Чудеса в Гарбузянах

Пошла кошка в темноту. Я — за нею. И, хоть темно в лесу, как в погребе, я кошку прекрасно вижу, как днем.

«Конечно, — думаю, — это потому что она белая. Поэтому и Журавль видел. И никакого прожектора не надо». И еще думаю: «Чего это ребята выдумали, что это черный кот, если это белая кошка. И не в ворона, а в сыча превращается. И зовут ее совсем не Лаврентий, а Пуся. Вот ребята! Вот путаники!»

Иду я, и вдруг замечаю, что это не лес уже, а длинный темный коридор, в конце которого чуть открытые двери и от них длинная полоска света. Подходит кошка к дверям, лапой открывает:

«Пожалуйста! Заходи!»

И я захожу в сияющий дворец, роскошный, как станция метро. Смотрю — по эскалатору спускаются ко мне, взявшись за руки, двое. Я сразу понимаю, что это царь Добрило и царица Злагода.

Только оба они в дубленках, хотя во дворце совсем не холодно. На царе вижу, потому что дубленки расстегнуты, как ты правильно, Цыган, говорил, рубашку в арифметику. А на царице, ты уж извини, не цветастое платье, а джинсы, как на той режиссерше-киношнице, помнишь, Журавль… Ну, ясное дело, в золотых коронах.

Спускаются царь и царица ко мне и сразу… Царь меня обнимает, царица целует. Я хочу увернуться, но куда там.

«Идем, сынок, мы покажем тебе твои владения».

И, обняв меня с двух сторон за плечи, повели по залу, похожему на огромный универмаг.

Вот вдоль стены стоят автомашины — сначала «Чайки», потом «Волги», «Лада», «Жигули», «Москвичи», «Запорожец»…

«Это все то, твое…»

Вот мотоциклы, мотороллеры, мопеды, велосипеды, самокаты… Дальше моторные лодки. Там яхты с белыми парусами.

«Это все твое, твое…»

Спорттовары — от футбольных мячей «танго» до полного хоккейного инвентаря.

Культтовары — от цветного плоского телевизора почти на всю стену до электронных часов новейшей марки.

Одежда — верхняя, нижняя, летняя, зимняя, демисезонная… Всех цветов, какие только есть в природе!

И через каждые несколько шагов — киоск: один с мороженным — пятнадцать сортов. Другой с «пепси-колою», лимонадом, фруктовыми соками. Третий с конфетами, шоколадками, орехами, апельсинами, мандаринами, бананами…

«Это все твое, твое… Бери, угощайся!»

Не удержался я, ребята, взял одну конфету. Вкусная — жуть! Умереть можно! Запил ее «пепси-колой». Взял другую. С ликером внутри. Аж дыхание перехватило!

Отдел игрушек. Заводных, механических…

Я рот раскрыл и только головою кручу во все стороны.

«Это все твое, твое…» — улыбаются ласково царь с царицей.

«И что, — думаю, — этот Сашка Цыган от них хотел? Почему жаловался на них? Такие симпатичные оба. Такие добрые, такие ласковые. Что, — думаю, — ему надо было?.. Правильно они его поросенком назвали. Так относится к тем, кто бескорыстно делает тебе добро, — такое безобразие. И больше ничего. Вот так, — думаю, — мы иногда и к родителям относимся. Они для нас — все, а мы им — никакой благодарности и уважения».

«Спасибо, — говорю, — вам, товарищи царь Добрило и царица Злагода. Только за что же это мне такое? Чем я заслужил?»

«Заслужил!» — воскликнул царь.

«Заслужил, еще как!» — повторила царица.

«Ты же такой хороший мальчик».

«Такой добрый, разумный».

«А что, — думаю, правильно! Я такой!» Кто же о себе иначе подумает?»

Вдруг чувствую, что у меня грудь жжет и дыхнуть хочется.

Держался, держался, потом не вытерпел — дыхнул. А изо рта пламя как пыхнет — пых!..

Ой! Что же это такое? Может, от той конфеты с ликером?

«Ой, — думаю, — как неудобно!.. Царь и царица разгневаться могут».

И руками рот закрываю. А они словно и обрадовались даже.

«Дохни, сынок! Дохни, любимый!»

«Огонь изо рта — это здоровье».

«А и правда, — думаю, — чего это я? Верно! Огонь изо рта — это здоровье.

И снова дохнул. И снова изо рта, словно из паяльной лампы, на полметра пламя.

«Ах ты ж наш сыночек!»

«Ах ты ж наш дорогой!» — любуются мной, руками всплескивают.

«Вот только возьми огнетушитель. А то все вещи ценные пожжешь. Жаль будет. — И царь Добрило приладил мне за плечом огнетушитель. — А теперь мы тебя с твоими старшими братьями и сестричкой познакомим».

Смотрю — спускаются по эскалатору трое: тетка и двое дядек. Тетка страшная — с длинным, аж до самого подбородка, носом, изо рта два кривых зуба торчат. Один дядька с красным носом, зелеными глазами, за плечом огнетушитель. Другой — полный, с пузом и длинными костлявыми руками. А на руках когтистые крючковатые пальцы.

Спустились все трое и — к царю и царице. Обниматься.

«Здравствуй, папочка!»

«Здравствуйте, мамочка!»

Царь и царица всех перецеловали и говорят:

«Познакомьтесь, вот ваш младшенький братик. Марусик-Горюсик».

Первый бросилась ко мне тетка:

«Ой, братик! Ой, Горюсик! Как я рада!» — и две царапины от зубов, целуя, на моей щеке оставила.

Потом этот с огнетушителем:

«Пылкий привет! Ху!» — все волосы мне с левой стороны опалил.

А затем пузатый с костлявыми руками:

«Тридцать три восемнадцать! Очень ты, брат, вовремя пришел. У меня же сегодня свадьба. Ага! Женюсь! Поздравь, брат! Девушку беру — золото! Красивая, умная, симпатичная, все умеет, все может… Пользуется уважением в коллективе… Ну, просто…»

Ой! Да это же Баба Яга, Змей Горыныч и Кощей Бессмертный!

Сердце у меня упало.

«Тайфун Маруся…» — едва слышно прошептал я.

«А откуда ты знаешь?» — подозрительно глянул на меня Кощей.

«Да я… Я же спасать ее пришел», — не знаю и сам, как вырвалось у меня.

Кощей Бессмертный скривился, будто уксуса попробовал:

«Что-о?! — и царю с царицей сердито: — Что это вы мне за брата подсунули, который хочет сделать мне такую пакость?»

Царь и царица виновато заулыбались:

«Да что ты, сынок! Что ты! Это он пошутил».

«Он еще не дозрел, не успел. Десять минут, как только огнем пыхать стал».

«Вот мы его в золотую башню посадим, он и дозреет».

«Все будет хорошо».

Кощей брови насупил:

«Смотрите!»

И все трое исчезли, словно их и не было. Только что стояли, и вдруг — раз! — будто корова языком слизала.

А царь и царица подхватили меня под руки:

«Идем, сынок!»

«Идем, любимый!»

Говорят ласково, улыбаются нежно, а руки как клещи. Схватили так, что и не вырвешься. Поставили меня на эскалатор, и потащил он нас наверх.

Посмотрел я — эскалатор длинный, когда не видно. Но, наверно, какой-то скоростной. Потому что не успел я и оглянуться, как мы уже были наверху.

Гляжу — круглая комната. Пол золотой, стены золотые, потолок золотой. Кругленькие окошки, а на них золотые решетки. И никакой мебели. Сесть даже негде.

«Тут тебе будет очень удобно», — говорит царь.

«Прощай», — говорит царица.

Раз! — и исчезли оба.

Подошел я к окну. Земля где-то далеко внизу, словно с десятого этажа смотрю.

Вдруг слышу голос чей-то, очень знакомый, а чей никак не соображу: «Спокойно… спокойно… не волнуйся. Все хорошо… Все хорошо. У тебя все есть… Любое желание твое будет немедленно выполнено. Все люди мечтают о таком. А имеешь ты. Потому что — ты самый достойный. Самый умный. Самый добрый. Самый честный. Все хорошо… Все хорошо…»

И снова я подумал: «А что? Я все-таки не глупый. И учительница Таисия Николаевна когда-то на уроках говорила (когда пятерку мне ставила). И сам чувствую. И не злой я… Последнюю конфету как-то Пете Бараболе отдал. А разве не честный? Если урок не выучу, всегда признаюсь. Не пытаюсь обмануть учительницу, как другие».

Запекло у меня в груди, повернулся я, дыхнул через плечо, на котором огнетушитель висел, пламя сразу погасло.

«А что, — думаю, — с огнетушителем очень удобно…»

Хожу я по комнате, смотрю на свое отражение в золотых стенах, любуюсь. Когда — хлоп-хлоп! — крыльями кто-то за окном захлопал, на золотой подоконник сел. Смотрю — черный ворон. Стукнул клювом по золотой решетке и превратился в черного кота.

Да это же Лаврентий!

«Слушай! — говорит мне Лаврентий. — Удирает отсюда быстрее, а то пропадешь.

Сказал это он, и только тут страх меня охватил. Да что же это делается? Да что же это творится? Это же я в Змея Горыныча превращаюсь. Змеенышем Горюсиком уже стал. Вот какая это колдовская сила царя Добрилы и царицы Злагоды! Это они нарочно задаривают, чтобы разбаловать, чтобы отучить трудиться…

А как же Тайфун Маруся? Кто же ее спасет? Сегодня Кощей на ней женится и все! Пропадет прекрасная девушка, которое все наше село Гарбузяны так нежно любит.

«Лаврентий! Милый! Голубчик! Что делать? Надо же спасать Тайфун Марусю, а я, видишь…»

Кот Лаврентий лапою за ухом почесал и говорит:

«Для того чтобы кого-нибудь спасать, сначала надо самому спастись. Как минимум!».

Ну и умный кот!

«Лавруша, — говорю, но как же быть?»

Лаврентий снова за ухом почесал и говорит:

«Бери вон заступ, копай».

Смотрю стоит у стены заступ, обычный, железный, с деревянной ручкой.

Откуда тут взялся?

Беру я заступ.

«Где копать?»

Кот Лаврентий на золотой пол лапой показывает:

«Тут».