Сильвия и Бруно. Окончание истории

— Разве? — удивился Лорд-Канцлер. — С чего ты взял?

— У него в горле было такое ворчание.

— Ох, Бруно! — вмешалась Сильвия. — Ведь этим Коты показывают, что они довольны!

Бруно с сомнением на неё поглядел.

— Так этого не показывают, — возразил он. — Если бы у меня из горла раздался такой звук, ты бы не сказала, что я доволен.

— Мальчишка единственный в своём роде! — пробубнил Лорд-Канцлер себе под нос, но Бруно услышал.

— Что значит «единственный в своём роде»? — шёпотом спросил он Сильвию.

— Наверно, это просто значит «один», — прошептала Сильвия в ответ. — Есть ещё понятие «множественный», означающее два или три.

— Тогда это очень хорошо, что я единственный, — глубокомысленно произнёс Бруно. — Это ужасно, когда тебя сразу два или три. А вдруг те другие мальчишки не захотят со мной играть?

— Очень может быть, — отозвался Второй Профессор, внезапно очнувшись от своих постоянных размышлений. — Если они уже все легли да заснули.

— Не смогут, пока я сам не лягу да не засну, — с хитринкой ответил Бруно.

— Ещё как смогут, — возразил Второй Профессор. — Когда это мальчишки засыпали в одну минуту? Так что они, брат... Но о ком это ты говоришь?

— Он всегда опаздывает с таким вопросом, — прошептал детям Профессор.

— Об остальных меня, о ком же ещё! — с ликованием объявил Бруно. — Если бы я состоял из двух или трёх.

Второй Профессор только вздохнул и собирался уже вновь погрузиться в свои размышления, но внезапно просиял и обратился к Профессору:

— А ведь у нас осталось ещё одно незаконченное дельце, не так ли?

— Ужин закончить, я полагаю, — ответил Профессор со смущённым видом. — И жару перетерпеть. Надеюсь, вы получите удовольствие от ужина, особенно такого, и не расстроитесь из-за жары, особенно не такой.

Прозвучала фраза нормально, и всё-таки я недопонял; Второй Профессор тоже удивлённо захлопал глазами.

— Как это — особенно не такой? — ворчливо спросил он.

— Не особенно жаркой, — ответил Профессор, ухватившись за первую же мысль, что полезла в руки.

— А! Понял теперь! — милостиво произнёс Второй Профессор. — Выражено не вполне удачно, но теперь я понял. Тринадцать с половиной минут назад, — продолжал он, взглянув сначала на Бруно, а потом на свои часы, — ты, мальчик, сказал: «Этот Кот всегда добрый с Мышами». Тогда этот зверь, должно быть, единственный в своём роде!

— Так и есть! — ответил Бруно, только сначала пристально оглядел Кота, чтобы не ошибиться, сколько его на самом деле.

— Но откуда ты знаешь, что он такой добрый с Мышами?

— Потому что он всегда играет с ними, — ответил Бруно, — чтобы они не скучали.

— Как раз в этом я не уверен, — настаивал Второй Профессор. — Мне кажется, он играет с ними, чтобы их убить!

— Да нет, это просто несчастный случай! — с таким жаром ответил Бруно, что стало ясно: Кот сам развеял все его сомнения. — Когда я дал ему молока, он сказал: «Я научил Мышку новой игре, и она ей очень понравилась». И ещё он сказал: «Иногда происходит несчастный случай: Мышка убивается». И тогда Кот сказал, что это его сильно расстраивает, он сказал, что...

— Если это его так сильно расстраивает, — с негодованием вмешалась Сильвия, — то почему тогда он их съедает, как только они убиваются?

Но и эта загадка не осталась, очевидно, без ответа во время дискуссии по вопросам этики между Бруно и Котом.

— Он сказал... — (Бруно постоянно опускал, как несущественные, свои собственные вопросы Коту, и просто давал сразу Котиные ответы), — он сказал: «Дохлая Мышь никогда не возражает против того, чтобы её съели. Что пользы выбрасывать такую славную Мышку?» И ещё он сказал: «Небежалость...» что-то такое «губит нас, идёт за ней нужда; ты скажешь: “Мышку бы сейчас, что выбросил тогда!”» И он сказал, что...

— Да у него же не было времени наговорить тебе всех этих вещей, — возмущённо перебила его Сильвия.

— Ты не слышала, как говорят Коты! — презрительно отозвался Бруно. — А они очень-очень быстро говорят.

ГЛАВА XXIII. Поросячий Визг

К этому времени все уже насытились, и даже Бруно, когда Профессор предложил ему четвёртый кусок сливового пудинга, имел мужество заявить:

— Мне кажется, трёх порций вполне достаточно.

Профессор вдруг подскочил, как будто его ударило током.

— Вот разиня! Совсем забыл о главнейшей части нашей программы! Второй Профессор обещал исполнить перед нами Историю о Поросёнке — иначе говоря, свой знаменитый «Поросячий Визг»! Вначале там идут Вступительные Куплеты, — добавил он, — и в конце тоже.

— Разве Вступительные Куплеты бывают в конце? — поинтересовалась Сильвия.

— Вы сами скоро убедитесь, — ответил Профессор. — Не помню точно, но мне кажется, что они ещё и в середине есть. — Тут он поднялся из-за стола, и в Пиршественном Зале моментально воцарилась тишина — все подумали, что он собирается произнести речь.

— Господа! — начал Профессор. — Второй Профессор любезно согласился исполнить перед нами одно Стихотворение. Оно называется «Поросячий Визг». До этого дня он ещё ни разу не исполнял этого стихотворения. — Гости оживлённо зашевелились. — И никогда больше не будет его исполнять! — с ударением добавил Профессор. Эти слова вызвали всеобщий восторг, и отовсюду раздались неистовые аплодисменты. Сам Профессор до того распалился, что влез на стол, чтобы возглавить овацию: он принялся дирижировать обеими руками, держа в одной свои очки, а в другой — ложку.

Тут Второй Профессор поднялся из-за стола и начал.

«Птички-невелички, Братья и сестрички, Ждут во хвое, ждут во мху, — Обещали им уху. Поясняю: есть для вас У меня один рассказ. Птички-невелички У одной лисички Обучались ровно год Улыбаться в полный рот. Поясняю: путь такой — Выгнуть книзу рот дугой. Птички-невелички Заплели косички. „Разве их не красит хвост?“ — Зададите вы вопрос. Поясняю: им хвосты Служат не для красоты. Птички-невелички, Сидя у водички, Ловят мошек, ловят мух, И зевают во весь дух. Поясняю: в этот раз Начинаю свой рассказ. У колонки день и ночку Молодое Порося Всё сидело в одиночку, Громким криком голося. Этот славный Поросёнок Как никто и никогда Был визглив, а также звонок, И сильна его беда. Из другого, верно, края Мимо шёл Верблюд с горбом. „Что болит? Беда какая, Иль тоскуешь ты о ком?“ „Я не болен, не тоскую, — Отвечает Порося, — Только прыгать не могу я, Вот и песня вся!“ Оглядел Верблюд сердито Ряшку, спинку, и бока. „Ты, наверно, от корыта Не отводишь пятачка. У тебя бока что бочки, Широка твоя спина, У тебя не щёки — кочки; Тут диета, брат, нужна. Или вот что: видишь, милый: Две сосны бросают тень? Топать, верно, за три мили, К ним отсюда. Дважды в день Дуй туда — и жди прогресса Не ревя, не голося; Расстаешься с лишним весом — Тут и песня вся!“ Он ушёл — ни толст, ни тонок, Жвачку жёсткую жуя. Вновь забился Поросёнок, Слёзы горькие лия. И украдкою в сторонке Над свинячьею бедой Даже столб водоколонки Плакал ржавою водой. Лягушонок мимо прыгал — Мутный глаз, широкий рот. „О, Свинья! Скажи мне мигом, Что тебя сейчас гнетёт?“ Громко всхлипнув, шмыгнув слабо, Отвечает Порося: „Не могу я прыгать, Жаба, Вот и песня вся!“ Усмехнулся Лягушонок, В грудь ударил кулаком: „О, Свинья! Да я с пелёнок С той наукою знаком! Этот дар у нас с рожденья — Не хвалюсь и не шучу: Мигом за вознагражденье Ловко прыгать научу! Хоть побьешься от падений, Заполучишь синяки, Но зато без затруднений Переймёшь мои прыжки. Десять футов — не высотка, — Убеждал он Порося. — Объясню методу чётко — Тут и песня вся!“ „О, геройская Лягушка! — Порося в ответ кричит. Попроси, что хочешь, душка, И скорей меня учи! Облегчи мои страданья, Помоги моим ногам, Воплоти мои мечтанья, Обучи меня прыжкам!“ „Я хочу одну котлетку, Ту колонку я хочу, Ты добавь ещё креветку, И смотри, как я скачу!“ Подогнул малыш коленки, Крепко в землю уперся, Прыг! — и плюх! на четвереньки — Вот и песня вся! Встал на ножки и к колонке Поросёнок подбежал. „Перепрыгну, спорим!“ — звонко На ходу он завизжал. Он вознёсся как комета, Рухнул наземь как мешок; „Крак!“ — сказало что-то где-то... Был последним тот прыжок».

Напевая эти куплеты, Второй Профессор прошествовал вдоль всего стола к камину, где сунул голову прямиком в дымоход. Но проделав это, он потерял равновесие, рухнул вперёд головой и так крепко застрял в каминной решётке, что понадобилось порядочно времени, чтобы вытащить его оттуда.

Бруно времени даром не терял. Он прошептал Сильвии:

— По-моему, он решил проверить: может, это в дымоходе сказали: «Мрак!»?

— Не «Мрак!», а «Крак!» — ответила Сильвия.

— Если «Крак!», то это была Ворона, — догадался Бруно.

Такой между ними произошёл разговор, пока вытаскивали Второго Профессора.

— У вас всё лицо вымазано чёрным! — озабочено сказала ему Императрица. — Не послать ли за мылом?

— Нет-нет, благодарю вас, — ответил Второй Профессор, старательно отворачиваясь. — Чёрный цвет весьма респектабелен. К тому же от мыла не будет проку без воды.

Всё так же отворачивая лицо от аудитории, он вновь затянул свою песню, опять предварив её Вступительными куплетами.

«Птички-невелички Разъезжают в бричке. Разъезжают и поют, Плату малую берут. Поясняю: грошик в день — Это, право, дребедень. Птички-невелички Пишут по страничке. По страничке по одной Пишут в книжке записной. Поясняю: всё равно Чем писать — у них полно. Птички-невелички Завели привычки. Как найдут кота в мешке — Искупают в молоке. Поясняю: не в воде, А иначе быть беде. Мимо той водоколонки Возвращается Верблюд. „Что наш бедный? Что наш звонкий? Всё ли мается он тут? Похуданье ли затеял, Смело к соснам потруся? Воспарит теперь как фея, Вот и песня вся!“ Только смотрит и дивится: Поросёнок не встаёт, Не взмахнёт своим копытцем, Даже глазом не моргнёт. Никогда уж не заплачет, Не подпрыгнет, как хотел. А ведь было бы иначе, Если б выдержку имел. И сидит темнее ночи Лягушонок за кустом, Ничего сказать не хочет, Только думает о том, Что котлетку и креветку Не подарит Порося, Перегнули в спешке ветку — Вот и песня вся!»

— Слишком печальная история, — сказал Бруно. — Началась она печально и закончилась печально. Я, наверно, сейчас заплачу. Дай мне, Сильвия, носовой платок.

— У меня с собой нет, — прошептала Сильвия.

— Тогда я не стану плакать, — мужественно сказал Бруно.

— Осталось ещё несколько Вступительных куплетов, — сказал Второй Профессор, — но я проголодался. — Он сел на своё место, отрезал огромный кусок пирога, положил его на тарелку Бруно, а затем в недоумении воззрился на свою собственную — совершенно пустую.

— Откуда у тебя этот пирог? — шёпотом спросила Сильвия у брата.

— Он мне дал, — ответил Бруно.

— А зачем ты просил? Я же тебе сказала, что это нехорошо!

— Я не просил, — сказал Бруно, словно нехотя откусывая от пирога. — Он дал мне, и всё.

Сильвия с минуту размышляла, затем её осенило:

— А ты тогда попроси у него кусочек для меня.

— Ну, что, малыш, удовлетворён? — с улыбкой спросил Профессор.

— Чего он сказал? — шёпотом спросил Бруно у Сильвии.

— Он сказал, что ты сильно чавкаешь, — строго сказал она.

Тогда Бруно, до ушей улыбнувшись Профессору, ответил:

— Да, сударь, пирог мною удовле… давлён!

— Ну а собою ты тоже удовлетворен? — поинтересовался и Другой Профессор в свою очередь.

— Нет, что вы! — воскликнул Бруно.

Второй Профессор выпучил глаза.

— Что ж... — промямлил он. — Тогда выпей чуть-чуть вина. — Он налил в бокал и поставил его перед Бруно. — Выпей, мой мальчик, и ты станешь совсем другим человеком.

— А кем я стану? — спросил Бруно, с опаской глядя на бокал.

— Не задавай так много вопросов! — вмешалась Сильвия, всегда готовая придти на помощь тем бедолагам, которых Бруно вознамеривался запутать. — Лучше попросим Профессора рассказать нам какую-нибудь сказку.

Бруно с радостью ухватился за это предложение.

— Расскажите нам! — нетерпеливо обратился он к Профессору. — Про тигров что-нибудь или про шмелей, или про Робина-красношейку, ну вы сами знаете!

— А почему тебе нравятся только сказки про живых существ? — спросил Профессор. — Почему не про какие-нибудь свойства или обстоятельства?

— Да, да, расскажите, пожалуйста, какую-нибудь сказку про это! — подхватил Бруно.

Профессор довольно уверенно начал.

— Как-то раз одно совпадение совершало прогулку с небольшим несчастным случаем, и они нашли объяснение. Это было очень старое объяснение, такое старое, что всё скрючилось и стало похоже на головоломку...

Тут он внезапно смолк.

— Дальше, дальше! — хором воскликнули дети.

Профессору пришлось искренне признаться:

— Я только что понял, что сочинять такие сказки очень непросто. Может быть, сначала Бруно что-нибудь нам расскажет?

Бруно просиял от удовольствия.

— Жили-были однажды Поросёнок, Аккордеон и две банки Апельсинового варенья...

— Вот так действующие лица, — пробормотал Профессор. — Да, и что же дальше?

— И когда Поросёнок играл на Аккордеоне, — продолжал Бруно, — то одной Банке варенья его песенка не нравилась, а другой Банке нравилась. Ой, Сильвия, я вот-вот перепутаю эти Банки! — в отчаянье прошептал он.

— А теперь я исполню оставшиеся Вступительные Куплеты, — объявил Второй Профессор.

«Птички-невелички По другой привычке Ловят ёршиком ершей, Ловят удочкой ужей. Поясняю: ни лосось Не клюёт у них, ни лось. Птички-невелички Носят в сумке спички. Разжигают не костёр, Разжигают жаркий спор. Поясняю: спор такой Не затушите водой. „Птички-невелички“ Я возьму в кавычки, Если кто-то, может быть, Уж собрался их ловить. Поясняю: в этот раз Я закончил свой рассказ».

— Ну а теперь, — радостно обратился Профессор к Лорду-Канцлеру, когда затихли аплодисменты, коими было встречено окончание «Поросячьего Визга», — нам предстоит выпить за здоровье Императора, не так ли?

— Именно так! — напыщенно отозвался Лорд-Канцлер, поднимаясь из-за стола, чтобы взять на себя руководство этим мероприятием. — Наполните бокалы! — загремел он. Все немедленно повиновались. — Выпьем же за здоровье Императора! — Последовало повсеместное бульканье. — Трижды ура Императору! — Этому оповещению сопутствовал лишь едва уловимый звук, но Канцлер с замечательным присутствием духа немедленно провозгласил: — Слово Императору!

Император начал говорить ещё до того, как Канцлер сел.

— Как я ни отказывался становиться Императором... а вы все так меня упрашивали... вы же знаете, как дурно вёл дела наш последний Правитель... но то воодушевление, с которым вы... а он подвергал вас гонениям... он обложил вас непосильными податями... вы отлично знали, кто достоин был стать Императором... мой брат не обладал нужным...

Невозможно сказать, сколько длилась бы эта сбивчивая речь, но в эту минуту какой-то ураган потряс дворец от самого основания, распахнул окна, погасил светильники и наполнил воздух клубами дыма, которые приняли странные очертания и обрели облик писанных слов.

Но ураган стих так же внезапно, как и начался — оконные рамы вновь захлопнулись, дым развеялся, и всё осталось таким же, как минуту назад, за исключением Императора и Императрицы, с которыми произошла чудная перемена. Отсутствующий взгляд и бессмысленная улыбка исчезли, и все поняли, что эти двое странных человеческих существ вновь обрели разум.

Император продолжал речь, словно она и не прерывалась.

— А мы повели себя — оба, и моя жена, и я — как два отъявленных негодяя. Лучшего имени мы не заслуживаем. Когда мой брат уехал, вы потеряли достойнейшего Правителя из всех, кто у вас когда-либо был. А уж я, гнусный лицемер! — сделал всё возможное, чтобы пустить вам пыль в глаза и сделаться Императором. Я! У которого едва ли достанет мозгов исполнять работу чистильщика сапог!

Лорд-Канцлер заломил руки.

— Добрые люди, он же с ума сошёл! — Но тут оба они разом смолкли, и в мёртвой тишине раздался стук молотка о входную дверь.

— Что это?! — единодушно вскрикнули все.