Помоги проекту - поделись книгой:
— Эмма…
— Да?
— Ты понимаешь, что тебе придется немного задержаться в Риме?
— Зачем?
— Как зачем? Теперь, дав обещание, ты не можешь сразу уехать. Ты должна сказать об этом своему папе. Вы не можете уехать.
Лючия произнесла эти слова так, будто говорила нечто само собой разумеющееся. Будто Эмма и в самом деле могла убедить своего отца не таскать ее за собой по всему свету, просто сказав ему, что она обещала одной своей подруге остаться, чтобы погадать на имена. Было бы здорово. Остаться где-нибудь навсегда, вместе с подругой. Но Эмма знала, что для ее родителей это немыслимо. И она закрыла тему:
— Не завтра, во всяком случае. Завтра утром мы увидимся.
— Да, поскорей бы!
Лючия нажала на красную кнопку мобильника и, вернувшись на диван, уселась между папой-совой и мамой-совой.
Эмма положила трубку и пошла по длинному, выложенному мрамором коридору. Колонны коробок высились с обеих сторон, как стражи необитаемого дома. В столовой ее родители говорили с гостями-англичанами о том, как трудно переезжать с места на место. Сколько раз она слышала эти разговоры! Девочка нырнула в свою комнату, надеясь, что ее никто не заметит.
— Эмма, золотце, пойди поздоровайся с гостями, — сказала ее мать голосом светской дамы, который Эмма-золотце особенно ненавидела.
Понятно, выхода нет. Надо играть роль очаровательной и любезной дочки-полиглота, которая улыбается друзьям папы и мамы и рассказывает, как она счастлива ездить по миру со своими блестящими родителями. Жаль только, что ездить по миру она ненавидела, а блестящими в родителях были только бриллианты ее матери. И потом после разговора с Лючией ей вдруг ужасно захотелось сделать что-то невообразимое!
Она взяла разгон в коридоре и влетела в гостиную, скользя на длинных ногах с распростертыми руками и визжа как сумасшедшая:
— Good evening, ladies and gentlemen!
Сделав пируэт вокруг матери, она снова исчезла в темном коридоре, не произнеся больше ни слова.
Папа Килдэр невозмутимо взял бокал вина и сделал глоток, глядя на жену стеклянными глазами. Она почувствовала, что должна что-то сказать. Что угодно. Все лучше, чем эта невыносимая тишина.
— Наша дочь… такая живая! — весело произнесла наконец синьора Килдэр. — Давайте есть рыбный суп!
Эмма услышала, как у нее за спиной эти слова улетают куда-то далеко-далеко вместе с отвратительным запахом супа ее матери. И ей стало очень хорошо.
Ответы
Велосипед любит воздух, потому что небо —
это место мечты и свободы.
Велосипед любит землю, потому что земля —
это место всех дорог и всех пристанищ.
Велосипед любит тишину,
потому что в тишине слышен звук жизни,
пульсирующей в мышцах.
В тишине между небом и землей родился мир.
Велосипед катится по нему в вечном изумлении.
А мы катим велосипед.
На рынке Порта Портезе солнце светит даже в дождь. Пестрая путаница прилавков спасает от банальности самое хмурое небо. Толпа, давящая со всех сторон, защищает от холода в день, когда все должно было идти по-другому. Голоса продавцов перекрикивают шум грозы, суля удачную покупку. Тот, кто приходит на Порта Портезе, всегда находит не то, что ищет, а то, чего даже не думал искать. На входе глаза посетителей блуждают поверх столов, на которых самый разнообразный товар навален штабелями, как будто все это добро только что упало с неба. Дальше, в глубине рынка, столы и прилавки превращаются в скатерти и покрывала, расстеленные прямо на земле, и глаза опускаются вниз. Здесь можно найти что угодно. Копилку, как была у тебя в детстве, комоды, знававшие лучшие времена, кофейные чашки с видами Колизея, сам Колизей в миниатюре, сделанный из кофейных зерен. Здесь нет пределов ни воображению, ни хорошему вкусу, единственная граница — Тибр, который лениво течет несколькими метрами ниже. Вход на рынок окружен стеной, поросшей мхом. Гряду красных кирпичей проламывают ворота из белоснежного мрамора, ослепительного, как небо, зажатое меж двух подземных туннелей.
Перед этими воротами Грета ждала подруг, разглядывая ниши с обеих сторон от входа. Ниши были пусты. Ни статуи, ни картины — ничего. Две белые вмятины в мраморе со следами черных полос от дождя. Они казались заброшенными, будто кто-то ушел, забыв закрыть за собой дверь. Грета была на рынке Порта Портезе много раз и каждый раз надеялась встретить обитателей ниш. Но ниши оставались пусты.
— Доброе утро! — раздался за ее спиной звонкий голос Эммы.
Грета вздрогнула от неожиданности.
— Что ты тут рассматриваешь? — спросила Лючия с обычной улыбкой на лице.
— Ничего, — Грета тряхнула головой, словно прогоняя ненужные мысли. — Идем? Мне к обеду надо вернуться домой.
— Мне тоже, — кивнула Лючия.
— А мне нет! — улыбнулась Эмма. — Но мне не терпится потолкаться в этой толпе!
— За мной! Я знаю этот рынок как свои пять пальцев! — заверила Лючия.
Грега послушно пошла третьей, довольная тем, что ей не придется быть вожаком стаи.
— Налетай, народ! Ройся-ковыряйся! — приглашал к одному из прилавков голос продавца поношенной одежды.
— Что значит «ковыряйся»? — насторожилась Эмма, услышав незнакомое слово.
— Ну-у, ройся, копайся в куче этих вещей, ищи то, что тебе нужно.
— Звучит смешно! Идем рыться-ковыряться! — закричала Эмма, смешиваясь с толпой. Лючия с улыбкой двинулась следом.
Чуть дальше улица раздваивалась: справа небольшой подъем вел к более спокойной части рынка с десятком палаток, набитых велосипедами. В первых продавались только новые.
— Это не для нас, — резюмировала Эмма, — нам нужна совершенно безнадежная колымага.
— Подожди, будут тебе колымаги! — успокоила ее Лючия.
И в самом деле, пройдя еще несколько шагов в горку, Эмма замерла перед самой блошиной палаткой из всех, что она когда-либо видела. В сравнении с ней веломастерская была бутиком. В этом месте скопилось больше пыли и паутины, чем в кладбищенском погребе, а владелец, казалось, сам только что поднялся из гроба.
— Отлично! — обрадовалась Эмма.
— Вообще-то я Массимо, — отозвался мальчик, сидевший в темноте в глубине палатки. Его голос прозвучал как призыв из загробного мира. На вид лет пятнадцать, худой, бледный, узкие черные брюки, черная футболка с черепами и прилизанные килограммом геля волосы цвета вороного крыла.
— А чего это он… весь черный? — шепотом спросила Лючия у подруги, не переставая удивленно коситься на продавца.
— Он эмо, — исчерпывающе ответила Эмма.
— Кто?
— Я сама не очень хорошо знаю, кто это такие, знаю только, что они всегда в депрессии.
— Бедненькие, — протянула Лючия, искренне расстроившись из-за несчастных.
Эмма и Грета тем временем вошли в палатку и принялись осматриваться.
— Мои подруги ищут безнадежную колымагу, — объявила Лючия, демонстрируя одну из своих широчайших улыбок.
Мальчик-эмо никак не отреагировал, как будто его это совершенно не касалось.
— Какой-нибудь очень дряхлый велосипед, самый дряхлый, что у тебя есть, — пояснила Эмма.
Массимо махнул головой в сторону «Грациеллы», висевшей у него за спиной. Это была окончательная и бесповоротная колымага. Чуть погнувшиеся колеса, рама, от которой остался лишь ржавый остов, провисшие тормоза и искривленный руль. Грета внимательно изучила бедолагу. Пожалуй, самый дряхлый велосипед из всех, что она когда-либо видела.
— Можно мы на нем прокатимся? — спросила Лючия.
— Я бы не стал, — ответил Массимо, — но вообще дело ваше.
Он снял велосипед с крючка и вручил его девочкам. Вблизи «Грациелла» казалась еще более ненадежной. Седло покрывал плотный слой масла и пыли. Лючия решила, что она на него ни за что не сядет: еще испачкает платье и расстроит маму. Не зная, что делать, она перевела взгляд с велосипеда на подругу.
— Мы его покупаем! — заявила Эмма.
— Пятьдесят евро.
— С ума сошел?! — взорвалась Грета. — Да за него десять много!
Никакой реакции. Мальчик смотрел в пустоту, простиравшуюся за его вороным чубом, как будто ничего не слышал. Эмма подмигнула Грете и, достав банкноту в пятьдесят евро, молча протянула ее Массимо. Тот недоверчиво таращил глаза. С его лица вмиг сошло выражение застарелой депрессии, сменившись гримасой, которая деформировала его физиономию в жутковатую ухмылку.
— Супер! — обрадовался эмо, сопровождая восклицание странным звуком, напоминающим ослиный рев.
— Это он смеется? — спросила Лючия.
— Похоже на то, — интерпретировала звуки Эмма и, обращаясь к эмо, добавила: — Что ж, спасибо и до свидания!
— Удачный день, да, воришка? — прошипела Грета.
Воришка снова усмехнулся, засовывая деньги в карман:
— До свидания! Увидимся в следующее воскресенье!
Эмма повернулась к нему спиной, не произнеся ни слова.
— Пойдемте? — обратилась она к подругам.
Грета фыркнула, сунула руки в карманы и резко отвернулась. Лючия взяла велосипед и, сама не зная почему, фыркнула вслед за Гретой.
— У меня есть корзинка для этого велосипеда, вся в дырках! — не унимался Массимо. — Я подарю тебе ее за сорок евро!
Но рыжая была уже далеко.
— Он тебя надул, — сказала Грета.
— Нет, я купила то, что хотела, — упрямо возразила Эмма.
— Эй, девочки, — вступила Лючия, прежде чем они начали ссориться. — А этот мальчик-эмо разве не должен быть в вечной депрессии? Он там все еще смеется как ненормальный.
— Я же тебе говорила: я никогда не понимала этих эмо. По-моему, намазывая волосы гелем, они протирают себе весь мозг.
— А хочешь разбитую фару? Отдам даром, за тридцать евро! — снова послышалось вдали. — У меня найдутся две и для твоих подружек! Не уходите! Я люблю ва-а-а-а-ас!
Девочки посмотрели друг на друга, не веря своим ушам, и громко рассмеялись.
Ансельмо вышел из веломастерской с полупустой почтальонской сумкой. В ней был только один большой конверт, тот, что он нашел перед агентством
Ансельмо полетел стрелой, увиливая от толпы и направляясь к мосту через Тибр, но его заметили прежде, чем он успел завернуть за угол.
— Ансельмо! — закричала Лючия.
Он был уже слишком далеко, чтобы услышать ее, тем более что съехавшиеся к рынку машины подняли адский шум. Лючия не могла допустить, чтобы он вот так просто исчез, его надо было догнать. Не раздумывая ни секунды, она села на седло потрепанной «Грациеллы» и бросилась в погоню за возлюбленным, но, завернув за угол, упала на землю. Платье в цветочек порвалось, коленки разбились, и она расплакалась, как пятилетняя девочка.
— Тебе больно? — участливо спросила подбежавшая Эмма.
— Да! Зачем ты купила мне этот велосипед? Он мне не нужен! Он весь сломанный! — хныкала маленькая Лючия.
— Но ведь мы должны были его отремонтировать! В этом и состоял наш план, — попыталась объяснить Эмма.
— Ш-ш-ш! — зашипела Грета. — Смотрите!
Метрах в двадцати от них у ограды небольшого красного дома стоял знакомый велосипед стального цвета.
— Это велосипед Ансельмо! Значит, он там! — обрадовалась Лючия.
— Пойдем посмотрим.
Они пробрались к изгороди из жасмина, который рос, цепляясь к решетке ограды, и увидели, как Ансельмо вынул из своей сумки большой конверт, сунул его под дверь, нажал на кнопку звонка и быстро пошел обратно.
— Прячемся! — скомандовала Эмма, подталкивая всех к укрытию за мусорным баком.
Не заметив их, Ансельмо отвязал велосипед, сел за руль и укатил с такой скоростью, как будто ему надо было срочно исчезнуть из этого места.
Тем временем дверь красного дома открылась, и на пороге его возникла прекрасная девушка с янтарной кожей и длинными черными волосами. Она посмотрела вокруг, ища человека, позвонившего в дверь, потом увидела конверт, подняла его и прочитала адрес. Торопливо разорвав бумагу, она достала из конверта два листа: один большой и плотный, другой поменьше. Девушка начала читать тот, что поменьше, и ее прекрасные большие глаза от удивления становились еще больше. Закончив читать, красавица расплакалась, прижала конверт к груди и взволнованно посмотрела вокруг. Потом подняла глаза к небу, и ее губы, смоченные слезами, сложились в короткое «Спасибо!».
Девушка закрыла дверь и вернулась в дом.
— А это еще кто? — вознегодовала Лючия.
Эмма молчала.
— А если это… его девушка?
Грета почувствовала, как ее желудок свернулся сухим листом.
Эмма по-прежнему молчала.
— Эмма! Что нам теперь делать?
Килдэр наконец заговорила, но сказала совсем не то, что хотела услышать Лючия:
Поделиться книгой: