Только через посредство центральной вещи образ и вещь вступают в общение (невозможно слепорожденному иметь зрительный образ вещи, только резец и кисть дают художнику возможность создать вещь согласно своему прекрасному образу).
Вещи непрестанно движутся, слагаясь в целые системы и вихри движений; образ может предноситься и часто предносится неподвижно (образ движущегося тела может зриться и изображаться неподвижно – например, картина поезда, мчащегося на всех парах: эффект неподвижной стремительности – стремительность передана атрибутами неподвижного тела; переход от стереоскопического, неподвижного образа к кинематографу; движение, изображенное в кинематографе, не повторяет реального движения: оно составлено из множества статических образов, на которые механически разъято живое движение, и быстрая последовательность этих дискретных мигающих «покоев» не равна живому движению; на феноменологически редуцированной статичности образа вещи покоится психологически убедительность парадокса Зенона о стреле75).
II) Вещь всегда материальна; образ всегда нематериален.
(Иллюстрация: вещь имеет вес, ибо ее материально вещественный состав тянет ее к земле; образ вещи не тяготеет к земле и не имеет веса; отсюда своеобразное облегчение, даруемое художником себе, переходящему к безгрузным, легким, может быть, бесплотным образам и зрителю, которому он дает это освобождение через картину; отсюда же комизм симулированной тяжести воображаемой вещи – упражнения с мнимыми гирями, мнимого кряхтящего помогания клоуна и т. д.
Вещь имеет химический состав – химическое рассмотрение образа неосуществимо и никого серьезно не интересует, и когда в романе рассказывается о химике, то говорится, что он исследовал реальные вещи, а не образы вещей.
Вещь горит – образ вещи негорящей может смениться образом вещи горящей независимо от реального пожара и не возбуждая тревоги в пожарном депо.
Вещь распыляется – образ вещи меркнет в воображении или проясняется независимо от распыления. (NB! Отсюда при углублении феноменологического анализа: «образ вещи» не то же самое, что «воображаемая вещь», например последняя может «воображенно гореть» и «воображенно распыляться» – а «образ вещи» меркнет и забывается.)
Подобно этому:
воображенное касание воображенных вещей,
воображенное смешение воображенных вещей,
воображенное испарение воображенных вещей,
воображенная гибель воображенных вещей,
воображенное возникновение воображенных вещей не то же самое, что возникновение, гибель, испарение, смешение, касание реальных вещей.
III) Наконец, вещь познается, исследуется, измеряется, наличность ее проверяется внешними чувствами и инструментами; к образу вещи это неприменимо.
Образы зрятся оком воображения; исследуются не инструментами, но актом феноменологического внимания; закрепляются не фотографией76, а психически руководимым описанием, начертанием, выбиранием линий, красок, плоскостей; может быть, так, что вещь поддается исследованию, а образ ее не поддается (например, забытый образ сна или упущенное воображением в очертаниях дерева или платья «лицо»).
К сущности психоанализа прямо относится: интерес не к объективному составу вещи, а к содержанию субъективно «увиденного» образа. Отсюда название журнала «Imago»77. Пациент говорит врачу не [о] вещах, а об imagines78, имманентных его сознанию.
Итак, нельзя сказать: каждый раз, как есть вещь, так есть и имманентный сознанию образ (например, при временной анестезии или атрофии органа); можно сказать: каждая вещь им[еет] об[ъективный] образ-очертание.
Нельзя сказать: каждый раз, как есть имманентный сознанию образ, есть соответствующая вещь (например, галлюцинация сумасшедшего – центрально вызванное раздражение органа).
Вещь может быть без образа.
Образ может быть без вещи.
Вещь и образ различны по содержанию.
Вещь и образ ее различны по способу бытия и по категориям.
g) Вещь и образ практически незаменимы (образ не может заменить вещи, примеров было довольно: нельзя влезать на воображаемую лестницу, нельзя заплатить воображаемыми деньгами, нельзя построить мост на воображаемых быках, вульгарное сознание говорит: из благодарности шубу не сошьешь).
Окончательно:
вещь не имманентна сознанию,
вещь и ее воображаемый коррелят не одно и то же,
вещь не непознаваема,
ее объективные свойства требуют адекватных категорий.
2. Вещи нет; есть лишь помысленность.
Помысленное есть смысл, предносящийся сознанию. Что есть смысл? Подробно в дальнейшем и самостоятельно. Теперь кратко.
Под смыслом я разумею понятие или группу понятий (их связь – тезис).
Феноменологическое нахождение смысла (условно): фиксируется вниманием какое-нибудь содержание; воле задается задача максимальной ясности и отчетливости; останавливается работа воображающей фантазии; поскольку это не удается, остается резервация: воображенность допущена лишь условно-вспомагательно и, по существу, в смысл не входит; когда итог обнаруживает черты безо́бразности и все-таки отчетливости тождественности, т. е. неизменяемой одинаковости при повторениях, – то можно допустить, что перед нами смысл, что мы вступили предметно в ряд чисто логического обстояния.
Вещи нет; есть только смысл.
То, что мы называем вещью, есть на самом деле понятие, имеющее признаки точь-в-точь такие, какие (кажется нам) свойства имеет (будто бы) вещь.
Верно ли это? Как это понять? Всюду ли можно подставить «веще-соответствующее понятие», где доселе говорилось о «вещи»?
Ответ: такая замена недопустима нигде,
ибо обе стороны
a) всегда разнокатегориальны,
b) всегда различны по содержанию,
g) всегда незаменимы практически.
[a)] Всегда разнокатегориальны:
Вещь в пространстве и протяженна.
Понятие даже не протяженно, ибо безо́бразно.
Вещь материальна, физически и химически построена.
Понятие нематериально, построено по законам рода и вида.
Вещь меняется и движется, временной процесс.
Понятие не временно, не процессуально, не движется, не меняется.
NB. Пока довольно. Впоследствии я покажу обратно: что категории понятия так же неприменимы к вещи, как категории вещи – к понятию.
b) Вещь и смысл всегда различны по содержанию.
Это выясняется из трех соображений:
I) Нельзя помыслить вещь; можно помыслить только ее содержание.
В самом деле, смысл имманентен мысли: ею несом, в ней налицо, ее силами состаивается; вещь не может стать имманентною мысли, как и вообще переживанию; помыслить вещь невозможно, так же как и потрогать, уронить, разбить, поджечь понятие; мышление есть душевная функция, она может вжиться в свой предмет, реально стать с ним единством – акт с содержанием, содержание с актом псих[ическим]; общение с вещью есть телесная функция; оно может вжить свой предмет в себя только через телесное усвоение – пища проглатывается, лекарство впрыскивается, втирается; возникает реальное единство тела с вещью, вещи с телом – физиологическое; отсюда: der Mensch ist, was er isst79 вм[есто] «съел» – «отождествился».
Поэтому: помысленная вещь не меняется, ибо помыслилась не она, а ее содержание, т. е. существенный состав ее свойств; помыслить можно только смысл, в содержании своем безо́бразно и тождественно повторяющий содержание существенного состава свойств вещи.
II) Содержание вещи может стать содержанием мысли, только став содержанием ощущений и восприятий.
В самом деле, знание есть всегда status субъекта, душевный status субъекта, содержательно определенный, предметно-адекватный (хотя знаемое не есть status субъекта, а категориально-специфическое содержание статуса); если нет состояния субъекта, то нет ни знания, ни знаемого, хотя предметное обстояние может быть налицо.
Следовательно, вещь должна вступить в контакт с субъектом для того, чтобы начать знаться; если она этого не хочет, то она явится не «знаемой», а «зазнавшейся» вещью (как будто она сама по себе может произвести познание).
Контакт с вещью может быть только пространственным, материальным, физическим, телесным; этим предначертывается классический путь: от вещи – к телу – к психическому корреляту – к его воображающе-чувствующе-волящему мыслящему осознанию – к чистому мышлению того содержания, которое проломилось – т. е. к смысловому habere80.
III) И вот, если содержание вещи всегда беднеет и часто искажается в ощущении и восприятии, то оно также всегда беднеет и столь же часто искажается, становясь содержанием мысли.
В самом деле: вещь непрерывно меняется в своем содержании (в положении пространственном, в объеме, в весе, в окрасе, в форме и т. д.); уже восприятию не угнаться за ней и приходится довольствоваться феноменологической фиксацией внешних восприятий; акт мышления предполагает зрелую феноменологическую редукцию81 опытно переживаемого содержания; исчерпание редуцированного материала может быть и не адекватным – и всегда лишь существенно-выделяющим; откидывание образного состава вносит еще большее обеднение; отчетливая разъятость мыслимых в безо́бразности признаков нередко лишь слабо напоминает сросшийся процессирующий материальный конгломерат вихрем меняющейся вещи.
g) Отсюда ясна и практическая незаменимость вещи понятием.
Итак: вещь не совпадает с понятием вещи ни категориально, ни по содержанию.
Проблема: как возможен смысл вещи, который есть смысл вещи, но сам не веществен.
Проблема откладывается – до учения о смысле.
Интересно, что вся ошибка подмены вещи – смыслом покоится на иллюзии из Wesens-Intuition82.
Столь строго и проверенно выделенная сущность не может не быть самою сущностью, всею сущностью, исключительною сущностью.
Интроверсия и явный самозаконный объективизм в обстоянии понятий – доделывают остальное.
Таково учение о вещи.
[Лекция 7], часы 19, 20
Учение о душе. Ее категориальная специфичность
1) Установлены четыре сферы: вещь, душа, содержание знания и ценность.
Мы проследили свойства вещи, те определения, под которыми она всегда и неизменно стоит; эти определения мы будем называть впредь категориями.
Категории вещи суть:
материальность,
пространственность,
чувственность,
движение,
временность,
своеобразие,
единственность и неповторяемость.
И отсюда целый ряд добавочных определений:
способ взаимодействия вещей,
бытие рядом и вне,
сплошная изменчивость,
наличность внешнего вида и т. д.
2) Учение о внутреннем, о душе.
В отличие от внешней вещи, душа всегда испытывается как нечто внутреннее.
Тело – вещь – наружу; душа – внутри.
Эта внутренность души несомненна; никто не вздумает искать душу среди внешних вещей.
«Внутри» представляют себе, однако, неверно:
сердце, легкое внутри тела;
стул внутри дома;
бумага внутри письменного стола.
Нужно усвоить себе, что «внутренность» души не есть пространственная внутренность.
Душа в теле не так же, как сердце в теле.
Поиски души, как особой вещи, снимающей угол в теле, никогда не удавались, да и не могут удаться. Анатомическое вскрытие удостоверяет наличность и местоположение «легкого» в теле. Никакой анатомический взрез не обнаружит душу – ни вивисекция, ни работа над трупом.
Слово «внутри» имеет два значения и увлекает в Quaternio. Убедитесь в этом феноменологически.
а) Пространственное «внутри»: наружный вид вещи не выражает точно ее материального устройства: видима сплошная масса материи, законченная и сомкнутая снаружи; на самом деле пространственная масса имеет в себе перерывы, не заполненные материей: вещественные пустоты. Эти пустоты могут быть заняты другими вещами, прикрепленными или не прикрепленными к массе главной вещи; наличность нарочитых отверстий и вводимость в них других вещей, на разные сроки. Вещь – в вещи: зримое, осязательное удостоверение в наличности одного фрагмента материи в пустотах другого фрагмента материи.
b) Психическое «внутри»: мои хотения, чувства, мысли, ощущения связаны очень тесно с одной вещью так, как не связаны с другими вещами. Эта связь постоянно налицо; даже не ощущая ее, я знаю, что она потом обнаружится как бывшая. Состояния этой вещи всегда передаются «мне» – тому, что мы можем назвать «моим самочувствием»; а состояния моего «самочувствия» всегда передаются этой «моей вещи».
Наблюдение устанавливает, что эта связь даже не всегда есть причинная связь, ибо причинная связь предполагает, что сначала причина, потом действие; а здесь нередко бывает так, что душевное состояние есть не что иное, как телесное на другом языке; и наоборот: телесное состояние есть не что иное, как душевное на другом языке.
Например: не сначала эмоция горя, а потом замедленное кровообращение, сжатие сосудов, упадок сердечной деятельности, бледность и тяжкие вздохи; но – эмоция горя – душевное переживание – имеет всегда eo ipso, тем самым и телесное выражение.
