Подняв голову, Джек повернул зеркальце так, чтобы лучше было видно Кейт и Зою, идущих к машине. Обе остановились. Одна что-то сказала другой, потом они обнялись. Джек не отличался наблюдательностью, но некоторые знаки трудно не заметить. Эти две женщины то были готовы расстаться навсегда, то начинали медленно и осторожно сближаться. То же самое происходило, пока они ехали сюда. Их дружба никогда не была гладкой, это была горько-сладкая любовь соперниц друг к другу. Но сегодня все ощущалось как-то уж особенно остро.
Кейт села на заднее сиденье рядом с Софи, прижала ладони к щекам дочери и поцеловала ее в лоб. Софи фыркнула и попыталась отстраниться. На ее месте так повела бы себя любая капризная восьмилетняя девчонка. Джек улыбнулся. Он коллекционировал эти признаки нормальности, мысленно относил их на хранение в банк, зная, что если их скопится побольше, то общий капитал превратит твой депозит в ребенка с ремиссией.
Зоя села рядом с Джеком. Он скосил на нее глаза.
– Все в порядке?
– А что может быть не в порядке? – вопросом на вопрос ответила Зоя.
Джек промолчал.
– Поехали, ради бога, – попросила Кейт.
Джек пожал плечами, снял машину с ручного тормоза и проехал пять ярдов назад: Софи объявила, что ей надо выйти. Джек улыбнулся. Это все из-за рибены. Штурмовики слишком щедро потчевали дочь этим напитком. Джек проехал пять ярдов вперед, снова поставил машину на тормоз и замер, глядя прямо перед собой.
Кейт отстегнула ремень безопасности Софи, помогла ей дойти до края стоянки, где они зашли за фургон. Джек и Зоя проводили их взглядом.
– Ты теперь больше папа, чем человек, – заметила Зоя. Джек не стал отвечать на шутку.
– А ты сегодня очень устала.
– Уж ты знаешь, как сказать девушке что-то приятное, – фыркнула Зоя.
– Перетренировалась?
– Переразмышляла, пожалуй.
– Хорошо, что ты поехала с нами. Для Кейт это очень много значит.
Джек позволил себе взглянуть на Зою.
– Порой от всего этого так тяжело, правда? – сказала она.
Джек крепче сжал руль.
– Как ты это переносишь? – отважился спросить он. Зоя легонько ударила себя в грудь, чуть выше сердца.
– Теперь стало труднее. С болезнью Софи… – пробормотала она.
– Но сама ты в порядке? – спросил Джек. Зоя растерялась.
– В порядке, – произнесла она медленно, словно проверяя эти слова на вкус, будто давно их не произносила, так же как, например, слово «домохозяйка» или, скажем, «Родезия». – В порядке, – повторила она. – Да. То есть… Черт, да с какой стати мне быть не в порядке?
Джек посмотрел назад через стекло. Теперь они сидели молча, пока Кейт натягивала джинсы Софи и вела ее к машине.
– О чем толкуете? – спросила Кейт, открыв дверцу автомобиля.
– О «Тур де Франс», – ответила Зоя.
– Да, я слышала об этом, – кивнула Кейт, усадила Софи в детское кресло и пристегнула ремень безопасности.
Джек смотрел в зеркальце. Он понимал, о чем думает жена. Она думает о том, какой худенькой стала Софи. За три месяца с начала рецидива она потеряла половину веса, набранного за три года ремиссии. Джек закинул руку за подголовник кресла, и Кейт сжала его пальцы. Их прикосновение словно бы создало некую неподвижную точку во времени, к которой, как к якорю, можно было привязать множество ускоряющих свой бег событий.
Как только Кейт защелкнула пряжку ремня безопасности, машина тронулась с места.
– Софи?
– Что?
– Если ты еще раз лягнешь спинку моего кресла, я отведу тебя назад на «Звезду смерти» и отдам на воспитание приверженцам Темной Стороны Силы.
– Прости, папочка.
На выезде со стоянки Джек ехал еле-еле, чтобы Софи не слишком трясло на «лежащих полицейских», то и дело поглядывая на дочку в зеркальце заднего вида. Оказавшись на шоссе, повел машину с очень скромной скоростью, потому что давно усвоил, что из-за аварии Софи лучше не станет.
Сейчас он размышлял, в какую сторону стоит свернуть, если зеленый «мерседес» тронется с ближайшего перекрестка слишком рано. Этого не случилось, и взгляд Джека перебрался к следующему автомобилю впереди, а потом – к следующему.
– Софи…
– А?
– Ты лягаешься.
– Прости, папочка.
Джеку было тридцать два года, он был золотым олимпийским медалистом и входил в пятерку самых быстрых велосипедистов мира.
– Если я буду ехать слишком быстро, просто скажи, ладно? – попросил он Софи.
На трассе они выбрали полосу медленного движения. Софи знала: это делается ради ее безопасности. Вот так она действовала на людей: они начинали ездить на двадцать процентов медленнее, они на двадцать процентов крепче хватались за ручки кастрюль с кипящим супом, в пять раз тщательнее подбирали слова. Никто не хотел проколоть покрышку и попасть в аварию – ведь это повредило бы ей. Никто не желал произносить такие слова, как «волноваться» и «умирать».
Стоило бы сказать им, что от всего этого становится на двадцать процентов страшнее, но разве могла она так поступить? Взрослые делали все, чтобы справиться со своими чувствами. А ей было не по себе из-за того, что она вызывала у них эти чувства.
Глядя в окошко, Софи видела, как мимо проезжают обычные семьи. Чаще всего это были люди, которые не стояли ни на стороне хороших, как Аргаллы, ни на стороне плохих, как Вейдеры. Ничего особенного в них не было, они просто ехали в зоопарк или по магазинам. Часто, когда автомобиль мчался мимо, Софи замечала, что члены семьи ссорятся: их губы двигались как-то сердито. Получалось что-то наподобие Музея человеческих семейств, где экспонаты проносятся мимо тебя без ярлычков. Софи начала сочинять ярлычки в уме: «Мама купила плохие хрустики», «Папа мне не разрешает» и «Хлоя, послушай хит-парад».
Когда Софи наскучило смотреть на другие семьи, она стала смотреть в уме «Звездные войны». Она уже столько раз видела эти фильмы, что ей стал не нужен DVD-проигрыватель. Чтобы отвлечься от самой себя, она смотрела, как боевые роботы AT-AT атакуют базу мятежников на ледяной планете Хот. Сегодня она чувствовала себя так плохо, что ей стало страшно. Все болело. В висках стучало, перед глазами стоял туман, кости ныли так, как бывает, когда ты мерзнешь, но тебя вывели на долгую прогулку, а дождь все идет и идет. Тошнота накатывала волнами, оставляя после себя ледяной озноб.
Просто невероятно – как Скайуокер водил свой боевой корабль. А все потому, что был джедаем. В крови существовали такие особые клетки – мидихлорианы. Чем их больше, тем лучше контакт с Силой. Из-за них и становились джедаями. Софи знала, что ее кровь меняется. Вот только доктор Хьюитт думал, что это лейкоз, а на самом деле начали образовываться мидихлорианы. Разве можно ждать от земных врачей, что они поставят верный диагноз? Им еще повезет, если они встретятся хотя бы с одним таким случаем за всю свою медицинскую практику.
Правда, иногда, когда она чувствовала себя так плохо, как, например, сегодня, ей казалось, что она никогда не станет джедаем. Даже шестьдесят миль в час были ей не под силу: любые шероховатости на дороге сотрясали тело, и все внутри горело, как огнем. Как же она сможет водить боевой звездолет со скоростью во многие сотни миль в час и лавировать между рядами имперских шагающих роботов?
Во рту у Софи пересохло. Она облизнула губы.
– Если хочешь ехать быстрее – я не против, – сказала она отцу.
Тот покачал головой:
– И так хорошо.
Софи устремила взгляд на жилистые руки отца, сжимавшие руль, потом посмотрела на свои руки. Сжала кулаки, чтобы напряглись мышцы.
– Все в порядке? – спросила мама. – Что ты делаешь?
– Ничего.
Вены на руках Софи были темно-синими, тоненькими. Они никуда не вели. Казалось, кто-то взял шариковую ручку и нарисовал на теле Софи схему проводков внутри бесполезного дроида, а потом на эту схему натянули человеческую кожу. Папины вены дыбились под кожей, будто кабели. Это были правильные, нужные трубопроводы, они качали кровь назад, к сердцу. Папа, наверное, самый сильный человек на свете. Как он может смотреть на нее, такую хрупкую, некрасивую, и как ему при этом не страшно? Она должна попытаться выглядеть сильной и храброй.
– Будет здорово, если ты начнешь немножко лавировать, – сказала Софи. – Я не против.
Отец посмотрел на нее в зеркальце.
– Зачем, скажи, пожалуйста.
– За нами гонится ДИ-истребитель.
Зоя, сидевшая впереди, рядом с отцом, сказала совершенно серьезно:
– Точно. Включи силовое защитное поле на полную мощность, Софи.
Девочка улыбнулась и нажала кнопку на детском кресле в ответ на приказ Зои.
– Огонь из турболазеров! – распорядилась та, и Софи открыла огонь.
– Держи их под прицелом!
Здорово у Зои все получается. Как только ДИ-истребитель был уничтожен, Софи откинулась на спинку кресла.
– Спасибо. Теперь мы свободны.
Зоя повернулась. В глазах у нее стояли слезы. В чем дело? – удивилась Софи. Ведь она ни на что не жаловалась, изо всех сил старалась не казаться больной. Когда ее начинали жалеть, она всегда сердилась, потому что ей становилось грустно.
– Все хорошо, – старательно улыбнулась она Зое. – Я себя чувствую просто прекрасно!
Зоя вышла из машины. Автомобиль отъехал, она помахала Аргаллам рукой и проводила взглядом бледное, как молодой месяц, лицо Софи, глядящей на нее через заднее стекло. Глаза девочки просто приковывали к себе взгляд Зои. Точно так же было и с ее братом Адамом, и оттого, что в этом взгляде не было упрека, Зое становилось только хуже.
Она вдруг обнаружила, что ее знобит. Предыдущую ночь она почти не спала, потом ее доконала «Звезда смерти», но тяжелее всего была обратная поездка на машине. Казалось, вот-вот Софи умрет. Кейт это упорно отрицала, а Джек?.. Зоя так и не поняла, о чем думает Джек.
Один день, проведенный с этой семьей, показался ей целой жизнью. Как же они справляются? Безумное море эмоций, но при этом в каждый конкретный момент плакать вроде бы не о чем. Невозможно!
Сейчас она поднимется к себе и выпьет кофе. Это будет благоразумно. Она легко могла представить себе женщину, намного лучше владевшую своими чувствами. Такая женщина сказала бы себе сейчас: «Так. Пойду-ка выпью чашечку эспрессо». Это было самое лучшее, на что она могла сегодня надеяться: заняться делами, которыми занимаются нормальные люди, уповать на то, что по какому-то волшебству привычное для этих людей ощущение благополучия перекочует к ней.
Шел легкий апрельский дождик. Тротуар перед подъездом Битхэм-Тауэр был перегорожен высокими пластиковыми оранжевыми конусами и перетянут красно-белыми лентами. Желтый подъемный кран поднимал в небо оливковые деревья – одно за другим. Оставалось поднять еще с десяток. Стоит посмотреть! Высота – футов в восемь, стволы обтянуты пузырьковой пленкой, корни спрятаны в оранжевых мешках. В порывах ветра, завивавшегося у подножия высоченной башни, ветви раскачивались, листья вертелись и вспыхивали, поворачиваясь тыльной стороной, – разом, одновременно, словно повинуясь невидимому и неслышному сигналу, как стайки серебристых рыбок.
Зоя, прищурившись, стала смотреть, как дерево поворачивается на тросе, отражаясь в окнах башни и поднимаясь все выше в сланцево-серое небо. Кран работал возле дома уже два дня. Деревья переправляли в пентхаус – на этаж выше ее квартиры. Управляющая компания решила создать «зеленое пространство» – с птицами, растениями и небольшими водоемами. Должно было получиться красиво – нечто вроде подарка с земли.
Хотелось стоять и смотреть, как поднимают оливы, но долго торчать на улице было нельзя: ее могли узнать. Как раз напротив башни, на другой стороне улицы, возвышался высоченный столб с рекламным щитом, на котором красовалось лицо Зои высотой в двадцать футов. Зеленые глаза, зеленые волосы, зеленая губная помада. В руке – на ногтях такой же зеленый лак – она держала запотевшую бутылку «Перье». «Подавать холодной», – гласил текст рекламы. Правую треть щита занимали олимпийские кольца, подернутые корочкой льда.
Зоя запрокинула голову и взглянула наверх, где в дымке облаков исчезал оранжевый мешок с очередным деревом. Цветовое пятно на миг задержалось, а потом растворилось на сером фоне. Зоя вдруг ощутила панический страх. Откуда он и почему она не может с ним совладать?
Она постаралась поскорее уйти с улицы, пока ее не узнали, и вошла в подъезд, опустив голову. Поспешно прошагав по мраморным плиткам, дождалась кабины лифта и поднялась в свою квартиру на сорок шестом этаже.
Шум города остался внизу, от него теперь ее отделяли пятьсот футов. Зоя вошла в квартиру и положила единственный плоский ключ на большое латунное блюдо, служившее исключительно для этой цели. Ключ звякнул, нарушив тишину. Рядом с блюдом на черной блестящей тумбе стояла старая-престарая, видавшая виды алюминиевая бутылочка для воды. Зоя сняла кроссовки, скатала два комка из газеты и засунула их внутрь промокшей обуви, надела серые фетровые шлепанцы.
Она попробовала вспомнить имя того, кого оставила спящим в своей постели. Он был довольно мил: высокий, похожий на итальянца, на несколько лет моложе нее. Карло – точно, Карло. Ну, или Марко. В любом случае, имя заканчивалось на «о». А улыбка такая, что сразу ясно – ничего серьезного не получится. Хотя надежда умирает последней.
– Привет? – на всякий случай сказала Зоя.
Никто ей не ответил.
Она не обнаружила записки ни на дверце холодильника, ни на кухонной стойке. Обошла комнаты – никого.
Постель в спальне пребывала в полнейшем разгроме. Зоя помнила, как они творили этот разгром. Трусы-боксеры валялись в углу – это она их туда закинула. Остальная одежда ее гостя исчезла. Она не увидела на полке и четырех золотых медалей. Сердце у нее екнуло. Но через секунду она заметила блеск металла из-под края подушки, подошла и взяла эти четыре медали в руки. Прижала холодный металл к груди и вздохнула. «Паршивец, – подумала она, – номера телефона не оставил, но хотя бы не вор. Наверное, мне опять повезло – если такое можно назвать везением».
В квартире было душно и, казалось, еще витал его запах.
Она приготовила себе чашку эспрессо, прошла в гостиную, села на темно-серую софу с невысокой спинкой. Тучи закрывали небо в высоких, от пола до потолка, окнах.
Зоя переехала сюда всего неделю назад. За эту неделю выдалось только два погожих дня, и тогда она рассмотрела Национальный центр велосипедного спорта, где тренировалась и выступала на соревнованиях. Центр находился в трех милях к востоку от ее нового жилища. Он походил на черную покатую спинку жука и, казалось, мог уползти куда-то вдоль нижних этажей промышленных зон и складских комплексов, окружавших город. Глядя на горизонт в бинокль, оставленный ей риелтором, Зоя видела горы на севере Уэльса, англиканский собор в Ливерпуле и башню в Блэкпуле. В третью ночь она наблюдала за грозой и молниями и видела, как ветер проносится над чеширскими равнинами.
Сейчас смотреть было не на что. Все серое – куда ни кинь взгляд. Трудно представить себя кем-то еще, а не призраком. Зоя поднесла руку к лицу – нет, сквозь ладонь ничего не видно, значит, она не призрак. Она встала, прошла к кухонной зоне и съела сухой кусок хлеба. Жевать этот хлеб из множества зерен было приятно. Зоя запила хлеб стаканом воды, вернулась в жилую зону и снова села на софу.
«Неужели такой и будет моя жизнь? – гадала она. – Так и буду передвигаться одна-одинешенька между этими заранее кем-то размеченными зонами? Так и буду обитать в них в соответствии с замыслом архитектора и дизайнера?»
Паоло – вот как его звали. Зоя открыла планшетник, включила и нашла Паоло в Фейсбуке. Он оказался еще симпатичнее, чем ей запомнился. Да, она приятно провела с ним ночь. Секс был хорош сам по себе. Но было и нечто большее – нежность, и это ее растрогало. Странно, что он не оставил записки.
Зоя закрыла глаза и позволила себе поверить, что прямо сейчас Паоло поднимается в лифте с букетом цветов. Она улыбнулась. Глупо, но приходится верить, что такое возможно. Чуть дальше того, что ты видишь, жизнь течет так, что какие-то ее мгновения тебе еще не открылись. Не стоило чересчур поддаваться разочарованию. От счастья тебя всегда отделяют стук в дверь и дюжина свежих, только что срезанных цветов.
Зоя открыла глаза и просмотрела профиль Паоло. Улыбка ее погасла. Она прочла, что он написал о ней в Фейсбуке. Увидела снимок, сделанный в ее квартире. Она, почти обнаженная, ее золотые медали – у него на груди. Потом перечитала то, что он написал: «бешеная», «агрессивная», «ей обязательно нужно находиться сверху».
Зоя позвонила своему агенту.
– Похоже, мне может понадобиться адвокат, – произнесла она осторожно.
Потом положила телефон рядом с собой, откинулась на спинку софы и обвела взглядом квартиру. Тридцатипроцентный депозит она внесла благодаря спонсорству «Перье». Пришлось также взять кредит в миллион фунтов, но выплатить его она сможет, только если победит через четыре месяца на Олимпиаде и заключит новую сделку со спонсорами.
Все эти долги и обязательства помогали ей преодолевать болевой порог на тренировках. Приходилось постоянно поддерживать себя в состоянии отчаяния. Тогда она становилась такой же дикой и неудержимой, как в те времена, когда у нее не было ничего. Всякий раз приходилось удваивать ставку или смотреть, как кто-то, напуганный еще сильнее, обгоняет тебя на треке.
Удивительно, но квартира, которую она купила, чтобы держать себя в страхе, старалась ее расслабить и успокоить. Стены были выкрашены краской Farrow & Ball, называемой «архивной». Они не отражали, но и не поглощали свет. Высокие окна были снабжены особыми стеклами – с реакцией на уровень наружной освещенности. Так что глазам не приходилось напрягаться.
На низком журнальном столике из железного дерева лежал свежий номер «Мари Клер» с улыбающимся лицом Зои на обложке. Она полистала журнал и узнала о себе, что была «свирепо-решительной», и еще – «безжалостной и неукротимой», и еще – «одержима бесами». Вот как о ней писали.
А она себя такой не представляла и не чувствовала. Зоя закрыла глаза и попыталась медленным ровным дыханием унять панический страх, поселившийся где-то там, под ложечкой. Она не слышала ни шума машин, ни звука соседского телевизора – ничего. На такой высоте от поверхности мира, убеждал риелтор, жильцу обеспечено полное уединение. На такой высоте над городом тишина казалась невыносимой.
«О чем я только думала? – спросила себя Зоя. – Возможно, стоило оставить свои проблемы на земле, сорока шестью этажами ниже?»
Она попыталась сосредоточиться на ритме дыхания. Хорошо бы рядом вдруг оказался Том. Он непременно подсказал бы ей, как перебороть то, что она сейчас чувствует. Ей было девятнадцать, когда они познакомились, и в самые трудные времена она доверяла ему. Но беда в том, что теперь стали трудными не только дни соревнований. Участвовать в Олимпийских играх совсем не страшно. Выйти на трек под оглушительный рев толпы в Лондоне – это же так просто, так естественно и хорошо. Теперь Зою пугали самые обычные дни – бесконечное утро вторников и вечер среды настоящей жизни, когда нужно мчаться по жизни, не держась за руль велосипеда. Без него Зоя чувствовала себя как курильщик без сигарет – не знала, куда девать руки. Как только она слезала с велосипеда, ее сердцу приходилось переключаться на выполнение всех этих второстепенных функций: любить кого-то, что-то чувствовать, чему-то принадлежать. При том что Зоя всю жизнь училась одному и тому же – качать кровь.
Поделиться книгой: