Летальный исход

– Я ни разу не видела, чтобы он потерял над собой контроль, за все время наших отношений. И даже при том, что Кэтлин продолжала обвинять его в домашнем насилии, он так ее и не бросил.

Я поднял брови и стал наблюдать, как пунцовеют ее щечки. А они таки порозовели, пусть и чуть-чуть. Она ведь, по сути дела, только что признала, что встречалась с мужем Кэтлин, когда та все еще была за ним замужем. И мы оба это поняли, но улыбнулся этому разоблачению только я один.

– Послушайте, мистер Крид, – сказала Элли. – Хотите вы этому верить или нет, но Кен – порядочный человек. Он всегда был готов помочь своей жене, поддержать ее. Он предпринимал все возможные меры, чтобы убедить Кэтлин пройти лечение.

Я снова поглядел на фотографии и заметил:

– Как мне кажется, он весьма убедительно действовал в этом направлении.

Элли хотела было что-то сказать, но не стала, а вместо этого отправила в рот еще супу. Потом взглянула на меня и покачала головой. Кажется, ей было сейчас вполне комфортно в воцарившемся молчании, но мне-то было еще более удобно. Когда она наконец заговорила, то голос ее звучал твердо и спокойно.

– Вы можете решить, что я глупая, мистер Крид. Или слишком легковерная. Но все дело в Кэтлин, не в Кене. Вы бы и сами это поняли, если бы были с ним хорошо знакомы.

Что я теперь знал – благодаря Элли, – так это то, что именно Кен Чапмен может сказать Джанет, если я предъявлю ей эти фотографии и полицейские рапорты. Не мог я поверить в то, что этот подонок сумел состряпать такую историю, чтобы выставить жертвой самого себя! И более того, я не только не мог поверить его версии, но не мог поверить и в то, что она все же сработала. Но она таки сработала, и это поставило меня в затруднительное положение. Если я не могу воспользоваться полицейскими рапортами, то как мне не допустить, чтобы Джанет вышла замуж за этого мерзавца?

Конечно, я могу просто его убить, в любой момент. Но я же не могу его убить! Я что хочу сказать, мне бы очень хотелось его убить, но Джанет сразу поймет, что это сделал я, и никогда мне этого не простит. Нет, надо скомстролить иначе. Печенка подсказывала мне, что именно Джанет должна все узнать насчет этого Чапмена. Ей придется все это узнать таким образом, чтобы он уже никоим образом не мог ее потом провести, как провел Элли Дэйвид.

Официантка принесла заказанные нами основные блюда. Элли хитренько улыбнулась и промурлыкала:

– Ну, давай, врубайся, Спайдермен! Покажи всем, какой ты крутой!

Я посмотрел на стряпню, лежавшую в моей тарелке. Все ее отдельные компоненты были весьма ярких цветов, но эти цвета смотрелись в тарелке совершенно неуместными и некоторым образом напоминали мне боевую раскраску Тэмми Фэй Беккер[2]. Я повозил палочками какие-то кусочки по тарелке и, кажется, заметил слабые следы дыма. И решил вместо этого сосредоточиться на супе.

Когда мы вышли из ресторана, Элли сказала, что мне вовсе нет никакой необходимости провожать ее обратно, до этой их ротонды. Я уселся на ближайшую лавочку и долго смотрел ей вслед. Шагов через двадцать после того, как мы расстались, она, не оборачиваясь, подняла руку и помахала мне. Интересно, что это придало ей такой уверенности считать, что я все это время буду продолжать пялиться на ее задницу?

Некоторое время я сидел там и думал о свой бывшей, о Джанет. Было ясно, что мне придется придумать что-нибудь новенькое, дабы помочь ей понять, какую огромную ошибку она собирается совершить, решив выйти замуж за Кена Чапмена. У меня была одна смутная идея, и я обыгрывал ее в уме, но прежде чем изложить все это на бумаге, мне придется потратить некоторое время на бывшую супругу Кена Чапмена, на Кэтлин.

Кэтлин в настоящее время проживала в Норт-Бергене, буквально рядом с городом Нью-Йорк. Лу Келли проверил ее кредитную историю и выяснил, что она недавно подала в местный банк заявку на кредит с целью покупки дома или квартиры. Заявку в банке пока что не рассмотрели и никакого решения не приняли, и Лу предложил мне выступить в роли сотрудника этого банка, занимающегося займами и кредитами, и использовать этот предлог, чтобы встретиться с нею и побеседовать. Конечно, я могу просто пригрозить ей, сказал Лу. Я поблагодарил его за совет и объяснил, что мне вовсе не нужно пользоваться какими-то угрозами или убогими легендами прикрытия. Правда, честность и пропасть внешнего обаяния – вот мои верные союзники.

Я набрал ее номер.

– Хэлло, – ответила Кэтлин Грэй.

– Кэтлин, меня зовут Донован Крид, я сотрудник Департамента внутренней безопасности из Бедфорда, штат Вирджиния. Мне бы хотелось побеседовать с вами о вашем бывшем супруге, Кеннете Чапмене.

Связь оборвалась.

Ну, это не проблема. Я в любой момент, хоть прямо завтра, могу полететь в Нью-Йорк, высадиться в аэропорту Ла Гуардия и нежно уговорить ее поужинать со мною. Поскольку телефон уже был у меня в руке, я решил позвонить этому таинственному незнакомцу, этому надоедливому типу, у которого никак не должно было быть моего номера.

Я набрал цифры и стал смотреть на экран, наблюдая за тем, как осуществляется связь, – не испытывая при этом никаких предчувствий того, какое влияние это простое действие окажет на мои жизнь и судьбу.

Глава 3

«Ми…стер Крид… спа…сибо, что… отве…тили… на мой зво…нок».

Сперва я решил, что это шутка. Голос на том конце был металлический, прерывистый, словно у этого парня на лице был респиратор или, может быть, он недавно подвергся трахеотомии и теперь был вынужден с усилием пропихивать воздух сквозь клапан, вшитый ему в гортань.

– Откуда у вас мой номер? – спросил я.

– Саль…ва…то…ре Бон…а…делло, – ответил он.

– И сколько он с вас за это содрал?

– Пять…де…сят ты…сяч дол…ла…ров.

– Слишком много за один телефонный номер.

– Сал… гово…рит, что вы… самый луч…ший.

В этом тонком металлическом голос не слышалось даже намека на какие-нибудь эмоции. Каждый обрывок каждого слова произносился с жуткой монотонностью, и это дико меня раздражало. Я даже обнаружил, что мне здорово хочется его передразнить, но я подавил это желание.

– И что вам нужно? – спросил я.

– Я хочу… на…нять вас на вре…менную ра…боту, как это де…лает Сал.

– Каким образом я могу убедиться, что могу вам доверять?

– Вы мо…жете ме…ня пы…тать, если хо…тите.

Он предложил мне назвать ему определенные имя и фамилию, и снова сообщил, что я могу пытать его, пока не смогу убедиться, что он никогда и никому их больше не сообщит. Это вроде как должно было доказать, что он впоследствии никому меня не продаст, даже если что-то в нашем с ним деловом предприятии пойдет не так. Парень был явно не в себе, съехал с катушек, а это означало, что он в весьма значительной мере такой же, как все другие, с кем я имел дело.

– Прежде чем пойдем дальше, – сказал я ему, – скажите, как мне к вам обращаться.

– Вик…тор.

– В вашем плане имеется одна неувязочка, – сообщил я ему. – Пытка это лишь один из многих способов заставить вас говорить. А что, если кто-то похитит вашу жену или детишек или вашу герлфренд? Если некто пригрозит взорвать детский садик, в котором трудится ваша сестрица? Поверьте мне, Виктор, это очень трудно – позволить, чтобы ваши родные и близкие погибли ужасной смертью, когда вы можете спасти их, просто выдав чье-то имя.

Возникла длинная пауза. Потом он сказал:

– Я при…кован к ин…ва…лидному кре…слу. У ме…ня из близ…ких ни…кого нет. Ког…да мы вс…третим…ся, вы все са…ми пой…мете.

Я обдумывал это с минуту, после чего решил, что я уже все понял, и сказал:

– Я бы предпочел пока что ограничить наши взаимоотношения телефонными переговорами. Я вообще-то и впрямь верю, что вы никому ничего не расскажете. У меня есть серьезные подозрения, что вы будете лишь приветствовать пытку и, возможно, даже смерть.

– Вы очень про…ни…ца…тель…ны, мис…тер Крид. Итак, ког…да вы мо…жете на….чать?

Я не очень беспокоился насчет того, можно ли мне свободно говорить по моему мобильному телефону. Те немногие люди, что способны пробить защиту моей сотовой связи, уже давно знают, чем именно я зарабатываю на жизнь.

– У меня сейчас три клиента, – сообщил я ему. – Если хотите меня нанять, можете стать четвертым в этой очереди. Каждый контракт стоит пятьдесят тысяч долларов, плюс расходы. Оплата авансом.

– Мо…гу я сам ре…шать, ка…ким обра…зом бу…дут вы…пол…няться мои за…казы?

– В пределах разумного.

Виктор сообщил мне детали касательно первой цели. А после этого поразил меня условием, с которым я никогда раньше не сталкивался: он желал переговорить с жертвой за пару минут до ее смерти, до убийства. Я заявил ему, что для этого жертву придется сперва похитить, а это для меня дополнительная нагрузка и трудность. Это означает, что придется взять с собой еще одного человека, это займет больше времени и увеличит риск быть опознанным. И пытался отказаться от этого условия до тех пор, пока Виктор не предложил удвоить мое вознаграждение.

Виктор продолжил объяснять, что именно ему требуется, чтобы я сделал. И почему. И пока он продолжал говорить этим своим скрипучим металлическим голосом, я все больше осознавал, что, несмотря на то, что не раз встречался лицом к лицу с самыми мерзкими, самыми гнусными проявлениями зла, какое только может родить этот мир, я все же никогда прежде не сталкивался с человеком, столь же чудовищно низким и отвратительным. И в итоге пришел к мысли, что мне пришлось бы выскрести зубной щеткой все самые темные и скверные закоулки ада, если бы мне выпало разоблачать план, такой же чудовищно злобный и порочный, как этот.

И я сказал ему, что сделаю это.

Глава 4

– Прежде чем вы встретитесь с ними лично, вам нужно будет посмотреть на них издали, – сообщила Кэтлин Грэй, занося мою фамилию в журнал регистрации посетителей. – Это сделано для детей, им вовсе не нужно, чтобы вы вдруг расплакались или отшатнулись в ужасе.

Ожоговый центр Уильяма Рэндолфа Херста[3], расположенный в помещении Нью-Йоркской пресвитерианской клиники и объединенной с медицинским колледжем Корнеллского университета, – это самый крупный и самый загруженный ожоговый центр в стране. Он принимает на лечение более тысячи детей ежегодно. Эту и еще кучу всякой прочей информации я почерпнул из брошюры в вестибюле центра, пока дожидался появления бывшей жены Кена Чапмена. Я позвонил ей на работу и объяснил, что мне необходимо встретиться с нею лично, прежде чем рассматривать ее заявку на кредит.

– Чушь собачья! – сказала она мне. – Вы тот парень из Внутренней безопасности, который вчера мне звонил. И не думайте это отрицать; я ваш голос сразу узнала!

Тем не менее, Кэтлин согласилась встретиться со мною после работы в этом ожоговом центре, где она работала волонтером – по два часа каждый вторник. Она повела меня через вестибюль и дальше по длинному коридору.

– Что вас заставило работать с жертвами ожогов? – спросил я.

– После развода мне больше всего хотелось убраться из Чарльстона и завести себе новых друзей, вот я и переехала сюда и нашла новую работу. Я никого здесь не знала. А потом однажды мое начальство предложило нам билеты на благотворительный концерт, и я взяла билет, просто чтоб было куда пойти. Думала, может, с кем-нибудь там познакомлюсь.

– И что?

– И вот я здесь! – Она засмеялась. – Да, вы, конечно, лжец, но, по крайней мере, симпатичный малый. И вся ваша внешность прямо-таки вопит: «Я – холостяк!».

Мы свернули влево и пошли еще по одному коридору. От него отходили еще несколько коридоров, и я все пытался запомнить путь, которым мы сюда пришли, на тот случай, если придется выбираться отсюда самому. Мимо проходили врачи и медсестры, двигаясь целеустремленно и торопливо. Одна сестра – короткого роста и пухленькая, в синем лабораторном халате, – когда мы проходили мимо нее, подмигнула Кэтлин и издала чмокающий звук поцелуя. Мы прошли еще несколько шагов, я склонил голову набок и сказал:

– Могу спорить, за этим что-то кроется!

– Ох, замолчите вы! – сказала она.

Я поднял брови, она захихикала и сказала:

– Даже и не думайте!

Я и не думал.

– А отчего вы решили, что я холостяк? – спросил я.

Она рассмеялась.

– Ох, пожалуйста, не надо!

Мы прошли мимо окна. Снаружи уже темнело, и налетающий порывами ветер издавал шуршащие и скребущие звуки, когда атаковал наиболее разболтанные детали оконной рамы. Кэтлин пришла в больницу в толстом пальто и теперь сняла его и повесила на деревянную вешалку возле двери, ведущей в одну из палат. Потом ткнула пальцем в серебристый кружок на стене, и двери распахнулись.

– На этом благотворительном мероприятии я ни с кем особенно не сблизилась, – сказала она. – Но меня очень тронул видеофильм. И еще я в тот вечер прочитала брошюру об этом центре, от корки до корки прочитала, и это меня окончательно зацепило.

– И вы просто заявились сюда, и они взяли вас на работу?

– Ага, в основном именно так и было. До того момента моя жизнь, в сущности, катилась по спирали вниз. Мне было очень себя жалко, я чувствовала себя настоящей жертвой после этой истории с Кеном. А потом познакомилась с этими детишками, пострадавшими от ожогов, и меня просто сразил их оптимизм и желание выжить и поправиться.

– Звучит так, словно вы оказались в родном доме.

Она улыбнулась.

– Да, именно так. Я тут же приняла решение, и это изменило всю мою жизнь.

– И теперь вы каждый вторник приходите сюда?

– Ага. Каждый вторник, после работы, на два часа.

Кэтлин взяла со стола блокнот с записями. Пока она изучала их, я воспользовался случаем, чтобы получше рассмотреть ее лицо и фигуру. Я пришел сюда, рассчитывая увидеть робкую, сломанную женщину, но развод явно пошел Кэтлин на пользу. Она была привлекательна, у нее были большие глаза и волосы медового оттенка, всего на дюйм не доходившие ей до плеч. Я решил, что она натуральная блондинка, потому что волосы она причесывала на пробор, и я не углядел никаких темных корней. На лбу, высоко, у самой линии волос можно было различить легкую россыпь веснушек. И на переносице они тоже были рассыпаны. Тело спортивное, тренированное, манеры свободные и легкие, ничем не напоминавшие о ее трудностях в прошлом, засвидетельствованном на полицейских фото. И голос совершенно уникальный. Ее можно было заслушаться, особенно когда она рассказывала про свою волонтерскую деятельность. Мы уже намеревались пройти в лечебную зону ожогового центра, и, невзирая на мои опасения насчет того, что меня может ожидать за следующей дверью, я обнаружил, что ловлю каждое ее слово.

– Боль, которую эти дети испытывают постоянно, – нечто такое, чего мы с вами не можем себе даже представить, поскольку сами с таким не встречались, – говорила она. – А это малыши, едва научившиеся ходить – Бог ты мой! – никто не в силах удержаться от слез, когда видит таких в первый раз! На них лучше сперва взглянуть сквозь одностороннее зеркало, прежде чем с ними знакомиться, потому что самое худшее, что вы можете сделать, это показать им, что вы их жалеете. Это отрицательно сказывается на их уверенности в себе и усиливает их опасения, что они превратились в монстров, непригодных для жизни в обществе.

Я восхищался ее мужеством, но мне совсем не хотелось смотреть на ужасно обожженных детишек. Кэтлин это почувствовала и сказала:

– Если вы хотите поговорить о Кене, вам придется поучаствовать в нашей работе.

– Почему это для вас так важно, чтобы я тоже этим занялся?

– Потому что хотя вы выглядите как настоящий головорез и убивец, кто может поручиться, что вы не окажетесь в числе тех, кто в конечном итоге полностью переменился?

– Предположим, я не из этой категории людей. Тогда что?

– Если вы действительно из Департамента внутренней безопасности, то, как я догадываюсь, по большей части людям не доверяете. Я могу придумать кое-что похуже, чем знакомить вас с некоторыми просто замечательными детьми, заслуживающими сочувствия, дружбы и всяческой поддержки.

– Дружбы? – переспросил я.

Кэтлин улыбнулась.

– И такое может случиться, – подтвердила она. – И если случается, то полностью изменяет две жизни – их и вашу.

– Но…

– Просто держите ум открытым, воспринимайте все без предубеждений, без предвзятости, – сказала она.

Кэтлин провела меня через двойные двери в комнату для наблюдения, которая напомнила мне такие же помещения в полицейских участках – только вместо того, чтобы соседствовать с комнатой для допросов, эта смотровая в ожоговом центре выходила в игровую комнату. Она спросила, готов ли я. Я набрал полную грудь воздуху и кивнул. И она раздвинула занавески.

В игровой находилось с полдюжины детей. Мы несколько минут смотрели, как они возятся с игрушками и друг с другом, а потом я в какой-то момент повернулся и обнаружил, что Кэтлин Грэй уставилась на меня. Уж не знаю, что она обнаружила у меня на лице, но что бы это ни было, оно, кажется, ее очень обрадовало.

– Ну, Донован, – сказала она, – да у вас совершенно естественные реакции!

Я так понял, что она имеет в виду мою безразличную реакцию на жуткие уродства этих детишек. Конечно, Кэтлин никак не могла знать, что моя профессия предполагает частые встречи с чем-то подобным, не говоря уж о моей тесной дружбе с Огастесом Куинном, человеком, чье здорово изуродованное лицо было гораздо более пугающим, нежели все, что можно было увидеть здесь, в игровой.

Кэтлин взяла меня за запястье и сказала:

– Ну, хорошо. Пошли знакомиться с ними.

Я имею слабость по отношению к детям и редко дохожу до необходимости их убивать. Но помимо этого я в целом чувствую себя неудобно в детском обществе, так что, полагаю, в игровую я вошел каким-то скованным и неуверенным.

Но эти дети были совсем другими. Они были просто счастливы меня видеть. Или, может быть, они были счастливы видеть кого угодно. Они смеялись гораздо больше, чем я мог ожидать; им, кажется, страшно понравилась моя физиономия, особенно жуткий шрам у меня на щеке, доходящий до середины шеи. Все шестеро поводили по нему пальчиками. Они производили поистине поразительное впечатление, все они.

Но, конечно же, среди них была одна особенная.