Помоги проекту - поделись книгой:
Хименес заявил тогда, и его слова подхватила вся пресса:
— Жаку уже 32 года. Он уже сыт гонками. И у него не такой, как у молодого Пулидора, аппетит. Уверен, что Анкетиль совершенно здоров. Но он приближается к концу фантастической карьеры. И он уже вольно или невольно не перестаёт думать об этом. Правда и то, что, став бизнесменом, Жак теперь больше любит спокойную жизнь, которой так мало, когда ты сидишь в седле. Даже жена сопровождает его в гонке под видом корреспондентки радио Люксембурга. В тот раз случилось так, что Анкетиль из-за своих проколов лишился малейшего шанса на победу. И Пулидор понял это. Он почувствовал запах удачи, о котором всё чаще и чаще стал забывать Анкетиль…
«Тур Ломбардии» — последний тур сезона. Его особенно страстно хочет выиграть каждый профессионал. И потому, что хочется поставить в завершение сезона жирную точку, уйти на зимний отдых с победой. И ещё потому, что каждую гонку профессионал никак не хочет считать своей последней. На финише «Тур Ломбардии» того года Анкетиль выглядел очень уставшим. Это было видно по его бледному лицу и красным воспалённым глазам. Победа в туре, как и всякая победа в последнее время, досталась ему с невероятным трудом.
И всё-таки многие по-прежнему продолжают бояться его броска на другую сторону дороги и выстрела вперёд от любой по силе группы. Приём почти непостижимый. И если бы Анкетиль уже сотни раз не демонстрировал в самые неожиданные моменты это удивительное мастерство — отрываться от своих коллег, тоже не лыком шитых, никто бы из знатоков не поверил в подобную способность Анкетиля.
Жак Анкетиль не только бизнесмен и гонщик. Он пытается быть и философом. Ему принадлежит такое сравнение: «человеческое тело подобно мотору морского судна — оно может работать на широком диапазоне силовых возможностей». И сам Анкетиль не раз доказывал правоту этих слов и не раз опровергал её.
Когда ему пришлось вслед за Рик ван Лоем и Томом Симпсоном покинуть гонку, перед ним встало немало проблем этического плана. Анкетиль простудился, он уже в начале этапа чувствовал себя не в своей тарелке — у него было очень тяжёлое дыхание.
Несмотря на такие типичные признаки заболевания, нашлось немало злопыхателей, которые обвинили Жака в том, что он симулирует. Увы, никто не хотел поверить, что Анкетиль просто был болен, как может заболеть любой смертный, даже не идущий семь часов кряду под проливным дождём навстречу ветру… И ему пришлось сделать то, что он сделал однажды ещё в 1958 году, — оставить гонку без боя.
Когда загорелся спор вокруг допинговых испытаний, Анкетиль смело вступил в борьбу с сильными велосипедного мира.
Это случилось после очередного этапа «Тур де Франс», когда трое — Анкетиль, Альтиг и Стаблински заявили, что, проведя семь часов в седле под дождём и борясь со свирепым ветром, они не в состоянии ни физически, ни морально подвергнуть себя обязательному медицинскому обследованию. Они дружно тогда посмеялись над правилом, которое гласило, что гонщики, не прошедшие обследования на допинг, автоматически считаются нефинишировавшими, то есть снимаются с гонки и отстраняются от дальнейших состязаний. Но не долго смеялись гонщики. ЮСИ вынесло новое частное решение — о двух месяцах дисквалификации пяти гонщиков: Альтига, Анкетиля, Мотта, Стаблински, Зилиоли. На месяц был наказан Пулидор…
Только Альтигу, например, подобное решение судей обошлось около 10000 фунтов стерлингов в виде выплаты неустоек, в виде гонораров, которые он потерял на контрактах, не выполненных за два месяца.
Все гонщики дружно заявили, что были не в состоянии дать мочу после такой трудной гонки. Пулидор начал оправдываться, сочинив басню, что он дисциплинированно пошёл туда, где, по его предположению, должен находиться медицинский контрольный пункт, но там никого не нашёл и со спокойной совестью вернулся в отель.
Подав кассацию, все шестеро отправились на очередную гонку — «Париж — Люксембург», но на второй день состязаний были сняты. И разгорелся жаркий бой…
Анкетиль выступил с громкими протестующими интервью, в которых заявлял право на профессиональное отношение к своей работе, право не подвергаться унизительному осмотру. Он сказал, что любой профессионал принимает стимуляторы и на тренировках, и в гонках, сказал, что принимал стимуляторы каждый раз. Признание Анкетиля произвело впечатление разорвавшейся бомбы.
Витаминные стимуляторы (а кто разберётся в их происхождении и тайнах фармацевтической, часто подпольной, промышленности!) прочно вошли в жизнь любого гонщика-профессионала. Если он хочет выжить в долгом сезоне, участвуя в столь трудной гонке, как «Тур де Франс», он должен пользоваться стимуляторами. Анкетиль призвал трезво взглянуть на профессию гонщика.
— Скажите, — обратился Анкетиль к журналистам, — если вам надо для вашей работы принять какие-то стимуляторы, кто-нибудь проверяет потом вашу мочу?! За каждую гонку спортсмен теряет почти два литра пота, и жидкость ведь как-то надо восполнять.
«Самые большие собаки велосипедного мира» Анкетиль и Пулидор — каждая из них ревниво следит друг за другом — уши назад, зубы оскалены, — они были едины в своём выступлении против допингового контроля.
Весьма любопытным кажется открытое письмо Жака Анкетиля директору «Тур де Франс»:
В этом письме весь Жак. Хитрый, себе на уме, опасный соперник. В трудную минуту он сумел повернуть собственную позицию на сто восемьдесят градусов, сделав вид, будто он всегда думал именно так, а не иначе.
Под словами «чистая гонка» Анкетиль подразумевал такую, в которой за гонщиком не будут шпионить и подвергать унизительному обычаю медицинского обследования. Так он объяснял друзьям.
Анкетиль есть Анкетиль.
Феличе Джимонди. Он, наверное, один из самых впечатлительных звёзд мирового класса. После смерти Тома Симпсона на склонах горы Венту он, за исключением товарищей Тома по команде и его близких друзей, был едва ли не самым потрясённым человеком. Вот что писал Джимонди тогда в своём дневнике, который вёл с постоянством человека, мечтающего когда-либо оставить полное собрание мемуаров:
«Я очень хорошо помню эту ночь в Карпентре, когда впервые окончательно осознал, что больше никогда не увижу живого Тома. Я лежал в спальне, и только одна мысль сверлила мозг: „Велосипед так же легко может убить и меня. Я должен бросить его как можно скорее…“ Под влиянием происшедшего у меня появилась потребность сразу же позвонить матери и жене, своим самым близким людям. Когда я начал говорить с ними, их дорогие голоса успокоили меня, и я почувствовал, что не имею права разрушать созданное работой в велосипедном седле. Я понял, что смерть Тома, конечно, страшная потеря, но всё-таки это не конец мира. В следующем году Том должен был ехать со мной в команде „Сальварани“. Я очень ценил его боевой дух. Понимаю, что теперь мне будет не хватать в команде главного — спокойствия».
Джимонди действительно преодолел эту депрессию так, как он написал. Он продолжал гоняться с не меньшей интенсивностью, чем это делал в былые годы. От сентиментальных записей в дневнике теперь он всё чаще переходит к деловым.
«Я буду участвовать в „Тур Испании“ только потому, что мои хозяева хотят использовать гоночную рекламу для расширения своего дела в этой стране. В „Тур Бельгии“ я серьёзно простудился и потому так проиграл „Париж — Рубэ“. Климат Бельгии для меня не подходит. Я южанин и, видно, останусь им, куда бы меня ни забросила жизнь».
И потом:
«Я очень хочу выиграть чемпионат мира в Имола, поскольку это родной город моего директора Лучиано Пеззи».
И потом:
«Да, часовой рекорд — магические слова для любого классного гонщика. И мне кажется, каждый из чемпионов должен обязательно хотя бы однажды попробовать побить этот рекорд».
Организаторы любого тура обычно против того, чтобы участники состязаний сами выступали в газетах с рассказом о событиях гонки. Поскольку, по их мнению, часть рекламной стоимости таким образом переходит на издания, которые эти материалы опубликовали. Так, организаторы «Тур Бельгии», собрав гонщиков, совершенно официально объявили, что запрещают выступать им со статьями за собственной подписью.
Но новая спортивная газета «Спорт-67» уже поместила сообщение, что Джимонди даст серию специальных статей. И объявление это прошло на первой полосе, напечатанное большими буквами.
Джимонди предупредили отдельно, что если он не подчинится решению оргкомитета, то будет дисквалифицирован. Рассуждали так: если разрешать Джимонди, то надо разрешать всем. Рик ван Лой в прошлом году попытался нарушить подобный запрет, но был наказан баснословным штрафом.
Неизвестно, станет ли Джимонди когда-нибудь столь же знаменитым журналистом, сколь прославленным гонщиком, однако в плутовстве он проявил недюжинные способности.
После серьёзного предупреждения со стороны организаторов Джимонди принялся каждый вечер после очередного этапа названивать своей любимой мамочке. И вовсе не потому, что уж так горячо её любил. Имелись причины более существенные.
История звонков началась с телеграммы, которая внезапно пришла в «Спорт-67»: «Организаторы тура запрещают моему сыну подписывать статьи для вас своим именем. Ставьте мою подпись — Анджела Джимонди». Вот почему, спасая контракт с изданием, Джимонди так регулярно звонил своей мамочке. Каждый вечер он подробно рассказывал ей полную историю дня соревнований, с тем чтобы она появилась под маминой подписью в следующем номере «Спорт-67». Итак, мамочка подписывает статьи, получает деньги, читатели счастливы, а организаторы тура не могут предъявить никаких претензий.
Джимонди знаменит ещё своей приверженностью к защитным бандажам. Он с юмором рассказывает о происхождении этой своей привычки.
«Как-то мне случайно попались два бандажа. Я с тех пор всегда надеваю их на колени, боясь повреждений. Я беру с собой большой запас, ибо бандажи со временем стираются и становятся неприлично грязными. Если у меня слетает хотя бы один бандаж, я чувствую себя голым. Вам это, может быть, и смешно, но для меня бандажи — символ благополучия, уверенности в себе, страховой полис. Больше всего я должен заботиться о своих ногах. Вообще, я человек суеверный, поэтому бандажи буду носить всю жизнь, даже после того, как, увы, закончу свою велосипедную карьеру».
Джимонди прекрасно имитирует голоса товарищей. Очень точно представляет Саблински, когда тот идёт в головке «поезда». «Поезд» начинает работать очень быстро. Саблински трудно, и он начинает на всех кричать: «Эй, вы, тише, пьяноу!».
Джимонди не особенно любит рассказывать о себе, о своей жизни, о том, как стал профессиональным гонщиком. Охотнее и очень интересно рассказывает он об отдельных случаях, подаренных ему судьбой на трудной жизненной дороге профессионального спортсмена.
«Я не помню его имени. Он был из самого хвоста „поезда“. Случай свёл нас вдвоём в разрыве между лидерами и „поездом“. И этот парень отдал мне всё, что у него было: два сэндвича и бидон с чаем. „Удачи тебе, Феличе“, — сказал он и провёл меня так, как только проводят в шестидневных гонках. С таким разгоном я быстро достал лидеров и ушёл вперёд. В полукилометре от начала подъёма я атаковал не глядя, что делается у меня за спиной. И тут меня поджидала самая неприятная штука — автомобиль итальянской прессы загородил всю узкую дорогу. Его колёса визжали на мокрых камнях, но он продолжал медленно сползать задом мне навстречу. Я оглянулся: „поезд“ настигал. Оставалось уповать бог весть на что. Я посмотрел на свои бандажи. Они были на месте. И я успокоился. Действительно, автомашина стала медленно, но всё же подниматься в гору. До заднего бампера оставалось метров двадцать, а скорость машины всё ещё была меньше моей. Останавливаться на горе — значит проигрывать с треском. За поворотом дороги наконец подъём пошёл положе, автомобиль набрал скорость и, обдав меня грязью, открыл дорогу в тот момент, когда я истошно закричал и уже мог дотронуться до него рукой!»
Передать же все перипетии гоночной судьбы мужественного Джимонди просто невозможно — на это не хватит никаких страниц даже специально посвящённой ему книги.
Рик ван Лой. Он упрямый. Упрямый не только на трассе, но и когда дело касается распределения доходов. Однажды он подписал свой очередной контракт с датской командой лишь после двенадцатичасового обсуждения. Сумма стоила такого долгого спора: он оговорил ежегодный доход в шесть тысяч фунтов стерлингов.
Рик — один из самых квалифицированных гонщиков. Он продукт бельгийской школы, славящейся тем, что воспитывает гонщиков, мало думающих о специализации и готовых всегда и всюду выполнять в гонке любую, даже черновую, работу. Как и все бельгийцы, он мог долго и упорно сражаться в одиночку, демонстрируя удивительную скоростную выносливость. К тому же, в запасе у Рик ван Лоя всегда было полколеса. Так говорят о гонщиках, страшных в последнем финишном спринте, зачастую в долях секунды решающих исход многочасовой борьбы на этапе.
Рик ван Лой был одним из столпов, на котором держалась экономика знаменитого брюссельского велодрома «Спортпалас». Долгие годы талант Рика кормил и его владельцев, и рабочих, вывозивших каждую ночь десятки автомашин с пивными банками и пакетами из-под сандвичей и закусок.
Но даже Рик ван Лой не смог его спасти. Лучший велодром Европы умер. Умер по той же причине, по которой умирают и все другие велодромы. Его хозяевам не удалось свести концы с концами.
Пятьдесят три года на брюссельском велодроме крутили педали такие, как Рик ван Лой. И вот зал покинут навсегда. Опустели трибуны. Потухли огни. Зал будет снесён. Место выровняют. И снова в землю вгрызётся бульдозер, готовя котлованы под фундаменты будущих многоквартирных жилых домов. Строительный бизнес в жестокой, ничего общего не имеющей со спортом схватке победил бизнес спортивный. Налоги с соревнований и требования всё более высоких гонораров со стороны виднейших звёзд привели велодром к банкротству. За свою последнюю шестидневную гонку в «Спортпалас», которую, кстати, Рик ван Лой провёл блестяще, он потребовал и получил 1400 фунтов стерлингов. Не считая премиальных, заработанных на промежуточных финишах.
Рик ван Лой как бы соткан из противоречий. На первый взгляд он может показаться вяловатым гонщиком. Но Рик немедленно преображается, как только начинается истинная борьба. В критические моменты Рик ван Лой обладает феноменальной способностью взрываться. Он умеет сфокусировать все усилия — и физические, и психические, и моральные — в один самый нужный и важный момент и этим добивается перевеса над более сильными противниками.
И ещё одной особенностью обладал Рик ван Лой — у него было совершенно железное сердце. Конечно, «железное» — не очень точное слово как медицинский термин, но зато точное по существу. Его сердце напоминало не живое, трепетное сердце человека, а искусственное сооружение, созданное для того, чтобы помогать своему хозяину выигрывать гонки. В ходе десятков физиологических обследований крупнейшими медицинскими светилами спортивного мира отмечалась удивительная способность сердца Рик ван Лоя после любых нечеловеческих перегрузок в самый кратчайший срок возвращаться к нормальной работе.
Но не железное сердце и даже не длинные, особого склада мышцы делали его сильнейшим в гонках почти любого вида — таким его делало обострённое и прекрасно развитое с годами чувство гонки и совершенно феноменальное владение машиной.
Для спортивной биографии Рика характерен неброский, но весьма знаменательный факт. Рик очень редко прокалывался во время гонок. Многим подобный факт может показаться лишь игрой судьбы, каким-то необъяснимым везением. Но всё обстояло гораздо проще и имело под собой весьма материалистическую почву. Как никто, Рик ван Лой очень внимательно следил за тем, куда «ступало» его колесо. Даже в пылу самой страстной борьбы он старался объехать любое подозрительное место на дороге, которое было чревато угрозой прокола. Затем его «привычка дворника» — время от времени он прикасается рукой, закованной в перчатку, к трубке переднего колеса, чтобы очистить резину от налипшей грязи. Многие гонщики и не задумываются над подобными мелочами. Но Рик ван Лой на то и профессионал высшего класса, чтобы подходить к своей трудной, высокооплачиваемой работе совершенно профессионально. Он очень хорошо знает, что каждая упущенная, непредусмотренная мелочь грозит банкротством, Вот почему за двадцать два года, которые он колесит по дорогам Европы и других континентов, с ним случилось только две серьёзные катастрофы. И то произошедшие по чисто техническим причинам.
Во время Антверпенской шестидневки у Рик ван Лоя внезапно «сложилось» переднее колесо. Он перелетел через голову и сильно повредил правую руку. Врач советовал Рику сойти с трассы. Но ван Лой ответил:
— Никогда. Я не могу обмануть ожидания зрителей в своём родном городе.
Его забинтовали и вновь усадили в седло, и он довёл гонку до конца.
Серьёзность, с которой Рик ван Лой относится к своей профессии велогонщика, не случайна. Он родился в Гроббендонке в бедной семье. Рано оставил школу и начал зарабатывать деньги на жизнь. Сначала работал сигароделателем на одной из небольших фабрик, которых так много на родине Рика. Затем он поступил работать в веломагазин. Наверное, там были заложены основы его прекрасного знания машины. Но Рик не поладил с владельцем веломагазина и перешёл работать к мяснику. С утра до позднего вечера развозил он заказы на тяжёлом, неуклюжем велосипеде. Рик признавался позднее журналистам, что ему кажется, будто он тоже родился вместе с велосипедом, столь же маленьким, каким был сам в минуту появления на этом свете.
Он настолько «слился» с велосипедом, что рискнул принять как-то участие в нелицензной гонке. Это произошло совершенно случайно. Его старший брат, увлекавшийся велосипедом всерьёз и изъявивший желание участвовать в гонке, в последнюю минуту струсил. Рик вышел на старт вместо брата. И в пятнадцать лет показал такой финишный спурт, которого искушённым зрителям никогда не приходилось видеть среди начинающих гонщиков.
Рик ван Лой был фанатичен в своей преданности спорту. В начале карьеры ему как-то довелось участвовать в одной из швейцарских шестидневных гонок. Сразу же после финиша и массажа он отправился спать, хорошенько выспался и наутро поехал в Милан на своём велосипеде. В первый день проделал 250 километров. Столько же во второй. На следующий день он как ни в чём не бывало вышел на старт новой многодневной гонки.
И ещё один случай из биографии, который очень точно характеризует решительность и упрямство великого бельгийца. В 400 километрах от города, где Рик ван Лою предстояло по контракту выступать в критериуме, у него сломалась легковая автомашина. Он мог позвонить организаторам или послать телеграмму, объяснив случившееся. И никто бы не посмел ни в чём его упрекнуть. Но Рик взял такси и заплатил за него почти 230 фунтов стерлингов. Ему пришлось выиграть этот критериум и ещё четыре другие небольшие гонки, чтобы вернуть себе деньги, потраченные на злополучное такси.
Рик ван Лою в жизни крупно повезло. О нём почти не говорили, что вот он так же хорош, как тот-то, или отдавали предпочтение лишь в сравнении с кем-то. О Рике всегда говорили в превосходной форме. И требовались железные нервы, чтобы не потерять голову. Но кроме нервов, очевидно, Рик ван Лоя спасало ещё и другое.
Кто-кто, а его ближайшие друзья и, естественно, он сам знали, что без Эдгара Сорегелоса Рик ван Лой не выиграл бы и половины тех больших гонок, в которых победил. Для Рика — так казалось посторонним — Эдгар был просто товарищем по команде. На самом деле он делал больше, чем коллега. Он следил за его тренировками, меню, постоянно диктовал Рику наставления, как и что надо делать — учил уму-разуму в сложном мире деловых отношений. Эдгар укрывал Рика от ветра в первую минуту после финиша и ещё задолго до старта предостерегал от различных опасностей. А когда было трудно, делился и пищей, и питьём и верил в звезду Рика ван Лоя, в его талант…
Будучи хорошим психологом, Эдгар совершенно точно постиг суть Рика. Он знал, как говорить с ним, понимая, что лучший аргумент в деловом споре — деньги. И он показывал Рику, как и где тот может заработать. Он считал, что делает для Рика доброе дело. Но не думаю, что Рик разделял мнение Эдгара, когда, закончив гонку грязным и усталым, садился на траву прямо у линии финиша, даже не в силах снять с плеч запасную трубку.
…В ту гонку великий Коппи ушёл вперёд сразу же после тридцатого километра, прихватив с собой ещё троих. Рик засиделся где-то в первой десятке «поезда». И весь день проработал, стараясь достать отрыв. Не удалось. И тогда он сказал себе: «Если не предпринять чего-нибудь немедленно, потом будет поздно — их никогда не достанешь».
Рик рванулся вперёд с такой скоростью, что никто не последовал за ним. Рывок выглядел приглашением к смерти. Рик бросал машину с асфальта на булыжник и потом вновь выскакивал на асфальт, пересекал разделительные полосы в самых опасных местах и резал углы с точностью до миллиметра. Он шёл на пределе возможностей, ещё не зная, что ждёт его впереди. Ломило плечи, от ветра слезились глаза, мешая видеть дорогу. Казалось, Рик летит. Специалисты клялись, что никогда им не приходилось видеть подобного броска.
Позднее Рик ван Лой признался журналистам:
— Я и сам не думал, что смогу идти так быстро. Наверно, отчаяние вело меня вперёд. Иначе как можно развивать скорость до 50 километров в час? Я прошёл только восемь километров на такой скорости, а мне казалось, что дороге никогда не будет конца. Это были самые долгие километры в моей жизни. Я легко нашёл двоих, которые ушли с Коппи. У обоих не хватило даже сил сесть мне на колесо. Когда я достал Коппи, оставшийся с ним Кублер тоже отвалился назад. Мы остались с Коппи вдвоём. И настоящая драма только начиналась. Я всё вложил в бросок. Меня тошнило. Хотелось что-то съесть. Я попытался сбросить Коппи, выйдя вперёд и поведя с большой скоростью несколько сот метров. Но Фаусто видел меня насквозь. Он видел, что я уже конченый человек. Он решил, что нужно быстрее бросить меня, если вообще собирается выигрывать «Париж — Рубэ». Он кидался вперёд несколько раз, я уже точно сейчас и не помню сколько. Но каждый раз, когда Коппи начинал свой бросок, я, стиснув зубы, говорил себе: «Рик, если ты проиграешь хотя бы пять метров, это конец. И весь твой бросок будет напрасной тратой сил». И мне становилось жалко именно тех усилий, которые я приложил, чтобы настигнуть Коппи. И так каждый раз — как только он прыгал вперёд, я прыгал вслед за ним. Даже не представляю, где взял силы для всех этих атак. Но затем фортуна повернулась лицом ко мне — Фаусто стал слабеть. Он тоже слишком много отдал, чтобы уйти от группы, а потом слишком много атаковал, чтобы измотать меня. Итак, ему не удалось бросить меня, и мы вдвоём прибыли на велотрек «Рубэ». И я уже точно знал, что выиграю у него спринт. Он даже не пытался оспаривать моё преимущество. Верьте, не верьте, но я никогда не был так доволен своей победой, как в тот раз. Я в изнеможении опустился на трек и не видел и не слышал ничего, что творилось вокруг меня. Помню лишь, что мой менажер пытался сдержать толпу, окружившую меня. Прошло немало долгих минут, прежде чем я смог сказать первое слово. Но ничто не доставило мне такого удовольствия во всём церемониале награждения, как рукопожатие Фаусто Коппи.
Их были сотни подобных и иных случаев в карьере Рика…
В возрасте сорока двух лет он начал поговаривать об уходе.
— Я должен буду сделать это если не сегодня, то завтра. Может быть, уйдя с шоссе, я сделаю исключение для шестидневных гонок. Мне так хочется хоть чем-нибудь смягчить ощущение конца карьеры!.. Если вы сунули палец в трубу маленького диаметра, то не так-то легко его вынуть обратно. Ведь мой послужной список почти не имеет конца…
Действительно, как шоссейник он выиграл три звания чемпиона мира, три раза звание чемпиона Бельгии, два «Тур Фландрии», два «Париж — Рубэ», два «Флеш — Валлоне», «Милан — Сан-Ремо» и «Париж — Брюссель». Как гонщик на треке он завоевал 37 титулов и установил мировой рекорд по количеству побед в шестидневных гонках.
«Император дорог» Рик ван Лой заканчивает сезон… Остался только «Тур Ломбардии» и «Париж — Рубэ». Рик бредит большой победой под занавес сезона и под занавес большой карьеры. Рик начинает понимать, что спорт, для которого он столько сделал, стал ему чужим, судьба старается вытолкнуть его за пределы велосипедного мира. И сам этот мир не испытывает к нему особой благодарности. Рик безнадёжен, считает мир. Рик больше не взлетит. Он держится в гонке, и только. Победа ему не по силам.
Тренируясь фанатично, Рик всё ещё надеется изменить ход истории. Он очень торопится, потому что следующим сезоном будет уже на целый год старше.
Эдди Меркс. Он был не только четвёртым в ту гонку, но и получил специальный приз как самый элегантный гонщик…
Это довольно странный приз в той жестокой и грубой игре, которую ведут на шоссе спортсмены. Но тем приз и популярнее.
Он присуждается, однако, не тому, кто выглядит наиболее элегантным, а тому, кто ездит на велосипеде элегантнее других. Французские журналисты никогда не будут голосовать за каждого смазливого парнишку, взгромоздившегося на велосипед. Конечно, слава могла бы служить Эдди Мерксу хорошей рекомендацией для завоевания и этого приза. Но ему не нужны особые рекомендации. Меркс работает на машине в стиле, о котором можно только мечтать. Он сидит в седле так, словно рождён на велосипеде. Машина буквально сиротеет, когда он слезает с неё. Прибавьте сюда остроумие и умение Эдди закручивать журналистам мозги, и сразу станет понятным его право на приз элегантного гонщика.
Эдди всегда полон желания к совершенствованию. Оп долго не ладил с горами. И однажды решил: если горы не хотят идти к Мерксу, он сам пойдёт в горы. В Сервинии, горнолыжном курорте, он тренировался неистово. Потом перебрался в итальянскую долину Аосты. Он приехал туда по приглашению главного менажера индустриального концерна «Сансон» синьора Джиакондо для переговоров. Ему надлежало обсудить будущее, поскольку контракт с объединённой командой «Пежо — Бритиш Петролеум» кончался. Продолжая убеждать менажера словами, он не забывал убеждать его и делом. На высоте почти трёх тысяч метров он проходил ежедневно по сто километров, нанизывая опасные круги по горной дороге. И как потом признался менажер, Эдди убедил его именно своей работоспособностью.
Жизнь профессионала со стороны кажется очень заманчивой, но в действительности тренировки и состязания занимают почти всё время в жизни гонщика. Даже на сон иногда остаются лишь немногие часы.
Французская фирма, на которую работает Эдди Меркс, платит ему 300 фунтов стерлингов в месяц. В 1967 году он заработал на премиях около 39 тысяч фунтов. Такие бешеные деньги привели его на распутье: быть только спортсменом или заняться спортивным бизнесом? Перед Эдди стала проблема: гнаться ли за деньгами или за славой? Они далеко не всегда приходят вместе. А сделать выбор бывает порой так трудно! Он, например, принял предложение фирмы «Фаема» совершить трёхнедельный пробег по всем кафе и ресторанам, в которых продаётся кофе, выпускаемый фирмой. Этим пробегом Эдди превращался в самую пошлую живую рекламу. Ничуть не лучше той, которая ходит по улицам Лондона или Нью-Йорка и своим плакатом на спине и на груди зазывает зайти именно в эту парикмахерскую, а не в другую…
Популярность — ходячий товар профессионального гонщика. О популярности Эдди можно судить по его свадьбе. Она проходила «скромно», но сотни страждущих болельщиков ожидали у входа в церковь своего кумира. Свидетелями Эдди были менажер и гонщик из его же команды. А святой отец, поздравляя пару, сказал:
— Ну, дети мои, теперь вы начинаете гонку на тандеме вдвоём, и это, верьте, не так просто, как кажется со стороны!
Потом жених и невеста покинули церковь под дождём из цветов и под крышей из скрещённых над их головами велосипедных колёс. В ближайших школах было объявлено, что во второй половине дня занятия отменяются и все желающие — а это означало абсолютное большинство учеников — могут пойти и поздравить своего кумира.
Эдди Меркс ещё очень молодой гонщик. Его список побед не длинный, но зато его потенциальные возможности, может быть, самые безграничные в истории профессионального велосипедного спорта. Эдди уже стал лучшим спортсменом мира.
Лишь четверым гонщикам в истории доводилось дважды подряд побеждать на трассе «Милан — Сан-Ремо»: Константе Джиродендо (1925–1926 гг.), Джино Бартали (1939–1940 гг.), Фаусто Коппи (1948–1949 гг.), Лоретто Петруччи (1952–1953 гг.). И Эдди был первым иностранцем, которому это удалось сделать. К тому же у него впереди ещё столько времени, чтобы не один раз повторить подобный успех.
Меркс любит спуртовать в одиночку. И это обычно приносит ему победу. В ту памятную гонку после двухсоткилометрового пути Меркс бросил «поезд» во время первого же подъёма на склонах Капо Берта. Он атаковал ослабевший «поезд» так зло, что только тридцать гонщиков смогли удержаться за ним, а остальные сто сразу же отлетели назад. Не прошли они и трёх километров, как Меркс снова атаковал, и лишь у Мотта нашлись силы, чтобы усидеть на колесе Меркса.
В пригороде Сан-Ремо трасса была буквально прорублена сквозь толпу дико кричащих людей. Затем трасса вылетала на Виа Рома, где сразу же в поле зрения попадал финишный флаг на перекрёстке дорог. Победа была близка, но чуть не случилось чудо. Джимонди в компании с Биточчи, используя проходящую машину как лидера — судьи этого не заметили, — смогли ухватиться за Меркса и Мотта, когда оставалось до финиша едва ли восемьсот метров.
Но достоинство Меркса — он никогда не теряет головы. Сам старается делать гонку. Вновь атакуя итальянцев, он буквально растерзал их на последних ста метрах. А между прочим, за его спиной — в пылу поединка он этого не заметил — шёл уже весь «поезд». Но Меркс проскочил первым, и за ним три итальянца…
Так делается гонка.
Джиано Мотта. У него очень вздорный характер. С ним приходится трудно не только товарищам по команде, но и хозяевам. Его капризы уже стали нарицательными.
Однажды Мотта категорически отказался участвовать в гонках, которые ему навязывал шеф. Он всеми силами решил увернуться от выступления в «Тур де Франс», который отнимает массу сил, но экономически не слишком выгоден. И Мотта сослался на больные ноги.
Поделиться книгой: