Маленькая Фадета

— Вы сделали ошибку, тетушка Барбо, — сказала Маленькая Фадета, — подтвердив Сильвинэ, что он видел меня наяву у своей кровати при выздоровлении. Теперь его мысль будет бороться с моей, и я не смогу лечить его во время сна. Возможно даже, что он меня прогонит, и мое присутствие только ухудшит его болезнь.

— Этого я не думаю, — сказала тетушка Барбо. — Как только он себя почувствовал дурно, он лег и сказал: «Где же эта Фадета? Мне кажется, что она может мне помочь. Разве она не придет?» Я ему сказала, что пойду за вами, и он был, кажется, очень доволен и в большом нетерпении.

— Я иду, — ответила Фадета, — но теперь я должна иначе взяться за дело. Повторяю, то, что мне удалось, когда он не знал о моем присутствии, не подействует теперь.

— Разве вы не берете с собой каких-нибудь снадобий или лекарств? — спросила тетушка Барбо.

— Нет, — сказала Фадета, — его тело здорово, я занята только его духом. Я попробую заставить мой дух войти в него, но за успех я не ручаюсь. Я только могу вам обещать, что я терпеливо буду ждать возвращения Ландри и не буду просить вас вызывать его, пока мы не сделаем все возможное, чтобы излечить его брата. Ландри сумел так внушить мне это, что он одобрит мое поведение, хотя это и отдаляет его приезд и его радость.

Когда Сильвинэ увидал около своей постели маленькую Фадету, он сделал недовольное лицо и не хотел ответить ей, как он себя чувствует. Девушка хотела пощупать его пульс, но он отнял руку и отвернулся от нее. Тогда Фадета сделала знак, чтобы их оставили одних. Когда все вышли, она потушила лампу. В комнату падал только свет полной луны. Фадета подошла к Сильвинэ и повелительным тоном, которого он послушался, как ребенок, сказала:

— Сильвинэ, дайте мне ваши руки и ответьте мне правду; я пришла сюда не ради денег; если я взяла на себя труд ухаживать за вами, то не ради такого дурного приема и неблагодарного отношения. Обратите внимание на то, что я у вас спрошу, и на то, что вы мне скажете, потому что вы не можете меня обмануть.

— Спрашивайте, что вы находите нужным, Фадета, — ответил близнец, совершенно подавленный строгим тоном насмешницы Фадеты, которой он, в былые времена, отвечал камнями.

— Сильвинэ Барбо, — продолжала Фаншона, — вы, кажется, желаете смерти?

Сильвинэ колебался, прежде чем ответить. Но Фадета сильно сжимала ему руку и давала ему чувствовать свою волю. Тогда он ответил в большом смущении:

— Разве это не самое лучшее, что могло бы со мной случиться? Ведь я служу только помехой моей семье и приношу столько огорчений из-за болезни и из-за…

— Говорите все, Сильвинэ, вы не должны ничего скрывать от меня.

— И из-за моего беспокойного духа, который я не могу изменить, — удрученно ответил близнец.

— А также из-за вашего недоброго сердца, — сказала Фадета так сурово, что Сильвинэ и рассердился и испугался.

XXXVIII

— Почему вы обвиняете меня в том, что у меня злое сердце? — спросил он. — Вы меня оскорбляете, зная в то же время, что у меня нет сил защищаться.

— Я говорю вам правду, Сильвинэ, — отвечала Фадета, — и скажу вам еще. У меня нет к вам никакой жалости из-за вашей болезни. Я отлично понимаю в этом толк и вижу, что это несерьезная болезнь. Для вас существует только одна опасность — это сойти с ума, и вы всеми силами стремитесь к этому и даже не знаете, куда вас влекут злость и слабость духа.

— Вы можете упрекать меня в слабости, — сказал Сильвинэ, — но что касается злости, то это упрек незаслуженный.

— Не старайтесь защищаться, — ответила Маленькая Фадета, — я вас знаю лучше, чем вы сами себя, Сильвинэ, и я вам говорю, что слабость порождает ложь, и вы просто неблагодарный эгоист.

— Если вы так дурно обо мне думаете, Фаншона Фадэ, то это, конечно, из-за Ландри; он, верно, хулил меня и не скрыл от вас, как мало в нем привязанности ко мне; ведь все, что вы обо мне знаете, вы знаете от него.

— Этого я ждала, Сильвинэ. Я знала, что вы не можете сказать двух слов, не жалуясь на вашего близнеца и не обвиняя его; ваша любовь к нему так безумна и беспорядочна, что она скоро превратится, кажется, в недовольство и злобу. Поэтому я вижу, что вы полусумасшедший и совсем не добрый человек. Ну, так я вам скажу, что Ландри любит вас в тысячу раз больше, нежели вы его. Вот вам доказательство: он вас никогда не упрекает за все страдания, которые вы ему причиняете. А вы его упрекаете за все, хотя он вам всегда уступает и старается услужить. Разве я могу не видеть разницы между ним и вами? И чем больше хорошего Ландри говорил мне о вас, тем худшего мнения я была о вас. Я нахожу, что только несправедливый человек может ошибиться в таком хорошем брате.

— И вы меня ненавидите, Фадета? Значит, я не ошибся! Я знал, что вы отнимаете у меня любовь брата тем, что дурно говорите обо мне.

— Я этого ждала, господин Сильвинэ, и очень рада, что наконец дошел черед и до меня. Ну, что же, я вам отвечу, что вы — злое и лживое существо. Вы не знаете и обвиняете человека, который всегда старался помочь вам и прощал вас в душе, хотя и знал, что вы к нему враждебно относитесь. Этот человек сотни раз лишал себя самого величайшей и единственной радости в мире — радости видеть Ландри и быть с ним; а он отсылал Ландри к вам, чтобы доставить вам то счастье, которого он себя лишал. Ведь вам я ничем не была обязана. Вы всегда были моим врагом; насколько я себя помню, я никогда не встречала более жестокого и высокомерного мальчика, чем вы были со мной. Я бы могла при желании отомстить вам, и случаев к тому у меня было достаточно. Но я этого не сделала и без вашего ведома отплатила вам добром за зло. Я думаю, что истинный христианин должен прощать своему ближнему, чтобы быть угодным богу. Но, когда я говорю о боге, вы меня, конечно, не понимаете; ведь вы враг бога и своего собственного спасения.

— Я многое позволяю вам говорить, Фадета, но это уж слишком; вы обвиняете меня в том, что я язычник.

— А разве вы не говорили мне только что, что желаете смерти? Или вы думаете, что это христианская мысль?

— Я этого не говорил Фадета, я сказал, что… — Но Сильвинэ вдруг вспомнил, что он это сказал, и он, испугавшись, замолчал, опасаясь при увещаниях Фадеты совершить богохульство. Но девушка не оставила его в покое и продолжала его допекать.

— Возможно, — сказала она, — что ваши слова хуже, нежели ваши мысли. Я лично думаю, что вы не столько желали смерти, сколько говорили об этом окружающим, чтобы властвовать в семье. Вы волнуете вашу мать, которая в полном отчаянии, а ваш близнец верит в простоте сердечной, что вы хотите покончить с собой. Но меня вы не обманете, Сильвинэ. Я думаю, что вы боитесь смерти быть может больше, чем кто-либо другой; вы просто играете вашими близкими и пугаете их. Вам нравится видеть, как самые разумные и необходимые решения падают перед вашей угрозой лишить себя жизни; действительно, как это удобно и приятно сказать одно только слово, и все кругом склоняется перед твоей волей! Таким образом, вы здесь хозяин. Но ведь это не естественно, и вы добиваетесь этого средствами, которые бог осуждает; за это он вас наказывает и делает вас несчастней, чем вы были бы, если бы подчинялись, а не командовали. И вот вам надоела жизнь, которую вам сделали слишком сладкой. Я вам скажу, чего вам недостает, чтобы быть хорошим и умным человеком, Сильвинэ. Вам бы нужны были строгие родители, нужда, даже недоедание, а порой и колотушки. Если бы вы воспитывались в такой школе, как я и мой брат Жанэ, вы не были бы таким неблагодарным; наоборот, вы были бы признательны за малейший пустяк. Не сваливайте все на то, что вы близнецы. Вам слишком много говорили об этой любви близнецов, которая является якобы законом природы и которой нельзя перечить, потому что иначе она приведет к смерти. И вы вообразили, что покоряетесь своей судьбе тем, что доводите эту любовь до крайности. Но бог не так несправедлив; он не намечает злую судьбу еще во чреве матери. Он не так зол, чтобы навязывать нам мысли, которые мы никогда не сможем преодолеть. Вы в своем суеверии наносите богу обиду: вы воображаете, что ваша злая судьба и ваши силы, все это лежит у вас в крови; вы не думаете, что ваш дух может оказать противодействие этим силам. Ни за что на свете я не поверю, чтобы вы в здравом рассудке не смогли побороть свою ревность, если только захотите этого. Но вы это не хотите, потому что все поощряли всегда ваши слабости, и вы свои прихоти ставите ваше обязанностей.

Сильвинэ ничего не отвечал, и долго еще Фадета отчитывала его, не давая ему никакой пощады.

Он чувствовал, что она в сущности права и только в одном пункте недостаточно снисходительна: она, казалось, думала, что он никогда не старался побороть в себе зло и ясно сознавал свою эгоистичность; а на самом деле он был эгоистом, не зная того и не желая. Это его очень огорчало и унижало, и ему хотелось дать ей лучшее представление о себе. Она же, в свою очередь, отлично знала, что преувеличивает; но она преднамеренно хотела разбередить его дух, а уж потом завладеть им лаской и утешением. Она старалась говорить с ним сурово и казаться разгневанной; в душе же она питала к нему такую любовь и жалость, что она чувствовала себя совершенно разбитой своей ложью; когда они расстались, наиболее усталой из них двух была несомненно она.

XXXIX

На самом деле Сильвинэ вовсе не был так болен, как всем казалось и как ему самому хотелось думать.

Когда Маленькая Фадета пощупала ему пульс, она увидала, что жар у него не сильный; а бред у него был потому, что дух его был слаб и болен гораздо больше, нежели тело. Ей казалось, что нужно подействовать на его дух и прежде всего внушить ему страх перед собой. Рано утром Фадета снова пришла к нему.

Мальчик не спал всю ночь, но был спокоен и уныл. Как только он ее увидел, он протянул ей руку и не отнял ее, как накануне.

— Зачем вы даете мне руку, Сильвинэ? — сказал она — для того ли, чтобы я посмотрела, есть ли у вас лихорадка? Я вижу по вашему лицу, что ее нет больше.

Сильвинэ сконфузился, что ему приходится убрать руку, до которой она не хотела дотронуться, и сказал.

— Я хотел поздороваться с вами, Фадета, и поблагодарить вас за ваши заботы обо мне.

— В таком случае я принимаю ваше приветствие, — сказала она, беря его руку и удерживая ее в своей: — я никогда не отказываюсь от вежливости; не думаю, чтобы вы были так неискренни и выказывали интерес ко мне, если бы не чувствовали его.

Хотя Сильвинэ был совершенно бодр, ему было очень приятно, что его рука лежит в руке Фадеты, и он сказал ей очень мягко:

— А ведь вы плохо обошлись со мной вчера вечером, Фаншона; я не понимаю, как это я не сержусь на вас. Мне даже кажется, что вы очень добрая, так как пришли сегодня ко мне после всех упреков, которые вы мне сделали.

Фадета присела к нему на постель и заговорила с ним, но уже совершенно иначе. В ее словах было столько доброты, мягкости и нежности, что Сильвинэ почувствовал облегчение и удовольствие тем больше, что он вообразил, будто Фадета сердится на него. Он плакал, каялся в грехах, просил у нее прощения и любви, и все это горячо и искренно.

Тут она увидела, что у него сердце гораздо лучше, нежели голова. Она дала ему излиться, хотя по временам бранила его. Когда она пыталась отнять свою руку, он ее удерживал; ему казалось, что рука эта излечивает его болезнь и его горе.

Когда Фадета увидела, что он дошел до того состояния, которого она хотела, она сказала:

— Я теперь уйду, а вы встаньте, Сильвинэ. Будет вам бездельничать, ведь лихорадка прошла. А то ваша мать устала ходить за вами, и она теряет столько времени, развлекая вас. Потом вы должны съесть то, что ваша мать вам передаст от меня. Это — мясо. Я знаю, вы говорите, что вам мясо противно, и вы питаетесь теперь только скверной зеленью. Но это неважно, вы себя пересилите, и, если даже вам будет противно, вы этого не выкажете. Вашей матушке будет приятно, что вы хорошо питаетесь; и если вы скроете и преодолеете свое отвращение, то оно в следующий раз уже уменьшится, а в третий раз и вовсе пройдет. Вы увидите, что я права. Прощайте же. Я надеюсь, что меня не скоро призовут к вам; ведь я знаю, что вы не будете больны, если не захотите этого.

— Значит, вы не придете сегодня вечером? — сказал Сильвинэ. — А я думал, что вы придете.

— Я не врач, который лечит за деньги, Сильвинэ. У меня много других дел, кроме ухода за вами, когда вы здоровы.

— Вы правы, Фадета; но разве желание вас видеть тоже эгоизм? Нет, просто мне доставляло облегчение разговаривать с вами.

— Ну, что же, ведь вы не слабосильный какой-нибудь, и вы знаете, где я живу. Вам известно, что я скоро стану вашей сестрой по браку, как теперь я ваша сестра по любви. Вы можете прийти поговорить со мной, и в этом не будет ничего предосудительного.

— Я приду, раз вы позволяете, — сказал Сильвинэ. — Итак, до свиданья, Фадета; я сейчас встану, хотя у меня очень болит голова, потому что я совсем не спал и всю ночь волновался.

— Я избавлю вас от головной боли, — сказала она, — но помните, что это я делаю в последний раз и приказываю вам хорошо спать следующую ночь.

Она положила руку ему на лоб, и через пять минут вся его боль прошла: он чувствовал себя бодро и хорошо.

— Я вижу, — сказал он, — что я напрасно отказывался от ваших услуг, Фадета, вы замечательная знахарка и умеете заговаривать болезнь. Все остальные только мучили меня лекарствами, а вы излечиваете меня одним своим прикосновением. Я думаю, если бы я всегда был с вами, я бы никогда не болел и не поступал дурно. Но скажите, Фадета, вы на меня больше не сердитесь? Полагаетесь ли вы на мое слово, что я хочу вам всецело подчиниться?

— Да, я полагаюсь на него, — сказала девушка, — и если только вы не изменитесь, я буду вас любить, как если бы вы были моим близнецом.

— Если бы вы действительно думали то, что говорите, Фаншона, вы бы говорили мне ты, а не вы; ведь близнецы не говорят друг с другом так церемонно.

— Слушай, Сильвинэ, встань, ешь, разговаривай, гуляй и спи! — повелительно сказала Фадета вставая. — Вот мой приказ на сегодня. А завтра ты примешься за работу!

— И я приду к тебе, — сказал Сильвинэ.

— Ладно, — сказала она. И, уходя, она поглядела на него с такой всепрощающей любовью, что мальчик внезапно почувствовал в себе силы и желание встать со своего ложа праздности и уныния.

XL

Тетушка Барбо не переставала удивляться способностями Маленькой Фадеты. Вечером она сказала мужу:

— Сильвинэ чувствует себя сегодня так хорошо, как уж не чувствовал себя шесть месяцев; он съел все, что я ему дала, без обычных гримас. А самое удивительное то, что он говорит о Маленькой Фадете как о боге. Он говорит мне о ней в самых лестных выражениях; он очень желает возвращения брата и его женитьбы. Это точно чудо какое, и я не знаю, сон это или действительность.

— Чудо это или нет, — сказал дядя Барбо, — я не знаю, но эта девушка необычайно умна; я думаю, что она принесет счастье нашей семье.

Через три дня Сильвинэ отправился за братом в Артон. Он выпросил себе в виде особой милости у отца и Фадеты позволение сообщить Ландри об его счастьи.

— Счастье приходит сразу, — вне себя от радости сказал Ландри, обнимая его, — раз ты пришел за мной. И, кажется, ты так же рад, как и я.

Не мешкая в пути, они вернулись вместе домой.

В тот вечер не было на свете более счастливых людей, чем обитатели Бессониера, когда они уселись вокруг стола ужинать и с ними Фадета и маленький Жанэ.

Так они мирно прожили полгода. Маленькую Нанету сосватали младшему Кайо, лучшему другу Ландри, не считая родных, конечно. Было решено, что обе свадьбы отпразднуют сразу. Сильвинэ так привязался к Фадете, что он ничего не предпринимал, не посоветовавшись с нею. Она имела над ним огромную власть, и, казалось, он смотрел на нее как на сестру. Он уже не хворал больше, а о ревности не было и речи. Случалось, что он иногда казался печальным и погружался в мечты. Но стоило Фадете пожурить его за это, он тотчас же становился приветлив и общителен. Оба брака были заключены в одно время. Так как в средствах не было недостатка, то и свадебные пиры задали на славу. Даже дядя Кайо, никогда не терявший равновесия, был, казалось, навеселе даже на третий день.

Никакое облачко не омрачало радости Ландри и всей семьи и, можно сказать, всей округи; обе семьи были богаты, а у Маленькой Фадеты было денег столько, сколько у Барбо и Кайо вместе взятых; они угощали всех на славу и роздали много денег. Фаншона была так добра, что не могла не воздать добром за зло всем тем, которые дурно относились к ней. Впоследствии, когда Ландри купил хорошее имение, которым он отлично управлял, благодаря своим способностям и помощи жены, она выстроила там хорошенький домик; в этом домике она собирала ежедневно на четыре часа беднейших детей общины и с помощью своего брата Жанэ обучала их, а самым бедным оказывала даже материальную помощь. Она хорошо помнила то время, когда она сама была заброшенным и несчастным ребенком. Ее прелестные дети с раннего возраста привыкли относиться приветливо и участливо ко всем тем, кто не был богат и избалован судьбой.

Но что же сталось с Сильвинэ среди счастья его семьи? Этого никто не мог понять, а дядя Барбо немало ломал себе над этим голову. Через месяц после свадьбы брата и сестры отец стал уговаривать Сильвинэ выбрать себе невесту и жениться. На это Сильвинэ ответил, что у него нет охоты жениться, но что у него явилась недавно мысль сделаться солдатом и ему очень хочется привести ее в исполнение.

Так как мужчин не слишком много в наших краях и лишних рабочих рук никогда нет, то там почти не бывает вольного поступления в солдаты. Все очень удивлялись этому решению, тем более, что Сильвинэ не приводил никаких доводов, кроме прихоти своей и пристрастия к военной службе, которых никто за ним не знал. Все, что говорили родители, братья, сестры, даже Ландри, не могло переубедить его. Наконец, вынуждены были обратиться к Фаншоне, потому что она была самая умная голова и лучший советчик в семье. Целых два часа говорила она с Сильвинэ, и, когда они расстались, у обоих были заплаканные глаза. Но у них был такой спокойный и решительный вид, что никто не решился противоречить, когда Сильвинэ заявил, что он настаивает на своем решении, а Фаншона сказала, что она одобряет его и предвещает ему в будущем большую удачу на этом пути.

Никто не был уверен, что у нее нет на этот счет больших сведений, нежели она признается, и потому никто не решился противоречить, и даже сама тетушка Барбо сдалась со слезами. Ландри был в отчаянии. Но жена сказала ему:

— Это воля бога, и ваша обязанность отпустить Сильвинэ. Поверь, я знаю, что говорю, и не спрашивай меня больше.

Ландри далеко проводил брата и все время нес его вещи. Когда же он отдал ему узелок, ему казалось, что он дает ему часть своего сердца. Он вернулся домой, и жене пришлось долго ухаживать за ним, так как он целый месяц был болен от горя. А Сильвинэ чувствовал себя отлично и продолжал свой путь до границы. Это было время великих и славных войн Наполеона. Хотя Сильвинэ никогда не питал никакого влечения к военной службе, он так хорошо владел собой, что его скоро отметили как хорошего солдата, храброго в битвах, как может быть храбр человек, который только и ищет смерти. Он был кроток и подчинялся дисциплине, как ребенок; и в то же время он был к себе суров и требователен, как старейшие солдаты. У него было достаточно образования, чтобы он мог подвигаться по службе, и через десять долгих лет труда, мужества и отличного поведения он достиг чина капитана и кроме того получил еще крест.

— Ах, если бы он мог наконец вернуться! — говорила тетушка Барбо мужу.

Был вечер; супруги только что получили от Сильвинэ письмо, полное выражений любви к родителям, Ландри, Фаншоне и всем старым и малым семьи.

— Ведь он уже почти генерал, пора бы ему отдохнуть! — сказал мать.

— Его чин достаточно высок, нечего его преувеличивать, — сказал дядюшка Барбо, — это и так большая честь для крестьянской семьи!

— Фадета предсказала ему, что так будет, — продолжала тетушка Барбо. — Она это знала!

— Это все равно, — сказал отец, — я никогда не пойму, как это ему вдруг пришло в голову и каким образом в его настроении совершился такой переворот; он всегда был такой тихий и так любил уют.

— Ну, старик, — сказала мать, — наша невестка знает об этом больше, чем говорит. Но мать не проведешь; я думаю, что знаю об этом не меньше Фадеты.

— Пора бы однако и мне сказать об этом! — возразил дядя Барбо.

— Что ж, — продолжала тетушка Барбо, — наша Фаншона большая чародейка; она очаровала, Сильвинэ более, чем сама того желала. Когда она увидала, как велики ее чары, она хотела их уничтожить; но этого она не смогла. А Сильвинэ заметил, что он слишком много думает о жене своего брата, и счел своим долгом и делом чести уйти, в чем Фаншона его поддержала и одобрила.

— Если это так, — сказал дядя Барбо, почесывая затылок, — я боюсь, что он никогда не женится. Ведь банщица из Клавиера говорила уже давно, что если он влюбится в женщину, то перестанет безумствовать из-за брата. Но он всю жизнь будет любить только одну, потому что у него чувствительное и пылкое сердце.