Помоги проекту - поделись книгой:
Совершив обряд, она подкинула дров в костер, пылающий посреди кольца камней, поставленных здесь еще в древности, и села рядом в ожидании того, кто придет к ней за предсказанием будущего. Не успело солнце продвинуться в небе на расстояние, равное толщине пальца, как на вершине холма появилась женщина, закутанная в плащ, с лицом, закрытым вуалью. Она постояла, положив руку на рунный камень, затем медленно двинулась вниз по склону. Пройдя под деревьями, она вошла в круг каменных гигантов и тоже уселась у костра, протягивая на ладони серебряные монеты.
— Я хочу узнать судьбу своей госпожи.
Серебро перешло из руки в руку, и прорицательница невольно заглянула в измученное темной, тягостной любовью сердце. Но деньги были приняты, и, после ее утвердительного кивка, в огонь бросили прядь волос. Ворожея стала всматриваться в лихорадочно чередующиеся в языках пламени знаки, пока у нее не зарябило в глазах и не заныло сердце.
— Судьба твоей госпожи будет связана с могущественным лордом, — произнесла она наконец, — а ее дети станут королями.
Но, видя сумрак в сердце женщины, сидящей по ту сторону костра, прорицательница ничего не сказала о другой даме, которая явится издалека, и о двух жизнях, сплетенных в такие тугие узлы, что их не разделить ни теперь, ни в вечности. Она ничего не сказала о благодатных краях, которые будут выжжены дотла в грядущие времена, и о невинных жизнях, которые будут принесены в жертву короне.
Она знала, что в эту ночь опять появятся знамения в небесах и звезды снова прольют кровавые слезы.
1001 год от Р. Х.
В этот год Англию постигли великие потрясения вследствие вторжения датских викингов, сеявших ужас и разруху везде, где бы они ни появились, разоряя, опустошая и предавая страну огню… Вернувшись на свои корабли с огромной добычей, викинги отправились на остров Уайт, и никто не мог им противостоять: ни флот на море, ни войска на суше не решились их атаковать. Потом последовали времена, тяжкие во всех отношениях, ибо викинги никогда не прекращали творить зло.
Глава 1
Если бы в те времена кто-нибудь делал записи о погоде, то зима 1001 года на северо-западе Европы значилась бы в них как самая суровая и морозная за семьдесят пять лет. В конце декабря того года пришедшая из Арктики чудовищная буря промчалась по всей Европе, но особенно яростно она обрушилась на два королевства, расположенные по обе стороны Ла-Манша.
В Нормандии ее приход сопровождался резким понижением температуры и холодным дождем, сковавшим ледяной коркой кроны заботливо выращенных плодовых деревьев в долине реки Сены. Вслед за дождем пришел шквальный ветер, который сломал хрупкие промерзшие ветви, разметал то, что должно было стать урожаем следующего лета, по широким полям, покрытым снежной слякотью. Буря неистовствовала весь день и всю ночь, и, когда ее ярость исчерпалась, на опустошенный край тихо и легко, как благословение Божие, посыпался снег.
Глядя из-за монастырских стен, отшельники аббатств Жюмьеж и Сен-Вандриль созерцали опустошенный яблоневый сад и, опустив головы, возносили молитвы, смиряясь перед волей Всевышнего. Крестьяне, сгрудившись в своих убогих хижинах в поисках тепла, молились о спасении, полагая, что наступает конец света. В недавно построенном герцогском замке в Фекане, где герцог и его семейство собрались для празднования Рождества, пятнадцатилетняя сестра герцога Эмма бесшумно натягивала тяжелые сапоги поверх теплых шерстяных лосин, стараясь не разбудить свою старшую сестру. Но ей это не удалось.
— Что ты делаешь? — В хриплом голосе Матильды, донесшемся из-под толстой кипы одеял, прозвучало осуждение.
— Собираюсь спуститься в конюшню, — ответила Эмма, продолжая натягивать сапоги.
Она искоса взглянула на сестру, пытаясь определить, в каком та настроении. Жидкие темно-каштановые волосы Матильды были заплетены в тугую косу, что придавало ее узкому лицу изможденный вид и делало строгий взгляд, который та метнула на младшую сестру, еще более хмурым.
— Тебе нельзя выходить в такую бурю, — решительно возразила Матильда. — Ты простудишься.
Она хотела еще что-то сказать, но ее речь неожиданно прервал приступ мучительного кашля.
Подойдя к ней, Эмма взяла со стола у кровати чашку разбавленного водой вина и подала питье сестре.
— Снегопад прекратился, — сказала она, пока сестра отхлебывала из чашки. — Со мной все будет в порядке.
Эмма подумала, что, в отличие от Матильды, она редко болеет. Бедная Матильда! На свою беду, она единственный темноволосый, низкорослый и болезненный ребенок их матери среди остальных восьмерых белоголовых братьев и сестер — как на подбор, рослых и здоровых.
Когда старшая сестра опорожнила чашку, Эмма подхватила лежавшую на кровати шаль и накинула ее на свои густые светлые волосы.
— Надо полагать, ты собираешься посмотреть, как там твоя несчастная лошадь, — гортанно прохрипела Матильда. — Не понимаю зачем. Боже мой, об этих животных заботятся так, словно это малые дети! С твоей стороны подло оставлять меня здесь одну.
Эмма, которая любила простор, лошадей, собак и охоту, для которой не было счастья больше, чем скакать вдоль нормандского побережья у подножия высоких меловых скал, даже не пыталась объяснить Матильде, питающей отвращение ко всем этим вещам, почему ей так нужно уйти. Хотя Эмма и сочувствовала больной и скучающей Матильде, она бы сошла с ума, если бы не вдохнула свежего воздуха и хоть немного не побыла в одиночестве. Сестры просидели вместе взаперти целых три дня. Она сняла с крючка на стене теплый, отороченный мехом плащ и набросила себе на плечи.
— Я надолго не задержусь, — пообещала она.
Но Матильда уже нашла другой довод.
— Что, если викинги вернутся, когда ты будешь там? — строго спросила она. — Что помешает этим датским скотам напасть на тебя, если они встретят тебя одну, без охраны?
Обдумывая предостережение сестры, Эмма застегнула плащ под подбородком. Король датчан, Свен Вилобородый, обратился к ее брату с просьбой поставить свой флот в гаванях северного побережья Нормандии, и герцог Ричард, не желая перечить воинственному королю, дал свое согласие. Однако собственный корабль Свена Вилобородого и еще с десяток судов вошли в гавань Фекана два дня назад, что вынудило ее брата, скрыв негодование, из вежливости пригласить короля в замок, к своей семье.
Король охотно согласился и расположился в большом зале дворца с двумя десятками своих товарищей, безжалостных воинов с суровыми лицами, которых цивилизация едва коснулась, несмотря на обилие золота у них на запястьях и пальцах. Страдающая от лихорадки Матильда была вынуждена оставаться в кровати. Супруга герцога, Джудит, только пару недель назад разрешившаяся от беременности, также соблюдала постельный режим. Поэтому кубок, символизирующий гостеприимство, королю в замке подала мать Эммы, вдовствующая герцогиня Гуннора, и рядом с ней стояла лишь ее младшая дочь. Гордясь своим датским происхождением и кровной связью с датским троном, герцогиня все же не питала никаких иллюзий по поводу Свена Вилобородого. Следуя правилам этикета, она представила ему Эмму, но сразу же после этого отправила ее и всех остальных молодых женщин во внутренние помещения замка.
Эмма об этом совсем не жалела. Свен Вилобородый молча приветствовал ее кивком головы, угрюмо окинув холодным взглядом, оценивая ее так, будто она была вовсе не женщина, а вещь, которую можно покупать и продавать, какая-нибудь безделушка на рынке в Руане. Она почувствовала, как краснеет под свирепым пристальным взглядом, и испытала желание повернуться и убежать. Но она заставила себя неспешно удалиться из зала с высоко поднятым подбородком, всем своим существом ощущая, как ее бесцеремонно разглядывают датские викинги.
Эти люди добывали себе пропитание убийствами и насилием — люди, которые, хотя и приняли крещение, в глубине сердца продолжали чтить своих языческих богов. По крайней мере, так о них говорили. Всю ночь ее преследовали во снах их суровые обветренные лица, и Эмма, так же, как и ее братья, предпочла бы, чтобы они вообще не появлялись в Фекане. Но в тот день в замке датчан не было.
— Викинги отправились в гавань смотреть, какой ущерб нанес шторм их судам. Раньше, чем стемнеет, они, скорее всего, не появятся. Я вернусь задолго до того и, обещаю, уже не оставлю тебя одну до тех пор, пока мы не погасим свечи.
Сказав это, Эмма выскользнула из комнаты прежде, чем Матильда успела придумать еще что-нибудь.
Она отправилась через пустынный двор к конюшне; воздух оказался настолько холодным, что было больно дышать. Эмма шла по скользкой снежной слякоти, взбитой людьми и лошадьми, держась одной рукой за каменную стену. Энжи, белоснежная кобыла Эммы, заржала, узнав хозяйку, и та уткнулась в густой мех на шее животного, отогревая лицо. Однако вскоре она услышала насторожившие ее звуки на конюшенном дворе. Неужели викинги уже вернулись? Похоже, не все, иначе от них было бы намного больше шума.
Эмма увидела у широких ворот Ричарда и Свена Вилобородого, ведущих своих скакунов на конюшню. Она всегда считала своего брата высоким, но король датчан был выше его на полголовы. Они были одного возраста — очень старые с ее точки зрения, ведь Ричард был старше Эммы более чем на двадцать лет. Однако вождь викингов из-за своих белых волос и такой же длинной бороды, разделенной надвое и заплетенной в косицы, выглядел намного старше. Во всем его облике сквозила суровость и даже жестокость, вселяющая в Эмму страх. Наверное, он пугал даже Ричарда, хотя тот и прятал это за личиной вежливости.
У Эммы не было ни малейшего желания приветствовать датского короля или испытывать на себе гнев своего брата, если он обнаружит ее здесь, поэтому она спряталась за крупом лошади, ожидая, когда они уйдут. Но, несмотря на холод, они не торопились. Ричард на ломаном датском расписывал родословную скакуна короля, изо всех сил стараясь объяснить, какие цели он ставит при разведении своих лошадей.
У Эммы вызвали улыбку неловкие усилия брата объясниться на языке Свена. Как и все остальные дети герцогини Гунноры, он учил датский, сидя на коленях матери. И так же, как большинство его братьев и сестер, он забросил это занятие еще в детстве. Одна только Эмма овладела им в полной мере и говорила по-датски так же свободно, как и на языке франков, на бретонском наречии или на латыни. Она даже немного научилась говорить по-английски у священников, иногда приезжавших из-за Ла-Манша к ее брату.
Ни Ричард, ни его брат Роберт, архиепископ, не знали о ее способностях к языкам, в отличие от матери. Гуннора велела ей хранить свой необычный талант в тайне. «Используй его, чтобы слушать, — советовала она ей, — а не для того, чтобы говорить. Тебя удивит то, что ты узнаешь». Сейчас Эмма слушала и с изумлением осознавала, что разговор от выращивания лошадей перешел к выращиванию детей.
— Брачный союз нам обоим пойдет на пользу, — сказал Свен Вилобородый. — У меня два сына, которым нужны невесты. Одна из твоих сестер подошла бы, и, обещаю, ты получишь от этого немалую выгоду. Само собой, если ты откажешься, то многое можешь потерять. — После недолгого молчания король добавил насмешливо-задумчивым тоном: — Интересно, сколько ты готов потерять?
Потрясенная неприкрытой угрозой, прозвучавшей в словах Свена Вилобородого, Эмма прижала ладонь к губам. Что он может сделать? Пошлет своих викингов разорять Нормандию, если Ричард не выдаст одну из своих сестер за сына датского короля?
Она затаила дыхание, ожидая ответа Ричарда.
— Мои сестры еще слишком молоды для замужества.
Эти слова ее брат промямлил весьма легкомысленно, и Эмма усомнилась в том, что он правильно понял слова вождя викингов.
— Возраст не имеет большого значения, — возразил Свен Вилобородый теперь уже более дружелюбно. — Мой младший сын видел лишь десять зим, но, как и его старший брат, он уже опытный моряк и воин. Что касается твоих сестер…
Он замолчал, и Эмма судорожно вцепилась пальцами в гриву Энжи, ожидая, что он скажет дальше.
— Тебе не следует чрезмерно с ними нянчиться. Госпожа Эмма уже явно созрела для брачного ложа. Ты поступишь правильно, если выдашь ее замуж сейчас, на выгодных условиях, иначе можешь потом обнаружить, что слишком долго с этим тянул.
Эмма ощутила, как кровь бросилась ей в лицо. Унижение и злость в ней боролись с потрясением и страхом. Безусловно, Ричард не согласится продать ее в Данию! Ведь это грубая, дикая страна, в которой христианство едва пустило корни. Ее семейство ведет свою родословную из северных краев, но это было в прошлом. Несомненно, это не может быть ее будущим. Дания — государство свирепых воинов, которыми правит безжалостный король. Свою корону Свен Вилобородый не унаследовал, а взял как трофей в смертельном поединке с собственным отцом. Ричард не позволит ей породниться с подобным семейством! В ее ушах громко шумела кровь, и Эмме пришлось сделать усилие, чтобы расслышать ответ своего брата Свену Вилобородому.
— Твое предложение — большая честь моему семейству, — сказал Ричард мягким, примирительным тоном, подчеркивающим его скверное произношение. — Ты, конечно, понимаешь, что помолвка — дело слишком тонкое, чтобы решать его в спешке. Тут есть множество вопросов, которые нужно обстоятельно обдумать. И у меня, как ты знаешь, две сестры. Ты еще не знаком со старшей, которая по традиции должна первой выйти замуж.
Эмма не услышала ответа датского короля, так как затихающие голоса мужчин заглушило бряцание сбруи, когда конюхи повели их коней в стойла. Эмма осталась стоять как вкопанная на том же месте, погрузив лицо в гриву Энжи. От услышанного мысли в ее голове пришли в полное смятение.
Предложение Свена Вилобородого, должно быть, имеет для ее брата огромное значение, поскольку Ричард смотрит на вещи трезво. Он, вероятно, сочтет принесение в жертву своей младшей сестры приемлемой ценой, чтобы купить для Нормандии мир с Данией. Однако для невесты быть сосланной в далекую враждебную страну — это ужасный жребий. Для Матильды это было бы так же отвратительно, как и для самой Эммы. Она почувствовала спазм в горле от одной только мысли об этом.
Нет, брат не сможет так поступить ни с одной из них. Он не отправит их в такую даль. Их старших сестер он выдал замуж за знатных феодалов Бретани и Франкии[3], укрепив свои границы и значительно обогатив казну. Несомненно, он использует Матильду и ее саму для тех же целей, так как протяженность границ Нормандии велика и Ричард нуждается в союзниках.
Вместе с тем, Ричард амбициозен. Семейная связь с представителем королевского рода, пусть даже с сыном варвара Свена Вилобородого, поднимет авторитет ее брата во всей Европе. Пусть Свен Вилобородый — вождь викингов, а не христианский король, но его боится вся Европа, и это делает его ценным союзником. Эмма легко могла допустить, что перед таким аргументом Ричард не устоит, и со страхом думала, о чем они могут договориться с королем Дании в его покоях.
Она прошептала на ухо Энжи ласковые слова и затем, опасаясь, что викинги Свена Вилобородого могут пожаловать сразу за ним, поспешила назад, в замок. Она ничего не скажет Матильде. Их мать, безусловно, еще произнесет свое веское слово в этом деле, но все же Эмма боялась за свою старшую сестру.
Беспокойство тонкой острой иглой укололо сердце Эммы. Она не доверяла Ричарду.
Глава 2
В том декабре в Англии неистовая метель ослепила и погребла бесчисленное множество путников на высоких известковых холмах Уэссекса, даже когда до укрытия оставалось всего несколько шагов. Неподалеку от Дарема, в Нортумбрии, на соломенную крышу большого дома лорда Торкельда навалило столько снегу, что она обрушилась под его тяжестью, похоронив под собой хозяина с семьей и их слуг, всего двадцать человек. На острове Уайт буря смела в море целую деревню. Пинхоу и Клист, процветавшие в прошлом городки в графстве Девон, дома, мастерские и лавки которых были разрушены набегами датских викингов минувшим летом, теперь были погребены под пятнадцатью футами снега, словно их вовсе не существовало.
В королевском замке в Рочестере, закутавшись в меха из-за пронизывающего холода, за праздничным столом сидел король Англии Этельред II вместе со своими советниками. Но даже если бы погода была более благоприятной, их настроение все равно оставалось бы мрачным. Без всякой радости, с угрюмой сосредоточенностью они пили рождественский эль в компании, в которой не было женщин. Мать короля, неизменно присутствовавшая при дворе на протяжении двадцати пяти лет, покинула этот мир около месяца назад, в ноябре, в день святой Хильды. Супруга короля дала жизнь двенадцатому ребенку в сочельник, а рождественским утром испустила дух. Ее холодное тело лежало под деревянными сводами королевской часовни, оплакиваемое придворными. До срока родившееся дитя, видимо, чувствуя потерю матери, никак не могло успокоиться на руках кормилицы. Каждый раз, когда на мгновение стихало завывание ветра и несвязное бормотание собравшихся, в зале становился слышен его слабый плач, словно стон затерявшейся между землей и небесами души. Приставленные к нему женщины, поджав губы, качали головами. Ребенок на этом свете долго не задержится, полагали они, поскольку не сосет молоко.
Мужчины же, составившие королю общество за стоявшим на невысоком помосте столом, не придавали младенцу и его будущему особого значения, так как у Этельреда уже было достаточно сыновей, и некоторые из них достигли совершеннолетия. Чего ему действительно теперь не хватало, так это жены, и они были решительно настроены подыскать ее королю, хочет он того или нет. Правда, у них не было единого мнения насчет того, где ее следует искать.
Король Этельред, человек, отягощенный своим прошлым и обеспокоенный будущим, сидел среди них, склонившись над серебряным блюдом, с позолоченным рогом для вина в правой руке. Двадцать два года, проведенные на троне, избороздили его лицо глубокими морщинами, что было необычно для человека, не встретившего еще своей сороковой зимы. Белые нити в его золотисто-каштановых волосах красноречиво свидетельствовали о трудностях правления, а массивная золотая корона, под которой склонилась его голова, была скорее тяжким бременем, нежели украшением.
Обводя своих советников взглядом бледно-голубых глаз, король ясно осознавал, где проходит граница, разделяющая их на два лагеря. Те, кто владел землями на севере, под водительством Эльфхельма, элдормена Нортумбрии, будут подталкивать короля жениться на его дочери Эльгиве, девице очаровательной и, король подозревал, такой же честолюбивой, как и ее отец. Этот брак укрепил бы связь между королем и северными феодалами, чья преданность Эльфхельму и друг другу была в определенной степени большей, чем лояльность своему королю.
Южные землевладельцы будут склонять его обратить свой взор в поисках невесты через Ла-Манш, в Нормандию. «Женись на сестре герцога, — станут они ему говорить, — и убеди ее брата принять сторону Этельреда в борьбе с датскими викингами, разоряющими города и монастыри Англии». Этельред подозревал, что уговорить Ричарда будет нелегко. Викинги хорошо платят герцогу за возможность заводить свои корабли в гавани на его берегу и продавать награбленное на огромном рынке в Руане. Если Этельред женится на одной из сестер герцога, подкрепив этот союз достаточным количеством золота, Ричард, вероятно, согласится закрыть свои порты для викингов, тем самым отняв у них возможность грабить английское побережье.
С другой стороны, Этельред понимал, что он может и не согласиться.
Шум в зале, немного притихший, пока гости набивали свои желудки, снова возрос по мере того, как застолье стало подходить к концу, постепенно превращаясь в попойку. Этельред сделал знак своему виночерпию, чтобы тот вновь наполнил его рог, затем, откинувшись на спинку стула, пристально оглядел присутствующих прищуренными глазами, наконец остановив взгляд на Эльфхельме из Нортумбрии. Элдормен поднялся со своей скамьи и теперь стоял среди группы вельмож и священников, занятый серьезным разговором с ними. Его лицо было грубым, как выветренный утес, и таким же непроницаемым. Этельреду никогда не удавалось уловить хоть малейшее движение мысли за этим словно высеченным из камня лицом, но он мог бы хоть на полцарства поспорить, что в этот вечер Эльфхельм искал сторонников в своем стремлении выдать дочь замуж за короля.
И он, несомненно, их найдет. По традиции король Англии выбирал себе невесту среди знатных родов королевства. И жена Этельреда, и его мать — обе были дочерьми северных землевладельцев. Правда, их отцы были не столь своенравными, как лорд Эльфхельм. Иногда королю казалось, что Эльфхельм — не живой человек из плоти и крови, а высеченное в мраморе изваяние. У Этельреда он не вызывал ни симпатии, ни доверия, но из осторожности король этого не показывал. И хотя он считал разумным держать своих недругов на коротком поводке, семейные узы представлялись ему все же слишком тесными, чтобы чувствовать себя в безопасности. Кроме дочери у Эльфхельма также есть и сыновья, и они, как и их отец, жаждут власти, которая появится у них после такого брачного союза. И эта власть, с учетом их богатств и вассалов на севере, может породить затруднения, которых не стоит ни одна девушка.
Что касается ее самой, то в последний раз, когда король видел Эльгиву, ей было всего тринадцать лет от роду. Выглядела она, однако, значительно старше своего возраста, с налитой женственной плотью и чувственными, алыми, как спелый плод, губами. Эта девушка была рождена для любовных утех, и, будь она постарше, король не устоял бы и снизошел до нее. Но его сдержала ее юность. Это, а также то, что она явно осознавала свою власть над мужчинами, несколько охладило его пыл. Сейчас, когда Эльгиве исполнилось шестнадцать, богатая и прелестная, она имела могущественную родню и принадлежащие ее семейству земельные владения, которые своей обширностью могли поспорить с его собственными. Если король сам на ней не женится, то будет вынужден тщательно за ней приглядывать. Кто бы ни стал ее мужем, этот человек не должен претендовать на трон, в противном случае Этельред рискует лишиться своей короны.
Король в очередной раз крепко приложился к своему рогу. Что касается незамужних сестер Ричарда Нормандского, то, кроме того что их две, ему ничего о них не было известно. Правда, он кое-что знал о самом Ричарде — властолюбивом выскочке из датских налетчиков, опустошавших северные земли франкского королевства, впоследствии там обосновавшемся, чтобы разводить лошадей и собственный приплод. Родословная Ричарда не имела никакого сходства с благородным происхождением Этельреда, и, хотя Ричард был христианином и сам себя величал герцогом, он недалеко ушел от остальных датских пиратов. В молодости он даже ходил с викингами в грабительские морские походы, захватывая на ирландском побережье золото и рабов, и всегда держал свои гавани открытыми для драккаров[4]. И даже сейчас ходили слухи, что у нормандского побережья стоят «длинные корабли» датчан с трюмами, набитыми награбленным в Англии добром. Таким образом, жениться на одной из сестер Ричарда и зачать с ней ребенка было бы благоразумным решением. Тогда герцог Нормандии стал бы лично заинтересован в безопасности английского побережья.
Этельред нахмурился. Взять в жены нормандскую девушку — значило обидеть своих северных землевладельцев, что заставит их сильнее сплотиться против него. Женившись на дочери Эльфхельма, а не на невесте из Нормандии, он упустит, возможно, единственный шанс отвести угрозу со стороны викингов от своего королевства. Любой выбор, будь он в пользу севера или юга, сулил ему осложнения. Женитьба в обоих случаях окажется сделкой с дьяволом, и, если бы это зависело только от него, он не женился бы вовсе. Он король, и ему не нужны женщины во дворце.
Этельред снова сделал долгий глоток из своего оправленного в золото рога, но сладкая медовуха, которая должна была разогнать жар по его жилам, его не согревала. Наоборот, его пробирал ледяной, как дыхание могилы, озноб, змейкой скользивший по его спине. На него наваливалась тяжесть темного страха, от которого, как он знал, некуда было скрыться, и король шепотом проклинал преследующее его наваждение. Его зрение помутилось, шум пиршества затих, и из каждого темного угла к нему потянулись тени, пока не достигли помоста, сгустившись перед ним в пульсирующую непроглядную тьму. В самой ее середине показалось лицо его мертвого брата, устремившего на Этельреда злобный пристальный взгляд. Он пытался молиться, проклинать, но не мог произнести ни звука, кроме невнятного тихого стона, доносящегося будто из ночного кошмара. Его рог выскользнул из руки, но король даже не услышал звука его падения. Он слышал лишь негромкое завывание, как будто ветер налетал на белую скалу над бушующим морем. Звук нарастал, пока совершенно не заполнил его сознание, и король снова попытался закричать, сжимая голову в ладонях, в то время как его держали чужие руки, а черный призрак перед ним затрепетал и затем наконец исчез. В его ушах звучали встревоженные голоса, кто-то поднес к его губам чашу с питьем, но он отшвырнул ее от себя и стряхнул руки, пытавшиеся его успокоить. Отчаянно желая отвлечь их внимание от себя, он крикнул, чтобы играла музыка, и тут же раздалось бренчание лиры и пение его менестреля.
Подданные короля разошлись по своим местам, но, когда Этельред украдкой оглядел зал, во встреченных взглядах он прочел тревогу и настороженность. Что, по их мнению, они сейчас видели? Короля, напившегося до умопомрачения? Мужчину, обезумевшего от скорби по умершей жене?
Пусть лучше так, чем они догадаются, что короля посетил призрак погибшего брата. Уже три раза перед ним таким же образом появлялось существо со сверкающими глазами, которое прежде было его братом. Первый раз он увидел его месяц назад: призрак парил над его умирающей матерью подобно какой-то зловещей птице. Спустя три дня, провожая тело усопшей королевы-вдовы к месту ее захоронения в аббатстве Уэруэлл, он увидел яростно взирающего на него Эдварда, тень более густую среди прочих теней, наполнявших часовню. И в этот вечер призрак снова явился мучить его. Неужели ему предначертано судьбой быть вечно преследуемым своим умершим братом, теперь, когда из тех, кто видел смерть Эдварда, в живых остался он один?
Что за сила заставляет мертвого появляться среди живых? И что нужно для того, чтобы призрак отправился назад, в могилу? Мысли короля перенеслись к его умершей жене Эльфгифе, холодной и неподвижной в своем гробу. Завтра ее тело отправится на корабле в аббатство Минстер, где оно будет погребено. Будет ли Этельреда там ожидать призрак его брата, как это было в Уэруэлле? От этой мысли его пробрала дрожь. Сегодня он будет молиться об избавлении, просить Бога о милости и прощении за смерть брата. Он также будет просить мира душе своей матери, хотя у него не было сомнений в том, что сейчас она испытывает адские муки.
Глава 3
Эльгива из Нортгемптона, правнучка Вульфсиджа Черного, внучка леди Вульфрюн из Тэмуорта и единственная дочь Эльфхельма, элдормена Нортумбрии, стояла у окна своей комнаты и с радостью наблюдала, как стены поместья ее отца снова заваливает снегом. Высокие сугробы задержат людей еще на несколько дней в помещении, и это как нельзя лучше соответствовало ее намерениям.
Она села на табурет и сделала слуге знак, чтобы закрыли деревянные ставни окна, сквозь которое в помещение проникал холод. Кутаясь в теплую шерстяную шаль, она старалась обуздать свое нетерпение, пока пожилая нянька у нее за спиной искусными пальцами приводила в порядок гриву ее темных локонов. Этим святочным вечером она должна выглядеть наилучшим образом. В зале ее ожидали гости королевской крови, и, если все пойдет так, как она задумала, вскоре она взойдет на ложе старшего сына короля. После этого ее отец без труда уладит все необходимые мелочи для заключения брака с особой королевской крови.
Взяв серебряное зеркало, она стала разглядывать безупречный изгиб своих черных бровей, затем переменила положение отполированного диска так, чтобы в нем отразилось пожилое лицо Грои под серым льняным платком. Это лицо было таким же привычным для Эльгивы, как и ее собственное, тем не менее в этих бледных глазах таились секреты, которые она никогда не могла постичь.
— Расскажи мне еще о пророчестве, — сказала Эльгива.
Обычно хмурое лицо Грои осветилось хитрой улыбкой.
— Вам суждено стать королевой, миледи, — ответила нянька. — Ваши дети станут королями. Вам остается лишь протянуть руку и взять то, чего вы желаете.
Эльгива надула пухлые губы, изучая их в зеркале.
Поделиться книгой: