Помоги проекту - поделись книгой:
Вдруг под влиянием неизвестного позыва Снежинка медленно сполз со своего пьедестала и, загребая пыль передними лапами, потащился вдоль сетки вольеры. Фотоаппараты свиристели, как целый лес тропических птиц.
Толпа была бездыханна от восторга. Снежинка приостановился и уперся куда-то взглядом. Нечто в мире людей его, несомненно, привлекало.
Все скопище поклонников гориллы выворачивало головы, чтобы увидеть объект обезьяньего интереса. А сам избранник Снежинки — Тариэл Давидович Геворкадзе (зашедший посмотреть главную достопримечательность Барселоны) лишь снисходительно улыбнулся всеобщему ажиотажу и небрежно швырнул горилле стручок арахиса.
Московский офис был верен себе.
— Ю-улька! — сквозь непрожеванный кусок во рту обрадовалась Томка Тарасова. — Что-то вы припозднились — мы вас еще три дня назад ждали. Садись, покушай скорее!
— Колготки испанские, да? — жадно спросила Лена. — Много ты пар взяла? А то я бы у тебя прикупила… Только без накрутки!
Томка с предвкушением во взоре заносила вилку над лопающейся от сока вареной сарделькой.
— Ты уж поела там небось на халяву, а, Юлька? — предположила она завистливо, но незлобиво.
Лена вдруг странно дернулась и не дала прозвучать ответу:
— На Тариэле сегодня даже носки испанские, — с отчетливым шипением выговорила она.
Теперь я поняла, почему от результатов работы в Барселоне зависел весь остальной год. Теперь Тариэл Геворкадзе, подобно Игорю Северянину, будет являться народу «в чем-то испанском».
Лена демонстративно полезла в сумку, вытащила тропических расцветок купальник и начала всячески вертеть, якобы в очередной раз оценивая покупку. Безразличным тоном она заметила:
— Штатовский; не корейский какой-нибудь.
Следовало понять, что и в Москве не лыком шиты.
Томка промакивала сарделькой горчицу и подыскивала тему для развития беседы.
— Как там эта… паэлья — ничего? Скусная?
— Паэлья — вкуснейшее блюдо, девочки! — заверил ее вступающий в секретариат Платон Бежанович. Он картинно подволакивал окостеневшую ногу.
— С возвращением вас, Платон Бежанович!
— В большом бизнесе, Тамара, — гордо пояснил усевшийся Каретели, — все гладко не бывает. На долю руководства такое иногда выпадает, что позавидуешь простым сотрудникам… Вы тут, я смотрю, обедаете?
— Покушайте, Платон Бежанович! — полная сострадания, предложила Томка.
— Спасибо, не откажусь!
Платон Бежанович уже пододвигал к себе тарелку, одновременно устраивая на процессоре IBM больную ногу.
Томка деликатно куснула свою сардельку.
Платон Бежанович весело полоснул ножом по своей.
Томка принялась жевать.
Платон Бежанович был уже близок к тому, чтобы проглотить разжеванное.
Глоток был сделан с минимальной разницей во времени.
Оба синхронно облизнули губы.
Платон Бежанович вновь надрезал по-поросячьи розовую кожицу сардельки.
— Ну как вы, девочки, тут отметили независимость России?
Дыра в земле
Когда прозрачный майский вечер согревает множество свечей, полыхающих на каштанах, и даже городская пыль, отдавая цветочным ароматом, становится похожей на пыльцу, то до смешного легко ощутить вокруг Париж.
Случись апрельскому утру посереть и стать однообразно моросящим, мне видится затуманенный Whitehall, чайки над Темзой и хочется сердито ворчать: «It’s drizzling»![20]
В тот момент, когда волны смога окутывают меня летом на московских перекрестках, в памяти навязчиво всплывают белоснежные манжеты и крахмальный воротничок сорочки — рядом со мной вновь появляются Кристин и Джордж.
— Юля, есть пара французов, нужно с ними поработать — съездить туда-сюда на переговоры.
— Pour qua бы не pa! — реагирую я по старой переводческой привычке, с интересом прикидывая, смогу ли я объясниться по-французски разнообразными комбинациями из «merci», «bonjour» и «а la guerre comme а la guerre»?[21]
— Все нормально — они говорят по-английски. Кстати, один из этих французов — англичанин.
Оговорка была в духе Фрейда — символическая.
Англия и Франция… Всю жизнь обе эти страны причудливым образом переплетаются в сознании, порождая единый могучий образ европейской культуры. Их романтический, а порой и трагический союз нанес на полотно истории ярчайшие краски, подарив ей нормандца Вильгельма-Завоевателя и доброго йомена Робин Гуда, потрошившего нормандскую знать. Вырасти француженкой во Франции, сложила голову шотландской королевой Мария Стюарт; и англичане рыцарственно проиграли Столетнюю войну, дав просиять недолговечной звезде Жанны д’Арк.
На меня продолжает веять прекрасными легендами даже тогда, когда я со своими подопечными англо-французами оказываюсь на Курском вокзале с твердым намерением продвигаться в дебри непредсказуемой страны России и находить недостроенные заводы, перспективные для финансирования.
— Джулия, вы уверены, что это наш поезд?
Ужас в голосе Кристин был вполне нормален. Вагон, как говорится, отбили еще у Наполеона в 1812 году. Впрочем, даже в ту голодную и морозную зиму Наполеон едва ли решился бы отступать из Москвы в таком сооружении из ржавчины и сажи.
Созерцая вагон, Джордж продавливает улыбку сквозь очевидную нервозность на лице:
— Надеюсь, это будет наше самое страшное испытание в России! Когда мы вернемся домой, этот вагон станет прекрасной темой для рассказов друзьям. Твой чемодан, Кристин! Ваш чемодан, Джулия! Вперед! — джентельменство одержало в стойком британце победу над страхом.
Кристин юркнула в закопченную дверь и с облегчением перевела дух — ее серо-голубая шифоновая блузка осталась незапятнанной.
Джорджу было труднее подниматься с двумя чемоданами и его собственной спортивной сумкой. Однако в вагон он прошел почти победоносно лишь легонько чиркнув белоснежным манжетом по саже. Лицо Кристин было исполнено сострадания. Лицо Джорджа, исказившись вначале, приняло стоическое выражение.
Последней зашла я, символически закрывая для иностранцев путь к отступлению. Оказавшись в без пяти минут «столыпинском» вагоне, они были просто обречены проследовать на химический комбинат в город с многообещающим названием Дзержинск.
Часа через два страсти по вагону более-менее улеглись, и мы сели пить чай. Джордж кое-как застирал свой несчастный манжет, умудрившись не изгваздаться напрочь в туалете. Кристин же, зайдя в купе, молниеносно оказалась на нижней полке с поджатыми ногами, заранее обезопасив себя от всей нечистоты русского поезда. Думаю, что если бы проводница не соблазнила их на запоздалый файв-о-клок дымящимися, запотевшими стаканами с чаем, они и проехали бы всю дорогу в одной позе: Джордж — хмуро разглядывающим свой манжет, а Кристин — нервно поджимающей ноги. Однако во имя чаепития оба отошли и даже, приличия ради, заставили себя держаться непринужденно.
Кристин аккуратно, не снимая фольги, разломила плитку шоколада и положила на трясущийся столик для всеобщего угощения. В качестве ответной любезности я предложила пачку печенья.
— Нет-нет! — Кристин сделала очаровательную улыбку. — Я никогда не ем печенье в дороге — крошки незаметно забиваются в одежду.
Джордж прежде всего потянулся за салфеткой и со скромным достоинством прикрыл колени.
Кристин оторвала кусочек фольги, искусно прихватила ею дольку шоколада и стала понемногу откусывать. На пальцах ее ни на секунду не появились сладкие коричневые разводы. Трудно было представить, что к этой воплощенной французской утонченности вообще способна пристать хоть какая-нибудь соринка.
Оба они были очень чистые — и Кристин, и Джордж.
Если бы потребовалось охарактеризовать моих европейцев одним веским словом, я произнесла бы именно это. Можно было перебрать все их качества одно за другим, отмечая вежливость, сдержанность, воспитанность, а также вполне очевидные целеустремленность и уверенность в себе, но на язык просилось одно: «чистые»! Ярлык был повешен раз и навсегда.
Джордж аккуратно прихлебывал чай из стакана с подстаканником — чистая экзотика! Он уже приобрел характерный для пьющего горячее человека малиновый цвет лица, и вот-вот должен был последовать момент когда англичанин произнесет классическое «уфф», ослабит галстук и расстегнет рубашку. Момент не последовал. Бедняга Джордж был уже не на шутку красным, а шелковый узел незыблемо сидел между сахарно-белыми крыльями воротничка, удерживая хозяина в рамках этикета.
В рамках того же этикета Джордж не преминул завести светскую беседу:
— Знаете, Джулия, нам с Кристин недавно пришлось побывать в Индии, где мы тоже ездили по стране. К чести ваших поездов хочу сказать, что они лучше индийских — те намного грязнее.
— Вы знаете тот город, куда мы едем, Джулия? — интересовалась Кристин.
Я никогда не бывала в Дзержинске, но знала, что он стоит на Оке.
Стоило только вспомнить Мещеру Паустовского — и получился вдохновенный портрет городка в объятиях пушистых сосновых лап, и излучины величественной реки, теряющиеся в лесных просторах.
— Я имею в виду гостиницы и прочие удобства, — пояснила Кристин быстро растянув губы для улыбки, — вы сами знаете, как трудно бывает с этим в России.
Поезд громыхал и трясся во всю мочь — он спешил к заветной цели.
Мои иностранцы окончательно пришли в себя после первых дорожных впечатлений. Теперь они с полным достоинством представляли Европу на медвежьих просторах России: изысканная Кристин в волнах невесомой голубоватой ткани и безупречно отутюженный Джордж, чья голова увенчивала воротничок сорочки как монумент английскому аристократизму.
Был уже вечер, и оба заинтересованно выглядывали в окно, собирая последние за сегодняшний день впечатления от незнакомой страны.
Я почему-то вспомнила западную экранизацию «Анны Карениной». Поезд, везущий Анну из Москвы в Петербург, проносится через таежные леса; еловые лапы тянутся к окнам поезда, горизонт закрывают заснеженные горы. Что бы ни видели сейчас в окно Кристин и Джордж, виделось им, наверняка, подобие такого фильма.
Когда пейзаж окончательно ушел в темноту, Джордж по-английски непринужденно возобновил беседу:
— Говоря начистоту, Джулия, мы очень удачно выбрали момент для приезда в Россию. Ваша экономика сейчас напоминает… Видите ли, мы недавно были на импровизированном рынке рядом с огромным государственным супермаркетом.
— «ТСУМ», — подсказала Кристин.
— Да… Увы, это — не более, чем колоссальная полупустая коробка. Зато, на рынке — оживленнейшая торговля! Там страшный хаос, беспорядок, сумбур, — Джордж совершенно непроизвольно стал отряхивать от крошек печенья лацкан пиджака. — Когда вечером торговля прекращается, на месте рынка остаются горы мусора…
— Пуфф! Там просто море грязи — рваная бумага, раздавленные фрукты!
— И тот, кто рискнет войти в эту грязь первым, — энергично повел свою линию Джордж, — кто не побоится упорядочить это месиво, тот сделает хорошую игру.
В светлом облике Джорджа был минимум самодовольства и максимум деловитости. Он собирался добровольно взвалить на себя бремя белого человека.
В купе становилось все сумеречнее. Из темноты просвечивала решимость в глазах Кристин.
— Когда я увидела горы гнилых бананов на задворках прекрасного розового театра с колоннами, я сказала Джорджу; «За эту страну стоит только как следует взяться!» Стоит только расчистить место… Ай!
Поезд как-то особенно хорошо тряхнуло. Подразмякший внутри фольги шоколад не удержался в кончиках пальцев Кристин и выпал на светлую юбку.
Кристин повернулась ко мне с полным непониманием в глазах. Кажется, ей не до конца верилось в случившееся, иначе она сразу же смахнула бы с ткани «черную метку».
— На меня никогда раньше не падал шоколад, — медленно выговорила француженка.
«Лиха беда начало!» — совершенно бестактно захотелось сказать в ответ.
Дзержинское утро было донельзя приветливым и изо всех сил старалось угодить иностранным гостям. Солнце уже в самом начале дня пекло с усердием разогреваемой печки, небо сияло, и прямо к выходящим из вагона Кристин и Джорджу спешили пышные, как подносимый хлеб-соль, облака.
Иностранные визитеры синхронно прищурились и надели солнечные очки.
Меня уже одолевало множество суетных мыслей: сперва — такси, потом — не ошибиться с гостиницей (да забронированы ли места?), связаться с заводом лакокрасящих материалов, провести (пардон, перевести!) переговоры и даже, в какой-то мере, оказаться ответственной за их результат.
Но чудо, как по-дружески принимает нас город Дзержинск! Я еще только делаю шаг из вагона, а там уже распахивает объятия представитель завода.
— Вы — Юля из фирмы «Chemical Industries»? Это очень приятно, нас уже ждет машина. А ваши коллеги-иностранцы случайно не приехали?
Как же они могли не приехать в Россию в такой благоприятный исторический момент! Здесь они где-то, затерло толпой. Сейчас она схлынет, и гости из Европы сразу откроются нашему взору, как морские звезды на дне во время отлива. Я уверенно оборачиваюсь… а толпы уже нет, как нет ни Кристин, ни Джорджа. Еще пара минут — и мы с представителем фирмы стоим, как в чистом поле, и смотрим друг на друга в надежде увидеть хоть одного иностранца.
Затем мы совершаем приятный утренний моцион в виде пробежки по вокзалу. На следующем этапе ловим за руки всех проходящих, выпаливая вопрос про двух иностранцев. Под конец находится кто-то один, посочувствовавший нашим поискам.
— Иностранцы? А какие они?
«Как они выглядят?» — именно это имелось в виду. Но разве я сейчас в состоянии осмысливать вопросы? На спокойную голову я бы вспомнила и безупречно-деловую одежду, и невозможно правильную осанку, и чувство собственного достоинства, которое на их лицах однозначно было написано, но в экстремальной ситуации на язык бросается самое первое и самое яркое впечатление:
— Какие они? Чистые!
Человек уверенно машет рукой куда-то на простор путей. Возле колонки с водой неторопливо, как уточки в заводи, полощутся Кристин и Джордж. Они отмывают от первой Дзержинской грязи сумку и чемодан.
Мы уже проехали весь город, хотя машина и прошла всего лишь по его укороченному радиусу — от вокзала — в центр. Но Дзержинск уже успел предстать перед нами полностью, не утаив ни одного облупленного фасада и ни одного убаюканного тишиной двора. Город был сер и желт, и лишь немного скрашен пыльной зеленью сейчас, в середине июля. Будь он человеком, я сравнила бы его с приземистым, невзрачным, средних лет но плохо сохранившимся работягой, который бывает слегка одушевлен лишь в начале рабочего дня, а ко времени обеденного перерыва уже становится вял и безразличен ко всему. Те же труженики города Дзержинска, у которых к вечеру все-таки поднимается настроение, дружно погружаются в ресторан «Волна» на пустыре с вытоптанным газоном и парой отцветших яблонь.
Я почему-то очень хорошо представила себе вечерний образ жизни города; внутренность квартир озаряют телевизоры, женщины стоят по магазинам, где до последнего времени все было, а, может быть, и есть — по карточкам, а «Волна» дорастает до звания местного очага культуры. Плюс к «Волне» — парочка ободранных кинотеатров с пьяным гоготом во время сеансов. Вот и вся жизнь, до предела яркая и наполненная…
— Здравствуйте! Это вы из Москвы нам привезли такую хорошую погоду. А то до вас шли дожди. Погостите у нас подольше!
И администратор гостиницы протягивает мне паспорта с ключами от номеров. Пока Кристин и Джордж невозмутимо проходят к лифту, и их приветствует праздничная толпа розовой герани на подоконниках, я, в легком ошеломлении от такого приема, задерживаюсь возле регистрации. А там не могу не прочитать небольшой плакат-памятку для сотрудников:
КАК МЫ ОТНОСИМСЯ К НАШИМ КЛИЕНТАМ
К робким — ободряем.
Поделиться книгой: