Помоги проекту - поделись книгой:
Как летчик, он, конечно, не мог скрыть увлечения стихией того полета. Но только что погиб Тимур Фрунзе, раненный, лежал в госпитале Степан. Не случайно подготовку Володи на «яке» Василий Сталин поручил одному из лучших инструкторов Качи. Не случайно и посадил на домашний арест…
На заснеженные поля России уже наступала весна. Именно этой весной бездарное командование (главком Юго-Западного направления маршал С.К. Тимошенко, член Военного совета Н.С. Хрущев) позорно проиграет затеянную операцию под Харьковом. О ней историки будут застенчиво помалкивать долгие годы. Этой же весной в родные пенаты потянутся из эвакуации москвичи. В концертных залах и на столичных подмостках зазвучат голоса актеров, певцов, поэтов. Враг отброшен!
13 апреля в Колонном зале Дома союзов исполнялась новая симфония Шостаковича. В первых рядах сидели Нежданова, Лемешев, Держинская…
Ожила и ближняя дача Сталина в Зубалово. С Василием сюда нередко приезжали популярные в те годы Константин Симонов, Алексей Сурков, Никита Богословский, Людмила Целиковская, Валентина Серова… А пилоты, боевые друзья Василия, считались здесь вообще своими людьми.
Дачный дом в Зубалово только что отстроили — взамен старого, который взорвали, когда немцы чуть было уже не вошли в поселок. И лишь маскировочный темно-зеленый цвет здания напоминал о тревожных днях сорок первого.
Светлана, сестра Василия, не разделяла застолий пилотской братвы. Спустя годы назовет эти встречи пьянками. Ну, это как посмотреть. Один наш усопший вождь на встречах с чужеземными единомышленниками напивался до положения риз, а газеты писали, что встреча прошла в теплой и дружественной обстановке.
Так что все относительно. Для Светланы Иосифовны встреча Василия с пилотягами — здоровыми двадцатилетними парнями, слетавшимися с разных фронтов, — ординарная пьянка, а для них почти научная летно-методическая конференция. Идея создания боевого коллектива из опытных, одаренных бойцов — наподобие формирований берлинских снайперов — родилась не в тиши генштабовских кабинетов, не за картами с решительными стрелами ударов, а в Зубалово. На одном из наших истребителей стояли малоэффективные пулеметы, пушчонки и ракеты. Долго ли убедиться в бою — от чего проку больше? Но попробуй-ка пробей потом свое предложение! Василий многие такие практические вопросы решал легко и просто.
Под Харьковом весной и в начале лета 1942-го в тяжелейших условиях сражался истребительный авиаполк, который навсегда войдет в боевую биографию и судьбу летчика Сталина. Немцы уверенно наседали. Измотанный, обескровленный, тот полк едва держался. И тогда один из «качинцев», старлей Александр Котов, предложил обратиться к начальнику инспекции ВВС:
«Вася! Помоги. Нам ракеты позарез нужны. Бьют будь здоров…»
И все тут же было решено. Один лишь телефонный звонок. А началась бы переписка с заявками да рапортами к вышестоящим инстанциям да исполнителям, заказчикам да подрядчикам, ответственным да безответственным — как раз в концу войны и решили бы проблему. Конечно, в раскручивании нашего родного бюрократического маховика помогала не только высокая должность начальника инспекции, но и фамилия отца. А подумать — в сравнении с беспомощностью-то многих не менее высоких имен да Указов эпохи перестройки, — так, может, и что-то другое?..
Той давней весною сорок второго на даче в Зубалово родилась еще одна, прямо скажем, шальная идея. Впрочем, не такая уж и шальная…
Небольшая предыстория. В ноябре 1941 года на одном из подмосковных аэродромов готовилась к пролету над Красной площадью во время военного парада группа летчиков 120-го истребительного полка. Они должны были пройти пятеркой. Ведущим — командующий ВВС Московского военного округа Сбытов, за ним — командир полка Писанко, летчики Томилин, Шевчук и Глебов. Из-за плохой погоды полет над Красной площадью в ноябре 1941-го не состоялся. Тот ли ноябрьский замысел или пилотаж Володи Микояна, закончившийся его арестом, подтолкнули Василия, но вот он как-то заговорил с Морозовым о полете группой.
— Борис, вы действительно пилотируете с Володей парой? — спросил будто между прочим.
— Конечно! Даже боевой маневр придумали. «Туз» называется! — подтвердил инспектор.
И за месяц до традиционного майского парада в свободные от частых командировок дни летчики-инспектора начали отрабатывать групповой пилотаж. Летать решили пятеркой — клином. Ведущим группы — Василий. В левом пеленге за ним — Николай Власов, Борис Морозов. В правом — Павел Коробков и Евгений Антонов. От ведущего группы в таком полете многое зависит. Двинешь рычаг газа вперед порезче — строй растянулся. Погасишь резко — на тебя вся компания сзади навалится: куча мала! Поэтому у ведущего, лидера группы, техника пилотирования должна быть ювелирно отточенной — с расчетом, что за ним идет группа довольно инертных боевых машин.
— Полет мы усложнили еще и тем, что взлетать и приземляться решили тоже строем — всей пятеркой, — вспоминал Борис Арсентьевич. — Взлетать-то куда ни шло, а вот на посадке… Ведь летчик, приземляя машину, смотрит только вперед и чуть влево. Да не просто смотрит, а этаким скользящим взглядом. Остановишь, затормозишь внимание на чем-то, и полон рот земли… А тут у меня справа, чуть впереди, Коля Власов летит, перед ним — Василий. Незаметное скольжение машины, порыв ветра — все тут против тебя, и ты не знаешь, что делать: следить, чтоб не налезть, не столкнуться с соседом или все-таки совершать посадку? Работали мы тогда, как в цирке без сетки… Вася, тот в полете сначала и головой шевельнуть боялся. А потом ничего, слетались. В строю стояли как штыки… «Яки» нам, помню, в красный цвет покрасили. Над трибуной Мавзолея проход наш предполагался на высоте сто метров, но жаль, полет сорвался — тоже погода подкачала…
Василий вообще любил рискованный пилотаж. Раз на трофейном «зибеле», по свидетельству Морозова, такое накрутил, что стабилизатор на пассажирском самолетишке перекосило, а дверцу его после посадки и открыть было невозможно — так деформировалась. Или на Ли-2 летели как-то из Тбилиси с Этери Орджоникидзе. Ее Василий предупредительно посадил в кабину рядом с собой, ну и отвел душу! Пикирования, горки, невесомость… Долго потом вспоминали тот полет «сокола», после которого на самолете все гайки пришлось подтягивать.
«Сокол» — это был позывной Василия для радиообмена в полете. В достопамятные времена летчиков всех именовали соколами. Точнее, говорили так: «Сталинский сокол!» — и звучало это динамично, с вызовом. Мы гордились, что именно нам вождь выражал свою отеческую любовь. Да иначе, казалось, и быть не могло. Курсантами в летные книжки записывали: «Летчик — это концентрированная воля, характер, уменье идти на риск». Или еще: «Сердце кровью обливается, когда слышу, что летчика обижают». Так говорил Сталин, и мы верили — в обиду нашу братву он, действительно, не даст никому!
«Дымы в изобилии…»
Шло второе военное лето. Оно началось для Красной Армии новыми неудачами — в Крыму и на Харьковском направлении. Крым был потерян, и под Харьковом в результате бездарной операции мы потерпели крупное поражение. Около 230 тысяч человек погибших и пленных, 775 танков, более 500 орудий и минометов — потери нашей армии в мае 1942-го.
Совинформбюро об этой трагедии сообщало несколько сдержанней, мол, некоторое время назад советскому Главному командованию стали известны планы немцев о предстоящем крупном наступлении на одном из участков Ростовского фронта. «Чтобы предупредить и сорвать удар немецко-фашистских войск, — тут следует аккорд басовой партии! — советское командование начало наступление на Харьковском направлении, при этом в данной операции захват Харькова не входил в планы командования…»
Действительно, кому он нужен, этот Харьков! Подождет. Ну, а дальше о наших успехах: «Основная задача, поставленная советским командованием, — предупредить и сорвать удар немецко-фашистских войск — выполнена. В ходе боев немецко-фашистские войска потеряли убитыми и пленными не менее 90 тысяч солдат и офицеров, 540 танков, не менее 1500 орудий, до 200 самолетов. Наши войска в этих боях потеряли убитыми до 5 тысяч человек, пропавшими без вести 70 тысяч человек, 300 танков, 832 орудия и 124 самолета…»
Участник Сталинградской битвы Герой Советского Союза маршал авиации И.И. Пстыго по-своему оценил результат нашего «наступления» на Харьковском направлении. С солдатской прямотой Иван Иванович как-то заметил, что в поражении под Сталинградом немцев подвела их педантичность: «Разбив наши войска под Харьковом, они сколько запланировали, столько прошли и остановились. А не останови они свой бросок перед Волгой — многое в той войне могло повернуться иначе». Прав или не прав маршал? — думаю, больше прав.
Еще в апреле сорок второго немецкое командование, готовясь к летней операции, главной целью ставило захват нефтяных районов Кавказа. В директиве № 41 от 5 апреля упоминался Сталинград, но этому направлению отводилась вспомогательная роль. Немцы полагали, что для овладения Сталинградом достаточно 6-й армии Паулюса и 4-й танковой армии Гота. А в середине июля они и 4-ю танковую повернули на юг — для действий на Кавказе.
Но в том же июле пришлось спешно перенацеливать 4-ю танковую армию с северокавказского на Сталинградское направление. Для прикрытия его с нашей стороны из резерва Ставки были направлены войска трех армий — 62, 63, и 64-й. Эти армии, а также отошедшая за Дон 21-я и 8-я воздушная вошли во вновь созданный 12 июля Сталинградский фронт. Командующим назначили маршала С.К. Тимошенко. Но, вспоминает маршал Советского Союза А.М. Василевский: «Ставка и Генеральный штаб с каждым днем все более и более убеждались в том, что командование этим фронтом явно не справляется с руководством и организацией боевых действий такого количества войск, вынужденных к тому же вести ожесточенные бои на Двух разобщенных направлениях. Не справлялось оно и с руководством теми мероприятиями, которые по заданиям ГКО и по требованиям военной обстановки должны были проводиться для усиления обороны города и Удовлетворения нужд войск продукцией, производимой городской промышленностью…»
Но отбросим на время установку фельдмаршала Манштейна — «искоренить раз и навсегда еврейско-большевистский строй», отставим самый суровый за войну приказ, который уже зрел в Кремле и которому суждено будет обрести реальный смысл в словах «Ни шагу назад!», и перенесемся в имение графа Юсупова, ныне престижный военный санаторий. Там в январе 1965 года отдыхал генерал-лейтенант авиации А.В.Беляков, он и расскажет нам об одной из своих памятных встреч:
«В январе 1965 года, будучи в санатории «Архангельское», я получил любезное приглашение генерала Ивана Никифоровича Рухле посетить маршала Василевского. Такой случай представился 26 января.
С волнующим чувством ожидал я встречи с военачальником, перенесшим на своих плечах всю тяжесть оперативно-стратегического планирования, тягчайшей борьбы нашего народа за свою независимость…
Александр Михайлович родился в 1895 году, окончил академию им. Фрунзе и академию Генерального штаба вместе с Рухле. Сын священника. Когда маршал Шапошников в первые месяцы Великой Отечественной войны был назначен начальником Генерального штаба, он привлек Василевского на должность начальника оперативного управления Генштаба (это было, кажется, 26 июля 1941 года).
После ухода Шапошникова Василевский был назначен начальником Генерального штаба и продолжил им быть до конца войны. Затем он был назначен военным министром до прихода на эту должность Булганина. Продолжая работать в должности заместителя министра, он в период XX съезда КПСС вновь получил предложение занять пост министра. Чувствуя ухудшение здоровья, Александр Михайлович отказался в пользу маршала Г.К. Жукова. В 1959 году новый министр, Малиновский, предложил ему возвращение на службу в роли инспектора при министре, где Александр Михайлович и находится сейчас. Вот кратко история.
В дачном поселке «Архангельское» мы без труда нашли домик № 18. Зеленые ворота и калитка. Участок соток 30–40 покрыт девственно белым снегом. Видны кустарники и фруктовые деревья — сливы, груши. Дача каменная, небольшая, светлая и очень приветливая.
Александр Михайлович еще очень крепкий, не толстый, в штатском темно-синем костюме, был очень приветлив и рад. На его открытом добром лице немало морщинок. Волосы с проседью еще очень густо лежали на прямо поднятой голове. Познакомились с его женой Екатериной Васильевной.
В кабинете Александра Михайловича большое окно на юг — вид на Москву-реку. «Как у Юсупова», — заметил я ему в шутку.
В кабинете шкафы и полки с книгами, 1-е издание БСЭ, 2-е издание ее же, «История Великой Отечественной войны», произведения классиков отечественной и переводной литературы украшали стены кабинета.
На письменном столе: рукописи, пишущая машинка.
— Вот написали в Институте марксизма-ленинизма (у Поспелова) и издали 5 томов «Истории Великой Отечественной войны». А толк какой? Очень много архивных материалов не использовали, — говорит А.М. Василевский. — Излагают записки операций, а архив Генерального штаба, документы, мною составленные и оформленные, лежат без движения и даже как следует не систематизированы. Теперь в этом же институте составлен «Краткий исторический обзор Великой Отечественной войны». Ранее меня к консультациям не привлекали, а теперь, вот видите, Поспелов пишет просьбу, чтобы я просмотрел сигнальный экземпляр и дал свои замечания. Я их написал. Так теперь родился ко мне вопросник. Вот он на двух страницах. Совершенно необходимо пересоставление и переиздание «Истории Великой Отечественной войны».
Делу не помог маршал Еременко. Он в своих мемуарах неточен, предвзят и просто необъективен. Приписывает себе замысел Сталинградской операции, а между тем в Генштабе основные мысли и директивы о создании и сосредоточении резервов для этой операции начались еще в августе 1942 года.
Александр Михайлович очень оживился, был весьма рад нашему посещению, особенно Ивану Никифоровичу Рухле. Здесь он более подробно услышал от Рухле историю его работы в роли начальника штаба Сталинградского фронта, разногласия с Маленковым и Жуковым (они обвиняли Рухле в том, что он пропустил немцев к Волге) и последующий арест и отсидку 10 лет.
Очень хорошо отозвался о Тимошенко. Это честный и правдивый человек, хотя и не имеет фундаментального военного образования.
Александр Михайлович собирается писать свои воспоминания. Заглавие что-то вроде «Жизненный путь». Мы подумали, что он мог бы написать свои мысли и под другим, более общественным заглавием.
Просидели два часа, побоялись утомить маршала и ушли очень довольные встречей…»
Маршал Василевский действительно написал воспоминания. Книгу озаглавил так — «Дело всей жизни». А еще была публикация в сборнике «Сталинград: уроки истории». Именно там, ссылаясь на Ставку и Генштаб, маршал пишет, что командование Сталинградским фронтом «явно не справлялось с руководством и организацией боевых действий». Так что откровения бывшего начальника штаба этого фронта генерала Рухле в работе над воспоминаниями о былом, видно, не пригодились Александру Михайловичу. И то сказать, с июня 1942-го он — начальник Генерального штаба, принимал участие в разработке плана наступательной операции под Сталинградом, находился там как представитель Ставки. О том, что начальник штаба фронта Рухле арестован и упрятан на 10 лет в тюрьму —якобы за прорыв немцев к Волге и прочее — Василевский конечно же знал. Как и о том, что летом закрыть коридор в Сталинград, восстановить утерянное положение не смогло и новое руководство — теперь уже двух фронтов, Сталинградского и Донского.
19 августа силами двух армий — б-й и 4-й танковой — немцы начали очередное наступление. Их подвижная группа прорвала оборону к северу от Калача и к 23 августа вышла к Волге…
Ожесточенные бои разгорелись в сталинградском небе. 23 августа до 2000 самолетов противника бомбардировали город. Телефонно-телеграфная связь с Москвой была нарушена, и о прорыве немцев к Волге командование Сталинградским фронтом-докладывало Верховному Главнокомандующему по радио.
На следующий день связь была восстановлена, и утром командующий фронтом и представитель Ставки А.М. Василевский получили такое указание: «У вас имеется достаточно сил, чтобы уничтожить прорвавшегося противника. Соберите авиацию обоих фронтов и навалитесь на прорвавшегося противника. Мобилизуйте бронепоезда и пустите их по круговой железной дороге Сталинграда. Пользуйтесь дымами в изобилии, чтобы запугать врага… Самое главное — не поддаваться панике, не бояться нахального врага и сохранить уверенность в нашем успехе».
А что? Очень даже оригинально. Вывести бронепоезд, который «стоит на запасном пути», и пусть работает — хоть он и с гражданской войны… Да чтоб чадил как следует, чтоб дыму нагонял побольше на «нахального врага»! Немцы нам 2000 самолетов с бомбами на голову, а мы им «дымы в изобилии» для испуга…
Не знаю, воспользовался ли маршал Василевский теми советами сталинградцам или нет — хроника битвы на Волге оснований для оптимизма что-то не дает.
…25 августа Сталинград объявлен на осадном положении.
26 августа заместителем Верховного Главнокомандующего — с освобождением от должности командующего Западным фронтом — назначен генерал Г.К. Жуков. Вскоре он прибыл под Сталинград. Но… 29 августа 4-я танковая армия противника прорвала оборону Юго-Восточного фронта, расколов боевые порядки 64-й и 62-й армий, и по приказу командующего фронтом войска этих армий были отведены на внутренний оборонительный обвод. Создалась угроза прорыва немцев в пределы Сталинграда с юга.
Город горел. Авиация противника господствовала в воздухе. Именно в эти дни на одном из подмосковных аэродромов на очередное переформирование собрались пилоты 434-го истребительного авиаполка. Они прилетели сюда из-под Сталинграда — опытнейшие воздушные бойцы, которых собрал Василий Сталин еще в мае сорок второго.
Полком вообще-то командовал Герой Советского Союза 23-летний майор Иван Клещев. Это его имя назовет в воспоминаниях генеральный авиаконструктор А.С. Яковлев: «Я знаю многих асов: Покрышкина, Кожедуба, Клещева, Лавриненкова, Покрышева и других…» Однако, находясь в непосредственном подчинении инспекции ВВС, руководство 434-м истребительным авиаполком сначала осуществлял заместитель начальника инспекции подполковник Пруцков, а с 13 июля — Василий Сталин.
Как работал этот, один из сильнейших наших авиаполков под Сталинградом? По-разному.
Скажем, с 1 июня по 7 июля 1942 года полком сбито 35 самолетов противника. Много это или мало — за месяц боевой работы? Для сравнения: один вылет под Орлом — в составе эскадрильи во главе с Георгием Зиминым — принес в счет полку сразу 70 вражеских самолетов!
Рентабельность любого хозяйства, известно, определяется и по его затратам. На 35 сбитых машин противника было выпущено 180 эрэсов, 7000 снарядов и 51 750 патронов или 5 эрэсов, 200 снарядов и 1478 патронов на самолет. Согласитесь, это не дымы из трубы паровозной — на страх врагу…
О Сталинградской битве, как, впрочем, и о других, написано много всякого. Автор далек от того, чтобы навязывать читателю какие-то собственные выводы. Буду вполне удовлетворен, если прочитавший просто задумается над некоторыми цифрами и фактами и хотя бы на мгновенье в чем-то усомнится…
Такой вот еще пример — для сравнения — о делах полка, который вскоре перейдет под командование Василия Сталина.
26 июля 1942 года бойцам его был дан приказ прикрывать переправы в районе Калача. И за день полк насбивал, как за весь предыдущий месяц — 34 самолета противника. Понятно, на аэродроме политрабочие засуетились: обобщить опыт, распространить опыт… Тогда появился и групповой портрет летчиков 434-го истребительного. Мне его подарил Герой Советского Союза генерал В.А.Луцкий — он командовал нашим исследовательским Центром.
Владимир Александрович, помню, показывал тогда на снимке: «Вот Иван Клещев, командир полка. Вот Андрей Баклан, он в тот день был ранен, но вернулся на У-2. Вот Володя Микоян, совсем еще мальчишка. А вот Вася Сталин — обнял нашего Котика…»
Пилоты, видно, только что из боя. Расположились у копенки сена — кто лежа, кто присел. Снимок на память о хорошем боевом дне. Сама история!
Еще не было наркомовского приказа № 277, в котором говорилось о знаменах, покрытых позором, о том, что Красную Армию многие проклинают. Еще не вступил в силу призыв «Ни шагу назад!». А пилоты 434-го истребительного авиаполка как стояли, так и стоять будут за родное Отечество — насмерть.
Расскажу об одном из них, кому не суждено было дожить до победы, но кто своей короткой и светлой жизнью приблизил ее.
Владимир, второй по возрасту из пятерых сыновей Анастаса Ивановича Микояна, под Сталинград перелетел вместе со Степаном, своим старшим братом. Степан только что вышел из госпиталя, с ним проблем в отправлении на фронт не было — уже обстрелянный боец, обожженный. А вот Володю решили не пускать: ну какой из парня истребитель, если год назад впервые в небо поднялся! Но он упорно настаивал, писал на имя Василия —г- начальника инспекции ВВС — рапорты. Вот один из них:
«Прошу Вашего разрешения об отправке меня с 434-м истребительным авиационным полком для участия в боевых операциях. К работе в полку считаю себя подготовленным.
Дальнейшие события с отправкой Володи на один из самых тяжелых фронтов — да в какое время! — решались помимо рапорта. Как все это происходило, мне рассказал сам Анастас Иванович, и не только рассказал, а даже описал подробности последней встречи и разговора с сыном.
Помню тот вызов в Кремль. Бюро пропусков у Спасской башни, здание за кремлевской стеной — и вот часовой как-то особенно долго и напряженно всматривается в мое удостоверение личности офицера, прежде чем пропустить в здание с кабинетами. Говорят, при этом контроле не так важно что-то обнаружить — проблема ли сличить человека с его фотоснимком? — главное, определенное время выдержать. Это скорее из области психологической проверки: а вдруг задергаешься…
Дальше все было просто. Нина Ивановна, секретарь председателя Президиума Верховного Совета СССР, впустила меня в кабинет, где я по-военному представился мрачноватому с виду человеку — это и был Микоян, — и без долгих вступлений мы начали беседу.
Антастас Иванович рассказывал, как рвался его сын на фронт. Перед отлетом 434-го истребительного авиаполка Володя нервничал и как-то с возмущением бросил: «Все из-за этой фамилии — Микоян!» На что отец возразил: «А чем она тебе мешает?». Володя популярно объяснил, мол, был бы Ивановым — хоть завтра на фронт, а так нашли отговорку: достаточно в полку одного Микояна — Степана.
— И тогда я ему сказал, — не торопясь, с акцентом Анастас Иванович передавал грустную историю проводов сына на его погибель. — Ты не прав, Володя. Фамилия твоя не должна быть помехой в этом деле. Скажи своему начальству от моего имени, что ты военный летчик и должен быть там, где твои товарищи…
Во время беседы рядом со мной сидел какой-то человек. Я решил, что это тоже один из секретарей или помощников Микояна, но вот полез в боковой карман кителя за блокнотом, чтобы записать рассказ Анастаса Ивановича — и наивность мою как ветром сдуло!
Тот — с виду вполне интеллигентный -- мужик вдруг всем корпусом рванулся в мою сторону и… В первое мгновенье я даже не сообразил, что его так испугало. Потом наконец дошло, и до конца беседы озабоченность, чтобы ненароком еще раз не потревожить охранника, старого человека, уже не покидала меня. Я не лазил больше по карманам, старался даже меньше записывать, словом, не допускал никаких лишних движений.
Уж сколько лет минуло, но восторг мой перед реакцией и натренированностью того помощника-секретаря-охранника, признаюсь, не угасает. Нынче на святую Русь понавезли всяких видов азиатских и иных побоищ — жестоких, человеконенавистнических, — но все те диковинные каратэ, у-шу и др. и пр. меркнут перед обученностью старой гвардии НКВД — свернуть шею любому!
Второй раз в Кремль я входил уже как в родной дом. Анастас Иванович прочитал написанное мною о Володе и, помню, деликатно так — куда там редакторам-вахтерам хрущевско-брежневских эпох! — заметил:
— Я па-ны-маю, щто ви хатэли сказат художественно. — Речь шла о прибытии Володи в полк истребителей, и я, как бы между прочим, сообщал, что бойцы там были не любители молочных напитков, что в горячке боя не задерживалось у них крепкое словцо. — Но зачэм для молодежи писат об этом? — спросил Анастас Иванович и с горечью посетовал на падение нравов нынешнего поколения молодых::— Дэвушки в брюках ходат, папироси курат — наш крэмлевский воздух портат…
Э-хе-хе, Анастас Иванович… Какой уж там воздух… Тут как-то рокнролльщики со всех закутков Старого да Нового Света чуть было не съехались на Красную площадь. Московская мэрия', говорят, занималась этим вопросом, решали — разрешить перед могилами старых большевиков потрястись «девушкам в брюках» да мужикам с косичками или не разрешить. Не отважились. Стае Намин закрутил идейку-то, внучок Анастаса Ивановича…
Когда я был у Микояна в Кремле, только что вышла книга его воспоминаний «Дорогой борьбы». Подписав на память свою работу, председатель Президиума Верховного Совета СССР пожал мне на прощанье руку и сказал:
— Асталное памощник паможет…
Думал — писать или не писать? — как-то не вяжется до сих пор: Кремль, можно сказать, святилище русской истории, культуры и… подзаборный мат! Но из песни слова не выкинешь, и я хочу рассказать, как за высокой Кремлевской стеной, как раз напротив мавзолея товарища Ленина, меня обложили матом. Мат вообще-то не так чтобы слишком крепкий был, скорее, даже примитивный: тому специалу — попадись он на аэродроме — я бы десять очков вперед дал! Но, известно, эффект выигрывает от неожиданности…
Итак, Анастас Иванович во вторую нашу встречу упомянул о письме одного красноармейца, который рассказывал, что, будучи пленным, он с товарищами видел, как погиб Володя, и похоронил его. Я, естественно, попросил разрешения ознакомиться с письмом. Микоян распорядился сделать копию, и после аудиенции мне предложили пройти в соседний кабинет. Вот там тот самый мужик — который с виду интеллигент — и врезал по мне короткую очередь:
— Ты какого х… все ищешь здесь? — спросил он.
Ба-а-а… Я, конечно, слышал истории, как моих коллег по журналистике в ЦэКа пороли. Тамошние чиновники могли и кулаками по столу стучать, и с тем же искрометным матом всю беседу провести: в споре, так сказать, рождается истина. За 70 с лишним лет мы, похоже, родили ее, ту истину. Но, повторяю, так неожиданно, да прямо за мавзолеем…
Я тогда хотел объяснить помощнику Микояна: мол, никто не забыт и ничто не забыто, мол, поиски неизвестного солдата…
Тут кабинет прошила очередь пожестче, длиннее и еще откровеннее. Но я все-таки получил копию письма, диспут решил не продолжать и поспешил оставить древний Кремль.
Володя Микоян погиб, по сути, в первом же бою, Почти одновременно с ним в полк к Клещеву прибыло звено девчат из соединения Марины Расковой — Клавдия Блинова, Ольга Шахова, Антонина Лебедева, Клавдия Нечаева. Сначала сбили Нечаеву, потом погиб любимец полка Николай Парфенов. 18 сентября из третьего боевого вылета на прикрытие наших войск в районе станции Котлубань не вернулся и Владимир Микоян.
Вечером того дня командир 434-го истребительного авиаполка Иван Клещев писал боевое донесение: «Прикрывающая группа наших истребителей, которую вел капитан Долгушин, видела, как старший лейтенант Микоян после второй атаки зажег еще самолет противника — Хе-111, который горящим стал падать в трех-четырех километрах южнее деревни Котлубань. Затем прикрывающая группа была атакована истребителями противника.
После окончания воздушного боя все наши самолеты вернулись на свой аэродром, за исключением старшего лейтенанта Микояна Владимира».
Не поднялась рука храброго рубаки Ивана Клещева написать, что летчик Микоян погиб…
Архивные документы 434-го авиаполка, летные книжки оставшихся в живых истребителей скупыми строками фронтовых записей доносят до нас напряжение боев в сталинградском небе.
…17 сентября 1942 года. Майор Степан Микоян вылетал в паре с Клавдией Блиновой. Потом они же ходили на задание в составе звена. В тот день полк уничтожил 7 самолетов противника. Погибла Клава Нечаева.
18 сентября. Полк прикрывал станцию Котлубань и уничтожил 15 вражеских самолетов. Погиб Володя Микоян. Был ранен Коля Шульженко.
19 сентября. Опять Котлубань. Наши сбили 17 самолетов. Не вернулись Марикуца, Кузнецов, Команденко и Клещев. Машину Ивана Клещева подожгли в воздушном бою, он получил сильные ожоги, был ранен, выбросился с парашютом, но на следующий день добрался до своих.
20 сентября истребители 434-го сбили 12 самолетов противника. Не вернулись братья Гарам, Иванов, Трутнев.
21 сентября сбили еще 9 машин. Не вернулся Долгушин.
25 сентября полк прикрывал Котлубань, сопровождал на задание группу штурмовиков, вел разведку войск противника. Василий Сталин вылетал на задание в паре с Николаем Власовым. В тот день было сбито 3 самолета противника. Не вернулся Прокопенко…
Хорошо ли, плохо ли дрался 434-й истребительный — кто вправе судить?..
К октябрю 1942-го от полка почти ничего не оставалось. Василий забрал в инспекцию трех Героев Советского Союза — Долгушина, Гаранина и Баклана. С ними — Степана Микояна. Остальные перелетели в Люберцы, где им предстояло освоить истребитель Як-9, — и снова на фронт.
Полк к концу октября переименовали. За Сталинград ему присвоили звание гвардейского и отныне он будет проходить во всех приказах, как 32-й гвардейский истребительный.
Почти полвека жить боевой славе сталинградцев. Под их знаменем пойдут сыновья фронтовиков, внуки. Полк уцелеет даже в ухарские времена Никиты Хрущева. Но обрушится на страну российская смута, и чиновничьим росчерком пера в знаменитую перестройку навсегда оборвется история сталинградской гвардии. Знамя полка сдадут в музей, пилотов разгонят — кому ныне нужна былая слава, какие-то там боевые традиции… Пустые сантименты…
Поделиться книгой: