Хроника времён Василия Сталина

А вот как велась та «решительная борьба», с горечью и неутихающей болью в сердце рассказывают ветераны войны.

Человек удивительной судьбы, Герой Советского Союза Анна Александровна Тимофеева-Егорова воевала на штурмовиках. Мощное вооружение, броня боевой машины позволяли наносить сокрушительные удары по объектам противника. Когда кончались боеприпасы — штурмовики рубили врага винтами. Не случайно немцы называли этот самолет «черной смертью».

Так вот что поведала мне Анна Александровна. В их 805-й штурмовой авиаполк — а дело было тоже в начале сорок третьего — прибыл летчик. Орденов — от плеча до плеча! Только Красного Знамени три — за Хасан, финскую войну, еще один в начале Отечественной заслужил. Тит Кириллович Покровский, или просто Кирилыч, как стали звать его пилоты, по возрасту был старше многих в полку. И никто толком не знал, почему капитана перевели вдруг к ним на должность командира звена — это ведь была лишь первая ступень в иерархии летного опыта и мастерства, если отсчет вести от рядового бойца. Сам Кирилыч по этому поводу разговоров не вел, рассказывал летчикам смешные истории, якобы происходившие с ним, но чаще был замкнут и молчалив.

В полку знали, что командир эскадрильи 136-го скоростного бомбардировочного Тит Покровский 22 июня 1941 года дважды врезался своим бомбардировщиком в строй гитлеровских самолетов и разгонял их, что только за три месяца войны девять раз был сбит, но мужество не покидало летчика. Когда его сбили в девятый раз, самолетов в скоростном бомбардировочном не стало, да и пилотов-то насчитывалось лишь человек пять-шесть. И тогда отправили его в учебно-тренировочный полк для переучивания на новые боевые машины.

Прибыли «скоростники» в УТАП в конце сорок первого, а там новых самолетов и в помине нет. Вот тогда Покровский и разрядился! Что мог сказать простой солдат, бесстрашный и честный? «О чем они там думают — сколько можно летать на этих гробах!» — вот и вся-то фраза, сказанная с болью за наши боевые неудачи. Ведь те скоростные бомбардировщики, на которых летал Тит Покровский, только именовались скоростными. По своим тактико-техническим возможностям они могли соперничать разве что с птеродактилями…

Донос, или, выражаясь туманным и гибким языком застоя, информация, быстро дошла до соответствующих органов. Там ребята не долго разбирались. Приговор был прост и ясен: «Расстрелять!» Но судьба и тогда смилостивилась над пилотом — сохранила ему жизнь: летчики, рискуя быть привлеченными за «коллективку», дружно выступили в защиту своего командира. Они успели написать письмо в Президиум Верховного Совета СССР и отправили его самолетом.

Покровского не расстреляли. Ему даже вернули боевые награды, партбилет, хотя беспрецедентный пример такой справедливости кое-кому показался излишним, и в назидание остальным командира эскадрильи разжаловали едва ли не до рядовых и отправили в другой полк.

В одном из боевых вылетов штурмовик капитана Т.К. Покровского был подбит огнем береговой артиллерии. На глазах Анны Егоровой он вспыхнул факелом, и волны Азовского моря навсегда схоронили верного сына Отечества…

На всю жизнь запомнилось и Герою Советского Союза генерал-лейтенанту авиации Б.Н. Еремину, как однажды он спас от скорого да неправедного суда девятнадцатилетнего летчика-сержанта. Тот летчик взлетел на боевое задание, но выполнять его не стал: после взлета обнаружил, что мотор' истребителя барахлит, и вынужден был вернуться на аэродром.

Тут же пилота окружили специалисты — здоровые мужики с железными кулаками. Сами в бой они никогда не ходили, но почему-то считалось, что без их присутствия в боевом коллективе не обойтись, что без дыхания особиста в затылок летчику-истребителю — ни на вертикалях, ни на виражах никаких побед и ожидать не следует.

Так окружили те молодцы сержанта, и Борис Николаевич, тогда капитан, заместитель командира эскадрильи, стал свидетелем тревожного разговора: не выполнил, мол, боевого приказа, бросил товарищей в бою — стало быть, трус и паникер!.. От таких слов сам воздух, казалось, наэлектризовывался, а два статных молодца с малиновыми петлицами уже услужливо примкнули к юному сержанту, который пытался что-то еще объяснить. Вот тут и вмешался капитан Еремин. «Я слетаю», — сказал он, взлетел, но вскоре вернулся и подтвердил, что мотор на этом самолете действительно не тянет — отказ техники.

— Сколько лет прошло, а передо мной как сейчас стоит тот сержант с глазами, полными слез… — вспоминал генерал Еремин.

А вот письмо Героя Советского Союза Александра Григорьевича Котова, сотоварища Василия Сталина по качинской школе: «В марте наш истребительный авиаполк получил приказ перебазироваться на аэродром Выползово Брянского фронта. Его переводили в состав резервной авиационной группы Верховного Главнокомандующего, командовал которой генерал С.И. Руденко. Перед вылетом командир полка сказал пилотам:

— Аэродром находится вблизи линии фронта. Не исключена встреча с противником, воздушный бой. Так что предупреждаю: в случае малейшей неисправности техники перелет не выполнять. Вернуться назад или садиться на промежуточном аэродроме…

Мы понимали, что не лишняя предосторожность была вызвана и другой причиной: на наших самолетах только что установили 37-миллиметровую пушку, а тогда это составляло определенную секретность. Не случайно поначалу нам не разрешали даже перелетать линию фронта.

В тот раз, помню, я поставил кран шасси «на уборку», а они не убираются. Вернее, было так: начинает убираться левая нога, а следом за ней, не дожидаясь, пока та встанет на замок, пошла «на уборку» и правая. Пошла правая — тогда левая, словно в назидание за спешку, отрабатывает назад — выпадает. И так без конца.

Промучившись несколько минут, я решил вернуться на аэродром, с которого взлетал. Когда приземлился, ко мне подошел заместитель командира дивизии полковник Иванов — он выпускал наш полк на новый аэродром. Помню недовольное, суровое лицо — и сразу крик:

— Почему вернулся?!

Не убираются шасси, товарищ полковник, — ответил я.

Тут он разразился такой площадной бранью, что стоящие рядом вынуждены были отвернуться.

— Трус!.. Боишься лететь на фронт!.. Даю два часа на размышление. Если через два часа не улетишь — под суд трибунала!

Я пытался было что-то возразить, но замкомдив, не выслушав меня, круто повернулся и ушел на КП. До глубины души было обидно слышать такой навет!

— Не волнуйся, Котик, разберемся, — успокоил тогда меня инженер полка Добрин, и мой самолет тут же подняли на козелки.

Попробовали убрать шасси — не вышло: картина повторилась та же, что и в воздухе. Пришлось разбирать гидросистему. И только к вечеру механики, смогли наладить уборку и выпуск шасси боевой машины…»

Через месяц в 42-й истребительный авиаполк поступила телеграмма следующего содержания: «Срочно командируйте опытного летчика в штаб ВВС на совещание к тов. Сталину по вопросу качества нашего истребителя МиГ-3». Выбор пал на Котова.

Так что никак не проходил в боевых полках оптимизм по системе: «а вместо сердца — пламенный мотор». Не только самолетные конструкции и моторы — не устраивало воздушных бойцов и авиационное вооружение. С войны дошла горькая шутка пилотов по поводу скорострельных да маломощных пулеметов «шкас»: вот якобы летит немец на «мессере» и спрашивает: «Иван, а Иван, когда ты своими «шкасами» краску на моем самолете перестанешь портить?..»

Грустный юмор.

Не случайно в ходе боев и проводилось испытание нового вооружения. Осенью сорок второго в полку Шин-каренко проверяли 37-миллиметровую авиационную пушку Шпитального. Член Военного совета Западного фронта Булганин беспокойно подталкивал, торопил: «Время не ждет!..»

«Мы не сразу поняли, что он имел в виду, — вспоминал потом генерал-полковник авиации Шинкаренко. —

Лишь через пару дней, когда меня вызвали в штаб фронта, все стало ясным.

— Некоторые специалисты-оружейники в Москве, — сказал Булганин, — считают, что пушка Шпитального, которую вы испытываете, имеет много недостатков. Вы придерживаетесь иного мнения, о чем я сообщил командующему фронтом. Жуков полагает, что вам виднее. Он предложил послать шифровку товарищу Сталину. Подпишем телеграмму втроем: Жуков Георгий Константинович, я и вы — председатель комиссии по испытанию пушки. Давайте составим предварительный текст.

Я разволновался: подписать такую шифровку — это не шутка!..»

Еще бы. Не надо быть большим дипломатом, чтобы не понять безупречно действующую установку: «Есть мнение…» Но командир полка Шинкаренко проявил тогда поистине дипломатическую гибкость, телеграфируя Верховному Главнокомандующему следующее сообщение: «Пушка весьма эффективна… Однако вооружать ею ЛаГГ-3 нецелесообразно, поскольку этот истребитель по своим летно-тактическим качествам уступает немецким…»

Такое вот закрутил заключение. Как говорится, и волки сыты, и овцы целы. Впрочем, с овцами вопрос всегда сложнее: их ведь стригут…

О боеспособности своего 32-го истребительного полка Василий Сталин, вчерашний инспектор, вполне мог судить с первых дней работы. Враг не ждал. Воевать надо было, и полк включился в боевые действия сначала на великолукском направлении, а с 10 февраля на Демянском плацдарме, куда были брошены все части дивизии. Здесь немцы сосредоточили большие силы и вклинились в нашу оборону. С аэродрома Заборовье и началась боевая работа 32-го гвардейского авиаполка.

Сохранились записи вылетов Василия Сталина в эти напряженные дни.

Вот десяткой истребителей группа ушла на прикрытие наших войск в район Хмели. В 13 часов 36 минут взлетели Сталин, Герасимов, Якушин, Коробков, Долгушин, Батов, Шишкин, Гнатенко, Луцкий, Хользунов. Задание выполнили. Но при возвращении летчики попали в такой снегопад, что свой аэродром не нашли и сели в Старой Торопе.

Странно читать о сыне Сталина обывательские импровизации. Один уважающий себя весьма крупный авиационный специалист поставил как-то под сомнение сбитый Василием самолет. Маршал заявил в газетном интервью, что и летал-де Василий с няньками. Эх, добро бы рассуждал так дилетант, человек некомпетентный в летных делах — а то ведь летчик! Неужто неизвестно, что истребитель в боевой машине всегда один. Если летят на задание парой, звеном или эскадрильей — так это принятые боевые порядки. В той же паре ведомый — щит ведущего. А опытный ведущий разве бросит в беде своего напарника?

Так кто же здесь нянька?..

26 февраля Сталин вылетал на задание с Ореховым и был тогда ведущим пары. Орехов, что ли, нянька? Да, Владимир Александрович опытный воздушный боец, на него можно было положиться в любой схватке с противником. Но в тот же день Василий летал со Степаном Микояном — и опять ведущим. А Степан-то совсем молодой пилот…

Были боевые вылеты командира истребительного авиаполка Сталина в паре с Власовым, Луцким, Якимовым. А то уходил на задания вообще один. Например, 8 марта, 9 марта 1943 года.

…Напряженность боевой работы все нарастала. В начале марта Василий вылетал на задания почти ежедневно, иной раз делал по три-четыре боевых вылета в день. Об этом рассказывают штабные документы и те же по-литдонесения.

Заместитель командира полка по политической части майор Стельмашук 9 марта сообщал в дивизию следующее:

«С 1 по 7 марта было сделано на сопровождение самолетов Ил-2 в район цели, а так же прикрытие своих войск 227 боевых вылетов, проведено 10 групповых воздушных боев. Сбито 20 самолетов противника, из них ФВ-190–8 самолетов, Ме-109–12 самолетов. Образцы боевой работы показывали летчики-коммунисты:

гв. старший лейтенант Лепин, сбивший 2 самолета Ме-109 гг;

гв. капитан Почечуев, сбивший 1 ФВ-190 и 1 Ме-109 ф;

гв. лейтенант Марков, сбивший 1 ФВ-190 и 1 Ме-109 гг;

гв. младший лейтенант Разуванов, сбивший 2 самолета ФВ-190.

Один самолет ФВ-190 сбит лично гв. полковником Сталиным.

Исключительную отвагу проявил в воздушном бою 5 марта в районе Коломна и западнее коммуны имени Крупской Герой Советского Союза гв. капитан Холодов. Патрулировавшие наши 4 самолета, где старшим был тов. Холодов, встретили до 5 Ме-109 гг и 5 ФВ-190. В завязавшемся неравном бою, видя явное превосходство сил противника, после нескольких атак гв. капитан Холодов таранил Ме-109 гг, сам выбросился на парашюте.

В этом же бою, беря пример со своего командира, гв. капитан Коваль пошел на таран и таранил самолет противника ФВ-190, отрубив ему винтом хвост, сам произвел посадку на р. Ловать; был доставлен в тяжелом состоянии в госпиталь, поломав при посадке ввиду неуправляемости самолета обе руки и ногу. На тараненном немецком самолете ФВ-190 оказался летчик-майор. Таран подтверждают командиры зенитной батареи и летчики Лепин и Макаров…»

Далее майор Стельмашук доносил в политотдел дивизии о делах на земле:

«Заседанием партийной комиссии принято в ряды ВКП(б) — 5 человек.

Выпущен 1 номер стенгазеты.

Вывод: политико-моральное состояние полка хорошее, полк готов выполнять любую задачу».

Комиссар 32-го гвардейского авиаполка, как всегда, был педантичен в своих политдонесениях: два тарана, одна стенгазета, две поломанные руки и одна нога…

Остается добавить, что тот боевой вылет, когда истребителям 32-го гвардейского пришлось таранить противника — дважды в одном бою, — проходил на высоте 200 метров и ниже. Они сошлись с большой группой «мессершмиттов» и «фоккеров». Завязался тяжелый бой. Наши летчики, как видно из политдонесения, стояли насмерть. Два «фоккера» бойцы сбили тараном. Один, горящий от атаки Василия Сталина, упал в районе деревни Семкина Горушка. Там же свое место нашел и «фоккер», сбитый младшим лейтенантом Вишняковым.

Назову всех участников того боевого полета: Холодов, Макаров, Баклан, Коваль, Сталин, Левин, Шульженко, Вишняков. Интересно, кто у кого в той огненной метели был нянькой?!

На Калининском фронте в полку, братском с 32-м гвардейским, ходил в лихие атаки летчик-истребитель Алексей Маресьев. Случайно в запыленных архивных папках мне встретились как-то небольшие, в полтетрадного листа, донесения о результатах одного воздушного боя, а точнее, подтверждения о сбитых самолетах. Вот записка Алексея Маресьева: что произошло, где, когда… Записки всех участников того боя — как то же самое видели они. Сбитый самолет противника засчитывался летчику и по свидетельствам штабов наземных войск или партизан, и после подтверждения постов ВНОС. Случалось, что в процедуре участвовали даже непосредственно пострадавшие. Так, в воздушном бою над Семкиной Горушкой таран Холодова подтвердил… сбитый им немецкий летчик! Не подтвердил бы — Герой Советского Союза Холодов что таранил, что ни таранил. Ничего бы не засчитали ему.

Ну а когда тебя самого сбивали и, допустим, приходилось выбрасываться, Бог весть где, из горящей машины — что тогда? Тоже подтверждения требовались?

Всенепременно. И простого свидетельства очевидцев того, скажем, как ты горел, как взрывался в воздухе вместе с боевой машиной — было совсем недостаточно. Оправданием могла служить только смерть. Только осознанное самоубийство. Девять граммов свинца, пущенные себе в лоб, позволяли полковым писарям подготовить похоронку матери, жене и детям, в которой уже без сомнения можно было утверждать, что ты действительно верный сын Отечества и погиб смертью храбрых.

Не случайно почти все воспоминания людей, оказавшихся в плену, начинаются с этакого извинительного упоминания о потерянном пистолете, скажем, в воздухе во время прыжка с парашютом или что-то в этом роде. Постулат Льва Мехлиса: «У нас нет пленных — есть предатели!»:— доводился политруками до сознания каждого, кто готовился к схватке с врагом. Оправданий быть не могло. А если не застрелился?

А если не застрелился — опять встреча с ЧК, которая, как известно, не дремлет.

…Анна Александровна Тимофеева-Егорова, подбитая зенитным огнем противника, в горящем штурмовике падала неподалеку от Варшавы, на магнушевском плацдарме. Летчики видели взрыв. Как положено, на родину, в деревню Володово Калининской (Тверской) области, ушла похоронка на Анну, было подготовлено и представление ее к званию Героя.

Но Анна Егорова чудом оказалась жива: уже перед самой землей она выбросилась из машины и рванула кольцо тлеющего парашюта…

А потом был фашистский плен. В Кюстринском концлагере, куда попала Егорова, немцы организовали лечебно-экспериментальный пункт. Там пленным прививали различные инфекционные болезни, ампутировали, совершенно здоровые конечности. Работа «экспериментаторов» шла вовсю, но время работало против них.

В конце января сорок пятого танкисты из 5-й ударной армии освободили лагерь. В нем остались только Умирающие да часть врачей из пленных — те, кто успел скрыться от немцев в потайной яме. Анна в это время сидела в карцере, что и спасло ее еще раз.

«Затихли бои под Кюстрином, — писала она, — подоспели тылы, и всем нам, бывшим узникам лагеря, предложили идти в город Ландсберг на проверку. Я идти не могла. Меня посадили на попутную повозку, и солдат привез в отделение контрразведки «Смерш» 32-го стрелкового корпуса 5-й ударной армии.

Десять дней проверяли. Затем, неожиданно для меня, предложили остаться работать в контрразведке, от чего я наотрез отказалась…»

Так несколько строк вместили хронику событий — возвращение к своим. Писать об этом более подробно Анна Александровна не решилась, да ведь в застойные времена и не пропустили бы в книгу воспоминаний ничего подобного. Но как-то в минуту откровенности эта удивительная своей скромностью и мужеством женщина, припомнив муки плена, призналась: «Самое трудное было потом — у наших. В плену били, оскорбляли — было за что: мы для немцев враги. А тут?.. Посадили в «Смерш», приставили солдата с автоматом. Котелок с едой принесут — оскорбляют самыми последними словами. Я не вытерпела и в нервном напряжении бросилась к майору Федорову: «Что же это такое? Советская власть или нет? Если есть за что — расстреливайте!..» На допрос водили по ночам. У меня ноги болели, на второй этаж, в кабинет начальника контрразведки, добиралась почти ползком…»

«Идет война. Воюй смело, храбро, ничего не бойся! Останешься живой, потом тебя ждет казенный дом…» Что и говорить, угадала как-то цыганка судьбу Анны. Тот казенный дом да хлопоты через него — ив войну, и до войны, и после — тысячам выпадали!

А еще говорят, что в жизни все твои взлеты и падения будут зависеть от расположения, состояния звезд при рождении. Под каким знаком родился — так и пойдет. Не по этому ли поводу премудрый Соломон заметил однажды: мы едва можем постичь то, что на земле с трудом понимаем то, что под руками, а что на небесах — кто исследовал?..

Так ли, не так, но вот в судьбе Василия Сталина один знаменательный месяц — март.

19 числа 1921 года Василий родился.

В марте 1940 года он окончил Качинскую школу летчиков и получил первичное воинское звание — лейтенант.

11 марта 1943 года его наградили орденом Александра Невского.

1 марта 1946-го постановлением Совнаркома СССР Василию Сталину присвоено воинское звание генерал-майор авиации.

5 марта 1953 года умер отец Василия.

26 марта 1953 года приказом Министра обороны Василия Сталина уволили из кадров Советской Армии.

19 марта 1962 года смерть Василия.

Если же еще раз обратимся к хронике военных лет, к тому весеннему месяцу, когда в Россию возвращаются жаворонки, заметим, что 5 марта в воздушном бою над Семкиной Горушкой Василий Сталин сбил самолет противника — ФВ-190.

21 марта пятеркой «яков» Василий сопровождал правительственный «дуглас» на участке маршрута Калинин-Москва. Задание с ним выполняли тогда Власов, Бабков, Орехов, Луцкий. Это был последний вылет Василия в компании лихих пилотяг, которых он собрал в полк еще под Сталинградом.

23 марта поступило распоряжение: 32-му истребительному перелететь на подмосковный аэродром Малине. Предстояло укомплектование полка людьми, боевой техникой. 1-й истребительный авиакорпус, в который входил полк Сталина, выводили из боев — начиналась подготовка к Курской битве. Но вместо аэродрома Малино Василий приземлился всем полком на одном из полевых аэродромов.

«Пилотам надо отдохнуть», — принял он командирское решение. И отдохнули…

Выписка из политдонесения о чрезвычайном происшествии в 32-м гвардейском истребительном авиаполку: «…Происшествие произошло при следующих обстоятельствах. В 15.30 группа летного состава, состоящая из командира АП полковника Сталина В.И., Героя Советского Союза подполковника Власова Н, заместителя командира 3 АЭ, Героя Советского Союза капитана Баклан А.Я., заместителя командира 2 АЭ, Героя Советского Союза капитана Котова А.Г., заместителя командира 1 АЭ, Героя Советского Союза Гаранина В.И., командира звена старшего лейтенанта Шишкина А.П., инженера по вооружению полка инженер-капитана Разина Е.И., вышла на реку Селижаровка, находящуюся в 1,5 километра от аэродрома, на рыбную ловлю.

Бросая в воду гранаты и реактивные снаряды, глушили рыбу, собирая ее с берега сачком. Перед бросанием реактивного снаряда инженер-капитан Разин предварительно ставил кольцо капсуля детонатора на максимальное замедление (22 секунды), отворачивал ветрянку, а затем бросал снаряд в воду. Так им лично было брошено 3 реактивных снаряда. Готовясь к броску последнего реактивного снаряда, инженер-капитан Разин вывернул ветрянку — мгновенно произошел взрыв в руке, в результате чего 1 человек был убит, 1 тяжело и 1 легко ранен…»

Такое вот вышло приключение на рыбалке у реки. Легко раненным выпало быть Василию. Осколком реактивного снаряда ему раздробило пятку правой ноги.

Рассказывают, после похорон разбившегося летчика начальство кое-где разрешало психологическую разгрузку танцами — до упаду. Девчата из соседних с аэродромом деревень, не зная причины сих мероприятий, порой спрашивали пилотов: «Что-то давно у вас танцев не было?..»

Василию Сталину психологическую разгрузку после той рыбалки определил отец. Его освободили от командования полком…

Чтобы не возвращаться больше к мартовским событиям, приведу еще один прелюбопытный документ тех лет — из политических донесений.

«2 марта 1943 г. во время осмотра самолета Як-9, принадлежащего командиру 32-го гвардейского истребительного авиаполка гвардии полковнику Сталину В.И. (техник самолета — старший техник-лейтенант Поваренкин), обнаружено в соединении первой тяги от хвоста рулей глубины воткнутое техническое шило, которое заклинивало управление самолета.

Предварительным расследованием выяснилось, что самолет последний полет имел 26.2.43 г., с тех пор на нем производилась работа по проверке шасси и съемка бензобаков… Считаю: совершен акт с диверсионной целью. Необходимо немедленно: для личной охраны гвардии полковника Сталина, штаба полка и самолетов Сталина и капитана Микояна прикомандировать к полку 2-го отделения по 10 человек автоматчиков из внутренних войск НКВД.

Заместитель командира 32 ГИАП по политической части гв. майор Стельмашук».

Это, как указывается в донесении, произошло 2 марта. На следующий же день Василий вылетел на Як-9 патрулировать с Коробковым и Якушиным. Напряжение боевой работы истребителей 32-го гвардейского нарастало. Командиру полка было не до диверсантов.

«Дорога была жисть…»

Очевидно, дела более важные, чем заботы о благоустройстве сына своего Василия, преследовали Иосифа Сталина, если о происшествии на рыбалке с летунами 32-го гвардейского полка он узнал только спустя два месяца.

В марте 1943 года готовилась операция Северо-Кавказского фронта, которой суждено будет остаться в истории минувшей войны памятным воздушным сражением на Кубани. Тогда же вышло постановление ГКО, закладывающее основы для создания в ближайшие годы атомной бомбы. Руководителем проекта из всех предложенных академиков Сталин назвал И.В. Курчатова, человека менее известного и более молодого, полагая, что предложенное дело это станет главным делом его жизни. В апреле на Кенигсберг впервые сбросили фугаску весом пять тонн. В мае провели одну крупную воздушную операцию, готовились ко второй. Еще надо было встретиться с Черчиллем и Рузвельтом — добиться, наконец, от империалистов открытия второго фронта. Да и вообще на лето 1943-го обе воюющие стороны ставили перед собой решительные цели — не за горами была Курская битва.

И все же, узнав о «чепе» на рыбалке, Лаврентий Берия подсуетился, заложил Василия — Сталин проявил внимание к сыну и продиктовал приказ:

«Командующему ВВС Красной Армии маршалу авиации тов. Новикову Приказываю: