Помоги проекту - поделись книгой:
Стремление регулировать экономику с помощью административных методов сочеталось с управленческим хаосом, возникшим из-за отсутствия четкого разграничения функций и полномочий разнообразных контролирующих и фискальных органов при ненормально высоком их количестве — к середине 1990-х не менее 25 государственных органов имели законное право осуществлять проверки на предприятиях[59]. Весной 1993 г. по результатам опроса западных фирм, работающих в Украине, более 75
Картина будет неполной, если не упомянуть конфискационную налоговую политику государства. В 1992 г. был введен налог на добавленную стоимость — мера в условиях падения экономики весьма сомнительная. Государство не ограничилось налогами на прибыль, а стало облагать и общие объемы операций, это привело к тому, что налоги в 1994 г. превышали прибыль предпринимателей… Результат был очевидным: секторы, дававшие прибыль? немедленно ушли «в тень» — по разным оценкам, к 1996 г. от 60 % до 75 % операций совершались за пределами системы налогообложения.
Один из главных рычагов перехода к рыночной экономике — приватизация — осуществлялась крайне медленно, хотя формально для нее были созданы необходимые предпосылки. Украинские экономисты во главе с вице-премьер-министром Владимиром Лановым разработали государственную программу приватизации, которая при всех ее очевидных недостатках, вызванных отсутствием опыта и спешкой, создавала стабильную перспективу для формирования основы рыночной экономики — слоя частных собственников. К середине 1992 г., несмотря на активное сопротивление «левых» в парламенте, в Украине было принято четыре закона о приватизации. В этом же году должна была состояться приватизация 15
Да и сама приватизация свелась к формам, которые, по сути, означали устранение из нее большинства населения. Первоначально осуществлялась так называемая «корпоратизация» предприятий и превращение их в акционерные общества. Затем часть акций этих обществ выставлялась на продажу. До середины 1990-х годов наиболее популярным был переход предприятий в собственность «трудовых коллективов» через аренду с последующим выкупом или бесплатной передачей в собственность, превратившаяся в наиболее эффективный способ перевода предприятий в собственность их руководителей. На юридическом языке это называлось созданием «коллективных предприятий», или закрытых акционерных обществ. В народе это называлось словом «прихватизация».
Замедление в официальной приватизации, тем не менее, сопровождалось интенсивным накоплением «первоначального капитала» за счет масштабной эксплуатации государственных средств влиятельными группами новых «рантье». Как правило, это были все те же «красные директора», частично новые предприниматели, получившие доступ к государственной собственности через «прихватизацию», владельцы посреднических фирм (особенно процветавших в энергетике, торговле промышленным и сельскохозяйственным сырьем), банкиры (три крупнейших когда-то государственных, а ныне «акционированных» инвестиционных банка — Проминвестбанк, банк «Украина» и Укрсоцбанк — контролировали около 76 % кредитных средств, получаемых у государства), государственные чиновники и, наконец, просто криминальные элементы, захватившие тот или иной сегмент «контролируемой» государством экономики.
Созданию «экономики рантье» способствовало и наличие целого ряда монополий в государственном секторе — в 1993 г. почти 40 % промышленной продукции в Украине производили предприятия- монополисты. Антимонопольные меры государства, предпринятые в 1992–1993 гг. (создание Антимонопольного комитета и принятие закона о недобросовестной конкуренции) были непоследовательны и половинчаты — установленный индикатор наличия монополии (контроль над 35 % производства определенной продукции) был слишком высок и позволял ограничивать лишь 30 % реальных монополий[61].
Американский экономист Андерс Аслунд называет такие основные источники доходов новоявленных «рантье»: доступ к экспорту- импорту промышленной и сельскохозяйственной продукции, а также энергоносителей (нефти и газа), доступ к государственным кредитам и дотациям.
Одной из наиболее прибыльных сфер все 1990-е годы был экспорт продукции металлургической и химической промышленности. Закупая ее в Украине по внутренним ценам, составлявшим благодаря государственному регулированию и сказочно дешевой рабочей силе не более 10 % от мировых, «рантье» продавали ее на внешних рынках уже по ценам мировым. Доход от таких операций в 1992 г. составил 4,1 млрд $ США, или 20 % валового национального продукта Украины[62]. Заметим, что в этом же году ВНП в Украине сократился на 16 %… После реформ середины 1990-х гг., когда государство отказалось от регулирования цен в этой сфере, источником сверхдоходов здесь стала эксплуатация дешевой рабочей силы и дешевых энергоресурсов (за счет присвоения угольных шахт, получения почти даровой электроэнергии и бартерных газовых сделок).
Не менее прибыльным был доступ к торговле энергоресурсами, прежде всего нефти и газа. Детская загадка-стишок «А и Б сидели на трубе» неожиданным образом материализовалась в совсем недетских играх взрослых, приносивших невероятные прибыли тем немногим «А» и «Б», которым удавалось усесться на трубе газовой или нефтяной. «Труба» выглядела весьма внушительно: только газотранспортная система Украины состояла из 35 тыс. километров трубопроводов высокого давления и 12 подземных хранилищ емкостью 30 млрд кубометров. Стоимость газотранспортной системы в 1995 г. оценивалась международными экспертами в $ 22–28 млрд[63], ее пропускная способность — 170 млрд кубометров газа в год. Украина занимала шестое место в мире по объемам потребляемого газа. Не менее внушительно выглядела нефтяная отрасль: сеть нефтепроводов (включая такие гиганты, как «Дружба» и Приднепровский нефтепровод), шесть нефтеперерабатывающих заводов.
Государство в начале 1990-х годов оказалось самым неэффективным менеджером в управлении энергоресурсами — долг за энергоносители перед главными поставщиками (Россия и Туркменистан) достигал астрономических цифр, особенно с зимы 1993 г., когда за четыре месяца цены на газ возросли в 40 раз. Именно тогда в дело вступили посреднические организации и были налажены бартерные схемы перепродажи газа и нефти, приносившие их авторам колоссальные барыши (впрочем, регулярные поставки энергоносителей все-таки удалось наладить именно посредническим фирмам).
Природный газ, закупаемый в России и Туркменистане по фиксируемой цене да еще и субсидируемой государством, перепродавался по цене более высокой как в Украине, так и за ее пределами (в Польше, Венгрии, Словакии, например), — последнее было еще более выгодно, когда не нужно было оплачивать цену транзита, он оплачивался не деньгами, а тем же газом (25–30 млрд кубометров ежегодно). При этом реальный учет объемов как по техническим, так и по «организационным» причинам был физически невозможен, значит, возникала возможность присваивать неучтенные объемы и выручку от их продажи (обмена) класть в карманы, объем которых был прямо пропорционален объему «неучтенного» газа. При расчетах преобладали многоступенчатые бартерные схемы, крайне усложнявшие учет и контроль.
Разумеется, уже тогда начались элементарные кражи (несанкционированный отбор) газа при транспортировке[64]. При том, если возникала проблема долга, государство покрывало его за счет бюджета, формально выполняя международные торговые обязательства, а на самом деле кормя посредников-рантье и высокопоставленных чиновников, прикрывающих их.
Данные схемы предполагали своеобразное «разделение труда»: фирмы-посредники организовывали газовые и нефтяные потоки (экспорт, реэкспорт, перепродажа, бартерные сделки); государственные чиновники обеспечивали прикрытие фискальных и силовых структур и государственные финансовые гарантии странам- поставщикам газа.
Похожие схемы с некоторыми модификациями использовались практически всеми энерготрейдерами до конца 1990-х годов — начала 2000-х годов. Попытки нарушить их со стороны отдельных государственных деятелей, как правило, заканчивались отстранением и даже преследованием «нарушителей спокойствия»[65]. Разумеется, функционирование таких схем неуклонно вело к колоссальной коррупции в высших эшелонах власти.
Приведем один конкретный пример. В апреле 1994 г. Правительство В. Масола поручило никому не известной корпорации «Республика», перерегистрированной 4 месяца назад, с уставным фондом в $ 4 тыс. осуществление бартерных расчетов с Туркменистаном для покрытия государственного долга за газ в $ 671 млн[66] (!). Более того, «Республика», возглавляемая Игорем Бакаем[67], получила государственную лицензию на импорт газа из Туркменистана. Через некоторое время «Республика», выплатив часть долга Туркменистану, «задолжала» этой стране круглую сумму, а правительство В. Масола обязало банк «Украина» взять на себя обязательства по выплате долга — под государственные гарантии[68].
Крайне важным элементом этой схемы помимо возврата к покрытию долгов частной фирмы государством, была взаимная договоренность рассчитываться бартером. «Республика» должна была выплатить Туркменистану $ 275 млн денежными средствами и около $ 500 млн сельскохозяйственной продукцией и товарами народного потребления. Здесь, в сфере бартера, возможности для махинаций были необозримы. В Туркменистан шли телевизоры украинского производства по неимоверной цене в $ 1 тыс. за единицу товара. Тогда же предметом общественного удивления стала «сделка века», по которой братская республика с населением в 3 млн человек и явно не дождливым климатом якобы получила в оплату за газ 12 млн калош[69].
Похожие схемы действовали и в торговле нефтепродуктами. Один из наиболее известных «экономических» скандалов первых лет независимости был связан именно с перепродажей 8 млн тонн нефти, закупленной государством в России по внутренним российским ценам и перепроданной через частные фирмы-посредники в десять раз дороже, в основном на Запад. Экономический эффект от перепродаж достигал астрономических цифр и благодаря так называемым «взаимным расчетам», или бартерным сделкам, позволявшим занижать или завышать расчетную цену на обмениваемый товар.
Практически все крупные стартовые капиталы, со временем обросшие мощными активами в виде заводов, шахт, транспортных систем, банков, оффшорных фирм и т. п., имели прямое или опосредованное отношение к посредническим операциям с энергоносителями. Самые известные примеры — одна из первых наиболее мощных посреднических структур — корпорация «Единые энергетические системы Украины», в период ее расцвета (1997) контролировавшая до 25 % рынка энергоносителей в Украине; группа «Приват» Игоря Коломойского (нефть и нефтепродукты); «Интерпайп» Виктора Пинчука (нефть и нефтепродукты, газ); «киевский клан» Григория Суркиса — Виктора Медведчука (нефтепродукты и электроэнергия); «Кэпитал Систем Менеджмент» Рината Ахметова (уголь, газ).
Настоящей бедой для экономики начала 1990-х годов стала система государственных заказов (40–50 % всей продукции), которые не давали предприятиям возможности самостоятельного выхода на рынок, и государственный контроль над оптовыми и розничными ценами. Одновременно государственным предприятиям в промышленности, колхозам и совхозам в сельском хозяйстве предоставлялись (для выполнения госзаказов) льготные кредиты и дотации, которые вместо регулятивной функции выполняли роль скатерти-самобранки для руководителей этих предприятий и близких к ним посреднических фирм. Кредиты предоставлялись под 20
Дотационная политика государства, представляемая как способ «спасения производства», также стала источником сверхприбылей украинских «рантье». По данным МВФ, дотации составили 8,1 % валового национального продукта в 1992 г. и не менее 10,8
Масштабы ущерба, нанесенного государству и обществу «экономикой рантье», трудно поддается оценке. Очевидно, что используя государственную собственность для сверхобогащения, нувориши не спешили вкладывать средства в производство по крайней мере в первые годы независимости, «первоначальный капитал» в основном уходил за границу, понятно, что причиной бегства капиталов была не только жадность или недальновидность новоявленных капиталистов, но и отсутствие нормальных условий для развития бизнеса, которое, в свою очередь, было предпосылкой сверхобогащения. По подсчетам экспертов, к середине 1990-х из Украины было вывезено $ 25–50 млрд (по официальным данным эта сумма не превышала 1 млрд…).
Фактически в первые годы независимости государственная политика в области экономики (или ее отсутствие) вылилась в обеспечение оптимальных условий для создания основ масштабной теневой экономики и фантастического обогащения новоявленных «рантье», которое было бы невозможным без содействия высших государственных чиновников, финансистов и директоров государственных предприятий, собственно, и составивших костяк «новой экономической элиты», осуществлявшей «первоначальное накопление». Эта же «элита», используя социальную демагогию, пассивность населения и бытующие в обществе стереотипы относительно частной собственности, успешно создала «антракт» в экономических реформах, блокируя или нивелируя их через парламент и используя в качестве союзников ортодоксов из «левого» лагеря. Политические кризисы первых лет независимости, связанные с конфликтами ветвей власти, в значительной степени были спровоцированы конфликтами между разными группами «рантье» по поводу перераспределения государственной собственности и доступа к ней. В это же время зарождался конфликт между рантье «первой волны» («красными директорами», административно- хозяйственными элитами, пытающимися и далее жить за счет государственных дотаций и субсидий) и новыми капиталистами, которые стремились захватить наиболее лакомые части пирога государственной собственности в ходе разворачивающейся приватизации.
Стоит обратить внимание, что программы экономических реформ, предлагаемые в начале-середине 1990-х годов, в том числе наиболее системная, разработанная при Л. Кучме в его бытность сначала премьер-министром (октябрь 1992 — сентябрь 2003), а потом и президентом страны, успешно тормозились (вся в целом или отдельные ее составляющие) именно до тех пор, пока ресурсы «взимания ренты» не были перераспределены окончательно — а именно до конца 1990-х годов. Именно тогда часть источников получения ренты (государственные кредиты и дотации) утратила прежнюю актуальность, поскольку первоначальный капитал был сколочен и возникла необходимость в его приумножении, а значит — и в сильной национальной валюте, и в создании условий для частной собственности, и в стабильных инвестициях.
Часть «рантье» созрела к этому времени для рыночной экономики. Импортно-экспортные игры с энергоносителями и продукцией промышленности и сельского хозяйства еще сохраняли привлекательность, однако вследствие мирового экономического кризиса 1998 г., возросшего давления со стороны международных финансово-экономических институтов и кредиторов возникла необходимость более «цивилизованного» поведения в этой сфере, а значит, старые способы масштабного выкачивания средств из нее утрачивали эффективность, хотя и оставались одним из базовых элементов экономической практики.
А пока то, что происходило в украинской экономике без малого 8 лет, наблюдатели прозвали «шоком без терапии». Экономический и социальный кризис растянулся до конца 1990-х, однако наиболее катастрофическими стали именно первые четыре года независимости. 1992–1994 гг. стали периодом прогрессирующего падения валового национального продукта Украины. По одним оценкам, он сократился на 56 %, по другим — на 62,5 %, промышленное производство — на 42,1 %, сельское хозяйство — на 24 %. При этом следует учитывать, что независимые эксперты считают данные цифры несколько завышенными, поскольку здесь не учтены, например, объемы производства в огромном теневом секторе. В 1993 г. каждое одиннадцатое предприятие было убыточным, в 1994 г. — каждое десятое, в 1995 г. — каждое пятое[72].
Как и следовало ожидать, экономический шок привел к социальному. То, что происходило в социальной сфере в первые годы независимости, трудно было представить даже в самых пессимистических прогнозах, связанных с «шоковой терапией».
Социальные проблемы: бедность не порок?
Изменения в социальной сфере были прямым следствием экономических трансформаций и развивались по похожему сценарию: растянутое на годы катастрофическое падение уровня жизни, развал структур социального обеспечения и упадок системы государственных социальных гарантий, стремительное имущественное расслоение и поляризация доходов населения.
Надежды на то, что независимость автоматически принесет процветание, оказались иллюзорными. Невеселая шутка «Свобода приходит голой» нашла подтверждение в каждодневной реальности. Наиболее явным свидетельством масштабного социального кризиса стало снижение уровня заработной платы. А именно она в первой половине 1990-х была главным источником доходов для 64 % трудоспособного населения.
Согласно официальной статистике, номинальная зарплата украинцев в течение первой половины 1990-х годов постоянно «возрастала» — однако этот был не рост благосостояния, а гонка за инфляцией. В 1991 г. средняя зарплата в Украине составляла 479 рублей, то есть возросла по сравнению с предыдущим годом вдвое — цены в этот год росли в два раза быстрее. В 1992 г. средняя зарплата украинцев в купонокарбованцах составляла 6505 крб, в следующем году — 162 790 крб, в 1994 г. Украина превратилась в страну миллионеров — средняя зарплата составляла 1,4 млн крб (около 17–25 долларов США)[73]. Покупательная способность этих миллионов из-за инфляции и товарного дефицита была иллюзорной — в быту купонокарбованцы презрительно именовали «фантиками».
Впрочем, и падение уровня реальной зарплаты не отображает всей трагичности ситуации: даже тот мизер, который бюджетники окрестили «зряплатой», не выплачивали месяцами и годами или же выплачивали только часть, остальное записывая в долг. Там, где это было возможно, зарплаты выдавали «натурой» — продукцией предприятия, которую можно было реализовать с рук на рынке. С середины 1993 г., когда прекратилось автоматическое допечатывание (эмиссия) денежных знаков для покрытия потребностей государственного сектора экономики, появилась стабильная тенденция роста задолженности по зарплате. К 1997 г., когда была остановлена инфляция и государственную задолженность по зарплате можно было уже посчитать в относительно стабильной валюте — гривнах, она составила 4 млрд 188 млн (около миллиарда долларов США).
Стремительное «похудение» кошельков населения за счет инфляции и кризиса неплатежей (невыплаты зарплат были только частью гораздо более масштабного упадка в сфере взаимных расчетов) в начале 1990-х сопровождалось не менее стремительным ростом потребительских цен.
Еще в ноябре 1990 г. в УССР были введены купоны на основные продукты — эта мера была связана с нарастающим дефицитом и тем, что продукты питания и бытовые товары стали вывозить за пределы республики — туда, где цены были выше. Товарный дефицит от этого не уменьшился, зато союзное правительство резко ограничило поставки бумажных денег в республику. Введение купонов, призванное хоть как-то сгладить товарный дефицит, не только не дало ожидаемого результата, но и дало побочный морально-психологический эффект: сам вид разноцветных неопрятных листов бумаги, разбитых на квадратики с указанием наименования товара и суммы, вызывал крайнее раздражение и депрессию, особенно в длинных очередях, когда нужно было не только платить деньги, но и отрезать купоны. Купонами обменивались, их покупали спекулянты, их крали.
Зимой 1990/1991 г. населению Украины пришлось испытать первый ценовой шок: цены на товары и услуги подскочили почти в 2,5 раза. Однако этот ценовой скачок оказался своеобразной разминкой перед настоящей катастрофой первых лет независимости. В январе 1992 г. правительство Егора Гайдара в России приступило к первому этапу «шоковой терапии» — были запущены механизмы свободного ценообразования. Стоимость рубля стала стремительно падать, цены — расти. Потребительские товары хлынули из Украины, где удерживалось государственное регулирование цен, в Россию, где цены были выше. Поезда, идущие в Россию, пропахли колбасой, мясом, сыром — пассажиры превратились в мелких торговцев. Украине пришлось в срочном порядке выходить из рублевой зоны. Был введен прототип национальной валюты — купонокар- бованец. Это позволило в какой-то степени защитить внутренний рынок, однако не остановило инфляции. Индекс потребительских цен, отражающий динамику стоимости «корзины» потребительских товаров и услуг, по сравнению с предыдущим годом составил 1627 %. В 1993 г. ценовой бум достиг рекордного показателя — 4835 %. Рост цен сопровождался «вымыванием» товаров из потребительской сети. Из розничной продажи исчезало самое необходимое. Опустели не только полки продовольственных и промтоварных магазинов, но и витрины аптек, зато возле них появились приятные молодые люди, предлагающие по «рыночным» ценам любые лекарства. Витрины продовольственных магазинов заполнялись пирамидами банок с консервированной морской капустой и «суповыми наборами» — сероватыми говяжьими костями в неопрятного вида целлофановых пакетах — это было то, что мог предложить потребителю стремительно сужавшийся внутренний рынок. Дефицит приводил к курьезам. В Харькове ввели нормированную (по карточкам) продажу сигарет — 5 пачек в месяц. Курильщики проявляли чудеса экономии: многие собирали окурки в банки и потом докуривали их. У мужчин стала популярной борода — из магазинов исчезли лезвия для бритья.
В жизни миллионов «средних украинцев» произошли кардинальные изменения. Бедность, в советское время ассоциировавшаяся в сознании этих миллионов с «загнивающим Западом», оказалась фактом их повседневной жизни. Особенно сложно пришлось той части, трудовая деятельность которой оплачивалась государством. В апреле 1992 г. 57 % участников социологических опросов указывали, что их уровень жизни ухудшился, и 40 % — что им постоянно не хватает денег. Через два года уже 80 % опрошенных признавали снижение уровня жизни, доля тех, кто жаловался на постоянную нехватку денег, достигла 62 %42. По официальным данным, доходы украинских семей в 1990-е годы снизились на 60 %[74].
Падение доходов, рост цен и инфляция серьезно повлияли на структуру потребления, особенно среди населения с низкими доходами. По данным международной организации «Всемирные добровольцы», потребление мяса, молочных продуктов, яиц и фруктов у этой категории к 1999 г. уменьшилось, по сравнению с 1990 г., наполовину — зато возросло потребление хлеба и зерновых продуктов[75]. По данным Государственного комитета статистики Украины, к концу 1990-х годов калорийность питания населения страны составляла 70
Экономически активная и трудоспособная часть населения находила источники компенсационного дохода. По утверждению украинских экономистов, на середину 1990-х годов средний уровень потребления украинцев в 2,5 раза превышал их официальный доход[76] — правда, при этом не упоминалось, что этот официальный доход в лучшем случае обеспечивал нищенское существование, и даже при его «превышении» подавляющее большинство граждан Украины бедствовало. Брошенные государством на произвол судьбы украинцы искали свои способы выживания. Была создана своего рода народная субэкономика, дававшая средства к жизни миллионам людей, оказавшимся на грани выживания и за гранью привычных социальных стандартов. Эта экономика по определению была «теневой», поскольку государство, с одной стороны, сделало все, чтобы вызвать у населения налоговый синдром и массовое сокрытие доходов, а с другой — было не в состоянии централизовано контролировать стремительно растущий мелкооптовый и розничный рынок.
Одной из особенностей Украины было и остается наличие тесных связей значительной части городского населения с селом. Это позволило части горожан, попавших в ситуацию хронического безденежья, «подпитывать» семейный доход относительно дешевыми продуктами из села — в Украине произошел своего рода ренессанс «натурального хозяйства». Немалым подспорьем стали приусадебные хозяйства и дачи — в 1994 г. социологические опросы показали, что 56
Первая половина 1990-х — период невиданного доселе расцвета мелкооптовой и розничной торговли за пределами государственных торговых предприятий. В бытовой язык вошел термин «челноки», обозначавший людей, зарабатывавших перевозками потребительских товаров и их перепродажей — этот вид народной торговли, связанный с частыми переездами через границу, способствовал не только выживанию десятков тысяч людей и преодолению товарного дефицита, но и невиданному расцвету «народной контрабанды» и взяточничества на таможенных пунктах.
Городские стадионы превратились в огромные вещевые рынки, где можно было встретить переквалифицировавшихся в розничных торговцев учителей и инженеров, научных сотрудников и артистов, квалифицированных рабочих. Станции метро, подземные переходы и окрестности крупных транспортных развязок превратились в стихийные базары: тут можно было купить наиболее ходовые товары — от аудиокассет до продуктов питания, от нелегального алкоголя и сигарет до бытовой техники. Все это, помимо возможности заработать, создавало питательную среду для криминальных элементов — в городах расцвел рэкет, повысился уровень уличной преступности, расцвело взяточничество в правоохранительных органах.
По оценкам международных экспертов, к 1998 г. источники дохода средней украинской семьи распределялись следующим образом: 48 % — за счет «формальной экономики», то есть зарплаты и других облагаемых налогом видов деятельности, 27 % — за счет «семейной экономики» (приусадебные хозяйства, дачи) и 25 % — за счет «теневой экономики»[79]. По уровню вовлеченности в теневую экономику обычных граждан Украина находилась на одном уровне с Польшей, Болгарией и Словенией, но «отставала» от Сербии и Хорватии, где доходы домохозяйств от теневой экономики достигали 45–47 %. (Впрочем, не следует забывать, что в этих двух странах шла война).
Какие источники дополнительного дохода были возможны для тех, кто оказался в наиболее отчаянном положении, — можно судить по расцвету ломбардов в городах и по объявлениям, залепившим фонарные столбы, стены домов и остановок, о скупке золота, наград и даже волос… Одной из наиболее распространенных техник выживания для беднейших слоев населения была закупка товаров впрок — этим убивали двух зайцев: во-первых, удавалось хоть как-то компенсировать рост цен, во-вторых, совладать с возможным дефицитом. Городские пейзажи оживились двухколесными мини-тележками, которыми обзавелись в основном люди пожилого возраста, пенсионеры. Этот предмет первой необходимости превратился в символ времени — поначалу его называли «кравчучкой», при следующем президенте переименовали в «кучмовоз». Иногда экономический кризис преподносил и приятные сюрпризы: в 1993 г. из-за гиперинфляции из оборота ушли монеты — в результате городские телефоны-автоматы на какое-то время стали бесплатными…
Резкое падение уровня жизни населения в какой-то степени компенсировалось низкими ценами на жилищно-коммунальные услуги, городской транспорт, на бытовую электроэнергию и газ: до 1994 г. население платило 10–12 % реальной стоимости квартплаты и жилищно-коммунальных услуг — разница покрывалась за счет государственных дотаций. Впрочем, в 1995 г. эта экономически сомнительная привилегия ушла в прошлое — цены на жилищно-коммунальные услуги были повышены правительством в 10–11 раз, в частности на отопление — в 12,1 раза, воду — в 10,2, квартплату в домах государственной собственности — в 7,9 раза. Плата за газ увеличилась в 15,3 раза, электроэнергию — в 11,1 раза50. Одновременно правительство, следуя советам международных организаций (а точнее, выполняя условия получения кредитов), развернуло программу адресных жилищных субсидий[80]. Возник вынужденный компромисс — коммунальные предприятия закрывали глаза на растущую задолженность потребителей, которая возникала или из-за резкого падения реальной заработной платы или из-за ее отсутствия вследствие невыплат (к 2000 г. задолженность государства по зарплате составляла $ 1,2 млрд). Однако первой «адресной» жертвой повышения цен на коммунальные услуги стали люди старшего возраста, отдававшие последние копейки за квартплату.
В первой половине 1990-х украинцы стали привыкать к явлению, которое раньше, как и бедность, ассоциировалось с «загнивающим капитализмом», — безработице. Первые безработные были официально зарегистрированы в 1992 г. К 1996 г., по данным Государственного комитета статистики, уровень безработицы в стране составлял 7,6 % (он замерялся по методике Международной организации труда, учитывающей скрытую безработицу, например полугодичные неоплачиваемые «отпуска»). К началу 2000-х он достиг почти 11 %.
Социально-экономический кризис привел к усилению негативных демографических тенденций — сокращению общей численности населения (и особенно — экономически активного), оттоку части его за пределы Украины, увеличению количества пенсионеров. Эмиграция по экономическим мотивам сократила население страны (по официальным данным) на 1 млн человек. По оценкам Уполномоченного по правам человека, трудовая миграция за пределы Украины (включая сезонную и временную) в 1990-е годы колебалась в пределах 2–7 млн человек.
Стремительное распространение бедности усилило начавшуюся еще в 1970-е годы и усилившуюся вследствие Чернобыля тенденцию к сокращению рождаемости — количество новорожденных в течение
1990–1999 гг. уменьшалось в среднем на 29–30 тыс. в год. В 1991 г. количество умерших в Украине впервые за послевоенный период превысило количество новорожденных — на 39 тыс. В 1992–1999 гг. за счет сокращения рождаемости и роста смертности и эмиграции население Украины сократилось на 2 млн 138 тыс. человек.
Начиная с 1994 г. наблюдается и отрицательный баланс в миграции населения: если в 1990–1993 гг. в Украину приехало на постоянное место жительства 571 тыс. человек, то в 1994–1999 гг. ее навсегда покинуло 870 тыс. человек. В 1990-е годы количество трудоспособного населения постепенно сокращалось — с 25 млн человек в 1991 г. до 21,3 млн в 2000 г.[81], в то время как количество пенсионеров увеличилось на 1,4 млн и достигло к 1999 г. 14,5 млн человек.
Нарастание социальных проблем и расширение их «социальной географии», распространение бедности и неспособность государства совладать с масштабным социальным кризисом или разработать действенную стратегию его преодоления приводили к отчуждению людей от нового государства, разочарованию в независимости, создавали, помимо прочего, серьезнейшие проблемы для легитимации этого государства в сознании населения, что, в свою очередь, создавало угрозу политической стабильности и государственному строительству как таковому. Наиболее явно это проявилось в обострении проблем регионализма и сепаратизма, когда социальные проблемы стали предметом агрессивной политической демагогии.
«Остров Крым»: проблемы регионализма и сепаратизма
К 1991 г. Украина существовала в современных политических границах 37 лет — ее последним по времени территориальным приобретением был Крым, перешедший в состав Украинской ССР
на правах области в 1954 г. С точки зрения исторического наследия, культурных и политических традиций, экономической географии, культурно-языковых приоритетов населения новое государство представляло собою весьма пеструю картину.
В начале 1990-х годов в связи с принятием декларации о суверенитете и сразу после провозглашения независимости в украинском поли- тикуме возникали дискуссии по поводу территориального устройства Украины. Главный вопрос державного устройства — федерализм или унитаризм — был решен в пользу унитарного государства. Однако проблема территориально-политического устройства Украины не сводилась к дискуссиям политиков. Она в полном масштабе проявилась в событиях, которые в определенные моменты представляли реальную угрозу территориальной целостности Украины.
В первой половине 1990-х годов сразу в нескольких регионах Украины возникли движения, которые прямо или опосредованно пропагандировали идею создания автономных или даже самостоятельных территориально-политических единиц. Мотивы этих движений были разными: в одних случаях они инспирировались местными хозяйственными элитами и партийной номенклатурой, стремящимися обезопасить свою экономическую власть от центра и при этом удачно играющими на мифах, стереотипах и предубеждениях местного населения (Донбасс, Харьков, юг Украины), в других это была смесь национально-культурных амбиций, поддержанных диаспорами, и не совсем ясно структурированных попыток местной коммунистической номенклатуры закрепиться у власти (русинское движение и автономистская риторика в Закарпатье), иногда речь шла об удовлетворении культурно-национальных амбиций (венгры Закарпатья), в некоторых случаях все сводилось к автономистским мистификациям и сепаратистской риторике местной интеллигенции («Новороссия»), иногда это были просто политические маневры и декларации с целью упредить действия центральной власти, якобы могущие подорвать суверенитет Украины (Галичина). В большинстве случаев «федералистские» или «сепаратистские» заявления и лозунги не выходили за пределы выяснения отношений с Киевом и заканчивались или закулисными сделками, или естественным угасанием искусственно раздутых авантюр. Единственный пример сепаратизма, который в 1990-е годы реально поставил под угрозу целостность Украины, был связан с Крымом, Черноморским флотом и Севастополем.
Разумеется, общим для всех этих случаев было то, что Украина переживала тяжелейший экономический и социальный кризис, и недовольство стремительным падением уровня жизни спонтанно, а иногда и целенаправленно, фокусировалось на неспособности центра в Киеве решать эти проблемы с последующим выводом о необходимости автономизации регионов. Заметим, что все указанные движения возникали «по периметру» нового государства и все они были своего рода копией центробежных процессов, закончившихся распадом Союза. Их возникновение и организационно-идеологическое оформление совпало с переходом Украины от суверенитета в составе СССР к выходу из Союза.
Один из первых эпицентров «автономизма» сложился в Закарпатье — здесь возникли проблемы с венгерским меньшинством и русинским сообществом. Венгры требовали гарантий культурно-национальных прав, а в 1992 г. активисты этого движения направили в Верховную Раду проект создания Закарпатской автономии в составе Украины, не встретивший поддержки даже среди местного населения (согласно опросам, идею такой автономии поддерживало не более 12 % закарпатских венгров). 1 декабря 1991 г. во время референдума по независимости Украины в Береговском районе Закарпатской области, где компактно проживали украинские венгры, большинство населения (и не только местные венгры) все же проголосовало за создание здесь национального автономного округа. Впрочем, после принятия законов о правах национальных меньшинств и особенно после подписания украинско-венгерского государственного договора 1993 г., где права венгерского меньшинства в Украине были специально оговорены, автономистские настроения в этой среде были нейтрализованы.
Взамен на первый план вышла «русинская проблема». Созданное в феврале 1990 г. культурно-просветительское Общество подкарпатских русинов, провозгласившее своей задачей возрождение культуры русинов (официально признаваемых как субэтнос украинского народа, но упорно не признаваемых властью в Киеве в качестве нации[82]), уже в сентябре 1990 г. заявило о необходимости превращения Закарпатской области УССР в автономную республику. По инициативе Общества и при поддержке областного совета на референдум 1 декабря 1991 г. был вынесен дополнительный вопрос об автономии Закарпатья. Вмешательство киевской власти и противодействие части местной общественности, агитировавшей за независимость Украины, способствовали смягчению формулировки — речь на референдуме шла об «особом статусе» самоуправляемой территории в составе единой независимой Украины. В поддержку такой формулировки высказалось 78 % участников голосования.
Тогда же, в декабре 1991 г., Общество направило довольно экзотическую петицию правительству Чехословакии с предложением поднять вопрос о возвращении в ее состав Закарпатья. Разумеется, ответа на нее так и не пришло. Летом 1993 г. члены Общества создали «временное правительство» Подкарпатской Руси во главе с профессором биохимии И. Туряницей, которое продуцировало многочисленные заявления и протесты против «притеснения» и даже «геноцида» русинов в Украине. Политическим прикрытием Общества стала Республиканская партия Закарпатья, которая выступала с требованиями признания русинов отдельной нацией и превращения Закарпатья в самостоятельное нейтральное государство. Эти организации получили ограниченную финансовую поддержку русинской диаспоры США и Канады, однако когда она иссякла, постепенно затихло и само движение («правительство» самораспустилось в 2001 г.).
Оставшаяся группа активистов, так называемые «политические русины», состоящая из представителей интеллигенциии, иногда напоминает о себе петициями в моменты обострения внутриполитической ситуации в стране (например во время выборов). Никакой политической поддержки извне это движение не нашло, если не считать спорадических заявлений о солидарности с ним отдельных депутатов Государственной Думы России.
В соседнем западном регионе — Галичине — созданная по результатам выборов 1990 г. «Галицкая ассамблея» трех областных советов до распада Союза пропагандировала идею федерального устройства Украины. Политическая подоплека была очевидна — обезопасить себя от контроля центральной (в данном случае московской) власти. В 1992 г. «Галицкая ассамблея» прекратила существование, а ее лидер, Вячеслав Чорновил, признал необходимость унитарного устройства Украины. Впрочем, «галицкий сепаратизм» периодически всплывает на поверхность в моменты обострений внутриполитической ситуации — в основном как достаточно громкие, но неопределенные намеки на общественное мнение по поводу тех или иных действий центрального правительства или как заявления местных интеллектуалов. Например, разговоры об автономизации Галичины активизировались сразу после переизбрания Л. Кучмы президентом Украины на второй срок в 1999 г. — разговорами дело и ограничилось, если не считать того, что их инициаторы стали предметом усиленного внимания Службы безопасности Украины.
На востоке и юге Украины вспышки автономистских и сепаратистских настроений стабильно совпадали с событиями, могущими угрожать положению местных управленческо-хозяйственных элит. Например, осенью 1990 г., вскоре после провозглашения Декларации о суверенитете Украинской ССР, в Донбассе возникло движение за самостоятельное вхождение Донецкой области в СССР в случае, если украинское руководство не подпишет Союзного договора. В местной прессе обсуждался исторический опыт существования Донецко-Криворожской республики, созданной большевиками в 1918 г. и просуществовавшей чуть более полутора месяцев, и идея ее воссоздания с последующим вхождением в состав РСФСР.
После провозглашения независимости в августе 1991 г. в Донбассе зазвучали призывы к автономии региона, сформулированные Интердвижением Донбасса и рядом более мелких организаций. Подготовка к референдуму о независимости сопровождалась здесь активной агитацией в «защиту прав русского языка» (которому никто не угрожал) и призывами к созданию территориальной автономии вплоть до издания собственных законов и создания собственных органов правопорядка. Интердвижение выступило с инициативой проведения референдума об автономии Донбасса в составе Украины. Она не получила поддержки местного населения. После окончательного утверждения независимости здесь стали более популярными требования экономической автономии для региона (зона свободной торговли, например) и введения специального статуса для русского языка. В 1993 г. массовые шахтерские выступления были использованы местными верхами для обеспечения себе места в центральной власти. Последняя в лице Л. Кравчука зашла в своих уступках настолько далеко, что была готова предоставить региону экономическую автономию и некое самоуправление. Эта идея спровоцировала скандал в Верховной Раде, национал-демократы решительно высказались против, в частности ссылаясь на то, что будет создан прецедент, который в свою очередь обострит ситуацию на западе страны, — намек был понят… В марте 1994 г., на пике экономического и политического кризиса, в Донецкой области был проведен референдум о признании русского языка государственным и о превращении Украины в федеративное государство — около 90 % участников высказалось в пользу таких изменений. Впрочем, этим дело и ограничилось — местные элиты были заняты выборами в Верховную Раду и проталкиванием «своего» кандидата в президенты.
В южных регионах Украины летом также наблюдалось оживление автономистских настроений, связанное с провозглашением суверенитета Украинской ССР летом 1990 г. Идея возникла среди русскоязычной интеллигенции Одессы. Летом этого года здесь был создан оргкомитет Демократического союза Новороссии и Бессарабии, провозгласивший своей целью автономию южного региона (Одесская, Николаевская, Херсонская, Запорожская, Днепропетровская области) в составе федеративной Украины. Инициаторами был профессор-юрист Одесского университета А. Сурилов, в поддержку выступили председатель Одесского городского Совета В. Симоненко и будущий мэр Одессы Р. Боделан. Идея о наличии некоего специфического субэтноса на юге Украины даже трансформировалась в утверждения о существовании новой нации — одесситской[83] (впрочем, может, это была одесская шутка). Пропаганда этой идеи среди населения не принесла сколько-нибудь заметных результатов, кроме того, она не встретила активной поддержки местной номенклатуры, хотя в ряде областных советов и были ее сторонники. Пример с «Новороссией» может служить чудесной иллюстрацией бурной и смутной обстановки начала 1990-х годов, когда самые фантасмагорические проекты неожиданно представали некой самодостаточной реальностью.
Впрочем, все описанные события меркнут на фоне того, что происходило в 1990–1994 гг. в Крыму. В свое время русский писатель Василий Аксенов написал впечатляющий роман-утопию «Остров Крым», где подал весьма привлекательный образ благополучного, процветающего Крыма, удержавшегося в 1920 г. против красных и построившего на полуострове потребительский рай и демократию западного типа. В начале 1990-х здесь тоже возник весьма своеобразный «остров Крым», своего рода заповедник весьма специфических проблем.
Сначала крымская партийно-советская номенклатура, а потом какие-то неясные политические дельцы и мафиозные структуры также пытались создать свой «остров Крым», однако здесь речь шла скорее о ситуативных экономических интересах местных элит, прикрываемых политическими лозунгами, а нередко — и вовсе о криминальных влияниях. Попытки превратить бывшую Крымскую область Украинской ССР в «остров Крым» и связанные с этим события вполне могли бы послужить сюжетом для политического детектива — тут причудливым образом переплетались и вступали в конфликт интересы бывших партийно-советских функционеров и криминальных кругов, явных авантюристов и скрытых агентов спецслужб, военного и военно-промышленного лобби Украины и России, репатриантов (крымских татар), требовавших восстановления исторической справедливости, и местного населения, которое также считало себя обманутым, новой центральной власти в Киеве и местной номенклатуры; здесь соперничали старые советские мифы и новые идеологические шаблоны, порожденные конъюнктурой государственного строительства.
В 1989–1990 гг. на полуострове активно обсуждались проблемы, связанные с «белыми пятнами» истории Крыма, — депортацией крымских татар и других неугодных национальностей в 1944 г. и кратковременным существованием Крымской Автономной Социалистической Советской Республики в 1921–1944 гг. Исторические дебаты переросли в политические. От слов перешли к делу. Созданное в 1990 г. республиканское движение Крыма во главе с Юрием Мешковым, ссылаясь на перспективу «насильственной украинизации» Крыма, выдвинуло идею восстановления Крымской автономии. Ее поддержала областная партийная организация и областной Совет. Спустя пять лет, объясняя мотивы своих действий, Николай Багров, в 1991 г. возглавлявший областной совет и областную парторганизацию (и соответственно ставший первым главой Верховного Совета новосозданной автономии), говорил: «Мы не отождествляли Крымскую автономию с крымским сепаратизмом. Мы добивались экономической независимости для Крыма, а это сильно отличается от политического сепаратизма»[84]. Учитывая политическую моду тех лет, можно этим словам поверить — стоит только учесть, что речь шла об экономической независимости местной номенклатуры.
В январе 1991 г., перед референдумом о сохранении Союза, был проведен областной референдум о восстановлении Крымской АССР — 93,3 % населения полуострова проголосовало «за» создание республики в составе СССР и ее участие в новом союзном договоре — нетрудно догадаться, что референдум был, кроме прочего, сигналом Киеву о возможных осложнениях на юге в случае чрезмерного увлечения суверенизацией Украины. 12 февраля 1991 г. Верховный Совет Украины принял закон о восстановлении Крымской АССР в составе Украинской ССР. Слово «восстановление» выглядело странным, поскольку «восстановить» крымскую автономию можно было только в составе РСФСР. В любом случае именно тогда была заложена прочная основа для будущих проблем. О том, что проблемы будут, свидетельствовали результаты голосования на референдуме о независимости — здесь показатель проголосовавших «за» был самым низким по Украине — 54 %.
Ситуация с Крымом осложнялась целым рядом исторических факторов. Во-первых, крымская экономика была очень тесно связана с бывшим Союзом — тысячи предприятий туристического и оздоровительного профиля, многие из них — общесоюзного подчинения, промышленные предприятия, обслуживающие военно- промышленный комплекс, военные части (Черноморский флот, пограничники, противовоздушная оборона, обслуживание космических программ), а с ними и благосостояние сотен тысяч людей напрямую зависели от «материка», который явно превышал размеры независимой Украины. Во-вторых, Крым представлял собою своеобразный «коммунистический заповедник». Здесь были очень сильны позиции коммунистической номенклатуры, которой не нужно было, в отличие от номенклатуры центра, перекрашиваться в желто-голубые тона. Напротив, для нее очень удобно было играть на страхах местного русского и русскоязычного населения (составлявшего на начало 1990-х 67 %) перед фантомом насильственной «украинизации» и эксплуатировать тему «крымского патриотизма» и исторических связей с Россией, особенно близкой осевшим здесь пенсионерам, которые составляли около 30 % населения. Массовое сознание значительной части населения также было глубоко индоктринировано советскими историческими стереотипами, которые сознательно культивировались местными политическими элитами. В-третьих, с конца 1980-х гг. началась массовая репатриация на полуостров крымских татар, что привело к обострению как социальных, так и межэтнических проблем. В-четвертых, стремление к «экономической самостоятельности» уже в начале 1990-х годов четко трансформировалось в масштабную эксплуатацию и присвоение государственной собственности, сопровождавшееся стремительным ростом местных криминальных структур, которые по стандартному сценарию сращивались с местной властью. В-пятых, Крым очень быстро превратился в сферу влияния нескольких криминальных группировок, не только создавших весьма разветвленную субэкономику, но и активно внедрявшихся в местную власть. Ко всему этому добавились острейшие противоречия между Россией и Украиной по поводу Черноморского флота и прямое вмешательство части российских политиков в крымские проблемы.
Не стоит забывать о том, что крымская проблема в какой-то мере создавалась в самом Киеве. Центральная власть поначалу была слишком слаба идеологически, политически и экономически, чтобы диктовать свою волю региону. Определенный отпечаток на региональную политику наложила и личность главы государства, Л. Кравчука. Возможно, именно его способность сидеть между двумя стульями в определенной мере способствовала сглаживанию конфликтов центра с регионами и уберегло страну от их более острых проявлений— не зря любимым тезисом Л. Кравчука впоследствии стало то, что Украина благодаря ему избежала кровавых этнических конфликтов, хотя именно в Крыму неоднократно проливалась кровь — и это было непосредственным следствием проблем, возникших при прямом участии (или бездействии) первого президента Украины — с одной стороны, он действительно сглаживал остроту проблем, с другой — загонял их внутрь, усугубляя их на перспективу.
Ситуация значительно осложнялась вмешательством российских политических сил и институтов. Чтобы понять это, достаточно краткой хронологии: в январе 1992 г. Верховный Совет РФ поднял вопрос о законности передачи Крымской области Украине в 1954 г. В апреле того же года во время визита в Крым вице-президент Российской Федерации Александр Руцкой фактически призвал крымчан к отделению от Украины. 21 мая 1992 г. Дума признала постановление Верховного Совета СРСР от 5 февраля 1954 г. о передаче Украине Крымской области «не имеющим юридической силы с момента принятия». Тогда же Верховный Совет РФ начал дебаты по поводу статуса Севастополя, а командующий Черноморским флотом Игорь Касатонов заявил о том, что Севастополь является местом расположения исключительно российских вооруженных сил. В апреле 1993 г. депутат Валентин Агафонов заявил, что Россия готова поддержать референдум об отделении Крыма от Украины и вхождении автономной республики в состав СНГ на правах самостоятельного государства. В июле этого же года Верховный Совет РФ подтвердил «российский федеральный статус города Севастополя» и поручил правительству РФ разработать государственную программу «обеспечения статуса города Севастополя» и начать переговоры о выводе из города украинских спецподразделений. Все эти действия прямо противоречили договору между Украиной и Россией ноября 1990 г. и соглашениям о создании СНГ, не говоря уже о том, что они нарушали международные акты, по поводу чего и была издана специальная резолюция Совета Безопасности ООН. Только в феврале 1994 г. высшее российское руководство внесло ясность в официальную позицию России — премьер-министр РФ Виктор Черномырдин заявил о том, что Россия не имеет претензий к Украине по поводу Крыма. Это не помешало в октябре того же года председателю Комитета по делам СНГ российской Думы Константину Затулину вновь заявить о нелегитимно- сти передачи Крыма Украине в 1954 г. В марте 1995 г. посольство РФ в Украине отправило в Симферополь консульскую группу, которая начала выдавать жителям Крыма российские паспорта… После резкого заявления украинского МИД группу отозвали.
К началу 1992 г. в Крыму обострилась конкуренция между старой партийно-хозяйственной номенклатурой, пытающейся удержаться у власти (представленной Николаем Багровым), и формирующимся блоком русских националистов, местной интеллигенции, новых бизнесменов со связями в России, военных пенсионеров и второго эшелона той же номенклатуры, пытающегося перехватить власть в условиях политической нестабильности (они создали Русскоязычное движение Крыма и Республиканскую партию Крыма). Первые эксплуатировали тему большей самостоятельности Крыма в составе Украины, однако были готовы удовлетвориться гарантиями экономической автономии со стороны Киева. Политической основой для объединения вторых стала борьба за власть, идеологической — превращение Крыма в российский анклав, выход из Украины и «воссоединение» с Россией. Эта конкуренция привела к радикализации отношений обеих конкурирующих сторон с Киевом и интенсивной эксплуатации угрозы «украинского национализма». Последняя тема, к сожалению, получила дополнительный импульс, когда в феврале 1992 г. состоялся рейд в Крым нескольких сотен членов Украинской национальной самообороны (УНСО) вместе с депутатом С. Хмарой. Эта «демонстрация силы» добавила баллов тем, кто выступал за отделение Крыма.
Весной 1992 г. между Киевом и Симферополем развернулась так называемая «война законов». 29 апреля Верховная Рада приняла закон «О статусе Автономной республики Крым» и закон о представителе президента в автономии. Через неделю 5 мая 1992 г. Верховный Совет Крыма в ответ принял акт «О провозглашении государственной самостоятельности Республики Крым». 6 мая была принята конституция Республики Крым, в которой речь шла о праве Республики Крым на самостоятельную внешнюю политику, на собственные правоохранительные органы и на владение всеми ресурсами на ее территории. При этом республика якобы оставалась в составе Украины, отношения с которой регулировались отдельными договорами… Решения Верховного Совета автономии должен был подтвердить крымский референдум. 13 мая Верховная Рада назвала решения своих крымских коллег антиконституционными и потребовала отменить их до 20 мая 1992 г. Переговоры закончились тем, что на референдум был наложен мораторий, а 25 сентября была утверждена отредактированная совместными усилиями конституция автономии — в смягченном варианте Крым назывался «государством в составе Украины». Это не помешало крымским парламентариям тогда же принять закон о государственном флаге, согласно которому флаг автономии был идентичен российскому. Вдобавок начались дискуссии о гражданстве — крымские парламентарии настаивали на необязательности украинского гражданства для крымчан. Разумеется, государственным языком автономии объявлялся русский — об украинцах и крымских татарах, живущих здесь, почему-то забыли…
Новый конфликт разгорелся во время избирательной кампании зимой 1994 г. В борьбу за учрежденный в сентябре 1993 г. пост президента Крыма вступили шесть кандидатов, и в первом туре лидерами стали поддерживаемый Киевом опытный аппаратчик, представитель старой номенклатуры Н. Багров и лидер Республиканской партии Крыма, кандидат от блока «Россия» Юрий Мешков, человек с весьма пестрой биографией, успевший побывать и моряком, и слесарем, и следователем прокуратуры, и депутатом. Н. Багров был инициатором введения поста президента автономии, поскольку рассчитывал занять это кресло. Атмосфера накануне выборов была накалена до крайности. Избирательная кампания пробрела черты криминально-политического детектива, и не удивительно — интересы криминальных структур нередко переплетались с интересами политических. Был расстрелян на глазах у семьи во дворе собственного дома советник Н. Багрова Искендер Меметов, убиты пресс-секретарь Черноморского флота, один из лидеров крымских татар, было совершено неудачное покушение на предводителя коммунистов Леонида Грача. Прямо на улице на глазах у всех избили Ю. Мешкова.
Во втором туре 4 февраля 1994 г. убедительную победу одержал малоизвестный до сих пор политик, яркий демагог, обещавший крымчанам независимость, возвращение в рублевую зону и разговор со стремительно набирающей силу преступностью на «языке калибра
Киев судорожно пытался овладеть ситуацией. Прибывший в Симферополь еще в марте 1994 г. представитель президента Украины практически не имел средств, чтобы заставить местную власть выполнять распоряжения центральной. Все попытки наталкивались на «войну законов» или саботаж. Верховная Рада потребовала от крымских коллег до конца мая 1994 г. привести законодательство автономии в соответствие с общеукраинским и, поскольку ответа не последовало, приостановила действие всех законодательных актов автономной республики, которые противоречили законодательствуй Конституции Украины (1978 г. с дополнениями). Впрочем, это решение не выполнялось. В мае 1994 г. Л. Кравчук, пытаясь наверстать упущенную инициативу, подчинил своими указами Министерство внутренних дел и Службу безопасности автономии соответствующим киевским ведомствам — однако и это не возымело действия, поскольку присланный им представитель мудро не стал идти на конфликт, в котором могли участвовать вооруженные люди, и создал параллельные силовые ведомства. В конце мая 1994 г. в Крым было переброшено подразделение Национальной гвардии Украины — для защиты базы противовоздушной обороны украинской армии, — базу попытались занять морские пехотинцы «Черноморского флота СНГ». Выступая в Верховной Раде 1 июня 1994 г., Л. Кравчук растерянно заявил: «Де-юре Крым является частью Украины… Де-факто мы его потеряли»[85].
Впрочем, довольно скоро представилась возможность для реванша, поскольку неожиданно избранный президентом Ю. Мешков вполне ожидаемо и стремительно стал терять популярность. Из всех указов президента действовал так называемый «мешковский» указ о московском времени. Практически все предвыборные обещания не были выполнены. Шаткое ситуативное единство в правящем блоке «Россия» было нарушено внутренними раздорами, связанными с дележом власти и нежеланием умеренных автономистов идти до конца в конфликте с Киевом. Сепаратисты не получили и ожидаемой поддержки извне. Российская исполнительная власть более чем прохладно отнеслась к идее о рублевой зоне для Крыма, высшее руководство России избегало встреч с одиозным крымским президентом.
Тем временем на полуострове воцарился экономический и правовой хаос, развернулась криминальная война, сопровождаемая громкими террористическими актами, заказными убийствами и перестрелками на улицах среди бела дня (за год на полуострове было убито более 20 человек — известных бизнесменов, криминальных авторитетов и политиков). К разборкам оказались причастными люди из ближайшего окружения президента автономии. Общая нестабильность значительно усиливалась позицией, занятой местной властью в отношении крымских татар, — почти 200 тысяч новых граждан Украины, вернувшихся на свою историческую родину, пребывали в положении изгоев, встречая на каждом шагу враждебное или настороженное отношение местного населения, саботаж и взяточничество местной власти, обязанной заниматься проблемами репатриантов, и враждебную позицию высшей исполнительной власти полуострова по отношению к представительным органам крымских татар — меджлису и курултаю.
Летом 1994 г. разгорелся острый конфликт между президентом автономии и крымским парламентом, вызванный обострением борьбы за власть на полуострове[86]. Поначалу разногласия возникли по поводу приватизации, поскольку Ю. Мешков явно отдавал предпочтение российскому бизнесу, игнорируя интересы местных экономических и мафиозных кругов, в том числе тех, которые привели его к власти. Противоречия переросли в соревнование декретов и постановлений, закончившееся тем, что в сентябре Ю. Мешков издал серию указов, направленных на полную концентрацию власти в его руках. Одним из таких указов он распустил Верховный Совет Крыма, за который «неожиданно» заступилась Верховная Рада Украины, настаивавшая на том, что подобные решения являются ее исключительным правом. Умеренная часть крымской политической элиты вступила в переговоры с Клевом, где президентский офис занял Л. Кучма. В сентябре 1994 г. крымский парламент под предлогом гармонизации законодательства автономии с общеукраинским упразднил пост президента автономии и передал всю исполнительную власть председателю правительства, которым стал ставленник президента Л. Кучмы, бывший вице-премьер правительства Крыма (времен Н. Багрова) Анатолий Франчук. В ноябре 1994 г. крымский парламент, где правящий блок «Россия» окончательно раскололся, принял условия Киева о приведении в соответствие законов автономии с законами Украины. В марте 1995 г. Верховная Рада приняла закон «Об автономной республике Крым» — была отменена Конституция республики (с предложением разработать новую), ликвидирован пост президента. Одновременно Л. Кучма своим указом подчинил себе правительство крымской автономии (оно избиралось парламентом Крыма, но утверждалось президентом Украины). В феврале 1995 г. Ю. Мешков был «изъят» из своей резиденции подразделением украинского спецназа, препровожден в аэропорт и отправлен в Москву.
В июне 1995 г. роль центральной власти для Крыма еще более усилилась в связи с резким обострением крымско-татарской проблемы. После зверского убийства рэкетирами двух крымских татар на одном из рынков вблизи Феодосии и явного попустительства убийцам со стороны милиции начались стихийные выступления. Похороны убитых превратились в манифестацию крымских татар, переросшую в погромы контролируемых рэкетом магазинов, ларьков, кафе и баров на восточном побережье Крыма, захваты заложников из числа милиционеров, подозреваемых в связях с местной мафией, перекрытие дорог. Как и все массовые выступления, они сопровождались провокациями со стороны невыясненных «третьих лиц», в результате чего произошло кровопролитие (в стычке с подразделением полтавского спецназа погибли двое и были ранены около десятка крымских татар). Поскольку местная власть была не в состоянии овладеть ситуацией, за дело взялся Киев. На полуостров были введены части спецназа из центральных районов Украины и Национальной гвардии. Дороги были перекрыты блок-постами. Переговоры крымской власти с представителями крымских татар велись при посредничестве киевских силовых ведомств и центральных органов власти. В Судаке и Феодосии, местах наибольших крымско-татарских поселений, где дошло до открытых стычек между крымскими татарами и местными криминальными группировками, поддержание порядка было временно возложено на подразделения украинского флота. Попытка председателя крымского парламента Сергея Цекова воспользоваться ситуацией и вернуть крымское правительство и силовые ведомства полуострова под свой контроль закончилась ничем (вскоре он лишился своего поста). При активном участии Киева порядок был восстановлен, однако проблема крымских татар осталась и остается нерешенной — земельный вопрос, социальное обеспечение, культурно-национальные права, политическое представительство — вот основные нерешенные проблемы коренного населения Крыма, превращающие полуостров в мину замедленного действия.
В 1996 г. принятием Конституции Украины и внесением в нее статей, посвященных крымской автономии, эпопея сепаратизма закончилась. Крым не стал «островом», однако проблемы, бывшие первоисточником напряжения и основой для сепаратистской риторики (экономические, социальные, национальные), сохранились. Крым оставался одной из наиболее горячих конфликтных точек независимой Украины.
Внешняя политика: младенцы в джунглях
К моменту обретения независимости Украина была практически неизвестна миру. Украинская ССР имела свое Министерство иностранных дел и даже представительство в ООН (как самостоятельное государство), однако ее «самостоятельный» международный статус был фикцией, формальным атрибутом «социалистической государственности». Новому государству еще только предстояло занять свое место в международной политике.
После референдума 1991 г. первыми Украину признали Польша и Канада, за ними — Венгрия, Латвия и Литва, следом — Россия и ряд других стран. В течение декабря Украину признали 68 стран, в том числе США, в 1992 г. ее признали 132страны. К середине 1990-х годов Украина установила дипломатические отношения с большинством стран мира. Формальное признание Украины в мире на уровне дипломатии не означало узнавания — практически все 1990-е годы украинцы, прибывавшие в страны далекого зарубежья, поневоле становились учителями географии, объясняя, где находится Украина и как она появилась, — аудитория этих уроков была весьма широка: от почтовых и гостиничных служащих до бизнесменов и политиков.
Новое государство сразу же столкнулось с целым рядом проблем, связанных с самоутверждением в мировой политике. Как выяснилось впоследствии, наиболее легкой из них оказалась та, что поначалу казалась наиболее сложной. В первые же месяцы независимости выяснилось, что новое государство не имеет технических возможностей достойно обеспечить свое представительство даже в тех странах, которые являлись стратегически важными для его международной политики. В этом смысле легче всего было с установлением дипломатических миссий в странах СНГ — поскольку еще в советское время во многих столицах советских республик, в том числе в России, были созданы представительства Украины. В далеком зарубежье ситуация была намного сложнее — поскольку Россия взяла на себя долги бывшего СССР и в качестве компенсации оставила в своей собственности имущество зарубежных представительств Союза, Украине пришлось выстраивать свои дипломатические и торговые миссии с нуля. Точно так же возникла проблема кадров: в первые годы независимости Украине катастрофически не хватало кадровых дипломатов, поэтому дипломатические представительства (в том числе в качестве послов) заполнили писатели, журналисты, преподаватели, ученые, политики и даже бывшие диссиденты. Отсутствие опыта, базовой подготовки, часто — незнание языков придали украинской дипломатии определенную специфику, явно не работавшую на престиж нового государства.
Впрочем, эти проблемы имели больше технический характер и постепенно были разрешены. Гораздо более серьезной была проблема выбора внешнеполитического курса и совмещения его с одновременным утверждением суверенитета — при отсутствии единства между главными политическими силами внутри страны. Многовековая дилемма — Украина между Востоком и Западом — актуализировалась уже не на теоретическом, а на конкретно практическом уровне. Геополитическое положение Украины, находящейся на стыке между Западом и Россией, да еще с выходом на стратегически важный Черноморско-Средиземноморский регион, Кавказ и Ближний Восток, отсутствие экономической самодостаточности, зависимость от импорта энергоносителей и экспорта стратегически важных для экономики видов продукции, наличие на территории страны ядерного оружия, не контролируемого ею, присутствие в ее границах устаревшего и громоздкого Черноморского флота, который в одночасье стал «флотом СНГ», оставаясь, по сути, инструментом политического влияния России, разногласия с последней по целому ряду стратегических вопросов — весь этот комплекс проблем обрушился на руководство Украины буквально с первых дней ее существования.
1990-е годы прошли для Украины под знаком постепенного втягивания в европейские и евро-атлантические структуры и выстраивания новых отношений с Россией. Поскольку сближение с «Западом» было одновременно удалением от России, отношения с последней превратились в постоянный кошмар украинских политиков. Отношения с Россией осложнялись и тем обстоятельством, что она превратилась для Украины в одного из самых крупных заимодавцев. После повышения цен на энергоносители в 1993 г. долг Украины перед Россией неуклонно рос и к 1995 г. достиг $ 4,2 млрд, а в 1997 г. составил умопомрачительную цифру — $ 8,8 млрд.
Украинско-российские отношения с самого начала строились на очень шатком равновесии. При этом обе стороны формально демонстрировали принцип равноправия, отдавая дань принципам международной системы, сложившейся после Второй мировой войны. О равноправии можно было говорить, но очень сложно его соблюдать. Будучи экономически более мощной, обладая колоссальными сырьевыми и энергетическими ресурсами и ядерным оружием, имея авторитет культуры мирового уровня, Россия с момента обретения ею суверенитета оставалась одним из наиболее известных актеров на мировой сцене, привычно, но не всегда обоснованно претендуя на роль великой державы. Украина, значительно уступая России в экономическом отношении, пребывая в прямой энергетической зависимости от нее и будучи «белым пятном» для мирового сообщества, не могла соревноваться с ней на равных.
Российские политики, находящиеся у власти, на словах признавали самостоятельность Украины, ее право на суверенитет, однако, по сути, воспринимали ее претензии на самостоятельность как трагическое недоразумение. В сознании подавляющего большинства политиков (и не только их, но и значительной части интеллигенции и рядовых россиян) Украина не существовала как нечто отдельное от России — поэтому стремление украинцев к отдельному, самостоятельному существованию казалось вызовом, результатом интриг или манипуляций недобросовестных политиков, происков внешних враждебных сил, оно встречало неодобрение, раздражение, неприятие и желание противодействовать. Отношения с Украиной вообще не воспринимались как вопрос
Начало украино-российских отношений сразу же было омрачено заявлением пресс-секретаря российского президента Павла Вощанова о возможности пересмотра границ с новыми республиками — заявление было сделано сразу же после провозглашения Украиной декларации о независимости и вскоре дезавуировано высшей исполнительной властью России. Противоречия возникли при разделе Союза и создании Содружества независимых государств. Российское руководство рассматривало СНГ как способ сохранения своего политического влияния на территории бывшего СССР и даже, на начальном этапе, как средство восстановления Союза под руководством России. Для Украины это был наиболее приемлемый способ «цивилизованного развода» — она последовательно отклоняла все попытки России превратить СНГ в транснациональную структуру с функциями межгосударственного управления, продолжавшиеся до конца 1990-х годов. Фактически победила точка зрения Украины — роль СНГ в отношениях между бывшими республиками СССР постепенно уменьшалась, возрастало значение двусторонних и многосторонних договоров и связей (заметим, что тут Украину поддержало большинство других членов СНГ, кроме Беларуси и Казахстана). Точно так же падал престиж и значение СНГ в общественном сознании — если в 1994 г. 40 % опрошенных в Украине выступали за развитие отношений со странами СНГ, то в 1999 г. — только 15 %[87], и этот показатель падал и дальше.
Настоящим яблоком раздора стал Крым и связанная с ним проблема Севастополя и Черноморского флота — при этом как в России, так и в Украине по этим проблемам возникли разногласия между президентской и законодательной властью. В России парламент превратился в трибуну для пропаганды отделения Крыма от Украины и место паломничества крымских сепаратистов, в Украине левое большинство Верховной Рады заняло весьма двусмысленную позицию с точки зрения защиты территориальной целостности и суверенности Украины.
Наиболее острый конфликт разгорелся из-за Черноморского флота. Флот, состоявший из 440 кораблей, 18 субмарин, около 200 вспомогательных суден, 300 самолетов и 70 000 персонала, в свое время должен был обозначать стратегическое присутствие СССР в средиземноморском регионе. Поскольку флот был оснащен ядер- ным оружием, при создании СНГ было решено, что он будет находиться под совместным командованием Содружества. Украина была готова уступить ядерную часть флота СНГ, однако претендовала на половину остальных боевых кораблей, о чем и было заявлено в феврале 1992 г.
5 апреля 1992 г. Л. Кравчук издал указ о строительстве Вооруженных Сил Украины, которым предполагалось создание ВМФ Украины на базе Черноморского Флота, дислоцированного на территории страны. В ответ президент РФ Борис Ельцин поставил тот же флот под свое командование. Обстановка в Севастополе накалилась до предела. На улицах появились бронетранспортеры и патрули, оснащенные полным боекомплектом. Угроза открытого конфликта заставила обоих президентов через несколько дней приостановить действие указов. 23 июня в Дагомысе они договорились поставить флот в Крыму под совместное командование и к 1995 г. разделить его. 3 августа на встрече в Ялте была оговорена процедура раздела.
В июле 1993 г. состоялось уже упомянутое решение российской Думы о Севастополе как базе российского флота и административной единице Российской Федерации. В Севастополе периодически происходили демонстрации, организованные местным Фронтом национального спасения с требованиями передать город под юрисдикцию России, нагнетавшие истерию среди населения. В сентябре 1993 г. на встрече на высшем уровне в Массандре российская делегация неожиданно выступила с требованием немедленной оплаты долга за энергоносители и предложила засчитать в качестве платежа Черноморский Флот (буквально за неделю до встречи в Массандре поставки газа в Украину были сокращены на 24 %, во время переговоров прозвучали угрозы вообще «закрыть вентиль»59. Л. Кравчук сначала согласился на это предложение, после чего стал объектом острейшей критики в парламенте (вплоть до обвинений в государственной измене) — ему пришлось взять свои слова назад.
Поделиться книгой: