Борьба с безумием

Скромность Джека выводит меня из себя. Приняв во внимание, что он и его коллеги в Траверз-Сити сэкономили для штата Мичиган только в этом году больше 400 тысяч долларов, что они избавили так много мичиганских жите­лей от тягчайших душевных мук, какое разумное основание имеется у чиновников Лансинга отказать больнице Тра­верз-Сити в ничтожной денежной поддержке для лучшего наблюдения за сотнями отпущенных больных и усиления домашнего патронажа больных, уже излеченных и подго­товленных к выписке?

Какое основание? У Джека есть иронический ответ на этот вопрос:

- Возможно, что они тоже ставят большой экспери­мент. С каким результатом для мичиганских безумцев уни­верситет и Лафайеттовская клиника используют свои круп­ные ассигнования по сравнению с тем, что делаем здесь мы совсем без денег?

Но есть у Джека и серьезный ответ на вопрос:

- Посмотрите на дело с точки зрения лансинговских работников. Если они отпустят деньги нам, они обидят этим другие больницы штата.

Возмутительная кротость!

- Но разве какая-нибудь другая больница штата выпи­сывает неизлечимых хроников в таком же количестве, как вы? - спросил я.

- Нет, насколько я знаю, - ответил Джек. - Но пра­во же, не судите слишком строго лансинговских работ­ников.

- Имейте в виду, Джек, что они распустили уже в важных политических кругах слухи о вашей «дискуссионности», - сказал я. - Вы знаете, какая участь обычно постигает людей, обвиненных в дискуссионности?

Джек не ответил на этот зловещий вопрос.

-Ну что ж, они не мешают нам и не помогают нам. Разве это не замечательно? Я похож на того парня, который боролся с медведем, - сказал Джек с веселым смехом, -Парень молился: господи, не прошу у тебя никакой помощи только, пожалуйста, господи, не помогай медведю.

Нет пожалуй, я ошибся. Джек вовсе не кроткий человек. Он работает с уверенностью, настойчивостью и трезвой головой. Никакие силы на земле или под землей не может остановить Джека Фергюсона. У него нет чувства вра­жды ни к одному человеку. Он не понимает, что значит ненавидеть человеческое существо. Он ненавидит безумие. Он воюет только с фактами. Всякая неудача подстегивает его и толкает к новым исследованиям. В чем сейчас его за­дача? Задержать как можно больше своих бывших пациен­тов дома или на патронаже, вернуть их к работе, вернуть к полному выздоровлению.

Без всякой квалифицированной статистической помощи, каждый день и каждую ночь Джек пробивается сквозь рас­тущую кору историй болезни. Что он там выискивает? Он отбирает карточки больных, которым пришлось вернуться в больницу после первичного выздоровления. В глазах его туман, руки сводит судорогой.

- Кажется, я никогда не кончу эту окаянную работу. Неужели они не могут хоть немного мне помочь? Я просто выбиваюсь из сил, - говорит он мне по телефону.

Через два дня он снова звонит, и голос его звучит уже выше его обычного низкого регистра. Он закончил наконец свою работу. Он переписал всех до одного злосчастных «рецидивистов», отметил их имена, номера карточек и те обстоятельства, которые привели их обратно в сумасшед­ший дом.

- Теперь дело пойдет, - говорит Джек. - Если они уж однажды поправились от новых лекарств плюс нлз (неж­ная, любовная забота), то мы не сомневаемся в их вторич­ном выздоровлении. Мы рассматриваем их как потенциально излечимых. - И в голосе его чувствуется эта вера.

Я попытался было умерить энтузиазм Джека. Это потребует, вероятно, адского труда - снова их вылечить. Джек громко рассмеялся.

- Теперь уж мы научились. Теперь мы быстро нала­живаем их поведение внутривенным вливанием лекарств. Затем дня два уравновешиваем их психическое состояние лекарствами через рот и закрепляем их действие нежной любовью и заботой.

Джек Фергюсон - это танк, а не человек.

- А кто будет заниматься этим закреплением, когда они выйдут из больницы? - спросил я.

- Домашние врачи, частные практиканты, обществен­ные работники, - сказал Джек.

Вот уже много месяцев наблюдает он больных, возвращающихся в больницу из-за неправильного пользования лекарствами. Давно уже льется к нему поток писем от родственников, которые рассказывают о состоянии выписанных больных и спрашивают, нужно ли продолжать лечение. Как всякий хороший врач, Джек не любит отвечать на такие вопросы, не посмотрев больного. Но он положительно приходит в ярость оттого, что часть его предписаний идет насмарку из-за отсутствия медицинского наблюдения.

Джек понимает, что связь больницы с домашними вра­чами - это главное. С каждым выписанным больным идет сопроводительная карта о назначенном ему лечении и ука­заниями домашнему врачу, как это лечение проводить.

- Если эта система наладится, мы основательно сни­зим число повторных больных, - говорит Джек. - Девять из десяти, дающих рецидивы, скисают в домашней обста­новке из-за отсутствия надлежащего медицинского наблю­дения.

Джек уверен, что каждый компетентный врач поймет смысл такого наблюдения. Недостаточно дать больному и его родным пузырек лекарства и уйти, как это часто теперь делается при лечении инфекций антибиотиками. Психоте­рапевтические средства - это лекарства другого типа. Они не лечат психическую болезнь, ведь инсулин, например, не лечебное средство против диабета.

- Возьмите диабетика, - сказал Джек. - Если он пере­ел, доктор может повысить ему дозу инсулина. Если он не­доел, доктор сокращает дозу инсулина. Это такая же ка­чающаяся доска, как при душевных болезнях. Ни один хороший доктор не назначит больному уколы инсулина, не поинтересовавшись его диетой, - продолжает Джек. - То же самое при ненормальном поведении. Хороший доктор не станет накачивать больного новыми лекарствами, не убедившись в том, что больной получает дома надлежащую диету нежной, любовной заботы.

Джек говорит, что большинство врачей поймут это сравнение психической болезни с диабетом.

- Когда психически больной выходит из равновесия и переживает временную депрессию, - объясняет Джек, - то небольшая добавка успокоительного или сти­мулирующего средства поможет ему выдержать свою внут­реннюю бурю.

Затем Джек открывает домашним врачам простой сек­рет, как держать под контролем состояние выздоровевшего больного. Доктор может объяснить сущность нового лече­ния самим больным и их домашним.

- Это большое достоинство домашних врачей, что они проявляют интерес к своим больным, как к людям, - гово­рит Джек. - Они охотно будут работать с пациентами и их семьями, обучая их пользоваться новыми лекарствами, чтобы качающаяся доска поведения всегда была в равно­весии.

Перед Джеком ясная перспектива надежды, выросшая из той прозорливости, которую дал ему пережитый соб­ственный опыт безумия.

Для врачей гораздо легче наблюдать выздоровевших психически больных, чем держать под контролем тяжелых сердечных больных с помощью наперстянки или поддержи­вать ровное состояние у диабетиков инсулином. Почему? Потому, что у сердечников или диабетиков разрушитель­ный процесс может зайти очень далеко, прежде чем сами больные это почувствуют...

Малейшие признаки возврата психической болезни больной сразу чувствует е голове.

Как бы предвидя мой вопрос, Джек улыбнулся и сказал:

- Вы удивляетесь, почему мичиганские врачи уже сейчас не обслуживают выздоровевших психически больных? - он обезоружил меня своим ответом:

На данной стадии нельзя обвинять домашнего Рача, что он этим не занимается. Все это так ново. Но образец - вот он вам налицо. Ведь это как раз то, что они сделали в своей домашней заботе о больном, выписанном из Больницы ветеранов в Индианополисе...

«Я всячески старалась не брыкаться во время шоково­го лечения, - писала Елена Менцель. - После того как я начала принимать новые лекарства, последние два сеанса электрошока показались мне особенно ужасными».

Елена Менцель была выписана из больницы Траверз-Сити полтора года назад.

«Я кое-как еще сдерживалась на предпоследнем сеансе, но на последнем не выдержала и дико орала», - писала Елена.

Вскоре после того как шоковое лечение было заменено серпазилом, потом риталином, потом комбинацией серпазила с риталином, Елена вышла из своего дикого и страшного мира кошмаров и вернулась к реальной действительности. Потом она была отпущена на попечение своей сестры миссис Доротеи Шеффер, одной из надзирательниц Фергюсона - одной из его 107 «докторов».

«Дома я принимала сначала целую пилюлю, потом половинку, потом четвертинку, затем опять вернулась к половинке, тут мы с сестрой немного поспорили, - писала Елена. - Я чувствовала себя спокойнее на поло­винке».

Елена объясняет, почему пришлось немного повысить дозу во время рождественских праздников в 1955 году, - сказала Доротея Шеффер. - Предпраздничные хлопоты... подсчеты, сколько потратить на всяких родственников, не­много расшатали нам нервы.

Доротея Шеффер рассказывает, что вскоре после воз­вращения из больницы Елена стала носить с собой малень­кую коробочку с пилюлями.

- Когда Елена чувствует в этом потребность, она при­ходит и говорит мне, что увеличивает дозу серпазила или, наоборот, уменьшает ее.

Елена Менцель стала собственным врачом-психиатром на первой линии.

В записке, написанной для меня в очень разумной фор­ме и прекрасным почерком, она выказывает большую сооб­разительность.

«Если я забыла принять свою пилюльку, - пишет Елена, - я чувствую как становлюсь болтливой, суматошной, и, как только я это почувствовала, тотчас же принимаю забытую пилюлю! »

Доротея говорит, что теперь она уж не беспокоится насчет лекарств для Елены. Елена очень осторожна с ними.

«Если я забыла принять пилюлю и пошла куда-нибудь, - пишет Елена, - у меня начинается внутреннее волнение и мне трудно оставаться на людях».

Доротея рассказывает, что первое время после возвращения из больницы Елена была несколько расслабленной ленивой. Но потом она словно проснулась и поняла, что не зарабатывает себе на содержание. Доротея пришла до­мой и увидела, что Елена возится, как крот, выскребая и наващивая полы.

- Видишь, как хорошо стало? - спросила Елена.

Она даже выключила холодильник и вычистила плиту:

«Каждый вечер я откладываю дозу лекарств на следую­щий день, - пишет Елена. - Я всегда говорю Доротее, ког­да чувствую, что надо увеличить дозу серпа... А также когда сокращаю дозу».

Доротея вспоминает, как летом 1955 года Елена сама пошла и нанялась на прежнюю работу - обирать вишню.

- Трудно было поверить, что человек может так пере­мениться, - такая она была веселая и чистенькая.

К сожалению, работа была сезонная.

«Я начала бегать по разным учреждениям в поисках постоянной работы, - пишет Елена. (Она отклонила пред­ложение Доротеи обратиться к общественному работнику больницы с просьбой подыскать ей работу.) - И наконец в начале прошлого лета я устроилась на постоянную работу в прачечную».

- Елена очень гордится, что научилась сама себе де­лать перманент, - рассказывает Доротея. - Она прекрасно ухаживает за курами и лошадьми в нашей усадьбе. Она ко­пит деньги, чтобы завести кроликов. Она очень любит жи­вотных.

- Когда же я получу справку о своем выздоровлении? - Елена неотступно пристает с этим вопросом к Доротее.

- Пока еще рано, Елена. Ты еще не совсем уравновешенна.

Елена очень тщательно подсчитывает расходы на свои нужды и на желательные покупки и копит для этого день­ги; она добросовестно расплачивается с долгами и отдает свою долю для оплаты счетов, которые они получают.

- Елена любит иногда принарядиться и подкрасить­ся, - говорит Доротея, - но каждому ведь надо погулять и отдохнуть в свободный день. Иногда Елена начинает уж слишком допекать меня, тогда мы немного ругаемся.

...Меня не покидало чувство, что Доротея в краткой форме описывает жизнь обыкновенной семьи...

Когда Доротея замечает в Елене что-нибудь не совсем ладное, она советуется с доктором Фергюсоном. Он гово­рит, что не мешает иногда попугать Елену перспективой возвращения в больницу, - если есть, конечно, к тому ос­нования.

Этого Елена, гордая н счастливая своей работой в пра­чечной, весело управляющая собственными лошадьми на ферме, - этого она как огня боится.

Доротея говорит, что ей пришлось всего раза два в очень мягкой форме припугнуть Елену отправкой в больницу.

Елена, которая не знает, что я сам ежедневно глотаю небольшую дозу серпазила с риталином, в своей записке непроизвольно дает мне маленький медицинский совет. «Не слишком часто забывать о приеме лекарства», - пишет она самой себе

Да, да, я не забуду об этом, милая Елена, не беспокойся!

Доротея Шеффер, заканчивая свою памятную записку о том, как ее сестра вышла из мрака многолетнего ноч­ного кошмара к яркому полдню реального мира, задает вопрос:

«Действительно ли это нежная, любовная забота, а не простое подстегивание заставляет Елену выполнять своя повседневные обязанности?»

Из всего этого, Доротея, должны сделать вывод все мы, все семьи выздоровевших душевнобольных, все домашние врачи - это притча, рассказывающая о том, как одна по­гибшая женщина воскресла для жизни с самой собой и другими людьми, как она стала сама зарабатывать себе на жизнь и обрела человеческое достоинство...

...Благодаря вам, Доротея, и новым лекарствам.

- Когда я занимался частной практикой в Гэмлете, - вспоминает Джек, - самым печальным делом для меня подписывать документы об отправке больного в больницу.

Это было всего шесть лет назад. А теперь Джек успешно лечит больных, у которых болезнь развивалась и углублялась значительно дольше, чем у любого психотика, попадающего на прием к частнопрактикующему врачу.

- Почему душевные болезни производят на нас какое-то особо тяжелое впечатление? - спросил я Джека Фергюсона.

Джек ответил грустной улыбкой на мои глупый вопрос.

- Когда Майнот спасал своих больных от злокаче­ственного малокровия, когда Бантинг вытаскивал молодых диабетиков из когтей губительной комы, когда Лео Леви воскрешал больных с инфекционным эндокардитом, - ска­зал Джек и остановился, нахмурившись... - Все эти боль­ные были обречены только на смерть, если бы их не спас­ли эти великие исследователи. Но с хроническими безна­дежными психотиками дело обстоит гораздо печальнее. Им приходится жить годами в мире ужасных кошмаров, ожи­дая смерти и мечтая о смерти.

Эти мысли привели Джека Фергюсона к поворотному пункту в его жизни. Если домашние врачи могут добиться устойчивого поведения у вернувшихся из больницы психо­тиков, то почему бы не лечить дома ранние формы психо­зов, пока их еще не нужно отправлять в больницу? Ответ на этот вопрос либо оправдывает, либо сводит на нет всю работу Джека. Он твердит об этом и дома, и в разговорах со специалистами, и на собраниях психиатров, и в деревен­ском захолустье, и в медицинских обществах больших го­родов. Он приводит им собственные данные по больнице Траверз-Сити: триста пациентов, отпущенных домой, вы­здоровели основательно; более пятисот поправившихся больных ждут отправки домой или на домашний патро­наж, - но, увы, им некуда идти.

Мы никогда не искореним хронические случаи бе­зумия, пока не научимся их предупреждать, - говорит Джек врачам. - А на кого единственная надежда, кто положит начало этой профилактике? Только домашние врачи. Домашний врач - это отец психиатрии, - говорит Ажек Фергюсон. -Это человек, который видит начало пси­хической болезни. Незаметно для себя он ежедневно примеяет психиатрические методы лечения у доброй половины их больных. Да и сама публика хочет, я уверен в этом, чтобы опытные частные врачи занялись умственными и эмоциональными проблемами в жизни семьи.

- А как вы думаете, почему люди хотят, чтобы этим занялись домашние врачи? Они предпочитают лечиться у домашних врачей, - говорит Джек с не очень веселой улыбкой, -потому что слово «психиатр» наводит на груст­ные мысли о больничных койках, о годах свиданий с близ­кими по часу в день, о больших счетах от докторов... и о выставлении себя на посмешище.

Джек одержим светлой мечтой. Но это не фантастическая мечта. Она вполне осуществима. В распоряжении домаш­него врача имеются все новые психохимические лекарства. Эти лекарства недороги. Джек и его сестры-надзиратель­ницы, поддерживая постоянную связь с домашними врача­ми, могли бы легко объяснить опытным врачам способ употребления новых лекарств и значение любовной заботы для успешного лечения. И когда частнопрактикующие врачи увидят больных, которые считались абсолютно неизлечимыми, - когда они увидят, что эти безнадежные больные снова заняли свои места в жизни общества, - они сами начнут применять эти лекарства, чтобы не отправлять в больницу других больных.

Осуществление этой мечты решает коренной для Дже­ка вопрос: оправдается или потеряет смысл вся его ра­бота?

- Единственный путь к разгрузке психиатрических больниц - это удерживать душевнобольных от поступления или возвращения к нам, - говорит Джек Фергюсон.

- Можем ли мы сами у себя поддерживать нормальное поведение, не обращаясь к врачу, а покупая эти чудесные пилюли счастья в аптечной лавке?

Это как раз то, что я попробовал сделать два года назад.

- Что же с вами было, когда вы пытались это сделать без совета врача?

- Я. устроил себе две тяжелые депрессии, - сказал я.

- Точно, - сказал Джек. - Зачем же вы задаете такой глупый вопрос? Врачи обязаны предостеречь пациентов против самолечения пилюлями.

Кто, как не доктор, может судить о том, эффективны или не эффективны данные лекарства против сверх- или слабоактивного поведения? Против галлюцинаций, или паранойи или меланхолии? Или вы хотите, чтобы звезды Голливуда – те, что так назойливо рекламируют эти пилюли счастья - хотите, чтобы они их вам выписывали?

Напуганный его предостережениями, я попросил Джека объяснить, как он понимает роль психиатра в этом деле.

- Я не считаю психиатром человека, который знает только ученые слова и бесцеремонно распоряжается судьбой других людей, - говорит Джек. - Психиатр - это человек, который понимает границы своих возможностей. Это человек умеющий смягчать свое суждение о плохом поступке из чувства жалости. Какой подход успокаивает больного и за­глушает его страх. Я хотел бы стать таким психиатром.

Джек признает границы своих возможностей.

- У меня нет такого чувства, что мы владеем всеми средствами против безумия, собранными в один пакет, - говорит Джек. - Но в то же время я чувствую, что все до­ступные терапевтические мероприятия должны быть пуще­ны в ход. Нельзя подходить с одинаковой меркой ко всем больным. Психическая болезнь - это как боль. Некоторые боли можно успокоить таблетками. Другие – предписанием отдыха для больного. Некоторые - словесным воздействием. Другие - удалением источника боли. То же самое с психической болезнью - это боль душевная.

Джек восхищается новыми лекарствами, но в то же вре­мя побаивается их.

- Лекарства могут заставить нас забыть, что пациен­ты- живые люди. Тот факт, что они выводят людей из мрака, может внушить мысль, что больной - это только хи­мический комплекс.

Джек характеризует психиатра, каким он не хотел бы быть. Такой доктор сидит часами и формулирует диагноз, чтобы подогнать и надеть его на больного, как надевается Руль на велосипед. Его метод лечения - хорошая встряска электричеством, добрая доза инсулина, порция тирозина или серпазила, а все остальное, что есть в больном челове­ке, для него - закрытая книга. Джек не хотел бы быть доктором белоручкой. Для доктора, который боится испачкать руки, больной - это разновидность животного, в которое превратила его болезнь. Такого сорта доктор злоупотребляет тем, что он может рассуждать и делать выводы, а больной не может. Джек любит грязнить свои руки, так же как сестры-надзирательницы.

- Сестры - лучшие доктора, чем я, - говорит он - Иногда я отчаянно утомляюсь, - признается Джек. - Теперь, когда судьба наградила меня тем, что вы называете «мокси», я мог бы уйти и заняться большой и доходной частной практикой. Но я хорошо знаю, что бросить свою работу здесь было бы для меня гибелью, не говоря уже о том, что станется с моими больными и сестрами-надзира­тельницами.

У Джека нет стремления сделаться начальником, важным администратором психиатрической больницы, хотя он и одержим мечтою закрыть все сумасшедшие дома и превратить их в общественные лечебные центры для людей с ненормальным поведением.

- Я уверен, что это можно сделать. Меня убеждает в этом вера моих больных и сестер в ценность моей работы. Иногда мне кажется, что я смог бы это сделать.

Какая судьба ждет Джека Фергюсона? Возможно, что его тонкие приемы борьбы с безумием будут присвоены в замаскированном виде честолюбивыми профессорами. А может случиться, что его скромные открытия будут погребены в лавине новых средств, извергаемой химическими ла­бораториями. Его имя может раствориться и исчезнуть в шумном потоке психофармакологической науки из университетских медицинских школ.