Помоги проекту - поделись книгой:
Повторный укол происходит значительно быстрее и качественней.
– Во, как руку-то набил! – В голосе Алексея слышится гордость, – в игольное ушко могу этого… ну… короче, провести кого-то.
Копылов не спорит. Он сначала осторожно языком пробует свой зуб, потом надавливает пальцами на щеку, морщится и подходит к умывальнику, над которым укреплен шкафчик с зеркалом. Увидев там, вероятно, что-то необычное, лейтенант просто утыкается носом в собственное отражение. В молчании проходит секунд двадцать. Затем от умывальника доносится какой-то сдавленный всхлип, и тревожный голос, в котором угадываются истерические нотки, вопрошает:
– Эт-т-т-т-о ты чего натворил?! У тебя, небось, по офтальмологии точно «пятерка» была! Ах ты долбанный ученик Святослава Федорова!..
Ничего не понимающий доктор оборачивается на голос:
– Что, подействовало?
– Еще как!!! Ты мне не четвертый зуб собираешься удалить, а второй глаз!!! Смотри, паразит!
Саня отходит от умывальника и подставляет лицо под яркий свет люминисцентной лампы. Под его правым глазом, как раз на выступе скулы, виден желвак размером с голубиное яйцо. Кожа на нем и вокруг пергаментно-белого цвета, а на самой макушке «холма», искрясь, поблескивают какие-то кристаллики.
– Это же иней!!!
Оба уже хорошо понимают, что произошло.
– Вон оно как заморозилось-то… И состав вовсе не просрочен… А в канал я все-таки мастерски попал!
– Снайпер хренов! Да я тебя…
– Успокойтесь, лейтенант! – Помимо воли Лехины толстые губы разъезжаются в улыбке. – Слушай, Саня, ну ее на хер эту химию в жопу! Давай-ка, перекурим это дело в моем персональном туалете, потом примем настоящего обезболивающего по стакану, и в состоянии общего алкогольного наркоза удалим все к чертовой матери!
– Глаз, что ли?
– Ладно тебе, промахнулся чуток с глубиной погружения. Не смертельно ведь! Кстати, у тебя никаких проблем со зрением нет? А то ведь пока не рассосалась я могу все подрихтовать. Фокус там навести или орлиную дальнозоркость…
– Я тебя, недоучку, и так насквозь вижу! Засунь в задницу свой красный диплом. Да не мне, охальник! Черт с тобой, – Копылов уже вполне миролюбиво заключил, – только общая анестезия исключительно для меня, понял?! Вот вырванный зуб мне на ладошке покажешь, тогда хоть залейся.
– Санечка, у меня же твердость из рук уходит, и прицел сбивается. Вдруг еще кусачками ушко тебе оттяпаю или носик?
– Ладно, пятьдесят граммов.
– Семьдесят.
– Шестьдесят, и конец торгам!
– Благодарствую, родимый!
Они в точности исполняют задуманное, и доктор уверенно берет в руки щипцы.
– Я тебе, Саня, откровенно скажу. Вообще-то, положено иметь отдельный инструмент …ик!..для каждой… ик!..разновидности зубов. Но… у меня только один «ключик». Черт его знает, для верхней он челюсти или для нижней… ик! Замучила, проклятая!
– Пить…ик!..надо меньше. Может, этот «ключ…ик!» у тебя и вовсе для гинекологических целей?
Доктор серьезно и внимательно разглядывает инструмент, вертя его пальцами из стороны в сторону:
– Не-а, коротковат будет. К тому же на коробочке было написано «для зубов». Правда, карандашом.
– Может, для надежности мне из собственного арсенала технические плоскогубцы принести?
– Нельзя! Нам спирта не хватит их дис…диз…ин-фи-ци-ро-вать!
– Так я сбегаю и принесу еще, если надо.
– Сидеть! Побежишь уже беззубый. Открывай рот!
Кочубей ухватывает щипцами зуб и начинает расшатывать его. Саня изо всех сил вцепляется обеими руками в сиденье стула, его глаза закрыты, на лбу выступают капли пота, но он лишь мужественно мычит. С доктора пот льется просто ручьем. Наконец, раздается громкий, металлический щелчок.
– Сорвались, мать их… Надо ухватить покрепче.
Из пораненной десны кровь стекает на подбородок и разбрызгивается по сторонам при каждом взмахе Саниной головы. Белый халат доктора уже похож на фартук мясника после разделки свежей туши.
Леха теперь упирается ногой в сиденье, берется за щипцы обеими руками и вкладывает в процесс всю свою нерастраченную еще богатырскую силу. Слышится хруст и опять металлический щелчок. Не выпуская из рук инструмент, доктор отступает на шаг и садится на письменный стол.
– Коронка не выдержала. Заломалась к свиньям! Наверно, ты в детства кальция недоедал. На вот, прополощи пока рот. – Он наливает в стакан спирт, слегка разбавляет водой и протягивает Копылову.
Глаза инженера-лейтенанта затуманены мукой и количеством уже принятого внутрь обезболивающего. Он шевелит во рту языком, натыкается на невыкорчеванные обломки и с недоумением глядит на Кочубея.
– Ничего. Сейчас передохнем чуть-чуть, и я тебе остальное дообламываю, чтобы не мешалось. Это уже не больно. Отрихтую, как обещал. Пошли, покурим, Санек!
Обломки зуба Копылов выплевывает прямо на пол и только потом отправляет в рот переданный ему доктором стакан.
– Послушай, садист, у вас в Академии бывали какие-нибудь практические занятия, отработки, что ли, тренировки на людях, а? Или только в морге на трупах?
– Да не ходил я никогда на эту чертову стоматологию! Мне девочки-ассистентки за красивые глаза в классном журнале все посещения оформили и зачет поставили.
– Митрофанушка!
– Па-а-а-прошу без намеков! – Кочубей был по отчеству Митрофанович.
– Ладно, докуривай. Потом еще разок прополощим пасти, и ты завершишь, наконец, свое черное дело!
– Вот и чудненько! А я тебе, как моему первому «зубному» пациенту банку «Гексавита» подарю. В них и кальций есть!
Сашка уже шутливо замахивается на доктора рукой, а тот с довольным видом подставляет для поцелуя хитрющую пьяную рожу.
Самое примечательное, что уже на следующее утро зуб, точнее, пенек с корнями, который от него остался, у Копылова совершенно не болел! Опухоль со щеки спала. А к моменту прихода подводной лодки в базу другие навалившиеся заботы напрочь стерли из его памяти воспоминания о перенесенных мучениях.
Всплыли они лишь лет через пять вместе с распухшей щекой и нестерпимой болью в заросшем к тому времени десной корне многострадального «глазного» зуба. Зато капитан-лейтенант Копылов служил уже во вполне цивилизованном месте, где дежурный врач-стоматолог в поликлинике без всяких усилий за пять минут навсегда удалил вопиющие огрехи Кочубеевской некомпетентности…
Злоумышленники
Подводная лодка уже давно прочно обосновалась на стапелях большого цеха судоремонтного завода города Северодвинска. Так давно, что наконец-то подошел радостный для подводников момент, когда разобранную изнутри по кусочкам океанскую громадину надо было возвращать в рабочее состояние. Заканчивался средний ремонт. Начинался вселенский аврал.
В течение более полугода от силы два-три десятка рабочих со скоростью и усердием беременной черепахи ползали по практически пустым отсекам, выгородкам, трюмам, откуда еще в первые месяцы ремонта было вырезано и выгружено все оборудование. Небольшая его часть подлежала капитальному ремонту, а остальное – полной замене. Теперь надо было установить все обратно, отрегулировать, настроить…
Число одновременно работающих на заказе людей подскочило до полутысячи и неуклонно рвалось к новым рекордам. Уследить за таким скопищем рабочих было физически невозможно личному составу экипажа, обескровленному сокращениями штатов, плановыми заменами и прочими служебными необходимостями.
Но никто не отменял Правила Пожарной Безопасности! Согласно им в каждом отсеке должны были находиться определенное количество огнетушителей и один или два аварийных щита, укомплектованных строго обязательным набором инструментов: кувалдой, пилой-ножовкой, молотком-зубилом… Такой щит сооружался из толстой листовой стали площадью около 1 кв.м., укреплялся на переборке в наиболее доступном месте и выкрашивался в ярко красный цвет. На нем раскреплялось указанное оборудование; причем, деревянные части красились красным цветом, металлические – черным, а рабочие кромки инструментов должны были ослепительно сиять первозданным стальным блеском.
Теперь представьте простого рядового работягу, которому в отсеке что-то понадобилось срочно отпилить, отрезать, согнуть, забить… Так вот же рядом тебе и молоток, и кувалда, и пила! Хвать со щита, и в трюм. Хорошо, если не заломает окончательно, но уж обратно на место принести, так это дудки!
Вот и ползают по окончанию каждого рабочего дня по опустевшему отсеку матросы, часто во главе с самим командиром отсека, отыскивая разбросанный и сломанный инструмент и водружая его на прежнее место. А собрать да спрятать никак нельзя. «Правила» не дозволяют!
Раз найдешь, два подберешь, а через неделю все равно затеряется что-нибудь. Чем заменить? В двух-трех хозяйственных магазинах Северодвинска ни кувалды, ни молотки-зубила не продаются.
Когда же число рабочих вырастает до сотен, а трудятся они и во вторую, и даже в третью смену, проблема приобретает уже общекорабельное значение.
После утреннего построения экипажа старпом собирает вокруг себя командиров отсеков.
– Итак, господа офицеры, терпению командования пришел конец. Каждый проверяющий ежедневно на нас рапорта строчит о нарушениях Правил безопасности. И нечего мне на рабочих кивать! Сам знаю, что это они бардак наводят. А наша главная задача – это дело обеспечивать! – Старпом умолкает на секунду, заметив улыбки на лицах слушателей. Потом осознает двусмысленность своей фразы и еще больше ожесточается. – Да-да, о-бес-пе-чи-вать!!! Чистоту, порядок, наличие средств, соблюдение Правил! Ежесекундно!!
– Товарищ капитан 2 ранга! – Это командир второго отсека старший лейтенант Кротов, он чуть постарше остальных, и может позволить себе некоторые вольности. – У меня в отсеке всего два матроса, которые через день на вахту заступают, и сто рабочих ежедневно. Это как я буду что-то обеспечивать?!
Тут же начинают нестройно галдеть все остальные.
– Прекратить! – Старпом оборачивается к Кротову и еле слышным шипящим голосом выдавливает, – я тебе сейчас объясню, как. – Шипенье мгновенно переходит в визг. – Жопой своей! Погонами!! Карьерой!!! Жить будешь в своем отсеке на грязном матрасе! Прямо под аварийным щитом! А на нем ВЕСЬ инструмент будет в наличии, красный, черный, блестящий, как обезьянья задница в борделе! – Описанная картина, вероятно, поражает и его самого, потому что капитан 2 ранга, хоть и выпучив глаза, но уже на два тона ниже заканчивает. – Всех касается! С сегодняшнего дня ни один из вас не сойдет с борта, пока не будут полностью укомплектованы аварийные щиты в каждом отсеке.
В 17 часов я вместе с механиком и всеми вами обхожу корабль. Если чего не найду, пеняйте на себя и… расстилайте матрасы!
На эту тираду уже никто не улыбается. Дурной нрав старпома всем хорошо известен.
А ведь сегодня пятница! Какие планы погорят на выходные! Какие… Это вам не «обезьянья задница в борделе». В серьезности намерений командования и упертости в их практическом воплощении никто не сомневается. Разве, что вектор переменится, или точка приложения сил. Ну, например, американский агрессор нанесет ядерный удар в обед прямо по их цеху. Это все-таки немного более вероятнее, чем полная укомплектованность и блестящий вид отсечных аварийных щитов.
Ядерный удар не состоялся.
В 17 часов, как в лучших классических пьесах, ружье, дотоле спокойно висевшее на стене, начинает стрелять… Первой жертвой прямого попадания становится командир третьего отсека, неприметный с виду лейтенант, обладающий чрезвычайно тихим голосом и печальными глазами обиженного спаниеля. Его отсек – центральный, трехпалубный, входной-проходной, в общем, идеальная мишень. Промахнуться невозможно.
– И что Вы нам имеете предъявить, лейтенант Рябинин? Ведь Вы у нас обладатель уникальной коллекции из целых трех щитов. Так, по крайней мере, думают составители Правил. А Вы лично придерживаетесь того же мнения? – Старпом по-нехорошему весел и откровенно играет на публику. Но «публика» равнодушна: сейчас каждый предчувствует лишь свое скорое и неизбежное унижение. – Что это Вы там сжимаете в потном кулачке? Позвольте-ка ознакомиться!
Действительно, в руке Рябинина зажата холщовая сумка, в которой что-то металлически позвякивает. Лейтенант медленно извлекает на свет Божий ржавую пилу-ножовку и металлическую часть свежеразломанной кувалды.
– О-о-о! – восторг старпома не имеет границ, – да Вы у нас антиквар! Позвольте поинтересоваться, на каком аукционе сие великолепие приобретено по случаю? Кристи, Сотбис? – Рябинин молчит, печально глядя куда-то в сторону. – На какой помойке, я спрашиваю, ты эту херню раскопал?! – Старпому уже надоедает изображать просвещенного и интеллигентного мецената. – Ну!!
– Матрос Казарян в трюме обнаружил, – тихий голос командира отсека еле слышен, – только что.
Лейтенант еще не понимает, какую яму он сам себе «только что» выкопал. Зато все остальные осознают это мгновенно и, располагавшиеся дотоле плотной группкой вокруг старпома и механика, незаметно раздвигаются в стороны. В освободившемся пространстве обе руки начальника взлетают вверх и мелькают наподобие лопастей гребного винта, причем, во всех трех плоскостях, лицо из просто красного становится лилово-свекольным, а звуки, вылетающие из перекошенного рта, больше напоминают взвизги старой пилорамы на запредельных оборотах. Брызги слюны долетают до отсечной переборки.
– Э-т-т-т-о… в трю-у-у-ме?! – Старпом задыхается, – э-т-т-о т-т-ам, г-г-где должно быть сухо, чисто и светло, как…как…в микроскопе?! Т-т-ам за-а-а-ржавело-о-о?!
Следующая минута столь насыщена виртуозной ненормативной лексикой, что проходящие мимо мужики-рабочие, сами изъясняющиеся и в обыденной жизни на родственном диалекте, удивленно крутят головами, а немногочисленные женщины в спецовках торопятся проскользнуть побыстрее, но останавливаются метрах в пяти, чтобы, наверно, не упустить чего-то вовсе не свойственного их нежным и мягким душам, но притягивающее своей запретной харизмой.
Резюме старпома столь же естественно и ожидаемо, сколь предельно жестко:
– Механик! Понятно, что расспрашивать этого офицера об укомплектованности аварийных щитов просто бессмысленно, – он пристально оглядывает совершенно неподвижную фигуру впавшего в ступор лейтенанта, потом щелкает пальцами перед его остановившимися полуприкрытыми «плачущими» глазами, причем, безо всякого ответного эффекта, и удовлетворенно заключает, – весь личный состав отсека разместить на борту. Кормить вместе с корабельной вахтой. Из трюма не вылезать! Командиру отсека находиться вместе с подчиненными неотлучно! Утром в понедельник представить мне вылизанные трюма. А потом заниматься щитами. Проинструктировать заступающих дежурных по кораблю, чтобы осуществляли постоянный контроль за работами и докладывали лично Вам, Анатолий Павлович. Все ясно?
– Так точно! – Это был четкий ответ механика. На какую-либо реакцию со стороны лейтенанта рассчитывать не приходилось. Вряд ли он даже слышит распоряжение.
– Достучитесь потом, механик, до своего подчиненного, – старпом кивает на Рябинина, – обрисуйте ситуацию и… последствия.
Пока продолжается эта тирада во втором ряду участников «проверочной акции» старший лейтенант Проворов, командир десятого отсека, слегка наклонив голову к плечу Кротова и не разжимая губ, сдавленно выдыхает:
– Дима, нам же нельзя до понедельника! Завтра у девочек грандиозный…э…симпозиум, с нашим обязательным присутствием и… использованием.
Кротов отвечает, не поворачивая головы:
– Так что ж раньше не подсуетился…
И тут же замолкает под строгим взглядом старпома:
– Кому-то скучно стало, не интересно?! Наверно, рассчитывают, что до них не доберутся. Отнюдь! Переходим в следующий отсек. Где его командир? Прошу-с на лобное место.
«Расстрельно-похоронная» команда продолжает свое неторопливое движение по кораблю. Никаких отступлений от ритуала. По мере приближения к корме редеют ее ряды, юные офицеры отсеиваются неумолимо и последовательно, оставаясь каждый в своем до боли любимом отсеке наедине с печальными размышлениями о безнадежно пропавших выходных, категорически неправильном устройстве Вселенной вообще и разбитыми аварийными щитами в частности. Четвертый…шестой…девятый…
Наконец, вот он, кормовой десятый отсек, из которого через люк по верхней палубе можно вернуться в исходную точку.
Finita la tournee.
Старпому уже надоело рутинное однообразие. Он не тратит слов на распекание подчиненных, не покидает центрального прохода, чтобы лично забраться в какую-либо шхеру. Один-два коротких вопроса, и неизбежное печальное резюме.
– Ну, Проворов, – капитан 2 ранга берется руками за поручни и ставит ногу на трап, ведущий из десятого отсека на верхнюю палубу – значит, как все, до понедельника…
– За что?!
– Ох, лейтенант, – в голосе старпома слышится уже только усталость, – повторю для тебя индивидуально. За нарушение Правил пожаробезопасности и живучести, выразившееся в халатном выполнении обязанностей командира отсека, повлекшее разукомплектованность средств защиты и тушения…, короче, сиди и рожай аварийный щит!
– Что я должен рожать, если щит стоит на штатном месте и полностью укомплектован?!
Первые секунды старпом еще продолжает движение вверх по трапу. Пока слова командира отсека не вспыхивают в его голове красной аварийной лампочкой. Он даже промахивается ногой мимо ступеньки трапа и тяжело соскакивает на палубу с полуметровой высоты.
– Как-как?
«Об косяк!» – автоматически реагирут в душе старший лейтенант, а вслух обиженно произносит:
– Вы ведь даже издалека его не осмотрели!
– А надо?
«Ну, не мне же!» – вновь откликается мятежная душа младшего офицера.
Он отступает в сторону, и взглядам всех присутствующих открывается сияющий свежей краской отсечный аварийный щит, на котором нет ни одной незанятой ячейки! Кувалда, пила, молоток… Рабочие поверхности инструментов отливают серебристым блеском, остальной металл выкрашен черным лаком, деревянные рукоятки покрывает ровный слой красной «аварийки». Фантастика! Старпом ошарашено смотрит на механика. Тот лишь разводит руками и кивает в сторону нового корабельного чуда: мол, против фактов не попрешь. Взгляд капитана 2 ранга снова перемещается на образцово-показательный экспонат.
– Как же ты, лейтенант, сумел такое богатство в неприкосновенности сохранить? Я сам на корабле «живую» кувалду уже с месяц, как не видел.
Проворов скромно, но с достоинством докладывает:
Поделиться книгой: