Помоги проекту - поделись книгой:
Кирилл опустил взгляд к темному полу. Почему-то новость дубликата его не расстроила. Ему не так уж и нужны были воспоминания прошлого.
– Ты говорил о Владе, – напомнил своему клону Кирилл.
– Да. Так вот. После того, как Влад заменил информацию на сервере лаборатории, я пошел к Катрин и Микаэлю, дав им маленький пинок под зад. Предсказуемые, как каждодневная смена дня и ночи, они, естественно, кинулись разыскивать тайны Машеньки в научном комплексе Бриона. Разницы в том, кто окажется там первым, не было. Меня интересовали небольшие кусочки мини-вируса, который все это время содержался на их компьютерах. К сожалению, а может к счастью, эти двое никогда не были достаточно умны, чтобы замечать в своих системах крыс. Я, то есть мы, вклинили этот вирус в широкие компьютерные сети наших друзей еще в Небуле. Эта идея пришла нам с тобой, Кирилл, в один прекрасный день, когда мы поняли, что Катрин начинает играть не по правилам. Мы создали план, который был рассчитан на много шагов вперед. Мы ведь с тобой гении… Ну так вот. Когда Микаэль и Катрин попытались вытащить с серверов Бриона крохи информации, которая казалась им полезной, их носители – не знаю, что они использовали, может, простые диски, может, старомодные флэшки, может, что-то более новенькое, – передали нашему компьютеру недостающие кусочки программы, которая должна была пробудить ото сна наш стационарный компьютер здесь, в Гидии. Сразу после того, как последний сегмент вируса попал в операционную систему главного компьютера лаборатории, машина, по нашему же приказу, сгенерировала программу, которая по сети передала сигнал в нашу старую квартиру. Компьютер там включился и – фокус-покус – начал генерировать уже другой тип программы. Ее мы тоже подготовили заранее, чтобы перестраховаться. Небольшой стукачек – наша программа-шпион – занялась поиском внутри сети Небулы и Пилигримов. Она отыскивала необходимую нам с тобой информацию. Как и подобает хорошей программе, она выполнила свое предназначение точно, как швейцарские часы.
– Я понял. – Кирилл вдруг обомлел. Его глаза стали на мгновение шире. Не укладывалось в мыслях, что его дубликат был настолько расчетлив. – Это со стационарного компьютера в квартире ты послал электронные документы Максу…
– Неплохо. – Двойник кивнул. – Да. Именно так я и поступил. Что самое интересное, этим обманом я выиграл дважды. Как я уже говорил, я не люблю простых комбинаций. Так как и Катрин, и Микаэль ужасно алчны, они лично решили посетить нашу лабораторию. В итоге я их отвлек от более важных вещей, которые, как им казалось, не имели значения. Люди обычно не слишком-то беспокоятся о своем доме, когда уходят на работу, например. Согласись, подобная рассеянность когда-нибудь да должна выйти боком. Когда Катрин и Микаэль покинули свои башни, мой план продолжал двигаться. Пока наши приятели обеспечивали дополнение пока еще недоделанной программы на компьютерах Бриона, Влад занимался кражей важной информации. Он брат Димы, ты ведь знаешь?
Кирилл покачал головой, чувствуя, что по спине начинают бегать мурашки. Бегать не толпами. Стадами. Огромными стадами. Совпадения. Как же надоели эти глупые совпадения.
– Теперь знаешь. Так как он никогда не испытывал к своему младшему брату особенной любви, я знал, что наш друг захочет помешать Романову в его верной службе Бессмертным. Как это сделать? Очень просто. Дима – наш дорогой ученик – был повинен в смерти отца и матери Фокс. Естественно, Влад решил, что самый легкий способ насолить брату – натравить на него Фокс. Именно поэтому Романов-старший отправился в башню Небулы, что ближе к Бриону, и проник в архивы Чистокровных. Своровав оттуда доказательства причастности Димы к убийству четы Бенуа, он подкинул их в лабораторию, там, где их и нашла Саша. Таким образом, Фокс получила толику информации, необходимой ей для того, чтобы решиться покинуть вашу маленькую группу. Как ты понимаешь, я разделил вас всех намеренно. Если бы я этого не сделал, вероятнее всего, кто-то из вас погиб бы по пути к Микаэлю. Этого я старался избежать. И у меня все получилось.
– Как тонко все просчитано… – протянул Кирилл.
– Мы с тобой гении, – протянул Кирилл дубль два в ответ. – Я хотел вернуть вам память, вернуть вас в Москву, обмануть Катрин, сохранить вам жизни и избавить Гидию от присосок в виде этих ужасающих башен. Почти все свои цели я выполнил, осталось еще несколько шагов, и я поставлю мат Небуле.
– Ты сказал, что расскажешь мне о Рэн. – Кирилл сощурился. – Почему она ушла к Микаэлю? Ты так и не сказал…
– Если честно, у нас уже нет времени на разговоры. – Дубликат поморщился. В его голосе заскользили лживые интонации. Кириллу это не понравилось: он знал, что старался говорить в таком тоне только тогда, когда обсуждать определенную тему был не намерен. Его клон врал ему. – Время в моем измерении здесь, в этой комнате, течет так, как я ему приказываю. Я затащил тебя сюда не только для того, чтобы объяснить тебе, как работал весь мой план. В подробностях я бы не смог его рассказать тебе и за неделю. По большей части я пригласил тебя в свое убежище, только чтобы как-то скоротать время, которое понадобилось нашим друзьям для того, чтобы добраться до подножия башни Пилигримов. Сейчас они уже, скорее всего, входят внутрь, а к Микаэлю их любезно провожает Селена. Думаю, с этой женщиной ты захочешь познакомиться лично. О ней рассказывать тебе у меня нет желания…
– Понятно. – Кирилл сложил руки на груди. – Значит, на этом все? Сейчас ты вернешь меня назад и позволишь вещам идти дальше, как ты запланировал? Для чего был этот разговор?
– Для того, чтобы ты попал в нужное место в нужное время. – Дубликат хитро улыбнулся. – Я хочу, чтобы ты поговорил с Микаэлем до того, как к тебе присоединятся твои друзья. Я отправлю тебя в кабинет этого многоуважаемого пилигрима, и там ты получишь ответы на оставшиеся вопросы. Не на все, конечно, но на многие. Мне важно, чтобы ты вспомнил свое прошлое, потому что в нем – ключ к спасению Вселенной.
– Почему я? – Кирилл хмуро оглядел свое зеркальное отражение, стоявшее перед ним во плоти. – Просто верни меня и друзей назад, в Москву. Возможно, я не хочу возвращения памяти, возможно, я не хочу того, на что ты меня подписываешь. Я не хочу, понимаешь?
– Понимаю. Очень даже понимаю. Но также я понимаю, что кроме законов физики в нашей жизни существуют и другие законы. И речь в этот раз идет не о законе подлости, а о законе судьбы. Я могу вернуть и тебя, и Максима в Москву, я могу вновь сделать так, чтобы вы зажили своей тихой спокойной жизнью. Но хочу ли? Нет. Я не вправе решать за тебя, как жить. Но я хочу предоставить тебе поле для выбора – то поле, которое бы обеспечило тебя полной информацией и всеми возможными вариантами развития ситуации. Вне зависимости от тебя один из нас – я имею в виду всех наших копий – рано или поздно совершит предначертанное и исправит проблемы с Небулой. Но возникает вопрос: а не появится ли этот дубликат слишком поздно? Однажды Рэн сказала мне, что мы являемся теми, в кого мы верим. Я верю в тебя, потому что в себя я верить уже не могу. Назови мне хоть одну причину, почему я не должен верить в тебя?
Кирилл промолчал. Хотелось вякнуть что-то вопреки, но все приходящие в голову мысли казались ужасно глупыми в свете всего уже сказанного.
– Молчишь. Я даже знаю почему. В конце концов, мы с тобой всего лишь часть нашей общей судьбы. И поверь, эта судьба ждет тебя, и если не ты пойдешь к ней, она сама придет к тебе.
– Я не герой, – тихо произнес Кирилл.
– Я и не прошу тебя быть героем. – Кирилл дубль два просиял. – Я прошу тебя быть тем, кем ты всегда был. Гением.
Они оба замолчали. Синий туман окутал их призрачным сиянием.
– Я и не гений, – сказал Кирилл спустя две минуты. – Это ты гений, но я – нет.
Дубликат развел руки в стороны.
– Не кажется ли тебе, что сказанные слова имеют некий двояко трактуемый смысл, ведь мы фактически являемся отражениями друг друга. Если я гений, то и ты такой же.
– Я твое отражение в кривом зеркале, – кисло констатировал Кирилл.
– Я не стану с тобой спорить, потому что знаю лучше других, насколько ты упрям. – Дубликат протянул свою руку вперед. – Времени мало. Позволь мне перенести тебя туда, где ты сможешь осуществить свое желание и вернуться в Москву. Я думаю, Микаэль радостно воспримет твой оптимизм относительно этого желания. Рэн ты тоже встретишь в башне Пилигримов. Сам ей и задашь свой вопрос. Поверь мне, она ответит.
– А ты куда направишься? – Кирилл обхватил запястье своего двойника. – Разве ты не пойдешь со мной?
– Ну, у меня есть еще как минимум одно дело в Гидии. – Дубликат широко улыбнулся. – Чтобы перенести тебя в кабинет Микаэля, мне совсем не обязательно отправляться туда вместе с тобой. Я умею намного больше обычных пилигримов, когда-нибудь и ты будешь это уметь.
– Мы еще встретимся?
– Не думаю. – В глазах двойника появился легкий страх. Улыбка при этом с его лица не сошла. Кирилла мимика своей копии немного напугала. Понять, о чем думал человек в капюшоне, было легко. Теперь легко. Когда начинаешь понимать тип мышления рядом стоящего человека и узнаешь в нем свой собственный, все вопросы отпадают сами собой. Двойник думал о смерти. – Я отправлюсь к башне Катрин и запущу тот процесс, о котором я тебе говорил. Все башни связаны с Машенькой, ведь именно она координирует их работу. Думаю, проблем не возникнет. К сожалению, я не смогу восстановить все миры.
– Это можно сделать только из Небулы. – Кирилл кивнул. – Только из самой Машеньки.
– Именно. – Дубликат поджал губы. – Башня дает ограниченный доступ к ресурсам нашей машины. Отсюда я смогу восстановить только Гидию. При этом энергию придется черпать непосредственно из гиперкуба универсума. К сожалению, для этого процесса нужна распределяющая машина и хороший проводник. Ни того, ни другого у меня нет, и поэтому придется обходиться своими силами.
Сердце Кирилла упало куда-то в пятки. Кажется, его двойник собирался не просто умереть, а умереть с пафосом. Сложно было понять, могло ли человеческое тело служить проводником для энергии, но даже если могло, то точно не слишком-то долго. Учитывая масштабы оговариваемых ранее цифр, любую плоть под напором таких энергетических потоков должно было испепелить меньше чем за секунду. На что надеялся человек в капюшоне, сказать было сложно.
– Тебя не должно заботить то, что я намерен сделать. – Дубликат крепче сжал ладонь Кирилла. Кожи вновь коснулось тепло синих искорок. Магия пилигримов была горячей, как огонь. – Я освобожу тебя от обещания, которое ты дал Алине. Остальное ты поймешь со временем. Заранее, у меня только одна просьба к тебе. Будь добр, сделай так, чтобы моя личность и мой интеллект не пропали сегодня зря. Можешь не отвечать. Просто…
Дубликат на секунду замялся. Потом грустно добавил:
– Просто поступай так, как велит тебе сердце. Я не хочу, чтобы моя смерть не послужила для меня же самого хорошим уроком. Я уверен, судьба подскажет тебе, какие шаги следует предпринимать. Слушай, как шепчет Вселенная. Она не обманывает.
Двойник поднял взгляд. Их глаза встретились. На секунду Кирилла вновь охватило безумное ощущение дежавю. Мозг словно бы засунули в серную кислоту, и он, вместе со всеми содержащимися в нем мыслями, начал в ней быстро расплавляться. Чувство не из приятнейших. Переборов в себе желание закричать, Кирилл закрыл глаза и сосредоточился мыслями на Рэн. Голова продолжала болеть, и теперь его это не удивляло. Вечная стрельба между висков уже успела стать привычной. Сложнее привыкнуть было к новым фактам, которыми с ним поделился двойник. Некоторые вещи просто не могли восприняться сознанием сразу. К ним нужно было привыкнуть, как и к вечно изменяющемуся настоящему.
Скоро все тело поглотило синее тепло. Кирилл, более ему не сопротивляясь, попытался расслабиться. Он понятия не имел, где окажется секундой позже. Душевное равновесие сохраняла только слабая надежда на благополучный исход истории, в которую он умудрился влипнуть. И надежда эта слабела с каждой секундой, уходящей в небытие.
Эдуард Коридоров
Маленькая рыбка в океане
Протяжным, ликующим криком: «И да будет так во веки веков, до крайнего времени мира» – Майор завершил вечерний лохотрон, и я тут же прошмыгнул через всю казарму к каптерке.
Все было рассчитано точно. Буйвол, дежурный по каптерке, обычно заканчивал молиться последним. Вот и сейчас его туша замерла в последнем поклоне всемилостивейшему Лоху. Мне всегда было интересно, что за просьбы адресует Буйвол небесам в этот святой момент. Я нарочно подстерегал, с каким выражением лица он распрямится: вдруг найду отгадку. Но глазки Буйвола глядели на мир после молитвы сонно и равнодушно.
Сам я прошу всемилостивейшего Лоха об одном: лишь бы завтра пронесло, лишь бы не назначили спортивный день. Единственный вид спорта, где я чувствую себя уверенно, – это футбол. Как-то само собой оно получается – подхватить мяч, обвести защитников и легонько закинуть в пустой угол ворот. Красться, обманывать, отводить глаза пляской на ровном месте – это да, это мое. За это меня здесь и прозвали Котенком. Ну еще, пожалуй, на кросс выносливости хватит. Ноги у меня сильные. А вот бороться или гири выжимать я даже не берусь. Кишка тонка. Все знают об этом, и Капитан-2 знает. Он у нас ответственный за выживаемость. Каждый раз издевается надо мной почем зря. Самолично подвесит на перекладину и кроет меня матом, пока я болтаюсь на ватных руках. А все отделение покатывается со смеху. Однажды, пока я так висел, похабник Ананас сдернул с меня штаны – и ничего не попишешь, пришлось позориться: Капитан-2 стоял рядом и не давал спрыгнуть на землю.
У Ананаса – вечный стояк, он всем об этом уши прожужжал, ни о чем другом говорить не способен. Рожа у него паскудная – узкая, всегда лоснящаяся, и даже глаза как будто жиром намазаны. Однако же в отделении нашем Ананас всем – свой в доску. А взять меня или, например, Красавчика – нас считают слабаками. Устраивают нам мелкие пакости. Майор на той неделе, после больших учений, прямо заявил, что мы с Красавчиком не заслужили высокое звание мучеников. Заявил перед строем. Я все на Полковника смотрел – ждал, может, Полковник защитит нас как-нибудь. Ведь тогда, на учениях, когда у меня заклинило торпедный механизм и я еле-еле сумел резервной торпедой поразить цель, он молча подошел и взъерошил мне волосы, как сыну. Так, что я чуть не заревел, совсем забыл, что руки бывают такими. Родными, живыми, добрыми. Наверное, с того момента ко мне и начала возвращаться память.
Теплые вещи и загодя собранный рюкзак лежали там, где я их спрятал – в укромном уголке каптерки. Я накинул бушлат, спрятал шапку за пазуху: хоть и конец лета, а ночи холодные, пригодится. Из снаряжения приглядел самое простое и необходимое – компас, пехотную лопату, перевязочный пакет да фонарик. Никаких бронежилетов, шлемов и прочего железа, которое только стесняет движения. Под которым мы задыхаемся на тренировках. Оружие я тоже не беру. Отвоевался.
Окно в каптерке я изучил еще пару дней назад. Его сроду никто не открывал, мало того, его створки были плотно притиснуты ржавыми гвоздями. Но гвозди эти я аккуратно расшатал, и теперь их можно было отогнуть. Полминуты, не больше, ушло на то, чтобы распахнуть одну створку. Пыльную, слежавшуюся духоту, наполненную острым запахом ношеной обуви, полоснула струя свежего воздуха, и у меня слегка закружилась голова. До земли было метров шесть, не меньше. Пора двигаться. Я тихонько выглянул наружу, в казарму: надеюсь, больше мне здесь не бывать. Майор уже ушел, он никогда не задерживается в отделении после солдатского лохотрона – спешит на командирский. Буйвол зевал, широко открыв пасть с крупными, ровными зубами. У него все по расписанию. Сейчас он вразвалочку потопает в сортир, и только после этого – сюда, в каптерку, готовить экипировку для завтрашних занятий.
Лох с вами, ничего сильно уж плохого вы мне не сделали, счастливо оставаться. А я пошел.
Рюкзак был под завязку набит консервами, и хлебом, и кое-какой полезной амуницией, я приготовил его вчера во время ночного дежурства по кухне. В кармане бушлата лежал моток крепкой веревки. Один ее конец я привязал к железным ребрам батареи, второй – к рюкзаку. Тяжелый груз скользнул вниз, в кромешную тьму. Вот он достиг земли, лег на нее мягко, беззвучно. Теперь моя очередь. На обшарпанном столике, рядом с журналом учета экипировки и уставом мученика, я заметил гильзу от крупнокалиберного патрона – мы такими частенько пуляем на учениях. Прихватил гильзу на память. Сразу подумалось, остро и печально: у меня совсем нет вещей, которые напоминали бы о прошлом. Поэтому и память о нем тусклая, рваная, плохая, все равно как если смотреть в прошлое сквозь Докторовы вечно захватанные пальцами очки.
Я ухватился за веревку и перекинул ноги в проем окна. Свободной рукой поплотнее прикрыл оконную створку: чем позже обо мне спохватятся, тем лучше.
Долго стоял внизу, прислушивался. Тишина была почти мертвой. Невдалеке чуть слышно шумело море – от здания казармы, от плаца дорожка вела прямо к базе подводного террора, где мы осваивали управление атакующими капсулами. А на плацу и на полосе препятствий Капитан-1 учил нас боевой тактике. Нельзя спешить равномерно, говорил он. Нужно быстрые движения постоянно чередовать с медленными, наблюдение – с действием. И тогда ты будешь недосягаем для нечистых, врагов рода человеческого, а сам сможешь нанести им большой урон.
Мне стало немного жаль, что я так и не убил ни одного нечистого. В конце концов, слабаком я становлюсь только в спортивные дни. А на учениях мне просто не повезло, такое могло случиться в любой подводной капсуле. Я хотел бы стать мучеником. Пока не начала возвращаться память, я только об этом и мечтал. Все подгонял время – когда же настоящее дело, когда я спущусь в капсулу не для тренировки, а для борьбы, на которую настраивает нас Майор, для борьбы с прогнившей, оскорбляющей мир цивилизацией нечистых, борьбы насмерть? Всемилостивейший Лох обязывает нас хватать и убивать нечистых, где бы они ни встретились, изгонять их из тех мест, откуда они изгнали нас. Но Лох обязывает и заботиться о своих ближних. Мне пришлось выбирать одно из двух. Я точно знаю, что никто, кроме меня, о маме не позаботится. Нечистые были, есть и, к сожалению, будут, а маму я одну не оставлю. Прекрасно помню, что говорит об этом Лохань святой веры. Те, кто отсиживается дома, на целую степень ниже тех, кто сражается во имя Лоха, жертвуя своей жизнью.
Ниже так ниже. Ну и пусть. Наплевать, что здесь подумают обо мне. Кроме разве Полковника. Но ведь он не стал со мной говорить о маме. Он цыкнул зубом и сказал: учи устав, Котенок. У мученика нет ни ближних, ни дальних, нет ни боли, ни радости, нет ни жизни, ни смерти, есть только враги – нечистые и есть только долг – убивать их, пока милосердный Лох не заберет тебя на небо, в сады, где текут ручьи, и не обрушит в пекло твоих врагов. В возмездии – основа краткого существования мученика. Это я помню наизусть, в этом я клялся кровью, но в момент клятвы я напрочь забыл о том, как трудно без меня маме. Пусть побег мне простится. Полковник ни за что не отпустил бы меня, я это понял. И я уловил, что Полковник меня жалеет, только не хочет, чтобы это видели все вокруг. В сердце мученика нет места жалости, трусости и сомнениям.
Длинными перебежками я приблизился к заболоченной речке, которая перерезала расположение нашей части. Рюкзак хорошо сидел на спине, мощными вдохами я вгонял в себя резкую, дрожащую прохладу, изо рта шел чуть заметный пар. Через речку был путь по невысокому мостику, я ходил по нему тысячу раз, но сейчас это опасно. Над мостиком установлена видеокамера, и дежурный по штабу заметит меня. Нужно идти вброд. Промочу ноги, но ничего, в лесу, убежав подальше, разведу костер и высушу легкие кожаные «вездеходы». А в сапогах далеко не ушагаешь.
Там, за речкой, у резервных ворот, находится караульный пост, где сегодня должен коротать ночь Красавчик. Вот тут я рисковал. Если Красавчика по какой-то причине в карауле не окажется, если Доктору взбредет в голову оставить его в медсанчасти, пиши пропало. Придется под прицелом автоматически наведенных пулеметов и под присмотром все тех же видеокамер кромсать проволоку и зайцем прыгать по заминированной полосе, наудачу. И очень даже не факт, что после всего этого от меня останется хотя бы клочок гимнастерки.
Но выжидать удобного стечения обстоятельств было невмоготу. Решил так решил. Смерть, причиненная оружием, – удел достойных. В любом случае.
Я подкрался вплотную к караульной будке и не торопясь восстановил дыхание. Перед будкой чуть покачивался яркий колокол света. Сейчас я встану в этот колокол и помашу руками – караульный увидит меня на мониторе и обязан будет взять меня на прицел и окликнуть.
«Котенок, – не по уставу спросил Красавчик, это был он. – Ты чего?».
В динамиках слышно было, как он снимает с предохранителя автомат. Дружба дружбой, а служба службой.
«Дело есть, – сказал я. – Выйди, скажу. Только в штаб погоди докладывать. И не шуми сильно».
Случись такая история, если бы я стоял в карауле, – доложил бы в штаб немедленно. И пульнул бы по нарушителю без раздумий, как того требует устав. Даже по Красавчику пульнул бы. Не зря же сказано: сегодня нарушишь закон в пользу своего, завтра – в пользу нечистого.
Но Красавчик – действительно слабак. Он из тех, кто не создан для войны. Потому и пригрелся у Доктора.
Пускай слабость Красавчика пойдет мне на пользу. Я-то ничего дурного не делаю. Мне просто нужна свобода.
Форменная одежда сидела на Красавчике как на корове седло. Выйдя из караулки, он остановился на границе света и тени, и его белоснежное лицо мягко светилось, как светится луна в самый глухой ночной час. Пушистые ресницы удивленно хлопали, гоня волны света мне навстречу. И зачем всемилостивейший Лох награждает мужчин бесполезной красотой? Сколько из-за нее Красавчику перепадает насмешек и неприятностей. Но у него хотя бы защитник имеется – Доктор.
«Т-ты чего?», – повторил Красавчик, слегка заикаясь. Он всегда заикается от волнения.
Я уже рассказывал ему о маме. Мы частенько ходили с ним на берег речки, в камыши, и сидели там, глядя на воду и лениво перебрасываясь фразами так, ни о чем – о том, что было сегодня, о жестоком Капитане-2, о Полковнике, о Докторе. О Майоре и ребятах мы говорить не любили – и так все ясно, чего там. С тех пор как стала вспоминаться мама, я чуть не каждый вечер звал Красавчика на речку. За день накапливались все новые крупицы памяти. Я вспомнил в мельчайших подробностях ее лицо, руки, одежду, я видел, как она полулежит в своем вечном кресле, видел ее скорбную улыбку, контраст между потрескавшимися, состарившимися губами и молодым упругим лицом. Но как ее зовут и почему она не может двигаться, – этого я не мог вспомнить, как ни силился.
Красавчик терпеливо выслушивал меня и не переставал хлопать девчачьими ресницами. О своих родителях он не помнил ничего. Полный ноль. Такое ощущение, что я здесь, в нашем лагере, и родился, удивленно говорил Красавчик. Мы попробовали осторожненько повыспросить ребят об их прошлом, но те в ответ лишь крутили пальцем у виска. И они были правы. Мученику не пристало думать о постороннем.
«Я решил уйти из части, – сказал я Красавчику. – Мама там совсем одна. Мне надо к ней».
«Т-ты чего? – в третий раз прошелестел Красавчик и сморщил нос, как будто приготовился заплакать. – А как же клятва? Ты ничего не успеешь сделать для мамы. Тебя поймают и отдадут под суд. Сам знаешь, что такое военное лохосудие. От него снисхождения не жди. Оттуда живыми не возвращаются».
«Отсюда тоже».
Красавчик горестно помотал головой. Уж кому-кому, а ему помирать не хотелось. А отвечать за мой побег, как ни крути, придется.
Одним движением я сорвал с него автомат, уроки Капитана-1 не прошли даром. И саданул по светло-каштановым отросшим волосам, Доктор позволял ему вольности. Прости, Красавчик. Но теперь с тебя взятки гладки. За такую оплошность не расстреляют. Разве что посадят в яму на месяц-другой.
Я прихватил и автомат, и сумку с магазинами – на случай погони. А не понадобятся – брошу. В караулке было тихо, этот дурачок и впрямь не отправил сообщение в штаб. Значит, времени у меня вагон.
Я усадил обмякшего Красавчика на стул, связал его. Немного поколебался, но рот затыкать не стал – пускай кричит, если захочет.
Представил, как заохает, засуетится Доктор над своим любимчиком. Хорошо, когда есть кому над тобой суетиться. Бедная моя мама.
За воротами сплошной стеной стояли невысокие темные заросли. Позади, далеко за речкой и спящей казармой, бесшумно лежало море, и только ветер изредка доносил до меня его пряное дыхание.
Я до дыр доизучал секретную карту, которую прихватил во время последних учений из подводной капсулы. Мне следовало двигаться в сторону, противоположную морю. Конечную цель я тоже хорошо себе представлял – название нашего поселка, в отличие от маминого имени, вспомнилось почти сразу.
Взяв хороший темп, я врубился в заросли. Теперь следовало бежать, бежать и бежать, и внимательно следить за дыханием. Я и бежал. За спиной чуть раскачивались вещмешок и автомат, по бедру мерно хлопали фляжка и сумка с тремя магазинами к автомату. Я все бежал и чувствовал, как где-то внутри медленно растет, воздушным шаром распирая грудь, новое, подымающее над землей чувство. Как оно называется? – гадал я между делом.
На ум пришло одно слово – свобода. И едва оно прозвучало, мне стало стыдно перед ребятами, которым суждено помереть ради другой, большой свободы – свободы от врагов рода человеческого. Ведь наступит когда-нибудь время, когда они перестанут совращать людей с пути Лоха, неверие сгинет, и станут верующие поклоняться только Лоху.
Но я сейчас желаю другого, стремлюсь к другому, думаю о другом.
«Ну, что скажете, отцы-командиры?»
Полковник, уставившись строго в стол, цыкнул зубом, по милому своему обыкновению. Ужасно бесит это презрительное цыканье. Сто раз я ему предлагал законопатить зуб. Отказывается. Прошел черт знает через что, на теле живого места нет, лицо – как мятая жестяная банка, а боли боится.
В кабинете Полковника – весь цвет военной мысли. Вся банда. Только что о побеге Котенка докладывал Капитан-2. Уже тепленький. И так-то не семи пядей во лбу, а спьяну и вовсе слова забывает.
Первым, естественно, полез наш стукач, наш наместник Лоха на земле – Майор. Во все стороны посыпались громы и молнии.
«С такой дисциплиной мы не выполним наше задание! Под угрозой важнейшая операция, от которой зависит успех вековой борьбы за свободу и независимость наших народов! Братья по вере, проливая кровь, с надеждой смотрят на нас, а мы беспечны, как нечистые в своих зачумленных мегаполисах!»
Ну и дальше в том же духе. Все с интересом ждали, когда Майор от проповеди перейдет к конкретным предложениям. Будь его воля – он давно бы всех присутствующих поставил к стенке. Но руки коротки. Святой Лохариат читает его кляузы, копит компромат, но людоедскими санкциями не разбрасывается. Оно и понятно: торчать на краю света и дрессировать мучеников мало кто желает даже за большие деньги. Да еще под руководством стукача-истерика. Ну, Полковник – отработанный материал, где и кому он нужен? Единственный кадровый военный с академическим образованием и боевым опытом – Капитан-1. Он как-то проговорился мне, что мечтает не о карьере даже, – ее очень просто сделать на войне, где командиров щелкают по ущельям, как горных козлов, – он мечтает, на минуточку, вождем заделаться. И он прав. Нынче в их системе сосунки безграмотные, вчера из кишлака, делают карьеру, не поднимая задницы. Так, для отвода глаз, посидят в лесочке, у партизанского костра, постреляют ворон, допьются до белой горячки, а потом скупят сотню-другую скальпов нечистых и прутся к вождю. Денег-то вкачано в эту войну – океан. Говорят, вконец оборзели сосунки, подсовывают скальпы десятилетней давности. А вождь уши развесил и слушает сказочки про то, что нечистых – тьмы и толпы, и всемилостивейший Лох посылает нам все новые испытания. Глядишь, герой едет в родной кишлак бригадным генералом.
Среди таких партизан генеральствовать бесполезно, это факт. Никакого морального удовлетворения. Правильно прицелился Капитан-1. Вождь стар, нечистые рано или поздно его кокнут. И начнется драка за его трон. Вот в ней-то победит только тот герой, чьи руки пахнут не деньгами, а кровью.
Наши здешние ребятишки, наши безмозглые мученики – это бомба, которая взорвется, и очень скоро. Ребятишки на вечерних лохотронах просят-умоляют поскорее отправить их на смерть. Два десятка сумасшедших, в которых вытравлено все человеческое – это сила. Они утащат на тот свет тысячи нечистых. И после этого Капитан-1 будет командовать генералами. Никаких проблем.
А пока он слушает бредни Майора – спокойный, подтянутый, готовый к любым подвигам.
«…допускаем пьянство на боевом посту!», – брызжет слюной Майор с высоты своего двухметрового роста. Слюны хватает на всех.
Бедняга Майор, никто его не боится. Капитан-2, объект критики, повесил свой сизый нос и, кажется, спит. Ему эта ругань – мертвому припарка. Он не мальчик, знает, что на время священной борьбы Лохариатом введен сухой закон. Потому и пьет, что не мальчик. Он один во всей республике – обломок тех веселых времен, когда на воздух взлетали города нечистых. Его опыт – на вес золота. Майору его пьянство не по зубам.
Теперь мой черед закрыть глаза и спать. Ха-ха. Теперь Майор поносит Красавчика. Горе-солдат. Никакого представления о бдительности, о законах войны. Преступные, разлагающие дух и плоть забавы – вот все его устремления. А мы, командиры, им потакаем.
В мой огород камушек. Но и здесь у Майора не выгорит. Свою любовь к Красавчику я не прячу, она у всех на виду. И все знают, что по происхождению я – нечистый. А кроме того, все в курсе, что мне доверена высшая тайна священной борьбы. Она хранится у меня в сейфе. И только благодаря ей славные, чистые мальчики, не успеешь глазом моргнуть, превращаются в фанатиков, готовых погибнуть за общее дело. Никаких проблем.
Вождь лично, из рук в руки, передал мне коробку с ампулами. В них, говорит, будущее нашей республики. И твое, говорит, будущее тоже. А какое мне светило будущее без вождя и без ампул? Тюряга. Если не до скончания лет, то уж до старости точно. Я помог одной безнадежно больной даме свести счеты с жизнью. Избавил ее от мучений и взял за это очень приличную сумму. Что меня толкнуло на это? Вовсе не доброта душевная. Дама была богата и притом ужасающе уродлива и тупа, богатство свалилось на нее случайно, по праву наследования. Ее существование на белом свете – торжество несправедливости. Именно осознание этого и позволило мне услышать ее мольбы. Я освободил ее от тягот болезни, а мир – от нее. Никаких проблем. Если б только не выяснилось потом, что эта гадина ведет дневничок, с которым делится своими переживаниями…
Так что я без долгих раздумий согласился с вождем террористов, вступил в Лохань святой веры и вприпрыжку побежал сюда, в этот чертов лагерь.
Все, что требуется от Майора – шпионить, чтобы я берег тайну и никому ее не разглашал. Я берегу. Никаких проблем. А все остальное – никого не касается. Красавчика я им не отдам.
Красавчик. Он сейчас нежится в медсанчасти на белых шелковых простынях. Я забинтовал ему голову – пусть считают, что он ранен, хотя на самом деле у него всего лишь сотрясение мозга. Нет, больше никаких караулов, никаких боевых тренировок. Когда я примчался в будку, его уже развязали, и он смотрел на меня, как щенок, брошенный хозяином. На щеке засохла кровь, и я гладил, гладил, целовал его щеку, я могу часами его целовать.
Любимый мой. Пусть воюют, взрывают, стреляют, погибают другие. Он не создан для войны и для смерти. Он создан для меня. И он счастлив со мной.
Конечно, и он, как все эти несчастные ребятишки, получает свою ежедневную дозу. Я читал его личное дело. Незачем ему знать, что было до меня. Какое значение имеют теперь его многочисленные родственники, увешанные титулами и нагруженные богатствами. Для них он уже умер, и они его оплакали. Им война принесла горе, а мне – счастье. Всегда есть тот, кто выигрывает. Красавчик – мой. Мой пленник, любимый, вся моя чертова жизнь. Я трижды проклял себя за то, что отпустил его в караул. Как я мог! Я должен был предвидеть. Конечно, Котенок сначала испробовал бы все самые легкие пути к бегству. Слава Лоху, что он не убил Красавчика.
Поделиться книгой: