Помоги проекту - поделись книгой:
– Ты что делаешь?! – закричала Гульнар. – Зачем ты кидаешься ногой бедного Джавада? Мы столько лет берегли ее, заспиртовали, потом высушили…
– Для этих молодых нет ничего святого! – запричитала Абида. – Ты хочешь, чтобы наш брат и в раю ходил на костылях?! Разве он сделал тебе что-то плохое?!
Джин вспомнил одноногого дядюшку Джавада, угощавшего его в детстве грушами. В двадцать лет тот попал под поезд и потерял правую ногу. Позже он женился на русской и уехал в Ставрополь. Но когда он умрёт, его привезут хоронить в родное село и в могилу положат эту ногу, чтобы на том свете Джавад мог ходить нормально, как все люди…
– Извините, тетушка Гульнар, я не хотел, – смущенно пробормотал Джин. Преодолевая брезгливость, он поднял ногу, снова завернул в клеенку и положил обратно в аквариум.
– Что ты вообще здесь ищешь? – требовательно спросила тетушка Гульнар. – Почему пришел без спроса, как к себе домой?! Убирайся прочь!
– Не могу… Мы с Бейбутом сделали мину. То есть одну вещь… Я должен ее забрать!
– Какая мина?! Какая мина?! Вам мало, что моему сыну выбило глаз! Вы хотите, чтобы вам поотрывало руки и ноги?!
Не обращая внимания на крики, Джин продолжил поиски. Гульнар, видя, что её брань не приносит результатов, выскочила из сарая. Абида, возмущаясь, последовала за ней.
Джин продолжал обшаривать сарай.
Мина оказалась под большим перевёрнутым ведром. С виду – обычная детская лейка. Джин поднёс находку к лампе. Элипсообразный цилиндр из тонкой синей пластмассы заполнен пластидом, между взрывчаткой и пластмассой – «рубашка» из рубленых гвоздей «сотка». Лежавшим на верстаке ножом Джин отрезал носик лейки – маскировка под днищем машины ни к чему, а торчащие части будут только мешать. Прикинул в руке – не меньше десяти килограммов. Сунув находку в то же ведро и прикрыв ветошью, Джин снова подошел к полкам, взял моток толстой проволоки, порылся еще, отыскал металлический круг, ощетинившийся приставшими болтами и гвоздями. По периметру в нем имелся с десяток сквозных отверстий. Магнит, он сам нашел его на свалке возле ГЭС. Сейчас как раз пригодится…
Сунув проволоку и магнит в ведро, он поспешил к выходу, озабоченно размышляя. Сапёр говорил, что сделал взрыватель, срабатывающий от сигнала сотового телефона. Но сотовая связь в Узергиле работает с перебоями, придётся переделывать под радиостанцию…
Во дворе его ждали тетушка Гульнар, Абида и еще несколько женщин-соседок. На Джина посыпались проклятия.
– Это вы Бейбута калекой сделали! – с плачем кричала Гульнар. – И все не успокаиваетесь! Чтоб вас самих разорвало!
– Будьте вы прокляты! – вторила ей Абида.
Соседки предусмотрительно молчали.
Но от этого Джину легче не стало. Он буквально выскочил из двора.
В семье Насруллаевых все изменилось – быстро, страшно и неотвратимо. Все перевернулось с ног на голову. Только что играли свадьбу, и вдруг, словно шайтан передернул карты в колоде судьбы, – свадьба превратилась в похороны! Только что Исраил Насруллаев был старшим мужчиной в семье и привозил невесту в дом младшего брата Дадаша, а теперь – раз! и старшим мужчиной стал Дадаш – он должен принимать соболезнования по случаю смерти Исраила!
А выразить соболезнования съедется много народу. Очень много. И родственники, и друзья, и соседи, и другие амиры, и рядовые бойцы джамаата… Дурные вести – самые быстрые на свете, они молниеносно разносятся по городам и весям, по горам и долинам…
«Между Узергилем и Кухтами не разорваться, – думал Абу-Хаджи, стоя у окна и задумчиво осматривая недалекую горную гряду. – Абрек поближе, да и Коран он соблюдал куда строже, чем Гюрза. Вот к нему я и поеду, а в Кухты пошлю Хусейна… Он и объяснит, что я в два места физически не успеваю! От Узергиля до Кухты сто двадцать километров, а амир всех муджахедов должен и на тазияте[4] поприсутствовать, и на зикр[5] остаться… Хотя в Узергиле зикр обычно не делают… Ну, это неважно…»
Он поморщился и тяжело вздохнул. Так часто бывает: при жизни человек нарушает Коран, пьет спиртное, не совершает намаз, не ходит в мечеть, а окружающие безразлично смотрят со стороны и не пытаются поставить грешника на путь истины… Но стоит ему умереть, и все меняется – родственники и соседи проявляют крайнюю щепетильность в точном выполнении всех обрядов, как будто хоронят богобоязненного хаджи…
Он вздохнул еще раз. Главное, конечно, не процедура похорон. Кто их валит?! От ментов поступила информация: Гюрзу убили быстро и незаметно – выстрелом в лоб. На вскрытии вытащили странную пулю – как цилиндрик, никто таких не видел! А двух его ребят профессионально зарезали: один удар – один труп! Кто за этим стоит?!
– Ассалам алейкум! – голос Ханджара оторвал Абу-Хаджи от тяжелых мыслей.
Эмиссар вошел в дом, бесшумно поднялся на второй этаж, прошел в покои хозяина, и охрана его пропустила! Хотя Маомад должен был остановить чужака у крыльца и доложить хозяину!
– Я слышал, ещё одного твоего подчинённого Аллах забрал к себе?
«Слышал он, – не поворачиваясь, Аб-Хаджи сжал зубы. – Слишком много стал слышать в последнее время… Как будто я не замечаю, что ты заморочил головы моим людям, словно загипнотизировал, и они подчиняются тебе без моих указаний… Места ночёвок теперь сам определяешь, и я не знаю, где ты находишься… Даже этот пёс Маомад слушает тебя, как своего командира… Придётся менять начальника охраны!»
Но он сдержал бурлящий в груди гнев и ответил совершенно спокойно:
– Да, Абрек стал шахидом, иншАллах!
– Так он погиб в борьбе за веру?
– А разве амир джамаата может погибнуть иначе? – непривычно строго ответил вопросом на вопрос Абу-Хаджи.
– Но кто это делает? Кто убивает одного амира за другим?
Абу-Хаджи резко развернулся и оказался лицом к лицу с посланцем Центра. Тот смотрел испытующе, если не сказать – подозрительно. Наверное, эмиссар думает, что это делает он! И в принципе ему это действительно выгодно: с уходом самостоятельных ключевых фигур Дагестанского фронта упрощается централизация войск и усиливается власть самого Абу-Хаджи.
– На твоем месте я бы подумал, что это делает Абу-Хаджи, – ответил он, называя себя в третьем лице. – Но я этого не делаю!
– Тогда кто?
– Тот, кто счастливо избежал покушения, – сказал Абу-Хаджи. – Остальных хотели убить и убили. А кого-то почему-то убить не удалось…
– Это намек на Оловянного?
Абу-Хаджи воздел руки к небу.
– Нет. Это просто размышления.
Когда солнце начало клониться к закату, они втроем скромно перекусили на веранде у Абрикоса: овечий сыр, хлеб, мед, яблоки…
– Как там Сапер? – спросил Оловянный.
– Да вроде ничего, доктор сказал – поправится, – с набитым ртом сказал Абрикос. – Только стрелять придется учиться заново…
– Это тоже доктор сказал?
– Не, Руслан, это я сам догадался. С левого глаза-то целить непривычно…
– Еще что?
– Ничего. Я ему водки принес, он попросил. Чтобы настроение поднять.
Оловянный недовольно дернул щекой.
– Мы не суфийские мушрики[6] и не кафиры! У нас если кого-то обидели, то он не водкой утешается, а идет и мстит! Больше не носи, скажи – я запретил!
– Хорошо, Руслан, – кротко кивнул Абрикос.
– Ладно, пойдем, о делах поговорим…
Они прошли в комнату. Оловянный по-хозяйски устроился за столом.
– Ну, что у тебя? – обратился он к Абрикосу.
– Абу-Хаджи поедет в Узергиль, а в Кухты пошлет своего заместителя…
– Хусейна или Маомада?
– Хусейна. Маомадом он что-то недоволен…
– Еще что?
– Крыса с моей подачи разносит слух, что Гюрзу и Абрека убили по приказу Абу-Хаджи и что покушение на тебя тоже он организовал. Из-за того, что амиры стали слишком независимы от него. И что Абу-Хаджи это с рук не сойдёт, кровная месть не заставит себя ждать…
Оловянный кивнул.
– Хорошо. Значит, и мы едем в Узергиль. Давай, Джин, показывай свою мину!
– Вот она! – Джин выложил из ведра на стол тяжелый брезентовый сверток. – Я взял у Сапёра и переделал…
Он развернул брезент, демонстрируя эллипсоид из синей пластмассы, намертво прикрученный проволокой к магниту. Из него выходили два провода, которые не были ни к чему присоединены.
– Как приводится в действие? – Оловянный потрогал провода и откинулся на спинку кресла. В доме Абрикоса он чувствовал себя хозяином, как, впрочем, и везде.
– От сигнала радиостанции. Подключу перед самой установкой, чтобы на этой частоте случайно какая-нибудь помеха не прошла.
– Куда думаешь рацию прикрепить?
– Сюда, – Джин ткнул пальцем в широкую сторону эллипсоида.
– Не годится! Тогда она у тебя будет почти до земли висеть! Дорога плохая, сорвет. И видно будет… Сбоку прикрути!
– Тогда сюда! – теперь палец указал правильное место.
– Хорошо! Пока не стемнело, поезжайте к Дадашу. Абрека оттуда хоронить будут, это же его отца дом?
– Да, – кивнул Абрикос.
– Выразите соболезнование и скажите, что утром я лично приеду поддержать их в постигшем горе. И посмотрите – где будут стоять машины, выберите место, чтобы завтра сразу стать правильно… Мы должны приехать раньше него, а уехать позже, чтобы не вызвать подозрений…
Оловянный тяжелым взглядом обвел своих подчиненных.
– Запомните: когда все хорошо, то мелочи забываются. А когда случится то, что должно случиться, вспомнят все: кто что сказал, кто как смотрел, кто крутился возле машины… Поэтому прикиньте, как незаметно прикрепить мину… Лучше, чтобы никто вообще не видел Джина! И пути отхода на всякий случай посмотрите!
– Хорошо, Руслан, мы всё сделаем! – ответил за двоих Абрикос, и они с Джином вышли из дома, оставив Оловянного наедине с его мыслями.
С утра у дома Дадаша снова было многолюдно, снова ярко светило солнце с синего небосвода, но веселье сменилось горем: шайтан проделал свой ужасный фокус, и свадьба перешла в похороны.
Приезжие спешивались загодя и все близлежащие улочки были забиты машинами, но наиболее уважаемые люди подъезжали почти ко двору, оставляя автомобили на площадке, рядом с которой Абрека и настигла пуля. Оловянный, несомненно, относился к такой категории. Он приехал рано на новом, наглухо затонированном «Лендкрузере», полученном у главного врача СЭС[7] рябого Магомеда в счет выкупа за сына. За рулем сидел Мага Маленький, амир, как всегда, – рядом, сзади, на полу между сиденьями, лежал Джин, для удобства положив голову на мину. Почти сразу подъехал и стал рядом Абрикос с тремя охранниками на сияющей свежим лаком красной «девятке».
– Гля, как Вагаб постарался! – широко улыбаясь, он погладил идеально ровную крышу. – Движок и ходовую перебрал, кузов отрихтовал, заново выкрасил!
– А свой джип он видел? – спросил Оловянный.
– Нет. Я ему сказал, чтобы забрал в ущелье. По-моему, догадался: рожа была кислая…
– Ты тоже так не лыбься – не на праздник пришли…
Абрикос кивнул и придал лицу скорбное выражение.
Подъехало еще несколько автомобилей: на площадку вышли замглавы районной администрации, амир из Хасавюрта, уважаемый Шейх Казихан Али… Все перездоровались друг с другом за руку, поприветствовали Оловянного, а заодно и стоящего рядом Абрикоса, перекинулись несколькими словами печали и направились к дому усопшего.
Оловянный и хасавюртовский амир – высокий, худой, с окладистой бородой и цепкими глазами, задержались на площадке: один из охранников Абрека показывал им, как упал хозяин, и место, куда вонзилась пуля. Командиры со знанием дела осмотрелись.
– Не нашли, откуда стреляли? – спросил бородач.
– Нет, – покачал головой охранник. – Все вокруг перерыли – ничего не нашли…
– Может, оттуда? – Оловянный показал на противоположный склон горы.
– Да нет, далеко очень…
Хасавюртовский амир тоже с сомнением покачал головой.
– Далеко. Никак не попасть.
– А что за пуля? – поинтересовался Оловянный. – Нашли ее?
– Нашли. Винтовочная, но необычная. Больше, чем от СВД…
«Необычные пули у Абрека и Гюрзы, необычная гильза у Сапера… Откуда вдруг взялось столько необычного?» – подумал Оловянный. Ему все это сильно не нравилось.
Все места на площадке были уже заняты, когда подъехал светло-бежевый, с перламутровым отливом, «Ниссан Патрол» Абу-Хаджи. Водитель попытался было втиснуться с краю, между деревом и забором, но там явно не хватало пространства. Но тут Абрикос прыгнул в свою «девятку» и, сдав задом, освободил место амиру Дагестана. Короткий сигнал благодарности, и «Ниссан Патрол» встал рядом с «Лендкрузером». Абу-Хаджи степенно выбрался наружу, подошел к амирам, пожал им руки. Оловянный заметил, что его сопровождает новый начальник охраны. Светло-коричневый «Ниссан Кашкай» с четырьмя телохранителями остановился, не доехав до площадки метров тридцать.
– Твой человек проявил уважение, – сказал Абу-Хаджи, пожимая руку Оловянному. – Ты их хорошо воспитываешь.
Руслан прижал ладонь к груди и слегка склонил голову. Отогнавший машину Абрикос подбежал, запыхавшись, и почтительно поклонился главному амиру, будто подтверждая справедливость похвалы.
Они пошли к дому. Вокруг было много народу, все мужчины – небритые и в черных одеждах. Неожиданно для себя Абу-Хаджи ощутил косые, а иногда и откровенно враждебные взгляды. Не понимая, в чем дело, он с беспокойством оглянулся: далеко ли охрана? Но четверка бойцов держалась неподалеку.
Двор был забит мужчинами: старики сидели, молодые стояли, читали молитву. Женщины в доме сдержанно оплакивали умершего: на все воля Аллаха… Оловянный и Абрикос пожали руку Дадашу, сказали ободряющие слова. Тот выглядел очень удрученным и не мог скрыть горя. Абу-Хаджи тоже что-то говорил, но он его не слушал, только смотрел застывшим взглядом.
Тем временем тело закутали в саван, положили на одолженные в мечети носилки и накрыли чёрной буркой. Абу-Хаджи, Оловянный, хасавюртовский амир и замглавы района вынесли Абрека головой вперед и быстро понесли в сторону кладбища. Увидев их, ожидающие на улице частично рванулись вперед, часть расступилась и начала молиться, чтобы потом сомкнуться и двинуться за покойником. Заполонив улицу, траурная толпа полноводной рекой лилась в сторону кладбища, на котором покоились старшие Исраиловы. Абрек плыл по ней в свой последний путь, чтобы навсегда соединиться с отцом и матерью. Процессия двигалась почти в полной тишине, было слышно лишь шуршание сотен ног.
Женщины и дети остались в доме: в этом обряде участвовали только мужчины, причем оставаться в стороне считается нежелательным: похоронная процессия напоминает каждому мусульманину о смерти, а когда человек помнит о смерти, его сердце смягчается, он боится Аллаха, отстраняется от грехов и подчиняется Всевышнему. Поэтому в траурный поток влились охранники, водители, соседи… Улица опустела, опустела стоянка для машин.
Задняя дверца «Лендкрузера» приоткрылась, из затемненного чрева на четвереньках выскользнул Джин, прижимающий к груди свое изделие. Высокий клиренс позволил ему до половины влезть под «Ниссан Патрол», выбрать подходящее место и поднести к нему магнит. С чавкающим звуком мина прилепилась к днищу намертво. В прямом смысле слова.
Поделиться книгой: