Фронт без тыла (Записки партизанского командира)

С начала войны прошло уже более полугода. Известно, каким трудным, напряженным, а во многом и трагическим было это время. Но несло оно нам не только горечь потерь и поражений. Страна перестраивала всю свою жизнь на новый, военный лад. Тыл жил лозунгом "Все для фронта, все для победы!", а оружие, выкованное в тылу, попадало в руки людей, закаленных первыми битвами, набравшихся опыта и воинского умения. Это была суровая школа, но учила она крепко-накрепко.

Многое вынесли в первые месяцы войны ленинградские партизаны, коммунисты-подпольщики. К зиме гитлеровцам удалось, например, почти полностью подавить партизанское движение в северных районах области, нанести жестокие удары по партийному подполью. Но на фоне тяжелых потерь яркой звездой начинал светить легендарный Партизанский край, созданный в южных районах 2-й Ленинградской партизанской бригадой. О нем и поведу я речь дальше.

Скорей умрем, чем станем на колени,

Но победим скорее, чем умрем!

Из партизанской песни

Часть вторая. Партизанский край

В СЕРБОЛОВСКИХ ЛЕСАХ. 1942 год, 10-25 февраля

Вначале февраля вышедшие из-под Старой Руссы партизанские отряды и часть других отрядов, находившихся в то время в Валдае, были объединены в полк, перед которым ставилась задача проникнуть в глубокий немецкий тыл и действовать на коммуникациях в районе Порхова. Наши курсы готовились в это время к первому выпуску, однако мне участвовать в нем не пришлось: я опять получил новое назначение - на должность начальника штаба этого полка. Он был скомплектован, экипирован и вооружен чрезвычайно быстро: помню, что на сборы мне остались ровно сутки, а потом - в путь, так что все знакомства состоялись почти на бегу. Правда, времени на это особенно и не требовалось: из партизан, находившихся тогда в Валдае, многие знали друг друга или хотя бы друг о друге слышали.

Комиссара полка старшего политрука М. Ф. Назарова я до этого не знал. Зато с командиром был знаком очень хорошо: это был тот самый Павел Фаддеевич Скородумов, вместе с которым мы вышли из Ленинграда в составе полка Петрова: я командиром 6-го, а он - 7-го батальона. Это с ним шел командир нашего полка к месту сбора в Лютых Болотах.

Я, конечно, сравнивал новый полк с тем, в составе которого вышел из Ленинграда в июле 1941 года, и буквально во всем находил перемены к лучшему. Новый полк был несравненно лучше экипирован: у всех отличные полушубки, маскхалаты, лыжи, сильное вооружение. Если в июле на весь мой батальон был один-единственный автомат, то сейчас автоматическое оружие имели многие. Были в полку минометы, была радия. И моральное состояние людей тоже изменилось к лучшему: в тыл шли опытные уже партизаны, испытанные в боях, знавшие, что им предстоит, и уверенные в своих силах.

11 февраля мы выступили из Валдая. Колонна грузовиков доставила полк в Осташков. Теперь наш путь лежал через линию фронта в Партизанский край, дальше- в лесной массив западнее Порхова, где предстояло найти место базирования и развернуть боевые действия.

Линию фронта решено было перейти на том участке, который проходил по дороге Старая Русса - Холм, в районе Рдейских болот, тянущихся отсюда на запад до Витебской железной дороги 100-километровой по ширине лентой. Эти болота, почти непроходимые летом, и зимой оставались настолько труднодоступными, что гитлеровских частей здесь не было. Партизаны же неоднократно использовали болота как дорогу через фронт. Достаточно сказать, что месяцем позже почти в том самом месте, где пересекли линию фронта мы, прошел легендарный партизанский обоз с продовольствием, направленный жителями Партизанского края в блокированный Ленинград.

Это был трудный путь. Среди партизан ходила поговорка: "Кто в Рдейских болотах не бывал, тот и горя не видал". И все-таки мы пробирались через эти болота, проклиная их гибельную глушь, пустошь и трясины и благословляя за то, что укрывали они от врага как нельзя лучше.

Но линия фронта остается линией фронта даже тогда, когда пролегает в труднодоступных местах: переход ее всегда опасен. И полк тщательно готовился. Несколько дней мы вели разведку, выбирая наименее опасный участок. Подгоняли снаряжение, чтобы на марше ничто не звякнуло. Еще и еще раз инструктировали командиры своих людей. И наконец в ночь на 19 февраля бесшумно и быстро полк совершил бросок через этот рубеж.

Трудности перехода на этом не кончались. Утром гитлеровцы обязательно обнаружат широкую тропу, пробитую нами в снежной целине, и, конечно же, бросятся по этому следу в погоню. Минирование тропы хоть и необходимо (и мы провели его), мало что изменит. Но самое главное - гитлеровцы вышлют авиаразведку, а растительность на болотах хилая, укрытия от самолетов почти не дает, и с воздуха нас обнаружат неизбежно.

Было решено укрыться от врага на день в одной из прифронтовых деревень. Это рискованно и тем не менее единственно верно.

Мы находились в районе полуразрушенного Рдейского монастыря. Разведроте было приказано двигаться в полном составе к юго-западу и там, в стороне от дорог, от линии фронта (и, к сожалению, от нашего маршрута, но что делать!) найти пригодную для дневки деревню. Полк двинулся следом.

К утру, пройдя около 20 километров, мы расположились на отдых. Разведкой было установлено, что в ближайшей округе обстановка благоприятна, гитлеровских частей нет. День прошел спокойно, только где-то севернее воздух утюжили вражеские самолеты-разведчики. Некоторые из них изредка пролетали и над деревней: без сомнения, искали именно нас. Но поскольку людям было категорически запрещено выходить из домов, деревня с воздуха казалась безлюдной, и самолеты уходили к Рдейскому монастырю. А уже на следующее утро, 21 февраля, полк, совершив большой ночной переход, вошел на территорию Партизанского края.

Еще будучи в Валдае, я внимательно следил за судьбой края. Объяснялось это отчасти тем, что именно в этих местах пришлось мне воевать в первые месяцы войны и стали они для меня близкими, но главное - главное заключалось в удивительном, захватывающем размахе партизанских действий на этой земле. С восхищением узнавали мы о все новых и новых успехах 2-й бригады: налеты на вражеские гарнизоны железнодорожных станций Судома и Плотовец в октябре, борьба с карательной экспедицией гитлеровцев в декабре 1941 года, совместный с частями Красной Армии налет на город Холм 18 января 1942 года, разгром крупного немецкого гарнизона в селе Ясски 5 февраля, то есть всего 16 дней назад... Да что говорить - уже сам по себе факт существования в тылу врага огромного района, жившего по советским законам, не мог не радовать. Теперь, будто распахнув дверь в неведомый мир, мы стояли на его пороге и жадно смотрели вокруг.

* * *

Создание Партизанского края - дело чрезвычайно трудное по содержанию, политическому и тактическому замыслу - было начато уже в августе 1941 года под руководством командования 2-й ЛПБ. Это было исключительное в истории партизанского движения явление, еще не имевшее тогда исторических аналогов, захватывающее своей дерзостью, размахом, направленностью.

Об особенностях географии местности я уже писал выше, остается добавить только, что для осуществления общей идеи - ликвидировать гитлеровских ставленников, установить свою власть и удержать этот район в руках,- для осуществления такой идеи избранная местность была как будто специально создана.

За сентябрь и октябрь 1941 года были восстановлены колхозы, власть на местах вновь передана в руки сельских Советов депутатов трудящихся. А функции районных Советов и райкомов партии согласно указаниям Ленинградского обкома ВКП(б) взяли на себя "тройки по восстановлению Советской власти в тылу врага". В состав троек (еще их называли оргтройками) входили секретари райкомов партии, председатели райисполкомов, руководители районных органов внутренних дел. Оргтройки обладали всей полнотой власти на территориях своих районов, осуществляли руководство всей мирной жизнью - политической, производственной, культурной, общественно-бытовой. Организация сельскохозяйственных работ, вопросы здравоохранения, обеспечение работы школ- все это и многое, многое другое направлялось и контролировалось ими. И все они действовали в тесном контакте с командованием 2-й бригады - основной вооруженной силы Партизанского края.

Сейчас, по прошествии многих лет, я, вспоминая войну, думаю, что если бы единственным результатом деятельности 2-й ЛПБ стало создание Партизанского края, то одно это составило бы ее славу в истории, одним этим она могла заслужить искреннюю любовь и благодарность народа. Но ведь созданием края все не ограничивалось!

С осени 1941 года 2-я бригада - практически единственная из всех партизанских подразделений области! - не только не ослабила, но последовательно и со все большим размахом активизировала свою боевую деятельность. Я заостряю на этом внимание потому, что даже простейший анализ показывает: в это время партизанские отряды, полки и бригады стали постепенно, а затем решительно снижать, после чего и вовсе прекращать боевые действия, уходя до весны "в подполье". Я помню, что в то время появились даже теории невозможности партизанской борьбы в зимних условиях. Время показало их несостоятельность, однако зимой 1941/42 года партизанское движение в Ленинградской области пережило значительный спад. Оговорюсь сразу, что я имею в виду типично партизанские формы и методы борьбы: многие отряды проводили в это время боевые операции, но именно так, как я уже описал это выше,базируясь в Валдае, выходили на несколько дней за линию фронта, нападали на врага, а затем возвращались в советский тыл. Такие операции имели характер, присущий скорее действиям диверсионных подразделений регулярных войск, чем собственно партизанский.

И как раз в это время 2-я бригада, день ото дня усиливая удары по врагу, росла и крепла, превращалась в мощную силу, стала хозяином огромного района во вражеском тылу, стала уникальной академией подготовки партизанских кадров (разве не показательно, что подавляющее большинство командиров и комиссаров партизанских подразделений, действовавших впоследствии в области, прошли школу 2-й партизанской!). Зимой 1941/42 года 2-я ЛПБ разгромила два очень крупных фашистских гарнизона - в районных центрах Холм и Дедовичи. Тогда же были проведены блестящие операции в Яссках, Тюриково, Белебелке, Ленно, Ручьях. Той же зимой голодающим ленинградцам был отправлен через линию фронта легендарный обоз с продовольствием. В тот же период был дан отпор двум крупным карательным экспедициям противника - в декабре 1941-го и в мае 1942 года.

Обо всем этом подробно пойдет речь впереди. Пока же вернемся к событиям зимы 1942 года.

Незадолго до нашего прихода в край, 14 февраля, на озере Полисто совершили посадку три самолета ПО-2, на одном из которых прилетел во 2-ю бригаду начальник отдела по руководству партизанским движением при Военном совете Северо-Западного фронта полковник Алексей Никитович Асмолов. В соответствии с приказом Ленинградского штаба партизанского движения и Военного совета фронта он должен был руководить на месте реорганизацией бригады, проводившейся с целью совершенствования ее структуры.

До сих пор бригада состояла из довольно большого числа отрядов, подчиненных непосредственно штабу Н. Г. Васильева. Это создавало многие трудности организационного порядка, лишало руководство оперативности, неоправданным было рассредоточение боевых сил, возникали трудности и в политической работе как среди партизан, так и среди местного населения. Было решено укрупнить партизанские подразделения за счет сокращения общего их числа.

К моменту выхода в Партизанский край нашего полка вопросы реорганизации бригады были уже решены, и, что самое главное, эта реорганизация коснулась и нас, изменив судьбу полка Скородумова. Дело в том, что Васильев, узнав о том, что представляет из себя полк, поставил вопрос о включении его в состав 2-й ЛПБ. Асмолов не возражал. Вопрос был согласован с штабом партизанского движения и с Военным советом фронта, а затем Скородумов получил соответствующий приказ.

Теперь бригада состояла уже из нескольких полков, созданных на базе трех-четырех отрядов каждый. Оперативное руководство ими осуществляли полковые штабы, а штаб бригады освободился таким образом от необходимости заниматься многими вопросами частного характера - их теперь стали не менее успешно решать на местах штабы полков.

В бригаде был создан политотдел, начальником которого стал бывший секретарь Дедовичского райкома партии А. Ф. Майоров. Был назначен и новый начальник штаба - капитан В. А. Головай. Руководство всеми силами бригады стало выглядеть более стройно, организованно.

На первых порах во 2-й ЛПБ было три полка: 1-й - под командованием полковника М. Я. Юрьева, 2-й (наш) - под командованием П. Ф. Скородумова и 3-й - под командованием бывшего секретаря Дедовичского райкома партии Н. А. Рачкова. Несколько позже были созданы еще два полка: 4-й - под командованием Г. И. Ефимова и 5-й полк - под командованием бывшего командира 5-й бригады Ю. П. Шурыгина (Воронова).

Итак, наша судьба опять - в который уже раз! - круто изменилась. А через несколько дней по приказу комбрига наш полк расположился в деревнях Гнилицы и Новая Слобода с задачей охранять юго-западные границы Партизанского края. Предстояло осваивать новую для всех нас обстановку и новый район действий. Предстояло начинать новую жизнь.

* * *

Каждый день края был предельно насыщен событиями. В ночь с 21 на 22 февраля силами 1-го и 3-го полков был произведен налет на гитлеровский гарнизон в райцентре Дедовичи. Это была одна из заметных операций, о ней много написано, поэтому я назову только ее итоги: уничтожено 650 немецких солдат и офицеров, взорван железнодорожный мост через Шелонь, выведено из строя все путевое хозяйство станции, уничтожен большой склад боеприпасов и вооружения. Потери партизан- 58 убитых и 72 раненых.

Другая операция тех дней - исключительно удачное нападение партизан на подразделение карателей в деревне Тюриково. Среди карателей были и русские перебежчики, бывшие военнопленные, полицаи. Этим и решили воспользоваться партизаны. Захватив "языка", они узнали пароль, въехали, использовав его, на нескольких подводах в деревню, бесшумно сияли охрану, а затем в Тюриково вступили главные силы. Карателей уничтожили, не дав им даже выйти из домов. Захваченные трофеи - 7 пулеметов, 100 винтовок, 68 саней с грузом.

"КАК БЫ НАМ ТЯЖЕЛО НИ БЫЛО...". 1942 год, 25 февраля -5 марта

Гитлеровцы постоянно пытались проводить против Партизанского края карательные акции. Правда, их активность не всегда была одинакова, но это мало что меняет. Оккупанты не могли мириться с существованием в своем тылу крупного партизанского района, несмотря даже на то, повторяю, что эта территория сама по себе интереса для них не представляла.

До декабря 1941 года против партизан действовали отдельные, хотя порой и довольно крупные, подразделения охранных войск и полевой жандармерии. В декабре была предпринята попытка нанести массированный удар: гитлеровское командование организовало первую карательную экспедицию, в которой участвовало до 4000 солдат и офицеров. Боевые действия продолжались с 1 по 7 декабря, но успеха карателям не принесли. Несмотря на это, оккупанты продолжали посылать в край свои отряды. Вот что писала в те дни газета "Коммуна"{17}:

"Много горя и страданий причинили фашисты трудящимся нашего района. Убивали, грабили и жгли они в декабрьские дни 1941 года, когда четырехтысячной шайке головорезов удалось проникнуть в наши колхозы. Убивают, грабят и жгут они всякий раз, как появятся в деревне. Зарево пожаров, потоки крови оставляют гитлеровцы на своем разбойничьем пути.

Палачи свирепствуют все больше и больше. Но теперь им уже редко удается прорваться в наши колхозы. Узнав о приближении немцев, партизаны стремительным ударом опрокидывают вражеские отряды...

И все-таки пожары не прекращаются, то в одной, то в другой деревне падает сраженный насмерть старик, женщина или ребенок. Это зверствуют фашистские самолеты. Враг бросил в бой против мирного населения свои воздушные силы...

Стервятники могут занести в список своих "побед" еще одну победу - над младенцем: недавно один из желтокрылых негодяев убил на руках матери в деревне П. ее грудного ребенка. Другой разбойник скосил пулеметной очередью шестилетнюю девочку. Сподвижники этих подлецов разбомбили Ясски, часть Железниц, Городню, Гнилицы... Не удовлетврившись первой бомбежкой деревни Городовик, фашисты повторили налет. Точно против целой армии направили на беззащитную деревню 27 самолетов. Разрушив почти все здания, бомбы похоронили под развалинами домов 9 колхозников и в их числе 5 стариков. В эту бомбежку окончательно осиротели дети (6 чел.) Язевых: при первом налете погиб их отец, при втором - мать..."{18}.

В числе других газета упоминает деревню Гнилицы. Наш полк находился в ней как раз в то время. Но началось все с Новой Слободы.

Почти все наши подразделения размещались в Гнилицах. В Новой Слободе, до которой был примерно километр, жила только небольшая часть одного из отрядов. И вот 28 февраля днем в воздухе появились три немецких бомбардировщика, которые выстроились в круг, образовав гигантскую карусель, некоторое время примеривались, а затем стали сыпать на Новую Слободу свой смертоносный груз. Из Гнилиц мы видели этот налет как на ладони - нас разделяло только широкое поле, к тому же наши дома находились на возвышении. Около получаса утюжили воздух тяжелые машины, около получаса по всем правилам военной науки громили они беззащитную деревеньку. Помню, когда самолеты ушли, посреди Новой Слободы осталась лежать большая неразорвавшаяся авиабомба. Я таких раньше не видел, но кто-то из наших сказал, что это морская мина или что-то подобное. Словом, взрывчатки гитлеровцы не жалели, но это далеко не всегда обеспечивало им успех. В Новой Слободе, например, ни один из партизан во время бомбежки не пострадал.

Я полагаю, что в конце февраля гитлеровцы посылали на нас свои самолеты неспроста. До врага не могли не дойти слухи о том, что партизаны собирают продовольствие для отправки через линию фронта в осажденный Ленинград. Это была акция огромного, по нашим масштабам, размаха, и сохранить ее в полной тайне было, пожалуй, невозможно. Будущее показало, что гитлеровцы располагали о наших замыслах самой минимальной информацией, но и ее было достаточно для беспокойства. Видимо, оккупанты решили прощупать с воздуха некоторые деревни, и одной из них оказалась Новая Слобода. Несколькими днями позже бомбардировке подверглись и Гнилицы, впрочем, об этом я расскажу дальше.

Сейчас уже невозможно установить, у кого впервые родилась идея обоза: одни источники свидетельствуют о том, что инициатива исходила из штаба 2-й бригады, по другим получается, что родилась она у жителей деревень края; Впрочем, это не столь уж и важно: идея возникла, штаб бригады занялся воплощением ее в жизнь, и обоз прошел через линию фронта - это главное.

На территории края не найти, пожалуй, деревни, жители которой не были бы связаны с Ленинградом: либо кто-то из родственников уехал в Ленинград работать или учиться, либо породнились с коренными ленинградцами- словом, связи самые крепкие. Когда в край стали доходить слухи о блокаде, о том, что ленинградцы гибнут от голода, желание помочь им возникало естественно и неизбежно. В штабе бригады о блокаде рассказал Асмолов - подробно, ничего не скрывая. Тогда-то, видимо, идея обоза с продовольствием оформилась окончательно.

Вот что писала в те дни заместитель председателя Дедовичской оргтройки Екатерина Мартыновна Петрова в Ленинградский штаб партизанского движения:

"...Мы организовали сбор подарков трудящимся Ленинграда. С большим подъемом проходило обсуждение этого вопроса по колхозам (откровенно говоря, мы сами не ожидали такого эффекта). Выступающие колхозники заявляли на собрании один за другим: "я даю овцу"; "я даю телку" и т. д. Старик Васильев Григорий из деревни Хлеборадово заявил на собрании: "Нам, колхозникам Ленинградской области, особенно дорог город Ленинград. Этот город носит имя великого Ленина. Трудящиеся Ленинграда на предприятиях куют победу над врагом. Помогая трудящимся города Ленина, мы помогаем фронту, боремся против ненавистного врага. Пусть ленинградцы знают, что, как бы нам тяжело ни было под игом фашизма, мы их не забываем, и всем, чем можем, помогаем..." Сбор подарков трудящимся города Ленинграда проходил в очень тяжелых условиях. Немцы направили 3 карательных отряда с разных направлений, по 300 и больше солдат в каждом. Эти отряды партизанами были разбиты. При проведении собраний в колхозах погибли от руки фашистов 3 товарища (в том числе председатель Сосницкого сельсовета тов. Воробьев с сыном) и один тяжело ранен. Немцы бомбили и полностью уничтожили бомбежкой ряд деревень (Ясски, Ломовка и пр.), погибло несколько десятков человек мирного населения (партизан ни в одной из этих деревень не оказалось). Но все это не напугало ни актив, ни колхозников..."{19}

Всю подготовку надо было вести очень осторожно, скрытно, надо было сделать все для того, чтобы гитлеровцы об обозе не знали, иначе они легко могли помешать осуществлению задуманного. Говорят, что тайна только тогда тайна, когда знает ее один человек. Знают двое - уже не тайна. Трое - и говорить не приходится. Об обозе знали тысячи жителей Партизанского края.

В Центральном партархиве как бесценная реликвия Великой Отечественной войны хранятся 13 школьных тетрадей, пронесенных в марте 1942 года с обозом через линию фронта в советский тыл и доставленных затем в Москву. В каждой из этих тетрадей на первых страницах - текст письма И. В. Сталину от колхозников и партизан. А дальше - подписи: более трех тысяч. Есть среди них и моя. Эти тетради побывали на собраниях в партизанских отрядах, в деревнях и селах края. А письмо было по сути дела нашей клятвой не сложить оружия до тех пор, пока хоть один оккупант останется на советской земле.

Сбор подписей под письмом нередко был сопряжен с большими трудностями, а иногда и с риском. В деревне Великая Нива проводили собрание один из работников Дедовичской оргтройки Семен Засорин, председатель Сосницкого сельсовета Михаил Воробьев, председатель колхоза Иван Смирнов и подпольщик Павел Васькин.

Смирнов и Васькин стояли в охране на одной и другой сторонах деревни. Собрание, проходившее в одном из самых больших домов, шло уже к концу. Семен Засорин, бережно сложив тетрадь с письмом и подписями, спрятал ее за пазуху, под рубаху. Но расходиться никому не хотелось, колхозники оживленно обменивались мнениями, шутили, смеялись... И вдруг - выстрел! А затем дробный стук каблуков на ступеньках высокого крыльца, треск распахнувшейся двери и крик:

- Немцы! Васькина убили! Спасайтесь!..

Высадив ногой оконную раму, Засорин выскочил из дома. Бросился, пригнувшись, к огородам, выбежал у околицы на дорогу и вместе с присоединившимся к нему Смирновым стал отступать, яростно отстреливаясь, к лесу. Тот уже совсем рядом, какая-то сотня метров.

- Ушли! - крикнул Семен, и в ту же минуту что-то сильно ударило в спину, затем еще и еще. Падая и теряя сознание, он успел все же вытащить из-под рубахи тетрадь и сунуть ее в снег.

А дальше каратели выпустили в него в упор автоматную очередь и ушли. Но Семен был жив! Когда крестьяне после ухода немцев стали собирать убитых, чтобы похоронить их, кто-то заметил, что Засорин едва заметно дышит. Ему оказали, как смогли, первую помощь, отогрели, закутали в овчину и повезли на санях к партизанам. В лесном госпитале выходила его партизанский врач Лидия Семеновна Радевич, и вернулся через несколько месяцев Семен Засорин в строй. Только высокий столбик ленточек о ранениях, среди которых было несколько золотых (тяжелые), напоминал б том дне, когда его, раненного, расстреляли каратели у леса около деревни Великая Нива.

А спрятанную Засориным в снег тетрадь колхозники нашли. Она тоже попала в Москву.

Тайна, известная двоим, уже не тайна... Тысячи колхозников и партизан знали об обозе, но для оккупантов он все-таки остался тайной. Что-то они, конечно, слышали, о чем-то догадывались. Но о чем? До последнего дня фашистское командование считало, видимо, что продовольствие, собираемое в деревнях, будет переправляться через линию фронта самолетами. И блокировало воздух.

* * *

На то время пришлось первое мое знакомство с одним из руководителей бригады - начальником штаба Василием Акимовичем Головаем. Человек он был горячий, поэтому встреча наша началась довольно энергично.

В штабной избе я был один: сидел перед разостланной на столе картой, изучал обстановку, характер местности, прикидывал варианты возможных боевых действий на участке полка, В это время громыхнула дверь и в комнату, быстро и твердо стуча каблуками, стремительно вошел невысокий круглолицый человек примерно моих лет в темном полушубке и в армейской ушанке со звездой, на шее которого висел трофейный автомат, а на поясе - пистолет и пара "лимонок". Вид у него был решительный и определенно начальственный. Не поздоровавшись, не представившись и не переведя дух, он ткнул пальцем в карту и резко сказал:

- Картинками развлекаетесь? А порядка нет! Кто стрелял в Иванова? Что у вас тут - тир для стрельбы по командирам? Отвечайте!

Почему-то я догадался, что это именно Головай. Но зачем такой тон? Не вставая из-за стола, я выдержал паузу и, давая понять, что, кто бы ни был вошедший, хозяин здесь я, спокойно и тихо спросил:

- С кем имею честь?

Наверное, Головай вспомнил, что наш полк в крае всего несколько дней и командования бригады в лицо почти никто еще не знает. Представился:

- Начальник штаба бригады капитан Головай. Встав, представился и я:

- Начальник штаба полка старший лейтенант Афанасьев.

Официальное знакомство состоялось. Но инициатива была уже в моих руках, и так же спокойно, как начал, я продолжал:

- А карта с нанесенной обстановкой - не картинки и не развлечения. Как вы знаете, работа с ней входит в первейшую обязанность начальника штаба...

Надо отдать Головаю должное: он сразу понял свою бестактность, видимо, корил уже себя за горячность и теперь сдерживался, молчал и внимательно слушал. Вероятно, в штабе бригады узнали о происшествии в полку, что называется, "из неофициальных источников" - вероятно, передававший что-то напутал,- я так решил, потому что Головай, выслушав меня, совершенно изменился. Беседа наша вошла в нормальное русло, оба мы уже явно не испытывали неприязни друг к другу.

А произошло вот что.

Иванов был командиром первого отряда. Минувшей ночью он попал в госпиталь. История произошла довольно глупая, но в ней винить никого из полка было нельзя.

В одной из стычек с немцами мы захватили много оружия. В тот день в полк приехал председатель Дедовичской оргтройки Александр Георгиевич Поруценко. Поздним вечером он, Иванов и другие наши командиры сидели в избе, разговаривали, кажется собирались уже разойтись спать. Трофейные немецкие автоматы были тогда хоть и не редкостью, но предметом желаний многих. И Поруценко очень хотел иметь такой. А на столе как раз и лежал один из захваченных в бою "шмайсеров". Короче говоря, Александр Георгиевич повертел его в руках, повертел да и нажал случайно на спуск. Это правду говорят, что раз в год даже швабра и та стреляет. Автомат оказался на боевом взводе, раздался выстрел - к счастью, одиночный,- тут же погас свет (выстрелом сбило пламя с керосиновой лампы), все вскочили, ничего еще не понимая, но хватаясь за оружие, а потом наступила тишина, в которой сначала раздался шум падающего тела, а затем стон Иванова и отчаянные его ругательства. Пуля вошла ему в руку около локтевого сустава.

Обо всем этом я и рассказал Головаю. Не знаю уж, что он думал о ранении Иванова, когда ехал в наш полк, но теперь все встало на свои места. И, хоть радости в этой истории не было никакой, нашей вины, повторяю, тоже не было. Словом, расстались мы с Головаем уже вполне мирно.

Утром следующего дня в воздухе над Гнилицами появилось два звена гитлеровских самолетов. Немедленно по полку был отдан приказ, запрещавший кому бы то ни было выходить из изб. Если в результате бомбежки возникнет пожар, тушить его надлежало изнутри: мы решили создать видимость, что деревня пуста. Приказ был выполнен с завидной точностью, и это спасло полк от потерь, которые казались уже неизбежными.

Как и день назад над Новой Слободой, гитлеровские летчики устроили в воздухе "карусель": один за другим, с интервалом метров в двести, самолеты проходили над деревней, поливая дома огнем из пушек и пулеметов, сбрасывая мелкие зажигательные бомбы. И хоть на этот раз атаковали деревню легкие, а не тяжелые бомбардировщики, но было их больше и к поражению небольших целей приспособлены эти самолеты лучше.

Пытаться ответить врагу огнем не имело никакого смысла: этот тип боевых машин имел хорошую броневую защиту, и поэтому стрельба из винтовок или автоматов была бы ничуть не лучше попытки сбить самолет выстрелом из рогатки. Мы только попусту извели бы патроны, которых и так-то было не густо, да еще вдобавок и раскрыли бы себя.

Несколько бомб достигли цели. Упав на крыши домов, они легко пробили их и упали внутрь. Но, по счастью, в этих домах оказалась вода, и партизаны сразу смогли предотвратить пожар. А в общем-то нам просто повезло: немцы бомбили неудачно, большинство "зажигалок" падало либо в огороды, либо на деревенскую улицу, не причиняя вреда.

Потом одна бомба упала на скотный двор, и тот запылал. Ворота были заперты, и все мы слышали рев обезумевшего от огня скота, рвавшегося наружу. Наконец через прогоревшие ворота на улицу вырвалось несколько лошадей - шерсть на них горела, и они бешено скакали через поле, а потом замертво падали в снег...

Не могу сказать точно, сколько времени продолжалась эта бомбежка: никто, в том числе и я, на часы не смотрел. Видимо, прошло не меньше получаса. А потом, так же неожиданно, как появились, самолеты ушли в сторону Пскова. Полк не выдал себя ничем.

Когда гул моторов в небе затих, в штаб вбежал связной из ближайшего отряда и сообщил, что тяжело ранен командир роты Вячеслав Алексеевич Курбит. Я знал его еще по первому выходу в тыл врага в июле 1941 года: он тоже начинал свой партизанский путь в 6-м полку. И вот теперь Курбита, единственного, как выяснилось немного спустя, настигла вражеская пуля.

Он лежал на полу, на подстилке из соломы. Заросшее черной окладистой бородой лицо покрылось уже восковой желтизной. Алая пена в уголках рта, а на груди - огромное кровавое пятно, просочившееся через наложенные бинты и увеличивавшееся на глазах. Опустившись на колени, я взял его голову в свои руки и, низко склонившись к лицу раненого, попытался говорить с ним. Несколько раз он открывал глаза, и тогда казалось, что он узнал меня и пытается улыбнуться. Но это только казалось: Вячеслав Алексеевич был без сознания и так, не приходя в себя, умер.

Ушел из жизни еще один мой боевой товарищ. Он был человеком жизнерадостным, умным, на редкость обаятельным и до дерзости смелым. Его очень любили в полку, ценили за большой командирский опыт,- он ведь не только в эту войну был с первого дня в строю: успел и финскую пройти... И какой нелепостью казалась гибелъ этого человека от шальной пули, единственной из тысячи нашедшей цель!

Надолго ли ушли вражеские самолеты, никто не знал. Скородумов решил, что они вполне могут вскоре вернуться, и отдал приказ на построение и выход в лес восточнее деревни. И едва полк покинул деревню, как над Гнилицами появились теперь уже тяжелые бомбардировщики.

Самолеты кружили над домами довольно долго, однако не атаковали. Убедившись, что деревня пуста, некоторое время ходили они я над лесом, но он был достаточно густой и хорошо укрывал нас. Так ни с чем они я ушли. А мы вырыли на опушке могилу и опустили в нее тело Курбита, отсалютовав погибшему товарищу залпом из винтовок. И полк прошел мимо свежего холмика земли прощальным маршем.

5 марта мы получили приказ выйти к райцентру Белебелка, связаться с двигающимися туда же с востока, из-за линии фронта, воинскими подразделениями Красной Армии и совместным с ними ударом уничтожить гитлеровские части, находящиеся в поселке и на подступах к нему. Выступили в тот же день, а к вечеру в сгущавшейся темноте вошли в деревню Нивки.

Здесь царило необычайное оживление, напоминавшее чем-то празднование масленицы в старые времена: то же обилие саней, то же скопление укутанных в шубы и полушубки людей, то же веселье... Только дуги не украшены цветными лентами да не звенят под ними колокольцы. Но - праздник, чувствовался в деревне праздник!

Мы знали, что это такое, и заранее радовались возможности увидеть все собственными глазами: выходил в путь наш обоз с продовольствием для ленинградцев. Вряд ли сможет кто-нибудь из находившихся 5 марта 1942 года в Нивках забыть этот день.

Люди на улице увлеченно обменивались впечатлениями, а мимо них вдоль длинной вереницы саней сновали озабоченные возчики. Некоторые подходили за распоряжениями к выделявшейся среди других группе - судя по всему, организаторам обоза. Я остановил одного из пробегавших мимо партизан и, кивнув головой в сторону высокого, подтянутого, но несколько сутуловатого человека в полушубке, с трофейным автоматом на плече, спросил:

- Кто это? - Мне почему-то показалось, что это обязательно должен быть Васильев.

- Это? - переспросил парень и охотно стал объяснять: - Это комбриг Васильев. А рядом с ним, вон тот, что пониже, в светлом полушубке, Орлов. А с другой стороны - Майоров...

В Васильеве командир чувствовался сразу. Держался он очень уверенно, твердо и спокойно. И был в то же время совершенно лишен того, что иные принимают за внешнее проявление командирской жилки,- чванливости, грубости, чувства тщеславного превосходства над окружающими. Давно замечено, что грубые, чванливые и злые люди всегда в чем-то ущербны и именно следствием слабости являются эти их пороки. В Васильеве виден был человек сильный, сознающий свою силу и от этого простой, открытый и добрый.

Впечатления мои от той встречи с комбригом были, конечно, чисто внешними, но они совершенно не расходились с мнениями о нем, слышанными мною не раз и в Валдае, и здесь, в крае. Позже, познакомившись с Николаем Григорьевичем близко, я ни разу не разочаровался в нем.

Рядом с комбригом стоял Поруценко, которому несколько дней спустя было поручено возглавить делегацию партизан и жителей края в Ленинград. Дело в том, что помимо основного своего назначения обоз имел назначение и другое, не менее важное. Появилась возможность рассказать советским людям о жизни края, причем рассказать устами самих колхозников и партизан. В этом смысле обоз выходил за рамки явления, имевшего одну только практическую ценность,- он становился мощным идеологическим орудием. Вот почему вслед за ним вышла в путь наша делегация.

В ее состав входили 12 партизан и 10 колхозников. Среди них знаменитый партизан-пулеметчик Михаил Харченко, комиссар отряда имени Бундзена Иван Александрович Ступаков, начальник штаба отряда имени Горяинова Иван Иванович Буданов, партизанка-разведчица Екатерина Сталидзан, колхозница Татьяна Марковна Маркова и колхозник Николай Федоров, председатель Станковского сельсовета Дедовичского района Василий Алексеевич Егоров, председатель Белебелковской оргтройки Николай Александрович Сергачев, колхозник Петр Григорьевич Михайлов, партизан Дмитрий Степанович Ипатов, 19-летняя партизанка Евдокия Орлова и другие.

Как я уже сказал, возглавил делегацию председатель Дедовичской оргтройки Александр Георгиевич Поруценко. Это был среднего роста человек, склонный к полноте, круглолицый, с веселыми глазами и почти не сходившей с лица широкой улыбкой. Он был несколько медлителен, но зато очень уравновешен. Поруценко обладал большим опытом руководящей работы в мирное время, а теперь и опытом работы в тылу врага. Забегая вперед, скажу, что оказанное ему доверие Александр Георгиевич с честью оправдал: порученное дело выполнил хорошо. А заканчивал войну Поруценко в должности комиссара 13-й партизанской бригады.

Итак, обоз готовился в путь. В Нивки прибыли, конечно, не все подготовленные к отправке сани: значительная часть присоединилась к колонне уже в пути. А всего этих саней было 223. 2375 пудов хлеба и крупы, 500 пудов мяса, 750 пудов жиров - свыше 3,5 тысячи пудов продуктов отправлял край Ленинграду. Везли, кроме того, почту - письма колхозников и партизан родным в советский тыл. И это тоже был партизанский подарок. А еще везли деньги - 26 756 рублей 80 копеек, собранных в фонд обороны страны.