Помоги проекту - поделись книгой:
Пермские чекисты
Вместо предисловия
Советский народ и все прогрессивное человечество отпраздновали 70-летие Великого Октября. Пройденный страной путь, ее экономические, социальные и культурные достижения — убедительное подтверждение жизненности социализма, марксистско-ленинского учения. Но агрессивные силы империализма не оставляют надежду на социальный реванш, они продолжают делать ставку на силовое превосходство. В осуществлении этой политики особое место отводится спецслужбам США и их союзников, в деятельности которых все большее место занимают политические и вооруженные провокации, беспрецедентные по масштабам идеологические диверсии, попытки прорваться к нашим политическим, военным, экономическим и научно-техническим секретам, ослабить экономический и оборонный потенциал Советского государства.
На всех этапах социалистического строительства, в годы суровых испытаний Великой Отечественной войны, в послевоенный период на, переднем крае борьбы с классовым противником были советские чекисты, вот уже 70 лет защищающие революцию, социализм, его завоевания.
Предлагаемая читателю книга представляет собой сборник очерков о деятельности пермских чекистов в различные периоды, начиная с момента образования Пермской чрезвычайной комиссии и до наших дней. В книге раскрываются высокие нравственные качества сотрудников органов госбезопасности: их верность Коммунистической партии, преданность Родине, воинскому долгу, непримиримость в борьбе с врагами, высокая революционная бдительность, готовность к самопожертвованию при выполнении боевых заданий, мужество, смелость, коллективизм, скромность, чуткость к окружающим, вера в, советского человека. Напряженнейший труд, кропотливая черновая работа без расчета на легкий успех, высокая сознательная дисциплина, постоянная мобилизационная готовность, поиск нового — непременные слагаемые чекистской профессии.
Вся деятельность органов государственной безопасности органически вписывается в общенародное дело ускорения социально-экономического развития страны. Под руководством партии, строго соблюдая советские законы, сотрудники органов КГБ активизируют работу по разоблачению и пресечению всякого рода подрывных действий.
Новое поколение пермских чекистов, реализуя в жизнь политическую стратегию партии, широко опирается на доверие и поддержку трудящихся, стремится быть достойными продолжателями славных чекистских традиций, надежно держит в своих руках щит и меч революции.
А. НИКИТИН
Назвал себя Маратовым
Глухая осенняя ночь, казалось, стонала от напора бешеного ветра с Камы. Стучали ставни, жалобно скрежетали в своих уключинах водосточные трубы, отливающие корочками матового льда. А город спал. Лишь одинокий огонек трепетал в окне второго этажа здания бывшего губернского жандармского управления. Весной 17-го года стражи старого порядка, предав огню свои архивы, бежали. Здание, напичканное телефонами, заняли общественные организации, комитет РСДРП.
Закутанный в черный, морского покроя, плащ человек неторопливо пересек улицу. Отрывистый стук в дверь, шаги дежурного на внутренней лестнице.
— Никто? — странно спросили снизу.
— Никто! — столь же странно ответили сверху.
Было слышно, как изнутри звякнул тяжелый железный засов.
— Марат? — снова раздалось сверху, когда дверь приоткрылась.
— Да, Маратов! — ответил человек в черном плаще и протянул навстречу руку.
В сумраке коридора руки не сразу нашли друг друга. Но когда коснулись, слились в крепком пожатии так, что хрустнули пальцы.
Переступили порог некогда роскошного кабинета. Назвавшийся Маратовым, сбросив плащ на высокую спинку стула, подошел к старинному камину с тлевшими углями, протянул озябшие руки.
— Значит, в этом камине жандармский полковник сжег заведенное на меня дело?
— Да, наверное, в этом. Вечером разгребал золу и нашел обгоревшие уголки бумаг с печатями охранки.
— Громкого процесса против большевиков у них не получилось. А документы, подумать только! Ведь оказались страшными не для меня, а для тех, кто их фабриковал!
Пришелец повернулся к собеседнику, и лицо его осветилось.
Это был большевик Федор Лукоянов, недавний студент-юрист Московского университета, а теперь журналист и начальник штаба Красной гвардии.
Напротив него стоял Николай Толмачев, тоже недавний студент, но только Петроградского политехнического института, а в те дни — разъездной агитатор.
Свела их вместе бессонная ночь не случайно: Федор дежурил в штабе Красной гвардии, а Николай — в большевистском комитете.
— Разве можно спать в такую ночь! — сказал Федор, обращаясь к Николаю. — Слова твои о том, что, может быть, уже началось, не дают покоя...
Толмачев встал из-за стола, шагнул к камину:
— Тоже не могу уснуть, Федор. Или как ты себя теперь называешь? Маратом?
— Марат в истории был один. А вот Маратовых должно быть много...
— А я об имени своем в истории еще не думал, — дружески усмехнулся Николай, присаживаясь к камину.
— Но ведь и Никто — это не просто никто, а сокращенное: Ник-олай То-лмачев... Правильно понял?
— Правильно... — протянул Толмачев и задумчиво произнес: — Но что все-таки делается в Питере? Товарищи из Центрального Комитета передавали через Свердлова. Первыми восстание должны начать Петроград или Москва. Если сорвется, надежда на Урал.
— Значит, от того, какие вести придут завтра из Питера или Москвы, зависит наша судьба?
— Судьба революции!
Оба замолчали, словно прислушиваясь: не донесет ли ветер каких вестей? Но кругом было тихо: ни гудков, ни выстрелов, ни криков. Лишь слегка потрескивали раскаленные угли в камине.
На столе лежало недописанное письмо. Николай протянул его Федору:
— Может, когда-нибудь внуки будут удивляться нашему нетерпению. Но ведь то, что мы торопили, и было нашей жизнью!..
Лукоянов взял в руки начатое Толмачевым еще вечером письмо и прочел первые строки:
«Пермь, 25 октября 1917 года. Здесь изменений мало... Много митингов... Но не этим полна голова, хотя возня с ними и отнимает целый день. Революция идет к девятому валу. Столкновение в форме «захвата» или «восстания» неизбежно и, по-моему, нужно. Может быть, уже началось...»
И Федор невольно подумал: «Как тонко надо чувствовать время, чтобы так писать! Неужели и впрямь началось?..»
Весть о победе вооруженного восстания в Петрограде телеграф принес в город 26 октября 1917 года во второй половине дня.
В Перми состоялся митинг рабочих и солдат. Федору Лукоянову как начальнику штаба Красной гвардии предстояло сделать два срочных дела: организовать охрану митинга и отредактировать первый номер большевистской газеты «Пролетарское знамя», руководить которой ему поручил окружной комитет большевиков. Репортерская заметка донесла до нас подробности событий: «Днем по городу пронеслась молва о питерских событиях. Смутно, сбивчиво, из уст в уста передавались последние известия. Хотелось проверить, узнать. И невольно многие вспомнили о трамвайном парке... Всех охотников до речей собралось не менее полутора тысяч».
Митинг проходил в Разгуляе — в трамвайном парке. Высокое здание из красного кирпича выделялось среди деревянных домишек рабочей слободки. В огромное помещение с двух сторон вели по восемь высоких дверей. Под потолком ярко горели электрические лампы.
Расставив красногвардейцев с винтовками у всех открытых дверей, Федор поднялся к Николаю Толмачеву на штабель сложенных рельсов. Они с нескрываемым восторгом окинули взглядом гудящую толпу. И когда мест в зале уже не осталось, с грохотом закрылась последняя, шестнадцатая, дверь. Зал притих, насторожился.
Подойдя к краю стального помоста, Николай не сказал, а скорее выкрикнул:
— Товарищи! Вчера в Петрограде восставшие рабочие, солдаты и матросы штурмом взяли Зимний дворец. Министры буржуазного Временного правительства арестованы. Вся власть в столице перешла в руки пролетариата...
— Скажи лучше, когда Пермский Совет временных комиссаров из города выгонит? — гаркнул что есть мочи раненый солдат, словно боясь, что его могут не услышать.
— Это зависит прежде всего от вас, товарищи солдаты и рабочие! Вы должны ставить эти вопросы и требовать их выполнения...
Потом выступали другие ораторы.
Один из них — эсер Шварц в модном пальто с бархатным воротником — заявил, что Советам не надо торопиться с захватом власти, так как это может вызвать беспорядки. На него зашикали, и он, опираясь на трость, осторожно спустился с помоста.
Слово взял матрос из Ревеля, невесть каким образом оказавшийся в тот вечер в Перми.
— Я предлагаю, — сказал матрос, — поддержать Совет Народных Комиссаров во главе с Ульяновым-Лениным, а от Пермского Совета потребовать взятия власти в городе в свои руки.
Зал зашумел. Раздались голоса:
— Верно! Надо брать власть и в Перми!
Тут выступил вперед Федор Лукоянов. Он поднял руку. Зал слегка затих.
— Товарищи! Есть предложение слова матроса из Ревеля считать резолюцией нашего митинга. Кто за?
Трамвайный парк ответил громом аплодисментов...
Сразу же после бурного митинга Лукоянов поспешил в бывший дом губернатора, где во флигеле разместились штаб Красной гвардии и редакция газеты. Надо было написать о резолюции в номер, а потом снарядить ночной красногвардейский патруль.
Только к полуночи оказался Федор в большевистском комитете. Людей здесь было много. Просидели опять до утра. Обсуждали и намечали план дальнейших действий. Знали, что меньшевики и эсеры без боя не сдадутся...
Враги революции разбросали по городу листки с призывом громить магазины и склады. Это было на руку ворам и бандитам. Клюнул на эту приманку и кое-кто из отсталых солдат.
За три дня до погрома несколько таких листков под названием «Сигнал» поднял у оперного театра Николай Толмачев. Стадо ясно, что контрреволюция спешит совершить провокацию, а ответственность за содеянное переложить на плечи рабочих-большевиков. Тогда как раз впору будет потребовать возврата к прежней «твердой власти».
«Надо предотвратить погром, — решает Толмачев. — Но как это сделать?»
Николай спешит к ближайшему телефону и называет номер:
— Сто тридцать.
Это телефон редактора «Пролетарского знамени» Лукоянова.
Услышав знакомый голос Федора, Николай бросает в трубку:
— Оставь, пожалуйста, место в завтрашнем номере. Надо предупредить солдат. Лечу в комитет, там и решим, что делать...
Обращение, опубликованное в газете 2 ноября, было кратким и ясным:
«Товарищи солдаты! В городе разбрасываются листовки с призывом к погрому. Товарищи! Помните, что погром — это гибель всех наших завоеваний, гибель революции.
Мы призываем вас не поддаваться этой гнусной провокации. Мы верим, что эти позорные листки встретят с вашей стороны только негодование по адресу тех, кто их распространяет».
Все же погром, хотя и меньшей силы, разразился. В ночь с 3 на 4 ноября зазвенели стекла на пермских улицах, раздались выстрелы. В числе первых было атаковано здание пивзавода, принадлежавшего «Ижевскому товариществу». Ночных сторожей как ветром сдуло. Из ворот завода разъяренная толпа выкатывала бочки с пивом, и те с грохотом неслись вниз по мостовой к Каме. Бочки с криком ловили в темноте грязные, в обтрепанной одежде люди и прямо на улице вышибали булыжником днища.
Потом очередь дошла до винных лавок и продовольственных магазинов. Заодно были выбиты окна в торговом заведении Стерна, издавна торговавшего в Перми модным дамским бельем. Погромщики, натянув на себя длинные белые сорочки, носились по городу как привидения, избивая всех попадавшихся им на пути.
Весь город, казалось, был скован страхом. В расщелинах наглухо закрытых ставен появлялся огонек, но тут же исчезал после выстрела в окно или удара камнем. Обыватели словно вымерли, боясь даже выглянуть на улицу.
Как только начался погром, большевики пошли на заводы, подняли на ноги еще малочисленную в те дни Красную гвардию и взяли под охрану предприятия и продовольственные склады, из которых снабжались рабочие...
Федора Лукоянова и Николая Толмачева эта ночь застала в редакции «Пролетарского знамени» — маленьком флигеле бывшего губернаторского дома на Сибирской улице. Сам флигель находился за домом, в саду. Допоздна светились здесь окна.
Завернул в редакцию и Василий Иванович Решетников. Жил он в Мотовилихе. Был председателем районного комитета большевиков. Подпольщик с 1908 года, Василий Иванович был чуть ли не вдвое старше Лукоянова. И хотя Решетников не был уральцем, приехал сюда в марте 17-го года из Сибири вместе с отбывавшими ссылку мотовилихинскими большевиками, он быстро втянулся в работу, завоевал авторитет у солдат и рабочих.
Наговорившись вволю, решили остаться ночевать в редакции, как это делали уже не раз.
Не успели задуть лампу, как с Сибирской улицы донеслись крики. Гадать не приходилось: началось! Пока Лукоянов и Толмачев звонили товарищам, дежурившим в городском комитете большевиков, Решетников сходил в разведку. Так и есть: погром... Разбудили типографского рассыльного Шуру и послали в Мотовилиху узнать, как там обстоят дела, а сами переулками — за Сибирскую заставу, к солдатским казармам. Хотя было уже поздно, многие окна светились огнями. Заглянули в крайнюю казарму. Там нечто вроде митинга. Полураздетые солдаты сидели на нарах, стояли в проходах между ними и слушали, видимо, только что прибежавшего из города товарища;
— Родненькие, — говорил он заплетавшимся языком, — чаво тут дрыхнете? В городе такое веселье! Вино рекой течет. Дар-мо-вое!
— Оно по тебе и видно, — отозвался кто-то из солдат,
— Отведем, что ли, братцы, душу! — выкрикнул другой. — Давно ведь не пили вволю...
Солдаты зашумели.
— Пора! — сказал Лукоянов, делая шаг вперед.
— Погоди, сначала я, — остановил его Решетников.
Василий Иванович вышел на середину казармы, расстегнул шинель, властно поднял руку.
— Товарищи, — сказал он. — Прав солдат! Спать в эту ночь нельзя. Надо идти в город.
Решетников остановился, обвел взглядом настороженные лица и уже более тихим голосом продолжал:
— Но не для того, чтобы вволю напиться, а навести там революционный порядок...
И Василий Иванович коротко поведал о том, что творится в городе.
— Мы обращаемся к вам от имени Пермского комитета большевиков, — встав рядом с Решетниковым, продолжал Федор Лукоянов. — Дело добровольное. Но если вы считаете себя солдатами нашей революции, вы должны пойти на помощь ей.
Слова большевиков, видимо, трогали солдат: они поднимались с нар, выходили из темных углов казармы поближе к ораторам. И когда круг этот стал очень тесным, председатель ротного комитета, здоровенный верзила-солдат, громко спросил:
— А вы, товарищи, пойдете с нами?
— Да, конечно!
— Тогда, кто добровольно, строиться! — скомандовал председатель ротного комитета.
— А винтовки прихватить? — нагнулся он к Лукоянову.
— Не надо. Думаю, обойдемся без них.
— Хотя бы одну? А то какой-нибудь пьяный дурак начнет стрелять без разбору.
Поделиться книгой: