Чудеса в Гарбузянах

— Лаврентий.

— Кто тебе сказал? — еще больше удивился Журавль.

— Бровко.

Марусик и Журавль переглянулись.

— Ты что? Того? — Марусик покрутил у виска пальцем.

— Нет… Просто мне сон сегодня приснился. Словно продолжение твоего сна, Журавль.

— Да ну? — воскликнул Журавль. — А ну давай! Давай-давай! Рассказывай!

— Вы же знаете, я свои сны никогда не помню. А этот так четко запомнился, словно в кино видел. Так вот. Снится мне, что сижу я в коготь и грущу…

— Один? — спросил Марусик.

— Один.

— Поэтому и грустишь. Нас же там не было? Правда? — улыбнулся Журавль.

— Я же тебе не снился, почему же ты мне сниться должен… Вот сижу я в саду и грущу. Подходит ко мне Бровко. Морду ко мне на колени положил, в глаза заглядывает. Потом улыбнулся: «Не грусти, друг… Все будет хорошо».

И то, что он по-человечески говорит, нисколечко меня не удивляет. Он же, знаете, умнее некоторых наших одноклассников.

«Ты же хочешь найти Тайфун Марусю вызволять, — продолжает Бровко. — А для этого тебе кот Лаврентий нужен».

«Точно», — говорю я, словно давно знаю, что того черного кота звать Лаврентий.

«Так что же ты молчишь? — говорит Бровко. — Лаврентий — мой добрый приятель. Сейчас позовем его. Вон он летает. Гав-гав!»

Смотрю — черный ворон с неба летит. Крыльями захлопал, сел возле нас, в черного кота превратился.

«Привет, Бровко! В чем дело?» — человеческим языком говорит.

«Да вот другу и хозяину моему ты нужен. По какому поводу, сам знаешь!»

«Нет вопросов! — говорит кот Лаврентий. — Идем!»

Хвост трубой — и побрел не спеша. Я — за ним. Идем-идем мы по саду нашему, а сад никак не кончается. Долго шли. Вдруг вижу выходим во двор. Хата. Окна крест-накрест досками заколочены. О! Да это Липки! Третья от деда Коцюбы хата, где мы в войну играли. Я и не знал, что наш сад переходит в липкинские сады и что они словно один большой сад…

Кот Лаврентий превратился внезапно в ворона, захлопал крылья, поднялся в небо и исчез.

Скрип! — скрипнули неожиданно двери заколоченной хаты, и из-за двери из темноты послышался глухой скрипучий голос: «А иди-ка сюда…»

— Ой! Страшно как! — хрипло произнес Марусик.

— А я и не говорю… Страшно. И мне было. Но что поделаешь. Не отдавать же Тайфун Марусю Кащею.

Зажал я свой страх в кулак и вошел прямо в темноту сеней.

«Что тебе нужно?» — прозвучал из темноты тот же голос.

«Миг Мигович, это вы?» — спрашиваю.

«Миг Мигович сейчас откомандирован в Южное полушарие, на острова Мадагаскар. Будет завтра».

«Что же делать? А как же Тайфун Маруся? Я…»

«А-а! Ясно, — перебил меня голос из темноты. — Миг Мигович предупредил, как придет кто-нибудь и будет спрашивать Тайфун Марусю передать следующее. Надо весь бурьян, что во дворе, в саду и на огороде, вырвать, унести и сложить в овраге за липняком».

Хм… Ничего себе заданице! Вы же знаете сколько там этого бурьяна.

«А вы сами кто будете? — спрашиваю у темноты. — Покажитесь хоть. А то я и не знаю, чьи приказания должен выполнять».

В темноте кто-то задвигался, закряхтел:

«Я тетенька Незабудь — секретарь Мига Миговича по вопросам памяти. А показаться не могу, потому что я невидима с рождения. И приказы не мои, а Мига Миговича. Если хочешь помочь Тайфун Марусе, то не мешкай».

«Ну что же, — думаю, — в сказках и не такое бывает. Золушке вон приказывали за одну ночь столько сделать, что подумать страшно, и то ничего. А мне бурьян какой-то вырвать… Справлюсь!»

«Хорошо, — говорю. — Надо так надо. Иду».

Вышел во двор, взялся за работу. Если бы тяпка какая-нибудь была, или заступ, или нож по крайней мере, а то же голыми руками. А там и чертополох колючий, и крапива жгучая, и какого только бурьянища не повырастало! Рву изо всех сил, а сам едва не плачу. Руки болят отчаянно.

Во дворе все вызвал, в сад перешел. Рву и в кучу складываю (чтобы потом унести). Рву и складываю. И вдруг:

«Ох, бедняга! Ах, горемычный! Это же надо ребенку так мучиться! Ай-яй-яй!» — жалостливо-жалостливые голоса.

Поднял голову. Стоят под яблоней двое — он и она. Он — в обычном костюме. Рубашка в клетку, в арифметику, как у нас говорят. Она — в обычном цветастом платье. Вот только на головах маленькие золотые коровы. Глаза у обоих светло-серые, водянистые, в глазах слезы — так меня жалеют. И лица какие-то мягкие, будто из ваты.

«Что такое? Вы кто?» — спрашиваю удивленно.

Он глаза рукавом вытер.

«Я, — говорит, — царь Добрило. А это моя жена, царица Злагода. А ты кто такой, сынок?»

«Я, — говорю, — Сашка Непорожний, Цыган по-уличному. Пятиклассник».

«А кто же тебя, Сашка Непорожний, Цыган по-уличному, пятиклассник наш дорогой, заставил так тяжело работать?» — всплеснула руками царица Злагода.

«Никто, — говорю, — не заставлял. Я сам, так мне захотелось».

Не могу же я каким-то чужим царям правду говорить.

«Ой, не говори, сынок, неправду. Так не бывает, — покачал головой царь Добрило. — Чтобы пятиклассник, Цыган по-уличному, да сам себе такую работу придумал».

«Именно!» — подхватила царица Злагода.

«Ну, — говорю, — это ваш дело — можете верить, можете не верить!»

«Ну, почему ты такой?» — укоризненно склонила набок голову царица.

«Именно! — теперь уже царь подхватил. — Мы же тебе добра желаем. Хотим сделать так, чтобы ты был счастлив».

«Чего это вдруг?» — спрашиваю.

«Просто так. Потому что мы любим делать добро. Недаром же я царь Добрило».

«А я царица Злагода».

«Бросай к чертовой бабушке этот бурьян и говори быстрее, что ты хочешь. Все твои желания выполним. Хочешь мотоцикл, лодку моторную, джинсы импортные самые модные — все будет. Говори быстрее, не мучь, у меня даже руки чешутся, так хочу что-нибудь для тебя сделать».

На какой-то миг, честно говоря, заколебался. Да тут вспомнил волшебный талисман, лягушачью лапку, и словно меня кто-то холодной водою из колодца облил.

«Нет, — говорю, — спасибо, ничего мне не надо».

«Ну и поросенок ты, Сашка Непорожний, Цыган по-уличному, пятиклассник. К тебе всей душой, как к родному, а ты…»

Глаза у царя и у царицы сразу стали холодными, будто льдинки. И лица окаменели и стали уже не как из ваты, а как из мрамора.

«Знаете, — говорю, — вы лучше мне не мешайте, а то время идет, а мне еще надо вон сколько бурьянища вырывать».

И, не обращая на них внимания, снова взялся за работу.

Рву бурьян, а сам краем глаза на царя и на царицу поглядываю.

Вижу — шепчутся о чем-то, советуются. Потом, видно, к какому-то общему решению пришли. Царица рукою махнула: «Давай!» Царь Добрило, будто старая бабка-шептунья, пошептал себе под нос какое-то заклинание, сплюнул на четыре стороны, дунул, плюнул, на одной ноге крутанулся…

Я бурьян — дерг, а вместе с землей с корней золотые монеты как посыпятся. Тьфу! Я другой бурьян потянул, а он прямо в моих руках в хоккейную клюшку превратилась. С автографами чемпионов мира, игроков нашей сборной… Вот!

«Да не надо! — кричу. — Что вы как дети! Все равно ничего не возьму. Сказал — значит, все!»

Клюшку в бурьян закинул, золотые монеты землей присыпал.

А царь с царицей улыбаются медово.

«Не горячись, сынок. Ты еще сам себя не знаешь», — говорит царь.

«Так уж человек создан, что не в силах отказаться от благ земных, — говорит царица. — Да еще и бесплатно…»

«Нет, — говорю, — это только к людям вашего царского режима относится. А я совсем из другого общества».

«Вот упрямый, осел!» — ругнулся царь.

«А ругаться, — говорю, — не красиво. А еще в короне!»

«Он меня поучает, ну!» — плаксиво скривился царь.

«Не волнуйся, любимый! — обняла и приласкала его царица. — Ничего-ничего. Он еще пожалеет, он еще поплачет, он еще у нас в ногах валяться будет, когда что-то захочет, а достать не сможет».

«Не дождетесь!» — хотел я крикнуть, но неожиданно захлопали крылья, откуда-то появился и сел возле меня черный ворон, превратился в кота Лаврентия и говорит:

«Идем быстрее! Там в селе такое случилось… такое случилось…»

И я проснулся.

Глава пятая, в которой вы узнаете о секретном деле. «Пить-пить-пить! Тех-тех-тех!..» А звезды так далеки… Как мечты!

— Ну артист! — улыбнулся Марусик. — Понавыдумывал такого.

— Да ничего я не выдумывал! Снилось все точно, как я рассказывал, — ударил себя в грудь Сашка Цыган.

— А я верю. Могло сниться. Сны — это… — Журавль поднял палец.

— Сначала один понакручивал, теперь другой. Так я и поверил. Таких снов не бывает. Чтобы все так, как в кино, одно за другое последовательно цеплялось. Во сне всегда какая-то каша — все путается и скачет.

— Это от головы зависит. У кого в голове не того… беспорядок, у того и во снах каша, ничего не разберешь. Правда, Журавль?

Журавль молча улыбнулся.

— У самих у вас каша. К доктору вам надо. Галлюцинации у вас какие-то, — обиделся Марусик.

— Ну, хорошо, — примирительно сказал Журавль. — Идем в Липки. Глянем, что там и как.

…У ворот деда Коцюбы стоял «бобик». Ребята сначала подумали, что это снова Бобинец и Бобешко. Но увидели, что из-за хаты, из сада вместе с дедом Коцюбой и Сергеем вышел стройный человек — новый председатель колхоза Максим Богданович Танасиенко.

— Да, наверно, вы правы, Иван Иванович, — улыбнулся председатель деду.

Ребята переглянулись. Они и не знали, что деда звать Иван Иванович. Все в селе звали его просто дед Коцюба.

И вам, Сергей Петрович, спасибо, — председатель положил руку Сергею на плечо. — За своевременную информацию. И если вы уже тут, то поехали, кое-что обговорим. До свидания, Иван Иванович!

Председатель сел за руль «бобика», Сергей умостился на переднем сидении возле него, и они поехали.

Дед, приложив руку козырьком к глазам, смотрел им вслед. Потом улыбнулся, покачал головою, и побрел к ульям.

Мальчишки не успели обменяться впечатлениями об этом разговоре, не успели даже слова сказать, как вдруг услышали рядом приглушенные голоса.

Они притаились с одной стороны кустов, что росли у дедова тына, а с другой стороны, оказывается…

— Да-а… Наверно, ты таки правду говорил, — узнали ребята хриплый голос Бобешко.