Как только, так сразу!

– Это что? – спросила она, отрываясь от яичницы.

– Доедай, увидишь, – ответил Глеб.

Но любопытство оказалось сильнее голода. Поставив на пол сковородку, девушка подняла незапечатанный почтовый конверт. Внутри лежала фотокарточка. Одного беглого взгляда хватило ей, чтобы понять – это и есть мама Глеба. Женщина смотрела на нее с улыбкой, слегка прищурившись. Густые, немного волнистые каштановые волосы, высокий лоб, серые миндалевидные глаза…

– Ну как? – донесся до нее сверху голос Глеба.

– Красивая… – протянула Света, вглядываясь в снимок.

– Это понятно, – польщенно хмыкнул Глеб. – Я не о том спрашиваю. Не находишь сходства?

– Нахожу, – после паузы призналась Света.

Она и впрямь сразу обратила на это внимание: тот же вытянутый овал лица, острый маленький подбородок, каштановая шевелюра да и глаза… Правда, у Светы они значительно больше, а так… и разрез, и цвет… Но главное не это. Выражение лица – вот что поразило девушку, едва она взяла в руки снимок. Насмешливый, если не сказать надменный, взгляд, ироничная улыбка и этот прищур… Сколько раз Света, разглядывая собственные снимки, ловила себя на мысли, что этот хитроватый, загадочный прищур является той самой изюминкой ее лица, которой так не хватает многим девчонкам.

– Потом с грязной посудой в корзину положишь, – крикнул Глеб. – Только смотри не запачкай.

Девушка вытерла руки о джинсы, сунула фотографию в конверт и положила его на дно корзины.

– Можешь сразу забрать, если так им дорожишь! – выкрикнула она, задрав голову.

Глеб немедленно последовал ее совету.

– «Раннее, раннее утро.

Ноет и ноет нутро.

Я умираю как будто,

Я не могу без нее.

Вчера полез на антресоли за чемоданом, но его там нет. Наверное, мама все-таки взяла его с собой. Ну да, ведь у нее было много вещей, не то что у нас с бабушкой. Обойдемся без чемодана, ведь у нас есть большая дедова сумка.

Когда лазил за чемоданом, нашел наши старые стенгазеты, те, которые мы рисовали с дедом к каждому празднику. Дед вообще очень здорово рисовал. На одной, посвященной Восьмому марта, нарисованы бабушка и мама. Обе смеются, и так похоже получилось! А внизу мы с дедом такие маленькие-маленькие, а в руках держим громадный букет мимозы, один на двоих. Справа столбиком перечислены обязательства, которые мы с дедом берем на себя в этот день: 1. Сделать уборку в квартире (тогда мы еще жили в большой четырехкомнатной квартире на улице Горького). 2. Полить цветы в горшках, уделив особое внимание пальме. (Она стояла в гостиной, и кошка вечно точила когти о ее лохматый ствол, а бабушка ругала ее за это. Куда делась пальма? Кстати, Дуська – это наша кошка – заболела. Уже два дня ничего не ест. Бабушка говорит, что она уже старенькая. Ей двенадцать лет. Дусенька, выздоравливай, пожалуйста.) На чем я остановился? На цветах. 3. Приготовить праздничный салат и испечь праздничный пирог. 4. Ни в чем не перечить нашим дорогим женщинам и выполнять все их желания и капризы. 5. Постараться не огорчать их до следующего Восьмого марта.

Как весело мы тогда жили! И казалось, так будет всегда… Мама танцевала в театре. Она ведь у меня балерина. Это уже потом, когда умер дед, заболела бабушка и вообще все изменилась, она пошла торговать на рынок. Но многие тогда торговали на рынке. Вот и Славкин отец. Был каким-то ученым, а потом их институт закрыли, и он пошел мыть машины. Да куча примеров! Помню, как плакала первое время мама. Однажды у нее украли кожаную куртку, и, чтобы расплатиться с хозяином, она продала два золотых кольца и цепочку. Кстати, с Ваном мама тоже познакомилась на рынке. Он возил из Владивостока какие-то лечебные мази, но сам не продавал. У него тут были продавцы, которые стояли как раз рядом с мамой. Так они и познакомились, когда он привез свои мази в очередной раз.

Мама давно не звонила. Очень давно. Целых десять дней. А что, если она решила сделать нам с бабушкой сюрприз? Возьмет и приедет! Нужно срочно упаковать вещи, ведь мама может приехать в любую минуту! У меня-то уже почти все собрано, а бабушка даже не начинала еще. Я говорю ей, говорю, а она заладила одно: «Успеется». Ну как тут быть? Говорят, что животным тоже нужно покупать билет на поезд. Или справку от врача? Нужно будет узнать».

9

В девять часов Вика позвонила родителям Тополян. Трубку взяла Анна Антоновна. Уставшим голосом женщина сообщила, что от Светы никаких известий нет. Но Вике показалось, что она что-то не договаривает. Чересчур уж спокойно Анна Антоновна разговаривала с ней. Впрочем, Вика могла и ошибиться.

– А вы звонили в милицию? – принялась допытываться Вика.

– Нет. Рано еще в милицию обращаться. Должно пройти три дня, тогда можно писать заявление, – ответила женщина и попросила вдруг: – Вика, только ты никому не говори, что Светочка пропала, я тебя очень прошу…

Вика пообещала, что не скажет, хотя знала наверняка: в скором времени ей придется нарушить свое обещание. Но иначе поступить девушка не могла. Ведь родители Светы не знают, какая серьезная опасность угрожает их дочери. И если бы Вика не ушла тогда из кафе, ничего бы, возможно, и не случилось. Во всяком случае в тот день. В том, что произошло со Светой, Вика винила себя, просто не могла не винить. Нет, она не станет сидеть сложа руки, она будет действовать. Для очистки совести Вика решила еще раз позвонить Глебу – в третий раз за сегодняшнее утро. К телефону по-прежнему никто не подходил.

В школу девушка явилась в одиннадцатом часу. До перемены оставалось совсем немного времени. Отыскав нужный кабинет, Вика встала у окна напротив. Необходимо было обдумать, с чего начать разговор, а к кому подойти, она решит, когда увидит Светиных одноклассников. Конечно, это должна быть девушка. Вика считала себя неплохим психологом и физиономистом. Наконец прозвенел звонок, и из кабинета стали выходить ребята.

«Эта какая-то не очень серьезная, – думала Вика, разглядывая пробегающую мимо Катю Андрееву. – А у этой лицо неприветливое. Наверное, бука. – Такую оценку получила Галя Снегирева. – Вот нормальная вроде бы девушка… Хотя нет, какая-то она запуганная, что ли», – оценивающе вглядывалась Вика в лицо тихони Наумлинской.

– Привет! – услышала она у себя за спиной звонкий, похожий на мальчишеский голос. – Ты, наверное, к Свете Тополян пришла, а ее сегодня нет.

Вика удивленно посмотрела на маленькую, щуплую, с короткой стрижкой девчушку. Почему-то ее милое, приветливо улыбающееся лицо с огромными очками на маленьком курносом носике показалось Вике знакомым.

– Да… – сказала она. – А почему ты решила…

– Не удивляйся, – перебила ее девушка. – Просто я как-то раз видела вас вместе на улице. Я – Люся. – Девушка протянула Вике руку.

– Вика, – пожала она миниатюрную ладонь и добавила зачем-то: – Озерова.

И тут Вика вспомнила, где она видела эту девушку. По телевизору. Ну конечно! Ведь Света говорила, что Люся Черепахина ведет на телевидении молодежную музыкальную программу. Вика вообще-то не слишком интересовалась современной музыкой, но пару раз все-таки попадала на эту программу. Как же она называется? «Уроки рока», кажется.

– А ты, наверное, Люся Черепахина, – улыбнулась Вика. – Мне Света рассказывала о тебе…

– Правда? – Люся вскинула брови. – А мне казалось… – Девушка осеклась, и Вика поспешила ей на помощь:

– Что? Что тебе казалось?

– Да нет, ничего… – отвела глаза Черепашка. – Понимаешь, Света всегда как-то обособленно держится…

– Знаешь, на эту тему я и хотела поговорить. Скажи, она дружит с кем-нибудь из класса?

– А почему ты у нее не можешь об этом спросить? – В глазах Люси появилась тревога. – С ней все в порядке? Почему Света не пришла сегодня в школу?

– Ответь сначала на мой вопрос, – мягко попросила Вика. – Это очень важно. Может, все-таки у нее есть в классе подруга?

– Нет, ты знаешь… – Черепашка сняла очки и принялась протирать стекла краем трикотажного джемпера. – Думаю, нет. Одно время она дружила с Галей Снегиревой, но потом… В общем, Света поступила очень некрасиво по отношению к Гале, и теперь…

– Послушай, – нетерпеливо перебила Вика. Ее тревога с каждой минутой нарастала. – Света попала в беду. Нужно срочно ее спасать.

– Я могу чем-нибудь помочь? – Лицо Черепашки сразу посерьезнело, она поправила на носу очки.

– Я пока и сама не знаю. Послушай, – резко вскинула голову Вика, – мы можем куда-нибудь пойти? – Она огляделась по сторонам так, будто только что поняла, где находится.

– Вообще-то у нас сегодня семь уроков, – неуверенно протянула Черепашка. – Но если нужно, я могу уйти.

– Нужно, – опустила голову Вика. – Очень нужно.

Через полчаса девушки сидели на скамеечке в сквере. Только что Вика рассказала Люсе историю таинственного исчезновения Тополян. Основной упор она делала на Глеба, стараясь вспомнить все детали, о которых рассказывала ей сама Света.

– В записке, которую он ей в тот день подбросил, говорилось про какое-то испытание, понимаешь? – Вика заглядывала в глаза Черепашке. – И еще, что этой фразой «как только, так сразу» Светка якобы сама себе подписала приговор.

– А когда она эту фразу сказала? – пыталась разобраться в запутанной истории Люся.

– Когда он ей предложил наводчицей стать. Светка, короче, сказала, что не хочет с Глебом иметь после этого никаких дел, а он не поверил, видимо, и говорит: «Если передумаешь, позвони». На что она и ляпнула: «Как только, так сразу!» Понимаешь… – Вика торопливым жестом поправила бархатный ободок. – Мне почему-то кажется, что в этой фразе заключен какой-то тайный смысл. Это ключ к разгадке.

– Не знаю, – пожала плечами Люся. – Может быть, ты и права, но уж больно это по-киношному звучит – ключевая фраза. По-моему, все гораздо проще. Глеб разозлился и решил Светке отомстить, а эта фраза просто показалась ему пренебрежительной. Возможно, у этого парня больное самолюбие…

– Да он шизофреник! – горячо возразила Вика. – Я тебе точно говорю. Потом он ей позвонил и сказал, что с наводчицей это была проверка на вшивость, что он передумал приводить свой приговор в исполнение и хочет ей предоставить еще один шанс. И сказал, что Светка должна через все это пройти, чтобы стать его девушкой. Ну, она, конечно, нахамила и, кажется, трубку бросила. – Вика перевела дыхание. – Да! И еще по телефону он сказал ей, что она на кого-то похожа… То есть у этого типа пунктик. В общем, долго объяснять, но я в этих делах кое-что смыслю, – без ложной скромности призналась девушка и добавила: – Поверь, этот парень болен на всю голову, и наша Светка, судя по всему, влипла.

– Значит, ты думаешь, что, когда вы сидели в «Клонах», он за вами наблюдал? – решила уточнить Черепашка.

Вика уже успела поделиться с ней своими предположениями. Не утаила девушка и того, что между ней и Тополян произошла ссора, и Вика оставила Свету в кафе.

– Да я просто уверена: он за нами следил! – горячо подтвердила Вика. – А когда я ушла, объявился и каким-то образом заманил Светку… Только вот куда? Телефон-то его не отвечает.

– А ты знаешь номер? – вскочила на ноги Черепашка.

– Ну да, – почему-то неуверенно подтвердила Вика. – Я как чувствовала, что что-то случится, и взяла у Светки его номер. Она еще давать не хотела.

– Так это меняет дело! – перебила Люся и принялась прохаживаться перед скамейкой. – Нужно срочно разыскать Алешу…

– Это тот, у которого отец в милиции работает? – решила проявить свою осведомленность Вика.

– Да, а ты откуда знаешь? – опешила Черепашка.

– Светка рассказывала, что тебя каждый день встречает парень…

– Вот сплетница! – недослушала Люся. – Кажется, вся школа обсуждает мою личную жизнь. – Но уже в следующую секунду Черепашка решительно достала из рюкзака мобильный телефон. – Это я, привет! – возбужденно заговорила она в трубку. – Нужно увидеться. Да, это срочно. Хорошо. Значит, через сорок минут на нашем месте.

10

– «Будто гонит меня кто-то в спину,

В неприютную, мутную ночь.

Мой папа мечтал о сыне,

А мама хотела дочь.

Я никогда не спрашивал маму об отце. Но иногда она сама заводила разговор о нем и даже фотокарточку показывала. Он стоит с какими-то парнями в голубой фуражке и форме. Улыбается. Кажется, я больше похож на маму. Из ее рассказов я знаю, что папа служил в десантных войсках и погиб, когда выполнял какой-то очень опасный прыжок с парашютом. Меня он не видел, но из маминых писем в армию знал, что я должен родиться. Мама говорит, что папа мечтал о сыне, он ей писал об этом в каждом письме. Как-то, между прочим, мама призналась мне, что хотела дочку. Я потом часто вспоминал ее слова, а сейчас думаю, может быть, если б я был девочкой, мама не бросила бы меня и не уехала бы с Ваном во Владивосток? Глупо, конечно, так думать. Все жду звонка. А то письмо, о котором она говорила, так до сих пор и не пришло. Может быть, затерялось в пути, ведь от Владивостока до Москвы несколько тысяч километров!

Вот чего не могу никак понять, честное слово, не понимаю. Как она могла полюбить китайца? Во-первых, мама выше его, хотя она у меня совсем невысокая, хотя это, конечно, ерунда. Но китайцы же так не похожи на нас! Вот индейцы – совсем другое дело. Они смелые и удивительные. Как было бы хорошо, если б Ван был индейцем и жил в Америке. А китайцы все безликие, скучные и, кажется, трусливые, потому что маленькие.

Вот, например, мама. Что самое интересное и заметное в ее лице? Конечно, глаза. А взять глаза любого китайца. Щелочки какие-то припухшие, а не глаза. И голос. У этого Вана такой голос, как будто у него вечно заложен нос, и такой тоненький, противный. Они вообще все одинаковые и похожи на заведенных болванчиков. Ненастоящие какие-то. Хотя бабушка говорит, что китайский цирк самый лучший в мире. Не знаю, не видел никогда… И вообще она говорит, что китайцы очень трудолюбивые и целеустремленные и что в Китае самая высокая рождаемость. А вдруг мама захочет родить другого ребенка? Девочку? Она же давно мечтала о дочке. Тогда понятно, почему она перестала звонить. Я рассказал об этом бабушке, но она только посмеялась и сказала, что мама никогда меня не разлюбит, что бы ни случилось. Я спросил: «А если у нее родится другой ребенок, девочка?» Бабушка сказала, что не родится. Не знаю, почему она так уверена в этом. Бабушка чувствует, что на этой неделе мама должна обязательно позвонить. Она так и сказала мне. Сегодня уже вторник. Раньше мама звонила каждую субботу. А может, она заболела, поэтому и не звонит? Ведь у нее в квартире нет телефона, и мама всегда ходит на почту. По телевизору передавали, что во Владивостоке минус восемнадцать и снежные заносы. Если так, то понятно, почему мама не звонит. А может, все-таки сюрприз? Часто представляю, как открываю утром глаза, а она стоит у окна и улыбается. Она обязательно приедет ночью и откроет дверь своим ключом. А еще я хочу совершить какой-нибудь подвиг, чтобы мама прочитала обо мне в газете или по телевизору увидела…»

Глеб замолчал. Света почувствовала, что к горлу подкатил комок. Ей было до слез жалко маленького мальчика, от которого уехала мама. Правда, образ теперешнего Глеба как-то плохо вязался с тем, который рисовало ее воображение. Возникало такое ощущение, что Глеб читает не собственный, пусть и пятилетней давности, дневник, а какую-то детскую книжку. Но это было только впечатление. Разумеется, Света ни на секунду не сомневалась, что все эти откровенные признания были написаны Глебом. Не терпелось узнать, что же будет дальше. Позвонит ли мама, приедет ли она? Так хотелось, чтобы приехала или хотя бы позвонила.

– Теперь ты будешь читать, – услышала она его требовательный, ставший вдруг жестким голос.

– Что читать? – удивилась девушка. – Твой дневник?

– Еще чего! – усмехнулся Глеб. – Будешь читать мне книжку. Мою любимую. Я ее наизусть знаю.

– Зачем же тогда читать, если наизусть знаешь? – спросила Света. – И потом, тут темно. Лампочка еле светит.

– Ничего, разберешь, – грубо возразил Глеб.

Света поразилась переменам, произошедшим в его голосе. Когда Глеб читал дневник, его голос звучал неуверенно, мягко, часто дрожал и срывался. Сейчас же в нем слышалось раздражение и насмешка. Как будто в нем уживались два разных человека.

– Ну хорошо, – согласилась девушка. – А как книжка называется?

Ответом ей был грохот захлопнувшейся крышки люка. «И чего он все время его закрывает? – недоумевала Света. – Все равно выбраться отсюда невозможно, как ни старайся».

Она с тоской посмотрела на три ряда деревянных полок. Верхняя едва доходила до середины стены. И потом, прямоугольный люк располагался возле противоположной стены. Словом, без лестницы из этого подземелья не вылезти. Люк снова открылся.

– Лови! – на пол шлепнулась книжка.

– «Маленький принц», – вслух прочитала название девушка.

– Мне мама ее читала, – сообщил вновь потеплевшим голосом Глеб. – Хочу понять, похож твой голос на ее или мне только так кажется.

– Сначала, что ли, читать? – не скрывая недовольства, поинтересовалась Света.

– Нет, открой на двадцать шестой странице, глава четырнадцать, – отозвался Глеб. – Со слов: «И, поравнявшись с этой планеткой…»

– А можно, я тебя кое о чем спрошу? – Света положила ладонь на голубую, в маленьких звездочках обложку.

– Спрашивай, – буркнул Глеб.

Он явно был недоволен тем, что она тянет время.

– А почему я ни разу не слышала, чтобы звонил телефон? – Втайне девушка надеялась, что Вика позвонит Глебу и по его реакции поймет, что она здесь.

– Я его выключил, – просто ответил парень.

– Зачем? – не смогла скрыть разочарование Света.

– Всегда выключаю. – И, немного помолчав, объяснил: – Если мама будет звонить, а у нас все время дома никого нет, она перепугается и приедет… Конечно, это не очень честно…

– А когда твоя мама звонила в последний раз? – осторожно поинтересовалась Света.

– Три года, пять месяцев и девять дней назад, – с поразившей Свету точностью ответил Глеб. – Читай! – настойчиво потребовал он.

Света отыскала нужную страницу, быстро пробежала глазами текст.

– Это про фонарщика, что ли? – зачем-то спросила она.

Света тоже знала наизусть всего «Маленького принца». Как уже говорилось, Тополян не любила читать, но эту печальную повесть она полюбила с детства.

Глеб не ответил, и, набрав воздуха, девушка начала читать:

– «И, поравнявшись с этой планеткой, он почтительно поклонился фонарщику.

– Добрый день, – сказал он. – Почему ты сейчас погасил свой фонарь?

– Такой уговор, – ответил фонарщик. – Добрый день.

– А что это за уговор?

– Гасить фонарь. Добрый вечер.

И он снова засветил фонарь.

– Зачем же ты опять его зажег?

– Такой уговор, – повторил фонарщик.

– Не понимаю, – признался Маленький принц.

– И понимать нечего, – сказал фонарщик. – Уговор есть уговор. Добрый день.

И погасил фонарь.

Потом красным клетчатым платком утер пот со лба и сказал:

– Тяжкое у меня ремесло. Когда-то это имело смысл. Я гасил фонарь по утрам, а вечером опять зажигал. У меня оставался еще день, чтобы отдохнуть, и ночь, чтобы выспаться…

– А потом уговор переменился?

– Уговор не менялся, – сказал фонарщик. – В том-то и беда! Моя планета год от году вращается все быстрее, а уговор остался прежний.

– И как же теперь? – спросил Маленький принц.

– Да вот так. Планета делает полный оборот за одну минуту, и у меня нет ни секунды передышки. Каждую минуту я гашу фонарь и опять его зажигаю.

– Вот забавно! Значит, у тебя день длится всего одну минуту!

– Ничего тут нет забавного, – возразил фонарщик. – Мы с тобой разговариваем уже целый месяц.

– Целый месяц?!

– Ну да. Тридцать минут. Тридцать дней. Добрый вечер!

И он опять засветил фонарь».

– А знаешь, – неожиданно перебил ее Глеб. – Вещи-то я тогда все-таки собрал. До сих пор лежат в серой сумке.