Подвиг богопознания. Письма с Афона (к Д. Бальфуру)

Грешный иеродиакон Софроний

P.S. Выписки не успел сделать. Старец отец Силуан радуется Вашим успехам и молится за Вас. Шлет Вам приветствие и добрые пожелания.

Письмо 14. Любовь как цель подвига

Забота о матери. Подвиг целью имеет любовь. Служение братиям. Поменьше внимания к миру

16 (29) января 1933 г.[271]

Глубокочтимый батюшка отец Давид!

Благословите.

Возлюбленный о Христе брат, никогда не оставляя памяти о Вас, я последнее время все же был лишен возможности писать Вам. Давно чувствую потребность в этом, но, к сожалению, не мог выбрать времени на беседу с Вами и тем доставить радость своей душе.

Все хотел писать Вам о том, чтобы Вы не смущались неустройством своей внешней жизни, которое влечет за собою как следствие неустройство и внутренней Вашей жизни.

Душа ищет тишины, хочет молиться, приходит желание читать, узнать многое, размышлять о Божественном, а жизнь внешняя такая беспокойная, шумная, так складывается, столько внимания и сил отнимает у нас, что как бы она стоит на первом месте, а духовное является только придатком или входит в состав ее только как часть некая. Но это недолго так будет; потерпите покамест весь этот шум, заботы, переезды и не печальтесь душою.

Выполняйте с великим терпением, и кротостию, и любовью лежащее на Вас послушание — устроить Вашу маму. Общение с нею непосредственно кроме вреда ничего Вам не приносит, но выполнение долга своего — послушания — принесет добрый плод душе Вашей. Душе необходим такой опыт, чтобы она научилась побеждать в искушениях, преодолевать всякое постороннее влияние. Весь подвиг наш своею целью должен иметь любовь. Стяжать ее в сердце своем — великий труд. Всякие скорби, неудачи, болезни — всякого рода страдания, мужественно с благодарностию Богу претерпеваемые, — делают землю сердца нашего плодородною, могущею взрастить любовь.

Не бегите от лондонцев, не бойтесь их, не отстраняйтесь от них, не оставляйте их.

Поверьте, дорогой отец Давид, что если я так много писал Вам о том, сколько я молился о Вас, скорбел, плакал, трудился или еще что делал, то не для того я писал Вам все это, чтобы отяготить Вашу душу каким бы то ни было обязательством по отношению ко мне лично, хотя бы даже и малейшею признательностью, но для того, чтобы Вы после всю жизнь вспоминали, когда отяготится душа Ваша служением ближнему, что и Вам послужили другие. Хочу, чтобы Вы то малое, что я хотел сделать Вам, поставили себе в долг обязательный, но не по отношению ко мне, да не будет, а по отношению к братьям Вашим. Итак, если хотите мне за любовь воздать сторицею, то возьмите на себя иго служения Вашим братьям. Придется ради них изнемогать не только телом, но и душевно; придется жертвовать собою, быть может, даже и душу полагать ради них, не говорю уже о времени, покое или средствах материальных или еще чем-либо подобном.

Но Вы не подумайте, что все это будет Вам непосильно тяжело. Нет. Вы будете и сами пользоваться возможностью заниматься собою. Вам естественно жить в Англии. Говорю Вам, как брат, только высказываю свое мнение. Но как Вы с владыкой Елевферием решите — об этом я не знаю. Ему дано знать волю Божию о Вас. Вполне разделяю Ваше желание принять постриг от владыки Елевферия, который в письме к Вам с такою любовью и сознанием своей ответственности писал: «Одно знайте определенно, что Вы Богом вручены моему духовному попечению», но что касается Вашего отношения, несколько презрительного, к церковной жизни эмиграции русской, если позволите, скажу, что Вы не совсем правы; Вам нет нужды и самому входить в сутолоку и суету их. Так что если не удастся принять постриг в Литве, то не отвращайтесь от того, что может Вам дать архиепископ Вениамин.

Здесь, в сущности, идет речь о глубоких душевных расположениях. Я отлично понимаю Ваше желание удалиться от людской суеты и шума, но не должно малодушествовать. Поменьше внимания к миру. Сражайтесь мужественно за независимость души своей от всякого влияния его. Ни слава, ни бесчестие, ни шум и ни молчание его — пусть ничто не смущает душевного покоя в Боге. Презирайте все преходящее, — вспоминая о смерти и Страшном суде. Не бойтесь борьбы, положите начало и познаете неизъяснимую радость, когда увидите себя свободным от власти мира и всякого влияния его на состояние души Вашей. Будьте бесстрастны хотя бы умом.

Вы мне писали о своем желании жить со мною. Я сам по расположению к Вам и глубокому доверию душевному (больше, чем к кому бы то ни было другому) счел бы великим даром милости Божией иметь Вас своим братом — сподвижником; но это оказывается невозможным, во всяком случае в настоящее время. Я просил отца игумена дать нам (для совместного безмолвия) келлию одну из ближайших к монастырю. Лично он сначала отнесся очень благожелательно, но не решал вопроса; сказал, что нужно молиться Божией Матери, чтобы узнать волю Божию; дело очень важное. Хотел он посоветоваться с соборными старцами монастыря. Самая добрая память о Вас всех склоняла к желанию видеть Вас среди афонской братии, но по внимательном обсуждении всех обстоятельств и условий настоящей жизни на Святой Горе и отец игумен, и почти все другие старцы пришли к тому выводу, что теперь неблагоприятное время для Вашего приезда и поселения на Афоне.

Меня, между прочим, ни за что не хотят освободить от послушаний и отпустить на безмолвие. Жизнь в стенах монастыря Вам не полезна. На общих условиях с другими Вы не сможете жить. На пустынных келлиях жизнь связана с постоянными опасностями от разбойничьих нападений. Про Вас непременно узнают, не дадут покоя. Теперь на Афоне много безработных бродят; бездомные, голодные, они не дают покоя даже и сиромахам[272]. Кроме того, много других препятствий Вы встретите. Принимая все это во внимание, я думал, что лучше Вам отложить на неопределенное время свое намерение поселиться на Святой Горе.

Не оставляйте молитвы за меня, грешного,

Любящий Вас о Господе

недостойный иеродиакон Софроний

Часть третья. Испытания

Сын мой! если ты приступаешь служить Господу Богу, то приготовь душу твою к искушению… ибо золото испытывается в огне, а люди, угодные Богу, в горниле уничижения. (Сир.2:1, 5)

Письмо 15. Скорби — знамение богоизбрания

О мужестве в скорбях, которые суть Божие благоволение к нам. Благодарение Бога за них. Скорби как путь к обожению

Афон, 21 января (3 февраля) 1933 г.[273]

Глубокочтимый батюшка отец Давид,

Благословите!

Возлюбленный о Господе брат — мир душе Вашей о Господе.

Жизнь наша — «вода непостоянная»[274]. Не только мы, новоначальные, еще только думающие вступить на путь деятельной жизни, но и совершенные отцы, достигавшие последних высот созерцания, и те не пребывали неизменными. Не смущайтесь находящими на Вас скорбями и недоумениями, но крепко верою стойте при перемене ветров, то есть душевных состояний. В этом отношении хорошо нам утвердиться в сознании, что все случающиеся с нами искушения приносят нам великую пользу, научают брани духовной, дают познать себя. Мужественная душа даже любит искушения, потому что, преодолевая их, она становится более крепкою, устойчивою, опытною, мудрою, становится способною восходить к созерцанию.

Мир о Духе Святом пожелал я Вам, но знаю из святоотеческих творений, что невозможно стяжать этот мир, если душа не переживет сначала многих бурь, и по временам страшных и великих.

Душа неопытная боится искушений, но когда она научится их преодолевать, то уже становится бесстрашною в своем крепком уповании на Бога; тогда она ничего не боится[275]: ни неудач, ни скорбей и болезней, ни уничижений или гонений, ни встреч с «научениями странными»[276]. А этого нельзя достигнуть без многих браней и искушений.

Последний месяц душа моя уже не так спокойна за Вас, как это было в ноябре — до половины декабря. Хотел бы я быть с Вами, делить Ваши труды и печали и скорби. Какие скорби? Какие бы то ни было; вплоть до сомнений или недоумений мучительных, до преткновений, вольных и невольных; неустройство в жизни, отсутствие руководителя и даже друга близкого. Всякие скорби. И хотел бы я, чтобы Вы во всех этих скорбях радовались духом, то есть умом, усматривая в них еще и другую сторону — свидетельство великой любви Божией к нам. Скорби для души, любящей Христа, — пища; это как бы дрова для разжигания огня внутреннего. Скорби дают нам возможности проявить свою любовь к Богу. Сопряжение пребывания в заповедях Божиих с подвигом самоотречения есть совершенная необходимость для того, чтобы мы познали должным образом Бога, самих себя и взаимоотношение между Богом и нами. Временный (в этой жизни) труд и подвиг совершенно необходим, чтобы мы достигли, перейдя чрез этот порог, — истинной разумности и свободы, чтобы мы стали способными, как говорит преподобный Макарий Великий, к жизни в Небесном Царствии[277], во свете лица Божия, который есть прежде всего «свет разума»[278].

Если бы мы были воистину благоразумны или достойны (потому что это достоинство избранников Божиих, чад Его), то должны были бы идти на вольные страдания, подобно тому как шел Христос «на вольную страсть»; но по немощи своей будем хотя бы благодарить и славить Бога за находящие скорби. Дело мужей духовных благодарить Бога за предоставленную нам возможность идти на вольные скорби за имя Его, за исполнение заповедей Его; славословить бесконечную Премудрость Божию, создавшую нам условия, благоприятные для этих вольных страданий. (Кто-то сказал, что ангелы завидуют нам, будучи лишены этой возможности[279].) Только этим образом мы можем проявить свою разумную любовь к Богу; только этим путем человек может стать другом Божиим, братом Христовым, достигнуть совершенного спасения — обожения во Христе[280].

До тех пор, пока душа не испытана скорбями, покамест она не уразумела, что в предоставленной нам возможности скорбей за заповедь Божию проявляется величайшая, неизъяснимая любовь к нам Создателя, этим путем скорбей возводящая нас к божественному состоянию, до тех пор она еще пребывает в детском состоянии, неразумна или разумна только потенциально; неспособна к Царствию Небесному. Читайте об этом у преподобного Макария Великого. А если так, если мы разумеваем любовь Божию к нам, то будем, помощию Его же, благодарить Его даже до последнего издыхания.

Желание сердца моего в сей час, чтобы душа Ваша пребывала в мире и радости.

Дорогой отец Давид, не торопитесь. Вы теряете нить жизни, ищете путей к тому, чтобы устроиться более определенно и постоянно. И это понятно. Но не спешите. Больше спокойной преданности в волю Божию и поменьше своих раздумий о том, как лучше устроиться; Вы при этих раздумьях и гаданиях многого еще не учитываете, во многом ошибаетесь; но иначе и быть не может. Это Вы увидите позднее.

Мир душе Вашей да даст Господь. Об этом молюсь Богу и Божией Матери молюсь, чтобы Владычица устроила вас по Ее Божественному благоволению. Но что моя молитва и даже кого бы то ни было другого, — это только проявление нашей взаимной любви, заповеданной нам Христом. Сам Он печется о Вас; Владычица Сама покровительствует Вам.

Весь этот месяц перегружен я работою. Не имел возможности прочитать книгу de St Jean de la Croix — лежит еще неразрезанная, и даже писать не мог Вам.

Недостойный иеродиакон Софроний, Ваш меньший брат о Господе

Письмо 16. О родных

Относительно родных: «свои» — «не свои». О переводе аскетической литературы. О грехе похоти

Афон, 13 (26) марта 1933 г.[281]

Глубокочтимый батюшка отец Давид!

Благословите.

(Вы перестали меня благословлять.)

[…] Не иметь от Вас известий столь долгий срок в то время, когда Вы еще совсем не устроены, — для меня было тяжело. Ходил я к старцу отцу Силуану; говорил о Вас. Жалуюсь ему, что давно нет никаких вестей от отца Давида. Старецговорит]: «Да плохого ничего не должно было бы случиться. Молюсь за него, душа покойна». — «Но почему же он замолчал?» Старецответил]: «Не знаю. Быть может, некогда, быть может, мирен он и не находит, что писать».

Но в начале Великого поста сам старец отец Силуан сказал мне, что надо все-таки спросить о Вас у кого — нибудь. Итак, я решился послать письмо владыке митрополиту Елевферию с просьбой сказать нам, где Вы теперь и, если возможно, как Вы себя чувствуете. Отправил письмо это неделю тому назад. Не знаю, ответит ли мне владыка; он меня совершенно не знает; и мне было нелегко решиться на эту переписку с ним, заявлять о себе. Ответит ли он — не знаю, во всяком случае теперь в том нужда отпала, и я жалею, что не дотерпел.

Дорогой батюшка отец Давид, для меня трудно писать Вам какие-либо советы при глубоком сознании Вашего превосходства и старшинства, поэтому я в прежних письмах прибегал в беседе с Вами о предметах духовной жизни к особой форме — рассказу о себе. Я думал, что эта форма являлась в данном случае наиболее удобною, потому что Вам предоставлялась совершенная возможность рассматривать все написанное без обязательного отношения к себе.

Теперь я хочу решиться высказать Вам свои мысли по поводу написанного Вами в последнем Вашем письме в форме непосредственного отношения к Вам, но при всем том я совершенно считаю невозможным выдавать свои мысли за то, чем они не являются по существу, то есть определенное выражение воли Божией; нет — это только те мысли, которые я имею по отношению к тому, о чем Вы пишете. Прошу Вас снисходительно отнестись и к грубости, и к резкости выражения, что так, к глубокому прискорбию, свойственно моей окаянной душе. Без всяких ухищрений — голые мысли.

Относительно родных. «Из среды их изыдите»[282]. Срок Вашего пребывания с ними (главным образом с мамою Вашею) во исполнение заповеди Божией — истек. Оставаться с ними по соображениям материального порядка — не должно. Довольно того вреда, который Вы потерпели уже и который только ради послушания Вашего умаляется: враги человеку домашние его [283] — слова Господа. Эти «свои» нам не свои, как говорит святой Иоанн Лествичник[284] — ему же память ныне совершаем. Смотрите, чтобы не закралась в сердце тайная мысль — получить от матери при жизни и по смерти наследство. Какое бы то ни было. Чтоб никакой надежды, расчета, мысли о том не было у Вас. Предайте их и себя воле Божией. Заботу о них предайте Господу — Он печется о всякой твари Своей. Сношения с ними (переписку, свидания и прочее) сведите до возможного минимума.

Монаху так мало нужно. Не бойтесь, дорогой, если придется в будущем жить скромно — быть может, даже до скудости в хлебе.

Вот теперь Вы хотя и относительно, однако с Божией помощию устроили Вашу маму на год, и благодарите Бога. Попечение о душе своей — Ваш наиглавнейший в данное время долг. Не нужно совершенно Вам «становиться лицом к Западу и заниматься распространением или поддержкой Православия в Западной Европе». Как возможно это для человека, который сам еще совсем не устроен внутренно? Если мы говорили с Вами о предстоящей для Вас пастырской службе, то это совсем другое дело. Но об этом, если Господь даст слово и время, после.

Что касается перевода на английский язык книги St Jean de la Croix — то предоставьте это дело и заботу на усмотрение Вашей мамы. Посылать книгу знакомому Вам афонскому монаху — также нет никакой нужды. Вообще освободите душу свою от сих необязательных и даже неполезных для Вас дел. Идею о «создании интересного и духовно полезного издательского дела» на Ривьере предоставьте осуществлять или не осуществлять другим. Устроение «настоящего монастыря» в Roquefort, думается мне, мечта праздная. Оставьте это дело и уклонитесь от него. Для Вас кроме вреда — ничего не будет.

Вам много хорошего даровал Господь, и все это заглохнет, если Вы продолжите общение с родными и еще некоторыми лицами. Не по Богу еще и забота Ваша о госпоже Е.Л. Если придется с нею встретиться или писать, то скажите коротко: «Для меня вопросы о Церкви решены; я искренно Вам говорил, что находил нужным для пользы души Вашей, и теперь не имею ничего, что бы мог Вам сказать», — и на этом решительно кончите с нею дело. (Но, быть может, и это не понадобится.) Оставьте и ее на попечение промысла Божия.

Постараюсь отправить это письмо сегодня. (Почта ходит один раз в неделю.) К сожалению, бдение, затем собором литургия Василия Великого — лишают меня возможности писать Вам подробнее, так, как бы то хотел. Поэтому вкратце скажу, что душа моя по — прежнему склоняется к мысли, что Вам лучше всего не уклоняться от предложения лондонцев. Заботы о них при выполнении своего служения Вы можете увеличивать или уменьшать в зависимости от своего состояния. Думаю, что и в материальном отношении они Вам составят некоторое минимальное обеспечение.

Предполагаемый Вами труд по переводу православной аскетической литературы на английский язык — благословенное дело. Заниматься этим трудом, живя в Лондоне, Вы будете иметь полную возможность. Если это дает Вам в то же время и заработок, то это будет совсем хорошо. Думаю, что в Лондоне, быть может, на окраинах, можно найти спокойное сравнительно и уединенное место. Небольшое, отдельное помещение (жилище). Посмотрите, то есть подумайте, возможно ли это все.

Если Господь даст Вам возможность приехать (и даже приезжать время от времени) на Афон на небольшой срок — на один-два месяца, то и отец Силуан, и я — унылый — будем несказанно рады.

Да, это было бы очень хорошо.

Дай, Господи, чтобы это удалось и осуществить.

Труден наш путь, но вместе и блаженный, и радостный. Быть может, не только сделать, но и читать написанное мною — для Вас будет небезболезненно. Необходимо человеку набрести на путь истинный — тогда раскроются очи и предстанет пред ним необъятное поле внутренней душевной деятельности. А доколе этого нет, человек мятется духом и не знает толком, за что приняться, что делать.

Чтобы соблюдать заповеди Божии, необходимо человеку быть безжалостным к себе, беспощадным, но не безрассудно. Общение с женщинами расслабляет душу, и она становится неспособною к тому, о чем только что сказано. Бойтесь допустить при общении с ними (необходимом и неизбежном для священника в миру) хотя бы малейшую свободу светского человека, улыбку, кавалерство и прочее. Обращайтесь, как служитель Божий и пастырь; как только кончилась существенно необходимейшая беседа, тотчас мужественно, с решительностью полагайте конец; конечно, все это не мешает быть вежливым. Берегите глаза от смотрения на красоту лиц. Все эти мелочи для хотящего жить внимательно — далеко не мелочи. Благодать Божия отходит от души даже при малейшем блудном услаждении от помысла, от слуха, от взирания, не говорю уже о большем.

Владычица наша Пресвятая Богородица, сохрани нас под кровом Твоим.

Страх — очень хранит человека от этих грехов. Благодать Божия не терпит этого греха. При малом услаждении в помысле уже отходит. Не имать Дух Мой пребывати в человецех сих… зане суть плоть [285].

Простите меня. Молитесь, как и прежде. Я не забывал Вас никогда и душою люблю Вас. Если возможно — в месяц хотя бы один раз, хотя бы самую короткую весточку о себе давайте. Нет времени — так два-три слова. И это — доколе не устроитесь более или менее определенно. После же можно будет писать более редко.

Написал ночью. Завтра должен буду читать Ваше письмо старцу отцу Силуану уже после литургии. До отъезда отца Петра на Дафну — буду иметь один-два часа только; писать будет некогда. Если что старец отец Силуан скажет от себя, то напишу в следующий раз и уже в Париж, — по адресу владыки Вениамина.

Любящий Вас о Господе, преданный Вам

Ваш недостойный меньший брат

грешный иеродиакон Софроний

P.S. Старец отец Силуан говорит относительно монастыря в Roquefort, что Вам не нужно вмешиваться в это дело, а если попросят у Вас совета, то старайтесь узнать волю Божию и дайте им совет, то есть не уклоняйтесь от оказания им помощи советом, а в строительство монастыря не вмешивайтесь, а то рассеется ум от житейских дел, и это будет вредить Вам.

Старец отец Силуан очень — очень обрадовался письму от Вас. Шлет Вам приветствие о Господе.

Молится за Вас всегда.

Со всеми моими мыслями старец вполне согласен, особенно в отношении родных и материальных вопросов.

Любящий Вас о Господе схимонах Силуан [286]

Письмо 17. Постриг

Поздравления с принятием монашества

Афон, 18 (31) мая 1933 г.[287]

Всечестнейший батюшка отец Димитрий!

Благословите.

Поздравляю Вас с принятием ангельского образа[288]; неизменное желание сердца моего и молитва, чтобы дал Вам Господь обильную благодать в помощь на том тесном пути, на который Вы вступили. Верю, что Ваш новый небесный покровитель великий святитель Димитрий умолит Господа за Вас. Этот святой «многочастне и многообразне» засвидетельствован свыше как весьма благоугодивший Богу[289]. Как только несколько определится Ваше положение, то есть будет хотя бы относительно оседлым, пришлю Вам что-нибудь из его сочинений. Творения святого Димитрия носят на себе явную печать благодатного помазания…[290]

Я очень люблю и почитаю Вас. Молюсь всегда. Молюсь теперь, чтобы Господь или избавил Вас, или дал бы сил понести те скорби и неприятности, быть может — оскорбления, которые так возможны на Вашем пути.

Ваш недостойный меньший о Христе брат

иеродиакон Софроний,

грешный, унылый, расслабленный, больной,

ленивый, малодушный (и так без конца)

P.S. Относительно книг Вашу просьбу исполню опять — таки, когда Ваше положение станет более определенным. (Так сказал старец отец Силуан.)

Письма, даже и мои, адресуйте на имя R. P. Silouan; более важные — шлите Recommandé.

Землетрясение у нас продолжается даже до сих пор. По временам повторяются не очень сильные, а иногда и совсем небольшие колебания; но все же, если это случается ночью, приходится встать и помянуть «кий наш состав»[291].

Слава Богу за все.

Письмо 18. Пережитое искушение

За любовь нужно бороться. Молитва друг за друга. О самоукорениях. О нищете материальной и духовной. О почитании Русской Церкви

Афон, апрель 1934 г.[292]

Воистину воскресе Господь!

Глубокочтимый батюшка отец Димитрий!

Благословите.

И я так хорошо помню Пасху 1932 года, а, быть может, еще лучше — время после Пасхи. Но это уже неповторимое время в нашей жизни. Продолжалось оно с некоторыми неизбежными трудностями приблизительно до Рождества; а потом произошел надрыв. Но хочется верить, что любовь Христова — однажды начавшись — не кончится вовеки. Однако опыт жизни показывает, что за сохранение ее нужно постоянно и сильно бороться; иногда даже удивляться приходится, как ее еще нет, тогда как сердце уже изболелось от плача по ней; но не теряю надежды, что, помощью Божиею, мы избежим поражения.

Получение весточки от Вас мне доставило большую радость. Я ожил снова. Не спорю, что по временам за истекшее время от Великого поста (1933 г.) до этой Пасхи мне бывало так горько, что я едва не пожалел о нашей встрече. И это несмотря на то, что я предвидел неизбежность всего происшедшего; с самого начала нашей переписки я всегда со страхом принимался за письмо… и только сознание, что в течение какого — то времени это необходимо, — придавало мне силы. Чуть ли не с первых писем я отрекался от выпавшей мне роли, прежде всего потому, что в настоящее время сия роль не только мне, худейшему и несмысленному, но, быть может, и никому другому не по силам. (Объяснить это сейчас я не имею возможности.) Во-вторых, потому, что именно эта переписка и привела нас к тому долгому по времени искушению, которое мы пережили и которое, быть может, благодатию Божиею, не повторится.

Если в том, что говорю, Вы увидите что-либо другое, кроме любви, то ошибетесь.

Теперь уже кончилась всякая нужда в той форме наших отношений, какая существовала ранее. Время ее прошло окончательно. Молитва друг за друга — вот преимущественно что остается нам. Сила молитвы весьма велика. Вы уже вкусили горечи на том пути, на который вступили… но это еще только начатки. Как горько и скорбно душе на пути следования за Христом Господом «на вольную страсть». Недаром преподобный Иоанн Лествичник говорит: «От хлеба, что с горьким зелием да яст, от чаши, что со слезами да пиет, да не в суд себе воинствует»[293].

Все происшедшее с Вами меня нимало не удивляет; одному, впрочем, несколько удивляюсь, уж слишком скоро с Вами произошло то, что обычно начинается по прошествии нескольких лет. И это, быть может, потому, что Вам засчитаны прежние годы, то есть до перехода.

Когда я читал Ваши самоукорения, то вспоминал, как один старец (древний) сказал пришедшему к нему монаху египетскому, который жаловался на то, что постоянно побеждается скверными помыслами: «Удивительны египетские монахи, они наговаривают на себя многое такое, чего на самом деле нет, а вот иерусалимские, наоборот, любят похваляться такими дарованиями, которых в действительности не имеют».