Помоги проекту - поделись книгой:
Во время войны, когда Сталин, охваченный паникой, отказался на время от всякой власти, пострадал и «внутренний кабинет», а Политбюро и Секретариат ЦК вновь приобрели свою старую уставную власть. Но после перелома и победоносного окончания войны Сталин решил вернуться к старой практике правления. Однако он очень скоро убедился, что это не так просто и едва ли осуществимо в прежнем масштабе: во-первых, из-за Берия и Маленкова, во-вторых, из-за послевоенной атмосферы и прихода новых людей, которые выросли в войне и из войны. Но Сталин не был бы Сталиным, если бы не решился это сделать, хотя и в другой форме и окольными путями.
Сталин временно перенес центр тяжести с институции («внутренний кабинет») на личности. Он снимал с руководящих постов в государстве «политиков» и полководцев первого ранга (хотя и преданных ему, но видевших его во время паники и дезертирства), заменяя их «неличностями», лишенными всяких политических и бонапартистских амбиций. Что будут думать о нем лишенные власти военные лидеры — Сталина мало беспокоило, а чтобы «политики» не «взбунтовались», но и не могли сосредоточить в своих руках хоть какую-нибудь власть, Сталин, назначал их своими «заместителями» по правительству (иначе говоря, делал их министрами без портфелей). Вот после этого Сталин начал постепенно восстанавливать власть «внутреннего кабинета». Два человека вновь приобретают свое былое значение: генерал-лейтенант А. Н. Поскребышев и генерал-лейтенант Н. с. Власик. Никто не может иметь доступ к Сталину, минуя этих лиц, даже члены Политбюро. Исключения бывали, если Сталин сам вызывал кого-нибудь, чаще всего на обеды-попойки. Сталин не только управлял текущими делами через этих двух лиц, но им он доверил и свою личную безопасность. Посторонняя сила могла подкрасться к Сталину только через кризис этой идеальной службы его личной безопасности. Иначе говоря, никто не мог бы убрать Сталина раньше, чем не уберет этих двух лиц. Но убрать их тоже никто не мог, кроме самого Сталина.
Характеристику Поскребышева мы уже дали. Что же представлял собой другой временщик Сталина — генерал Власик? Это был Аракчеев и Распутин в одном лице: бездушный солдафон и хитрейший мужик. В русской и Советской армиях это, вероятно, единственный случай, когда малограмотный, простой солдат, минуя всякие курсы и школы, добрался до чина генерал-лейтенанта. Мало того, он выступал толкователем мнений Сталина по вопросам культуры. Власик побил рекорд по длительности служения у Сталина — он единственный, сумевший удержаться с 1919 года и почти до самой смерти Сталина.
Весьма интересную характеристику дает Власику дочь Сталина Светлана Аллилуева. Она пишет: «Приходится упомянуть и другого генерала, Николая Сергеевича Власика, удержавшегося возле отца очень долго, с 1919 г. Тогда он был красноармейцем, приставленным для охраны, и стал потом весьма властным лицом за кулисами. Он возглавлял всю охрану отца, считал себя чуть ли не ближайшим человеком к нему и, будучи сам невероятно малограмотным, грубым, глупым (? —
Чеченцы говорят: волк, шествующий к горной вершине, рискует своей жизнью. Так погибло много «сталинских волков» — от рук самого же Сталина. Но, жертвуя такими волками, как Поскребышев и Власик, Сталин не знал, что он впервые в своей жизни стал орудием чужой воли. Как это случилось, мы увидим дальше.
Глава третья
БЕРИЯ — МАРШАЛ ЖАНДАРМЕРИИ
Из истории мы знаем, как удивительно сбывались пророчества иных учителей о будущности их незаурядных учеников. Учитель истории сухумского училища превзошел своих предшественников.
— Ты, Лаврентий, — сказал он одному из своих учеников, — будешь знаменитым кавказским абреком, как Зелимхан, или не менее знаменитым русским полицейским, как Фуше.
Берия стал и — и. Сначала он был красным абреком в бакинском подполье и в меньшевистской Грузии в 1920–1921 годах, а потом на протяжении пятнадцати лет — большевистским Фуше при Сталине.
В училище, которое Берия окончил в 1915 году в возрасте шестнадцати лет, за ним прочно закрепилась кличка Сыщик, которой он гордился. История этой клички ярко рисует будущего шефа советской тайной полиции. В училище часто случались разные кражи, у учителей исчезали портмоне, папки, у учеников разные мелочи. И Лаврентий за определенную мзду начинал розыск и почти всегда находил украденное. Неудивительно: в большинстве случаев он сам и крал.
Две его кражи вызвали шум во всех школах Сухуми.
Классный наставник, ведший записи о поведении учеников, чуть не потерял службу, так как Берия украл весь его «архив» и через подставных лиц продавал ученикам их «характеристики». Следствие так и не установило виновного.
Второй случай был связан с самим директором училища. Директор был злой и ограниченный человек казарменного толка, живший по заветам Бенкендорфа и Уварова — «самодержавие, православие, народность». Если он слышал о каком-либо проступке ученика, то он не «наставлял» его, а просто исключал. Однажды Берия решил проучить директора. У окружного школьного инспектора во время его очередного визита в училище стащили бумажник с довольно крупной суммой денег. Подозрение пало на учеников. Их поголовно обыскали, но безрезультатно. Тем временем полиция получила анонимку о месте нахождения бумажника. Явился пристав, попросил директора открыть его письменный стол — о ужас! — в нем нашли бумажник со всеми деньгами! Директор получил удар, а потом исчез. Хотя и догадывались, что это дело рук Берия, но доказать этого никто не мог. Лишь после революции Берия рассказал, как он организовал эту операцию.
Еще мальчиком Берия понял полицейскую философию: любить доносы — презирать доносчиков. Он никогда ни на кого сам не доносил. Но если ему хотелось кому-нибудь отомстить или просто нашкодить, то он рассказывал о проступке, часто даже им самим вымышленном, тому ученику, которого знал как доносчика.
Берия был всегда первым учеником. Особенно выдающимися были его способности в точных науках. Берия любил ловить учителей на ошибках, задавать им каверзные вопросы. Учителю истории, человеку весьма радикальных взглядов, но связанному официальной программой преподавания, Берия однажды задал чисто провокационный вопрос: «Кого надо больше любить — царя, Россию или Грузию?» Вот этот вопрос и вызвал приведенное выше саркастическое замечание учителя.
Однако полицейско-сыскные способности Берия вовсю развернулись лишь после переезда в Баку. Он поступил в Бакинское техническое училище, которое окончил с отличием, получив звание дипломированного техника-архитектора. За это время в России произошли — одна за другой — две революции, а сама Россия вышла из войны. В истории его тогдашней деятельности Берия не давал копаться никакому биографу. Если кто пытался это делать, того чекисты убивали.
Сухие официальные справки об этом периоде не только неполны, но отчасти и ложны. Вот они: в марте 1917 года Берия вступил в партию большевиков (на самом деле он вступил в партию в 1919 году, а Сталин задним числом установил ему дооктябрьский стаж, так же был установлен, например, стаж и Ежову: вместо 1918 года — 1917-й); в июне 1917 года Берия ушел на румынский фронт, а в конце 1917 года вернулся в Баку (на самом деле Берия дезертировал и в Баку за взятку оформил «освобождение» от военной службы по «инвалидности»); в 1918–1919 годах Берия был на подпольной работе в Баку (в чем же конкретно она заключалась — никогда не сообщалось). Бакинские годы Берия предопределили его головокружительную полицейскую карьеру сразу в четырех разведках — советской, мусаватистской, турецкой и английской (за это его потом официально и назовут агентом международного империализма). Его служба в этих разведках (иногда прямая, иногда через резидентов) не вызывает сомнения, но все еще не выяснен главный вопрос: служил ли Берия «из любви к профессии» или по заданию Чека? (Баку был в те годы центром акций всех больших разведок держав Антанты и Четверного союза.)
Первая поддающаяся проверке связь Берия установилась с мусаватистской, а через нее с турецкой разведкой, которая, в свою очередь, была связана с немецкой разведкой. С мусаватистами Берия свел его Друг по бакинскому училищу Мирза Бала, будущий видный деятель независимой республики Азербайджан. Мирза Бала познакомил Берия и с начальником бакинской городской полиции Мир-Джафаром Багировым, оказавшимся одновременно и советским агентом. С тех пор Берия и Багиров неразлучны в полицейской карьере, даже расстреляют их по одному и тому же делу (хотя Багирова и годом позже). Копии информации, которую Берия давал Багирову для мусаватистской разведки, Багиров переправлял и в штаб 10-й Красной армии в Царицыне. В штабе армии обратили внимание на исключительную ценность этой информации и предложили Багирову «специализировать» Берия по чисто военной разведке. Берия вернейшим инстинктом сыщика понял, с кем имеет дело, и решил взять быка за рога: он написал политический трактат на грузинском языке о том, как организовать в Баку советскую военную разведку, и направил его наркому национальностей грузину Сталину-Джугашвили, в то время бывшему в Царицыне. Вскоре Берия вызвали к резиденту Чека и ЦК в Баку Микояну.
Однотипы сходятся плохо, контрасты — быстрее. Микояна и Берия объединяло только одно: их непостижимый врожденный нюх карьеристов и граничащий с гениальностью дар сыщиков в политике. В остальном они были антиподы: Микоян — армянин, Берия — грузин (в кавказских предрассудках эта разность немаловажна, ведь Мдивани предлагал провести деарменизацию Тифлиса, заявляя, что «пролетарии всех стран, соединяйтесь!» — это совсем не значит «все армяне, в Тифлис собирайтесь!». Микоян получил богословское образование, а Берия — техническое. В молодости Микоян действительно был верующим марксистом, а Берия никогда не верил ни в Бога, ни в Маркса; Микоян был преимущественно политиком, потом полицейским, Берия был преимущественно полицейским, потом политиком; Микоян был преданным мужем и примерным отцом, у Берия каждая приглянувшаяся ему женщина должна была стать его любовницей, а его незаконнорожденным детям вряд ли кто знал счет; наконец, Микоян был способен подписывать приказы об убийствах, но, кажется, лично никого не убивал, а Берия часто подписывал приказы после того, как он кого-нибудь убивал (включая старых большевиков), — об этом рассказывал Хрущев на XX съезде.
Работая в бакинском подполье помощником Микояна по делам иностранных разведок, Берия продолжал, минуя не только Микояна, но и Дзержинского, связываться со Сталиным. Постепенно Берия сделался ценнейшим осведомителем Сталина, работающим в среде старых кавказских большевиков — соперников Сталина. Микоян прекрасно знал, что и о нем самом Берия информирует Сталина. Но куда легче перехитрить лису, чем Микояна. Он решил оградить себя от полицейского зуда Берия и нашел для этого верное средство. Каждый свой политический доклад в Москву, в ЦК и в Чека Микоян «строго доверительно» показывал Берия, а из этих докладов Берия вычитывал, как Микоян высоко ценит его работу. Расчеты Микояна вполне оправдались — Берия начал расхваливать Сталину до небес политические акции Микояна, чтобы придать его свидетельству о самом себе надлежащий вес.
Там же, в Баку, в 1919 году Берия впервые связался и с англичанами. Об этом открыто рассказывали на Кавказе до назначения Берия начальником Закавказского ОГПУ в конце 20-х годов. Но если о работе Берия для английской разведки говорили, основываясь лишь на рассказах отдельных лиц, то о его работе на мусаватистскую разведку сохранились документы. О них говорил на пленуме ЦК в 1937 году член ЦК ВКП(б), бывший первый секретарь ЦК коммунистов Азербайджана, нарком здравоохранения СССР Г. А. Каминский. Сообщив об этом, Хрущев сказал на XX съезде: «Едва пленум ЦК успел окончиться, как Каминский был арестован и расстрелян». Если бы Берия работал в иностранных разведках по заданию Чека и ЦК, что считалось «подпольной революционной работой», Сталин на пленуме, несомненно, дал бы соответствующую справку, как это бывало в других аналогичных случаях. Он этого не сделал. Поэтому пленум полагал, что дни Берия сочтены, но сочтены оказались дни его разоблачителя.
После оккупации Азербайджана Красной Армией в мае 1920 года Берия начал работать помощником начальника бакинского ГПУ, а начальником стал его прежний покровитель, бывший лжемусаватист Багиров.
Январь 1921 года. На призыв Буду Мдивани из штаба Орджоникидзе в Баку к своим землякам вступать в ряды Красной Армии, идущей на «освобождение» Грузии, из тысяч грузин, живущих вне Грузии, отозвалось едва два десятка. Среди них был и молодой чекист Лаврентий Берия. На сборном пункте добровольцев Берия зачислили в ЧОН (полицейские войска ЧК — ГПУ — НКВД).
В конце февраля 1921 года независимая Грузия пала. Первым учреждением, организованным большевиками в «освобожденной» стране, была Чека, а первым ее следователем из грузин — Лаврентий Берия. Рядовым чекистским следователем Берия пробыл около двух лет. Несмотря на его усердие, особых шансов на продвижение по службе у него не было, но тут произошло событие, послужившее началом его большой профессиональной карьеры как чекиста и большевика.
«Освобожденная» Грузия тщетно пыталась освободиться от своих «освободителей». Осенью 1921-го и осенью 1922 годов произошли два восстания против большевиков. Оба были успешно подавлены, но настоящего умиротворения не наступило. Стычки и волнения повторялись периодически. Советское правительство предложило грузину Сталину поехать на Кавказ и объяснить своим землякам, что они играют с огнем. Сталин выполнил задание, и перед отъездом чекисты и друзья устроили ему пышные проводы. Как обычно, ели шашлык, пили кахетинское и говорили еще раз о «чистке Грузии». На банкете соблюдали чисто кавказский этикет: выборный распорядитель пира — тамада — предлагал тосты и диктовал порядок. Гостей, по обычаю, обслуживал самый младший из присутствующих: он молча стоял за столом, аккуратно наливал вино и предупредительно исполнял указания тамады, а сам пил только после знака председательствующего. Когда были наполнены вином последние рога (по старинному обычаю грузины пьют вино из рога), тамада, который до сих пор мало пил, неохотно говорил, хотя весьма охотно слушал, произнес краткую заключительную речь на грузинском языке.
— Много сорняка накопилось в Грузии. Надо перепахать Грузию! — таковы были его последние слова.
Старые грузинские большевики Мдивани, Махарадзе, Орхалашвили молча проглотили и вино и тост. Но молодой прислужник, в нарушение всякого кавказского церемониала, сам ответил тамаде: «И сорняк истребим, и Грузию перепашем» — и залпом выпил вино, на этот раз уже без приглашения тамады. Присутствующие вопросительно переглянулись, но тамаде ответный тост весьма понравился.
Тамадой был Сталин, а прислужником — Лаврентий Берия. После банкета Сталин уехал, а Берия на следующий же день был назначен заместителем начальника Чека. Это было в конце 1922 года, и Берия было ровно двадцать три года.
Но Грузия туго поддавалась «перепашке». В 1924 году происходит новое, уже всеобщее, вооруженное восстание Грузии, руководимое подпольным паритетным комитетом социал-демократов и национал-демократов. Это была последняя попытка освободиться. Восстание было подавлено с нечеловеческой жестокостью. Руководители восстания были расстреляны, а участники (до пяти тысяч человек, по официальным данным грузинских националистов) были ликвидированы («истребление сорняка»!). Душой и телом этой операции был новый шеф ГПУ Лаврентий Берия. Таким образом, Берия сдержал свое слово Сталину, и Сталин не замедлил ответить взаимностью: Берия назначили начальником грузинского ГПУ и наградили высшим боевым орденом — Красного Знамени. С этих пор карьера Берия знает лишь блестящие успехи без единого поражения.
Когда создается Закавказская Федерация, Берия получает пост заместителя начальника Закавказского ГПУ. Сам начальник Закавказского ГПУ старый большевик и член ЦКК Павлуновский находится целиком во власти своего молодого и энергичного помощника, ибо знает, что единственный человек в Закавказье, входящий в кабинет Сталина без доклада, — это Берия.
Но крепкое и многообещающее доверие Москвы отравляла растущая ненависть в собственной среде. Даже в грузинских правительственных кругах относились к карьере Берия с подозрительностью; эта подозрительность перешла в прямую ненависть, когда в Тбилиси стало известно, что Берия — личный осведомитель Сталина и Менжинского (тогдашнего шефа ОГПУ) даже по делам интимным и семейным, касающимся членов грузинского правительства.
Но если в правительственных кругах борьба с Берия сводилась лишь к анекдотам и жалобам на него в Москву (впрочем, только поднимавшим его в глазах Кремля), то народ решил расправиться с ним по-своему. Известно несколько случаев покушений на его жизнь, от одного из которых (в 1930 году) Берия спасся просто чудом.
Грузинские террористы, узнав, что Берия поехал во Владикавказ, устроили ему засаду у перевала Военно-Грузинской дороги. Когда едущие из Владикавказа три новых «бьюика» поравнялись с трущобой, в которой сидели террористы, был открыт огонь. Первая машина, в которую была брошена граната, взлетела в воздух, вторая и третья под непрерывным огнем террористов прибавили газу, преодолели подъем и бешено помчались в Тбилиси, бросив первую машину и не приняв боя. Террористы подошли к горящему автомобилю: пассажиры — один высший офицер Генерального штаба Красной Армии и три чекиста — мертвы. Через несколько часов Берия послал в Москву отчет о горячем бое с бандитами. Уцелевшие чекисты, из которых кое-кто был действительно ранен (в спину), были награждены. За это дело самого Берия наградили вторым орденом Красного Знамени. (Берия был самый «орденоносный» человек в СССР — одних орденов Ленина у него было целых семь штук!)
Даже тогда, когда Сталин успешно покончил со своими врагами в Москве и «слева» (троцкисты) и «справа» (бухаринцы), в родной Грузии он пользовался слабым влиянием и еще меньшим уважением, ибо, как говорят, нет пророка в своем отечестве. Грузинские старые большевики, многие из которых были учителями Сталина по подпольной работе на Кавказе, не все были склонны признавать его непогрешимым отцом народов. В своей борьбе против них Сталин и Орджоникидзе заходили иной раз так далеко, что как-то с явно провокационной целью подсунули грузинскому советскому правительству даже проект постановления о введении таможенных границ между советской Грузией и РСФСР, а также о запрещении грузинкам выходить замуж за русских. Грузины его отвергли и рассказали об этом XII съезду (см: XII съезд РКП(б). Стенографический отчет. 1923, с. 472).
Именно эти старые грузинские большевики, которым Сталин приклеил криминальный ярлык «национал-уклонисты», один раз одержали победу над Сталиным. Предсмертное политическое завещание Ленина снять Сталина с поста, его статья об «автономизации», его письмо Буду Мдивани против Сталина и предполагаемый суд над ним и Орджоникидзе во многом были продиктованы требованием старых грузинских большевиков. Последние были убеждены, что если им удастся при помощи Ленина довести Сталина и Орджоникидзе до суда, то тем не миновать расстрела: обоим вменялись в вину не только политические, но и уголовные преступления — такие, как убийство в 1922 году старого большевика, руководителя вооруженного грабежа Тифлисского казначейства в 1907 году в пользу Ленина Камо (Тер-Петросяна).
Но Ленин умер, не успев расправиться со Сталиным (некоторые из старых грузинских большевиков полагали, что Сталин отравил его), а их друг Троцкий сам оказался в опале. У Сталина была не только хорошая память, но и редкое терпение. Через десять лет Сталин руками Берия ликвидировал всех грузинских «национал-уклонистов», почти весь состав правительства был пропущен через инсценированный суд, и все до единого расстреляны. Последний сорняк был истреблен, и Грузия была перепахана. Вот тогда Берия и назначили секретарем Компартии Грузии, а потом и секретарем Заккрайкома. Как это произошло, рассказывает реабилитированный после семнадцати лет концлагеря Снегов:
«30 октября 1931 года на заседании Оргбюро ЦК ВКП(б) Картвелишвили, секретарь Закавказского краевого комитета, сделал доклад. Присутствовали все члены краевого исполкома; из них один я остался в живых. Во время этого заседания И. В. Сталин в конце своей речи внес предложение, касающееся организации секретариата Закавказского краевого комитета, которое заключалось в следующем: первый секретарь — Картвелишвили; второй секретарь — Берия… Картвелишвили ответил, что он хорошо знает Берия и по этой причине категорически отказывается работать с ним. Сталин предложил оставить этот вопрос открытым и разрешить его в процессе самой работы. Два дня спустя пришло решение, согласно которому Берия получал партийную должность, а Картвелишвили должен был быть выслан из Закавказья» (Хрущев Н. С. Доклад на закрытом заседании XX съезда КПСС, с. 46).
Но даже став партийным секретарем Грузии и Закавказья, Берия не получил известности за пределами Кавказа. Впервые о существовании Берия партия узнала только в 1935 году, когда Берия на экстренном пленуме ЦК Грузии сделал трехдневный доклад об истории большевизма. Суть доклада: Ленин в Петербурге и Москве, а Сталин в Тбилиси и Баку начиная с 1898 года одновременно и почти независимо друг от друга закладывали основы большевизма. Фальсификация истории была прямо-таки фантастической, но зато политический успех Берия — колоссальным. За год до этого Берия был впервые избран членом ЦК ВКП(б) на XVII партсъезде.
Однако в великую чистку 1937 года чуть было не погиб и сам Берия. В 1936 году на пост главы НКВД вместо Ягоды были выдвинуты две кандидатуры — Николая Ивановича Ежова и Лаврентия Павловича Берия. Шансов у старого чекиста Берия было больше, чем у только что выдвинувшегося Ежова. Но Сталин (как полагают, по чисто национальным соображениям) предпочел Ежова. Однако Ежов понимал, что, пока в резерве есть Берия, его позиция не тверда, а поэтому и решил ликвидировать заодно с «ленинской гвардией» и несомненного члена «сталинской гвардии» Лаврентия Берия. Но тут-то Ежов, собственно, и допустил роковую для себя ошибку. Узнав от своих друзей из аппарата центрального НКВД, что Ежов занят созданием на него «дела», Берия немедленно прилетел из Тбилиси в Москву и доложил это Сталину. Назначенная ЦК комиссия под председательством В. Молотова установила больше, чем ожидал даже сам Берия: в папках следователей Ежова нашли показания о вражеской работе… Кагановича, Андреева, Микояна, Ворошилова, Калинина, Берия и других. Во «врагах народа» не числились пока что лишь два человека из всего ЦК — Молотов и сам Сталин. Дни Ежова были сочтены. Его без шума убрали с поста и расстреляли в 1940 году. Берия — «сигнализатора антисталинского заговора» — назначили наркомом внутренних дел в звании комиссара государственной безопасности СССР (1938).
Первой операцией Берия как нового руководителя НКВД была радикальная чистка в чекистском корпусе. Тысячи старых, заслуженных чекистов были арестованы, расстреляны или сосланы в концлагеря. Миллионы заключенных хотели видеть в выступлении Берия против чекистов начало своей реабилитации, тем более что начались пересмотры многих дел, метод физических пыток на допросах, кроме как для «известных врагов народа», был отменен, режим в тюрьмах и концлагерях был немного облегчен.
Однако Ежову и ежовцам мстили не за народ, а за власть, ими чуть было не погубленную. Что Берия — это тот же Ежов, только более утонченный и квалифицированный, показал новый террор, развернувшийся в связи с войной. И надо признать, что Сталин (даже при той поддержке, которую оказывали ему западные союзники) не удержался бы на троне, если бы не Берия и его аппарат НКВД. Красная Армия не хотела воевать, народ жаждал поражения собственного правительства, видя в этом единственную возможность спасти себя и страну. Положение было катастрофичным, но Берия, введенный в состав Комитета Обороны СССР и несший единоличную ответственность за политико-моральное состояние тыла и фронта, не растерялся. Оружие страха вновь было пущено в ход — начались массовые аресты. В Красной Армии были введены карательные команды «Смерш» («Смерть шпионам») и заградительные отряды (отряды НКВД с приказом стрелять по отступающим или переходящим в плен). Ко всему этому была введена публичная смертная казнь через повешение как на фронте, так и в тылу. Народ, поставленный перед выбором: чекистская веревка на шею или немецкая пуля в грудь, — выбрал последнюю, тем более что люди Гиммлера и Розенберга, словно в тайном заговоре со Сталиным и Берия, сами толкали на это своими зверствами в оккупированных областях и в лагерях для военнопленных.
Так Берия спас Сталина. За это Сталин и произвел его в беспримерный в истории чин: Берия стал маршалом жандармских войск социалистического государства.
После войны Берия освободили от руководства НКВД. Он был назначен заместителем Сталина по линии государственной безопасности. Из 14 юридических заместителей Сталина по Совету Министров только Берия фактически был им. Уступая по партийному стажу «старой гвардии», Берия по независимости и инициативности, а также как старый профессиональный полицейский, не знал равных себе во всем Советском государстве. Не случайно председателем Комиссии по атомной энергии, созданной в 1946 году, был назначен также чекист Берия — отец «отцов» советских атомных и водородных бомб.
Не владея ни одним из иностранных языков (по-русски он говорил с грузинским акцентом, как и Сталин), Берия тем не менее был наиболее осведомленным членом Политбюро и во внешней политике. Информацию о ней он получал из первых рук, через свою агентурную заграничную сеть.
Глава четвертая
ДВА ВРЕМЕНЩИКА — МАЛЕНКОВ И ЖДАНОВ
Собираясь вступить в джунгли интриг Кремля, приведем сначала характеристику, которую дает Светлана Аллилуева двум другим ведущим героям того времени — Маленкову и Жданову:
«Семья Маленкова была, пожалуй, наиболее интеллигентной из всех остальных на этом «высоком уровне». Он был инженером-электриком по образованию, а жена его долгие годы была директором Энергетического института… два сына и дочь воспитывались в рамках русской интеллигентной семьи — без потуг на вельможную роскошь… Дом был простым… Два сына Маленкова учились в специальной школе на английском языке… Маленков был, очевидно, наиболее здравомыслящим… из Политбюро… Программа развития легкой промышленности, предложенная им в марте 1953 года, нашла самый живой отклик… Он сразу завоевал популярность — и это его погубило. Изгнанный из правительства, он уехал в Казахстан… В Москву он ни разу не ездил «на поклон»… Политбюро это раздражало… Маленков становился в очередь за хлебом, как и все население небольшого городка. Это было сочтено «дерзким вызовом» правительству…
Андрей Жданов был из семьи инспектора гимназий… Жданов был студентом Петровско-Разумовской сельскохозяйственной академии в Москве, когда началась первая мировая война, а затем революция. Тогда он стал большевиком… Когда было нужно, Жданову поручалось выступать о внешней политике, об истории философии, о международном рабочем движении. В конце концов его возненавидели все как исполнительного адъютанта и возможного «наследника Сталина»… На искусство Жданов действительно смотрел с ханжески-пуританских позиций, столь распространенных в партии. Их лучше всего выразила однажды жена Жданова: «Илья Эренбург так любит Париж, потому что там — голые женщины». Природа образного мышления в музыке, живописи, кино была Жданову так же чужда, как высшая математика. Но он рвался в бой… закусив удила, чтобы быть «большим роялистом, чем сам король»… Взаимоотношения внутри Политбюро были сложными, запутанными и взаимно недобрыми. В доме у Ждановых Маленкова называли только презрительной кличкой Маланья из-за его круглого, женоподобного лица» («Только один год», с. 358–363).
Георгий Маленков был выдающимся пионером классической сталинской партократии. Недоучившийся студент Московского высшего технического училища (МВТУ), он обратил на себя внимание в 20-х годах в борьбе с троцкистами и зиновьевцами своими скрупулезно ортодоксальными «проектами» резолюций на партийных собраниях против оппозиции. Правда, его резолюции, как правило, отвергались, так как почти все партийные организации московских вузов были троцкистскими, но зато на бедном интеллектуалами небе Сталина взошла новая яркая звезда: Маленков сделался штатным оратором на вузовских собраниях от самого Московского комитета партии.
Собственно, зеленый свет карьере Маленкова открыли Троцкий и Каменев. Накануне десятой годовщины Октября (1927) троцкисты решили созвать общемосковское антисталинское собрание в МВТУ. Как рассказывал в своей «Истории ВКП(б)» Ярославский, на это собрание не допускались официальные представители МК и ЦК. Троцкий пишет:
«Оппозиция очень искусно подготовила большое собрание в МВТУ, — набилось свыше двух тысяч человек. Большая толпа осталась на улице. Я и Каменев говорили около двух часов. ЦК выпустил воззвание к рабочим разгонять собрание оппозиции силой. Воззвание было только прикрытием для тщательно подготовленных нападений на оппозицию со стороны боевых дружин под руководством ГПУ. Сталин хотел кровавую развязку…» («Моя жизнь». 1930, ч. II, с. 277–280). Вот эта «кровавая развязка» и была поручена бывшему студенту МВТУ, тогда ответственному инструктору ЦК Георгию Максимилиановичу Маленкову. Он повел «боевую дружину» «добровольцев-рабочих» (на самом деле — переодетых чекистов) на штурм здания МВТУ. Хорошо зная все ходы и выходы, Маленков со своей дружиной легко проник в здание и бесцеремонно выставил оттуда того, кто в октябре 1917 года взял штурмом Зимний дворец.
Наивно было бы говорить о каких-либо идейных убеждениях партаппаратчиков типа Маленкова. Это люди с эластичной совестью и бездонным властолюбием. Сталинцы впервые в истории нашли рецепт органического синтеза партийной политики и уголовщины. Согласно этому рецепту все моральные категории и общепринятые нормы человеческого поведения находятся в постоянной диалектической трансформации: зло может превратиться в добродетель, бесчестие — в честь, долг — в предрассудок, подлость — в подвиг, и наоборот. И весь этот свой «моральный кодекс коммунистов» сталинцы применяют не только в борьбе с врагами вне партии, но и в борьбе за власть между собой, внутри самой партии, причем побеждают наиболее ловкие, прибегающие к еще никем не использованным новинкам политической подлости. Вся биография Маленкова — цепь таких подлостей.
Беглый взгляд на даты иллюстрирует взлет и падение этого временщика Сталина. Маленков родился в 1902 году в Оренбурге, в семье губернского чиновника. В 1920 году вступил в партию. 1921–1925 годы — учился в МВТУ. 1925–1930 годы — работал в ЦК, сначала сотрудником учетно-информационного подотдела ЦК, потом членом «секретариата т. Сталина» и одновременно протоколистом Политбюро. 1930–1934 годы — заместитель, а потом и заведующий орготделом МК (его начальниками были секретари МК Каганович и Хрущев). 1934–1939 годы — заведующий отделом кадров ЦК, член ЦК с 1939 года. С 1939 года — секретарь ЦК по кадрам. 1941–1945 годы — секретарь ЦК, заместитель председателя Совнаркома СССР, член ГКО. 1946 год, июль — опала, некоторое время в ссылке в Туркестане. 1948 год, лето — возвращение в ЦК на пост первого после генсека секретаря. 1953–1955 годы — наследник Сталина на посту председателя Совета Министров СССР. 1957 год — исключен из ЦК. 1962 год — исключен из партии.
Все-таки и в своем падении Маленков умудрился остаться в живых в отличие от своего долголетнего друга, соратника и сопреступника Берия, которого он так опрометчиво предал, чтобы потом самому быть преданным. Тщетно было бы искать в советских публикациях прямое указание на то, что Маленков в 1946 году временно потерял должность секретаря ЦК, но есть много косвенных доказательств этого.
Коммунистические владыки, уравнявшие свои народы в бесправии, неравны между собою. Для демонстрации этого неравенства Сталин ввел такой чувствительный кремлевский протокол «размещения вождей», малейшее изменение в котором сигнализировало о перемене положения людей в пирамиде власти. Впервые этот протокол был введен после ликвидации троцкистов и бухаринцев, когда членов Политбюро, Оргбюро и Секретариата ЦК начали перечислять не по алфавиту, а по важности занимаемого места. Он начинался со Сталина и шел дальше по нисходящей линии. Вот по этой линии вы судили, кто есть кто, а главное — кто кого передвинул. Так как тайны постоянного движения «шкалы вождей» не всегда были известны «Правде», ТАСС и радио, то всякие сообщения, в которых перечислялись вожди, сначала согласовывали с Агитпропом ЦК.
В «протоколе культов» Кремля Маленкова начали отодвигать с первых мест с конца 1947 года. Глубины падения он достиг, заняв восьмое место при перечислении членов Политбюро на заседании сессии Верховного Совета СССР в феврале 1948 года: 1) Сталин, 2) Молотов, 3) Жданов, 4) Берия, 5) Ворошилов, 6) Микоян, 7) Каганович, 8) Маленков, 9) Вознесенский (Хрущев на этой сессии отсутствовал). Но уже после возвращения из Туркестана и начавшейся опалы Жданова протокол выглядит иначе: Жданов исчезает якобы по болезни, а Маленков занимает четвертое место («Правда», 27.7.48). В почетном карауле у гроба Жданова 2 сентября 1948 года Маленков стоит рядом со Сталиным, а напротив стоят Берия и Молотов (см. фото в «Известиях»). Вот для того, чтобы Маленков после почти двухлетнего перерыва вновь занял место около Сталина, Жданову надо было очутиться в гробу! Этому предшествовала полная внутреннего драматизма борьба между учениками Сталина.
Постоянное и непосредственное руководство партией во время войны, единоличное распределение высших партийных, полицейских, военных кадров сделало Маленкова фактически первым секретарем ЦК после Сталина. Таким образом, он стоял одновременно и над членами Политбюро, не будучи сам ни его членом, ни даже кандидатом. Возвращенный на работу в ЦК Жданов, с 1934 года (когда Маленков еще не входил в состав ЦК) постоянно бывший секретарем ЦК, естественно, претендовал на роль первого секретаря ЦК. Однако пленум ЦК в марте 1946 года утвердил в этой должности Маленкова и сделал его членом Политбюро, причем в «протоколе культов» его имя стояло сразу после имени Сталина, а это означало: Маленков — кронпринц.
Жданов, сделанный из одного с Маленковым теста, пользующийся таким же доверием у Сталина, хорошо знал, что сесть в кресло первого секретаря ему удастся, только если он сможет ловко и бесшумно столкнуть с него Маленкова. Задача эта не была легкой, но недаром Жданов любил так часто повторять знаменитую формулу Сталина: «Нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики». Крепость Маленкова Жданов начал осаждать по мало защищенным подступам к ней, а потом предпринял и концентрированное наступление, удачно применяя наиболее эффективные приемы большевистского «морального кодекса».
Интересна характеристика Жданова, данная Милованом Джиласом:
«Он был образованным человеком и в Политбюро считался крупным интеллектуалом. Несмотря на его общеизвестную узость и начетничество, я сказал бы, что его знания были достаточно обширны. Но несмотря на то, что он понемногу разбирался во всем, даже в музыке, я не думаю, чтобы он обладал обширными знаниями в одной определенной области — это был типичный интеллектуал, который накапливал сведения из разных областей посредством марксистской литературы». (Цит. здесь и далее по русскому изданию «Разговоры со Сталиным». «Посев», 1970, с. 140).
Жданов, прекрасно разбиравшийся в психологии Сталина, обвинил Маленкова в преступном легкомыслии, приведшем к развалу советского «атомного шпионажа» в связи с бегством Гузенко из советского посольства в Канаде (из разоблачения в печати Гузенко стало известно, что все сообщения и информация по «атомному шпионажу» посылались лично на имя Маленкова, кроме того, лица для такой секретной работы тоже подбирались непосредственно канцелярией Маленкова). Вторая атака против Маленкова, рассчитанная на использование патологической подозрительности Сталина, обещала еще больший успех: Жданов донес на маршала Жукова, заместителя Сталина по Министерству обороны и главнокомандующего сухопутными войсками. Используя свои знания о жизни и взглядах Жукова (полученные, когда Жуков был в Ленинграде главнокомандующим, а Жданов — членом военного совета Северо-Западного фронта), Жданов начал уверять Сталина, что протеже Маленкова — маршал Жуков — метит в русские Бонапарты. Донос запал в душу Сталина. Он сам часто задумывался над непонятной ему личностью своенравного маршала, внимательно читал участившиеся в западной прессе пророчества о будущем Русском Бонапарте, повторяя про себя, что «нет дыма без огня», и не забывая, что Жуков был единственным человеком, которого не он учил, а который его учил.
Чтобы проиллюстрировать сказанное, я хочу немного отступить от темы и привести один эпизод. Когда немцы в октябре 1941 года подошли к Москве так, что могли уже видеть Красную площадь в бинокль, Сталин хотел перебраться в Куйбышев (туда уже переехали ЦК во главе с Андреевым и Совнарком во главе с Вознесенским), но Жуков категорически заявил — Москва сдана не будет. Известно много случаев, когда Жуков резко возражал Сталину.
Когда теперь читаешь документы хрущевских времен, да и мемуары Жукова, то удивляешься не столько мужеству Жукова, сколько его поразительному невежеству в отношении психологии советского диктатора. Много раз Жуков напрашивался под пулю чекистов, и все-таки Сталин не давал команды стрелять. Почему? Потому что Сталин быстро и безошибочно раскусил боевого генерала: как солдат — великан, как политик — ноль! Бонапарты пекутся не из такого теста. Любому генералу Красной Армии с политическим складом мышления такой, например, диалог стоил бы головы.
29 июля 1941 года. Кабинет Сталина. Обсуждается вопрос о Киеве. «…«А как же Киев?» — спросил Сталин. Я знал, что означали два слова: «Сдать Киев», но я не мог бы поддаваться чувствам, а как человек военный, обязан был предложить единственно возможное, на мой взгляд, решение в сложившейся обстановке. «Киев придется оставить, — ответил я. — На западном направлении нужно немедленно организовать контрудар с целью ликвидации ельнинского выступа. Этот плацдарм противник может использовать для удара на Москву». — «Какие там еще контрудары, что за чепуха? — вспылил Сталин. — Как вы могли додуматься сдать врагу Киев?» Я не мог сдержаться и ответил: «Если вы считаете, что начальник Генерального штаба способен только чепуху молоть, тогда ему здесь делать нечего. Я прошу освободить меня от обязанностей начальника Генерального штаба и послать на фронт. Там я, видимо, принесу больше пользы родине». — «Вы не горячитесь, — сказал Сталин. — А впрочем, если так ставите вопрос, мы без вас можем обойтись… Идите, работайте, мы тут посоветуемся и тогда позовем вас». Минут через 40 меня вызвали. «Вот что, — сказал Сталин, — мы посоветовались и решили освободить вас…» — «Куда прикажете мне отправиться?» — «А куда вы хотите?» — «Могу выполнять любую работу. Могу командовать дивизией, корпусом, армией, фронтом». — «Не горячитесь, не горячитесь! Вот вы говорили об организации контрудара под Ельней. Ну и возьмитесь за это дело. Мы назначили вас командующим Резервным фронтом. Когда вы можете выехать?» — «Через час…» (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М., 1969, с. 311–312).
Что Жданов метит вовсе не в Жукова, а в Маленкова, Сталин отлично видел, но это было в его характере — поощрять доносы членов Политбюро и натравливать их друг на друга. Безопасность его личной диктатуры во многом основывалась на междуусобице партийных бояр. Пока бояре соревновались в любви к Сталину методами доносов, Сталин знал, что никакой заговор на верхах против него невозможен.
Жданов начал уверять Сталина, что такой бонапартистский заговор возможен как раз из-за преступного легкомыслия Маленкова, покровительствующего Жукову и рекламирующего его мнимые заслуги в войне. В своих стараниях дискредитировать Жукова как полководца Жданов доходил в буквальном смысле до анекдотов:
«После войны Сталин начал говорить всякую чепуху о Жукове, и, между прочим, следующее: «Вы хвалили Жукова, но он этого не заслуживает. Говорят, что перед каждой операцией Жуков брал в руку землю, нюхал ее и говорил: «Мы можем начинать наступление», или же наоборот: «Задуманная операция не может быть проведена» (Хрущев Н. С. Доклад на закрытом заседании XX съезда КПСС, с. 38). Хрущев великолепно знал, что автором таких анекдотов был Жданов, но он умолчал об этом, ибо иначе пришлось бы рассказать всю правду о Сталине.
То, что впоследствии получило название «ждановщина», вовсе не было поворотом к мракобесию лишь в области культуры. Ждановщина — это последовательный возврат к довоенному сталинизму и во внутренней и во внешней политике. Жданов легко мог убедить Сталина, что именно после войны стала актуальна опасность выхода из повиновения народа, партии и армии, если будет продолжена оппортунистическая политика Маленкова, Хрущева и их сторонников по поощрению частной инициативы в строительстве жилых домов в освобожденных районах, по нарушению колхозного устава в сторону увеличения приусадебных участков (Маленков возглавлял и Комитет по новой советизации освобожденных областей), по поощрению курса на раздувание рядов партии за счет политически сомнительных элементов.
Но грехом всех грехов Маленкова Жданов выставил то, на что Сталин всегда держал ухо востро: Маленков потерял революционную бдительность, и в стране подняли голову потенциальные шпионы-«западники», «космополиты», «низкопоклонники», лжеученые типа маленковского ставленника Александрова (глава Агитпропа ЦК). В национальных республиках (особенно на Украине у Хрущева и в Белоруссии у Пономаренко) орудуют буржуазные националисты в литературе и бандеровцы в лесах. В Советской Армии с ведома Маленкова партийные органы фактически ликвидированы и царствуют личные ставленники Жукова, этого известного врага института политкомиссаров.
Еще более порочна внешнеполитическая концепция Маленкова: вместо ставки на большевизацию восточноевропейских стран Маленков поддерживает «национальные фронты» коммунистов с буржуазными националистами; вместо разоблачения империалистических замыслов «плана Маршалла» он считает возможным принять его помощь на определенных условиях; вместо ставки на мировую революцию Маленков проповедует «мировое движение за мир» и идеологическое сосуществование с империалистическими государствами.
Жданов действовал не в одиночку. Он по методу Сталина собрал вокруг себя обиженных Маленковым членов Политбюро (Молотов, Каганович, Ворошилов, Андреев), легко убедив их, что у них власть узурпировал Маленков, изолировавший Сталина не только от членов Политбюро, но и от источников объективной информации о внутренних и внешних делах. Чтобы аппарат власти начал функционировать нормально, надо убрать оттуда Маленкова и маленковцев — так рассуждал Жданов.
Б. И. Николаевский, особенно тщательно изучивший этот этап внутрипартийной борьбы, писал: «Блок, сложившийся в это время против Маленкова в Политбюро, был блоком «идеологов», заботившихся о возвращении к старым традициям и к правоверному сталинизму довоенного времени… решающим было желание партийных «идеологов» старших поколений восстановить свою довоенную роль в жизни партии и страны» («Материалы конференции Института по изучению истории и культуры СССР». 1953, с. 132). Последующая история подтвердила и другое наблюдение Николаевского: «Решающие схватки на этом первом этапе относятся к весне и лету 1946 года, когда решался вопрос о назначении нового начальника Политического управления Министерства вооруженных сил и о проведении послевоенной чистки в армии. Жданов на этот пост ввел своего ближайшего помощника генерала Шикина. Это назначение встретило сопротивление маршала Жукова, тогда заместителя Сталина по Министерству вооруженных сил. Борьба закончилась победой Жданова и опалой Жукова… Шикин начал жестокую чистку командного состава армии» (там же, с. 132–133).
Вот тогда Жданов достиг цели: в июле 1946 года Сталин снял Маленкова с поста секретаря ЦК и послал в Туркестан. Маршала Жукова сослали в провинцию командовать округом. Хрущев тоже был снят с должности первого секретаря ЦК Украины (март 1947-го), но был оставлен на Украине в качестве председателя украинского Совета Министров. Для чистки Украины и надзора за Хрущевым был назначен союзник Жданова Каганович — в качестве первого секретаря ЦК Украины. Заодно первый секретарь ЦК Белоруссии, член Московского ЦК маленковец Пономаренко был заменен никому не известным инструктором аппарата ЦК Гусаровым, учеником Жданова.
Жданов занял место Маленкова и приступил к «холодной войне» как внутри СССР, так и за границей. Цель «холодной войны» внутри страны — психологический накал атмосферы по подготовке к новой «великой чистке». Операция эта готовится, конечно, по заданию Сталина, который дает Жданову и неограниченные полномочия по подбору кадров. Но чтобы расставить новые кадры, надо очистить аппарат от старых. Это и происходит. Вместо изгоняемых маленковцев назначаются чистокровные ждановцы из Ленинграда.
Особенно возвышаются два бывших помощника Жданова: Н. Вознесенский и А. Кузнецов. Н. Вознесенский назначается первым заместителем Сталина по правительству вместо Маленкова и в обход Берия. Сталин делает его также членом семерки, которую Сталин создал, чтобы Политбюро делегировало ей свои функции. (Назначение разных комиссий Политбюро, обладающих правами Политбюро, но со включением в них и не членов Политбюро, было испытанным методом Сталина обходить Политбюро, если он предпринимал что-нибудь против его членов.)
Второе из этих назначений оказалось роковым для самого Жданова. Он рекомендовал, и Сталин утвердил секретарем ЦК по госбезопасности и армии бывшего помощника Жданова по Ленинградскому обкому А. Кузнецова. Неожиданно получив такое высокое назначение и пользуясь покровительством Жданова, Кузнецов решил, что он теперь может давать директивы не только всяким там Меркуловым и Абакумовым, но и самому Берия, да еще чистить органы от бериевцев. Это было трагическое заблуждение не столько полицейского дилетанта Кузнецова, сколько догматика Жданова. С этого и началась их гибель.
Берия понял, что допустил тягчайшую ошибку, недооценив политическое значение опалы Маленкова, и начал принимать энергичные меры к его возвращению в Москву. Путь к реабилитации Маленкова лежал через дискредитацию Жданова и его клики. Как это сделать, для таких партийно-полицейских талантов, как Берия и Маленков, не было проблемой. Поскольку Маленкова не вывели из состава Политбюро, он часто приезжал в Москву на заседания и легко мог договориться с Берия о деталях плана по ликвидации ставленников Жданова, по опыту зная, что тогда будет просто справиться и с самим Ждановым.
На XX съезде Хрущев, выгораживая и себя и Маленкова, тогда еще сидевшего в Президиуме ЦК, «ленинградское дело» приписывал одному Берия:
«Повышение Вознесенского и Кузнецова встревожило Берия… именно Берия «предложил» Сталину, что он, Берия, со своими сообщниками сфабрикует против них материалы в форме заявлений и анонимных писем…» (Доклад на закрытом заседании XX съезда КПСС, с. 41). Только после исключения Маленкова из ЦК в 1957 году Хрущев сообщил, кто же был первым сообщником Берия, назвав Маленкова, но умолчав о третьем сообщнике — о себе самом. В определенном смысле борьба между Ждановым, Молотовым, Кагановичем, Ворошиловым и другими старыми большевиками, с одной стороны, и Маленковым, Берия, Хрущевым — с другой, была отражением конфликта двух поколений — дооктябрьских и послеоктябрьских большевиков.
Ленин любил повторять, что лису можно перехитрить, воспользовавшись ее чрезвычайной осторожностью. Можно ставить фальшивые капканы на виду, чтобы лиса, осторожно обойдя их, попала бы в настоящий скрытый капкан. Серии таких фальшивых капканов ставят Берия и Маленков против Сталина начиная с 1948 года, с тем чтобы в настоящий капкан попал сначала тот, кто вызвал падение Маленкова и возвышение «ленинградской мафии», — Жданов.
Карьера Жданова была стремительной, но неровной. Во время организации убийства Кирова Сталиным и в последующей чистке Ленинграда от кировцев он был правой рукой Сталина в Секретариате ЦК. Во время войны и он и Ворошилов, руководя Северным фронтом в Ленинграде, доказали Сталину свою полную несостоятельность, дав немцам окружить Ленинград. Сталин Ворошилова грубо выкинул (назначив на его место Жукова), но оставил почему-то Жданова. Отозванному из Ленинграда и назначенному первым (после генсека) секретарем ЦК (1945) Жданову Сталин дал возможность реабилитировать себя подготовкой новой послевоенной «великой чистки». Жданов взялся за это со свойственным ему лакейским усердием, но из-за предпринятых против него подвохов со стороны Берия и Маленкова Сталин начал подозревать, что Жданов под влиянием своей властной и честолюбивой жены ведет двойную игру.
Как всегда в подобных случаях, для противовеса Жданову и контроля Сталин притащил в ЦК в качестве секретаря и Суслова (1947). Хорошо зная, каким весом при Сталине обладает Берия (со Сталиным Суслов встречался лишь на редких заседаниях Секретариата ЦК, но никогда — частным образом), Суслов с самого начала сделал на него ставку в своей карьере.
Суслов был до войны координатором работы НКВД и партии сначала в аппарате ЦКК, а потом и в Комитете партконтроля при ЦК. Официальный его ранг был невысок. В списках сотрудников партконтроля он числился лишь инспектором, но этот ранг делал его номенклатурным работником ЦК. Во время «великой чистки» Суслов, уже поднявшись до чина заместителя председателя Комитета партконтроля Ежова, вместе с ним участвовал в составлении знаменитых списков актива партии, направляемых Сталину и членам Политбюро для утверждения смертных приговоров.
На XX съезде Хрущев сказал, что в 1937–1938 годах Сталину было направлено 383 таких списка (см. «Доклад на закрытом заседании XX съезда КПСС», с. 28).
Когда Берия занял место Ежова в ноябре 1938 года, Суслов начал для Берия составлять уже другие «списки» — тех, кто внутри партии выполнял функции внутрипартийных чекистов: функционеров сети партконтроля для работы в НКВД вместо ликвидированных ежовцев. Ближе познакомился Берия с Сусловым во время войны на Кавказском фронте, где оба были членами военного совета и руководили депортацией кавказских народов. После войны по рекомендации Берия и Маленкова Суслов был назначен чрезвычайным парторгом ЦК в Прибалтику с неограниченными правами для чистки «освобожденных» республик. Успешно депортировав примерно четвертую часть населения Прибалтики в Сибирь, Суслов доказал, что ему можно доверить любой пост. Таким образом, из партийного и полицейского контролера среднего ранга получился идеолог и теоретик партии, конечно, как противовес Жданову, тоже ведь претендовавшему на второе место в марксизме-ленинизме после самого «корифея». Этого-то Суслова и завербовали Маленков и Берия, готовя против ждановцев удар, известный под именем «ленинградское дело».
Официально никогда не сообщалось, в чем же его суть. Из частных высказываний Хрущева было известно, что ленинградцы никакого заговора не устраивали, а лишь внесли предложение создать Российскую Коммунистическую партию со своим ЦК и центром в Ленинграде, туда же перевести из Москвы Совет Министров РСФСР. Р. Конквест тоже приводит слухи (из других источников) о желании ждановцев перенести центр РСФСР в Ленинград, а это не могло не насторожить Сталина (см.: Robert Conguest. Power and Poliy in the USSR. London. 1961, p. 103). Дело в том, что Российская республика парадоксальным образом — единственная союзная республика в составе СССР, не имеющая своей российской, или русской, коммунистической партии. За это предложение и ухватились мастера великих комбинаций Берия и Маленков, используя против ждановцев своих ставленников как по линии ЦК (Суслов), так и по линии МГБ (Абакумов) и заручившись поддержкой обиженного Хрущева на Украине.
«Оперативный план» Берия и Маленкова против ждановцев все еще остается достоянием секретных архивов ЦК. Официальным историкам партии он так же недоступен, как и нам. Однако еще живы возвращенные из лагерей старые большевики, имевшие доступ к этим архивам в качестве экспертов во время работы Комиссии ЦК по реабилитации жертв культа личности. Живы и многие опальные вельможи из окружения Маленкова. Может быть, от них и идут слухи о сути «ленинградского дела»…
Согласно слухам ждановцам приписывался следующий план. Поскольку Сталин стар и сам же требовал после окончания войны освободить его от главных должностей, надо наметить ему преемников. В связи с этим надо разгрузить ЦК ВКП(б) от непосредственного руководства Российской Федерацией и создать РКП(б) во главе со своим ЦК и с центром в Ленинграде. Одновременно надо реорганизовать и структуру ЦК, создав должность почетного председателя ЦК. Им назначить Сталина, передав должность Генерального секретаря Жданову. Председателем Совета Министров СССР назначить Вознесенского, первым секретарем ЦК РСФСР — А. Кузнецова; на место Кузнецова в ЦК ВКП(б) поставить Родионова, освободив, его от должности председателя Совета Министров РСФСР. МГБ и МВД вновь воссоединить и во главе поставить секретаря Ленинградского обкома Попкова. Сомневаясь, что такие предложения действительно могли исходить от ждановцев, мы все же должны заметить, что толчок для подобных слухов подал сам Сталин, если он вообще сам не спровоцировал ждановцев на их предложения. Существует официальный советский документ, проливающий некоторый свет на данный вопрос. Это следующий отрывок из мемуаров адмирала Н. Г. Кузнецова, опубликованных в ленинградском журнале «Нева» (1965, № 5, с. 161):
«Парад Победы состоялся 24 июня 1945 года… Когда парад закончился, высокое начальство задержалось в небольшом здании за высокой кремлевской стеной… Получился импровизированный банкет. В центре внимания, конечно, был Сталин. Все успехи и победы приписывались только ему. Между прочим, именно здесь были высказаны предложения о присвоении Сталину звания генералиссимуса, о награждении его вторым орденом Победы и присвоении звания Героя Советского Союза».
Однако к концу банкета Сталин сделал заявление, за которое вполне резонно могли ухватиться его верноподданные ученики из группы Жданова. Вот это заявление в изложении Кузнецова:
«Когда многочисленные тосты сделали свое дело и настроение еще больше поднялось, взял слово Сталин. Напомнив, что ему идет 67-й год, неожиданно заговорил о том, сколько лет он еще может оставаться на своих постах. «Что же, я еще два-три года поработаю, а потом должен буду уйти» — таков был смысл выступления Сталина. Я не берусь судить, было ли это его искреннее желание или ему просто хотелось посмотреть, какой эффект произведет на окружающих столь необычное заявление… Мне неизвестно, высказывал ли Сталин подобные мысли когда-нибудь еще, допустим, в узком кругу, и почему он отказался от них».
Он «отказался от них», по всей вероятности, позднее, когда Берия, Маленков и Хрущев возможные деловые предложения ждановцев о создании РКП(б) могли представить Сталину как «заговор против партии и правительства», то есть против самого Сталина. Ход конем Берия и Маленкова был столь неожиданным и оглушительным, что Жданов залег в кремлевскую больницу, а Сталин это, как всегда в таких случаях, оценил как признак его «нечистой совести».
Большой козырь в руки врагов Жданова-отца дал и его сын — Юрий Жданов (один из руководителей отдела науки ЦК): он публично объявил Лысенко шарлатаном, тогда как Лысенко свирепствовал в ученом мире по мандату ЦК. Как стало потом известно, выступление Жданова-сына было организовано Сусловым по заданию Берия в провокационных целях. Потом тот же Суслов предложил Жданову-сыну написать письмо Сталину с раскаяньем, и тот, как дисциплинированный коммунист, согласился. Жданов-сын признался, что пошел против ЦК, он обещал исправиться, но по замыслу врагов Жданова-отца все должны были вычитать из этого письма то, чего в нем нет: Жданов-отец воспитал врага Сталина, да еще притащил его в аппарат ЦК. Письмо опубликовано в «Правде» 7 августа 1948 года. Через три недели объявили, что Жданов-отец умер «от паралича болезненно измененного сердца при явлениях острого отека легких» («Известия», 1.9.48).
После смерти Жданова в короткий срок были ликвидированы ждановцы. Еще на похоронах Жданова на Красной площади рядом со Сталиным на Мавзолее Ленина стояли три ждановца — секретарь ЦК по МГБ, МВД и армии А. Кузнецов, секретарь Ленинградского обкома Попков и член Политбюро и первый заместитель Сталина по правительству Н. Вознесенский. Не прошло и нескольких месяцев, как первые два попали в подвалы Лубянки, а Вознесенский — под домашний арест. Вскоре начали «оформлять» и «московскую мафию» — арестовали председателя Совета Министров РСФСР Родионова, а секретарь Московского комитета и ЦК Г. Попов очутился сначала под домашним арестом, а потом его сослали куда-то на Волгу.
Таким образом, к концу 1949 года Берия и Маленкову удалось отстроить позиции для будущего удара по Сталину.
Глава пятая
БОРЬБА ЗА СОВЕТИЗАЦИЮ ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ
После войны догматик Жданов явно не успевал следовать ни функционированию, ни диалектике мыслительного аппарата Сталина. Можно только удивляться, как мог Жданов, так близко стоя к Сталину, не знать, что «политика дальнего прицела» Сталина в восточноевропейских странах — не их национально-коммунистический суверенитет, а их поглощение Советским Союзом. Конечно, Сталин об этом прямо не мог говорить, но он поручил идеологам Коминформа П. Юдину и В. Григоряну разработать проблему «народных демократий как переходной формы к социалистической демократии». Соответствующие статьи Юдина уже печатались в советской прессе. Но планируемое Сталиным вступление восточноевропейских стран (кроме Восточной Германии) в состав СССР должно было пройти через ряд подготовительных этапов. Так, сначала нужно было бы создать нечто вроде британского «содружества наций» (Commonwealth) на основе марксистско-ленинской идеологии. В обращение был пущен даже аналогичный термин: «социалистическое содружество народов». Разница была лишь в том, что путь к британскому «содружеству наций» лежал от колоний через доминионы к независимым государствам, а Сталин хотел проделать тот же путь, но в обратном порядке — от независимых государств к коммунистическим доминионам, потом к колониям.
Эта идея с явно направленным против Жданова острием тоже была подсказана Берия и Маленковым, а обоснована созданной им специальной группой экспертов из советских юристов (А. Вышинский, Д. Чесноков). Обосновать эту идею было проще простого. Надо полагать, что эксперты опирались на следующие принципы ленинизма: «Республика Советов… является формой более высокого типа демократических учреждений, но и
Национальный суверенитет не цель, а средство, не главное, а подчиненное требование большевизма. Ленин пишет: «Отдельные требования демократии, в том числе самоопределение, не абсолют, а
Жданов же начал проводить не политику советизации, а, наоборот, политику десателлизации под лозунгом укрепления суверенитета восточноевропейских стран по отношению к Западу. Очень скоро выяснилось, что такая политика бьет рикошетом и по СССР. Маленков и Берия легко убедили Сталина, что политика Жданова ведет к росту центробежных сил в Восточной Европе и поощрению там национализма не столько против Запада, сколько против СССР. Жданов не понимает, что в результате советских побед во второй мировой войне, по признанию самих западных союзников (Ялта, февраль 1945 г.), восточноевропейские страны входят в сферу влияния СССР. Мы обязались только восстановить там демократию, и мы должны ее восстановить в ее высшей, советской форме.
Поделиться книгой: