Помоги проекту - поделись книгой:
— Отставить, не вставать! — прошипел тот.
— Господин поручик, ведем наблюдение, уточняем данные, помечаем позиции противника, — негромко с налетом показной деловитости доложил корнет.
— Это ты, что ли, Пазухин? Опять набрался, сукин сын!
— Точно так, гаспаин поручик!
— А кто тут пьет с тобой? — спросил Новиков, вглядываясь в унтера.
— Имею честь представиться. Унтер-офицер Космин, — пытаясь казаться трезвым, отрапортовал Кирилл.
— Не знаю такого у нас в полку. Пополнение? — спросил поручик.
— Валентин Николаевич, что за допрос с пристрастием? Сей господин прибыл от 1-й батареи — от Горста. Прошу любить и жаловать. Кирилл Леонидович Космин, вольноопределяющийся, молодчага, джентел мен… — ставя все на свои места, разъяснил Пазухин.
— А, понятно! Вы, господин Космин, верно, и образование хорошее получили? Уж не университетское ль? — поинтересовался поручик.
— Нет. Реальное училище в Москве, а потом школа унтер-офицеров, ускоренный выпуск, — отвечал Кирилл, пытаясь подняться.
— Да, и того уже довольно. Сидите, сидите. Пазухин, дай-ка мне глоток, — продолжил поручик.
Кирилл услышал, как «глоток» четырехкратно повторился, а высосанная фляга издала тоскливый звук пустоты.
— Хороший напиток, — произнес Новиков, слизывая языком последние капли с горлышка, затем посмотрел на Пазухина и добавил: — А я уж подумал, что ты, корнет, начал водку вместе с солдатней кушать…
— В разведке всяко бывает, Валентин Николаевич, — отвечал Пазухин.
— Ну, уж не скажи, — молвил поручик.
Ночью разведчики почти не спали. К рассвету поменяли позицию. Продвигались где ползком, где перебегали, согнувшись пополам, неся карабины в руках. Так, по подсчетам Кирилла, прошли версты три куда-то на юго-восток. Обосновались на высотке, поросшей густой лещиной. Пришло холодное весеннее утро. Занимался рассвет. Западнее перед разведчиками лежала украинская деревня с названием Костюхновка. В рассветных сумерках неярко светились беленые стены и соломенные кровли. Ни огонька. Попахивало печным дымком и испеченным хлебом. Теперь уже втроем поручик, корнет и унтер рассматривали деревню в два бинокля.
— Ничего не пойму, есть там австрияки или нет? — тихо произнес Пазухин.
— Пока не видно. Рассветет, увидим, — также тихо молвил Космин.
— Э, нет, господа. Как рассветет, будет поздно. Надо сейчас, — негромко произнес поручик, отнимая бинокль от глаз. Затем развернулся, махнул рукой, прошипел:
— Эй, гусары, слушай мою команду. Загнать патрон в патронник. Перебежками, за мной, до ближайшей деревни, марш!
Щелкнули затворы карабинов, Новиков взвел курок револьвера, поднялся и быстро побежал. Космин оттянул и отпустил затвор винтовки, тоже поднялся и ринулся за поручиком. Пазухин был уже впереди. Они пробежали шагов тридцать — тридцать пять, как вдруг…
«Бб-аххх! Бб-аххх! Сш-уу… УУ-хх!»
Фонтан огня и земли перед глазами. Комья и осколки металла разлетелись в разные стороны и осыпали гусар.
— Стой, назад! — проорал Новиков.
Гусары резко развернулись и пустились наутек к роще на холме.
— Господин, поручик, Юхненко и Скобарь упали! — кричал в спину Калиник.
— Убиты? Ранены? О, черт! Поднять их, быстро! Космин машинально развернулся и бросился назад к одному из упавших гусар. Он и какой-то рядовой подняли молодого парня с окровавленной головой, забросили его руки к себе на плечи. Кирилл успел поднять его окровавленную фуражку. Гусар-напарник схватил за ремень выпавший из его рук карабин. Потащили. Через полминуты подбежал Пазухин, помог нести раненого. До высоты добежали так быстро, что австрийцы не успели перезарядить и выпустить еще по одному снаряду. На высотке дышали как загнанные псы. Постепенно перевели дух, перебрались на противоположный склон в густую лещину. Совсем рядом вновь грохнули австрийские орудия, и рощу осыпало.
— Залечь всем и не высовываться! — прокричал Пазухин.
— С огненным крещением вас, господин унтер-офицер. Не задело? — участливо спросил поручик.
— Цел.
— Молодчага! — весело произнес корнет и добавил: — Эх, жаль, горилка вся.
— Хвали Бога, что не задело. У них тут целая батарея, не менее шести орудий. И так жарко, а ему горилки подавай, — урезонил Новиков.
Взошло солнце. Поручик попытался вывести из-под огня часть людей, а заодно и проверить, насколько хорошо противник просматривает местность. Приказал троим гусарам по одному оставить рощу и перебежками пробраться на позиции полка. Но австрийцы, похоже, этого ждали и клали по открытой местности снаряд за снарядом. Шрапнели рвались над рощей и окрест нее одна за другой, осыпая разведчиков осколками. Гусары вернулись, затаились.
— Бьют, суки, даже по отдельным людям, — отметил корнет, сверкнув злыми синими глазами.
— Они, как видишь, в отличие от нас, снарядов не жалеют, — словно для Космина добавил поручик, вытирая высокий вспотевший лоб и внутреннюю часть околыша фуражки.
Днем умер один из двух раненых гусар. О том доложил Калиник. Космин с Пазухиным подползли, посмотрели. Перед ними лежал в серой пропитанной кровью шинели мужчина средних лет. Осколок прошил ему грудную клетку. Ни боли, ни сожаления на челе. Строгие черты лица. Русые усы. В неживых голубых очах — синеющее майское небо. Ангел-хранитель уже отлетел, и душа оставила бренное тело. Калиник перстами правой руки закрыл глаза убитому и сотворил крестное знамение. Покойником оказался не тот, кого тащил Космин, и потому на душе у Кирилла стало как-то легче. Сняли фуражки. Перекрестился и Кирилл.
— Ты веришь в Бога? — с удивлением спросил корнет, посмотрев на унтера.
— Верую.
Днем поручик Новиков развернул карту и на листе из полевой офицерской книжки настрочил донесение в штаб полка:
На позиции никаких перемен не произошло — затишье. Подойти к д. Костюхновка нельзя, т. к. обстреливает артиллерия пр-ка отдельных людей. Есть потери; один гусар ранен, другой убит. Наблюдаю.
Донесение отправили в штаб полка с одним из рядовых. Тот уполз, не замеченный противником.
Космин, одев пенсне, работал с картой поручика, нанося на ней позицию австрийцев, их батарею, пулеметные гнезда, деревню, рощи. Затем, ориентируясь по солнцу, изобразил стрелку компаса острием на север. То же самое скопировал и на своей карте для капитана Горста.
— Неплохо. Обозначения аккуратные и точные. Хорошо чертите, Космин, — похвалил Новиков.
— Реальное училище и унтер-офицерская школа, господин поручик, — отвечал Кирилл.
Ночью разведчики оставили рощу и вернулись на позиции полка, неся на руках убитого и раненого гусар. Уже в деревне нашли самогон и крепко выпили.
А рано утром, полупьяный, небритый, посеревший лицом унтер-офицер Космин в измазанных офицерских сапогах, в грязной шинели, с винтовкой за плечом и с офицерским планшетом в руках, испачканных человеческой кровью, предстал перед капитаном Горстом.
— Вы ранены? — с тревогой спросил он, увидев унтера.
— Никак нет, это не моя кровь. В разведке ранен один из гусар.
— Что имеете доложить?
— Позвольте к столу, господин капитан?
— Окажите милость.
По тому, как Космин обстоятельно излагал разведданные, вписанные в офицерскую книжку, по тому, как представил карту с нанесенными на ней позициями противника, капитан понял, что из унтера скоро выйдет дельный офицер. Слушал около получаса, задавал вопросы. В конце разговора понял, что ему теперь ясно, какую роль сыграет и какое место займет его батарея в грядущем наступлении. Когда унтер закончил, Горст помолчал немного, думая про себя: «Вот теперь пора начинать, а то они могут сменить артпозицию».
Затем произнес вслух:
— Благодарю за службу! Подам рапорт о вашем награждении, господин унтер-офицер!
— Рад стараться, господин капитан.
— Ступайте, Космин, отдыхайте и приведите себя в порядок. И старайтесь более не пить с гусарами, тем более с разведчиками. Набрали же в этот гусарский полк сорвиголов! А нашим офицерам в артиллерии нужно иметь холодную, расчетливую и трезвую голову!
А Космин, отдав честь, щелкнув каблуками, развернувшись и уходя, про себя подумал: «Да, еще бы не мешало не такую русскую, как моя, а такую немецкую, как ваша, господин капитан. Тогда бы вообще с немцами да австрийцами воевать не пришлось».
Разведка выяснила, что противником заняты высоты 83,0, что к северу от дер. Оптово, склоны гребня 84,0, к югу от дер. Оптово. Путь от дер. Оптово непроходим для кавалерии ввиду сильных болот. Деревня занята противником. Окопы противника идут по хребту от высоты 91,6 вдоль дороги Костюхновка — Медвежье. Около 5 пулеметных гнезд. Вперед вынесены небольшие окопы со стрелками по 6–7 человек. Близ дер. Костюхновка арт. батарея противника из 6 орудий. Передал 7-го гусарского поручик Изюмов.
На рассвете 3 июня все орудия 11-й армии загрохотали по линии фронта. 1-я батарея конно-артиллерийского дивизиона 7-й кавалерийской дивизии была еще ночью скрытно развернута на высоте 75,6 у болота. Капитан Горст приказал выставить охранение на подступах к батарее. А на западном склоне высоты умостилось пулеметное гнездо. Уже до восхода солнца все артиллерийские расчеты были на ногах у своих орудий. Снарядные ящики аккуратно сложили в отрытых окопчиках и укрыли досками и ветками. Орудийные передки откатили в тыл подальше от орудий. У каждого орудия было лишь по восемь снарядов. Коновязь для лошадей была устроена под восточным склоном холма у болота. Наводчики еще в утренних сумерках навели стволы пушек на позиции противника, протянутые вдоль дороги по гребню хребта, берущего начало у высоты 91, 6. Космин находился при капитане Горсте, который в бинокль рассматривал деревню и австрийские позиции. Он раз от разу то расспрашивал унтера о противнике и передавал ему оптику для осмотра, то внимательно изучал карту.
А в низине левее болота были сосредоточены основные силы 7-го гусарского Белорусского полка. Четыре эскадрона — 700 сабель, готовых к атаке, готовых сечь, колоть и стрелять врага, — 700 сердец, готовых драться, бьющихся в унисон, — 700 человек, готовых принять смерть, но надеющихся выжить.
И слева, и справа, и впереди грохотало, ревело, свистело, рвалось. Снаряды русских орудий распахивали австрийские окопы, кромсая, смешивая австрийских солдат и их оружие с землей. Молчала лишь 1-я батарея, выдвинутая на самый передний край линии фронта. Кирилл крутился у артиллерийской буссоли и все прикидывал, как наводятся орудия. Горст все чаще заглядывал в стереотрубу и, хоть не подавал вида, но волновался. Космин догадывался, что Горст имеет особый приказ не открывать батарею до времени, а потом поддержать огнем своих орудий 7-й гусарский полк, обреченный прорвать вражескую оборону и открыть 7-й кавалерийской дивизии коридор, ведущий в тылы и на фланги австрийских войск. Получив бинокль из рук капитана, Космин направил его на деревню Костюхновку. Фонтаны огня и земли, пыль и дым застилали ранее тихую украинскую деревушку с белыми, крытыми соломой хатами. Что-то горело там, источая черно-рыжие клубы дыма. Иногда в объективе мелькали серые фигурки людей. Австрийцы, судя по всему, не отвечали на огонь русской артиллерии.
Наступило утро, взошло яркое солнце и ослепило людей. Утренний ветерок погнал по воздуху тополиный пух. Пахло клейкой молодой листвой. Кирилл навел бинокль левее, туда, где в низине за болотом был сосредоточен гусарский полк. Мириады пушинок словно пронизывали воздушное пространство округи. Он почти не видел людей, ибо они были скрыты свежей зеленью кустарника и рельефом местности. Лишь изредка его близорукие, вооруженные оптикой глаза выхватывали среди зарослей то кавалерийскую фуражку, то лошадиную голову, то серую шинель. Пытаясь рассмотреть людей, он понимал, что там сейчас среди большой массы кавалеристов находятся уже знакомые ему люди, с которыми он успел подружиться или почувствовать себя своим. Где-то среди них был корнет Леша Пазухин, поручик Валентин Николаевич Новиков, старший унтер Калиник. И все они сейчас должны были тронуть коней и ринуться туда, где их встретит и будет косить, рвать, кромсать ливень свинца и стальных осколков.
«Потом же, если они останутся целы, то прорвут линию вражеской обороны и…» — думал с трепетом Кирилл.
Близ места расположения полка протрещал телефонный аппарат. Штабной адъютант поднял трубку, представился. А в трубке злой голос хрипло проорал:
— Почему полк до сих пор не оставил позиций?! …вашу мать! Погоны снять с вас, сукиных детей? Вперед! Атаковать немедленно!
Адъютант махнул рукой командиру полка.
— По-олк! Слу-ушай меня! — гаркнул во всю силу своих легких полковник Серебреников.
Прокашлялся, сплюнул.
Шальная шрапнель разорвалась метрах в ста от расположения полка. С воем разлетелись осколки.
— Гусары! Послужим Господу Богу, царю и Отечеству! Шашки наа-голо! Коней наметом! — вновь выкрикнул полковник, выпрастывая дорогой клинок-гурду, травленый по голоменям и тускло высвечивающий сталью.
Звон и посвист кованого точеного металла, выходящего на свет Божий, чтобы калечить и убивать.
— За мной, лавой марш! Марш! Марш! — грозно и зычно призвал полковник, ловко хлопнув плетью и ожарив холеного жеребца.
Конь рванулся с места в карьер. Гусары, все как один, тронули и пустили коней.
Через три минуты Кирилл увидел в бинокль, как сотни всадников влетели на холм, с которого вся эта лава покатилась на правый фланг австрийских позиций, протянутых по гребню холмов от высоты 91,6.
Гром русских орудий смолк, но грозно зарокотали австрийские пулеметы: «Трр-та-та! Трр-та-та!».
До батареи донеслось далекое, перекрывающее пулеметный лай русское «Ур-раа-а!».
Ржание коней. Затем вспышки орудийных залпов, сверкнувших со стороны деревни Костюхновка. Разрывы снарядов накрыли склон высоты 91,6. Кавалерийскую лаву заволокло дымом, пылью и гарью.
— Вот она, голубушка! Их батарея! Молодец, Космин, точно на карте указал! — прокричал унтеру на ухо капитан.
— Всем орудийным расчетам! Слушай мой приказ! Заряжай гранатой! Наводи левее деревни! По батарее противника! Наводчикам прицел 25! — командовал Горст, всматриваясь в полевую карту.
Затем подождал минуту, пока его приказ не будет выполнен.
— Беглым огнем! Пли! — скомандовал и сглотнул, сдавливая воздух в горле.
Земля под ногами вздрогнула. Орудия откатились. Высоту, на которой располагалась батарея, заволокло дымом и пороховыми газами. Уши заложило. Космин сглотнул несколько раз. Залпы орудий следовали один за другим и превратились в сплошной гул и грохот.
— Жарим почти прямой наводкой! Скорострельные 107-миллиметровые неплохо бьют! Жаль, снарядов мало! — с чувством сожаления прокричал унтеру прапорщик Власьев, всматриваясь туда, где располагалась австрийская батарея.
— Похоже, накрыли мы их батарею, господа! — громко оповестил Горст минут через десять, почти не отрывая глаз от бинокля.
— Да и они наших гусар потрепали, — произнес Космин, пытаясь рассмотреть в оптику гусарский полк, утонувший в дыму и пыли.
— Коли наши гусары на их пулеметы не напоролись, то теперь, батенька, ищите ветра в поле. Теперь гусарская сабля по их тылам гуляет, — наставнически и с удовольствием произнес прапорщик.
Прошло еще минут пять…
— Наво-одчики! Слушай! Наводи по позициям противника у высоты 91,6, — прокричал Горст. — Гранатой, по окопам и пулеметным гнездам! Прицельно! Пли!
Орудия вновь изрыгнули огонь, дрогнула земля под ногами. Потянул теплый восточный ветер, снося пыль и гарь. Космин, посмотрев в бинокль, увидел, что полк понес немалые потери, ибо подходы к австрийским позициям на высоте были покрыты десятками павших людей и коней. Видно было, что отдельные австрийцы еще держались в окопах, отстреливаясь из винтовок. Рокотал и один из их пулеметов на дальней высоте. Но гусарский полк уже прошелся по вражеским позициям, опрокинул и погнал противника на запад. Далее все, что творилось на склоне, вновь заволокло пылью и дымом.
Орудийные раскаты и лай пулеметов еще долго и грозно грохотали и будоражили округу. Дальние шальные пули и осколки визжали и секли воздух. Но люди из орудийных расчетов 1-й конно-артиллерийской батареи, казалось, и не замечали их. По батарее явно вело огонь какое-то уцелевшее австрийское орудие с позиций у деревни. Снаряды ложились по склону близ батареи. Верно, орудийный расчет и кто-то из австрийских офицеров остался жив, не отступил и хоть как-то пытался исправить положение.
«Иш-шш, иш-шш!» — пели в воздухе осколки.
«Сш-шу, сш-шу!» — визжали пули.
Нервы у Космина были на пределе. Он боялся смерти, но не подавал виду, держа себя в руках. Под левой коленкой трясло, кисти рук слегка дрожали, под ложечкой ныло и сосало. При мысли, что сейчас его может изуродовать или лишить жизни исковерканный кусок нелепо летящего с бешеной скоростью металла, Кирилла лихорадило. Более всего он боялся, что его может ударить в голову.
«Каково же там гусарам в атаке, под ливнем пуль и осколков?» — спрашивал себя молодой человек.
Превозмогая эти мысли и чувства, унтер наблюдал за ходом боя в бинокль, помогал Горсту читать карту и корректировать огонь орудий.
Вскоре на батарею прискакал гусар-вестовой и сообщил, что австрийцы выбиты из всех окрестных деревень, оставили свои позиции и откатились на 5–6 верст к западу. Орудийный огонь стал более редким. Трещал телефонный аппарат, подъезжали вестовые от начальства. Капитан Горст выслушивал новые приказы, велел развернуть орудия западнее и бить навесным огнем почти на предельной дальности. В пороховом дыму, чаду и пыли, плывших перед взором, разъедавших слизистую глаз, носа, забивавших рот и легкие, время шло быстро, часы сменяли один другой. Космин уже с утра потерял счет времени. Лишь когда солнце покатилось на запад, унтер понял, что скоро свечереет. Медленно стихал и бой. Австрийское орудие замолчало.
«Вероятно, снаряды у них кончились», — подумал унтер.
Поделиться книгой: