Верю, надеюсь, люблю…

В дороге они почти не разговаривали. Лу была ошеломлена масштабами все время изменяющегося ландшафта, а водитель управлял мощной машиной с плавным ходом почти лениво, погрузившись в какие-то свои мрачные мысли. Теперь их окружала первобытная гористая местность, и только изредка попадавшиеся посадки люцерны в долинах дарили долгожданное разнообразие после монотонности блекло-зеленых эвкалиптов и самшитов на вздымающихся вверх уступах и жесткой коричневой травы в пустынных оврагах.

Иногда дорога, извивавшаяся вокруг пугающих обрывов, становилась такой узкой, что Лу казалось, что колеса соскользнут с каменистого края. Когда она заглядывала вниз, на склон, усеянный обломками сланца, ей хотелось в страхе зажмуриться. Она чувствовала себя спокойнее, переводя взгляд на сильные руки, сжимающие руль, — смуглые твердые руки с темными волосами на тыльной стороне кистей, как раз такие, какие и должны быть у грубого деревенского жителя. Руки Джеймса были совсем не такими — они были почти пухлыми и гладкими, африканский загар быстро исчез на бледном солнце Англии. А руки Дика, они держали ее руки нежно, успокоительно, обещали так много, а верили ей так мало.

А к чему любовь без доверия, думала Лу. Больше того, может ли существовать любовь без доверия? И вообще, что приходит сначала — доверие или любовь? Она, наверное, не узнает ответа, потому что больше уже не сможет полюбить — никогда! Вся любовь исчезла из ее сердца в тот момент, когда Дик сказал: «Не думаю, чтобы был смысл обсуждать наше будущее», и оставил ее одну в конторе Кларка, Кроссинга и Пула. Ее сердце превратилось в пустыню — иссохшую, безжизненную — в нем погибли все чувства, и оно больше не любило, не верило и даже билось не так, как прежде.

Смутно она услышала голос Брайента — неожиданно добрый, участливый:

— Вы совсем выдохлись, мисс Стейси. Поспите немного.

Длинная рука протянулась к заднему сиденью, под голову ей положили подушку, а ноги укутали пледом — это были последние действия, которые заметила Лу, а потом она провалилась в забытье. До тех пор, пока не услышала слова «ворота, мисс Стейси.

Лу открыла глаза, и сильный запах табака ударил ей в ноздри. Машина стояла, и водитель хладнокровно раскуривал свеженабитую трубку, а дорогу им преграждали ворота в железной раме, затянутые сверху донизу металлической сеткой и запертые ржавой задвижкой. С обеих сторон стояла изгородь, уходившая вдаль.

— Ворота, мисс Стейси! — сказал он. Потом, поскольку она все еще не до конца проснулась, просветил ее:

— В буше такое правило: пассажир открывает ворота, так что, если вы собираетесь здесь жить, пусть недолго, вам следует привыкать к обычаям местных обитателей.

— Ох! — сказала Лу, поспешно выбираясь из машины и начиная сражение с задвижкой. Она надеялась, что ее «ох!» выразило все ее женское негодование, все колкие ответы, которые пришли ей в голову при столь явном проявлении неджентльментства.

Там, откуда она приехала, к женщинам относились почтительно, с уважением. Мужчины бросались открывать перед ними двери, проходили вперед, чтобы они не споткнулись, нежно помогали вылезти из такси и плечами удерживали двери поезда метро, если они угрожали захлопнуться на хорошеньком пальто. Они никогда не сидели бы, как этот человек, благодушно покуривая почерневшую вонючую трубку и глядя, как женщина в одиночку сражается с ржавыми воротами.

За первыми последовало еще несколько ворот, отстоявших друг от друга примерно на две-три мили, потом пара пандусов, которые избавили ее от необходимости карабкаться туда и обратно.

— Решетки для скота, — коротко объяснил он, когда она в изумлении высунулась в окно, чтобы получше рассмотреть железные пруты, по которым они прогрохотали. — Скоту неудобно по ним идти, а машины могут проезжать без помех.

Был уже почти полдень, когда они подъехали к воротам, оказавшимся в лучшем состоянии, чем предыдущие. К середине сетки была прикреплена металлическая пластинка с надписями. Распахивая ворота, она увидела, что на одной их стороне написано «Ридли Хиллз», а на другой — «Закройте ворота, пожалуйста».

— Нам еще долго ехать? — она не могла спрятать дрожи нетерпеливого ожидания в голосе, закрывая ворота, как она надеялась, в последний раз за этот день.

— Недалеко. Около двух миль — усадьба сразу вон за тем подъемом.

— Слава Богу… — Лу откинулась на спинку сиденья. — Мне хочется побыстрее приехать. Я очень надеюсь, что вы сочтете мою работу удовлетворительной. Я буду изо всех сил стараться быть полезной, — уверила она Стивена Брайента. — Я так надеюсь, что понравлюсь детям! Я привезла им кое-какие книги, хоть и не знаю, какого они возраста. Видите ли, в объявлении об этом не говорилось. Но ведь все любят «Сказки» Киплинга, а другие…

Слова Лу резко оборвались: она заметила наконец, что на этот раз машина остановилась, водитель выключил зажигание и повернул свой обтянутый черной кожей торс, чтобы посмотреть на нее. Одна его рука осталась лежать на руле, вторая небрежно легла на спинку сиденья за ее спиной. Его глаза заворожили ее, как змея птичку. Выражения его лица невозможно было понять, когда он заявил решительно:

— Мисс Стейси, здесь нет никаких детей!

Лу сделала глубокий, недоверчивый вдох.

— Нет детей?

— Нет, — согласился он. — В Ридли Хиллз нет никаких детей… — повторил он недвусмысленно.

— Тогда… тогда почему вы?..

— Почему я что?..

— Почему вы привезли меня сюда?

Он убрал руку из-за спины, но не отвел своего гипнотического взгляда. Его глаза не мигали, в их серых глубинах затаилась ирония, и со спокойным сарказмом он ответил:

— Я вовсе вас сюда не привозил. Вы сами твердо настаивали, чтобы вас сюда взяли, а это совсем другое дело.

Тут он был прав, она не могла этого не признать. Ох, Луиза, Луиза, ну, и во что ты теперь вляпалась? Ну почему ты была так высокомерна и импульсивна там, на платформе, когда он настаивал, чтобы ты не ехала дальше? Тебе пришлось так поступить, ответил холодный рассудок, потому что у тебя не было выбора. У тебя не было денег, работы, даже комнаты, в которую ты могла бы вернуться. Что тебе еще оставалось?..

Помня о своем упрямстве, Луиза сочла нужным игнорировать этот его выпад. Наоборот, она спросила тоном, столь же холодным, что и его собственный:

— Не будет ли слишком смелым осведомиться, почему, раз в Ридли Хиллз нет детей, вы сочли возможным дать объявление о том, что желаете найти кого-то, кто будет присматривать за ними? Временная гувернантка, было сказано, насколько я помню?

— В Ридли Хиллз, повторяю, нет детей. Но до вчерашнего вечера были — дети моего покойного брата, трое. С момента его смерти о них заботился я, и их мать сочла возможным их бросить. Она никогда не была хорошей матерью, не говоря уже о роли жены.

— Куда же они делись? — прошептала Луиза. Что-то в его каменном, невыразительном голосе сказало ей больше, чем сами слова его короткого ответа: в нем таились боль и горечь, и даже разочарование. Где-то что-то пошло не так, решила она.

Костяшки его пальцев, сжимавших руль, побелели. Осуждение, презрение слышались теперь очень явственно:

— Их мать приехала и забрала их вчера вечером: как раз тогда, когда они привыкли, начали забывать смерть отца и неустроенность своей прежней жизни, как раз тогда, когда они начали привязываться к Марни, моей старой няньке, которая вернулась сюда, чтобы присматривать за ними. И хотите знать, почему она их забрала? Потому что нашла другого мужчину. Несомненно, какого-то доверчивого дурака, который просто не знал, что она бросила собственных детей. Хочу надеяться, что он порядочный и надежный человек. Боюсь, она взяла их обратно, чтобы играть роль любящей мамочки, безутешной вдовушки — а на самом деле ей на детей совершенно наплевать. Женщины! — В голосе слышалось презрение. — Им нельзя верить, ни единой!

Лу сидела молча. Да и что она могла сказать? Какой смысл было рассказывать этому обиженному и разочарованному человеку, что может сделать с женщиной отсутствие веры — что это сделало с ней?

— И куда же тогда делась Марни? Что… что она скажет, когда узнает?..

— Она уехала ухаживать за больным братом. Он одинок, у него фруктовая ферма в Мильдуре. Что до того, что она скажет — одному Богу известно. Она тоже к ним привязалась. Мальчик как две капли воды похож на Филиппа, когда тот был в этом же возрасте. Наверное, это напоминало ей о счастливых годах, когда мы были детьми. Она старалась не иметь любимчиков, но, мне кажется, уже отдала свое сердце этому мальчишке. — Он вздохнул. — Я надеюсь, что парень, которого подцепила эта женщина, — солидный, надежный человек — присмотрит за ними. Того, что нет у их матери, им может дать привязанность и дисциплина отчима.

— Тогда почему, раз они уехали, вам все равно нужна я?

— Мне не нужна именно вы, мисс Стейси. Но мне была нужна, нужна и сейчас, способная домовитая женщина. Видите ли, у нас не единственный кризис за последние дни. Повар на усадьбе в свой отпуск ушел в загул, да так и не вернулся. В дальнем лагере есть повар, но он нужен там. А здесь уже порядочный свинарник. Вы умеете готовить, мисс Стейси?

Лу была в полном отчаянии. Ей в жизни не приходилось готовить. Эта обязанность всегда лежала на Норе. По утрам Лу съедала завтрак, мыла посуду и бежала на автобус — поначалу в колледж, позже — на работу. Когда она возвращалась домой вечером, у Норы был готов обед, который Лу с аппетитом съедала после скудного ланча, состоящего из бутербродов и кофе в ближайшей закусочной. Потом она мыла посуду и укладывала детей, стараясь как можно дольше оставить Нору и Джеймса одних. А теперь?

Неудивительно, что Аллан Йетс в поезде был озадачен тем, что она собирается стать в Ридли Хиллз гувернанткой. Он должен был знать, что Стивен Брайент холостяк. К тому же, живя так далеко, Аллан мог не знать, что тому навязали детей умершего брата.

Тут на ум Лу неожиданно пришла другая, чрезвычайно неприятная мысль. Как она может остаться? Она и этот мужчина будут одни на усадьбе в буше? И он-то все время это знал! Он скомпрометировал ее уже тем, что привез сюда. Вот негодяй! Хитрый, низкий, лживый мужлан!

В глазах Лу загорелся праведный гнев, щеки вспыхнули от возмущения. Она повернулась к нему и выпалила:

— Конечно, я умею готовить! Какая женщина не умеет? Я уже достаточно взрослая и опытная, а не какая-то школьница, как вы подумали. Но я не имею никакого желания занять пост в доме холостяка черт знает где. Я хочу немедленно вернуться на станцию. Поверните машину и отвезите меня прямо в Нандойю.

Черт бы побрал этого человека! Лу заметила, как гримаска смеха исказила его, надо признать, мужественно-красивое лицо, как будто он нашел что-то забавное во всей этой неприятной ситуации. Он и впрямь нашел!

— Очень удачно, что вы умеете готовить, мисс Стейси. Блю, Расти, Эндрю, Бант и Джим — Джим у нас садовник и подсобный рабочий — будут счастливы познакомиться с вашим кулинарным искусством. Моим они сыты по горло. Их присутствие, и скорее возвращение Марни, должны умерить ваши глупые опасения по поводу того, что вашей чести что-то угрожает. — Стивен Брайент завел машину, нажал газ и покатил по дороге, добавив с циничным нажимом: — Более того, мисс Стейси, не льстите себе, думая, что, если бы их не было, вам грозила бы с моей стороны какая-то опасность. Мой прошлый опыт общения с женщинами не внушает мне желания искать с ними в будущем более близких отношений.

После чего надолго воцарилось молчание.

2

Лу почувствовала удивление, когда показалась усадьба. Господи! Да ведь это же целая деревня, подумала она, когда увидела большой, выстроенный, казалось, без всякого плана, дом с белой крышей, окруженный подсобными строениями. Соседние дома рабочих станции были беспорядочно разбросаны по неожиданно широкой полосе зелени, усеянной деревьями. Буро-зеленая лента реки змеилась между берегами, заросшими плакучей ивой, а коричневые холмы создавали великолепный, чуть мрачный фон сверкающей сцене равнины.

Все искрилось, сияло в чистом зимнем солнечном свете: белые изгороди, ворота вокруг усадьбы и сада, крылья мельницы внизу у реки, серо-стальные крыши из рифленого железа на насосной станции, кузнице и низком прямоугольном шерстехранилище. Дальше шли скотные дворы, а рядом с ними гигантский сенной сарай. Здесь же была пара силосных башен для зерна, а за домом возвышались два громадных бака для воды, установленные на высоких железных каркасах. В этих баках хранилась речная вода для домашних нужд и поливки сада, которую качал специальный насос. А несколько баков меньшего размера, установленные на цементных основаниях, служили для сбора дождевой воды. Река летом частенько пересыхала, превращаясь в стоячие пруды, и в такое время каждая капля дождевой воды была на вес золота.

Они поднялись по ступеням и прошли внутрь дома. Здесь было темно и холодно, но комната Лу оказалась большой и удобно обставленной, и на кровати лежало яркое покрывало из цветастого ситца. Желтые занавески немного смягчали мрачное впечатление от старомодной тяжелой мебели из красного дерева.

Разыскивая кухню, куда ей было приказано направиться сразу же, как только она смоет с себя дорожную пыль, она заметила, что некоторое запустение царит во всем огромном доме. В каждой из больших, высоких комнат, выходивших в просторный центральный холл, была спартанская утилитарная атмосфера. Но она по-прежнему не видела кухни. Лу обошла вокруг всех веранд, на минуту остановилась, прислушиваясь, и наконец уловила звон посуды, доносящийся из маленькой пристройки, соединявшейся с домом узким крытым переходом.

Стивен Брайент, подняв глаза от по-мужски больших кусков, которые он отрезал от холодной запеченной бараньей ноги, увидел худенькую фигурку в поношенном твидовом костюме и, встретив взгляд фиалковых глаз, почувствовал укол совести. В ней была неуверенная, робкая привлекательность, которая вызывала в нем почти раздражение, хотя он и не понимал, почему. Он указал на куски мяса и ломти хлеба с маслом и на горячий чайник у края черной плиты, и произнес более резко, чем намеревался:

— Поешьте, прежде чем начинать. Все, что нужно, найдете позже. — Комната, где едят работники, — вон там. Вам надо будет топить этот куб, чтобы постоянно была горячая вода. Он обеспечивает горячей водой жилье рабочих, Джима, Блю и Расти. Джакеру пользуются той ванной, которая в доме. Они все приходят есть в семь утра. Мне принесите поднос в кабинет последняя дверь на западной веранде.

Через секунду она осталась одна.

Лу уселась с огромной кружкой переваренной чайной заварки и чудовищных размеров бутербродом и бессильно подумала, что вот, наверное, и пришел конец Луизе О’Доннел Стейси. Она не умела готовить, не умела печь, не имела понятия, что сельские жители предпочитают есть на ужин, и даже сколько всего будет этих самых мужчин-работников. Кажется, шесть?.. Не имела она представления и о том, как управляться с этой огромной кухонной плитой.

Спустя несколько часов Лу старалась отчистить с пальцев тесто для лепешек, которое, это было видно даже на ее неопытный взгляд, получилось чересчур клейким и упорно прилипало ко всему, с чем приходило в соприкосновение. Когда она начала искать нужную страницу поваренной книги, которая упрямо закрывалась, стоило повернуться к ней спиной, на ее глаза навернулись слезы. Она откинула со лба непослушную прядь волос измазанной в муке рукой и досадливо вздохнула.

Лу находилась на грани истерического смеха к тому моменту, когда задвигала клейкие горки теста в зияющие глубины плиты. Ну что же, никто не скажет, что ты сдалась без боя, устало подумала она, поднимаясь с колен и бросаясь в приветливую прохладу свежего воздуха за затянутой сеткой дверью, открывающейся в любую сторону.

Благодарно глотая воздух, она побрела по дорожке, которая вела мимо ряда перечных деревьев к деревянной калитке в живой изгороди. Лу заглянула поверх нее, увидела человека, согнувшегося над капустной грядкой, повернула задвижку и подошла поближе. Человек медленно выпрямился, рассеянно посмотрел на нее, почесал в затылке, а потом уже посмотрел на нее с явным удовольствием.

— Здрасьте, мисс. Вы — новая повариха? Босс сказал, что найдет нам повара или сдохнет.

— Добрый день, — отозвалась Лу. — Вы, наверное, Джим, садовник и подсобный рабочий, — догадалась она.

— Можно и так считать, — согласился он. — Дою коров, забиваю скот, слежу за посадками, вот что я делаю, и много чего еще. Стив Брайент лентяев не терпит, да и огород не такой большой. Но овощи родятся прекрасные — это из-за речного ила. Иногда река разливается аж до сих пор. Но дальше — никогда. Вот этот — ничего кочанчик, а? — вопросил он, указывая на большой зеленый шар в юбке из более темных листьев.

— Чудесный, Джим, — восторженно подтвердила Лу, прежде чем он продолжил обсуждение этой малополезной для нее темы. — Здесь все чудесно, но страшно непривычно для меня. Видите ли, Джим, — сказала она доверительно, — я родилась и выросла в маленьком городке в графстве Суррей, а потом жила в Лондоне, и почти ничего не знаю про сельскую жизнь. Вы не могли бы иногда мне кое-что подсказать? Например, что прошлый повар готовил вам на ужин — тот, который ушел в… загул?

Джим захихикал, услышав, как благовоспитанно звучит это выражение в устах хорошенькой англичанки. Да она прямо картинка, подумал он, немножко бледненькая и озабоченная, но уж явно получше Чарли. Не так плохо, что он смылся, раз на его место пришла эта девчушка. Он-таки отбивал аппетит, этот Чарли: вечно лез в рагу с самокруткой в зубах, и жирный белый халат был вечно забрызган кровью от разделки мяса. Джим, конечно, и сам вымазывался в крови, когда резал овцу, но к столу так выходить не годится. Он снова почесал в затылке…

— Ну, обычно у нас подают мясо — и на завтрак тоже. В мясном чулане всегда висит часть туши. Я за этим слежу. Вам только и остается его порезать. На кухне в мешке — картошка, а здесь, в огороде, полно овощей для супа. Но, видно, сегодня вам уже не успеть. На вашем месте я бы приготовил пресную лепешку или что-то вроде того — на сегодня сойдет после мяса, но только на сегодня, имейте в виду. Расти и Стив любят пудинги, а Блю обожает пирог с вареньем. А я сам ем все подряд, — охотно сообщил ей Джим.

Лу подумала над тем, что он ей сказал.

— А что такое пресная лепешка, Джим? Она быстро готовится? В поваренной книге есть рецепт?

Джим был поражен:

— Не знаете, что такое пресная лепешка? Правда-правда?

Лу отрицательно покачала головой.

— Ну, это тесто такое, пресное. Его делают из муки и воды — или молока, если есть, и делают такой кругляш, лепешку…

Лепешку? Лу вдруг осенило.

— Мои лепешки! — вскрикнула Лу в ужасе и помчалась назад по дорожке, через сетчатую дверь, и, распахнув дверцу плиты, уставилась на почерневшие горки. Она горестно вздохнула:

— Ох, мои лепешки!

Около шести вечера темнота накрыла вечернее небо. Она сгустилась совершенно неожиданно и, выйдя из двери кухни, Лу чуть ли не на ощупь пробралась в главный дом. Поспешно приводя себя в порядок, она услышала тяжелые мужские шаги, шум и плеск включенного в ванной душа и насвистываемую мелодию, прорывавшуюся сквозь звуки воды. Лу вздрогнула, в последний раз пригладила волосы, застегнула аккуратный голубой нейлоновый халат, который представлялся ей самой подходящей одеждой для работы в детской. Потом она поспешила обратно на кухню.

В семь часов дверь распахнулась, и мужчины шумной гурьбой вошли и уселись за стол. Блю и Расти, два работника станции, оказались пожилыми людьми с худыми лицами, опаленными жарким австралийским солнцем, очень добрыми глазами, исчезавшими в сетке морщинок, когда они улыбались.

Эндрю и Бант были два джакеру, чьи комнаты были расположены рядом с ее собственной. Им было не больше девятнадцати — двадцати, и обоим предстояло провести в Ридли Хиллз несколько лет, чтобы приобрести необходимый опыт, прежде чем занять более ответственные посты на других станциях. У них были румяные загорелые, гладкие лица, а влажные волосы были тщательно приглажены. Их глаза тоже смотрели доброжелательно, когда они перевели их с жирных кусков мяса причудливых размеров и форм, расползшегося картофеля и подгоревших лепешек на испуганное, разрумянившееся лицо новой поварихи. Они быстро поели в смущенном молчании, явно проголодавшись: у мальчиков был неутолимый аппетит, свойственный всем юнцам. Двое старших обладали философской терпимостью тех, кому случалось видеть еду и похуже этой.

Лу, осторожно наблюдала за ними, унося и подавая тарелки и наконец принеся им чашки, полные дымящегося черного чая. Она была благодарна им за их тактичность. Лу так измучилась в мясном чулане, пытаясь нарезать отбивные с полутуши овцы, которая там висела! Сначала она положила ее на большую деревянную колоду и пыталась разрезать ножом, потом отчаянно ее пилила и, наконец, стала рубить большим мясным резаком, удары которого никак не приходились на одно и то же место. Унося истерзанную, полную костей кучу мяса на кухню, она почти отчаялась приготовить ее вовремя, к семи. А вот теперь худшее было почти позади.

Ее руки дрожали, когда она заканчивала собирать поднос для Стива Брайента. Она выбрала самые приличные отбивные, просмотрела почерневшие лепешки, чтобы выбрать менее пригоревшие. Картофель весь был водянистый, тут выбирать было не из чего.

О, Боже, думала она. Что он сделает? Что он скажет? По крайней мере поднос, кажется, выглядит красиво! Лу потратила на это немало усилий. Серебро сияло. Салфетка была белоснежной. Она выбрала самую красивую посуду и поставила в углу подноса крошечную вазочку с зимними цветами и апельсиновыми листьями. Лу успокоила руки, подняла поднос и отнесла его по переходу к веранде туда, где из-под двери кабинета вырывалась тоненькая полоска света. Она робко постучала, дождалась приглашения войти, уравновесила поднос на поднятом колене и повернула ручку двери.

Стивен Брайент сидел за большим письменным столом, перед ним лежал раскрытый гроссбух, а кругом были разложены аккуратные стопки бумаг. Настольная лампа над его головой отбрасывала свет на жесткие темные волосы, иссиня-черные там, где их намочил недавно принятый им душ. Лу почувствовала, что сердце ее чуть дрогнуло при виде этого сурового, красивого профиля, упорного подбородка, сильных загорелых рук и спокойной силы крупного мужского тела, небрежно откинувшегося в вертящемся кресле. Он выглядел так, как будто ничто и никогда его не испугает и не заставит сдаться. Ему никогда не понять, что значит чувствовать себя затравленной ланью, не уверенной в себе, одинокой и лишенной доверия.

— Поставьте его там на стол… спасибо, мисс Стейси, — сказал он рассеянно. Он не поднял глаз, не увидел красивой посуды, свежей салфетки, сверкающего прибора, миленького букетика на фоне темных блестящих листьев. Не увидел он и непривлекательного главного блюда! Лу рада была убежать.

Вымыв посуду после трапезы мужчин и приготовив их стол для завтрака, Лу долго медлила, прежде чем отправиться обратно, чтобы забрать поднос. Когда наконец в кухне не осталось ни одного дела, которое она могла себе придумать, она неохотно вернулась в кабинет. Сейчас начнется! — мрачно думала она. И, правда, началось.

Стивен Брайент повернул свое кресло.

— Садитесь, мисс Стейси, — скомандовал он, указывая на коричневое кожаное кресло по другую сторону стола. Лу послушалась, смиренно сложила руки на коленях и уставилась на них, как будто они могли как по волшебству перенести ее за тридевять земель или сделать невидимой для этого холодного серого взгляда.

— Вы ведь англичанка, да? — начался допрос.

— Да.

— Что вы делали в Сиднее?

— Ну, я… я… — Почему она должна перед ним в чем-то оправдываться? — внезапно взбунтовалась Лу. Не его это дело, чем я там занималась. Я ему ничем не обязана — наоборот, это меня постоянно подставляли и обманывали, а я никогда не смогу рассказать о Дике и всем этом ужасном деле.

— Ну, мисс Стейси, — сурово напомнил он ей. — Должны же вы были как-то зарабатывать на жизнь, и явно делали это не в качестве поварихи, — презрительно добавил он.

Молчание.

— У вас есть рекомендации от ваших прежних нанимателей?

Лу отрицательно помотала головой.

— Тогда, может, вы работали именно в качестве поварихи? — предположил он лениво-насмешливо.

Это было невыносимо! Бессердечно! Жестоко! Он сидел тут и посмеивался над ней, а она так старалась — так долго мучалась с этими мерзкими отбивными, сражалась с каменными лепешками, сервировала такой красивый поднос! От ярости у нее слезы навернулись на глазах. Она вскочила и закричала:

— Вы совершенно невыносимы! Признаю, что готовила как умела, но в вашем объявлении ничего не говорилось о готовке! Вы привезли меня сюда под ложным предлогом, а теперь считаете, что можете оправдать свой произвол, оскорбляя меня подозрениями. Уж если на то пошло, вы не упоминали готовку, пока мы не подъехали к последним воротам. Зачем вы привезли меня сюда, если знали, что я не подхожу?

Он поднялся и стоял, глядя на нее сверху вниз с каким-то непонятным выражением лица. Это не было сочувствием. В уголке его рта дергался мускул. Она продолжала бушевать:

— Я не останусь здесь ни на секунду дольше, чем это необходимо! Будьте уверены! Я воспользуюсь первой же возможностью, чтобы уехать: все равно, куда и чем я буду впредь заниматься. Я не собираюсь — я не могу — остаться здесь.

Лу задохнулась. Ничего не видя перед собой, она повернулась к двери и ушла бы, если бы стальные руки не сжали ее запястья, как в тисках. Короткие мгновения она сопротивлялась, почти обезумев.

— Отпустите меня, вы… вы… похититель! — Голос ее сорвался.