Помоги проекту - поделись книгой:
Привал сделали через час посреди густого многолетнего ельника. Подоспела необходимость заглянуть за лесную опушку, а заодно и перекурить. Когда первая часть плана была выполнена, товарищ Зотова подошла к соседней телеге, оставив дядьку Никифора в глубоких раздумьях. Тем временем участковый, зайдя на обочину, набивал самокрутку – внушительного вида «козью ногу». Замкомэск одобрительно кивнула и достала кисет.
Некурящий Семен отошел подальше, стараясь не сильно испачкать сапоги.
– А не скажете ли, товарищ Тулак, как у нас на службе с культуркой? – поинтересовалась кавалерист-девица, сделав несколько глубоких затяжек. – Театры там, балет, музеи, опять же. Или хотя бы на концерт? Контрамарки нам полагаются?
Ротный даже не сразу нашелся, что ответить.
– Ну… Оно надо бы, конечно. Позавчера афишу видел – хор братьев Зайцевых приезжает. Вернемся, позвоню Грише Каннеру…
– Как ударит по окопам,
Лишь осколки дребезжат,
Пулеметчики, за дело, —
Пулеметы в ход пущай.
Задумчиво пропела товарищ Зотова, глядя прямо в серые тучи. Затем с удовольствием затянулась, выпустив трепещущее сизое кольцо дыма.
– А у вас, товарищ участковый, как с культурной программой на вверенной территории? Музеи разные, памятники старины?
– Да какое т-там… – начал было Федя, но внезапно осекся. Девушка заметила, оскалила крепкие зубы.
– А как же Волосатые Камни, товарищ?
– А?!
Получилось ничуть не хуже, чем у дядьки Никифора. Зотова быстрым движением переместила самокрутку в уголок рта, развернулась:
– Товарищ Тулак! Врут они нам про Шушмор, все врут! Сговорились, саботажники, сначала споить думали самогонкой своей вонючей, а потом байку про бандитов сплели. Не слишком тут уважают Центральный Комитет! А ты, товарищ Громовой, форменный говнюк, да еще в шинели.
– П-попрошу! – жалобно воззвал участковый, хватаясь за шашку. – Я при исполнении, я – работник м-милиции.
Кавалерист-девица шагнула ближе, нежно погладила Федю по маренговой груди.
– Милиция-полиция… У нас в полку чекист ошивался, вроде тебя, хитрый больно. Так мы подождали, пока врангелевцы в тыл зайдут, чтоб начальству не до нас стало, раздели субчика до исподнего, отмалахитили от души, а потом в ночное пустили. Фонарь на шею – и в степь. Надо же было хлопцам в стрельбе наловчиться?
– Это н-не я!
Бедный Федя подался назад, оступился – и сел прямо в грязь.
– Конечно, не ты, – ласково проговорила девушка, наклоняясь над поверженным. – Это все Антанта и ее наймиты. На чем тебя подловили? На растлении несовершеннолетних? Соседкину внучку на сеновал затащил, кобелёк?
– Н-нет, нет, н-нет!.. Эт-то н-не я. П-приказали! М-не приказали, д-другим тоже…
Слушать такое было неприятно, а понимать трудно. Зотова поглядела на ротного, и тот поспешил подойти. В три руки они выдернули работника милиции из грязи, встряхнули как следует и поставили на ноги.
– Давай все начистоту, только лгать больше не вздумай, – грозно прохрипела замкомэск. – И учти, твоего дядьку Никифора я уже расколола. Услышу, что врешь, для начала нос откушу.
– Зря вы т-как, – всхлипнул парень, без особого успеха пытаясь счистить грязь с казенного обмундирования. – Вы же сами – п-подневольные, понимать д-должны. И ничего такого м-мы не скрывали. Ну, Камни, ну, В-волосатые. В-вообще-то, они не К-камни, а Камы.
2
Урочище обходили стороной – так с самых давних времен повелось. Первое, чему детей в деревнях учили, когда те только бегать начинали: «Только не в Шушмор. Не возвернешься!» Почему, поясняли неохотно. Самых маленьких пугали огромными змеями, что в норах под каменьями живут. Тех, что постарше – мертвяками. Сползаются, мол, в урочище все грешники с окрестных погостов. Взрослым же и без пояснений ясно было. Шушмор – от одного имени дрожь по телу идет.
Особо любопытные, а также изрядно хмельные, в урочище порой забредали, а после до самой кончины удалью хвалились. В Шушморе бывал, никаких страхов не видал! Змеи, правда, встречались, но самые обычные, мертвяков же и след простыл, обратно по погостам расползлись. Зато папоротники там чуть ли не с взрослую ель размером, целый лес, заблудиться можно. И березы дивные,
Рассказчиков слушали с открытым ртом, но проверять их байки не спешили. Не все возвращались, одному везло, другой так в Шушморе и оставался.
Местные священники с гласом народным были полностью согласны. Некий батюшка, старых летописей начитавшись, рассказал прихожанам, что в давние годы назывались те каменья Волосатыми Камами. И не потому, что волосья из них росли, а в честь подземного беса Волоса, коего языческие предки богом почитали. Чур, вражье наваждение, чур!
Времена, однако, менялись. При царе Александре Освободителе приехали в Пустошь ученые люди из самого Петербурга – песни и сказки записывать. Про Шушмор они слыхали, и в первый же день поспешили в урочище. Вернулись живые и довольные, чуть ли не целую тетрадь исписав. Местным пояснили, что страхов там никаких нет. Папоротник и вправду уникальный, реликтовый, не иначе
Камни же в урочище – самый обычный розовый шпат. Вероятно, свезли их языческие предки со всей округи, дабы капище возвести. Велесу-Волосу или кому еще из старых богов, сказать сложно. А все вместе – уникальный природный и исторический памятник, что и было записано в отчете.
Взяли за Шушмор и местные краеведы. В «Шатурском вестнике» напечатали статью, в которой пересказали вычитанную где-то историю про хана Батыя. Будто вел он свои тумены по Мещёре прямо на стольный град Владимир, но у Шушмора встретил сильный отпор. Много монголов сгинуло, нашел свою смерть и ханский родич, правая Батыева рука. На месте его гибели пришельцы насыпали холм и камни вкопали. С тех пор и гневаются неупокоенные духи степняков, не могут забыться в чужой земле.
Бояться перестали. В уезде кипела жизнь, строились дороги, заезжие богатеи Бибиковы надумали ставить стекольный завод. Его Величество Прогресс все ближе приближался к заповедным лесам, позвякивая тяжелой мошной. Не остановить, не удержать! Обитатели окрестных деревень не спорили, но некоторую опаску держали, старики же и вовсе ждали беду. Прогресс прогрессом, а Шушмор – Шушмором.
Так и вышло. О таинственном урочище вновь заговорили, но уже не фольклористы, а репортеры уголовной хроники.
– Я, как д-должность принял, в уездном архиве в-все дела переглядел, – вздохнул участковый. – Сознательному да п-партийному во всякого В-волоса верить стыдно, но это, т-товарищи, никакие не б-байки. Там дел по Шушмору – п-полка целая, из каждого – баскервильская с-собака получится, как у Коннан-Д-дойля…
Летом 1885 года в Шушмор выехал член земской управы Курышкин по каким-то своим земским делам. Путешествовал он на подводе вместе с возчиком Герасимом Кудриным. Ехали – не доехали. Искали их целый год, но без всякого успеха. «Дело» уложили на архивную полку, высокому же начальству доложили, что, вероятно, не обошлось без разбойников. Недаром поблизости знаменитая Гусилицкая волость, родина самого атамана Чуркина.
Через два года пропал обоз – четыре телеги да пять человек во главе с приказчиком Иваном Рюминым, служившим на заводе Бибиковых. И вновь ничего не нашли, обвинив по всем беднягу-приказчика, брат которого когда-то судился по убойному делу.
В 1893 году исчез почтальон Федотов, тремя годами позже – землемер Родинов, еще через год – местные крестьяне Гужов и Сидоров, подрядившиеся работать на Бибиковых. После этого с завода началось повальное бегство.
– Д-девятнадцать случаев, – резюмировал Федя Громовой. – И еще пять под в-вопросом. Всё на разбойников списано, но те т-тоже Шушмора боялись. В 1901-м одна шайка к нам забежала, схорониться д-думала. И как в омут. Н-надежно спрятались!
Завод закрыли, Шушмор стали обходить стороной. Только перед самой Великой войной в Пустошь приехала научная экспедиция. На этот раз у гостей из Петербурга были не только тетради, но и какие-то сложные приборы. Для пущего бережения ученых мужей сопровождал десяток бородатых казаков. Шушмор и его окрестности обследовали три дня, после чего главный – без бороды, но с усами и в немецких окулярах, поднял к небу палец и важно провозгласил:
– Геомагнитная аномалия!
Маленький Федя, присутствовавший при этой сцене, на всякий случай перекрестился.
Зато сказанное после было понятно даже Феде. Ученый муж блеснул окулярами и, оставив надменный тон, посоветовал «господам местным жителям» не посещать центр помянутой аномалии, где исходящие из земных глубин токи наиболее активны. Почему, объяснять не стал, лишь намекнул на неведомые пока мудрым людям (и даже другу какого-то Горацио) тайны. Была извлечена карта, которую немедленно принялись изучать местные грамотеи во главе с учителем и священником из соседнего села. Центр аномалии оказался похож на лужу с неровными краями, накрывшую перекресток двух грунтовых дорог, одна из которых вела к заброшенному стекольному заводу. Само урочище и пугавшие всех Волосатые Камы оставались несколько в стороне. По мнению владельца немецких окуляров, все пропавшие оказались на несчастливом перекрестке в особо опасный, хотя и непонятный современной науке, момент.
Меры приняли немедленно. Дороги перекопали, сквозь лес прорубили новые просеки, и вскоре опасное место заросло огромными темно-зелеными папоротниками.
Теперь карта лежала в сейфе у Федора Громового. Два года назад ее затребовали в уезд и вернули уже обрезанной. Чьи-то бдительные ножницы отсекли край с фамилией и подписью ученого мужа.
У тех, кто в 1918-м начинал строить санаторий, такая карта тоже имелась. От робкого предупреждения, сделанного местными властями, приезжие просто отмахнулись. А вот Зверь-человек Владимир Иванович Берг чиниться не стал, пояснив ситуацию на конкретном примере. Кобры, гадюки и прочие гады тоже весьма опасны, заявил он, но яд их поистине целебен. Главное – знать подход и не бояться.
Злосчастный перекресток оказался за высокой строительной оградой. Что там теперь, никто так и не узнал.
– Да, дела! – резюмировал Семен Тулак. – Но от нас чего скрывать было? Так бы и сказали: непонятный науке случай. Зачем про разбойников врать?
– А я, кажется, знаю, – хмыкнула товарищ Зотова, затягиваясь ароматной махоркой. – Кто-то на самом верху секретность разводит. Только от кого скрывают? От лорда Керзона – или от Центрального Комитета?
– Н-нет, нет! – милиционер отчаянно махнул рукой. – Нам п-приказали пресекать н-нежелательные слухи. Чтоб не болтали, будто у нас в уезде по д-дорогам опасно ездить. Ну и «Сеньгаозеро» – тоже секрет, н-недаром его т-так охраняли.
Бывший замкомэск понимающе кивнула, растянула обветренные губы улыбкой:
– Конечно, конечно… А в самом Шушморе сейчас что?
Федя вздрогнул, побледнел, но собрался с силами и храбро выдохнул:
– А н – ничего! Вы, товарищи, своими д-делами занимайтесь, а еще лучше – уезжайте, прямо с-сейчас. Д-документ какой хотите подпишу, и товарищ Синцов п-подпишет. Уезжайте, н-незачем вам в Шушмор заглядывать!
Перед тем, как тронуться в путь, Семен и товарищ Зотова отошли подальше от дороги. Кавалерист-девица недоверчиво оглянулась, клацнула крепкими белыми зубами.
– Расстреляла бы! И того и другого, чтоб неповадно было. В глаза врут – и не боятся, морды кулацкие. Думаю, в Пустоши у них самое кубло. У тебя хоть оружие есть?
Семен хотел напомнить техническому работнику о субординации, но затем решил, что есть дела поважнее. Левая рука нырнула в карман галифе.
– Маузер «номер один». А у тебя?
– Не ношу, – прохрипела замкоэск, резким движением забирая пистолет. – Уже два года. Врачи запрещают. Знаешь, за что меня на Канатчиковую дачу забрали?
Ротный хотел уйти от ответа, но не сдержался.
– Соседей по коммунальной кухне перестреляла. Из-за примуса.
Лицо девушки дернулось, пошло темными пятнами.
– Рассказали, значит? Или мое личное дело читал? А если читал, знать должен…
– Ничего не читал, ничего не знаю, – отрезал Семен. – Ты спросила, я ответил. Считай, пошутил. Если что не так, извини.
Ольга кивнула, отвернулась, поглядела в низкое серое небо.
– Это ты меня извини. Лечили, лечили, не вылечили. Когда стрелять начнут, героя из себя не строй – сразу на землю падай, чтобы под глупую пулю не попасть. Я уж сама разберусь. А в соседей я и вправду полную обойму выпустила. Одного до смерти, троих в Градскую больницу увезли. Только не из-за примуса. Ты, товарищ Тулак, неженатый? А вот мне не повезло, окрученный попался. Такая вот у гимназистки седьмого класса фортуна… «Пила, гуляла я без помехи, но обобрали мерзавцы-чехи. Ах, шарабан мой, американка!..»
Первым «квадрифолическую» березу увидел Семен Тулак. Дерево, как дерево – белая кора, черные пятна, только квадратное. Ротный покосился на сидевшего рядом милиционера. Тот понял, дернул плечом, поглядел через дорогу. Там тоже были березы, целый «квадрифолический» выводок. К самой опушке подступили, вот-вот в пляс пойдут.
Семен прикинул, что могут поделывать здешние гигантские змеи. Зимой им положено спать, но на исходе март, самое время просыпаться и выползать за добычей. Может, одна такая как раз заняла позицию под ближайшей березой. Вот сейчас голову высунет…
Ротный подумал и махнул рукой. Пусть ее! От судьбы не уйдешь, не змея проглотит, так начальство схарчит, такая у него, как выражается замкомэск, фортуна. Ротный вспомнил грозного комиссара Лунина и внезапно понял, что тот совсем не прост. Не для того ли Чукоткой пужал, чтобы Техгруппе скипидара под хвост плеснуть? Самому не разобраться, послать некого, так пусть иные поработают, в грязи измажутся. Хитрые они, начальники, подходцам научены!
Семен хотел поинтересоваться у милиционера, кто именно приказал молчать о Шушморе, но внезапно увидел дом, обычную неказистую избу-пятистенок. Над красной кирпичной трубой вился еле заметный дымок.
– П-подъезжаем, – сообщил товарищ Громовой и как-то странно усмехнулся. Ротный тут же пожалел, что отдал свой «маузер», оглянулся, соображая, далеко ли вторая телега…
– Стоять на месте! Не двигаться!..
Улыбка участкового стала еще шире. Он опустил вожжи, хмыкнул:
– Говорил же, не стоит в-вам ездить!
…Двое справа, один – слева. Серые шинели, черные петлицы, короткие кавалерийские карабины, на поясах – штык-ножи от японской «Арисаки». Где прятались, сразу не поймешь. «Секрет» по всем уставным правилам.
На темном бархате петлиц три яркие желтые буквы – «Ч.С.Р.»
– Сняли, значит, охрану, – констатировал Семен Тулак. – Жаль тебе товарищ Зотова нос не откусила.
Улыбку милицейского лица словно волной смыло.
– Сто-о-ой!
Один из бойцов шагнул вперед, останавливая вторую телегу. И в тот же момент послышался отчаянный крик дядьки Никифора:
– Хватай ее, служивые! Веревками бабу лихую вяжи, иначе всем кровя пустит, немилосердная!..
Дозорные переглянулись, не понимая о ком речь – издалека товарищ замкомэск не слишком походила на женщину. На миг Семену стало не по себе. А если «немилосердная» и в самом деле пистолет достанет?
– Старшего позовите, – вздохнул он. – И опустите «винтаря», раз в год и палка сухая стреляет.
Он прислушался, но сзади было тихо. Пущание кровей временно откладывалось.
Поделиться книгой: