Династия Плантагенетов. Генрих II. Величайший монарх эпохи Крестовых походов

Летом 1151 года, после нескольких незначительных стычек с Людовиком VII, Жоффруа и Генрих собрали на границе Нормандии большую армию опытных бойцов, чтобы отразить будущие атаки французов. Со своей стороны, король Франции собрал огромное войско. Настоящая война, а не игра в нападение и защиту рассеянных по просторам герцогства замков, казалось, была неминуема. Но в самый решающий момент Людовик заболел. «Мудрые и религиозные люди воспользовались возможностью указать ему на то, что не подобает проливать реки христианской крови, особенно тому, кто принял крест. Поэтому он провозгласил перемирие, которое должно было продолжаться до тех пор, пока к нему не вернется здоровье».

Во время болезни у Людовика VII было много времени обдумать свои отношения с Жоффруа и Генрихом. Он понял, что Жоффруа и его сын слишком крепко держат Нормандию, чтобы он смог ее отвоевать. Приняв от Генриха клятву верности, он подтвердил его права на это герцогство. Признание герцога Нормандского вассалом вовсе не говорило о том, что Людовик имел права на Нормандию или домогался их. Это было формальное признание феодальной зависимости, необходимое для того, чтобы Генрих по закону стал герцогом Нормандии. В ответ на это признание английский король отдал Людовику VII Вексен, область, лежавшую между Нормандией и Иль-де-Франсом, в междуречье Энта и Анделле на правом берегу Сены[29]. За обладание этой областью было пролито много крови.

Жоффруа отправился в Париж на церемонию принесения феодальной клятвы своему господину вместе с герцогом Генрихом. Пока они были здесь, жена Людовика Элеонора (Алиенора) положила на герцога Нормандского глаз. Ему было тогда восемнадцать лет, на одиннадцать лет меньше, чем ей. Его лицо было свежим и красивым. Юноша понравился Элеоноре, и это не ускользнуло от Жоффруа. Он несколько раз предупреждал сына не иметь никаких дел с женой его господина, короля Франции, а еще потому, что Жоффруа сам когда-то был ее любовником, поэтому любые отношения между Генрихом и Элеонорой могли бы рассматриваться как инцест[30]. Однако Элеоноре так понравился герцог и его манера поведения, что она сразу же стала добиваться развода, чтобы выйти за него замуж[31].

Генрих никогда не был таким красавцем, как его отец, но его юношеская свежесть произвела на Элеонору большое впечатление: коренастый юноша, чуть выше среднего роста, с квадратными плечами, который производил впечатление очень сильного человека. У него было широкое красное лицо, усыпанное веснушками, на котором горели ясные серые глаза, рыжие волосы коротко острижены, руки – грубые, а кожа на них обветрилась и потрескалась. Одежду герцог имел богатую, как полагалось ему по положению, но носил он ее небрежно. Вместо обычного длинного камзола и плаща со складками Генрих всегда облачался в тунику до колен и короткий плащ, который не мешал ездить верхом. Из-за этого англичане прозвали его Короткой Мантией. На ноги он натягивал шерстяные чулки вместо длинных шерстяных штанов того времени; эти чулки были сотканы, а не связаны на спицах. Чтобы они не спадали, он от лодыжек до колен перетягивал их кожаными ремешками, шедшими крест-накрест. Нормандский герцог был человеком действия, закаленным войной, неутомимым в седле. Энергия била в нем ключом – он ни минуты не сидел на месте.

Жоффруа и его сын уехали из Парижа, радуясь, что их власть над Нормандией была подтверждена королем. По пути они обсудили последние планы Генриха по вторжению в Англию. Теперь, когда он был признан законным владыкой Нормандии и все герцогство полностью ему подчинилось, он мог получить необходимую сумму денег, чтобы собрать большую армию и начать борьбу за английский престол. Он объявил о созыве Совета нормандских баронов, который должен был начать свою работу 14 сентября 1151 года и обсудить вопрос о его возвращении в Англию.

В пути Жоффруа все время жаловался на здоровье. Они остановились в Шато-дю-Луар, в 25 милях юго-восточнее Ле-Мана. У графа начался сильный жар; он стал готовиться к смерти: назначил Генриха своим наследником в Анжу и Мэне, а второму сыну, Жоффруа, отдал во владение три замка в Анжу, специально оговорив, что, когда Генрих получит Англию, он должен будет передать Анжу и Мэн своему брату. Доблестный граф Жоффруа Красивый умер 7 сентября 1151 года и был похоронен в церкви Святого Джулиана в Ле-Мане[32].

После похорон отца Генрих принял клятву верности от благородных господ Анжу и Мэна. Убедившись, что его владения находятся в безопасности, а жители ему верны, он обратил свой взор на Англию. Во время поста в Нормандию прибыл его дядя Реджинальд, еще один незаконнорожденный сын Генриха I, которого Матильда во время своего пребывания в Англии сделала графом Корнуолльским, и стал убеждать его снова пересечь Ла-Манш. Сразу же после Пасхи 1152 года герцог Нормандский собрал свой совет, но отплытие пришлось снова отложить.

21 марта французская королева получила от мужа развод. Она немедленно предложила молодому герцогу себя и свое огромное герцогство Аквитанское, занимавшее всю юго-западную часть Франции. Он с радостью принял это предложение, ибо Элеонора была самой богатой невестой в Европе[33]. Конечно, репутация у нее была подмочена, но зато ее герцогство охватывало половину страны. В свое время отец Генриха согласился принять жену, которая была старше и знатнее его, поэтому его сын был уверен, что ради земель королевы надо сделать то же самое.

Элеонора, старшая из двух дочерей Гильома Х, герцога Аквитании и графа Пуату, родилась около 1122 года. Другие дети этого герцога умерли в детстве. Он умер в 1137 году, завещав руку своей старшей дочери Людовику, сыну своего господина, короля Людовика VI. Людовик сразу же затребовал свою невесту и ее наследство. Он женился на Элеоноре в Бордо, в июне 1137 года, а 1 августа вступил на престол Франции, получив его в наследство от отца.

Под влиянием проповедей Бернара из Клерво Людовик VII и Элеонора на Пасху 1146 года приняли в Везеле крест и в следующем году отправились в Святую землю. Стремление Людовика отправиться в Крестовый поход было чисто религиозным, а вот его жена руководствовалась совсем другими мотивами. Она была живой и веселой женщиной, обожавшей удовольствия. Ее жизнь со степенным и положительным Людовиком была невыносимо скучна. Ей хотелось веселья, перемен и приключений, а в армии крестоносцев всего этого было с избытком.

Прибыв в Малую Азию, армия французского короля несколько раз попала в засаду между Византией и Антиохией и почти полностью погибла. Короля с королевой пригласил князь Антиохии Раймонд, который приходился Элеоноре дядей и был всего на несколько лет ее старше. Отношения Элеоноры и Раймонда сразу же стали весьма интимными, что было оскорбительным для Людовика VII и сделалось предметом пересудов среди крестоносцев. Антиохия являлась цивилизованным городом, и князь Раймонд, обладавший таким же темпераментом, как и его племянница, поразил Элеонору своими изысканными манерами. Сплетни того времени обвиняют дядю и племянницу в инцесте; даже образованный и осторожный Джон из Солсбери, английский священник, который входил в состав папского суда, намекал, что их отношения были небезупречными:

«В лето Господне 1149 христианнейший король французов, после разгрома своего войска на Востоке, прибыл в Антиохию, где его с почетом принял Раймонд, брат Гильома, графа Пуату, да будет благословенна его память! Он приходился королеве дядей и по многим причинам обязан был демонстрировать королю свою верность, любовь и уважение. Но во время их пребывания здесь, когда нужно было утешить, укрепить духом и вдохнуть новую жизнь в остатки погибшего войска, фамильярное обращение князя с королевой и их долгие, легкомысленные, почти никогда не прекращавшиеся разговоры вызвали у короля подозрения. Эти подозрения усилились, когда королева заявила, что хочет остаться здесь, хотя король готовился к отъезду, а князь приложил все усилия, чтобы задержать ее, надеясь, что король даст на то свое согласие.

Когда же король решил увезти ее силой, она вспомнила об их родстве и заявила, что, живя вместе, они нарушают божеские законы, поскольку они родственники в четвертом или пятом поколении.

Король забрал ее и принудил ехать в Иерусалим вместе с ним, и сердца их распалились еще сильнее, и, хотя они пытались скрыть это, рана так и не зажила»[34].

«Короля вышли встречать кардиналы и чиновники церкви и, обеспечив всем, что было нужно для его удовольствия, привели в Тускулум к господину папе, который принял его с такой добротой и преданностью, что можно было подумать, что папа принимает не простого смертного, а Господнего ангела. Выслушав по отдельности жалобы обеих сторон, он уладил ссору между королем и королевой, начавшуюся в Антиохии, запретив им под угрозой отлучения от церкви даже заикаться о разрыве или о том, что их брак должен быть расторгнут по какой-либо причине. Эти слова очень обрадовали короля, ибо он безумно любил свою королеву, совсем как ребенок»[35].

После возвращения во Францию Элеонора родила королю второго ребенка – это снова была дочь. Ее неспособность подарить Франции наследника за пятнадцать лет супружеской жизни, вероятно, и стала причиной того, что Людовик VII наконец согласился отпустить ее, а вовсе не заявления королевы об их кровном родстве. Людовик и Элеонора были родственниками в четвертой или пятой степени, ибо у них был общий предок – Робер, король Франции, а церковь в ту пору запрещала браки родственников до седьмой степени родства. На этот факт обычно не обращали внимания, но он служил удобным предлогом для расторжения неудачных браков.

Архиепископ Реймсский собрал совет, который рассмотрел вопрос о законности брака между Людовиком и Элеонорой. 21 марта 1152 года прелаты пришли к заключению, что супруги действительно находятся в слишком близкой степени родства и потому их брак считается недействительным. Очевидно, никто не вспомнил о том, что папа в свое время признал его законным. Но поскольку они поженились, пребывая в истинной вере, то обе их дочери, Мария и Алиса, были признаны законными и остались у отца. Элеонора наконец освободилась от мужа, которого называла «не мужчиной, а монахом»[36]. Впрочем, Людовик VII был настоящим мужчиной и глубоко презирал высокомерное отношение к нему Элеоноры.

Таблица 2. Элеонора и ее супруги

Степень родства вычисляется по числу поколений, идущих от общего предка. Так, Генрих II был представителем четвертого поколения в потомстве Робера II, а Элеонора – пятого.

Элеонора была теперь не только свободной женщиной, но и герцогиней Аквитании в своем собственном праве и к тому же одной из самых богатых невест в Европе. Она тут же явилась в Пуатье и отправила нормандскому герцогу письмо, предлагая ему себя и все свои земли в придачу. Генрих немедленно приехал к ней в сопровождении нескольких спутников.

Они с Элеонорой быстро и безо всякой помпы обвенчались в Пуатье. Об их венчании мало кто знал, ибо они опасались, что какой-нибудь не в меру ретивый знаток канонического права в самый неподходящий момент поднимет вопрос о степени их родства. Элеонора приходилась Генриху такой же родственницей, как и Людовику, ибо они тоже имели общего предка – на этот раз Робера II, герцога Нормандии.

У Людовика VII было мало причин любить своего предприимчивого молодого вассала. Когда отвергшая его жена поспешила упасть в руки герцога Генриха, он преисполнился ревности и презрения. Людовик считался тугодумом, но он был упрямым и настойчивым человеком. И с той поры он задумал отомстить Генриху.

Возможность предоставилась очень скоро. Юстас, сын короля Стефана, обеспокоенный быстрым ростом власти и престижа герцога Нормандии, которые создавали угрозу того, что корона отца ему не достанется, отправился во Францию и убедил своего зятя, короля Людовика VII, принять меры для обуздания своего вассала. Ведь Генрих отобрал у Людовика не только жену, но и герцогство Аквитания. Когда-то оно принадлежало королю в качестве приданого его жены, а теперь перешло во владение Генриха. Как герцог Нормандии и Аквитании и как граф Анжу и Мэна, он управлял теперь всей западной частью Франции, за исключением Бретани. Его владения превосходили своими размерами владения самого Людовика, ибо королю Франции, несмотря на его громкий титул, реально подчинялся только Иль-де-Франс.

Во второй половине лета 1152 года Людовик VII создал коалицию, в которую входили Юстас и Жоффруа, брат Генриха и сын Матильды. Жоффруа совсем не удовлетворяло наследство в размере трех замков, и он надеялся, что, победив брата, заставит его поделиться своими землями. Он мечтал отобрать у него Нормандию, Анжу и Мэн. Когда войска членов коалиции вторглись во владения Генриха, тот был в Барфлёре и готовился отплыть в Англию.

Всю оставшуюся часть года он вынужден был воевать. К концу 1152 года он наголову разгромил войско своего брата Жоффруа и так умело оборонял Нормандию от Людовика, что союзники с радостью согласились на перемирие[37]. К тому времени Генрих так удачно организовал оборону, что спокойно оставил свои земли на мать, жену и капитанов и отправился в Англию. На этот раз он шел туда с огромным войском, которое позволяло надеяться на успех. Деньги на этот поход, не менее семи тысяч фунтов, он занял у двух менял, Вильяма Каде из Святого Омера и Вильяма Трентегерунса, виконта Руана[38].

Вычислить, чему на наши деньги равняется эта сумма, совершенно невозможно, ибо экономика той эпохи базировалась не только на деньгах. Основная часть доходов состояла из товаров и услуг. Грубо говоря, сумма в семь тысяч фунтов равнялась примерно половине среднего годового дохода короны за первые годы правления Генриха II. О стоимости тогдашних денег говорит тот факт, что обычному пехотинцу платили в день одно пенни, а рыцарю – восемь пенсов.

Генрих собрал флот из 36 кораблей и со 140 рыцарями и тремя тысячами солдат[39] 6 января 1153 года высадился в Бристоле. Здесь его встретили кузен, граф Вильям Глостерский, и дядя, граф Реджинальд Корнуолльский. Вскоре многие знатные лорды Запада, по традиции преданные анжуйской династии и впечатленные размером его армии, вместе со своими отрядами присоединились к нему.

Из Бристоля, на первом этапе своей кампании, герцог Генрих отправился к Малмсбери, намереваясь его осадить. Король Стефан и Юстас, который вернулся в Англию после того, как Людовик заключил с Генрихом перемирие, поспешили ему навстречу. Войска противников расположились друг напротив друга по берегам реки Эйвон. Но с запада неожиданно налетел свирепый буран; снег и ветер били в лицо Стефановых солдат с такой силой, что им пришлось отступить. Войско Генриха, которому ветер дул в спину, осталось неоспоримым хозяином поля боя. Гарнизон Малмсбери сдался, а Стефан с Юстасом отступили в Лондон[40].

Эта бескровная победа очень помогла герцогу Нормандскому. Граф Лейстер, один из самых богатых и могущественных людей в Англии, открыто выступил на его стороне, снабдив всем необходимым и передав ему около тридцати замков. Роберт Бомон, граф Лейстерский, принадлежал к одной из самых могущественных англо-нормандских семей. Его отец сражался вместе с Вильгельмом Завоевателем при Гастингсе и первым пробил брешь в стене из щитов английских пехотинцев. Он умер в конце правления Генриха I, накопив много поместий. Его сын Роберт воспитывался при дворе короля, и Генрих женил его на богатой наследнице, дочери графа Норфолкского. Граф Роберт был верен Стефану, но почти не принимал участия в гражданской войне и поддерживал хорошие отношения с анжуйской партией. В решающие годы войны он руководил строительством большого августинского монастыря Святой Марии де Пре в Лейстере. Он не только воздвиг этот монастырь, но и обеспечил его постоянным доходом.

Переход на сторону герцога Нормандского такого важного вельможи, как граф Лейстер, стал поворотным пунктом в его борьбе за престол. До этого Генрих получал активную поддержку в основном от молодых людей Запада, склонных к авантюризму, влияние которых не распространялось за пределами их земель. Поддержка графа Лейстера перевесила чашу весов в пользу герцога. Он больше уже не был дерзким молодым авантюристом. Впервые у него появились люди, деньги и поддержка, столь необходимая для достижения цели.

Герцог Нормандский посвятил весну укреплению своих позиций на Западе. Летом он решил, что у него достаточно сил, чтобы освободить Уоллингфорд, который уже больше года осаждал Стефан. Чтобы ослабить давление на Уоллингфорд, он осадил Кроумарш, расположенный на другом берегу Темзы. Стефан привел сюда свою армию, и снова оба войска стали готовиться к битве. Когда король разъезжал по берегу реки, распоряжаясь расстановкой войск, его конь встал на дыбы и сбросил его на землю. После того как это случилось в третий раз, советники расценили это как дурной знак и воспользовались возможностью указать ему на ужасные результаты, к которым приведет предстоящая битва, где брат идет против брата, независимо от того, кто в ней победит. Они убедили его, что надо попытаться достичь соглашения с Генрихом.

Однако когда советники Стефана явились к Генриху, друзьям герцога с большим трудом удалось убедить его хотя бы отложить атаку, ибо он считал, что победа, а с ней и корона Англии, уже у него в руках, и хотел сражаться до последнего. Наконец, он согласился встретиться с королем. Стоя на разных берегах Темзы, чтобы их никто не слышал, братья вели разговор. Обсудив все вопросы, они вернулись к своим войскам и велели солдатам сложить оружие. Битва была отменена, но никто, кроме Генриха и Стефана, не знал, на каких условиях.

Юстас был так сильно возмущен трусливым поведением отца, что уехал в Саффолк, пылая от ярости. «Когда он прибыл в монастырь благословенного Эдмунда [в Бери-Сент-Эдмундс], его приняли с большим почетом и угостили на славу, но, когда ему отказали в деньгах, которые он потребовал, чтобы заплатить своим солдатам, он в ярости покинул монастырь. На восьмой день после праздника святого Лаврентия он велел собрать урожай со всей округи, особенно с полей монастыря Святого Эдмунда, и доставить всю добычу в его замок, расположенный поблизости. Потом он сел обедать, читаем в летописях, но, откусив первый кусок, впал в безумие и вследствие непочтительного отношения, проявленного им к мученикам, скончался в страшных конвульсиях»[41].

Люди в XII веке долго не болели. Жизнерадостные и здоровые сегодня, назавтра они уже горели в жару, совершали приготовления к смерти и почти сразу же умирали. Ужасная антисанитария, примитивная медицина, которая за тысячу лет не продвинулась почти ни на шаг, несвежее, если не сказать больше, мясо, которым питались жившие в ту пору люди, – всего этого было достаточно, чтобы неожиданно и быстро умереть. Но для монастырских летописцев неожиданная болезнь и гибель грешных людей вроде Юстаса были карой, посланной им Всемогущим Господом, а смерть праведника считалась святым и счастливым уходом в лучшую жизнь.

В день смерти Юстаса, 17 августа 1153 года, Элеонора Аквитанская родила своего первого сына, названного Вильямом, как по традиции называли первенцев в семье герцогов Аквитанских. Позднее, в том же году, по-видимому, появился на свет и первый незаконнорожденный сын Генриха. Он родился от простой английской шлюхи по имени Икенай или Хикенай, «которую не оскорблял никакой разврат». Этого сына назвали Джефри, по имени деда, и Генрих вырастил его в своей семье (Джефри – английская форма французского имени Жоффруа. – Примеч. пер.)[42].

К концу августа, стремясь всегда заканчивать начатое, Генрих Нормандский осадил Стемфорд. С возобновлением военных действий страна снова вернулась в состояние беспорядка, от которого ее на какое-то время избавило перемирие, заключенное у стен Уоллингфорда. Епископы, особенно архиепископ Арчибальд Теобальд Кентерберийский и епископ Генрих Винчестерский, а также наиболее здравомыслящие бароны пришли в ужас, когда узнали, что гражданская война возобновилась и вряд ли когда-нибудь закончится. Епископ Генрих принял на себя роль посредника между своим братом и герцогом, настаивая на мирном решении их спора, а архиепископ Теобальд тоже попытался силой своего авторитета повлиять на ход переговоров. Стефан в прошлом году похоронил свою жену; к тому же смерть Юстаса, случившаяся вскоре после ее кончины, потрясла мягкого характером короля. Он упал духом и стремился избежать новых битв. Вильям, его единственный оставшийся в живых сын, был хорошо обеспечен. Он женился на дочери графа Варенна и получил его титул и земли. Более того, Вильям не имел никакого желания наследовать своему отцу в неблагодарном деле управления Англией и борьбе с Генрихом Нормандским.

Наконец, в ноябре 1153 года король Стефан и герцог Генрих встретились в Винчестере и обговорили условия мира. После этого они вместе приехали в Лондон и в присутствии многих богатейших и знатнейших людей Англии подписали и ратифицировали мирный договор:

«Стефан, король Англии, приветствует всех архиепископов, епископов, аббатов, графов, юстициариев, шерифов, баронов и всех преданных ему людей в Англии.

Да будет вам известно, что я, король Англии Стефан, назначил Генриха, герцога Нормандского, своим преемником на троне Англии и моим наследником по праву наследства, передав ему и его наследникам и утвердив за ними Английское королевство.

Поэтому герцог, благодаря своей чести, дарственной и ее подтверждению, сделанному мною, совершил оммаж[43] и принес клятву, что будет верен мне и что будет беречь мою жизнь и мою честь изо всех своих сил, в силу условий, которые были обговорены нами ранее и указаны в этой хартии.

Я также дал клятву герцогу, что буду беречь его жизнь и честь изо всех своих сил и что я буду относиться к нему, как к своему сыну и наследнику во всем, в чем смогу, и буду охранять его ото всех людей, насколько хватит моих сил.

Мой сын Вильям совершил оммаж и принес клятву верности герцогу Нормандии, и герцог передал ему в держание все земли, которые я держал до того, как стал королем Англии, [где бы они ни располагались] – в Англии, Нормандии или в других местах, и все то, что он получил вместе с дочерью графа Варенна.

Мать герцога и его жену, братьев этого самого герцога и всех, кого касается этот договор, я заверяю в их безопасности. Во всем, что касается дел королевства, я буду поступать так, как посоветует мне герцог. Однако во всех английских владениях, как со стороны герцога, так и моих, я оставляю за собой право осуществлять королевское правосудие»[44].

Вся знать Англии 13 января 1154 года собралась в Оксфорде и принесла Генриху клятву верности, обязавшись почитать короля Стефана до самой его смерти[45].

Тем не менее положение Генриха в Англии было очень сложным, ибо реальной власти у него не было. Он добился своей цели – был провозглашен наследником престола, без каких-либо соперников, но, пока Стефан был жив, ничего в Англии сделать не мог. Более того, он получал тревожные сообщения о том, что некоторые из его вновь приобретенных вассалов в Аквитании взбунтовались. Поэтому около Пасхи, 4 апреля 1154 года, он вернулся в Нормандию, совершил быстрый поход в Аквитанию и подавил там все очаги недовольства.

Но все это показалось ему пустяком, когда он получил известие о том, что 25 октября 1154 года король Стефан умер. Стефан, о котором англичане говорили, что «он был мягким человеком, податливым и добрым и никогда не совершал несправедливости», заболел в Дувре «хроническим истечением крови» и через несколько дней умер. Его похоронили рядом с женой и сыном в аббатстве Февершем, которое он и его жена основали.

Архиепископ Теобальд Кентерберийский тут же послал гонцов, которые должны были сообщить Генриху о смерти короля, побудить его немедленно приехать и потребовать, чтобы на него была возложена корона Англии.

Глава 3

Генрих, король Англии, 1154–1157

Посоветовавшись с матерью, Генрих вызвал своих братьев, Джефри и Вильяма, и главных нормандских баронов в Барфлёр, откуда он намеревался отплыть в путь. Однако когда они все собрались, в Ла-Манше поднялся такой шторм, что о выходе в море не могло быть и речи. Генрих, который совершенно не выносил бездействия, вынужден был день за днем целый месяц ждать попутного ветра. В конце концов, он не выдержал и 7 декабря, когда шторм немного утих, вместе в Элеонорой и своими слугами отправился в Англию. В Винчестере его встретили несколько английских баронов, которые принесли ему вассальную клятву верности. Затем вся компания отправилась в Лондон, жители которого радостно приветствовали Генриха.

«Среди благородных городов мира, знаменитых своей славой, – писал Вильям Фиц Стефан, лондонец, – город Лондон, столица Английского государства, известен всему миру; его товары и изделия завозят дальше всех других, а голова его поднимается выше всех». В Лондоне того времени, хвастался он, было 13 монастырских церквей и 126 малых приходских. С востока его охранял Тауэр, а с запада – замок Бернард. С трех сторон Лондон окружали стены, в которых было семь ворот, а с южной стороны протекала Темза. В двух милях вверх по течению реки располагался Вестминстер с его аббатством и королевским дворцом.

За городскими стенами раскинулись сады. Севернее тянулись «поля, долины и приятные участки ровной земли с речками, на которых, весело журча, вращались мельничные колоса. Поблизости синели густые, обширные леса, где обитали олени, лани, дикие вепри и буйволы». Вильям рассказывает нам о диспутах ученых ведущих школ, лошадиных ярмарках и скачках в Смитфилде, которые проводились каждую пятницу и куда съезжались графы, бароны, рыцари и горожане.

Он с сочувствием («ибо все мы были когда-то детьми») пишет о школьниках, которые на Масленицу приносили в школу боевых петухов и утром устраивали петушиные бои, а после обеда играли на пригородных полях в мяч, подбадриваемые криками родителей и горожан, которые приезжали сюда понаблюдать за игрой. Он рассказывает о мираклях, турнирах в воскресные дни Великого поста и о потешных морских сражениях на Темзе в Пасхальную неделю. Летом юноши состязались в стрельбе из лука, беге, прыжках, борьбе, метании камней и устраивали сражения, вооружившись рогатками и щитами, а «Цитерея до восхода Луны водила [за собой] девушек, и земля сотрясалась от веселого топота ног». Зимой молодежь каталась по льду Темзы, привязав к ботинкам нижнюю челюсть какого-нибудь домашнего животного, другие делали из льдин санки, которые толкали их друзья.

Но самым примечательным местом, если верить Вильяму, была в Лондоне общественная съестная лавка, стоявшая на берегу реки. Каждый день здесь можно было отведать самые разнообразные кушанья – жареные, печеные, вареные: крупную и мелкую рыбу, грубое мясо для бедняков, нежное – для богатых, дичь, птиц и воробьев. И, суммируя все это, он писал: «Не думаю, чтобы где-нибудь был еще такой город, в котором было бы больше похвальных обычаев в соблюдении праздников, в раздаче милостыни, в посещении церквей, в уважении к Божьим слугам, в организации помолвок, в проведении свадеб, в подписании свадебных контрактов, в проведении пиров, в развлечении гостей, а также в организации похорон и погребении умерших. Единственной бедой Лондона было неумеренное пьянство дураков и частые пожары»[46].

Генрих и Элеонора были коронованы архиепископом Теобальдом Кентерберийским в Вестминстерском аббатстве в воскресенье, 19 декабря 1154 года. На церемонии присутствовали архиепископы Йорка и Руана, четырнадцать епископов и множество графов и баронов нормандского и английского происхождения. После коронации был устроен большой пир[47].

Право возлагать корону на короля и королеву Англии принадлежало только архиепископу Кентерберийскому. Церемония коронации свидетельствовала о том, что церковь признает короля главой государства и возвышает его над обычными людьми. За образец был взят обряд посвящения в епископы, который считался священным. В торжественной процессии в аббатстве принимала участие целая армия пажей, рыцарей, баронов и графов, которые выстраивались по старшинству, а также монахов Вестминстерского аббатства, приходских священников, аббатов и епископов. Их одеяния, украшенные золотом и драгоценными камнями, сверкали в лучах бесчисленных свечей. Наконец, в храм вошли король, королева и архиепископ; полились веселые звуки большого органа, что есть силы запел хор монахов, а огромные колокола разразились металлическим громом, сообщая всей Англии, что король коронуется. В процессе службы архиепископ помазал короля и королеву святым маслом и возложил им на головы короны. Генрих, сын Матильды, стал королем Англии.

Сразу же после коронации он издал традиционную хартию вольностей, в которой, ссылаясь на правление Генриха I как на образец, обещал:

«Генрих, король Англии, герцог Нормандии и Аквитании и граф Анжуйский, приветствует всех преданных ему людей, англичан и французов.

Да будет вам известно, что в честь Господа Бога и Святой Церкви и ради улучшения всего моего государства я признаю, дарую и настоящей хартией подтверждаю перед Богом и Святой Церковью и всеми моими графами и баронами и всеми моими людьми все те уступки, вольности и свободные пошлины, которые признавал и даровал им мой дед, король Генрих.

Также все дурные налоги, которые он отменил и устранил, я отменяю и признаю, что они будут устранены мною и моими наследниками.

Поэтому я желаю и строго приказываю, чтобы Святая Церковь и все графы и бароны и все мои люди имели и владели всеми этими уступками, дарами, вольностями и свободными пошлинами свободно и спокойно, в добре и в мире и полностью, при мне и при моих наследниках, для себя и для своих наследников, также свободно, спокойно и полно во всех вещах, как мой дед, король Генрих, даровал и передал им и подтвердил своей хартией»[48].

Хотя новому королю исполнилось всего двадцать один год, он не был глупым и неопытным юнцом. В качестве герцога Нормандии он научился стоять на своем и подчинять своей воле упрямых баронов, которые сопротивлялись его власти. Общаясь с королем Людовиком, он обрел уверенность в себе, научился выступать против него с оружием в руках и вести переговоры о перемириях, которыми изредка прерывались бесконечные стычки на французской границе. В ходе своей борьбы за английскую корону он хорошо изучил основную часть главных представителей знати Англии. Словом, он сел на трон, хорошо зная страну, которой ему предстояло управлять.

Генрих был умен. Наблюдая за своей матерью и кузеном, королем Стефаном, он понял, в чем заключались их ошибки, и старался не повторять их. Его мать оттолкнула от себя всех тех, кто ее поддерживал, и лишилась сторонников из-за своего непомерного высокомерия. Генрих вел себя по-другому. Он легко сходился с людьми и был доступен для любого человека, который хотел его увидеть. Король Стефан, со своей стороны, был слишком мягок с баронами и не смог подчинить их себе. Генрих был с ними крут, что он и продемонстрировал сразу же после того, как завершилась коронация.

Король провел свою Рождественскую курию в Бермондси, и на ней, без сомнения, присутствовали все, кто был на коронации. Он обсудил с ними «положение дел в государстве и способы восстановления мира»[49]. Вероятно, именно в это время он и выбрал себе министров, которые должны были помочь ему в этом великом деле. Самым важным постом в государстве в ту пору являлся пост главного юстициария, который отвечал за всю судебную систему и участвовал в заседаниях баронов в казначействе, где дважды в год выступали со своими отчетами шерифы. Главный юстициарий вел все самые важные дела в королевском суде, наблюдал за ежедневной работой правительства и, в отсутствие короля, управлял страной.

Генрих II разделил эти обязанности между Ричардом Люси, верно и добросовестно служившим королю Стефану и хорошо знавшим, как функционирует механизм управления, и графом Лейстером, благодаря поддержке которого, более чем кого-либо другого, он получил свою корону. Назначение этих двух мужей показало стране, что новый король не таит зла против тех, кто верно служил его предшественнику, и что он желает наградить по возможности всех тех, кто помогал ему в прошлом. Король, несмотря на свой нетерпеливый и беспокойный характер, отлично разбирался в людях, и нигде он не проявил этой способности лучше, чем при назначении своих главных министров, ибо оба они всю оставшуюся жизнь верой и правдой служили ему, не жалея сил и способностей.

Первым делом Генрих II решил уничтожить все незаконно возведенные замки, существование которых по слабости своего характера терпел Стефан, и изгнать из Англии ненавистных фламандских наемников, которые использовались для укрепления прежней королевской власти. Генрих II выслал их из страны, к великой радости всех англичан, а почти все незаконные замки велел снести. Несколько мятежных баронов отказались разрушать свои крепости, но с ними король разделался уже на следующий год. С самого начала своего царствования он направил все свои усилия на то, чтобы его власть снова стала верховной властью в Англии.

С присущей ему энергией он уже в январе призвал к ответу самых злостных своих обидчиков. Тогда же начались его беспрестанные разъезды по стране, совершавшиеся обычно с головокружительной скоростью и которые сделались истинным мучением для его двора. Когда король путешествовал, а делал он это всегда, все его домашние и правительственные чиновники тоже отправлялись в путь. Король и его свита ехали верхом; позади них везли одежду, постельное белье, утварь для королевской часовни и мощи святых, деньги, серебряные блюда, кастрюли и сковородки. Все это упаковывалось в сундуки и переметные сумы, которые навешивали на вьючных лошадей или грузили на телеги.

Вместе с королем ехали чиновники его канцелярии, которые под присмотром канцлера плодили бесконечное количество указов и судебных повесток; эконом и мясник со своей свитой из поваров, хлебопеков, забойщиков скота, виночерпиев и судомоек; слуга, ведавший столовым бельем; камергер, под началом которого находился человек, постилавший королевскую постель, и другие слуги при спальне, отвечавшие за королевское платье; портной и слуга, сушивший одежду и готовивший для короля ванну, а также прачки.

В состав свиты входили походные отряды констебля и маршала, которые в годы войны возглавляли армию. Они отвечали за королевских коней; им подчинялись церемониймейстеры и сержанты, следившие за порядком в свите; часовые и истопники, которые поддерживали огонь с Михайлова дня (29 сентября) до Пасхи во всех местах, где останавливался король; хранители королевских шатров, поскольку Генрих частенько ночевал там, где ему вздумается, ломая все планы своих домашних; а также слуги, обеспечивавшие охоту. Их было целое войско, ибо среди всех развлечений Генрих больше всего любил охоту. Кавалькаду оживляли рожечники; доезжачие, ведущие на сворках своих борзых; слуги, в обязанности которых входило кормить собак; охотники на волков с двадцать четырьмя гончими и восемью борзыми; лучники; главный егерь и его рыцари; двадцать сержантов охоты и бесчисленное множество мелкой прислуги.

Эта огромная кавалькада двигалась по одной из старых римских дорог, которые по-прежнему оставались главными средствами связи в стране. Король одевался в тунику и штаны рубиново-красных и зеленых тонов, которые любил больше всего. Его туника и плащ застегивались на шее и плечах брошками с драгоценными камнями, а на ремне красовалась богато украшенная пряжка.

Несмотря на богатство одежд и великолепие свиты, Генрих II вел напряженную, довольно однообразную жизнь, наполненную ежедневной работой. Он выслушивал многочисленные жалобы, возникавшие в условиях непрекращающейся гражданской войны, улаживал споры между землевладельцами и без конца расспрашивал местных жителей, вникая во все детали управления своими новыми владениями. Генрих был человеком чисто практического склада; его главной целью стало установление в стране мира и порядка. Он стремился ограничить власть баронов, считавших себя независимыми господами в своем графстве, и увеличить доходы казны, которая сильно истощилась после щедрой раздачи земель и маноров Стефаном и Матильдой. А ведь именно эти земли и маноры были главным источником доходов английского короля.

Продвигаясь на север, Генрих II подчинил себе одного из самых неуемных бунтовщиков того времени – Хью Биго, владевшего обширными землями в районе Фрамлингхэма, в графстве Саффолк. Король Стефан сделал его графом Норфолкским, надеясь купить его поддержку, но Хью всякий раз переходил на сторону того, кто, по его мнению, должен был в тот момент одержать победу. В ответ на то, что он официально признал короля своим сюзереном, Хью получил грамоту, в которой говорилось, что Генрих сделал его графом Норфолкским, как будто грамота Стефана ничего не значила, и закрепил за собой замок Фрамлингхэм. Граф Хью был так поражен силой и решительностью Генриха II, что удалился в свои поместья в Восточной Англии и почти двадцать лет не вступал ни в какие заговоры. Генрих отправился в Йорк, где заставил Вильяма Омала, главную опору Стефана в Йоркшире, принести ему клятву верности и сдать замок Скарборо. Усмирив бунтовщиков, потенциальных и реальных, он вернулся в Лондон.

Вскоре после своего возвращения, король собрал в столице совет, который снова обсудил вопрос о незаконно сооруженных замках. Своими действиями на севере Генрих II дал баронам четко понять, как он намерен поступить с этими замками. А на совете он потребовал отчета от тех баронов, которые продолжали держать свои замки, несмотря на приказ их уничтожить. В ту пору замок был совсем не похож на массивное сооружение из камня, каким он стал позже; этим словом называли всякое укрепленное место. Автор «Деяний Стефана» (Gesta Stephani) сообщает нам о замке, построенном на церковной башне в Бэмптоне[50]. Некоторые королевские замки были сложены из камня, но большинство из них представляли собой деревянные башни, стоявшие на холме и окруженные палисадом и рвом с водой.

Первым человеком, восставшим против нового порядка, стал граф, который во время борьбы Генриха за трон был самым преданным его сторонником. Граф Роджер Херефордский, «сбитый с толку советами негодяев, ускользнул из Лондона и поспешно бежал в Глостер, ибо решил, что лучше пережить все тяготы и неудобства мятежа, чем отдать на суд Генриха Глостерскую башню и замок Херефорд»[51]. Он заполнил эти твердыни оружием, продовольствием и валлийскими солдатами. Родственником графа Роджера был епископ Херефордский, самый образованный и красноречивый епископ в Англии. Он отправился к графу, растолковал ему всю пагубность его поступка и убедил подчиниться королю.

Другой мятежник, Хью Мортимер, задумал свергнуть нового короля, но Генрих, безо всякого промедления, осадил его замки и заставил сдаться. Он обошелся с Мортимером на удивление мягко. На заседании Великого совета, который определил условия мира, Хью было позволено сохранить все свои земли. По-видимому, милость короля так сильно тронула его, что он с той поры посвятил себя созданию Вигморского аббатства и больше никогда не бунтовал.

Генрих II подавил бунты недовольных и разрушил их замки с такой энергией и быстротой, что все другие бароны поняли, что дни анархии ушли в прошлое, а они получили короля, который собирается управлять Англией с той же твердостью, что и его дед. За шесть месяцев с небольшим Генрих так решительно утвердил свою власть, что почти двадцать лет в Англии не было крупных мятежей. Частично это объяснялось тем, что между 1153 и 1155 годами умерли шесть графов[52], самых мятежных и неуемных среди двадцати двух других графов, и в стране почти не осталось потенциальных лидеров для новых восстаний. С другой стороны, страна устала от беспорядков и гражданской войны и жаждала мира. И благодаря решительности, настойчивости и силе короля этот мир наступил. Ни одного из мятежных графов Генрих II не подверг жестокому или несправедливому наказанию; добившись от них подчинения, он с готовностью простил их.

Епископ Генрих Винчестерский, построивший много замков в своих владениях, понимал, что его тоже скоро призовут к ответу. Будучи братом прежнего короля и самым богатым епископом в Англии, он не допускал и мысли о том, чтобы унизиться перед новым государем, но был слишком умен, чтобы поднять против него мятеж. Поэтому он отослал с Петром Благочестивым все свои богатства в монастырь Клюни, а потом тайно, без разрешения короля, покинул Англию.

Он поселился в Клюни, где был когда-то пострижен в монахи и где считался теперь самым желанным гостем, ибо из своего огромного состояния выплатил долг, который висел на аббатстве, и целый год содержал 460 монахов за свой счет[53]. Вне всякого сомнения, монахи были рады его присутствию, ибо, хотя он и не претендовал на звание ученого, его изысканный вкус обличал в нем настоящего джентльмена. Джон Солсберийский рассказывает нам о том, какое впечатление произвел на него епископ, когда он встречался с ним в Риме в 1148 и 1149 годах. Он выделялся своей густой бородой и своим суровым, полным достоинства видом, а привлек к себе внимание тем, что покупал древние статуи («идолов», как называет их Джон) и отправлял морем в Винчестер[54]. Пока епископ пребывал в Клюни, король срыл все его замки.

29 сентября 1155 года, в День святого Михаила, король провел заседание совета, где выдвинул план захвата Ирландии и передачи ее своему брату Вильяму, который еще не получил никаких земель. Вероятно, главной причиной появления этого плана стала ненасытная страсть Генриха II к захвату новых земель. К тому же Жоффруа, который, по завещанию отца, должен был получить графство Анжу и Мэн, вернулся в Анжу и принялся мутить здесь воду. Так что английский король, вероятно, надеялся, что, пообещав Ирландию Вильяму, заручится его поддержкой в борьбе против Жоффруа.

В Англию приехала Матильда – это был ее единственный визит в страну после того, как ее сын стал королем. Она посетила заседание совета и высказалась против войны с Ирландией, ибо эта страна бедна и начинать надо было не с нее, а с Анжу и Турени, где хозяйничал Жоффруа. Матильда настаивала, чтобы сын сначала привел в подчинение своего брата, а потом уже думал об Ирландии.

Зная, что она долго жила в Германии, Генрих II ценил ее советы, касающиеся других стран. Поэтому он отложил план завоевания соседнего острова до лучших времен. Тем не менее он поручил Джону Солсберийскому, который входил теперь в свиту архиепископа Теобальда, рассказать о планах в отношении Ирландии папе Адриану IV, единственному англичанину в истории, занимавшему этот пост, и добиться его одобрения. Адриан тут же поручил Генриху завоевать Ирландию и подчинить ее английской короне и святому престолу. Он издал буллу Laudabiliter, в которой официально выразил свое одобрение этого предприятия, и Генрих II сохранил ее до будущих времен[55].

Тем временем в Англию приходили тревожные известия о деятельности Жоффруа, и Генрих II решил пересечь пролив и разделаться с ним еще до того, как тот отберет у него Анжу. Жоффруа, готовясь к войне, снабдил припасами и войсками свои замки Шинон, Луден и Мирбо и лелеял надежду, что ему удастся вырвать у брата наследство, доставшееся ему по закону. Оставив графа Лейстера и Ричарда Люси управлять страной, в январе 1156 года Генрих II прибыл в Нормандию.

Первым делом он отправился к своему сюзерену, королю Людовику, и принес ему вассальную клятву верности за все свои земли во Франции, желая стать законным владельцем графства Анжу. Он повторил свою клятву, принесенную им еще в 1151 году в отношении Нормандии, а также совершил оммаж как граф Анжу и Мэна, унаследованных им после смерти отца, и как герцог Пуату и Аквитании, полученных им после женитьбы на Элеоноре. Эта последняя клятва, должно быть, сильно ранила душу Людовика.

Жоффруа приехал в Руан, чтобы повидаться с братом, и их беседа о наследстве прошла очень бурно. Требование Жоффруа отдать ему Анжу и Мэн было вполне справедливо – ведь их ему обещал отец. Но Генрих никогда не выпускал из своих рук то, что в них попало, что неоднократно подтверждали его поступки. Конечно же он не имел никакого желания отдавать брату Анжу и Мэн, лежавшие между Нормандией и Аквитанией и отделявшие эти герцогства друг от друга.

Жоффруа вернулся в Анжу и стал готовиться к войне. Генрих II собрал в Нормандии войско, бросился по следам брата и осадил его замки. В июле Жоффруа отказался от борьбы и признал себя побежденным. По условиям договора, заключенного между братьями, Генрих обязался выплачивать ему ежегодно тысячу фунтов в английской монете и две тысячи фунтов – в анжуйской (анжуйский фунт был в четыре раза дешевле английского). Сколько стоили эти деньги (а тысяча фунтов по тем временам была огромной суммой) и чему в целом равнялись обещания Генриха, видно из того, что в записях Судебного архива за 1157 год отмечается, что Жоффруа получил всего 40 фунтов 10 шиллингов 10 пенсов, а на следующий год ему выплатили ту же сумму[56].

Вскоре после подписания этого договора Жоффруа подвернулся удачный случай, который, несомненно, спас его от искушения снова начать войну против брата. После смерти герцога Конана III в 1148 году в Бретани снова начались беспорядки, ибо на ее престол претендовали два человека. Горожане Нанта, расположенного в юго-восточном углу Бретани, в устье реки Луары, вынуждены были восстать против творившегося беззакония. Они выгнали своего графа и предложили свои земли Жоффруа. Он конечно же с радостью принял предложение, которое избавляло его от зависимости от брата и давало ему некоторое положение в мире[57].

Тем временем королева Элеонора, в отсутствие своего мужа, принимала активное участие в управлении Англией. Она много разъезжала по стране, живя на широкую ногу, и чуть больше чем за полгода потратила более 350 фунтов. Некоторые из распоряжений, объяснявшие, для чего были нужны деньги, были подписаны самой королевой, а это говорило о том, что Генрих II либо безоговорочно доверял ей, либо находился у нее под каблуком, поскольку та была значительно старше и опытнее его. Обычно только король, а в его отсутствие главные юстициарии имели право требовать от казначейства выдать им ту или иную сумму.

28 февраля 1155 года в Лондоне Элеонора родила второго сына, которого крестил архиепископ Теобальд. Он получил имя своего отца. Первый сын Генриха, Вильям, умер в 1156 году и был похоронен рядом с могилой Генриха I в Редингском аббатстве. В июне 1156 года Элеонора родила дочь, которую в честь ее бабки назвали Матильдой.

Королева, взяв сына и дочь, в июле 1156 года приехала в Нормандию и присоединилась к королю. Чтобы порадовать жену, любившую Аквитанию больше всего на свете, и чтобы предстать законным правителем перед знатью Юга, которая не очень-то охотно признавала над собой чью-либо власть, Генрих II вместе с женой и детьми приехал в Аквитанию и провел в Бордо свою Рождественскую курию. В феврале Элеонора с детьми вернулась в Англию, а король последовал за ними после Пасхи, 7 апреля 1157 года. Во всех его владениях на континенте царил мир, и все они находились под полным его контролем.

Глава 4

Король и канцлер, 1157–1162

Вернувшись в апреле 1157 года в Англию, Генрих II начал строить планы похода в Северный Уэльс, принц которого по имени Оуэн Гвинедд, воспользовавшись неурядицами во время правления Стефана, неуклонно распространял сферу своего влияния все дальше на восток. К тому времени, когда Генрих стал королем, он уже подошел к городу Честеру. До этого король был занят, утверждая свою власть в Англии и наводя порядок в Анжу, и не мог противостоять войскам Оуэна. Но теперь, когда в Англии и во владениях на континенте воцарился мир и Генрих укрепил там свою власть, он обратил свое внимание на Уэльс.

24 июня он подписал указ о сборе армии. Но вместо того, чтобы призвать все свое феодальное войско на обычную сорокадневную службу, он повелел, чтобы на войну отправился лишь один рыцарь из трех, а остальные двое оплатили расходы[58]. Он набрал в графстве Шропшир лучников и велел приготовить запас солонины, зерна и сыра, а также привезти шестьдесят бочек вина из Пуату[59]. На собрании Великого совета, состоявшемся 17 июля в Нортгемптоне, он изложил окончательный план похода.

В Честере собралось вполне приличное войско. Явилось около двух тысяч рыцарей, к которым присоединились шропширские лучники. Собрался также и флот, который должен был встретить армию в Раддлене. Но, несмотря на свой богатый военный опыт, приобретенный в Нормандии и Англии, Генрих II был совсем не готов к тому, что ждало его в Уэльсе. Валлийцы не считали войну рыцарским турниром; они сражались за свою свободу и не обращали никакого внимания на рыцарские законы, которым подчинялись военные действия у французов и нормандцев.

«Норманны предпочитали сражаться на равнине, валлийцы – в горах; норманны искали полей, валлийцы – лесов. Для норманнов носить оружие и доспехи было почетным делом, для валлийцев – бременем. Норманны побеждали своим упорством, валлийцы – быстротой своих ног. Норманны брали рыцарей в плен, валлийцы отрубали им головы. Норманны брали за них выкуп, валлийцы убивали их»[60].

Генрих II и его войско покинули Честер и двинулись по узкой полосе английской земли между эстуарием реки Ди, который был у них справа, и лесистыми горами, лежавшими слева. Оуэн Гвинедд засел в крепости Басингверк, преграждавшей им путь к Раддлену. Сыновья Оуэна, Дэвид и Кинэн, рассеяли своих быстроногих солдат по лесу и по склону горы, чтобы не дать Генриху обойти его с фланга и захватить Раддлен с тыла. Это была самая элементарная ловушка, и король угодил прямо в нее.

Король велел своему главному армейскому подразделению, которое составляли рыцари в неуклюжих доспехах, наступать вдоль побережья, а сам с отрядом легковооруженных воинов углубился в лес. Валлийцы налетели на него, словно вихрь, и уничтожили множество английских солдат, а сам Генрих попал в окружение. Констебль Генрих Эссекский в панике закричал, что король убит. Позже его обвинили в том, что он бросил королевское знамя на землю и бежал. Граф Роджер Клер поднял знамя, собрал вокруг себя английских солдат и освободил короля[61].

Генрих II и его отряд с боями пробились к побережью и соединились с основной частью армии. Это был весьма печальный поход для молодого короля, ибо он чудом избежал гибели, и ему впервые пришла в голову мысль, что его могут убить. Потери с обеих сторон оказались весьма велики, особенно на фоне небольшого числа участвовавших в боях солдат. В Нормандии война была совсем другой.

«В том самом Коулшиллском лесу, – пишет Джеральд Уэльский, – от рук королевских воинов погиб молодой валлийский солдат. Через неделю, придя на место его гибели, увидели борзую, которая простояла все это время у тела своего хозяина без пищи и воды, преданно охраняя его тело от собак, волков и птиц. Такова собачья привязанность!»[62]