкие и достойные осмеяния. Обвинять друг друга мы всегда готовы, а исправлять то, в чем сами виновны и подлежим обличению, на это мы всегда медленны. Итак, умоляю вас – не ограничиваться только взаимным обвинением. Этого недостаточно для умилостивления Бога. Но постараемся показать во всем перемену на лучшее, чтобы пожить во славу Божию, насладиться и самим будущею славой, которой и да сможем достигнуть все мы, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

Беседа XVIII

Во утрий же паки стояше Иоанн, и от ученик его два. И узрев Иисуса грядуща, глагола; се, Агнец Божий. И слышаста его оба ученика глаголющаго, и по Иисусе идоста (1, 35–37)

Изъяснение 1, 35–37. Почему святой Иоанн Креститель часто повторял одно и то же? – Некоторые оглашенные отлагали принятие крещения до последнего момента. – Пророки и апостолы проповедовали Иисуса Христа отсутствующего, а святой Иоанн Креститель проповедовал Христа присутствующего. – Следует предпочитать учение Иисуса Христа всякому другому. – Чем больше дают пищи телу, тем более его расслабляют; чем более дают пищи душе, тем более ее укрепляют. – Отвращение к мясу есть признак болезни тела; отвращение к Слову Божию есть признак болезни души. – Какова ее пища? – Против театра и зрелищ.

1. Беспечна природа человеческая и легко увлекается к погибели не от того, что она так создана, а от произвольного нерадения. Поэтому-то надобно много увещевать ее. И Павел, пиша филиппийцам, по этому побуждению говорит: таяжде писати мне неленостно, вам же твердо (см.: Флп. 3, 1). Земля, приняв однажды семена, скоро воздает плоды и не требует вторичного сеяния; но душа наша не такова. Желательно, по крайней мере, чтобы сеющий часто и прилагающий к тому много попечения хотя однажды получил плод. И прежде всего, предлагаемое учение не легко напечатлевается в душе, потому что в ней много окаменелости, она объята бесчисленным тернием, а кроме того, много наветников, которые похищают эти семена. Затем, когда семя внедрится и укоренится, оно требует опять такой же заботы, чтобы могло взойти в рост, а взошедши, оставалось бы в целости и не потерпело от чего-либо вреда. Впрочем, в земных семенах, когда колос достигнет зрелости и получит надлежащую силу, он уже не боится ни зловредной росы, ни зноя и ничего другого; но в деле учения не так. Здесь и после того, как все вполне бывает устроено, часто одна непогода и буря повреждает все, при обстоятельствах неблагоприятных, при наветах коварных людей или при стечении других различных искушений. Это мы говорим не без цели, а для того, чтобы ты, услыша повторение Иоанном одних и тех же слов, не обвинил его в суесловии и не счел его человеком пустым и скучным. Он, конечно, желал, чтобы и однажды сказанное им было услышано, но как вначале немногие вняли сказанному, по причине глубокого усыпления, то вот повторением одного и того же он снова пробуждает их. Смотри, он говорил: иже по мне Грядый предо мною бысть; и: несмь достоин, да отрешу ремень сапогу Его; также: Той вы крестит Духом Святым и огнем; и: Дух виде сходящ, яко голубь, и пребывающа на Нем… и свидетельствова, яко Сей есть Сын Божий (см.: ст. 27–34). Но между тем никто не внимал ему, никто не спрашивал: что это ты говоришь, и о ком, и для чего? Потом он сказал еще: се, Агнец Божий, вземляй грехи мира, – однако ж и этим не вывел их из бесчувственности. Таким образом, он принужден был повторять одно и то же, как бы грубую и затверделую землю смягчая новою запашкой и словом, точно плугом, поднимая подавленную душу, чтобы бросить семена в глубину ее. Потому-то Креститель и не распространяет своего слова, заботясь только об одном – чтобы их привести и присоединить ко Христу. Он знал, что если только они примут Его и уверуют, то уже не будут иметь нужды в другом свидетеле о Нем. Так и случилось. Если самаряне, послушав Христа, говорят жене самарянской: не ктому за твою беседу веруем: сами бо вемы, яко Сей есть воистину Спас миру, Христос (см.: Ин. 4, 42), то гораздо скорее могли быть обращены ко Христу ученики (Иоанна), как действительно и было. Они, пришедши (ко Христу) и послушав Его один вечер, уже не возвращались к Иоанну, но так предались Христу, что приняли на себя и служение Иоанна, и сами стали проповедовать о Христе. О6рете сей брата своего Симона и глагола ему: обретохом Мессию, сказаемаго Христос (Ин. 1, 41). Обрати внимание и на следующее: когда Иоанн говорил: по мне Грядый предо мною бысть, и: несмь достоин отрешити ремень сапогу Его, то не уловил никого; как же скоро стал беседовать об устроении нашего спасения и беседовать словом более простым, то ученики его последовали за Христом. Но не это одно надлежит взять во внимание, а и то, что не столь многие приводятся (ко Христу) тогда, когда говорят им о Боге что-нибудь великое и возвышенное, как тогда, когда говорят о благости, человеколюбии Его и о том, что относится ко спасению слушающих. Вот услышали, что Он вземлет грехи мира, и тотчас поспешили к Нему. Если можно, говорят они, омыть свои грехи, для чего же медлить? Вот предстоит Тот, Кто освободит нас от них без труда. Не крайне ли безрассудно отлагать до другого времени такой дар? Да слышат это оглашенные, отлагающие свое спасение до последнего издыхания. Паки стояше Иоанн и глагола: се, Агнец Божий. Христос ничего не говорит, а все Креститель. Так бывает с женихом. Не сам он тотчас начинает говорить с невестою, но стоит в молчании, и другие указывают его и вручают ему невесту; и, когда она является, он не сам по себе принимает ее и уводит, но другой ему передает ее. Когда же примет из рук других, то уже так располагает ее к себе, что она не вспоминает и сочетавших ее с ним. Так было и со Христом. Пришел Он обручить Себе Церковь, – и вначале ничего не говорил Сам, а только предстоял; друг же Его Иоанн подал Ему десницу этой невесты, вручив Ему чрез свое слово души людей. Но, приняв их, Христос так расположил их к Себе, что они уже не возвращались к тому, кто вручил их.

2. Не это только, но и другое нечто надлежит здесь заметить. Как при заключении браков не девица приходит к жениху, а он спешит к ней, хотя бы это был сын царя и хотя бы он хотел взять за себя из бедного и низшего сословия, хотя бы рабу, – так было и здесь. Не естество человеческое восходило на Небо; но Сам (Бог) снизошел к нему – презренному и убогому. По совершении же брака Он уже не дозволил ему оставаться здесь, но, восприняв его на Себя, ввел в дом Отчий. Но для чего Иоанн не отдельно берет своих учеников и не особо говорит с ними о Христе, чтобы таким образом передать их Христу, а в присутствии всего народа говорит им: се, Агнец Божий? Для того, чтобы это не казалось делом его умысла. Если бы они пошли ко Христу, будучи особо убеждены Иоанном и как бы из угождения ему самому, то они так же скоро могли бы и отступить от Христа; но теперь, решившись последовать Христу по силе учения, обращенного ко всем вообще, ученики Иоанна пребыли твердыми в этом, так как последовали не из угождения учителю, а по собственному усердию и ради своей пользы. Все пророки и апостолы проповедовали Христа в Его отсутствии: одни – до Его пришествия во плоти, другие – по Его вознесении; один Иоанн проповедовал о Нем в Его присутствии. Потому он и называется другом жениха, – так как он один присутствовал на браке; он все это устроил и совершил; он положил начало этому делу. И узрев Иисуса грядуща, глагола: се, Агнец Божий. Он говорил это, показывая, что не голосом только, но и очами свидетельствует. Он удивлялся Христу, в радости и восторге; и не тотчас обращает слово убеждения к ученикам, но сперва только удивляется и предается изумлению, при явлении Христа; показывает всем и дар, с которым Он пришел, и образ искупления. Слово: Агнец выражает то и другое. И не сказал Иоанн: имеющий взять, или: взявший, но: вземлющий грехи мира, как бы Христос всегда это делал. В самом деле, Он не тогда только принял на себя грех, когда пострадал, но с того времени и доселе вземлет грехи, не так, как бы всегда был распинаем (Он однажды принес жертву за грехи), а так, как этою одною жертвою Он всегда очищает грехи. Таким образом, как наименование Его Словом показывает превосходство Его естества, а имя Сына выражает отличие Его от других существ, так и слова: Агнец, Христос, Пророк, Свет истинный, Пастырь добрый и другие, употребляемые о Нем, выражения с прибавлением члена (о́) показывают большое различие их от обыкновенных выражений. Много было агнцев, пророков, христов[25], сынов; но Иоанн представляет большое различие между Ним и всеми теми. И это он утвердил не прибавлением только члена, но и приложением слова: Единородный, – так как Христос не имеет ничего общего с тварию. Если же кому кажется неблаговременным то, что слова эти сказаны были в десятом часу (таково было время дня: бе же час, сказано, яко десятый – ст. 39), то, по моему мнению, такой очень погрешает. Для многих людей, раболепствующих плоти, конечно, время после насыщения не совсем удобно к делам важным, потому что душа отягощена пищею. Но то был муж, не употреблявший даже обыкновенной пищи, который и вечер проводил с такою же трезвенностию, с какою мы – утро, или, лучше сказать, гораздо большею (потому что у нас нередко остатки вечерней пищи наполняют грезами душу, а он ничем таким не обременял этого судна); поэтому и неудивительно, что Иоанн и в вечернее время беседовал о таких предметах. Притом же он и жил в пустыне близ Иордана, куда все с большим страхом приходили для крещения, мало заботясь в то время о делах житейских, как и со Христом народ пробыл три дня, оставаясь без пищи. Долг усердного проповедника, как и заботливого земледельца, – не оставлять своего дела, пока не увидит, что всажденное слово укоренилось. Но почему Иоанн не прошел всей Иудеи с проповедью о Христе, а оставался при реке, ожидая Его пришествия, чтобы потом, когда Он придет, указать Его народу? Иоанн хотел, чтобы самые дела свидетельствовали о Христе, а особенная цель Иоанна была та, чтобы только огласить Его пришествие и убедить хотя некоторых – послушать Живота вечного. Большее же свидетельство Иоанн оставляет Самому Христу, именно свидетельство дел, как и Сам Христос говорит: Аз не от человека приемлю свидетельства; дела, яже даде Мне Отец, та свидетельствуют о Мне (см.: Ин. 5, 34, 36). Смотри же, как такое свидетельство было сильно. Иоанн бросил только малую искру-и вдруг пламя поднялось в высоту. Те, которые дотоле даже не внимали словам Иоанна, наконец говорят: вся, елика рече Иоанн, истинна суть (см.: 10, 41).

3. В противном случае, если бы то есть Иоанн проповедовал, обходя всю Иудею, могло бы казаться, что это делается по видам человеческим, и проповедь была бы подозрительною. И слышаста его оба ученика, и по Иисусе идоста (см.: 1, 37). Были у Иоанна и другие ученики; но они не только не последовали за Христом, а еще и с завистию смотрели на Него. Равви, говорили они Иоанну, Иже бе с тобою обонпол Иордана, Ему же ты свидетельствовал еси, се, Сей крещает, и еси грядут к Нему (Ин. 3, 26); и в другой раз они являются с обвинением: почто мы постимся, ученицыже Твои не постятся? (см.: Мф. 9, 14). Нолучшие из них так не делали, а как скоро услышали о Христе, последовали за Ним. Да и последовали они не из презрения к своему учителю, но наиболее из послушания ему, и представили величайшее доказательство того, что они так поступили по здравому убеждению. Они сделали это, не будучи побуждаемы к тому, что было бы подозрительно, а последовали за Христом потому только, что Иоанн предрекал о Нем, что Он будет крестить Духом Святым. Итак, они не оставили своего учителя, но захотели узнать, дарует ли Христос что-либо больше, чем Иоанн. И заметь, как их заботливость соединялась с скромностию. Не вдруг они пришли и стали вопрошать Иисуса о предметах важных и необходимых; и не открыто в присутствии всех, и не мимоходом и как случилось они хотели беседовать с Ним, но – наедине. Они знали, что слова их учителя выражали не одно смирение, а чистую истину. Бе же, сказано, Андрей брат Симона Петра, един от обоих слышавших от Иоанна, и по Нем шедших (см.: ст. 40). Почему евангелист не означил имени и другого ученика? Некоторые объясняют тем, что этот ученик, последовавший за Христом, был тот же, который и написал об этом; другие же думают не так, а что он не был из числа избранных учеников, евангелист же говорил только о лицах, более замечательных. Но что пользы узнавать имя этого ученика, когда не сказаны имена и семидесяти двух учеников? То же можно видеть и у Павла. Послахом с ним, говорит он, и брата нашего во многих многащи тщалива суща, егоже похвала во евангелии (см.: 2 Кор. 8, 18). А об Андрее упомянуто еще и по другой причине. Какая же это причина? Та, чтобы ты, зная, как Симон с Андреем, лишь услышали: грядита по Мне, и сотворю вы ловца человеком (Мф. 4, 19), не усомнились об этом необычном обетовании, – чтобы, говорю, ты знал и то, что начатки веры еще прежде Симона положены братом его. Обращен же Иисус и видев я по себе идуща, глагола има: чесо ищета? (Ин. 1, 38). Отсюда мы научаемся, что Бог Своими дарами не предваряет наших желаний, но, когда мы начнем, когда обнаружим желание, тогда и Он подает нам многие способы к спасению. Чесо ищета? Что это значит? Ему ли, ведущему сердца людей, проникающему в наши помышления, – спрашивать? Но Он спрашивает не для того, чтобы узнать (как это возможно?), а чтобы вопросом еще более приблизить их к Себе, сообщить им более дерзновения и показать, что они достойны беседовать с Ним. Они, вероятно, стыдились и страшились, как люди, незнакомые с Ним и только от своего учителя слышавшие свидетельство о Нем. Чтобы уничтожить в них все это – стыд, страх, Он Сам спрашивает их и не оставляет их в молчании идти до Его жилища. Впрочем, может быть, то же было бы, если бы Он и не предложил вопроса, потому что они не перестали бы идти за Ним и по Его следам пришли бы к Его жилищу. Для чего же Он спрашивает их? Для того, как я сказал, чтобы успокоить их смущенное и неспокойное сердце и внушить им дерзновение. Между тем они выразили свою преданность Христу не в последовании только за Ним, а и в самом вопросе. Не будучи еще учениками Его и ничего не слыша от Него, они уже называют Его учителем, причисляют себя к Его ученикам и показывают причину, по которой они последовали за Ним, именно – что желали услышать от Него что-либо полезное. Заметь же и благоразумие их. Они не говорили: научи нас догматам или чему-либо другому нужному, а – что? Где живеши? Они, как я выше сказал, хотели в уединении беседовать с Ним о чем-либо, послушать Его, научиться от Него; поэтому они и не отлагают своего намерения, не говорят: придем на другой день и послушаем Тебя, когда Ты будешь говорить в собрании народа, но показывают все свое усердие к слушанию, так что не удерживаются от того и самим временем. Солнце уже склонялось к западу: бе же час, яко десятый, сказано. Поэтому и Христос не сказывает им примет своего жилища, не назначает места для беседы, а только более и более привлекает их к следованию за Ним, показывая, что принимает их к Себе. Поэтому также Он не сказал и ничего вроде того: теперь не время вам идти в мое жилище, завтра, если хотите услышать что-нибудь, а теперь ступайте домой; но беседует с ними как с друзьями и людьми, уже долгое время бывшими с Ним. Отчего же Он в другом месте говорит: Сын Человеческий не имать где главу подклонити (Лк. 9, 58), а здесь: приидите и видите, где живу (см.: ст. 39)? Но слова: не имать, где главу подклонити, показывают, что Он не имел собственного пристанища, а не то чтобы Он не жил ни в каком доме. На это и указывает приточное выражение. Далее евангелист говорит, что они пробыли у Него тот день, а для чего – об этом он не замечает, потому что цель сама по себе ясна. Не для чего другого и они последовали за Христом и Христос их привлекал к Себе, как для назидания; и они в одну ночь насладились Его учением в таком обилии и с такою охотою, что немедленно оба пошли привлекать и других ко Христу.

4. Отсюда научимся и мы предпочитать всему слушание божественного учения, и никакого времени не будем считать для того неудобным; но хотя бы нужно было войти в чужой дом, хотя бы тебе, незнакомому, надлежало знакомиться с знатными людьми, хотя бы и несвоевременно или в какое бы то ни было время – никогда не будем упускать такого приобретения. Пища, вечери, бани и прочие житейские дела пусть имеют определенное для себя время, изучение же горнего любомудрия не должно иметь никаких определенных часов: ему должно принадлежать всякое время. Благовремение, сказано, и безвременне обличи, запрети, умоли (2 Тим. 4, 2). И Пророк говорит: в законе Его поучится день и нощь (Пс. 1, 2). И Моисей повелевал иудеям делать то во всякое время. Дела житейские, – разумею бани, вечери, – если и нужны, то, бывая часто, расслабляют тело; но назидание души, чем более умножается, тем более крепкою делает душу, принимающую его. Ныне все время мы проводим в пустом и вздорном суесловии, сходимся для того и на рассвете, и поутру, и в полдень, и в вечер, даже назначаем для этого особые места; а божественные догматы слушая однажды или дважды в седмицу, мы тяготимся и устаем. Отчего? Оттого, что худо располагаем свою душу: мы вовсе уничтожаем в ней охоту и ревность к таким предметам. Поэтому в нас нет и стремления к духовной пище. Кроме других признаков болезни, сильно доказывает ее и то, когда не хочется ни есть, ни пить, а к тому и другому чувствуем отвращение. Если же это, когда случается в теле, служит признаком тяжкого недуга и производит ослабление, то тем более когда случается в душе. Как же нам укрепить ее, падшую, изнемогшую? Какими делами, какими словами? Обратимся к словам божественным, пророческим, апостольским и всем другим. Тогда мы узнаем, что гораздо лучше питаться этими словами, чем нечистыми снедями, – так надобно назвать безвременные сходбища и разглагольствия. Что лучше, скажи мне: о делах ли народных, судебных, военных беседовать – или о предметах небесных и о том, что имеет быть по отшествии нашем отсюда? Что лучше: говорить ли о соседе и его делах и вообще заниматься чужими делами – или беседовать об Ангелах и предметах, касающихся нашей собственной пользы? Дела соседа тебя вовсе не касаются; а предметы небесные относятся и к тебе. Да об этом, говорят, можно за один раз все высказать. Но почему же вы не думаете так о том, о чем ведете пустые и напрасные беседы между собою, но, употребляя на это всю жизнь, никогда не истощаете предметов для таких бесед? Я еще не говорю о том, что гораздо хуже этого. О тех предметах говорят между собою люди еще скромные, а более праздные и беспечные в своих разговорах кружатся около шутов, плясунов, бегунов, оскверняя свой слух, растлевая душу в таких разговорах, упояя сладострастием свое естество и внося в свое воображение такою беседою всякие порочные образы. Как только язык выговорил имя плясуна, душа тотчас представляет себе его лицо, волосы, тонкую одежду и его самого, который изнеженнее всего этого. Другой еще иначе возбуждает в душе пламень, вводя в разговор блудную женщину, ее слова, одежду, распутные глаза, сладострастные взгляды, плетения волос, натирание лица, подкрашивание ресниц. Да не чувствуете ли вы чего-нибудь страшного уже при моем рассказе об этом? Но не стыдитесь и не краснейте: это уже неизбежное, естественное дело, что сила рассказа имеет такое влияние на душу. Если же только при моем рассказе, ежели, стоя в церкви и вдали от таких предметов, вы уже чувствуете нечто от одного слушания, то подумай, что должно происходить с теми, которые сидят на самом зрелище, с полною свободою, вне этого почтенного и важного собрания, и с большим бесстыдством смотрят и слушают, что там делается. Да за что же, скажет кто-либо из невнимательных, за что ты нас обвиняешь, упуская из виду, что это дело естественное и уже необходимо, как ты говоришь, имеет такое влияние на душу? Но что слушающий это изнеживается, – вот дело естественное; а слушать это – не природы дело, а воли грех. Что приближающийся к огню должен потерпеть вред, это необходимо и это есть следствие немощи естества, но не самое же естество влечет нас к огню и вреду, от него происходящему: это зависит единственно от извращенной воли. Вот и я хочу, чтобы этого не было, чтобы это было исправлено, чтобы вам ни произвольно не пасть в пропасть, ни низвергнуться в пучину зла, ни против воли не набежать на огонь, и таким образом не сделать себя повинными пламени, уготованному для диавола. Итак, да сподобимся все мы, освободившись от него, перейти в недра Авраама, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава во веки веков. Аминь.

Беседа XIX

Обрете сей прежде брата своего Симона и глагола ему: обретохом Мессию, еже есть сказаемо Христос. И приведе его ко Иисусови (1, 41–42)

Изъяснение 1, 41–42. Блага единения людей. – Андрей, найдя Мессию, немедленно приглашает своего брата принять участие в обретенном счастье. – Пророчество доказывает божественное всемогущество не менее, чем и чудо. – Древние имели много названий, христиане – одно только имя – христианин. – Почетность и слава этого имени. – Мы носим имя Иисуса Христа и столь же близки к нему, как тело к голове. – Как делать надлежащее употребление из богатства? – Раздавать свое имение бедным значит обогащать себя.

1. Бог, вначале создав человека, не оставил его одного, но дал ему в помощь жену и повелел им жить вместе, так как знал, что от этого сожительстваможет произойти много пользы. Что же, если жена воспользовалась этим благодеянием не так, как следовало? Если кто вникнет в сущность этого дела, то увидит, что от сожительства бывает много пользы для людей благоразумных. Впрочем, не только от сожительства мужа с женой, но если и братья живут вместе, то и они получают отсюда пользу. Потому и Пророк говорил: что добро, или что красно, но еже жити братии вкупе (Пс. 132, 1). И Павел увещевал не оставлять взаимного общения. Этим-то мы и отличаемся от зверей. Мы строим и города, и торжища, и дома для того, чтобы быть вместе друг с другом не в жилище только, но и в союзе любви. Наша природа создана Творцом так, что имеет разные нужды, а сама для себя недостаточна; поэтому Бог и устроил так, чтобы нужды, происходящие отсюда, исправляемы были пользою, проистекающею из общежития. Потому установлен и брак так, что, чего недостает у одного, то восполняет другой, и таким образом удовлетворяются потребности природы, и хотя она создана смертною, сохраняет, однако ж, на долгое время бессмертие по преемству. Мог бы я остановиться далее на этом предмете и показать, сколько пользы для людей происходит от взаимной, близкой и искренной связи между собою. Но нам предстоит теперь другое нечто, для чего, собственно, и заговорил я об этом. Андрей, пробыв у Иисуса и научившись от Него, сколько успел, не удерживает у себя этого сокровища, но поспешает, тотчас бежит к брату, чтобы поделить с ним приобретенные блага. Но для чего Иоанн не сказал, о чем беседовал с ним Христос? И откуда видно, что они именно для того и были у Него? Это уже и прежде показали мы; но это можно узнать и из нынешнего чтения. Заметь, что Андрей говорит своему брату. Обретохом Мессию, еже есть сказаемо Христос. Видишь ли, – он здесь показывает, сколько узнал в краткое время? Он выражает этим и силу Учителя, убедившего их в том, и собственную свою ревность, с какою они издавна с самого начала заботились о том. Самое выражение: обретохом показывает душу, томившуюся желанием видеть Христа, ожидавшую сошествия Его свыше, и исполненную радости, когда предмет ее ожиданий явился, и, наконец, поспешившую радостную весть об этом сообщить другим. В делах духовных подавать друг другу руку – признак братской любви, родственной дружбы, искреннего благорасположения. Обрати внимание и на то, что и он говорит о Мессии с прибавлением члена. Не сказал просто: Мессию, но: Мессию ожидаемого[26]. Таким образом, они ожидали одного Христа, не имеющего ничего общего с другими[27]. Смотри же, и как Петр с самого начала обнаруживает в себе душу благопокорливую и благопослушную. Он тотчас спешит к Иисусу, нимало не медля. Приведе его, сказано, к Иисусу. Но никто не обвиняй его в легкомыслии, если он принял слова брата без дальних исследований. Вероятно, и брат говорил ему об этом много и обстоятельно, но евангелисты обыкновенно многое представляют вкратце, заботясь о краткости. Притом и не сказано, что Петр просто поверил, а только – что Андрей привел его к Иисусу, желая представить Ему брата, чтобы тот все узнал от Него Самого. Притом с ними был еще и другой ученик и содействовал тому. Если же сам Иоанн Креститель, сказав о Христе, что это – Агнец и что Он крещает Духом, яснейшее учение о Нем предоставил своим ученикам узнать от Него Самого, тем более должен был сделать это Андрей, чувствуя себя не в состоянии объяснить все. Поэтому он и повлек своего брата к Самому Источнику света, с таким тщанием и радостью, что тот нисколько не колебался и не медлил. И воззрев нань, Иисус рече: ты еси Симон, сын Ионин; ты наречешися Кифа, еже сказается Петр (см.: ст. 42). Здесь (Христос) уже начинает обнаруживать Свое Божество и мало-помалу открывает его в Своих изречениях. Так Он это сделал в беседах с Нафанаилом и с женою самарянкою.

2. Пророчества не менее чудес убеждают, и притом не заключают в себе тщеславия. Чудеса еще подвергались превратным толкам, по крайней мере от людей неразумных: о веельзевуле, говорили они, изгонит бесы (см.: Мф. 12, 24); но о пророчествах ничего подобного не было никогда говорено. Таким образом, для Симона и Нафанаила Христос употребил этот способ научения, а с Андреем и Филиппом Он не так поступил. Почему же? Потому, что они уже в свидетельстве Иоанна получили немалую подготовку; а Филипп, кроме того, увидев предстоящих Христу, принял это за прямое доказательство для веры в Него. Ты еси Симон, сын Ионин; ты наречешися Кифа, еже сказается Петр. От настоящего достоверным делается и будущее. Назвавший отца Петрова, конечно, провидел и будущее. Предречение соединено здесь и с похвалою; но это не было лестию, а предсказанием будущего, что видно из следующего. Припомни, с каким сильным обличением Он в беседе с самарянкою дает видеть ей свое прозрение. Пять мужей, говорит Он, имела еси, и ныне, егоже имаши, несть ти муж (Ин. 4, 18). Так и Отец Его, восставая против почитания идолов, много говорит о пророчествовании. Да возвестят вам, что имать на вас приити. И в другом месте: возвестил и спасох, и не бе в вас чуждь (см.: Ис. 47, 13; 43, 12). И это ставит на вид во всем пророчестве. Пророчество есть по преимуществу дело Божие, которому демоны даже подражать не могут, сколько бы ни усиливались. В чудесах еще может быть и некоторое обольщение; но предсказывать будущее с точностию свойственно только одному вечному существу. Если же когда-либо и демоны это делали, то только для обольщения неразумных; потому и провещание их всегда легко изобличить во лжи. Между тем Петр ничего не отвечает на слова Христовы, – потому что еще ничего ясно не понимал, а только поучался. Притом же и самое предсказание было еще не вполне изречено. Христос не сказал: Я тебя переименую Петром, и на этом камне (πετρα) созижду Церковь Мою, а сказал только: ты наречешися Кифа. То переименование означало бы высшее достоинство и большую власть. Но Христос не вдруг и не с самого начала выказал всю Свою власть, а до времени более смиренно беседовал. Когда же Он дал полное доказательство Своего Божества, то уже с большею властию говорит то же: блажен еси, Симоне, яко Отец Мой яви тебе. И в другом месте: тебе глаголю: ты еси Петр, и на сем камени созижду Церковь Мою (см.: Мф. 16, 17, 18). Так Христос наименовал Симона, а Иакова и брата его – сынами грома. Для чего же Он это делает? Он этим показывает, что Он Тот Самый, Кто и Ветхий Завет дал и тогда имена переменял, назвав Аврама Авраамом, Сару Саррою, Иакова Израилем, а многим еще от рождения их дал имена, как то: Исааку, Сампсону и лицам, о которых упоминают Исайя и Осия; некоторым же переменил имена, данные от родителей, как то: лицам, выше упомянутым, и Иисусу Навину. У древних также было в обычае давать имена по обстоятельствам, как и Илия сделал. И это было не без цели, а для того, чтобы самое наименование людей было для них напоминанием благодеяний Божиих, чтобы, чрез выражение пророчества в именах, оно тем лучше сохранялось в уме слушающих. Так и Иоанну дано имя прежде его рождения. Так люди, которые имели просиять добродетелию с первого возраста, получали имена и прежде рождения; а тем, которые прославлялись впоследствии, и прозвание после прилагалось.

3. Но тогда каждый получал особое имя; а ныне все мы имеем одно имя, которое важнее всех тех, – имя христиан, сынов и друзей Божиих, Тела (Христова). Такое наименование больше всех тех может возбуждать в нас усиленную ревность к преспеянию в добродетели. Не будем же делать ничего недостойного этого почетного наименования, помышляя о высоте достоинства, по которому мы называемся Христовыми. Так назвал нас Павел. Будем держать это в мысли, будем уважать это великое имя. Если некоторые, нося имя какого-либо знаменитого полководца или другого какого-либо славного человека, высоко думают о себе, слыша, что их называют именем такого-то или такого-то, считают это имя великим для себя достоинством и всячески стараются о том, чтобы своим нерадением не обесславить того, с кем они тезоимениты, то мы, называющиеся по имени не полководца, не какого-либо начальника земного, не Ангела, не Архангела, не Серафима, а Самого Царя их, не должны ли полагать и самую душу, только бы не оскорбить Удостоившего нас такой почести? Разве вам не известно, какою почестию пользуются отряды царских щитоносцев и копьеносцев, окружающих царя? Так и мы, удостоенные быть близ Самого Царя и даже гораздо ближе к Нему, чем упомянутые нами – к своему царю, ближе настолько, насколько близко тело к голове, во всем должны поступать не иначе, как подражая Христу. А что говорит Христос? Лиси язвины имут, и птицы небесныя гнезда: Сын же Человеческий не имать где главу подклонити (Лк. 9, 58). Если бы мы стали этого требовать от вас, то это, может быть, многим показалось бы делом трудным и тягостным. Итак, ради вашей немощи, я оставляю эту строгость; а требую только, чтобы вы не имели пристрастия к богатству, – и как, ради немощи многих, я не требую от вас такой высокой добродетели, так убеждаю вас и тем более удаляться пороков. Я не осуждаю тех, которые имеют дома, поля, деньги, слуг; а только хочу, чтобы они владели всем этим осмотрительно и надлежащим образом. Каким надлежащим образом? Как следует господам, а не рабам, то есть владеть богатством, а не так, чтобы оно обладало вами, употреблять его, а не злоупотреблять. Деньги для того и существуют, чтобы мы употребляли их на необходимые потребности, а не берегли их: это свойственно рабу, а то – господину. Стеречь – дело раба, а издерживать – дело господина, имеющего на то полную власть. Ты не для того получаешь деньги, чтобы закапывать их в землю, а чтобы раздавать их. Если бы Бог хотел, чтоб они были сбережены, то не давал бы их людям, а оставил бы их навсегда лежать в земле. Но как Он хочет, чтобы они были издерживаемы, то и дозволил нам иметь их-для передачи друг другу. Если же мы удерживаем их у себя, то мы уже не господа их. А если ты для того удерживаешь их, чтоб умножить, то для этого самое лучшее средство расточать их и всюд у раздавать. Да и не может быть прихода без расхода или богатства без издержек. Это можно видеть в делах житейских. Так делает купец, так делает земледелец: один тратит семена, другой деньги. Один плавает по морю, расточая свои деньги, другой целый год трудится, бросая семена и работая. Между тем здесь не нужно ничего такого: не нужно ни корабля готовить, ни волов впрягать и пахать землю, ни беспокоиться о воздушных непогодах, ни бояться града. Нет здесь ни волн, ни (подводных) скал. Это плавание, это сеяние требует только одного – бросать то, что у тебя есть; а все прочее совершит тот Земледелец, о Котором Христос сказал: Отец Мой делатель есть (Ин. 15, 1). Итак, не безрассудно ли предаваться лености и нерадению там, где можно получить все без труда, а показывать всю деятельность там, где много трудов, забот и пота, и после всего этого – еще неверная надежда? Не будем, умоляю вас, так неразумны в деле собственного спасения, но, оставив дела тягостнейшие, поспешим на дела более легкие и полезные, чтобы достигнуть и будущих благ, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

Беседа XX

Во утрий же восхоте Иисус изыти в Галилею: и обрете Филиппа и глагола ему: гряди по Мне. Бе же Филипп от Вифсаиды, от града Андреева и Петрова (1, 43–44)

Изъяснение 1, 43–44. Призвание Филиппа. – Иисус Христос одним словом увлекает его за собою. – Филипп, с своей стороны, приводит Нафанаила ко Христу. – Характер Нафанаила, его мудрость. – Как он приведен к вере. – Верные обязаны делать все, что желает и требует от них Иисус Христос. – Должно во всем повиноваться Христу, питать Его, когда Он голоден, поить, когда Он жаждет. – Он не отвергнет наших даров, каковы бы они ни были. – Друг с удовольствием принимает все, что дает ему его друг. – Любовь обнаруживается не в словах, а в делах.

1. Во всяком пекущемся изобилие – говорит книга Притчей (см.: 14, 23). Но Христос еще нечто более внушает нам, когда говорит: ищай обретает (Мф. 7, 8). Поэтому мне и кажется удивительно, как Филипп последовал Христу. Андрей последовал, услышав о Христе от Иоанна, Петр – от Андрея; а Филипп ни от кого и ничего не знал о Нем, но, как только Христос сказал ему: гряди по Мне, Филипп немедленно повиновался Ему, и не только не оставил Его, а еще сделался проповедником о Нем для других. Поспешив к Нафанаилу, Филипп говорит ему: Егоже писа Моисей в законе и пророцы, обретохом (ст. 45). Видишь ли, какую озабоченную имел он душу, как часто размышлял он о том, что писал Моисей, и как ожидал пришествия Христова? Слово: обретохом показывает людей, которые постоянно ищут. Во утрий изыде Иисус в Галилею. Он никого не призывает к Себе прежде, чем кто сам присоединится к Нему. И это делает не просто, но по свойственной Ему мудрости и разуму. Если бы никто не приходил к Нему добровольно, а Сам Он привлекал к Себе каждого, то, быть может, после они и оставили бы Его. Но как они сами решились на это, то и оставались уже тверды в своем намерении. Но Филиппа Он призывает как человека, более других известного Ему. Рожденный и воспитанный в Галилее, Филипп, конечно, знал Христа более других. Итак, приобрев одних учеников, Христос идет на ловлю других и привлекает к Себе Филиппа и Нафанаила. Обращение ко Христу Нафанаила не так удивительно, потому что слух об Иисусе проносился по всей Сирии, как удивительно обращение Петра, Иакова и Филиппа, не потому только, что они уверовали прежде, нежели видели чудеса Иисуса Христа, но и потому, что они были из Галилеи, откуда ни один пророк не приходил и не могло быть ничего доброго (см.: ст. 46), так как галилеяне были народ необразованный, дикий и грубый. Между тем Христос явил Свою силу и здесь, избрав от земли, не приносившей никакого плода, достойнейших учеников. Итак, вероятно, Филипп последовал за Христом, увидев и спутников Петра и услышав (о Христе) от Иоанна.

Вероятно также, и глас Христов произвел в нем свое действие. Христос знал, кто будет для Него благопотребен. Но евангелист все это опускает. Филипп знал, что Христос имел прийти, а что Христос есть Иисус, этого не знал; я же думаю, что он слышал это или от Петра, или от Иоанна. Евангелист называет и селение Филиппа, чтобы показать, как немощная мира избра Бог (1 Кор. 1, 27). Обрете Филипп Нафанаила и глагола ему: Егоже писа Моисей в законе и пророцы, обретохом Иисуса, сына Иосифова, Иже от Назарета (ст. 45). Это он говорит для того, чтобы сообщить своей проповеди достоверность, ссылаясь на Моисея и пророков, и тем побудить слушателя к вниманию. Нафанаил был человек точный и во всем дознавал истину, как это и Христос засвидетельствовал и самое дело показало. Поэтому Филипп хорошо сделал, что отослал его к Моисею и пророкам, чтобы таким образом расположить Нафанаила к принятию Того, о Ком он проповедовал ему. Если же Филипп называет Христа сыном Иосифа, то не смущайся. В то время еще считали Его сыном Иосифа. Но откуда видно, Филипп, что Он Тот Самый, о Ком писал Моисей и пророки? Какое ты даешь нам доказательство? Одного словесного свидетельства недостаточно. Какое же видел ты знамение? Какое чудо? Ведь в таких делах не безопасно верить просто без доказательств? Какое же у тебя доказательство? То же, что и у Андрея, отвечает нам Филипп. Как Андрей, не имея сил изобразить богатство, которое нашел, не находя слов описать это сокровище, ведет образ к Тому, Кого нашел, так и Филипп: не говорит Нафанаилу, почему Иисус есть Христос и как предвозвестили о Нем пророки; но влечет его к Иисусу, зная, что он не отступит от Иисуса, лишь только вкусит Его словес и Его учения. И рече ему Нафанаил: от Назаретаможет ли что добро быти? Глагола ему Филипп: прииди и виждь. Виде же Иисус Нафанаила грядуща к Себе, и глагола о нем: се, воистинну Израильтянин, в немже льсти несть (ст. 46–47). Христос похваляет и превозносит Нафанаила за то, что тот сказал: от Назаретаможет ли что добро быти? А не следовало ли бы осудить его за это? Нет, это не были слова неверующего, и не обвинений заслуживали, а похвал. Как и почему? Потому, что он был более Филиппа сведущ в пророчествах. Он знал из Писаний, что Христу надлежит прийти из Вифлеема и из селения, в котором был Давид. Это мнение господствовало между иудеями, да и Пророк издавна предвозвестил, сказав: и ты, Вифлееме, ничимже менши еси во владыках Иудовых: из тебе бо изыдет Вождь, Иже упасет люди Моя Израиля (см.: Мих. 5, 2; Мф. 2, 6; Ин. 7, 42). Поэтому Нафанаил, когда услышал, что (Христос явился) из Назарета, то смутился и пришел в недоумение, находя весть Филиппа не согласною с предсказанием пророческим. Но посмотри, как Нафанаил, и при недоумении своем, благоразумен и умерен. Он не сказал тотчас же: ты обманываешь меня, Филипп, и лжешь. Я не верю, не пойду; я знаю из пророчеств, что Христу надлежит прийти из Вифлеема. А ты говоришь – из Назарета. Это не Христос. Нет, ничего такого Нафанаил не сказал. Что же? И он идет ко Христу и, с одной стороны, не соглашаясь, что Христос пришел из Назарета, показывает таким образом и основательное знание Писаний, и осмотрительность в поступках, с другой же стороны – не отвергает совершенно и вести Филиппа и тем обнаруживает свое сильное желание пришествия Христова. Он только думал, что Филипп ошибочно указал место пришествия. Обрати внимание и на то, с какою осторожностию он выражает свое сомнение – в виде вопроса. Он не говорит: Галилея не производит ничего доброго, – а как? От Назаретаможет ли что добро быти? Но и Филипп был очень благоразумен. Встретив возражение, он не досадует, не оскорбляется, а только стоит на своем, желая привести этого человека к Самому Христу и с самого начала показывая в себе твердость духа, свойственную Апостолу. Потому и Христос говорил: се, воистинну Израильтянин, в немже льсти несть. Может, конечно, быть лжив и израильтянин. Но этот не таков, – говорит: его суд беспристрастен; он не высказывает в своих словах ни приязни, ни неприязни. Правда, и иудеи на вопрос: где Христос раждается, отвечали: в Вифлееме, привели и свидетельство: и ты, Вифлееме, ничимже менши еси во владыках Пудовых, но они свидетельствовали об этом еще прежде, чем увидели Христа; а когда увидели, то по зависти скрыли это свидетельство и говорили: сего вемы, откуду есть: Христос же егда приидет, никтоже весть, откуду будет (Ин. 7, 27; см.: 9, 29). А Нафанаил поступил не так, но какое мнение о Христе имел сначала, при том и остался, именно, что Он не из Назарета. Почемуже пророки называют его Назореем? Потому, что там было место Его воспитания и жительства. Но и Христос не хочет сказать Нафанаилу: Я не из Назарета, как возвестил тебе Филипп, а из Вифлеема, – для того, чтобы с самого начала не навести сомнения на Свои слова. Кроме того, если бы Он убедил Нафанаила в этом, это еще не было бы достаточным доказательством, что Он именно есть Христос. Почему бы Он, и не будучи Христом, не мог произойти из Вифлеема, подобно другим людям, там родившимся? Итак, это Христос оставляет, а делает то, что наиболее могло привлечь к Нему Нафанаила, именно: показывает, что Он присутствовал при беседе Нафанаила с Филиппом. Когда Нафанаил спросил Его: откуду мя знаеши? Он говорит: прежде даже не возгласи тебе Филипп, суща под смоковницею видех тя (ст. 48). Вот человек твердый и постоянный! Когда Христос сказал: се, воистинну Израильтянин, – он не надмился от этих похвал, не увлекся одобрениями; но стоит на своем, еще с большим старанием отыскивая и испытывая истину, чтобы узнать что-нибудь верное. Итак, он еще испытывает как человек, а Иисус ответствует как Бог. Прежде, говорит, видех тя. Знал Он и прежде благонравие Нафанаила не как человек, следивший за ним, а как Бог. И ныне видех тя под смоковницею, когда никого там не было, а был только Филипп и Нафанаил и между собою об этом говорили. Поэтому и сказано: видев грядуща его, глагола о нем: се, воистинну Израильтянин, и так сказано – с целию показать, что Христос высказал эти слова еще прежде, чем приблизился Филипп, чтобы такое свидетельство было несомнительно. Для этого Он назвал и время, и место, и само дерево. Если б Он сказал только: прежде, чем Филипп пришел к тебе, Я видел тебя, то Его могли бы подозревать, не Сам ли Он подослал Филиппа, и таким образом в Его словах не нашли бы ничего важного. Но когда Он указал и место, где был Нафанаил, когда приглашал его Филипп, и название самого дерева, и время разговора, – тем Он показал в Себе несомненную прозорливость. Но Христос не только обнаружил Свою прозорливость, но еще и иным образом вразумил Нафанаила, именно – привел ему на память сказанные им тогда слова: от Назаретаможет ли что добро быти, и тем еще более благорасположил его к Себе, равно и тем, что за такие слова его не только не осудил, но еще похвалил и превознес. Потому Нафанаил и отсюда уразумел, что воистину Христос, то есть как из Его прозрения, так и из того, что Христос в точности узнал его мнение и тем показал, что Он знал и сокровенное в душе его, – притом не только не осудил его за высказанное им свое мнение, но и похвалил. Что Нафанаила пригласил Филипп, о том Христос сказал; а что он говорил Филиппу и Филипп ему, о том умолчал, предоставив то его совести и не желая более изобличать его.

2. Что же? Неужели Христос увидел Нафанаила только пред тем, как пригласил его Филипп, а до того времени не видел его оком неусыпным? Видел, – и этому никто не станет противоречить. Но в то время надлежало сказать только то, что нужно было. Что же Нафанаил? Получив несомненное доказательство предведения Христа, он исповедал Его и, как прежде в своей медлительности показал осмотрительность, так теперь в своей уступчивости показал благомыслие. Он так отвечал Христу: Равви, Ты еси Сын Божий, Ты еси Царь Израилев (ст. 49). Видишь ли душу, внезапно пришедшую в восторг и своими словами объемлющую Иисуса? Ты, говорит, желаемый, ожидаемый. Видишь ли, как он изумляется, дивится, прыгает и скачет от радости? Так должно радоваться и нам, сподобившимся познать Сына Божия, – не только радоваться в душе, но и в самих делах своих выражать радость. А что свойственно радующимся? Веровать Тому, Кого познали; а верующим – делать то, что Ему угодно. Если будем делать то, что прогневляет Его, – откуда будет видно, что мы радуемся? Не видите ли и в домах, когда кто принимает желанного гостя, с какою радостию он все делает, всюду бегает, ничего не щадит, хотя бы нужно было издержать все, что у него есть, лишь бы угодить гостю? А если бы кто, пригласив к себе гостя, не стал угождать ему, не старался успокоить его, то хотя бы тысячу раз говорил, что радуется его посещению, никогда гость ему не поверил бы, – и справедливо, так как радость надобно показать на деле. Итак, когда и Христос пришел к нам, покажем, что мы Ему радуемся, и не будем делать ничего, что может оскорбить Его. Украсим дом, в который Он пришел: это свойственно радующимся. Предложим ему трапезу, какую Он Сам хочет: так свойственно веселящимся. Какая же это трапеза? Он Сам говорит: Мое брашно есть, да сотворю волю Пославшаго Мя (Ин. 4, 34). Напитаем Его, алчущего, напоим Его, жаждущего. Подай Ему только чашу холодной воды, – Он и это примет, потому что любит тебя; приношения лиц любимых, как бы малы ни были, велики кажутся любящему. Только не покажи нерадения. Повергни пред Ним две лепты, – Он не отвергнет и их, но примет как большое богатство. Он не имеет недостатка ни в чем и принимает это не по какой-либо нужде; поэтому и справедливо измеряет все не мерою даваемого, но расположением дающего. Только покажи, что любишь этого Гостя, что стараешься все для Него сделать, что ты рад Его посещению. Посмотри, какую любовь Он имеет к тебе. Он пришел ради тебя, душу Свою положил за тебя, и после всех этих благодеяний не отказывается еще и упрашивать тебя. По Христе молим, говорит Апостол, я ко Богу молящу нами (2 Кор. 5, 20). Но кто же, скажешь ты, столько безумен, чтобы не любить Господа своего? Это и я говорю и знаю, что никто из нас не отречется от этого на словах и в мыслях. Но тот, кто любим, хочет, чтобы любовь к нему обнаруживалась не на словах только, айв делах. Говорить, что мы любим, но не делать того, что свойственно любящим, – это смешно не только в отношении к Богу, но и к людям. Итак, если исповедовать на словах только, а в делах показывать противное – не только бесполезно, но и вредно для нас, то я умоляю – будем выражать свое исповедание в делах, да удостоимся исповедания и от Самого Господа, в тот день, когда Он исповесть достойных пред Отцем Своим, – умоляю о Христе Иисусе Господе нашем, чрез Которого и с Которым Отцу со Святым Духом слава ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

Беседа XXI

Отвеща Нафанаил и глагола Ему: Равви! Ты еси Сын Божий, Ты еси Царь Израилев. Отвеща Иисус и рече ему: зане рех ти, яко видех тя под смоковницею, веруеши; болыыа сих узриши (1, 49–50)

Изъяснение 1, 49–50. Исповедание Нафанаила было менее совершенным, чем исповедание, сделанное впоследствии апостолом Петром. – Иисус Христос совершил свое первое чудо по просьбе своей Матери. – Иисус Христос желает, чтобы все обращались к Нему со своими нуждами. – Пример знаменитых врачей. – Почему Он дал жесткий ответ своей Матери. – Родственники Спасителя, известные под именем Деспосин. – Наши предки и отцы были добрые христиане, что должно устыжать нас и подвергать тем большему общению.

1. Много нужно нам, возлюбленные, попечения, много бодрствования для того, чтоб иметь возможность проникать в глубину Божественных Писаний. Иначе, предаваясь сну, нельзя постигнуть смысла их; а нужно тщательное исследование, нужна, кроме того, и постоянная молитва, чтобы хотя немного прозреть в святилище слова Божия. Вот и сегодня нам представляется вопрос немаловажный, требующий много внимания. Когда Нафанаил сказал: Ты еси Сын Божий, Христос сказал ему: занерехти, яко видех тя под смоковницею, веруеши; больша сихузриши. Что же в этих словах требует исследования? То, что Петр, исповедавший: Ты еси Сын Божий (см.: Мф. 16, 16) уже после столь многих чудес и после такого учения, ублажается, как получивший откровение от Отца; а Нафанаил, сказавший то же самое еще прежде чудес и прежде учения, ничего подобного не услышал от Христа, но и, как бы еще не столько сказавший, сколько надлежало сказать, возбуждается к ожиданию больших откровений. Какая же этому причина? Та, что хотя Петр и Нафанаил высказали одни и те же слова, но не с одною и тою же мыслию. Петр исповедал Иисуса Сыном Божиим, как истинного Бога; а Нафанаил – как простого человека. Из чего же это видно? Из последующих слов Нафанаила. Сказав: Ты еси Сын Божий, он присовокупил: Ты еси Царь Израилев. Но Сын Божий есть Царь не только Израиля, а и всей вселенной. Впрочем, это видно не отсюда только, а и из следующего. К словам Петра Христос ничего не прибавил, но, как бы вера Петрова была уже совершенна, сказал, что на этом исповедании Он созиждет Церковь Свою. Но в отношении к Нафанаилу Он сделал не так, а совсем напротив. В исповедании Нафанаила как бы недоставало еще многого и чего-то лучшего, – и вот Христос восполняет недостающее. Что Он говорит? Аминь, аминь глаголю вам: отселе узрите небо отверсто и Ангелы Божия восходящия и нисходящия над Сына Человеческаго (ст. 51). Видишь ли, как Христос мало-помалу возводит его от земли и внушает не представлять себе Его простым человеком? Может ли в самом деле быть человеком Тот, Кому Ангелы служат и для Кого Ангелы восходят и нисходят? Поэтому-то Он и сказал: больша сих узриши, и, изъясняя это, присовокупил об ангельском служении. Смысл Его слов такой: тебе, Нафанаил, показалось это важным[28], и за это ты признаешь Меня царем Израиля. Что же скажешь, когда увидишь Ангелов, восходящих и нисходящих для Меня? Такими словами Христос внушал признать Его Владыкою и Ангелов. Как к истинному Сыну Царя, ко Христу восходили и нисходили эти царские служители, как то: во время страданий, во время Воскресения и вознесения; и еще прежде того они приходили и служили Ему – когда благовествовали о Его рождении, когда восклицали: слава в вышних Богу, и на земли мир (Лк. 2, 14), когда приходили к Марии, к Иосифу. Но Христос делает и теперь так же, как во многих других случаях. Он изрекает два предсказания, и верность одного уже тотчас обнаруживает, а другое, относящееся к будущему, подтверждает чрез настоящее. Из них одно, уже доказанное, есть следующее: прежде даже не возгласи тебе Филипп, суща под смоковницею видех тя. Другое должно было исполняться в будущем, а отчасти уже и в то время исполнялось, – именно восхождение и нисхождение Ангелов, как то: при страданиях Его, при Воскресении и вознесении; и в этом, еще прежде событий, Он уверял уже тем, что сказал о настоящем. Кто из прошедшего познал могущество Его, тот, слыша и о будущем, удобнее может принять и предсказание о будущем. Что же Нафанаил? Ничего на это не отвечает. Поэтому и Христос заключил тем Свою беседу с ним, предоставляя ему самому размыслить о сказанном и не желая высказать всего в один раз. Бросив семена в землю плодоносную, Он дает ей самой произрастить в свое время плоды. Это Он в другом месте изобразил в следующих словах: подобно есть Царствие Божие человеку, сеявшу доброе семя: спящу же ему, прииде враг и всея плевелы посреде пшеницы и отъиде (см.: Мф. 13, 24, 25). В третий день брак бысть в Кане Галилейстей, и зван бысть Иисус на брак. Бе же и Мати Иисусова тамо, и братия Его (см.: Ин. 2, 1–2). Я уже говорил, что Он наиболее известен был в Галилее. Потому и зовут Его на брак, и Он приходит. Он взирал не на собственное достоинство Свое, но на пользу нашу. Не отрекшийся принять зрак раба тем более не мог отречься прийти на брак рабов. Совозлежавший с мытарями и грешниками тем более не мог отречься от соприсутствия с бывшими на браке. Звавшие Его на брак, конечно, не имели о Нем надлежащего понятия, они звали Его даже не как великого человека, а просто как человека обыкновенного и знакомого. На это и намекает евангелист, говоря: бе же Мати Его тамо, и братия Его, то есть Иисуса звали так же, как и Ее и братьев. И недоставшу вину, глагола Мати Его: вина не имут (см.: 2, 3). Здесь стоит обратить внимание на то, откуда Матери Его пришло на мысль вообразить что-то великое о Своем Сыне? До того времени Он еще не сотворил никакого чуда. Се, сказано, сотвори начаток знамением Иисус в Кане Галилейстей (2, 11).

2. Если же кто скажет, что тут еще нет достаточного доказательства тому, что чудо в Кане было началом чудес, так как прибавление: в Кане Галилейстей показывает только, что это чудо было в Кане первое, а не вообще и не первое было из всех Его чудес; вероятно же Христос и прежде в других местах другие чудеса творил, – то на это мы скажем то же, что и прежде сказали. Что именно? То, что говорит Иоанн: аз не ведех Его: но да явится Израилеви, сего ради приидох аз водою крестя (1, 31). Если бы Христос в отроческом возрасте творил чудеса, то израильтяне не нуждались бы в другом человеке, который явил бы Его. Если Христос, пришедши в мужеский возраст, так сделался известен Своими чудесами не только в Иудее, но и в Сирии и далее, притом совершил их в продолжение только трех лет, а лучше сказать – Он не нуждался и в этом числе лет, чтобы явить Себя миру, потому что слух о Нем с самого начала разнесся немедленно повсюду, – если, говорю, Он в краткое время так прославился множеством чудес, что имя Его стало всем известно, то тем более Он не мог бы так долго оставаться в неизвестности, когда бы с первого возраста начал творить чудеса; чудеса, совершенные отроком, возбудили бы еще более удивления, да и времени у Него для чудес было бы в таком случае вдвое, и втрое, и еще больше. Но в отрочестве Он не творил никаких чудес, кроме того только, о чем повествует Лука, как Он, будучи двенадцати лет, восседал среди учителей, слушая их, и своими вопросами приводил их в удивление. Впрочем, не без причины, а намеренно не начинал Он творить чудес с самого первого возраста: иначе могли бы почесть Его чудеса за призраки. Если уже в совершенном возрасте Его многие это подозревали, – тем более когда бы Он стал чудодействовать в юности. Кроме того, иудеи, снедаемые завистию, еще скорее и прежде надлежащего времени вознесли бы Его на крест, и таким образом все дело нашего спасения не было бы принято верою. Откуда же, скажешь, Его Матери пришло на мысль предполагать в Нем что-то великое? Он начал уже открывать Себя, чем был, – и чрез свидетельство Иоанново, и чрез то, что Сам говорил ученикам. А прежде всего этого самое зачатие Его и все, по рождении Его последовавшие события внушали Матери Его высокое понятие о Нем. Слышаше, сказано, яже о отрочати, и соблюдение в сердцы Своем (см.: Лк. 2, 51). Отчего же, скажешь, Она не выражала этого прежде? Оттого, как я сказал, что Он Сам только тогда начал открывать Себя. А дотоле Он жил, как обыкновенный человек. Потому-то Она и не говорила Ему этого прежде. Как скоро услышала, что ради Его пришел Иоанн и дал о Нем такое свидетельство и что Он имеет уже учеников, то уже смело просит Его и, при недостатке вина, говорит: вина не имут. Она хотела и гостям угодить, и Себя прославить чрез Сына. Может быть, Она при этом имела в мыслях что-либо человеческое, подобно Его братьям, которые говорили: яви Себе мирови (Ин. 7, 4), желая приобрести и себе славу Его чудесами. Поэтому-то и Христос так сильно отвечал Ей: что Мне и Тебе, Жено? не у прииде час Мой (см.: 2, 4). Но что Он весьма почитал родительницу Свою, об этом послушай повествования Луки, как Христос был послушен родителям; да и этот самый евангелист (Иоанн) показывает, как Он заботился о Матери в самое время Крестных страданий. Когда родители нимало не запрещают дел богоугодных и не препятствуют им, то родителям нужно и должно повиноваться; неповиновение в таком случае весьма опасно. Когда же они чего-либо требуют безвременно и запрещают какое-нибудь дело духовное, то не безопасно им повиноваться. Потому и в настоящем случае Христос так отвечал, и в другом случае также: кто есть Мати Моя и кто суть братия Моя? (см.: Мк. 3, 33). Они в то время еще не имели о Нем надлежащего понятия; а Его Мать, по той причине, что родила Его, хотела приказывать Ему во всем, по обычаю всех матерей, тогда как должна была чтить Его, как Господа, и поклоняться Ему. Потому-то Он так и отвечал Ей тогда. В самом деле, подумай, каково это было, когда при всем народе, окружавшем Его, при многочисленном собрании внимательных слушателей, во время преподавания учения, Мать Его вошла в собрание, стала отвлекать Его от проповедания, чтобы наедине поговорить с Ним, притом и не осталась с Ним в доме, а увлекла Его одного вон оттуда к Себе. Вот почему Он и сказал: кто есть Мати Моя и кто суть братия Моя? И Он не оскорблял тем Матери, нет, а приносил Ей величайшую пользу, не давая Ей думать о Себе уничиженно. Если Он имел попечение о других и все направлял к тому, чтобы внушить им надлежащее понятие о Себе, тем более заботился в этом отношении о Матери. Но как Она, вероятно, даже услышав это от Сына, не хотела и после того повиноваться Ему, а хотела, как мать, во всяком случае первенствовать, то Он так и отвечал. Да иначе Он и не мог бы возвести Ее от такого уничижительного понятия о Нем к более возвышенному, если бы то есть Она всегда ожидала от Него почитания, как от сына, но не признала Его Господом. Вот по этой-то причине Он здесь и сказал: что Мне и Тебе, Жено? Впрочем, и другая была причина, не менее важная. Какая же? Он хотел, чтобы не заподозревали совершаемых Им чудес. Его должны были просить те, кто имел нужду, а не Мать. Почему? Что делается по просьбе родственников, то, хотя было бы важно, часто для посторонних представляется неблаговидным. Когда же просят сами нуждающиеся, тогда чудо становится выше всякого подозрения, тогда и похвала беспристрастна и польза велика.

3. Если бы врач, даже отличный, вошедши в дом, где много больных, не слышал ничего ни от самих болящих, ни от окружающих их, а только его одна мать стала бы упрашивать его, то для больных он сделался бы подозрительным и неприятным, и ни лежащие в болезни, ни находящиеся при них не стали бы ожидать от него чего-либо важного и хорошего. Вот почему и Христос тогда сделал упрек Матери, сказав: что Мне и Тебе, Жено, внушая Ей на будущее время не делать ничего подобного. Имел Он попечение и о чести Матери, но гораздо более о Ее душевном спасении и о благе людей, для чего и плотию облекся. Итак, эти слова были сказаны Христом Матери Его не по какой-либо надменности, но с особенною целию – чтобы и Ее Саму поставить в надлежащие к Нему отношения, чтобы и чудеса делались с подобающим достоинством. А что Христос весьма почитал Свою Мать, это, кроме других случаев, достаточно видно и из того самого, что сказано по видимому в обличение Ее. В самом неудовольствии Он показал, что весьма почитал Ее. А каким образом, об этом скажем в последующей беседе. Размышляя об этом, если услышишь, как одна жена говорила: блажено чрево, носившее Тя, и сосца, яже еси ссал (Лк. 11, 27), а Он ей отвечал: еще более блаженны творящие волю Отца Моего, то разумей и эти слова в том смысле. Ответ Спасителя Матери выражал не отвержение Матери, а то, что Ей нимало не принесло бы пользы и самое рождение Его, если бы Она Сама не имела великой добродетели и веры. Если же без добродетели душевной и для Самой Марии не было бы пользы в том, что от Нее родился Христос, тем более не может быть никакой пользы нам, если мы будем иметь добродетельного и доблестного отца, брата или сына, а сами будем далеки от его добродетелей. Брат, говорит Давид, не избавит, избавит ли человек? (Пс. 48, 8). Надежду спасения, после благодати Божией, должно полагать не в чем другом, а только в собственных совершенствах. Если бы рождение Христа само по себе могло принести пользу Деве, то оно было бы также полезно и иудеям (так как Христос был сродником их по плоти), принесло бы пользу и городу, в котором Он родился, полезно было бы и братьям. Между тем Его братья, доколе не заботились о себе самих, не получили никакой пользы от высокого сродства, а еще и подвергались осуждению наряду с прочими людьми, когда же просияли собственными добродетелями, тогда и прославлены. А город разрушен и сожжен, не получив никакой пользы от того, что был местом Его рождения. Сродники Его по плоти истреблены и погибли самым жалким образом, не приобретши от сродства с Ним ничего для своего спасения, потому именно, что не имели защиты в собственной добродетели. Но более всех прославились апостолы, потому что они истинным и достойным нашего соревнования образом достигли сродства со Христом – чрез послушание Ему Отсюда и мы познаем, что во всяком случае нам нужна вера и жизнь чистая и светлая. Только это может спасти нас. Сродники Христа долгое время повсюду пользовались уважением, так что и назывались «владычними», однако ж мы ныне не знаем даже имен их. А жизнь и имена апостолов всюду прославляются. Не будем же надмеваться благородством по плоти, но, хотя бы имели тысячи знаменитых предков, будем сами стараться превзойти их в добродетелях, зная, что заслуги других не принесут нам никакой пользы на будущем суде, а еще и увеличат для нас строгость осуждения именно потому, что, происходя от добродетельных отцов и имея столь близкие примеры, при всем том не последовали таким наставникам. Это я говорю теперь, имея в виду многих язычников, которые, когда мы обращаем их к вере во Христа и убеждаем быть христианами, указывают на своих родственников, предков и домашних и говорят: все мои родственники, близкие и домашние сделались уже верными христианами. Но что тебе в этом, несчастный? То именно тебя и погубит, что ты, не уважив такого множества близких к тебе, не поспешил обратиться к Истине. Другие, будучи уже верующими, но проводя жизнь беспечную, когда станешь увещевать их к добродетели, представляют то же самое и говорят: мой отец, дед и прадед были очень благочестивые и добродетельные люди. Но то особенно и послужит к твоему осуждению, что ты, происходя от таких людей, делаешь дела, недостойные своего рода. Послушай, что говорит Пророк иудеям: работа Израиль о жене и о жене спасеся (см.: Ос. 12, 12); и Христос: Авраам отец ваш рад бы был, дабы видел день Мой; и виде и возрадовася (Ин. 8, 56). Да и всегда доблести предков обращаются не в похвалу только иудеям, но и в большее обвинение. Зная это, будем все делать так, чтобы спастись собственными делами, чтобы иначе надеждами на других не обмануть себя самих и не узнать о своем обмане тогда уже, когда от этого познания никакой пользы не будет. Во аде, сказано, кто исповестся Тебе? (Пс. 6, 6). Итак, исправимся здесь, чтобы там достигнуть вечных благ, которых и да сподобимся все мы, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым Отцу со Святым Духом слава и держава во веки веков. Аминь.

Беседа XXII

Что Мне и Тебе, Жено? не у прииде час Мой (2, 4)

Изъяснение 2, 4. Иисус Христос все совершает благовременно не потому, чтобы Он подчинялся времени, так как Он Творец лет и Господь веков, но по любви к порядку. – Иисус Христос своим чудом в Кане Галилейской доказал, что Он Творец воды и вина. – Чудеса Иисуса Христа превосходят все силы природы. – Он усовершает наши мятежные души. – Непрочность благ мира сего: они мгновенно исчезают и утекают с быстротою потока. – Скудость есть мать здоровья. – Сладости трапезы очень вредны для тела и души и производят множество болезней.

1. В поучении есть некоторый труд, что показывает и Павел, когда говорит: прилежащии добре пресвитеры сугубыя чести да сподобляются, паче же труждающиися в слове и учении (1 Тим. 5, 17). Но от вас зависит сделать этот труд и легким, и тяжким. Если вы будете отвергать наши слова или, не отвергая, не будете исполнять их в делах своих, то этот труд будет для нас тягостен, как труд напрасный и тщетный. Если же вы будете внимательны к нашим словам и покажете то в самих делах своих, то мы и чувствовать не будем трудности в поучениях; плод, происходящий от этих трудов, не даст и заметить тяжести их. Поэтому, если хотите возбудить в нас ревность, не угасить и не ослабить ее, покажите нам, прошу вас, плод, чтобы мы, видя цветущие нивы, питаясь надеждою изобилия и надеясь на будущее свое богатство, не изнемогали в этих благих занятиях. Вот и сегодня нам представляется немаловажный предмет. Когда Мать Иисуса сказала: вина не имут, Христос отвечал: что Мне и Тебе, Жено? не у прииде час Мой. Между тем после таких слов Он сделал то, о чем говорила Мать. Предмет этот не менее прежнего требует исследования. Итак, призвав Того, Кто сотворил это чудо, приступим крещению вопроса. Не здесь только сказано: не у прииде час, евангелист и далее замечает: никтоже ят Его, яко не у бе пришел час Его (8, 20); и в другом месте: никтоже возложи нань руки, яко не у бе пришел час Его (7, 30). Также: прииде час, прослави Сына Твоего (17, 1). Я собрал здесь все эти изречения из всего Евангелия, чтобы на все дать одно решение. Какое же? Христос говорил: не у прииде час Мой не потому, что подлежал закону времени, и не потому, чтобы в самом деле наблюдал известные часы. Нужно ли это было Творцу времен и Создателю веков? Но этими словами Он хочет показать, что все делает в свое время, а не вдруг, так как отсюда могло бы произойти смешение и беспорядок, если бы то есть каждое дело Свое Он совершал не в надлежащее время и смешивал все вместе, как то: и рождение, и воскресение, и суд. Так замечай: надлежало произойти твари, но не всей вместе; человеку с женою, но не обоим вместе; надлежало роду человеческому быть осужденным на смерть и быть воскресению, но между тем и другим расстояние времени большое; надлежало дать закон, но не вместе с благо датию, а то и другое устроить в свое определенное время. Итак, условиям времени Сам Христос не подлежал, потому что Он и установил самый порядок времен, Он и Творец их. Но Иоанн, приводя здесь слова Христа: не у прииде час Мой, показывает, что в то время Он был еще не всем известен и не имел полного сонма учеников; Ему последовал только Андрей, а с ним Филипп, а кроме них никто другой. Да и они не знали Его как должно, ни даже Мать Его, ни братья. Уже по совершении многих чудес евангелист заметил о братьях Его: ни братия Его вероваху в Него (7, 5). Не знали Его и присутствовавшие на браке. Иначе они, в нужде, сами обратились бы к Нему с просьбою. Потому Он и говорит: не у прииде час Мой. Меня еще не знают присутствующие; они не знают и того, что недостало вина. Дай им сперва почувствовать это. Да об этом и не от Тебя Мне надлежало бы слышать. Ты Моя Мать, и потому Ты само чудо делаешь подозрительным. А надлежало бы самим нуждающимся обратиться ко Мне с просьбою; не потому, чтобы Я в этом нуждался, но чтобы они с большим доверием приняли этот случай. Видящий себя в нужде, когда получит то, что нужно, остается после того много благодарным; а кто еще не чувствует нужды, тот не почувствует вполне и живо и самого благодеяния. Для чего же, сказав: не у прииде час Мой и таким образом отказав, Он, однако ж, сделал то, о чем говорила Ему Мать? Для того особенно, чтобы людям, прекословящим и считающим Его под условиями времени, достаточно показать, что Он не подлежит времени. Если бы Он подлежал, то как бы Он сделал то, что сделал, когда еще не пришло надлежащее для того время? Он сделал это также и из почтения к Матери, чтобы не показаться во всем Ей противоречащим или не могущим этого сделать и чтобы тем не постыдить Свою Мать в присутствии такого множества людей, – а Она привела к Нему и слуг. Подобным образом Он говорил и хананеянке: несть добро отъяты хлеба чадом и поврещи псом (Мф. 15, 26); однако ж после таких слов даровал ей просимое, преклоненный ее неотступностию. Сказал также: несмь послан, токмо ко овцам погибшим дому Израилева (Мф. 15, 24), но и после этих слов исцелил дочь этой женщины.

2. Отсюда научаемся, что, хотя бы мы были недостойны, однако ж неотступными молениями можем сделать себя достойными получить (просимое). Потому и Мать надеялась и слуг привела с тою целию, чтобы просьба была от большего числа людей. Потому Она присовокупила: еже аще глаголет вам, сотворите (ст. 5). Она знала, что Он отказывал не по немощи, но по смирению и для того, чтобы не подать мысли, будто Он Сам слишком спешит к совершению чуда; потому и слуг привела. Беху же ту водоносы каменни шесть, лежаще по очищению Иудейску, вместящии по двема или трием мерам. Глагола им Иисус: наполните водоносы воды. Инаполниша их до верха (ст. 6–7). Евангелист не без цели заметил: по очищению Иудейску, а для того, чтобы кто-либо из неверующих не подозревал, что в сосудах были остатки вина, и поэтому, когда была влита и смешана с ними вода, то составилось некоторое, самое слабое, вино. Потому евангелист и говорит: по очищению Иудейску, показывая тем, что в сосудах тех никогда не хранилось вино. Палестина-земля безводная, и там не во всяком месте можно находить источники и колодези; поэтому евреи всегда наполняли сосуды водою, чтобы не бегать на реки, когда они делались нечистыми, но иметь под рукою средство для очищения. Но почему Он не сотворил чуда прежде, чем сосуды были наполнены водою, – что было бы гораздо удивительнее? Иное ведь дело – изменить готовое вещество только по качеству, иное – произвести самое вещество из ничего. Конечно, это удивительнее; но для многих показалось бы не столь вероятным. Потому-то Христос нередко добровольно уменьшает величие чудес, чтобы только удобнее они могли быть приемлемы. А почему, скажешь, Он не Сам произвел воду и потом обратил ее в вино, а приказал влить ее слугам? Опять по той же причине и для того, чтобы сами черпавшие воду были свидетелями чуда и чтобы оно нисколько не показалось призраком. Если бы кто-либо стал бесстыдно отвергать это, то слуги могли бы сказать: мы сами черпали воду. Кроме того, Он ниспровергает этим чудом и возродившееся, противное Церкви учение. Есть такие, которые говорят, что существует некоторый иной создатель мира и что видимое не Им сотворено, а каким-то другим, враждебным Ему богом[29]. Обуздывая такое безумство, Христос большую часть чудес Своих творил из готовых веществ. Если бы Создатель мира был враждебен Ему, то Он не стал бы пользоваться чужими делами для доказательства собственного могущества. Так и теперь, чтобы показать, что Он Сам Тот, Кто прелагает воду в виноград и обращает в вино дождь, чрез корень винограда, – что в растении совершается чрез долгое время, – в одно мгновение Он делает это на браке. Затем, как скоро слуги наполнили сосуды водою, Он говорит им: почерните ныне и принесите архитриклинови. И принесоша. Якоже вкуси архитриклин вина бывшаго от воды, и не ведяще, откуду есть: слуги же ведяху, почерпшии воду; пригласи жениха архитриклин и глагола ему: всяк человек прежде доброе вино полагает, и егда упиются, тогда хуждшее: ты же соблюл еси доброе вино доселе (ст. 8-10). Опять и здесь некоторые посмеиваются, говоря: там было собрание людей пьяных, вкус у ценителей уже был испорчен, и они неспособны были ни понимать, ни судить о том, что тут делалось, – таким образом, они не могли распознать, вино ли то было или вода, а что они были пьяны, это высказал сам архитриклин. Правда, это очень смешно. Но евангелист уничтожает и такое подозрение. Он говорит, что не гости высказывали свое мнение о случившемся, но архитриклин, который был трезв и еще не пил ничего. Ведь вы знаете, что те, которым поручается распоряжение на таких пиршествах, более всех бывают трезвы, потому что имеют только одно дело – все устроить чинно и в порядке. Поэтому для засвидетельствования чуда Христос и употребил трезвое чувство архитриклина. Он не сказал: наливайте вино возлежащим, а сказал: несите к архитриклину. Якоже вкуси архитриклин вина бывшаго от воды, и не ведяше, откуду есть: слуги же ведяху; пригласи жениха архитриклин. Почему же он не пригласил слуг? Таким образом открылось бы и чудо. Причина та, что и Сам Иисус не открыл совершившегося чуда, а хотел, чтобы сила Его знамений была познаваема не вдруг, но мало-помалу. А если бы оно в то же время было обнаружено, то рассказу слуг о Нем не поверили бы, но подумали бы, может быть, что они не в своем уме, так как приписывают это дело Тому, Которого тогда многие считали (человеком) обыкновенным. Сами слуги, конечно, знали это дело хорошо по собственному опыту и не могли не верить своим рукам; но уверить в том других не имели возможности. Поэтому и Сам Христос не всем открыл случившееся, а только тому, кто лучше других мог понять это, – представляя точнейшее познание о чуде будущему времени. По совершении других чудес и это должно было сделаться достоверным. Так впоследствии, когда Он исцелил сына царедворца, евангелист в повествовании об этом дает разуметь и то, что и это чудо тогда уже сделалось более гласным. Царедворец потому особенно и призвал Иисуса, что узнал, как я говорю, об этом чуде. Это и объясняет Иоанн, когда говорит: прииде паки Иисус в Кану Галилейскую, идеже претвори воду в вино (4, 46), да и непросто в вино, а вино самое лучшее.

3. Таковы-то чудеса Христовы, что их произведения оказываются гораздо лучше и превосходнее тех, которые совершаются природою. Так и в других случаях, когда Христос исправлял какой-либо поврежденный член тела, то делал его лучше членов здоровых. А что произведенное из воды было действительно вино, и притом самое лучшее, об этом могли засвидетельствовать не только слуги, но и архитриклин, и жених; а что оно произведено было Христом, это могли подтвердить слуги, черпавшие воду. Таким образом, если бы и не открылось чудо в то время, то не могли молчать о нем впоследствии времени. Итак, Христос много необходимых свидетельств оставлял на будущее время. Что Он претворил воду в вино, на это Он имел свидетелями слуг; а что это было вино хорошее, на то – свидетели архитриклин и жених. Вероятно, жених отвечал что-нибудь на слова архитриклина; но евангелист, поспешая к делам важнейшим, коснулся только самого чуда, а прочее миновал. Нужно было, конечно, знать, что Христос претворил воду в вино; но что сказал жених архитриклину, присовокуплять это евангелист не почитал нужным. Между тем многие чудеса, будучи сперва мало известны в подробностях, с течением времени стали более известны, потому что были рассказаны во всех своих подробностях людьми, бывшими вначале очевидцами их. Но как в то время Иисус претворил воду в вино, так и тогда и ныне не перестает прелагать нравы людей слабых и рассеянных. Есть, есть, говорю, люди, ничем не отличающиеся от воды, – так они холодны, жидки, ни в чем не тверды. Находящихся в таком состоянии людей наш долг приводить к Господу, чтобы Он благоволил нравам их сообщить качество вина, чтобы они не рассеивались, но приобрели постоянство, на радость себе и другим.

Кто же это такие холодные люди, как не те, которые много занимаются делами настоящей жизни, которые не презирают наслаждений этого мира, любители славы и власти? Все это потоки, никогда не останавливающиеся, но постоянно, с большою стремительностию несущиеся в бездну. Сегодня богатый, завтра нищ; сегодня является с глашатаем, на колеснице, в сопровождении множества жезлоносцев, а на другой день нередко поселяется в темнице, уступая, и против воли, другому это самопрельщение. Таким же образом преданный роскоши и пресыщению, как бы ни наполнял своего чрева, даже на один день не может удержать в себе этого запаса, но, с испражнением его, принуждается собирать новые запасы, не различаясь, таким образом, ничем от потока. Как в потоке, едва минует одна струя, за ней выступает другая, так и здесь, истлевает одна пища – и нам нужна другая. Таково свойство житейских вещей: они никогда не останавливаются, но всегда текут и одна за другою увлекаются. Что же касается до удовольствий сластолюбия, то они не только текут и проходят, но еще приносят нам много тревог. Когда им предаются с увлечением, то они и крепость тела ослабляют, и душу лишают мужества. И не так сильное течение рек размывает берега и обрушивает их, как сластолюбие и пресыщение подрывают все опоры нашего здоровья. Пойди в больницу и спроси об этом, – там узнаешь, что отсюда происходят почти все болезни. Умеренная и простая трапеза – мать здоровья. Так называют ее и врачи, признавая здоровым – не наедаться досыта. Умеренность в пище, говорят они, и есть здоровье; а пища скудная – мать здоровья. Если же умеренность в пище источник здоровья, то явно, что пресыщение – источник болезней и недугов и рождает такие страдания, которые превышают и самое искусство врачей. И действительно, боли в ногах, боли в голове, в глазах, в руках, дрожание всего тела, удары, желтуха, продолжительные острые горячки и многие другие болезни (теперь не время перечислять все) обыкновенно рождаются не от воздержания и благоразумного образа жизни, а от объядения и пресыщения. Если же хочешь знать и болезни души, отсюда рождающиеся, то увидишь, что любостяжание, разврат, уныние, леность, любострастие и все непотребства отсюда ведут свое начало. Души людей, питающихся такими трапезами, ничем не лучше ослов: так терзают их эти звери. Говорить ли еще о том, сколько скорбей и неприятностей получают преданные пресыщению? Всех их исчислить невозможно. Покажу все в одном и самом главном. Они никогда с удовольствием не наслаждаются своим столом, даже самым роскошным. Воздержность – мать как здоровья, так и удовольствия; а пресыщение – источник и корень как болезней, так и неудовольствия. Где пресыщение, там не может уже быть охоты (к пище); а где нет охоты, там может ли быть удовольствие? Поэтому между людьми бедными мы находим таких, которые не только благоразумнее и здоровее богатых, но и больше их имеют веселья. Обо всем этом размышляя, будем убегать пресыщения и пьянства не только за трапезой, но и при всех житейских обстоятельствах. Вместо того будем лучше искать наслаждений духовных и, по выражению Пророка, насладимся Господеви (насладися, говорит он, Господе ви, и даст ти прошения сердца твоего – Пс. 36, 4), чтобы нам вкусить и здешних, и будущих благ, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым Отцу со Святым Духом слава во веки веков. Аминь.

Беседа XXIII

Се сотвори начаток знамением Иисус в Кане Галилейстей (2, 11)

Изъяснение 2, 11. Претворение воды в вино есть первое чудо Иисуса Христа. – На каких свидетельствах покоится достоверность этого чуда, приведшего учеников к вере. – Иисус Христос изгоняет продавцов из храма. – То же было и еще раз в конце Его проповеди. – Почему Иисус Христос делал неясные предсказания. – Апостолы не знали о воскресении. – Почему Иисус Христос не открыл им этого? – Люди больше верят самым фактам, чем словам. – Святой Дух напомнил апостолам обо всем, что говорил им Иисус Христос. – Величие добродетели апостолов. – Похвала им. – Увещание к милостыне, без которой нельзя войти во врата небесные.

1. Часто и сильно нападает диавол, осаждая со всех сторон наше спасение. Потому надобно бодрствовать и трезвиться и отвеюду преграждать ему приступ. Как скоро он встретит хотя малый какой-либо случай, то уже приготовляет себе свободный доступ и мало-помалу вводит всю свою силу. Итак, если мы сколько-нибудь дорожим нашим спасением, то не попустим ему и малых нападений на нас, чтобы чрез то предотвратить большие. Да и крайне безумно было бы – когда он показывает такое старание погубить нашу душу – нам, с своей стороны, не постоять даже и в равной мере за наше собственное спасение. Это неспроста сказано мною; а я боюсь, чтобы и ныне, незаметно для нас, не вторгся внутрь нашего двора этот волк и не похитил какой-нибудь овцы, по нерадению или по злому навету уклоняющейся от стада и от настоящих наших бесед. Если бы раны были чувственные и только тело получало удары, то не трудно было бы распознавать его злоумышления. Но как душа незрима и она-то именно получает раны, то и нужно нам много бодрствовать, чтобы каждый испытывал сам себя: кто бо весть от человек, яже в человеце, точию дух человека живущий в нем? (1 Кор. 2, 11). Слово простирается ко всем, и врачевство предлагается общее для всех нуждающихся, но дело каждого из слушающих самому принимать то, что нужно в его болезни. Я не знаю больных, не знаю и здоровых; потому предлагаю всякого рода поучения, потребные в болезнях всякого рода: обличаю то корыстолюбие, то объядение; иногда осуждаю любострастие; иной раз восхваляю милосердие и убеждаю к нему; иной раз – другие добродетели. Я опасаюсь, чтобы, рассуждая в поучении об одной болезни, не забыть уврачевать других, тогда как вы страдаете ими. Если бы здесь при моей беседе присутствовал только один слушатель, я не считал бы слишком нужным разнообразить свои поучения; но как в таком множестве людей, конечно, есть и много болезней, то неизлишне нам разнообразить назидание: слово, обращенное ко всем, без сомнения принесет свою пользу. Поэтому-то и содержание Писания разнообразно, и говорит нам о бесчисленном множестве предметов, так как обращает слово свое к общему естеству всех людей. А в таком множестве людей, без сомнения, есть всякого рода болезни душевные, хотя и не все во всех. Потому, очищая себя от них, будем же внимать Слову Божию и, сосредоточив в нем наши мысли, выслушаем нынешнее его чтение. Что же это такое? Се сотвори, говорит Писание, нанаток знамением Иисус в Кане Галилейстей. Некоторые, как я и прежде говорил, утверждают, что это не было началом вообще. Как же иначе, говорят, если тут прибавлено именно: в Кане Галилейстей? Се сотвори, сказано, начаток в Кане. Но я не стану входить в дальнейшее исследование об этом; мы уже прежде доказали, что Он начал творить знамения после Крещения, а прежде Крещения не совершал никаких чудес. А это ли именно или другое знамение было первым из совершенных Им после Крещения, об этом, мне кажется, нет надобности слишком много рассуждать. И яви славу Свою (ст. 11). Каким образом? Ведь свидетелями события были не многие, а только служители, архитриклин и жених? Как же Он явил славу Свою? Он явил ее с Своей стороны. А если и не тогда, то впоследствии должны были все услышать об этом чуде, так как оно доныне прославляется и не забыто. Но что в тот день не все узнали об этом, видно из последующего. Евангелист, сказав: яви славу Свою, присовокупляет: и вероваша в Него ученицы Его (ст. 11), то есть те, которые и прежде того уже дивились Ему. Видишь ли, что нужно было тогда в особенности творить знамения, когда присутствовали люди добросовестные и внимательные к событиям? Такие и скорее могли веровать, и более внимания обращать на события. Да и как Он мог бы быть познан без знамений? Учение же и пророчество, соединенные с чудотворениями, могут расположить души слушателей к тому, чтобы они с усердием внимали событиям, как скоро душа уже наперед к тому приготовлена. Поэтому-то евангелисты нередко говорят, что в иных местах Он не сотворил знамений по причине превратного направления людей, живущих там. По сем сниде в Капернаум Сам и Мати Его, и братия Его, и ученицы Его; и туне многи дни пребыша (ст. 12). Для чего Он приходит в Капернаум с Материю? Там Он не сотворил никакого чуда, и жители того города не были из числа благорасположенных к Нему, а притом были еще и самые развращенные: это и Сам Христос заметил, сказав: и ты, Капернауме, иже до небес вознесыйся, до ада низведешися (Лк. 10, 15). Итак, для чего же Он приходит туда? Мне кажется, что, намереваясь спустя немного времени отправиться во Иерусалим, Он для того тогда пошел в Капернаум, чтобы не всюду водить с собою братьев и Мать. Таким образом, отправившись туда и пробыв немного времени из уважения к Матери, Он оставил там свою Родительницу и потом опять начинает творить чудеса. Потому и сказано, что Он не по мнозех днех взыде во Иерусалим (см.: ст. 13). Следовательно, Он крестился незадолго до Пасхи. Но что Он делает, прибывши в Иерусалим? Дело, выражающее Его великую власть. Меновщиков денег, торжников, которые продавали голубей, волов и овец, за тем и пребывали там, Он изгоняет вон.

2. Другой евангелист повествует, что, изгоняя их, Он говорил: не творите дому Отца вертеп разбойников (см.: Мф. 21, 13); а святой Иоанн выражает это так: не творите дому купли (ст. 16). Но евангелисты не противоречат друг другу, а дают видеть, что Он сделал это в два раза и что оба случая были не в одно и то же время: в первый раз Он совершил это в начале (своей проповеди), а во второй – когда уже шел на самые страдания. Потому в последний-то раз употребил Он и сильнейшие выражения, назвав то место вертепом разбойников; а в начале знамений не так, но употребил более кроткое обличение. Итак, вероятно, что Он сделал это в два раза. Для чего же, скажешь ты, Христос сделал это, и притом употребил такую строгость, как Он нигде – кажется – не делал, даже и в тех случаях, когда Его оскорбляли, поносили, называли самарянином и даже одержимым бесами? А здесь Он даже не удовольствовался одними только словами, но и взял бич, и таким образом изгнал их. Между тем иудеи, когда Он другим благодетельствовал, обвиняют Его и ожесточаются; а когда им, по-видимому, надлежало бы от Его прещений прийти в гнев, не поступают с Ним таким образом: они не порицают или не оскорбляют Его; а что говорят? Кое знамение являеши нам, яко сия твориши? (ст. 18). Видишь ли крайнюю завистливость их, – как благодеяния, другим оказанные, более всего раздражали их? Итак, в один раз Он говорил, что храм сделался от них вертепом разбойников, показывая тем, что продаваемое было приобретено воровством, грабительством и лихоимством и что они обогащались несчастиями других; а в другой раз – домом купли, изобличая бесстыдство их в торговле. Но для чего Он сделал это? Так как, впоследствии времени, Он стал исцелять в субботу и делать многое такое, что казалось им преступлением закона, то, чтобы не считали Его богопротивником и делающим это вопреки воле Отца, Он этим случаем и предупреждает такую мысль их. Тот, кто показал столь великую ревность о доме, конечно, не имел намерения противиться Владыке дома, в нем чтимому. Правда, и предшествовавшие годы, в которые Он жил согласно с законом, могли достаточно показать Его уважение к Законодателю и то, что Он не пришел узаконить что-либо, противное Ему. Но как эти годы, вероятно, с течением времени преданы забвению, да и не всем были известны (потому что Он воспитывался в доме бедном и незнатном), то Он и делает это в присутствии всего народа, собравшегося по случаю приближения праздника, и притом с опасностию для Себя Самого. Он не просто выгнал их, но и столы низверг, и деньги рассыпал, давая им из этого понять, что подвергающий Себя опасности за благочиние в доме не станет презирать Владыку дома. Если бы Он делал это притворно, то мог бы употребить только убеждение, а подвергать Себя опасностям – это слишком смело. Ведь не маловажное дело предать Себя такой ярости торжников, ожесточать против Себя невежественную толпу людей корчемных, посрамляя их и вводя в убытки: это свойственно не лицемеру, а человеку, готовому потерпеть все за благолепие дома. Потому Он не делами только, но и самыми словами Своими выражает единение Свое с Домовладыкою; не говорит: дом святой, а дом Отца Моего. Вот, называет Его и Отцом Своим, и они не негодуют на это: думали, что Он говорит так вообще. Но когда впоследствии стал Он выражать это яснее, так что внушал мысль о Своем равенстве с Отцом, тогда они приходили в ярость. Что же они теперь? Кое знамение, говорят, являеши нам, яко сия твориши? О, крайнее безумие! Им нужно знамение, чтобы отстать от худых дел и освободить дом Божий от такого уничижения? А возыметь столь великую ревность о доме Божием разве не есть величайшее знамение добродетели? Благонамеренные люди оказались и здесь: помянута, сказано, ученицы Его, яко писано есть: ревность дому Твоего снеде Мя (Ин. 2, 17; Пс. 68, 10). Но иудеи не вспомнили о пророчестве, а говорили: кое знамение являеши нам? – с одной стороны, жалея о потере своей постыдной прибыли и надеясь воспрепятствовать Ему в том, с другой – желая вызвать Его к совершению чуда, чтобы унизить поступок Его. Потому Он и не дает им знамения. Так и прежде, когда они приступали и требовали чуда, Он отвечал им: род лукав и прелюбодейный знамения ищет: и знамение не дастся ему, токмо знамение Ионы (Мф. 16, 4). Впрочем, тогда Он отвечал им яснее, а теперь – более загадочным образом. А делает Он это по причине крайней их бесчувственности. Тот, Кто предупреждал не просивших и давал им знамения, Тот, конечно, не отказал бы требовавшим, если бы не видел в них мыслей злых и лукавых и коварного их намерения. Заметь, какой злобы исполнен и самый вопрос их. Им следовало бы похвалить Его усердие и ревность; следовало бы изумляться тому, какую заботливость Он оказывает о доме Божием; а они обвиняют Его, утверждая, что здесь корчемствовать позволительно, а прекращать корчемство не позволительно, если не будет показано какое-либо знамение. Что же Христос? Разорите, говорит, церковь сию, и треми денми воздвигну ю (ст. 19). Он и много такого говорил, что тогдашним слушателям не было понятно, а только впоследствии могло быть ясно. Для чего же Он делал это? Чтобы доказалось Его предведение будущих событий, когда исполнится предсказанное, – как действительно случилось и относительно этого пророчества. Егда воста, сказано, от мертвых, помянута ученицы Его, яко се глаголаше, и вероваша Писанию и словеси, еже рече Иисус (ст. 22). А в то время, когда Он говорил, они недоумевали, каким образом может исполниться сказанное; другие же возражали так: четыредесять и шестию лет создана бысть церковь сия, и Ты ли треми денми воздвигнеши ю? (ст. 20). Они говорят: сорок шесть лет, разумея построение последнего храма, потому что первый был окончен в двадцать лет.

3. Почему же Он не объяснил этой притчи и не сказал: Я говорю не об этом храме, но о плоти Моей? Уже впоследствии евангелист, когда писал Евангелие, то истолковал это изречение; а Сам Он в то время умолчал. Почему же умолчал? Потому, что они не приняли бы слово Его: если даже ученики Его не были тогда способны разуметь сказанное, то тем более – народ. Егда же, говорит евангелист, воста Иисус от мертвых, тогда помянута и вероваша словеси и Писанию. Два предмета здесь представлялись им: Его Воскресение и вопрос еще более важный: Бог ли был Тот, Кто обитал в этом храме? То и другое Он давал разуметь в словах: разорите церковь сию, и треми денми воздвигну ю. Это и Павел представляет, как немалое знамение Божественности Его, говоря так: наречением Сыне Божии в силе, по Духу святыни, из воскресения от мертвых, Иисуса Христа (Рим. 1, 4). Почему же Он именно это знамение дает и там, и здесь, и везде, говоря или так: аще Аз вознесен буду (Ин. 12, 32); или: егда вознесете Сына Человеческаго, тогда уразумеете, яко Аз есмь (8, 28); также: не дастся вам знамение, токмо знамение Ионы (см.: Мф. 16, 4); и здесь опять: треми денми воздвигну ю! Да то в особенности и показывало в Нем не простого человека, что Он мог одержать победу над смертию и так скоро разрушить долговременное ее владычество и прекратить тяжкую брань. Потому и говорит: тогда уразумеете. Когда это? Когда, воскресши, привлеку к Себе вселенную (Ин. 12, 32), – тогда-то уразумеете, что и это сделал Я, как Бог и истинный Сын Божий, наказывая за оскорбление Отца. Почему же Он не сказал, какие нужны были знамения для прекращения бывшего зла, а только обещал дать знамение? Потому, что таким образом Он еще более ожесточил бы их, а теперь – более поразил. Впрочем, они ничего не сказали на это; им казалось, что Он говорит нечто невероятное, и потому они не продолжали еще спрашивать Его; они оставили это без внимания, как дело несбыточное. Но если бы они имели смысл, то, – хотя бы это и казалось им тогда невероятным, – по крайней мере, впоследствии времени, когда Он сотворил уже множество знамений, они могли бы прийти и спросить Его о том, чтобы разрешить свое недоумение. Но как они были несмысленны, то на одни слова Его вовсе не обращали внимания, а другие выслушивали с злым умыслом. Потому и Христос говорил им в притчах.

Но представляется еще такой вопрос: каким образом ученики не знали, что Ему надлежало воскреснуть из мертвых? Это потому, что они тогда еще не были удостоены благодати Святого Духа. Поэтому, хотя часто слышали слово о Воскресении, но нисколько не разумели, а только рассуждали между собою, что бы это значило. В самом деле, весьма странно и дивно было слышать, чтобы кто-нибудь мог воскресить самого себя, и воскресить таким образом. Потому и Петр подвергся упреку, когда, не разумея ничего о Воскресении, сказал: милосерд Ты, Господи (Мф. 16, 22). Да и Христос ясно не открывал им этого прежде самого события, чтобы они не соблазнялись, так как вначале еще не верили словам Его, по причине великой их странности, и потому, что еще не знали ясно, Кто Он. Тому, о чем громко вопияли самые события, никто не мог не верить; а что говорилось только на словах, тому, конечно, не все хотели верить. Поэтому сначала Он оставил это учение прикровенным; когда же самим делом доказал истину слов Своих, тогда наконец сообщил и разумение их и такую благодать Духа, что ученики Его все вдруг постигли. Той, говорится, воспомянет вам вся (см.: Ин. 14, 26). Если они, потеряв все уважение к Нему в один вечер, разбежались и даже говорили, что и не знают Его, не получив особенной благодати Духа, то едва ли бы они припомнили все сделанное и сказанное Христом во все время (жизни Его). Если же, скажешь ты, они должны были услышать все от Духа, а сами не могли удержать в памяти всего учения Христова, то какая была им нужда пребывать со Христом? Но это было нужно потому, что Дух собственно не учил их, а только приводил на память то, что прежде говорил Христос; но и послание Духа для напоминания Им сказанного немало содействовало славе Христовой. Итак, сначала это было милостью Божиею, что на них ниспослана благодать Духа, столь великая и обильная; а после было уже их добродетелию то, что они усвоили себе этот дар. Они показали жизнь светлую, великую мудрость и великие подвиги, и презирали жизнь настоящую, ни во что вменяли все человеческое, но были выше всего, и, как легкие орлы, парящие на высоту, делами своими достигали самого Неба, чем и приобрели неизреченную благодать Духа. Будем же подражать им и мы, и не угасим светильников наших, но соблюдем в них свет милосердием. Таким именно образом поддерживается пламень этого огня. Будем же собирать елей в сосуды, пока мы находимся здесь, потому что по отшествии туда уже нельзя купить его; приобрести его можно не иначе, как только чрез руки бедных. Будем собирать его здесь в обилии, если хотим войти (в чертог) с Женихом; иначе должны будем остаться вне чертога. Невозможно, совершенно невозможно войти в преддверие Царства без милосердия, хотя бы мы совершили множество других добрых дел. Потому будем оказывать милосердие с полным усердием, чтобы насладиться неизреченных благ, которых и да сподобимся все мы, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому вечная слава и держава ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

Беседа XXIV

Егда же бе во Иерусалимех в праздник Пасхи, мнози вероваша во имя Его (2, 23)

Изъяснение 2, 23. Те, которых привлекало к Иисусу Христу Его учение, были более тверды и устойчивы в вере, чем привлеченные знамениями. – Почему Он не совершал более чудес. – Никодим, слабость и несовершенство его веры. – Снисходительность Иисуса Христа. – Не должно с чрезмерною любознательностью проникать в священные тайны. – Не подчиняя свой разум вере, люди впадают во множество нелепостей. – Разум человеческий, не озаренный свыше, производит лишь тьму. – Богатства суть шипы, которые царапают и ранят нас.

1. Между людьми того времени[30] одни увлекались заблуждениями, другие держались истины; но и из этих последних некоторые принимали истину только на краткое время, а потом отпадали от нее. Таких-то людей Христос разумел в притче, уподобляя семенам, лежащим не глубоко, но имеющим корни на поверхности земли, которые оттого, говорил Он, скоро и погибают. На них же и евангелист указывает здесь, когда говорит: егда же бе во Иерусалимех в праздник Пасхи, мнози вероваша во имя Его, видяше знамения Его, яже творяше. Сам же Иисус не вдаяше Себе в веру их (ст. 23–24). Гораздо вернее были те ученики, которые не знамениями только были привлекаемы ко Христу, но и учением Его; знамения увлекали более грубых, а более разумных – пророчества и учение. Потому те, которые были пленены учением, были тверже привлеченных знамениями; их-то и Христос ублажал, когда говорил: блажени не видевшии и веровавше (20, 29). А что последние были не из истинных учеников, это показывает и присовокупление следующих слов: Сам же Иисус не вдаяше Себе в веру их. Почему? За не Сам ведяше вся, и яко не требоваше, да кто свидетельствует о человецех: Сам бо ведяше, что бе в человеце (2, 24–25). Смысл этих слов такой: Он не обращал внимания на одни слова, проникал в самые сердца и входил в мысли; ясно видя только временную их горячность, Он не доверял им, как уже решительным ученикам, не проповедовал им всего учения, как бы уже сделавшимся твердыми в вере. А знать, что есть в сердце людей, свойственно Тому, Кто создал на едине сердца их (Пс. 32, 15), то есть одному Богу, так, как сказано: Ты веси сердца един (3 Цар. 8, 39). Он не имел нужды в свидетелях, чтобы знать мысли собственных Своих созданий: потому и не доверял им в их временной вере. Люди, не знающие ни настоящего, ни будущего, часто без всякого разбора и говорят, и сообщают все даже таким, которые с хитростию подступают к ним и потом скоро оставляют их. Но Христос не так; Он знал все в них сокровенное. И ныне много таких, которые носят имя верующих, но непостоянны и легко всем увлекаются; потому и ныне Христос не вверяет Себя им, а весьма многое скрывает от них. Как мы вверяемся не всяким друзьям, а только искренним, так и Бог. Вот послушай, что говорит Христос ученикам: не ктому вас глаголю рабы: вы друзи Мои есте. Как и почему? Яко вся, яже слышах от Отца Моего, сказах вам (см.: Ин. 15, 14, 15). Таким образом иудеям, просившим знамений, Он не дал, потому что они просили, желая только искусить Его. Да и ныне, как тогда, просить знамений не значит ли искушать? Между тем и ныне есть люди, которые ищут знамений и говорят: почему ныне знамений нет? Но если ты верующий, каким должен быть, если любишь Христа, как следует любить, то ты не имеешь нужды в знамениях: они даются неверным. Почему же они не были даны иудеям? – спросишь ты. Нет, им-то наиболее и даны были. Если же в некоторых случаях иудеи, и требуя знамений, не получали их, то это потому, что требовали их не с тем, чтобы оставить свое неверие, а чтобы еще больше утвердиться в злобе своей. Бе же человек от фарисей, Никодим имя ему, князь Жидовский. Сей прииде ко Иисусу нощию (3, 1–2). Этот Никодим, как видно из Евангелия, и после возвышал голос свой за Христа; он говорил: закон наш никогоже судит, аще не слышит прежде (см.: 7, 51). Но иудеи с негодованием сказали ему: испытай и виждь, яко пророк от Галилеи не приходит (7, 52). Да и после распятия на кресте он также показал много заботливости при погребении тела Господня. Прииде же, говорит Писание, и Никодим, пришедый ко Иисусови нощию прежде, нося смешение смирнено и алойно, яко литр сто (19, 39). Таки теперь он был благорасположен ко Христу, но не столько, сколько следовало, и не с надлежащею мыслию о Нем: он был еще подвержен иудейским слабостям. Потому он и приходил ночью, боясь сделать это днем. Впрочем, Человеколюбец Бог и при этом не отверг его, не укорил и не лишил Своего учения, а с великою кротостию беседует с ним, открывает ему весьма высокие предметы веры, хотя и гадательно, но все же открывает. Человек этот был гораздо более достоин снисхождения, нежели те, которые делали это из лукавства. Последние не заслуживали никакого прощения; а тот, хотя и достоин был обличения, но не в такой степени. Почему же евангелист ничего этого не сказал о нем? Он говорит в другом месте, что и от князь мнози вероваша в Него, но фарисей ради не исповедаху, да не из сонмищ изгнани будут (12, 42). Здесь же все это он выразил одним замечанием о приходе его в ночное время. Что же Никодим говорит? Равви, вем, яко от Бога пришел еси Учитель; никтоже бо может знамений сих творити, яже Ты твориши, аще не будет Бог с ним (3, 2).

2. Никодим еще долу вращается; еще человеческое понятие имеет о Христе и говорит о Нем, как о Пророке, не предполагая в Нем ничего особенного по знамениям. Вем, говорят, яко от Бога пришел еси Учитель. Для чего же ты приходишь ночью и тайно к Тому, Кто говорит Божественное и пришел от Бога? Почему не беседуешь с Ним открыто? Но Иисус и этого не сказал ему и не обличил его: Он трости сокрушены не преломит, говорит Писание, и льна внемшася не угасит, не преречет, ни возопиет (см.: Ис. 42, 3; Мф. 12, 19, 20); да и Сам Он говорит: не приидох, да сужду мирови, но да спасу мир (Ин. 12, 47). Никтоже может знамений сих творити, яже Ты твориши, аще не будет Бог с ним. Итак, Никодим выражает еще мысль еретическую, когда говорит, что Иисус совершает дела Свои при постороннем содействии и имеет нужду в помощи других. Что же Христос? Смотри, какое крайнее снисхождение! Он не сказал: Я нисколько не имею нужды в помощи других, но творю все Своею властию, потому что Я – истинный Сын Божий и имею одинаковую силу с Родившим Меня. Он не говорил этого, потому что это было еще недоступно для слушателя. Я всегда говорю, и теперь скажу, что Христос имел намерение в то время не столько открывать собственное достоинство, сколько убеждать, что Он ничего не делал против воли Отца. Поэтому в словах Он постоянно является кротким, а в делах – не так; но когда творит чудеса, то делает все со властию. Так Он говорит: хощу, очистися (Мк. 1, 41); Талифа, востани (см.: 5, 41); простри руку твою (Мф. 12, 13); оставляются греси твои (Лк. 5, 20); молчи, престани (Мк. 4, 39); возми одр твой, и иди в дом твой (Лк. 5, 24); тебе глаголю, душе нечистый: изыди из него (см.: 4, 35; 8, 29); буди тебе якоже хощеши (Мф. 15, 28); аще вама кто речет что, речета, яко Господь ею требует (Мф. 21, 3); днесь со Мною будеши в рай (Лк. 23, 43); слышасте, яко речено бысть древним: не убиеши… Аз же глаголю вам, яко всяк гневаяйся на брата своего всуе, повинен есть суду (Мф. 5, 21, 22); грядите по Мне, и сотворю вы ловца человеком (4, 19). И во всех случаях мы видим великую власть Его. В делах никто не мог осудить Его за то, что происходило. Да и как это было возможно? Если бы слова Его не сбывались и не исполнялись сообразно Его повелению, то мог бы кто-нибудь из иудеев сказать, что повеления Его происходили от тщеславия; а так как все они исполнялись, то совершение событий невольно заграждало уста их. Что же касается до слов, то иудеи могли бы, по бесстыдству своему, обвинять Его в тщеславии.

Так и теперь, в беседе с Никодимом, Он ясно не высказывает ничего высокого, но загадочным образом возводит его от унизительных мыслей, научая, что Он Сам по Себе силен творить чудеса, так как Отец родил Его совершенным, всесильным в Самом Себе и не имеющим ничего несовершенного. Но посмотрим, как именно Он это доказывает. Никодим говорит: равви, вем, яко от Бога пришел еси Учитель; никтоже бо может знамений сих творити, яже Ты твориши, аще не будет Бог с ним (Ин. 3, 2). Он думал, что, говоря так о Христе, он сказал нечто великое. Что же Христос? Показывает ему, что он еще не достиг и преддверия истинного ведения, не стоит даже и пред вратами его, но еще блуждает где-то вне Царствия – и он сам, и всякий, кто стал бы говорить таким образом; что еще не проник в истинное ведение тот, кто имеет такое понятие о Единородном. Что же именно говорит Христос? Аминь, аминь глаголю тебе, аще кто не родится свыше, не может видети Царствия Божия (ст. 3). То есть если ты не родишься свыше и не получишь точного познания о предметах веры, то будешь блуждать и останешься далеко вне Царствия Небесного. Впрочем, Он не говорит так ясно, но чтобы не сделать слов Своих слишком тягостными, не прямо к нему обращается, а говорит неопределенно: аще кто не родится, как бы так говоря: если ты или другой кто-либо думает обо Мне таким образом, то вы находитесь вне Царствия. Если бы не такой именно смысл заключался в словах Его, то ответ не соответствовал бы словам Никодима. Если бы услышали это иудеи, то они ушли бы со смехом; но Никодим и в этом случае показывает свою любознательность. Для того-то Христос часто и говорил неясно, чтобы побудить слушателей к вопросам и сделать их более внимательными. Ясно сказанное нередко проходит мимо слуха, а неясное делает слушателя внимательнее и усерднее. Итак, слова Христовы имеют такой смысл: если ты не родишься свыше, если не приобщишься Духа посредством бани пакибытия, то не сможешь получить надлежащего обо Мне понятия; а это (твое) понятие – не духовное, но душевное. Впрочем, Он говорит таким образом не с тем, чтобы поразить Никодима, излагавшего собственное мнение, сколько он мог вместить, но чтобы незаметным образом возвести его к высшему разумению: аще, говорит Он, кто не родится свыше. Под словом: свыше здесь одни разумеют: с Неба, другие: снова. Тому, говорит Он, кто не родился таким образом, невозможно увидеть Царствия Божия, разумея здесь Себя Самого и показывая, что Он был не тем только, что видели в Нем, и что нужны еще другие глаза, чтобы видеть в Нем Христа. Никодим, услышав это, говорит: како может человек родитися стар сый? (ст. 4). Как? Ты называешь Его Учителем и говоришь, что Он пришел от Бога, а слов Его не принимаешь и высказываешь Учителю мысль, выражающую странное недоумение? Это как – есть выражение людей, не очень верующих, есть недоумение мыслящих земное. Так и Сарра смеялась, когда говорила: как? Так и многие другие, с подобными вопросами, отпали от веры.

3. Так и еретики упорствуют в ереси, предлагая такие же вопросы. Одни из них говорят: как воплотился? Другие: как родился? И таким образом слабым своим умам подчиняют Существо беспредельное. Зная это, нам должно избегать такого неуместного любопытства. Возбуждающие такие вопросы и не узнают того: как, и отпадут от православия. Так и Никодим с недоумением спрашивает о способе. Он понял, что сказанное относится и к нему; оттого смущается, колеблется, приходит в затруднение – потому, что, пришедши (к Иисусу Христу), как к человеку, он слышит нечто вышечеловеческое, чего еще никто никогда не слыхал; он, с одной стороны, возвышается до высоты предлагаемого учения, с другой – окружается мраком и не знает, на чем остановиться, увлекаясь туда и сюда и отпадая от веры. Потому и продолжает представлять это как дело невозможное, чтобы вызвать Его к яснейшему изложению учения: еда, говорит, может человек второе внити во утробу матере своея иродитися? (ст. 4). Видите, как говорит смешно человек, подчиняющий духовное собственным понятиям; он находится как бы в бреду и опьянении, как скоро начинает сказанное исследовать более, нежели сколько угодно Богу, а не принимает в простоте веры. Он слышит о духовном рождении, но не думает о духовном, а низводит сказанное до уничижения плоти, и столь великое и высокое учение подводит под естественный порядок вещей. Вот почему он выдумывает вопросы и смешные недоумения. Потому-то и Павел говорит, что душевен человек не приемлет яже Духа Божия (1 Кор. 2, 14). Впрочем, Никодим и после этого соблюдает уважение ко Христу: не стал смеяться над словами Его, а только, считая дело невозможным, молчал. Два предмета были ему непостижимы: такое рождение и Царствие. У иудеев никогда не было слышно даже названия такого рождения и такого Царствия. Впрочем, Никодим пока останавливается на первом, так как этот предмет наиболее поразил его ум. Зная это, не будем же испытывать своим умом тайн Божественных, не станем подводить их под порядок обыкновенных у нас вещей и подчинять законам естества; но будем разуметь все благочестиво, веруя тому, что сказано в Писаниях. Слишком любопытствующий исследователь не приобретает никакой пользы и, кроме того что не находит искомого, подвергается еще крайнему осуждению. Ты слышишь, что (Отец) родил? Веруй тому, что слышишь; но как (родил), этого не испытывай, чтобы чрез то не отвергнуть и самого рождения, – что было бы крайне безрассудно. Если Никодим, услышав о рождении, не об этом неизреченном, а о рождении по благодати, впал во мрак и недоумение, оттого что не предполагал в нем ничего высокого, а мыслил только человеческое и земное, то испытывающие и изведывающие рождение страшное и превосходящее всякое слово и разумение – какого достойны могут быть наказания? Ничто не производит столько мрака, сколько ум человеческий, рассуждающий обо всем по-земному и не принимающий озарения свыше. Земные помыслы заключают в себе много нечистоты. Потому и нужны нам струи небесные, чтобы, по уничтожении тины, дух наш, по мере своей чистоты, возносился горе́ и приобщался небесного учения. А это может быть тогда, когда мы покажем в себе и душу благомыслящую, и жизнь правую: может ведь, истинно может помрачиться наш ум не только от неуместного любопытства, но и от развращенного образа жизни. Потому и Павел говорил коринфянам: млеком вы напоих, а не брашном: ибо не уможасте, но ниже еще можете ныне, еще бо плотстии есте. Идеже бо в вас зависти и рвения и распри, не плотстии ли есте? (Кор 3, 2–3). Также в Послании к Евреям и во многих других местах, как всякий может видеть, Павел полагает это самое причиною неправых учений, потому что преданная страстям душа не может постигать ничего великого и благородного; но, как бы помраченная гноетечением из очей, страдает самою тяжкою слепотою. Итак, очистим самих себя, просветимся светом ведения и не будем сеять в тернии. А что значит это терние, вы знаете, хотя мы и не будем говорить об этом: вы часто слышали, что Христос именем терния называет попечения житейские и обольщения богатства; да и справедливо. Как первое (терние) бесплодно, так и последние; как то уязвляет прикасающихся к нему, так и эти страсти; как терние легко потребляется огнем и ненавистно для земледельца, так и мирские дела; как в тернии скрываются дикие звери, ехидны и скорпионы, так и в обольщениях богатства. Но восприимем огонь Духа, чтобы и терние потребить, и зверей изгнать, и ниву очистить для Земледельца; а после очищения оросим ее духовными струями; насадим плодоносную маслину, растение самое нежное, всегда цветущее, светоносное, питательное и укрепляющее здоровье. Все это заключает в себе милосердие, которое есть как бы печать для приобретших его. Это растение не увядает даже и от приближения смерти, но всегда стоит, просвещая ум, питая душу и соделывая ее силы крепчайшими. Если мы будем постоянно иметь его, то сможем с дерзновением узреть и Жениха и войти в брачный чертог, – чего да сподобимся все мы, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

Беседа XXV

Отвеща Иисус: аминь, аминь глаголю тебе, аще кто не родится водою и Духом, не может внити во Царствие Божие (3, 5)

Изъяснение 3, 5. Никодим не понял слов Спасителя потому, что хотел рассуждать о духовных предметах по-человечески. – Если человек не рождается от воды и Духа, он не может войти в Царство Небесное. – Вера в невидимое. – Различие между первым и вторым творением. – В первом творении Творец воспользовался землей для создания человека; во втором Святой Дух пользуется водою. – Первый человек был создан с душою живою, второй исполнен Духа животворящего. – Первый человек нуждался в помощи, второй, получая благодать Духа Святого, не нуждается ни в какой иной помощи. – Почему вода нужна для крещения? – Обряд крещения. – Великие тайны, совершенные для нас Иисусом Христом, как побуждения для нас вести добрую жизнь. – Оглашенные и их положение в отношении к верным. – Польза милостыни и даров, приносимых Иисусу Христу и малым сим.

1. Малые дети каждый день ходят к учителям, берут уроки и дают в них отчет, и не прерывают этого занятия, бывает и то, что они к дням присоединяют и ночи; и вы заставляете их делать это из-за предметов тленных и временных. Но от вас, людей возрастных, мы не требуем такого труда, какого вы от своих детей. Не каждый день, а только два дня в седмицу мы приглашаем вас к слушанию поучений, и притом только на малую часть дня, чтобы облегчить для вас этот труд. Для того и содержание Писания мы разделяем на малые части, чтобы вы удобнее могли усвоить их, влагать в сокровищницу разума и так запечатлевать в памяти, чтобы вы и сами могли передавать все (другим) в точности, если только не будет кто слишком сонлив и нерадив или ленивее малого отрока. Итак, приступим опять к продолжению прежде сказанного и посмотрим, как Никодиму, ниспавшему долу, прилагающему слова Христовы к земному рождению и говорящему, что невозможно устаревшему человеку снова родиться, Христос открывает яснее образ этого рождения. Хотя и это изъяснение еще представляет некоторые затруднения для рассуждающего по-человечески, но с тем вместе уже достаточно для того, чтобы слушающего возвести от уничиженного образа мыслей. Что же Христос говорит? Аминь глаголю тебе, аще кто не родится водою и Духом, не может внити в Царствие Божие. Вот что этим Он дает разуметь: ты считаешь это невозможным; а Я говорю, что это очень возможно, даже и необходимо, и иначе спастись невозможно. А необходимое Бог соделал для нас и удобным. Рождение земное есть рождение по плоти, от персти, а потому для него и заграждено все небесное, потому что, что общего между землею и Небом? Но другое рождение, как рождение от Духа, удобно отверзает нам небесные врата. Слышите вы все, чуждые просвещения[31]: ужаснитесь, возрыдайте! Страшна эта угроза, страшно определение! Невозможно, говорит Христос, тому, кто не родится водою и Духом, войти в Царствие Небесное, потому что он еще носит одежду смерти, одежду проклятия, одежду тления, – еще не получил знамения Господнего, он еще не свой, а чужой: не имеет условленного в Царстве знака. Аще кто не родится водою и Духом, не может внити в Царствие Небесное. Но Никодим и этого не понял. Нет ничего хуже, как подвергать духовные предметы умствованиям. Это и не допустило Никодима представить себе что-либо великое и возвышенное. Но для того мы и называемся верными, чтобы, оставляя немощь дольних помыслов, восходили на высоту веры и в ее учении полагали свое высшее благо. Если бы так поступил Никодим, то дело не представилось бы ему невозможным. Итак, что же Христос? Отклоняя его от такого пресмыкающегося долу образа мыслей, показывая, что не о плотском рождении Он беседует, Христос говорит: аще кто не родится водою и Духом, не может внити в Царствие Небесное. Он говорил это, желая угрозою привлечь Никодима к вере, – убедить, чтобы он не признавал этого дела невозможным, и стараясь отвлечь его от предположения в этом деле плотского рождения. Никодим, говорит Он, Я говорю о другом рождении. Для чего же ты склоняешь речь к земле? Для чего это дело подчиняешь естественным законам? Рождение это выше естественного рождения и не имеет ничего общего с вашим. Хотя называется рождением и то и другое, однако, при общем наименовании, они различаются на деле. Отстань от общепринятых понятий; Я ввожу в мир иное рождение; Я хочу, чтобы люди рождались иным образом; Я пришел с необычайным способом создания. Вначале Я создал человека из земли и воды, но это создание оказалось негодным, этот сосуд разбился; затем Я уже не хочу творить из земли и воды, а от воды и Духа. А если кто спросит: как от воды? – спрошу и я: как от земли? Как брение преобразовалось в различные виды? Каким образом из вещества однородного (земля ведь одна) произошли творения различные и разнообразные? Откуда кости, нервы, кровеносные и сухие жилы? Откуда перепонки, кровяные сосуды, хрящи, оболочки, печень, селезенка, сердце? Откуда кожа, кровь, слизь, желчь? Откуда столько отправлений? Откуда разнообразие цветов? Это – не из земли и не из брения. Каким образом земля, принимая семена, произращает их; а плоть, та же земля, принимая семена, подвергает их гниению? Как земля бросаемые в нее семена питает; а плоть питается ими, но не питает их? Например: земля, принимая воду, производит вино, а плоть, часто принимая вино, обращает его в воду. Итак, откуда видно, что тело происходит из земли, тогда как земля, как я сказал, имеет свойства, противоположные телу? Умом я постигнуть этого не могу, принимаю только верою. Если же ежедневно бывающие и осязаемые дела требуют веры, тем более – дела неизреченные и духовные. Как бездушная неподвижная земля, по воле Божией, приняла такую силу, и из нее происходят такие дивные дела, таким же образом, и при действии Духа на воду, легко совершаются те изумительные и превышающие разум дела.

2. Итак, не оставайся в неверии потому только, что ты не видишь этого. Ты не видишь и души, однако ж веришь, что у тебя есть душа и что она нечто другое, а не тело. Но Христос вразумляет Никодима не этим, а другим примером. Хотя душа и бестелесна, однако ж Он не указал на нее потому, что Никодим имел еще слишком грубые о ней понятия. Но Христос приводит в пример нечто другое, что не имеет ничего общего с грубостию тел, но и не возвышается до природы существ бестелесных. Это – движение ветра. Прежде всего Он начинает с воды, которая тоньше земли, но грубее ветра. Как в начале в основание (творения) положена была земля, все же дело принадлежало Создателю, так теперь в основание полагается вода, а все дело (возрождения) принадлежит благодати Духа. И тогда – бысть человек в душу живу, ныне же в дух животворящ (см.: 1 Кор. 15, 45). Но различие между тем и другим велико. Душа не сообщает жизни другому существу; а Дух не только живет Сам по Себе, но сообщает жизнь и другим существам. Так апостолы и мертвых воскрешали. Тогда, уже по совершении творения, наконец был создан человек; а ныне, напротив, новый человек творится прежде новой твари: сперва он рождается, а потом уже мир преобразуется. И как в начале (Бог) создал человека всецелым, так и ныне всецело образует его. Но тогда он говорил: сотворим ему помощника (Быт. 2, 18), а здесь – ничего подобного. Приявший благодать Духаможет ли нуждаться в другом каком-либо помощнике? Принадлежащий к телу Христову какую имеет нужду в чьем-либо содействии? Тогда сотворен человек по образу Божию; а ныне соединен с Самим Богом. Тогда Бог повелел ему обладать рыбами и зверями; а теперь вознес начаток наш превыше небес. Тогда дал для жительства рай; а ныне отверз для нас Небо. Тогда человек создан был в шестой день, так как этим временем должно было окончиться и творение; а ныне – в первый день, и в самом начале, как и свет. Из всего этого ясно, что совершающееся ныне принадлежит к другой, лучшей жизни и состоянию, не имеющему конца. Первое творение Адама было творение из земли, а после него создание жены из ребра, потом происхождение Авеля от семени. Но мы не можем ни постигнуть, ни изобразить словом этих творений, хотя все они самые вещественные. Как же мы можем дать отчет относительно духовного рождения чрез крещение – рождения, которое гораздо выше тех? И каких можно требовать от нас соображений об этом рождении – чудном и необычайном? При совершении его предстоят и Ангелы; но изъяснить способ этого дивного рождения чрез крещение не может ни один из них. Но и предстоят они, сами ничего не совершая, а только взирая на то, что совершается. Все же делает Отец, Сын и Святой Дух. Поверим же слову Божию: оно вернее нашего зрения; зрение часто и обманывается, а это слово погрешать не может. Поверим же Ему. Произведши сущее из несущего, оно, конечно, несомненно и тогда, когда говорит о естестве его. А что оно говорит? Что в крещении совершается рождение. Но если бы кто сказал тебе: как это? – загради тому уста словом Христовым, которое есть величайшее и самое ясное доказательство. Если же кто спросит: для чего употребляется вода, то спросим и мы взаимно: для чего в начале в создание человека входила земля? Что Богу и без земли возможно было сотворить человека, это очевидно для каждого. Поэтому не допытывайся. А что вода потребна и необходима, это можешь узнать вот из чего. Однажды, когда Дух сошел, прежде употребления воды (см.: Деян, 10, 44), Апостол не остановился на этом; но смотри, что сказал он о воде, как о веществе необходимом и не излишнем: еда воду возбранити может кто, еже не креститися сим, иже Дух Святый прияша якоже и мы (Деян. 10, 47). Почему же нужна вода? Скажу, наконец, и об этом и открою вам сокровенное таинство. Есть несколько сокровенных причин для этого, но из многих я скажу вам пока одну. Какая же это причина? Та, что в воде символически изображается гроб и смерть, воскресение и жизнь, и все это происходит совместно. Когда мы погружаем свои головы в воду, как бы в гроб, вместе с тем погребается ветхий человек и, погрузившись долу, весь совершенно скрывается. Потом, когда мы восклоняемся, – выходит человек новый. Как легко для нас погрузиться и подняться, так для Бога легко погребсти ветхого человека и явить нового. Но это совершается трижды, чтобы ты знал, что все это совершается силою Отца и Сына и Святого Духа. А что сказанное мною не гадание, послушай только, что говорит Павел: спогребохомся ему крещением в смерть (Рим. 6, 4); также: ветхий наш человек с Нимраспятся (ст. 6); или: сообразни быхом подобию смерти Его (ст. 5). Но не только крещение называется крестом, а и крест крещением. Крещением, говорит Христос, им же Аз крещаюся, креститася (Мк. 10, 39). И в другом месте: крещением имам креститися (Лк. 12, 50). Как легко мы погружаемся и поднимаемся, так легко и Он, по смерти, когда восхотел – воскрес, или, лучше сказать, гораздо легче, хотя ради устроения некоего таинства и пробыл (в гробу) три дня.

3. Итак, мы, сподобившиеся столь великих таинств, покажем достойную этого дара жизнь, самое лучшее поведение. А вы, еще не сподобившиеся их, поступайте во всем так, чтобы вам сподобиться, да будем все едино тело, да будем все братия. Доколе это разделяет нас, дотоле и отец, и сын, и брат, и кто бы то ни был – для нас еще не истинный сродник наш, так как он отдален от сродства горнего. Да и какая польза быть соединенными родством бренным, когда мы не соединены сродством духовным? Какая прибыль от близости на земле, когда мы чужды друг для друга на Небесах? Оглашенный чужд верному. Он не имеет ни одной и той же с ним главы, ни одного и того же отца, ни того же города, ни пищи, ни одежды, ни дома; но все у них раздельно. У одного все на земле; у другого – на Небесах. У этого царь – Христос; у того – грех и диавол. У этого пища – Христос; у того – гниль и тление. Да и одежда у этого – Владыка Ангелов; у того – дело червей. У этого город – Небо; у того – земля. А если у нас нет с неверными ничего общего, то скажи мне, в чем же нам иметь общение (с ними)? Прошли и мы через те же муки рождения и произошли из одного чрева? Но и этого недостаточно для ближайшего родства. Итак, постараемся сделаться гражданами Горнего града. Доколе нам оставаться в чужой земле, тогда как следует нам получить снова древнее отечество? Здесь опасность касается не маловажных дел. Если случится, чего не дай Бог, что постигнет нас нечаянная смерть и мы отойдем отсюда без просвещения[32], то, хотя бы мы имели здесь тысячи благ, нас ожидает не что другое, как геенна, червь ядовитый, огнь неугасимый и узы неразрешимые. Но не дай Бог кому-либо из слушающих испытать это наказание! А не постигнет оно нас, если мы, сподобившись Святых Тайн, будем полагать в основание своего здания золото, серебро и драгоценные камни (см.: 1 Кор. 3, 12). Таким образом мы будем иметь возможность, отошедши туда, явиться богатыми, когда то есть не здесь будем оставлять деньги, а будем переносить их в безопасные сокровищницы руками бедных, когда будем давать взаймы Христу. Там у нас много долгов – не деньгами, а грехами. Будем же отдавать Ему деньги, чтобы получить оставление грехов. Он – Судия наш. Не презрим здесь Его алчущего, чтобы и Он там напитал нас. Оденем Его здесь, чтобы и Он не оставил нас обнаженными без Своего покрова. Если мы напоим Его здесь, то не скажем, подобно богатым: поели Лазаря, да омочит конец перста и устудит язык наш опаляемый (см.: Лк. 16, 24). Если и мы примем Его здесь в свои дома, то Он уготовит для нас там много обителей. Если придем к Нему в темницу, то и Он освободит нас от уз. Если введем Его к себе, как странника, – и Он не оставит нас странствовать вне Царствия Небесного, но воздаст за то Горний град. Если посетим Его в болезни, – скоро и Он освободит нас от немощей наших. Итак, получая много, даже тогда, когда даем немного, будем давать, по крайней мере, немного, чтобы приобрести много. Пока есть еще время, будем сеять, чтобы пожать. Когда наступит зима, когда по морю нельзя уже будет плавать, тогда и купля эта уже не будет в нашей власти. А когда настанет зима? Тогда, когда наступит тот великий и славный день. Тогда мы уже не станем плавать по этому великому и пространному морю, которому подобна настоящая жизнь. Теперь – время сеяния; а тогда – время жатвы и собирания. Если бы кто во время сеяния не бросал семян, а стал сеять во время жатвы, тот, кроме того что не получил бы ничего, еще был бы смешон. Если же настоящее время есть время сеяния, то теперь-то и должно не собирать, а расточать. Станем же расточать, чтобы собрать; не будем собирать теперь, чтобы не потерять жатвы. Это время, как я сказал, вызывает на сеяние, на иждивение и расточение, а не на собирание и сбережение. Итак, не упустим удобного времени, а сделаем обильный посев и не пощадим ничего своего, чтобы получить обратно с большим воздаянием, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава во веки веков. Аминь.

Беседа XXVI

Рожденное от плоти плоть есть, и рожденное от Духа дух есть (3, 6)

Изъяснение 3, 6. Духовное возрождение и его сущность. – Прообраз духовного возрождения. – Характер христианского увещания. – Нужно действовать с кротостью, без гнева и крика. – Человек, приносящий другим обиды, совершает позорное дело; терпящий обиды есть истинный философ. – Рабы имеют ту же природу, как и господа, и потому последние не должны оскорблять первых. – То, что рабы делают из страха господ, последние должны делать из страха Божия.

1. Великих тайн сподобил нас Единородный Сын Божий, великих и таких, которых мы не были достойны, но которые сообщить нам Ему угодно было. Если рассуждать о нашем достоинстве, то мы не только были недостойны этого дара, но и повинны наказанию и муке. Но Он, несмотря на это, не только освободил нас от наказания, но и даровал жизнь, которая гораздо светлее прежней; Он ввел в другой мир; создал новую тварь. Аще кто, сказано, во Христе, нова тварь (2 Кор. 5, 17). Какая это новая тварь? Послушай, что говорит Сам Христос: аще кто не родится водою и Духом, не может внити в Царствие Божие (Ин. 3, 5). Нам был вверен Рай; но тогда, как мы оказались недостойными обитать в нем, – Он возводит нас на самые Небеса. Мы не остались верными в первоначальных дарах, – но Он сообщает нам еще большие. Мы не могли воздержаться от одного древа, – и Он подает нам пищу горнюю. Мы не устояли в Раю, – Он отверзает нам Небеса. Справедливо говорит Павел: о, глубина богатства и премудрости и разума Божия! (Рим. 11, 33). Уже не нужны ни мать, ни муки рождения, ни сон, ни сожительство и соединение плотское; строение естества нашего совершается уже свыше – Духом Святым и водою. А вода употребляется как бы место рождения рождающегося. Что утроба для младенца, то – вода для верного: он в воде зачинается и образуется. Прежде было сказано: да изведут воды гады душ живых (Быт. 1, 20). Ас того времени, как Владыка снизошел в струи Иордана, вода производит уже не гады душ живых, а души разумные и духоносные. И что сказано о солнце: яко жених исходяй от чертога своего (Пс. 18, 6), теперь более благовременно сказать о верных: они испускают лучи гораздо блистательнее солнечных. Но младенец, зачинающийся в утробе, требует времени; а в воде – не так: здесь все совершается в одно мгновение. Где жизнь временна и получает свое начало от телесного тления, там и рождение медленно происходит: таково естество тел; они только с течением времени получают совершенство. Но в делах духовных не так. Почему же? Здесь что делается, то делается с самого начала совершенно. Но как Никодим, слыша это, непрестанно приходил в смущение, то посмотри, как Христос открывает ему непостижимость этого таинства и неясное для него делает ясным. Христос говорит: рожденное от плоти плоть есть, и рожденное от Духа дух есть. Он отвлекает Никодима от всего чувственного и не дозволяет ему телесными очами рассматривать это таинство. Мы не о плоти беседуем, Никодим, а о Духе (этими словами обращая его к горнему). Не ищи (здесь) ничего чувственного. Дух этими очами не может быть видим. Не думай также, что Дух рождает плоть. А как же, – может быть, спросит кто-нибудь, – родилась плоть Господня? Она родилась не от Духа только, но и от плоти. Потому Павел, показывая это, и говорит: раждаемаго от жены, бываема под законом (Гал. 4, 4). Дух образовал ее так: не из ничего (для чего в таком случае нужна была бы утроба матерняя?), но из девственной плоти; а каким образом – я объяснить не могу. Так было для того, чтобы кто-либо не подумал, будто Рожденный чужд нашего естества. Если и после этого есть люди, которые не веруют в такое рождение, то до какого бы нечестия ниспали они, если бы Христос не восприял плоти от Девы? Рожденное от Духа дух есть. Видишь ли достоинство Духа? Он творит дело Божие. Выше (евангелист) говорил: от Бога родишася (1, 13); а здесь говорится, что их рождает Дух. Рожденное от Духа дух есть, то есть рожденный от Духа духовен. Рождение здесь разумеется не по существу, а по достоинству и благодати. А если и Сын рожден таким же образом, то какое преимущество Он будет иметь пред людьми, так рожденными? Каким образом Он тогда есть Сын Единородный? От Бога рожден и я, но – не от существа Его. Если же и Он не рожден от существа, то чем Он отличается от нас? В таком случае Он будет меньше даже и Духа, потому что такое рождение происходит от благодати Духа. Ужели поэтому, чтобы быть Сыном, Он имеет нужду в содействии Духа? Да и чем такая мысль различается от учений иудейских? Но, сказав: рожденное от Духа дух есть, Христос опять видел, что Никодим смущается, и потому обращает речь к примеру чувственному. Не дивися, говорит Он, якорех ти: подобает вам родитися свыше. Дух, идеже хощет, дышет (ст. 7–8). Словом: не дивися обнаруживает смущение души его и затем обращает его к тончайшему из тел. Сказав: рожденное от Духа дух есть, Христос уже отвлекал Никодима от представлений плотских; но как тот все еще не понимал, что значат Его слова: рожденное от Духа дух есть, то Он и переносит его мысль к другому изображению, не останавливая его на грубых телах и не говоря о существах совершенно бестелесных (так как Никодим, и слыша о таких предметах, не мог постигать их), но находя нечто среднее между существом телесным и бестелесным, – движение ветра, – и чрез то вразумляет его. Именно о ветре Он говорит: глас его слышиши, но не веси, откуду приходит и камо идет (ст. 8). Но если говорит: идеже хощет, дышет, то этим не выражает того, будто ветер имеет какой-либо произвол, а только указывает на его естественное движение, движение беспрепятственное и сильное. Писание обыкновенно говорит так и о предметах неодушевленных, например: суете тварь повинуся не волею (Рим. 8, 20). Итак, слова: идеже хощет, дышет означают то, что ветер неудержим, что он распространяется всюду, что никто не может препятствовать ему носиться туда и сюда, но что он с великою силою рассеивается и никто не может задержать его стремления.

2. И глас его слышиши, то есть – гул, шум, но не веси, откуду приходит и камо идет. Тако есть всяк рожденный от Духа. В этом все и заключается. Если, говорит, ты не умеешь объяснить ни исхода, ни направления ветра, который, однако ж, ты ощущаешь и слухом и осязанием, то для чего усиливаешься понять действие Духа Божия, – ты, который не понимаешь действия ветра, хотя и слышишь его звуки? Таким образом, слова: идеже хощет, дышет сказаны для означения власти Утешителя и значат вот что: если никто не может сдержать ветра, но он несется, куда хочет, то тем более не могут задержать действия Духа ни законы природы, ни условия телесного рождения и ничто другое подобное. А что слова: глас его слышиши сказаны именно о ветре, видно из того, что Христос, беседуя с неверующим и незнающим действия Духа, не сказал бы: глас его слышиши. Потому, как не видим ветра, хотя он и издает шум, так незримо для телесных очей и духовное рождение. Но ветер еще есть тело, хотя и тончайшее, потому что все, подлежащее чувству, есть тело. Если же ты не досадуешь на то, что не видишь этого тела, и поэтому не отвергаешь его существования, то почему смущаешься, слыша о Духе, и требуешь при этом такой отчетливости, не делая того в отношении тела?

3. Что же Никодим? Несмотря на представленный ему столь ясный пример, он еще остается с иудейскою немощию. И вот, когда он снова с недоумением спрашивает: како могут сия быти? – Христос говорит ему слова, еще более поразительные: ты еси учитель Израилев, и сих ли не веси? (ст. 10). Заметь, что он обличает этого человека отнюдь не в злонамеренности, а в недальновидности и простоте. Но что общего, скажет кто-либо, имеет это рождение с делами иудейскими? Что же не общего, скажи мне? Происхождение первого человека, создание жены из ребра, неплодство, чудеса, совершенные чрез воды, именно: в источнике, из которого Елисей извлек железо, в Чермном море, которое перешли иудеи, в купели, которую возмущал Ангел, в Иордане, в котором очистился Нееман Сирианин, – все это как бы в образах предвозвещало имевшее быть рождение и очищение. И вещания пророков назнаменуют этот образ рождения; так сказано: возвестит Господеви род грядущий. И возвестят правду Его людем, родитися имущим, яже сотвори Господь (Пс. 21, 31, 32); еще: обновится яко орля юность твоя (Пс. 102, 5); также: светися, Иерусалиме (Ис. 60, 1); се, Царь твой грядет (Зах. 9, 9); или: блажени, ихже оставишася беззакония (Пс. 31, 1). Но и Исаак был образом этого рождения. В самом деле, скажи, Никодим, как родился Исаак? По закону ли природы? Нет! Но образ его рождения был средний между тем и другим рождением (плотским и духовным): в нем было рождение и плотское, потому что он родился от сожительства, и духовное, потому что он родился не от кровей. Я докажу, что эти образы предвозвещали не только это рождение, но и рождение от Девы. Так как нелегко было бы поверить, что рождает Дева, то сначала рождали неплодные, и не только неплодные, но и престарелые жены. Конечно, происхождение жены из ребра было гораздо удивительнее рождения от неплодной; но, так как это было в начале, давно, то последовал иной, новый и недавний способ рождения, – именно от неплодных, – чтобы проложить путь к вере в рождение от Девы. Припоминая это Никодиму, Христос говорит: ты еси учитель Израилев, и сих ли не веси?.. Еже вемы, глаголем, и еже видехом, свидетельствуем, и свидетельства нашего никтоже приемлет (см.: Ин. 3, 11). Последние слова Он присовокупил, снова удостоверяя, с иной стороны, в истине слов Своих и вместе снисходя к немощи Никодима.

4. Что же значит: еже вемы, глаголем, и еже видехом, свидетельствуем? И у нас зрение достовернее других чувств: поэтому, когда хотим уверить кого-либо, говорим, что мы видели своими глазами, а не по слуху знаем. Так и Христос беседует с Никодимом по-человечески, заимствуя и отсюда подтверждение Своих слов. А что это именно так и что Христос не другое что хочет показать Никодиму и не разумеет здесь зрения чувственного, это видно из следующего. Сказав: рожденное от плоти плоть есть, и рожденное от Духа дух есть, Он присовокупляет: еже вемы, глаголем, и еже видехом, свидетельствуем. Но в то время этого еще не было. Как же Он говорит: еже видехом? Не явно ли, что Он говорит о знании самом точном и безошибочном? И свидетельства нашего никтоже приемлет. Итак, слова: еже вемы Он говорит или о Себе и вместе об Отце, или только о Себе; а слова: никтоже приемлет не выражают в настоящем случае негодования, а высказывают то, что было. Он не сказал: можно ли быть бесчувственнее вас, не принимающих того, что мы возвещаем с такою точностию? Нет, Он ничего подобного не сказал, показывая и в словах и в делах совершенную кротость. Он кротко и тихо предвозвещает имеющее совершиться; так и нас побуждает к кротости и научает, чтобы мы, беседуя с кем-либо и не убеждая, не досадовали и не раздражались. Человек раздраженный не только ни в чем не может успеть, но и делает других еще более недоверчивыми. Поэтому надобно удерживаться от гнева, а в своих словах убеждать других не только не гневом, но и не криком, так как крик – пища гнева. Будем же обуздывать этого коня, чтобы ниспровергнуть всадника; обрежем крылья гневу – и зло не поднимется высоко. Гнев – болезнь жестокая и опасная тем, что можем погубить наши души. Поэтому надлежит отовсюду заграждать ему вход. Несообразно, если мы можем укрощать зверей, а свои свирепствующие помыслы оставляем без внимания. Гнев есть сильный, все пожирающий огонь; он и телу вредит, и душу растлевает, и делает человека на вид неприятным и постыдным. Если бы человек разгневанный мог видеть себя во время своего гнева, то он уже не имел бы нужды ни в каком другом увещании, потому что нет ничего неприятнее лица раздраженного. Гнев есть какое-то опьянение или, лучше сказать, хуже опьянения и несчастнее беса. Но только постараемся не кричать, – и мы найдем сами лучший путь любомудрия. Потому Павел внушает подавлять не только гнев, но и крик, говоря: всяк гнев и клич да возмется от вас (см.: Еф. 4, 31). Будем же повиноваться этому учителю всякого любомудрия и, когда гневаемся на слуг, помыслим о собственных своих согрешениях и устыдимся их кротости. Когда ты бранишь его, он молча переносит брань; таким образом, ты бесчинствуешь, а он любомудрствует. Прими же это вместо всякого увещания. Хотя он и слуга, но он человек, который имеет и душу бессмертную, и такими же, как и мы, дарами украшен от общего всех Господа. Если же он, будучи равночестен нам в высших, духовных преимуществах, с такою кротостию переносит от нас огорчения, потому только, что мы имеем некоторое незначительное и маловажное преимущество пред ним, то какого прощения или извинения достойны будем мы, которые не можем или, лучше, не хотим любомудрствовать ради страха Божия, как любомудрствует он из страха к нам? Итак, воображая все это, помышляя о своих грехах и общем для всех человеческом естестве, будем стараться всегда говорить кротко, чтобы, соделавшись смиренными сердцем, обрести своим душам покой и в настоящей и в будущей жизни, – которого да сможем достигнуть и все мы, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

Беседа XXVII

Аще земная рекох вам, и не веруете: како, аще реку вам небесная, уверуете? И никтоже взыде на небо, токмо сшедый с небесе Сын Человеческий, Сый на небеси (3, 12–13)

Изъяснение 3, 12–13. Не должно стараться постигнуть разумом происхождение Сына Единородного. – Медный змей как прообраз Иисуса Христа. – Как Бог возлюбил мир. – Любовь Божия: чрезмерность Его благости к грешникам и неблагодарным. – Бог, чтобы спасти нас, не пощадил даже Сына своего Единородного, а мы щадим свои деньги. – Дурное употребление, делаемое из богатства. – Наша неблагодарность Иисусу Христу в лице бедных за все Его благодеяния нам. – Против тех, которые расточая все на роскошь, презирают бедных и не заботятся о их нуждах.

1. Что я многократно говорил, то и теперь скажу, и не перестану говорить. Что же такое? Что Иисус, намереваясь коснуться высоких догматов, нередко приспособляется к немощи слушателей и употребляет образ учения, не всегда соответствующий Его величию, но более приспособительный к ним. Учение высокое и важное и, однажды будучи высказано, достаточно может показать свое достоинство, сколько мы в состоянии слышать его, но, если о предметах, более простых и близких к понятию слушателей, говорить не часто, то и предметы высокие не скоро могут овладеть умом преклоненного долу слушателя. Потому-то Христос гораздо больше говорил о предметах простых, чем высоких. Но чтобы и это не причинило вреда в другом отношении, то есть чтобы не удерживало ученика долу, Он не иначе обращается к предметам простым, как предварительно высказав причину, по которой говорит о них. Так Он сделал и в настоящем случае. Сказав о крещении и рождении, совершающемся на земле по благодати, потом намереваясь приступить к слову и о собственном рождении, неизреченном и непостижимом, Он между тем еще медлит и не приступает. Потом высказывает и причину, по которой не приступает. Какая же это причина? Грубость и немощь слушателей. На нее Он и делал намек, говоря: аще земнаярекох вам, и не веруете: како, аще реку вам небесная, уверуете? Та к и м образом, где Он говорит о чем-либо простом и маловажном, там это надобно относить к немощи слушателей. Некоторые говорят, что выражение: земная здесь надобно разуметь о ветре, – как бы так Он сказал: Я показал вам пример из земных вещей, но вы и тем не убеждаетесь: как же вы можете понимать предметы более возвышенные? Но если Он здесь называет земным и крещение, не удивляйся. Он называет его так или потому, что оно совершается на земле, или сравнительно с Своим страшным рождением. Наше (в крещении) рождение, хотя и есть небесное, но, в сравнении с Его истинным от существа Отчего рождением, оно – земное. И справедливо, что не сказал: вы не разумеете, но: не веруете. Кто затрудняется и нелегко принимает то, что понятно для ума, тот справедливо может подвергнуться обвинению в неразумии; но кто не принимает того, чего нельзя постигнуть разумом, а только верою, тот заслуживает обвинения уже не в неразумии, а в неверии. Таким образом, не позволяя Никодиму испытывать своим умом сказанное, Христос еще сильнее продолжает обличать его в неверии. Если же наше (духовное) рождение надлежит принимать верою, то чего заслуживают люди, испытующие умом рождение Единородного? Но, может быть, кто-либо скажет: для чего было и говорить это, если слушатели не хотели верить? Для того, что хотя они и не хотели верить, но могли принять это и получить отсюда пользу люди последующих времен. Так, со всею силою поражая Никодима, Христос показывает наконец, что Он знает не только это, но и гораздо больше и выше этого, – что высказывает в последующих словах: никтоже взыде на небо, токмо сшедый с небесе Сын Человеческий, сый на небеси (ст. 13). Какая же, скажешь ты, здесь связь мыслей? Весьма великая и тесная связь с предыдущим. Никодим сказал: вем, яко от Бога пришел еси Учитель (ст. 2); это самое теперь Христос и исправляет, как бы так говоря: не думай, что Я – такой же учитель, каковы были многие пророки, бывшие от земли; Я с Неба пришел. Из пророков ни один не восходил туда, а Я там всегда пребываю. Видишь ли, как и самое по видимому высокое еще слишком недостойно Его величия. Он не на Небе только существует, а и везде, и все исполняет. Но Он беседует, еще снисходя к немощи слушателя, чтобы мало-помалу возвести его к высшему. Сыном же Человеческим Он здесь называет не плоть Свою, а, так сказать, всего Себя по низшему естеству[33]. И обыкновенно Он называл всего Себя иногда по Божеству, иногда – по человечеству. И якоже Моисей вознесе змию в пустыни, тако подобает вознестися Сыну Человеческому (ст. 14). Опять и это по видимому не имеет связи с предыдущим; но (на самом деле) вполне соответствует ему. Сказав, что чрез крещение людям оказано величайшее благодеяние, Он приводит и причину этого, не меньшую самого благодеяния, – Крест; как и Павел, беседуя с коринфянами, соединяет вместе эти благодеяния в следующих словах: еда Павел распятся по вас, или во имя Павлово крестистеся? (1 Кор. 1, 13). Два эти благодеяния больше всех других показывают неизреченную любовь Господа: Он и пострадал за врагов, и, умерши за врагов, даровал в крещении всецелое прощение грехов.

2. Но почему Он не сказал прямо: Я буду распят, а отослал слушателей к древнему прообразу? Этим Он научает их, во-первых, что события древние имеют соотношение с новыми, что те не чужды для этих; во-вторых, что Он шел на страдание не против воли Своей, и, кроме того, что и Сам Он не потерпел от того никакого вреда, и многим даровано чрез то спасение. Действительно, чтобы кто не сказал: как могут верующие в Распятого спастись, когда и Он Сам был одержим смертию? – вот Он приводит нас к древней истории. Если иудеи спасались от смерти, взирая на медное изображение змия, то, конечно, тем большее благодеяние могут получить верующие в Распятого. Распятие совершилось не по немощи Распятого и не потому, что восторжествовали над ним иудеи, а потому, что возлюбил Бог мир (ст. 16). Вот почему одушевленный Его храм подвергся распятию: да всяк веруяй в Онь не погибнет, но имать живот вечный (ст. 15). Видишь ли причину Креста и спасение, от него происшедшее? Видишь ли соответствие между прообразом и истиною? Там иудеи спасаются от смерти только временной; здесь верующие – от смерти вечной. Там повешенный змий исцеляет от укусов змей; здесь распятый Иисус врачует уязвления духовного змия. Там взирающий телесными очами получает уврачевание; здесь взирающий очами душевными освобождается от всех грехов. Там повешена медь, изображавшая подобие змия; здесь – тело Владыки, образованное Духом. Там змий кусал, змий и врачевал; так и здесь: смерть погубила, смерть и спасла. Но змий, который погублял, имел яд, а Который спасал, не имел яда; то же опять и здесь: смерть погубившая имела грех, как змий – яд, а смерть Владыки была свободна от всякого греха, как медный змий – от яда. Греха, сказано, не сотвори, ни обретеся лесть во устех Его (1 Пет. 2, 22). Это то же, что говорит и Павел: совлек начала и власти, изведе в позор дерзновением, изобличив их в Себе (Кол. 2, 15). Как мужественный борец, подняв противника на воздух и бросив наземь, одерживает блистательную победу, так и Христос низложил супротивные силы, в виду всей вселенной, и, уврачевавши уязвляемых в пустыне, быв повешен на кресте, освободил их от всех зверей. Но Он не сказал: подобает быть повешенным, а – вознесенным. Он употребил такое выражение, которое для слушателя могло быть более благоприятно и которое ближе подходило к прообразу. Тако бо возлюби Бог мир, яко и Сына Своего Единородного дал есть, да всяк веруяй в Онь не погибнет, но имать живот вечный (ст. 16). Слова эти означают следующее: не удивляйся, что Я должен быть вознесен ради спасения вашего. Так угодно и Отцу, – и Он так возлюбил вас, что за рабов, и рабов неблагодарных, дал Сына Своего, чего никто не сделал бы и задруга. Это и Павел выражает в словах: едва за праведника кто умрет (Рим. 5, 7). Но Апостол говорил об этом пространнее, потому что беседовал с верующими; а Христос – кратко, так как слово Его было к Никодиму; но слово Его выразительнее. Каждое изречение Его имеет в себе много выразительности. В словах: тако возлюби Бог мир Он показывает великую силу любви, – так как великое, беспредельное расстояние находится между Богом и миром. Бессмертный, Безначальный, величество беспредельное, Он возлюбил сущих от земли и праха, полных бесчисленным множеством грехов, оскорбляющих Его во всякое время, неблагодарных. Выразительны и присовокупленные вслед за тем слова: яко Сына Своего Единородного дал есть, – не раба, говорит, дал, не Ангела, не Архангела, а и о сыне никто не показал бы такой заботливости, какую Бог о рабах неблагодарных. Итак, Свое страдание Он изображает не вполне ясно, а прикровенно; но благотворные следствия страдания выражает ясно и открыто, говоря так: да всяк веруяй в Онь не погибнет, но имать живот вечный. Так как Он сказал, что Ему надлежит быть вознесенным, и тем назнаменовал Свою смерть, то, чтобы слушатель от этих слов не пришел в смущение, не стал предполагать о Нем чего-либо человеческого и не почел Его смерти прекращением существования, – вот смотри, как Он исправляет это: Он говорит, что Тот, Которого дает Отец, есть Сын Божий, виновник жизни, притом жизни вечной. А Кто мог чрез Свою смерть сообщить жизнь другим, Тот не мог навсегда остаться во (власти) смерти. Если не погибают верующие в Распятого, то тем более не может погибнуть Сам Распятый. Кто избавляет от погибели других, Тот тем более Сам свободен от нее. Кто сообщает жизнь другим, Тот тем более источает жизнь для Себя Самого. Видишь ли, что везде нужна вера? Он говорит, что Крест есть источник жизни; но разум не легко мог бы принять это: свидетели тому язычники, еще и доныне осмеивающие это; а вера, превосходящая немощь умствований, то же самое легко и принимает, и содержит. Почему же Бог так возлюбил мир? Не почему-либо другому, как по одной только благости.

3. Устыдимся же Его любви, устыдимся Его безмерного человеколюбия. Он для нас не пощадил даже Единородного Сына, а мы бережем и деньги, себе же на зло. Он предал за нас истинного Сына Своего; а мы ни ради Его, ни даже ради себя не хотим дать и серебра. Как можем за это получить прощение? Если мы видим человека, подвергающегося за нас опасностям и смерти, то предпочитаем его всем другим, причисляем к первым своим друзьям, отдаем ему все свое, говорим, что это принадлежит ему более, чем нам, и при всем том не думаем, что мы воздали ему достойным образом. А ко Христу мы не имеем благодарности даже и в этой мере. Он положил за нас душу Свою, Он пролил за нас драгоценную кровь Свою, – за нас, неблагодарных, недобрых; а мы не расточаем и денег для своей же пользы, но презираем Его в наготе и странничестве, Его, Который умер за нас. Кто же исхитит нас от будущей казни? Если бы не Бог, а мы сами наказывали себя, то не произнесли ли бы мы приговор на себя самих? Не осудили ль бы себя на гееннский огонь за то, что презираем Положившего за нас душу Свою, тогда как Он истаевает от голода? И что говорить о деньгах? Если бы мы имели в себе по тысяче душ, не должны ли были бы положить все души за Него? Впрочем, и таким образом мы не сделали бы еще ничего, достойного Его благодеяний. Кто прежде благодетельствует, тот обнаруживает в себе явную доброту, а кто получил благодеяние, тот, чем бы ни воздавал за него, воздает только должное и не заслуживает благодарности, – особенно когда начавший благодетельствовать оказывает благодеяние врагам; а кто воздает ему, тот воздает благодетелю тем, что от него же получил, и сам же опять тем пользуется. Но и это нас не трогает; нет, мы до такой степени неблагодарны, что рабов, и мулов, и коней облекаем в золотые уборы, а Господа, скитающегося в наготе, переходящего от дверей к дверям, стоящего на распутиях и простирающего к нам руки, мы презираем, а часто смотрим на Него суровыми глазами; но и это самое Он терпит нас ради. Он охотно алчет, чтобы напитать тебя; странствует в наготе, чтобы доставить тебе возможность получить одежду нетления. Но вы, несмотря и на это, не уделяете ничего из своего имения. Ваши одежды или снедаются молью, или составляют тяжесть для сундуков и лишнюю заботу для владетелей; а Кто даровал и это и все прочее, Тот скитается нагим. Но вы говорите, что не складываете свои одежды в сундуки, а сами одеваетесь в них и украшаетесь? Скажите же мне, какая вам от того польза? Та ли, что вас увидит на площади толпа? Что же? Там будут удивляться не тому, кто облечен в такие одежды, а тому, кто подает нуждающимся. Итак, если хочешь, чтоб тебе удивлялись, одевай других, – и ты получишь тысячи похвал. А вместе с людьми тогда восхвалит тебя и Бог. Теперь же никто не похвалит тебя; а только все ненавидят, видя, что тело ты украшаешь, а о душе нерадишь. Украшение тела есть и у блудниц, и они нередко одеваются в самые многоценные и блестящие одежды; но украшение души есть только у людей добродетельных. Я об этом часто говорю и не перестану говорить, заботясь не столько о бедных, сколько о ваших душах. У них будет утешение, если и не от нас, то с другой какой-либо стороны; если бы даже для них и не было утешения, а погибли бы они от голода, и в таком случае для них большего вреда не было бы. Повредило ли сколько-нибудь Лазарю убожество и изнурение от голода? Но вас никто не исхитит из геенны, если вы не получите помощи от бедных; нет, мы будем говорить то же, что и богач, преданный вечным мукам и лишенный всякого утешения. Но не дай Бог никому из нас услышать когда-либо такие слова; да отойдем мы в недра Авраама, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым Отцу со Святым Духом слава во веки веков. Аминь.

Беседа XXVIII

Не посла бо Бог Сына Своего в мир, да судит мирови, но да спасется Им мир (3, 17)