Лондон – лучший город Америки

– Тогда ты идешь не туда, – сказал он, указывая на столик с мороженым в противоположной стороне. Джастина там уже не было: он шел к нам.

– Тогда давай, Бэррингер, ты ей отнесешь мороженое. Пожалуйста. Она сидит вон там. Добавь побольше карамели. И для Мерил тоже, хорошо?

Бэррингер поймал меня за руку.

– Подожди. Джош тебя ищет.

На это мне было нечего ответить. Я не могла сейчас видеть Джоша: он будет говорить о чем угодно, только не о том, как найти выход в сложившейся ситуации.

– Эмми, – нахмурился Бэррингер. – Почему ты его избегаешь? Ему очень нужна твоя поддержка. Хотя бы сегодня перестань осуждать его и помоги немного.

– Немного, говоришь? Отлично. Как я сама не догадалась? – Я гневно сверкнула глазами. Придурок с хлопьями и фотомоделью. – Я сегодня весь день помогала Джошу. И знаешь что? Если ты такой умный, в следующий раз, когда за день до свадьбы моему брату захочется в Род-Айленд к этой женщине и ее взрослой дочери, езжай с ним сам. И Селию с собой захвати. Покатаетесь.

Я развернулась, чтобы уйти, и нос к носу столкнулась с Джастином.

– Эмми, – сказал он.

Его красный галстук в белую полоску был похож на спасательный круг.

– Ты к нам на машине приехал? – набросилась я без всяких приветствий. – Машина здесь, на улице?

– Да, тут рядом, – кивнул он.

– Тогда поехали.

Я потащила его к выходу, не оборачиваясь. Я знала, Бэррингер стоит там злой и не знает, что думать. Если бы я не сбежала, нас таких было бы двое.

– Ты как, нормально? – спросил Джастин, догоняя меня на лужайке перед домом.

– Да, а почему ты спрашиваешь?

Он странно посмотрел на меня и промолчал. У машины он тоже не стал пререкаться и быстро залез внутрь, видя по моим глазам, что я все равно уеду – с ним или без него.

Тем временем Джош отнес к барной стойке еще один ящик вина. Мерил сфотографировала его за этим занятием и, как многие хорошие фотографы, наверняка уловила смысл того, что попало в кадр. Широкоугольный объектив запечатлел все замечательно, несмотря на темноту и расстояние. Даже на экране можно было разобрать, что с Джошем что-то не так. Не замечать его состояние становилось все сложнее даже невооруженным глазом.

Я не хотела никуда ехать с Джастином Сильверманом, но утопающий хватается и за соломинку. Только когда дом остался позади, я вздохнула с облегчением и в полной мере осознала, как сильно мне нужен был спаситель.

Я старалась не смотреть на него. Джастин смущенно болтал о зиме на Среднем Западе, об экзаменах на первом курсе, о каком-то баре, который он купил или хотел купить, пока работал там барменом. Еще он много говорил о границе между Иллинойсом и Висконсином. Я не винила Джастина. Я сама была виновата, что мы сидели теперь вдвоем в его машине, и ему пришлось занимать меня беседой, чтобы придать происходящему облик нормальности.

Я была уверена, что он говорит все это не потому, что я ему нравлюсь. К тридцати мы не раз наблюдаем подобные ситуации: на чужой свадьбе незамужние дамы начинают тосковать, волноваться, что все в жизни упущено, и становятся легкой добычей для желающих поразвлечься. Джастин, наверное, решил, что я сама на шею вешаюсь, тем более моя собственная свадьба не состоялась.

– Джастин, хочу тебя предупредить, я не очень хорошо себя чувствую и, скорее всего, заразна.

Он повернулся ко мне с видом, будто собирается сказать нечто важное, например, что ему все равно. Я была уверена, что он вот-вот полезет целоваться. Стопроцентно уверена. И не знала, что делать.

– Вряд ли ты заразишься оттого, что мы просто сидим в одной машине, – подсказала я. – А может, и заразишься. Я просто хотела быть честной.

Джастин замолк впервые за всю поездку. Мы были в центре города, за окном мелькали вывески закрытых кафе и магазинов: мороженое «Хаген-Дас», супемаркет «ДеСикко» – свет горел на обоих этажах.

– Эмми, ты в курсе, что я гей?

– Что, гей?

– Сейчас принято выражаться политкорректнее: американец нетрадиционной ориентации.

Я смущенно покачала головой. Мне не хотелось говорить о личном, и так хватало забот: Джош женится или не женится, Бэррингер и Селия стопудово скоро объявят о помолвке, Мэтт живет себе где-то в Нью-Йорке, Мерил ждет-не дождется рассказать мне о нем поподробней, а я еду в машине с другом детства, с которым не общалась с тех самых пор, когда сама села за руль. Из нас двоих только у Джастина хватило смелости быть честным.

– Я не знал, как тебе сказать, – пояснил он. – Просто мне было не по себе, что ты не знаешь. Конечно, это далеко не все, есть и другие вещи, о которых можно было бы рассказать. Поэтому я и болтал без умолку. А ты? Ты тоже?

– Много говорю, когда мне становится не по себе? Да, а еще придумываю, что мне нездоровится.

– Когда возвращаешься домой, самое странное, что здесь все думают, будто хорошо тебя знают; им и в голову не приходит, что ты мог измениться. А я как будто должен подыгрывать. Там у меня совсем другая жизнь, но здесь приходится делать вид, что все осталось по-прежнему.

Я кивнула. Кому как не мне знать, что такое постоянное притворство. Однако, в отличие от меня, Джастин прекрасно понимал, что именно в его жизни изменилось, а я… Я знала, кем была, но кем стала? Чьей-то бывшей, несостоявшимся документалистом? О чем бы я ни стала рассказывать, все напоминало о том, что я одна и что я неудачница. Кому это интересно?

Я ответила Джастину:

– А твоя мама, похоже, не догадывается: они с моей явно пытались свести нас сегодня.

– Да. Мама предпочитает ничего не знать.

– Класс, я тоже хочу такую маму.

– Есть проблема. В Чикаго живет один парень. Классный парень. Он согласен переехать со мной в Нью-Йорк, но требует, чтобы я сначала рассказал обо всем домашним. Иначе он не приедет.

– Так расскажи.

– Точно. Возьми да расскажи. А то я сам не знаю, что нужно сделать. Как?!!

Я рассмеялась, вспомнив собственный список невыполнимых задач: закончить фильм, спокойно пережить эти выходные, помочь Джошу наладить его жизнь.

Джастин выключил зажигание. Мы стояли у киоска с мороженым.

– Ну, раз мы выяснили, что я не стану к тебе приставать, может, по мороженому? Банановому? Если, конечно, ты не спешишь.

– О нет, я не спешу, – улыбнулась я.

Он улыбнулся в ответ и стал выбираться из машины.

– Ха, американец нетрадиционной ориентации, классно я пошутил! – усмехнулся он, и тут я поймала его за руку.

– Стой, есть идея получше.

Джастин захлопнул дверцу и снова включил зажигание.

– Отлично. Куда едем?

– Вон туда, – махнула я в сторону единственного места, куда мне по-настоящему хотелось.

В Штатах более 24 тысяч магазинчиков «Севен-Илевен», но именно наш каждый год оказывался в пятерке или максимум шестерке лучших. Отчасти такой успех объяснялся тем, что по вечерам на парковке магазина всегда собирались старшеклассники. Приезжали на своих машинах, слушали музыку, курили, стреляли друг у друга сигареты. Б о льшую часть этой жизни я пропустила. Весь выпускной класс я была не с друзьями, а с Мэттом, нам нравилось вдвоем. У нас было свое место – кафе на Центральной авеню, где продавали дешевое белое вино в бутылочках, шесть штук в упаковке. Мы приезжали в это кафе, даже когда я поступила в Нью-Йорк и мы стали жить вместе. Обычно мы брали упаковку вина, две большие бельгийские вафли с сиропом – и так сидели весь вечер, не отрываясь друг от друга и болтая о том, о сем. Как давно это было.

– Эмми, что мы здесь делаем? – пробормотал Джастин, подъезжая к парковке «Севен-Илевен».

Я смотрела в окно, вспоминая, как тут было раньше. Мы купим себе фруктовый лед, корн-доги и пачку «Парламента», сядем где-нибудь в углу, закурим и будем делать вид, что нам снова по шестнадцать.

При мысли об этом я улыбнулась. Впервые за день искренне улыбнулась, – если не считать Паскоага, когда мы с Грейс сидели у озера, но те мгновения остались далеко позади.

– Эмми, не хочу портить тебе настроение, я вижу, ты вся сияешь, но мой младший брат сказал, что здесь больше никто не тусует. Теперь все собираются у «Золотой подковы».

– У «Севен Вокс», за мусорными баками?

– Да, там поставили летник или что-то вроде того.

– Ну и пусть больше не тусуют. Мне все равно.

Какая разница, одни мы на парковке или нет. Можно представить, что никто пока не подъехал, потому что слишком рано или из-за праздников.

– Эмми, чего бы ты хотела, если бы тебе снова стало шестнадцать?

Я задумалась. Можно ли сделать все правильно? Если бы я вернулась в прошлое, я бы выбрала ту же жизнь или попробовала что-то изменить?

– Неплохая мысль. Только где же волшебное зелье? А то я бы выпила. Проснулась бы десять лет назад, как в «Чумовой пятнице», подбежала к зеркалу и заверещала.

– С какой стати? Внешне ты совсем не изменилась.

– Ну не совсем.

– Совсем не изменилась.

– Пускай. Я бы захотела вернуться назад в будущее, чтобы мы снова сидели с тобой в машине, чтобы и в прошлом все случилось, как случилось, – сказала я и в уме продолжила: «И на этот раз я больше не делала бы ошибок, и меня любили бы по-прежнему, и жили бы мы долго и счастливо». Заявить подобное вслух было слишком стыдно.

Джастин все равно догадался и крепко сжал мою руку. Потом выбрался из машины и пошел открывать мне дверь. Мы направились к магазину в обнимку.

– Знаешь, Эверетт, – сказал он. – Хорошо, что мы расстались. Похоже, ты просто не умеешь быть счастливой.

Наверное, у Джоша неприятности именно потому, что он такой же, как я. Интересно, что сейчас происходит дома? Честностью и собственным выбором там и не пахнет.

– Это у нас семейное. Зато теперь мне не так грустно, что ты меня бросил. А ведь ты даже не сказал почему.

– Можешь грустить и дальше. Я бросил тебя не из-за своей сексуальной ориентации. Честно.

– А из-за чего же?

– Ты не стала со мной целоваться.

Я смутно припомнила какую-то ситуацию, где Джастин стоял со мной на крыльце, но я не была уверена, что ситуация именно та или что это не плод моего воображения.

– Не помнишь? В школе у нас было правило, если хочешь войти в класс, нужно выполнить желание. В тот день ведущим был Питер Питерсон. Он сказал, чтобы ты меня поцеловала, но ты заявила, что скорее отбудешь два урока физкультуры у миссис Галахер, чем поцелуешь меня. В щеку.

Я не знала, о чем он. Вспомнился только Питер Питерсон в футболке «Нью-Йорк Джетс». Он не пускал меня в класс и что-то кричал.

– А что стало с Питером Питерсоном?

– Говорят, в тюрьму угодил.

– Извини, что я отказалась тебя поцеловать. Хочешь, поцелую сейчас?

– Ну конечно, как раз когда мне больше не хочется.

– Ну, тогда я не знаю. Видно, я не умею исправлять прошлые ошибки.

– А ты научись, – прошептал он мне на ухо.

В «Севен-Илевен» я первым делом пошла к автомату. Пока я набирала фруктовый лед, Джастин успел взять чипсов, две пачки сигарет, огромный пакет жевательных конфет и четыре банки виноградной газировки. Вдруг у него зазвонил телефон.

– Чикаго? – спросила я.

– Да, Чикаго, – констатировал он, вываливая все на стойку. – Справишься сама?

– Само собой, – ответила я с широкой улыбкой. – Встретимся в машине.

– Точно? – пробормотал он на ходу, уже отвечая на звонок, и вышел из магазина.

Я наполнила второй стакан и закрыла крышкой, прикидывая, как донести наши трофеи до кассы. Можно было сделать две ходки, но это было бы слишком просто.

Зажав сигареты подмышками и удерживая банки газировки и упаковку конфет в одной руке, а фруктовый лед и чипсы – в другой, я уже было направилась к кассе, как вдруг увидела его.

Я не поверила своим глазам. У кассы стоял Мэтт. И его футболка была снова испачкана краской. Он выбирал сигареты и еще не заметил меня. Я была похожа на чучело или робота, или новогоднюю елку, или и то, и другое, и третье.

– О боже, – вырвалось у меня. Долю секунды я надеялась, что ничего не сказала, и даже начала искать пути к отступлению. Прятаться пришлось бы под стойкой, но Мэтт, видно, услышал или что-то почувствовал и посмотрел прямо на меня.

Некоторое время он просто стоял и смотрел. Он не изменился: светлые глаза, смуглая кожа, осиная талия. Волосы по-прежнему ниспадали каскадом, как у воротил бизнеса или автогонщиков Наскар. Когда-то я обожала его завитки у висков…

Я подумала, что следует поздороваться первой, но так и осталась стоять с покупками в руках и подмышками.

– Привет, – сказал он.

– Привет, – повторила я, копируя интонацию, как будто это что-то могло дать.

Он повернулся к кассирше, забрал мелочь, положил сигареты в карман. Я знала, он не станет устраивать сцен, говорить гадости. Я была уверена, что он просто уйдет как ни в чем не бывало, как будто мы не знакомы. Но Мэтт подошел ко мне и осторожно освободил от покупок.

– Ты опять куришь?

– Только сегодня. Обычно я не курю, – заверила я, убедительно мотая головой.

Кажется, Мэтт не поверил. Он всегда был против того, чтобы я курила, хотя сам курил. Он не хотел, чтобы я портила себе здоровье. Так он проявлял обо мне заботу, хотя в итоге причинил зло гораздо большее.

Я прокашлялась и продолжила заверения:

– Я больше не курю, так много не курю… вот что я имела в виду.

Мэтт кивнул.

– Я видел сегодня Мерил.

– Знаю.

– Она сказала тебе?

– Да.

У кассы он сложил продукты на ленту, позвал кассиршу и достал кошелек, словно мы пришли за покупками вместе и уйдем вместе. Кассирша протянула ему сдачу и пакет с едой, мне – поднос с напитками. На улице мы остановились. Я изо всех сил сдерживала слезы, умоляя себя успокоиться, иначе слезам не будет конца.

– Разве у вас не сегодня предсвадебный прием? – спросил Мэтт.

– Сегодня.

– Понятно. Тебе нужно вернуться?

– А ты хочешь, чтобы я вернулась?

– Что?

Я закрыла глаза, чтобы слезы не брызнули. Я не хотела просить его, тем более об этом, но мне и не пришлось. Мэтт нежно коснулся моей щеки, сначала тыльной стороной, потом подушечками пальцев.

– Останься, – сказал он.

Когда я ушла от Мэтта, мне еще несколько недель снился сон, что он сидит в кофейне, которая находится неподалеку от дома его родителей в Мэне. Во сне он просто сидел у стойки и пил кофе. Больше ничего не происходило. К Мэтту не обращались знакомые, кофе не проливался. Со временем я поняла: мне это снилось потому, что я хотела побыть с Мэттом подольше.

Этот сон мне вспомнился на выходе из «Севен-Илевен». Было ощущение, что сон происходит на самом деле, а все остальное снится. Внезапно реальность подернулась дымкой, я видела лишь силуэты. Будто во сне или под алкогольными парами, я сходила к машине Джастина, что-то сказала, пообещала перезвонить и вернулась к Мэтту.

Все в том же одурманенном состоянии я пошла за Мэттом к скамейке у вокзала. Вокруг были кусты и деревья, шумел водопад; казалось, мы в гуще леса. Улицы, дома, реальность исчезли.

Разговор поначалу не клеился, мне не хотелось ляпнуть что-то не то. Например, почему я ушла. Я боялась, что он встанет и уйдет. Может, я это заслужила… Говорить о том, что было после, тоже не хотелось. Что бы он подумал, если бы узнал, что я все еще в Наррагансетте? Он мог бы понять все превратно или, что хуже, обо всем догадаться.

– А я снова играю в хоккей, – сказал Мэтт. – В Катоне. У нас крытое поле, играем по субботам в девять утра. Вратарем у нас женщина. Зовут ее Бетти Лу, ей семьдесят три.

– И как она?

– Да она любому надерет задницу.

– Ты сочиняешь, – покачала я головой.

– Клянусь честью бойскаута, – торжественно заявил он.

– А почему ты приехал домой на эти выходные? На день рождения Бетти Лу?

– Точно. А еще нужно было помочь родителям с переездом. Теперь они будут жить в Мэне постоянно. Им там больше нравится. Вот… Я помог покрасить дом, упаковал свои вещи; то, что останется и мой «додж» они продадут.

Я изумленно смотрела на него. Мэтт закурил и предложил мне. Я отказалась, и он кивнул. Он курил как-то нервно, выпуская дым углом рта, он всегда так делал, когда собирался сказать что-то неприятное. Странно, что я все равно удивилась, когда он произнес:

– Я тоже уезжаю. Есть одно предложение… В Париже.

– В Париже, который во Франции?

– Да, который во Франции.

Я отвернулась. В темноте внизу слышался шум воды. Невероятно. Любой другой город – и я бы не почувствовала всего того, что всколыхнулось во мне теперь. Сразу вспомнилось, как мы гуляли тогда по Парижу. И как не поехали во второй раз. Я закашлялась. Мэтт ненавидел Париж. Ему там, как минимум, не нравилось. Уж в этом я была уверена, поэтому так легко догадалась об остальном. Переезд в Париж произошел не по инициативе Мэтта, кто-то решил за него.

– И зачем она едет в Париж? Твоя девушка?

– Моя девушка?

Интересно, кто советовал не задавать вопросы, на которые не хочешь узнать ответы? Тоже Джош? Опять я его не послушала.

– Да.

Мэтт улыбнулся.

– Моя бывшая девушка, Лили. Ее только что перевели в парижский офис их компании. Она работает налоговым консультантом.

Мэтт не стал договаривать, и я додумала остальное сама: он устроится в маленькую архитектурную фирму, работа будет классная и ненапряжная, он давно заслужил такую. Он полюбит город и когда-нибудь признается, что сначала не понимал прелести Парижа, но теперь обожает сидеть в уличных кафе и не пропускает ни одной выставки. А однажды, бродя по незнакомым переулкам у Елисейских полей, он наткнулся во дворах на капеллу. Это было такое чудо, и главное, там как раз в полночь по вторникам играли симфонии, и на передних рядах всегда оставались свободные места.

Мэтт затоптал окурок и кашлянул. Я не сводила глаз с окурка. Мэтт буквально втоптал его в грязь.

– Но я еду туда не из-за нее, а из-за сына, – продолжил Мэтт, и мне показалось, что я ослышалась.

– Что?

Он кивнул.

– Даже не знаю, что сказать, – прошептала я. В полной прострации я прикинула, сколько лет может быть их ребенку. Два, если Мэтт начал встречаться с Лили сразу после меня. У Мэтта сын, которому около двух лет! – А есть фотография?

Мэтт похлопал по футболке, карманам.

– Не с собой, – сказал он.

Я представила славного малыша: глаза и смуглая кожа – в Мэтта, нос, подбородок и длинные пальцы – в кого-то еще. Губы тоже.

– Его зовут Натаниэль.

– В честь твоего… дедушки?

– Нет, ее отца. Его тоже звали Натаниэль. Он умер незадолго до рождения Нэта, в прошлом году.

Я прижала руку к груди. Сердце так колотилось, что я боялась задохнуться. Мэтт стал отцом. За эти три года он стал отцом. Я представила, как он гуляет в парке с коляской, меняет памперсы, качает кроватку. Он нужен этому маленькому человечку, и я знала, что Мэтт делает для него все, что может.

Мэтт смотрел на меня с такой тревогой, как будто это еще далеко не главная новость и мне предстоит услышать что-то покруче.

– Я, наверное, должна сейчас что-то сказать, но я не могу. Это так неожиданно. – Я надеялась, что больше откровений не будет. – Сначала ты говорил про хоккей – и вдруг! – у тебя есть ребенок. И все это в пять минут.

– Прости.

– Ничего, все нормально.

Я взяла его за руку. Я коснулась его впервые за вечер.

Мэтт посмотрел на мою руку, потом наши глаза встретились. Мне хотелось что-то добавить, но Мэтт меня опередил.

– Тогда прости меня. Еще и за это, – сказал он и поцеловал меня. Наклонился ко мне и нежно поцеловал в губы. Едва коснулся – легко, боязливо и нежно. Я не успела ничего сказать, не успела ничего почувствовать. Я застыла. Наши лица остались рядом, я чувствовала шеей его дыхание, но была не в силах пошевелиться.

– Прости, – сказал он.

– За что именно?

– Ты знаешь за что. В эти выходные я приехал домой из-за тебя. Прочитал в газете, что твой брат женится, и решил поехать. Подумал, не буду ее искать специально, просто съезжу домой. Если увидимся, это судьба. Если увидимся, то я найду способ сказать ей то, что давно хочу сказать.

Он снова замолчал, оставляя меня в догадках. Что он хотел сказать? «Я приехал домой из-за тебя». Я придвинулась ближе.

– В мыслях это звучит не так странно. Я люблю Лили, она подарила мне Натаниэля. Это стоит многого. Просто у нас не так, как было с тобой. И с другими тоже было не так, чего-то не хватало… А у нас, в самом начале, было все по-настоящему. Помнишь? По сравнению с этим остальное кажется не таким искренним.

Я попыталась придумать ответ. Я чувствовала себя обязанной ответить хотя бы потому, что слова Мэтта, как обычно, заполнили внутри меня какую-то пустоту.

– Эмми, я знаю, что был не очень внимателен, часто забывал, думал о другом. Просто у меня столько всего происходило, а поговорить с тобой не удавалось. Ты замкнулась, ты же знаешь, как с тобой бывало сложно. Я понимал, что на самом деле ты хочешь, чтобы мы были вместе, но ты себя так вела… Ты не всегда проявляла то, что на самом деле чувствуешь.

Я кивнула. Все так и было. Когда мне становилось страшно, я замыкалась в себе. Словно я исчезла, словно меня нет. Разве не с этим я жила последние годы? Ушла в себя… нет, ушла даже от себя. Исчезла.

– Мэтт, я хочу кое-что сказать про то утро в мотеле. Мне очень жаль, что я ушла вот так. Я понимаю, что нужно было сделать это иначе, просто если бы я не ушла тогда, то я бы никогда не решилась. Я так тебя любила и поэтому не могла не заметить, что ты… ты меня больше не любишь.

– Понятно, – кивнул он.

– Точно?

– Нет.

Он улыбнулся, однако улыбка была злой. Мэтт покачал головой и опустил взгляд на обломки веток у кромки воды. Я знала, его тянет взять что-нибудь в руки, чтобы успокоиться. Ветку. Или сигарету. Я протянула ему ветку.

– Жест мира? – взъерошился он.

– Пусть будет так, пальмовая ветвь, – улыбнулась я. – Если ты, конечно, примешь ее и расскажешь мне правду. – Я собрала остатки мужества. – Кто у тебя был?

– Что был?

Я сделала глубокий вдох. До последнего времени я даже не допускала такой возможности, но за эти выходные мне стало очевидно то, что я боялась увидеть раньше.

– Мэтт, у тебя была другая, параллельно со мной. В самом конце отношений. Мама Натаниэля?

По его глазам было видно, что он смущен и не знает, что сказать. Я попыталась ему помочь:

– Значит, не Лили? Другая?

– Да, другая. …Я думал, ты не знаешь. Даже когда ты ушла, я думал, что ты не знаешь.

– Я и не знала.

Может, подозревала, однако не признавалась в сомнениях даже самой себе. Так же, как на предсвадебном приеме все в упор не замечали сигналов, которых еще не были готовы увидеть.

– Мне сложно говорить об этом, – произнес Мэтт, повернувшись ко мне. – На ум приходят только клише из популярной психологии.

Я улыбнулась.

– Мэтт, я все понимаю. Она была не причиной разлада между нами, а следствием.

– Точно?

Я кивнула. Какая разница, если мы снова вместе. Мэтт как бы изменил, я его как бы бросила, но все это в прошлом. Осталось только самое главное, иначе бы мы не сидели тут, хотя сам Мэтт этого пока не понимал.

– Не знаю, как теперь сказать… Эмми, я хочу, чтобы мы попробовали еще раз, с начала…

– Говори, только помедленней, а то я упаду с лавочки.

– Между прочим, твое помолвочное кольцо по-прежнему у меня, – улыбнулся Мэтт. – Помнишь, ты его оставила? Все это время оно лежало здесь, в моей комнате.

Я не любила кольца, мне казалось, в наши времена их дарят совсем не в знак любви и верности. Они стали формальностью, поводом похвастаться, а судьба обычно наказывает заносчивых. Я же любила Мэтта по-настоящему. Очень сильно. И не сомневалась, тогда еще не сомневалась, что он меня тоже любит. Мне не требовались подтверждения в виде кольца.

– А я думала, ты вернул его в магазин. Ты же знал, что мне не нужно никакого кольца.

Мэтт швырнул ветку в водопад. Ветку, которую я ему дала. Пару раз она ударилась о камни и исчезла.

– Да, я знал, – сказал он. – Поэтому и сохранил его.

Ровно в полночь Мэтт привез меня домой. На дорожке стояло только несколько машин. Организаторы банкета еще собирались, цветочник на своих «жуках» уже уехал. Дом стоял темный, свет горел только в паре окон. Похоже, прием закончился, и все разъехались.

Мы посидели молча, глядя на дом, как будто ожидая, что нам помешают. Может, так думалось только мне, а Мэтт ждал чего-то еще.

Ничего не происходило. Мы стали договариваться, где увидимся завтра, чтобы еще раз все обсудить. Решили встретиться около полуночи на нашем обычном месте, в кафе на Центральной авеню.

Мне больше не хотелось разговаривать. Я ждала только, когда Мэтт снова меня поцелует. Я волновалась, но не проявляла инициативу. Я говорила. Много говорила. Намного больше, чем хотела сама и, наверное, он. Я говорила о том, что не давало мне покоя, чего я никак не могла понять.

– И еще, Мэтт, можешь не отвечать, но… какая она была?

– Кто?

Я промолчала. Мэтт смотрел на улицу, и я, сидя рядом, попыталась увидеть все под тем же углом. Когда он подвез меня домой в первый раз, он еще долго просидел в машине. О чем он тогда думал? Вряд ли о том, что в итоге все запутается и он найдет другую, чтобы выйти из этого тупика.

– Я спрашиваю не из мазохизма. Я просто хочу понять.

– Что понять?

Я не стала рассказывать про Джоша, чтобы Мэтт не подумал, будто у меня нет своей жизни. Может, ее действительно не было, и мне следовало как-то выпутаться, чтобы зажить своей жизнью.

– Не знаю, – пожал плечами Мэтт. – Немного похожа на тебя. Милая, со странностями, очень умная, стильная. Хотя в последнем вы как раз отличались.

– Спасибо.

– С ней было легко, хорошо. Помню, у нее была навязчивая привычка ложиться спать, только когда стрелки часов указывают на определенные цифры. Но мне эта привычка нравилась. Мне нравилось ждать вместе, пока не наступит правильное время.

– Стоп, хватит. Лучше бы я не спрашивала.

Мэтт стиснул руль и внимательно посмотрел мне в глаза.

– Эмми, я пытаюсь объяснить, что сделал тогда большую ошибку. Это не клише из книжек, я действительно так думаю и всегда так думал. Мне было очень жаль, что я так поступил. Это был единственный раз. Впрочем, неважно. Чего бы я ни искал на стороне, главное – я любил тебя.

Было бы смешно, если бы не было так грустно. Мне хотелось расхохотаться, – Мэтт никогда не говорил мне таких слов. Почему подобное происходит, когда этого уже не хочешь?

– Знаешь, у Джоша сейчас такая же ситуация, – сказала я, не глядя на Мэтта. – Он может сильно испортить себе жизнь, и я не знаю, как ему помочь.

– Ты про Мерил?

– И Элизабет.

– И Элизабет, – кивнул Мэтт, пытаясь осмыслить услышанное. – Да. Не знаю, что сказать. Наверное, тебе и не следует вмешиваться. Он должен разобраться сам.

– А мне кажется, я должна помочь.

– Понимаю. Может, тебе станет легче, если я скажу, что на самом деле Джош и так знает, чего хочет и что нужно делать. Осталось заставить себя пойти в выбранном направлении.

– А чего хотел ты?

– Жениться на тебе. У меня даже сомнений не было.

На секунду я вся расцвела, однако сразу же почувствовала неимоверную тяжесть. Значит, у нас могло все сложиться, и я получила бы то, что хочу? Просто не надо было уходить?

– Самое странное, что я расстался с ней как раз перед нашей поездкой к родителям. Я сказал, что все кончено.

Что же я наделала. Ушла, не дождавшись всего чуть-чуть. Неужели все стало бы, как прежде? Еще одна ночь – и все бы наладилось…

– Это ужасно несправедливо, – сказала я.

– Для кого?

– Для всех.

Мэтт улыбнулся. Я смотрела на него, пытаясь запомнить его таким, сохранить эти мгновения навсегда. Потом перегнулась через него к рулю и включила зажигание.

– И все? – удивился он. – Ты меня прогоняешь?

Я кивнула.

– На сегодня хватит.

В душе заныло. Мэтт, я бы никогда с тобой не расставалась. Мне будет всегда тебя не хватать.

– Эмми, подумай еще. О том, что мы говорили сегодня. Ты подумаешь?

Никогда раньше он не смотрел на меня с таким отчаянием. Что же случилось с ним за эти годы? Может, дело в том, что я его бросила? Может, я ему нужна теперь только поэтому? Хочет убедиться, что я с радостью брошусь ему на шею, стоит лишь позвать? Я старалась не думать о том, как быстро надоем ему после. Я старалась вообще не думать.

– Конечно, подумаю, – заверила я.

Потом, впервые за долгое время, я сделала то, что хотела. Я поцеловала Мэтта, поцеловала по-настоящему. Его губы показались немного другими, чем раньше, но я знала, что через минуту различия исчезнут. Все станет, как прежде.

Выйдя из машины, я заглянула в открытое окно. Мэтт потянулся ко мне и коснулся моей щеки.

– Если задержишься, позвони, хорошо? Ты ведь не заставишь меня ждать?

– Хорошо. – Я придвинулась ближе. – Я обязательно приеду.

Со свадьбами связано много суеверий. Одно из них я узнала еще во время собственной помолвки: жених и невеста не должны видеться в день свадьбы, начиная с полуночи. Мэтт хотел устроить себе мальчишник и, наверное, поэтому рассказал мне об этом обычае. Традиция объясняется тем, что невеста в день свадьбы расстается с прошлым. В Древней Греции у невест отбирали игрушки, вещи, даже волосы обрезали – отнимали все, что могло бы им напомнить о прежней жизни. А что в это время делал жених? Да что хотел.

Джош именно этим и занимался: сидел в шатре за единственным столиком, уткнувшись в наручные часы. На столике еще осталась скатерть, хотя вокруг было все убрано. Одиноко горела свеча.

– Двенадцать ноль два, – объявил он, не отрываясь от циферблата. – Двенадцать ноль два. И… девятнадцать секунд.

– Вот и наступил день твоей свадьбы.

– Вот и наступил день моей свадьбы.

Джош попытался улыбнуться, но не вышло. Я осторожно села напротив, не зная, как себя вести. Я боялась не того, что он меня прогонит, а того, что мы снова не придем ни к какому решению, завязнем в спорах. Мы помолчали.

– Ты пропустила речь родителей Мерил, – сказал Джош. – Они подняли тост за верность. С первого взгляда на меня они поняли, что я именно тот человек, который обеспечит счастье их дочери и никогда ее не подведет.

– Прости, что я ушла.

Он покачал головой.

– Ее отец словно специально это говорил. Клянусь, он смотрел на меня с вызовом.

– Думаю, тебе показалось.

– Почему ты так уверена?

– С какой стати ему в тебе сомневаться?.. Ты все решил? Обсудил с Мерил?

Джош пододвинул свечу поближе и стал играть с огнем, приближая пальцы к пламени и отдергивая.

– Я не успел. Она уехала, – послышалось мне, но конечно же, не послышалось. Я так и знала.

Я попыталась справиться с раздражением: наверное, времени действительно не было, поговорят утром. Что мне с того, поговорят они или нет? Я всего лишь хочу, чтобы брат повел себя как честный человек. Или?.. Может, у меня какой-то личный интерес? Привязалась к Элизабет и Грейс. Захотела такого брата, каким он был у них дома.

– Я видела Мэтта.

– Что?

– Да, сегодня. Я почему-то решила, что Мерил видела его в Нью-Йорке. – Я пожала плечами. – А он, оказывается, тут. Представляешь, у него есть ребенок! Его сыну тринадцать месяцев. Правда, странно? Мэтт стал отцом.

Джош опустил взгляд и стал катать шарики из горячего воска.

– Так ты знал?

Брат посмотрел на меня, и без всяких слов стало ясно, что знал. У меня внутри как будто все оборвалось. Мой брат знал. Он знал про Мэтта нечто важное – и даже не подумал рассказать об этом мне.

– Я услышал пару месяцев назад, когда мы устраивали в Нью-Йорке ужин в честь помолвки. Та женщина вроде знакома с его мамой. Не помню точно. Я не хотел тебя огорчать, тем более что не было уверенности, так ли это. Я хотел сначала все проверить.

– Так-то оно, конечно, лучше. Я ужасно рада была узнать это лично от Мэтта.

– Извини.

Мне было уже все равно, что он скажет. Я столько сделала для него за эти выходные, а он!.. Я забрала у него свечку и поставила перед собой. Глупо, но что поделаешь. Джош посмотрел на опустевшее место, потом на меня.

– Эмми, давай больше не будем сегодня об этом, ладно? Поговорим завтра. Сколько угодно. Или… Не знаю, просто сейчас я не могу.

– Так вот в чем проблема, Джош. Ты никогда не говоришь о проблемах. Ты думаешь, если о них не говорить, то они рассосутся сами собой.

Выражение жалости и легкого недовольства сменилось у него на лице злостью.

– С какой стати ты это сейчас сказала? Потому что я сразу же не доложил тебе о ребенке Мэтта? Не зная точно? Кроме того, какая тебе разница? Эмми, вы с Мэттом больше не вместе, у вас у каждого теперь своя жизнь, очнись!

Мы с Мэттом больше не вместе, у меня теперь своя жизнь. Когда его братику исполнилось три года, мы устроили ему настоящий праздник у себя в Нью-Йорке: ешь, пей, смотри мультики, сколько влезет. Навеселившись, он уснул в палатке супермена, а мы с Мэттом легли у него по бокам, в спальных мешках. Мэтт тогда сказал:

– Правда, удивительно? Он знает тебя почти с рождения. Ты для него как член семьи.

Сегодня Мэтт снова предложил мне жить с ним одной жизнью.

– Не знаю, о чем ты, – заявила я, не глядя на Джоша.

– Да? А я знаю. Эмми, сколько можно? Ты ведь и своих рыбачек расспрашиваешь о том же. Хочешь выяснить, как им это удается!

– Что удается?

– «Дождаться любимого»! Ты сидишь там и ждешь, пока Мэтт за тобой вернется.

Я с трудом выдержала его взгляд. Мне хотелось заявить ему, что я все-таки дождалась, но засквозило подозрение, что Джош и так знает. Тогда он видит что-то, чего не вижу я? Что я отказываюсь понять?

– Ты даже не пытаешься понять, – заявил брат. – Ты не представляешь, через что я сейчас прохожу.

– Может быть.

Может быть, я не самая заботливая сестра, но мне надоело спорить. Достаточно, что из-за этого я поссорилась с Бэррингером. Вспомнились его слова, и я постаралась переключиться на что-то другое: я не хотела признавать, что его мнение для меня так важно. И что мне не понравилось, что он с Селией.

С другой стороны, мне надоело выяснять, что же Джош намерен делать. Он ничего не намерен делать. Так и будет сомневаться, пока за него не примут решение другие. Он выбирает путь наименьшего сопротивления, если это можно назвать выбором.

– Эмми, почему ты злишься? Разве не видишь, что мне плохо? Я хочу поступить правильно, но не знаю как. Неужели ты совсем не понимаешь?

Я покачала головой. Разве я могла сказать ему то, что думаю на самом деле? Что в душе он знает, чем все закончится, но тянет до конца, не хочет никого огорчать, хочет, чтобы все были довольны.

Я была уверена, что он женится на Мерил. Иначе давно уже что-то сделал бы.

– Джош, знаешь, чего я не понимаю? Что в тебе такого? Что в тебе такого особенного, что обе женщины все равно хотят быть с тобой?

Джош наклонился вперед, и на секунду мне показалось, что он замахнется и сметет свечу на пол – а он в жизни меня не тронул, даже когда мы были маленькими.

– Хочешь, раскрою страшную тайну? – процедил он. – Я – никто, во мне нет ничего особенного, и рано или поздно они сами в этом убедятся. Они обе лучше меня. Я их не заслуживаю.

Я наклонилась к нему и прошипела:

– Так заслужи.

Мы сцепились взглядами, но больше Джош ничего не сказал. Он не сказал, что решил не жениться. Не сказал, что верность важнее любви, даже если это значит, что ты боишься перемен и не можешь быть честным с самим собой.

Он ничего мне не ответил хотя бы потому, что в этот момент из мрака материализовался профессор Мойниган-Ричардс. Все еще в костюме, в руках – пакет лекарств.

Джош вскочил и поправил галстук.

– Профессор Ричардс! Я не знал, что вы здесь.

– Это я понял, – ответил тот и ушел.

Джош так и остался стоять, по-видимому, решая, бежать ли за профессором. А что Джош мог ему сказать, даже если бы догнал его, даже если бы тот согласился слушать? «Сэр, я правда люблю вашу дочь, просто еще не определился, хочу ли провести с ней остаток жизни или стоит найти кого-то получше».

– Джош, я не знала, что он там. Как думаешь, он нас слышал?

– Думаю, твои вопли было сложно не услышать. Охренеть.

Джош сел и потянул на себя скатерть. Со стола посыпались свеча, цветы, вилка, чаша с влажными салфетками.

– Послушай, он не знает, о чем мы говорили. Можно что-то придумать.

Джош посмотрел на меня невидящим взглядом, словно не понимая, кто я. Мне стало страшно.

– Эмми. Иди-ка ты в другое место.

– И пойду.

Я бросила его в эту трудную минуту, впервые в жизни я поступила с ним так. Я знала, что он останется один в пустом шатре, думая, где профессор Мойниган-Ричардс – бродит в кустах или уже вернулся к жене и все рассказал. Я знала, что Джош расплачется в бессилии, один, в свадебном шатре на заднем дворе наших родителей.

Я ушла, не оглядываясь.

Часть четвертая

Может, я и неправа, но в день свадьбы в воздухе царит особая атмосфера, как на Рождество или когда выпадает первый снег. Тебе десять лет, снег идет второй день, на улице морозно, все скрыто таинственной вуалью. Даже дома холодно, радио плохо ловит волну, трещит, но кажется, сейчас, вот прямо сейчас диктор сообщит какую-то невероятно чудесную новость. День ожидания волшебства.

Самые счастливые из жен – Нэнси № 1, Джози № 3, Джил № 4 – говорили, что в день их свадьбы у них было такое же чувство. Даже Кристи № 2, которая разводилась с мужем, с улыбкой вспоминала, как в день свадьбы ей казалось, что иначе и быть не может.

– Это было на острове Блок (там жил друг Пита). С утра меня не покидало чувство, что мы созданы друг для друга, что нам судьбой предназначено жениться именно в этот день.

В день свадьбы Мерил и Джоша я проснулась с радостным предвкушением. Я была уверена, что свадьба состоится и будет самым счастливым днем их жизни. И это после всего, что я узнала за эти дни. Радость разогнала все сомнения. Они остались в прошлом, вдалеке, подернутые дымкой нереальности. Дом в лесу, Элизабет, Грейс… Наверное, мне это привиделось, приснилось. Для меня снова не существовало реальностей, несовместимых со свадьбой. Я перестала сомневаться, что Джош и Мерил будут счастливы вместе, впервые за выходные, однако где-то фоном проходила тревога, что эта уверенность недолговечна, что все снова рухнет, как во время салюта на День независимости.

Внезапно я почувствовала, что было что-то еще, какое-то волнение, «бабочки в животе», и вспомнила. Мэтт. Мы встретились в магазине и потом долго говорили у водопада. Мэтт жалеет о том, что мы расстались.

Потирая нижнюю губу, я попыталась припомнить все в мельчайших деталях. Я хотела понять, что это было, каким он стал, похож ли он на того Мэтта, которого я себе представляла. На того Мэтта, которого я не могла отпустить все эти годы… Я не могла сказать ничего определенного, было ясно только, что вчера я чувствовала совсем не то, что надеялась почувствовать при его возвращении. На душе было неспокойно, смутно. Почему он вернулся? Я все еще знала его слишком хорошо, чтобы поверить, что дело только в том, что ему ни с кем не было так хорошо, как со мной. Он боялся. Да, Мэтт боялся переезда в Париж, неизвестности, а со мной все было бы спокойно и ясно. А что произойдет, когда он привыкнет? Останусь ли я той самой, или снова другие обстоятельства, люди заберут его у меня? Неужели мне опять придется жить с чувством, что его любовь может исчезнуть в любую минуту?

Я резко встала и пошла к Джошу. Его кровать была заправлена (или он вообще не спал?), окно открыто. Я выглянула во двор. Солнце слепило глаза, от земли шел жар, – в девять-то утра! По радио, наверное, только об этом и говорили: наступила жара, по возможности оставайтесь в помещении, где есть кондиционер, и ждите, пока циклон уйдет.

Странным образом меня это обнадежило.

Бракосочетание было назначено на четыре, но в доме уже вовсю шли приготовления. Мама орудовала на кухне: слышались телефонные звонки и шипение сковороды. Я спустилась к ней. Она жарила блинчики с черникой и бананами.

– Только не говори, что есть это некому, – сказала мама, услышав мои шаги.

– Я буду.

Она обернулась.

– Я тебя люблю. А ну-ка надень носки.

– Мам, на улице жара.

– Все равно ноги нужно держать в тепле. Заболеешь.

Она достала из шкафчика нераспечатанную упаковку белых носков.

– Мам, а ты знаешь, что можно жарить на арахисовом масле? Получается с таким сладким привкусом.

– Может, хотя бы сегодня не будем нести чепуху с самого утра? – ответила она и указала лопаткой на носки: надень. Я нехотя повиновалась. – Вчера кто-то сбежал с ужина, помнишь? Выкладывай. Как нам мистер Сильверман?

– У нас другая забота, мама: мы вчера видели Мэтта.

– Правда? – Она беспокойно на меня посмотрела.

– В «Севен-Илевен». Я стояла у автомата и тут увидела его. Спрятаться не успела. Ты же знаешь, какая я нерасторопная.

Мама перегнулась через стол и взяла меня за руку. Странное дело, она молчала. Я была рада, потому что иначе мне пришлось бы рассказать, что у Мэтта есть сын, что при виде Мэтта у меня все еще сжимается сердце, и что мы снова увидимся сегодня вечером. Обсудим то, что начали вчера, – и об этом мне пришлось бы ей рассказать, а я и сама не знала, что думать.

– Через пару недель он уезжает в Париж. Сейчас подыскивает себе там работу.

По глазам было видно, как мама беспокоится. Так сильно беспокоится, что молчит. Мне захотелось вернуть ее улыбку любой ценой.

– Мам, все хорошо. Честно. Просто хотела тебе рассказать, что произошло.

– И что же произошло?

Мэтт хочет, чтобы я вернулась. Наверное, мы попробуем начать все сначала. И, наверное, на этот раз у нас все получится, потому что теперь он готов. Не то, что раньше. Теперь он знает, чего хочет.

– Ничего, – ответила я.

Мама не поверила, но кивнула. Я видела, что ей хочется что-то добавить, однако тут зазвонил мой телефон. Мерил. Увидев ее имя на экране, мама поинтересовалась:

– Ты собираешься отвечать?

– Да, сейчас.

Я попыталась приготовиться. Как лучше начать разговор, чтобы показаться самой собой? Той Эмми, которая не вызовет у Мерил подозрений…

– Эмми уже идет, дорогая, – ответила мама вместо меня. – Передаю трубку.

Я постаралась сделать беззаботное лицо, мама отвернулась к плите, но я знала, что она все поняла.

– Привет! – пропела я в трубку. – Как дела у невесты?

– Хорошо, – ответила Мерил. Ее голос был тихим и грустным. Похоже, Мойниган-Ричардс ей все доложил. – Бесс устроила мне сюрприз. Спа-процедуры. Это такая тоска, может, ты приедешь, посидишь со мной за компанию?

На часах было 9:45. Мне меньше всего хотелось провести этот день с Мерил, даже если бы не всплыли подробности вчерашней поездки. В любом случае мне было бы тяжело находиться рядом с человеком, которого я обманываю. Хоть обманываю не я. Или я?

– А во сколько? – поинтересовалась я.

– Двадцать минут назад?

Я покосилась на дверь, как будто рассчитывая, что придет Джош и скажет, что делать. Впрочем, я и так знала, что бы он сказал.

– Уже еду, – пообещала я.

Мама внимательно наблюдала за разговором и заключила:

– Значит, придется справляться без тебя? Ладно. Больше времени на сочинение прочувствованной поздравительной речи, – усмехнулась она.

– Как думаешь, мне тоже придется что-то сказать?

– Да. И не только тебе.

На столе лежал ее блокнот с длинным списком дел на сегодня: заказать еще 4 цветка, встретить музыкантов в 2:30 (Сэм), подарок для Бесс, подвязка для Мерил, встретить гостей в аэропорту (Сэм), отвезти видео Эмми в гостиницу (Сэм).

– Это о чем? – поинтересовалась я, указывая на последнюю строчку.

– А, я подумала, что было бы зд о рово посмотреть твои записи после свадьбы. Уляжемся в номере, закажем попкорн и посвятим вечер нашей Эмми, а то завтра ты снова уезжаешь.

Напоминание о скором отъезде меня отнюдь не порадовало. Да, здесь все непросто, но, представив спокойную жизнь в Род-Айленде, пустой, тихий дом, я испугалась одиночества. Не успела я сказать, что могу и остаться, как мама сообщила:

– Папа уже отнес записи в машину. Естественно, положил их под кондиционер. Ждем-не дождемся вечера. Теперь уже точно посмотрим.

Я стиснула ей руку.

– Спасибо, мам.

– Благодарить надо не нас, а Бэррингера.

– Бэррингера?

– Да, это он предложил посмотреть твои записи после свадьбы. Когда зашел за твоим братом. Они отправились на пробежку, представляешь? В такую жару!

Значит, Бэррингер – молодец, подумала я, направляясь к лестнице. Значит, ему и правда интересно, чем я занимаюсь.